Хромой человек. Часть 2⁠⁠

Хромой человек. Часть 1.

На утро поза, в которой был придуманный ей персонаж, необъяснимым образом изменилась. Хромой человек словно стоял у самого края полотна, готовый шагнуть из картины навстречу своему создателю. Скрыть свой испуг девушка не смогла, рисунок пугал её так, как никогда. Окровавленный большой рот с белоснежными острыми зубами, бездонная необузданная чернота глаз заставляли её отворачиваться от нарисованного портрета. «В этом должен быть смысл, — подумала Олеся. — Я просто зациклилась на нём, вот и всё. Надо перестать его рисовать, и он отстанет».

Мистические образы никогда не были темой её искусства. И теперь, когда она видела его в отражениях, она не могла доверять своей фантазии, даже собственному уму. Ей хотелось понять природу нарисованного ей героя, разобрать его на части, изучить каждый его кусочек. Попробовать услышать, как он разговаривает, как ходит, как реагируют на него другие люди — только так она могла понять, как с ним можно бороться. Но узнать это она не могла. В каком-то смысле, рисовать то, что не существует, всегда сложнее уже существующих животных, птиц или людей. А узнать слабости того, кого не существует, так же сложно, как придумать то, чего раньше не было придумано. Ужасный круг этой идеи замыкался в размышлениях Олеси, как поедающий сам себя уроборос, но она продолжала искать. И, наконец, нашла. В старых книгах и любимых комиксах старшего брата, оставленных после его отъезда, она увидела поразительно много существ, похожих на человека, изображённого на её портрете.
Разнообразие форм и цветов в комиксах интриговали, но, будучи любительницей пейзажей и скетчей, Олеся не могла понять, отчего вдруг она смогла придумать такое пугающее существо, изгнавшее её на краешек между творчеством и безумием, оставив балансировать в темноте занавешенных окон.

Хромой человек на рисунке худой и сутулый, с неестественно вывернутой ногой, одетый в красное длинное пальто, в широкополой чёрной потрёпанной шляпе, с висящими спутанными волосами и негаснущей зловещей широкой улыбкой на застывшем мёртвом лице. Он пришёл из её кошмара, медленно подтаскивая левую ногу за собой, волоча её по полу тяжёлым якорем. Его злая тёмная воля опережала неповоротливое громоздкое тело, но художница отчетливо понимала: бежать по кругу от него бесполезно. В конце концов, он настигнет её во сне или когда она будет уязвимее всего. Оставшись один на один, им придётся вступить в схватку за её душу, а, возможно, и жизнь. Но Олеся приняла твёрдое решение сопротивляться образу до самого конца, пока у неё будут силы.

Их долгое и мучительное для художницы противостояние начиналось сразу же с заходом солнца и продолжалось на протяжении всей ночи. Стоило ей сомкнуть ресницы, как стая чёрных теней в форме озлобленных гончих псов хватала её зубами за ноги и руки, унося её разум в калейдоскоп ужасающих картинок. Все потаённые фобии, будь то пауки или боязнь высоты, оживали перед ней, будто кто-то играючи открыл книгу, где записаны все тайные переживания, и просто переворачивал листы, читая вслух тревожащие сердце описания, превращая их в осязаемые пытки для одной единственной девушки.
Наутро после шокирующих снов Олеся в поту сидела часами в интернете, выискивая способы избавиться от навязчивых кошмарных видений. Она приобрела ловец снов в магическом магазине, но тот не помогал — только беспомощно висел под потолком комнаты, прицепленный к люстре, раскачиваясь из стороны в сторону, смеша лающие и празднующие триумф собачьи тени, выжидающие, когда она ляжет спать вновь.

Не отчаиваясь после очередной сложной ночи, девушка сходила на приём ко врачу. Ей выписали снотворное, но лекарство сыграло на руку её мучителю: ей стало сложнее просыпаться по своему желанию, и пытки кошмарами протекали дольше положенного, раскрывая своё ужасное изобилие. Не сдаваясь и на сей раз, Олеся попыталась спать с перерывами, заводила по два будильника на ночь, но это всё равно не дало желаемого результата. Вместо отдыха она получала вспышки из кровавых образов, как фейерверки за закрытыми веками. Они были мучительнее продолжительных сновидений, возникая и растворяясь перед звонком спасительного таймера, как бы издеваясь над ней и показывая своё и без того осязаемое превосходство.

Хромой человек оказался сильнее, наслав на неё своих собак. Он незримо вышагивал долгие недели в её комнате, пока Олеся мучилась, воюя с тенями в собственных грёзах. Иногда он смотрел на неё, не двигаясь, а в других случаях просто от скуки переворачивал все ранее написанные портреты вверх ногами. Он забавлялся как мог. И лишь в дни, когда Олеся сознательно не спала, вмешивался, отчего девушка постоянно ворочалась и просыпалась от дремоты, чувствуя, как кто-то будит её, трогая за плечо.

Хромой человек не нуждался во сне. Он подбирал ключ к жёлтой двери. И когда, наконец, дверь была открыта, откровенно рассмеялся над девушкой. В видениях он пытался заманить её в странную большую коробку. Когда это не удавалось, изощрённо убивал других людей на её глазах, разминая тела в огромных руках, как податливые куски глины, заставляя несчастную просыпаться посреди ночи с очередным душераздирающим криком. Бороться с тем, кто проникает в сновидения, было невыносимо. Сны, наполненные жестокостью, в конечном итоге не пугали её, но истощали, заставляли плакать день напролёт и умолять прекратить парад жестокости, который она не заслужила ни единым поступком в своей жизни.

Он победил. Художница поняла это, проснувшись в очередной раз ото сна в горьких слезах без крика, терзающего израненное воплями горло. Она лежала на спине, вглядываясь покрасневшими измученными глазами в белый чистый потолок без единого намёка на её ночных гостей. Было раннее утро, застеленное покрывалом абсолютной тишины. Только ленивое сопение чайника на плите говорило о том, что где-то за дверью её мама на кухне готовит завтрак, прежде чем уйти из дома на работу. «Мама. Когда мы в последний раз говорили?» — Олеся перевернулась на другой бок, смотря в стену, занавешенную страшными холстами с тем самым лицом, мучавшим её каждую ночь. Но ничего не пугало её, она смотрела сквозь щели между холстами и видела, как что-то мелкое, размером с крысу, двигается позади мольберта, и шкафа, и стола. Незваные гости, проклятыми очертаниями, мелкими брызгами краски, не покидали её даже днём. Она подозревала, что они прячутся внутри банок с красками или среди перевёрнутых цветочных горшков: «Они здесь, они наблюдают». Но не это, разъедая, ширило дыру в её сердце. Сейчас Олесе требовалась помощь, но получить её было не от кого. Но она продолжала искать. В сломанных кистях, в письмах из института с угрозами в отчислении, в равнодушных запыленных рамках с фотографиями. Ей отчаянно хотелось протянуть руку и почувствовать поддержку хотя бы в чём-нибудь, в любой мелочи. Олеся и не подозревала, что её могли спасти простые мягкие игрушки, или книги, или попросту голос отца на диктофоне. Ладонь девушки оставалась пустой, когда она пыталась нащупать любую спасительную вещь, связывающую её с реальным миром. Словно кто-то или что-то специально переставлял все вещи в комнате каждую ночь. Но всегда, закрыв глаза дольше, чем на минуту, в ослабленной руке Олеси оказывалась вложена кисточка для рисования с уже заботливо набранной густой красной краской. «Работа должна продолжаться», — такое послание носили тени, вкладывая в руки художницы кисти, пользуясь её дневной дремотой, как удачным моментом.

Сползая с кровати на четвереньки, Олеся помотала головой. Вся тяжесть бессонных ночей, обезвоживание, голод и одиночество сломили её. Она начала рисовать вновь. Сдёрнув пододеяльник со своей кровати, художница разрезала его и натянула на сколоченный из брусов подрамник. Взяла степлер и закрепила, извела последнюю банку грунта. Увлечённая созданием нового холста, Олеся не слышала, как к ней постучалась мать. То ли от желания не втягивать её во всё это, то ли ведомая тенями, девушка лишь крикнула что-то грубое в сторону двери и снова села за своё ремесло. Картина была огромной. Она задумала что-то колоссальное, чтобы, наконец, уважить своего мучителя. Потратив два дня, девушка избавилась от старых рисунков и вынесла всё из своей комнаты, кроме кровати, стола, стула и нового холста. Новое поле её боя было масштабным, но Олеся больше не вынесет ни ночи со своими видениями наедине. Если удастся закончить портрет во всю стену, то тогда, как ей кажется, она больше не услышит, как он поедает чужую плоть или скрипит острыми зубами в темноте за её спиной. Эти тени перестанут теряться в занавесках, и она, наконец, сможет смотреть в отражения на поверхности кружек и настольных ламп. Олеся жаждала остаться в зеркале одна и без страха увидеть его: медленно приближающееся к ней хромающее тело с протянутой искаженной рукой. «Хочешь портрет? Получишь», — процедила художница сквозь зубы.

Приняв своё поражение с достоинством, девушка начала рисовать в ночной темноте при свете настольной лампы. Чем ближе она подбиралась к реальному гротеску образа посещавшего её во сне человека, тем сильнее она уставала, теряя почву под ногами. Девушка знала наверняка — он смотрел на неё каждый раз, когда она набирает краску на кисть и пытается прорисовать линии на худом угловатом лице. Но остановиться Олеся уже не могла. Её рука сама вела кисть за собой, то взмахивая резко, как мечом, то втаптывая мелкие мазки на поверхности холста, то размывая водой краску. Она, как зачарованная, рисовала всю ночь и уснула под утро безмятежным тихим сном без сновидений.

...Продолжение следует.

Автор рассказа: Полина Барышева.