Я лично знакома с одним волшебником — когда-то он усыновил моего папу.
У него даже была всамделишняя борода. Не такая длинная, как у Гендальфа, но в неё вполне можно было вцепиться моими детскими ручонками. А волшебник говорил: «Осторожнее! Я, конечно, не Хоттабыч, но а вдруг трах-тибидохнет?»
Однажды он заявил, что скатерть-самобранка не существует. Но не успела я расстроиться по-настоящему, как он наклонился ко мне, хитро подмигнул и прошептал: «Зато у меня есть ковёр-самобранка. Хочешь проверить?»
О, я очень хотела. И волшебник рассказал мне, что ковёр нужно погладить перед сном и — обязательно вслух — сказать, чего хочешь покушать утром. Ковёр услышит и выполнит, главное — быть с ним вежливой, я же знаю волшебные слова «пожалуйста» и «спасибо». Я сперва не поверила, ведь такие штуки бывают только в сказках. Но вечером прикоснулась к вытканным цветам и шепнула: «Принеси мне апельсин. Пожалуйста».
Я обожала апельсины, но знала, что у нас слишком мало денег, и нельзя просить у мамы или папы дорогие вкусняшки. Но мне так хотелось!..
Сначала я бы просто подержала этот яркий оранжевый мячик в руках. Я бы его долго нюхала, может, даже взяла бы его с собой во двор, погулять. А потом, спустя много-много времени, наконец почистила бы его. И оставила бы кожурки сушиться, чтоб этот запах остался со мной навсегда. И, может быть, по одной дольке отдала бы маме, папе, бабушке и дедушке.
В тот вечер я так и уснула, утыкаясь лбом в ковёр и мечтая об апельсине. А утром, когда я проснулась, на подоконнике рядом с кроватью лежали они. Пять штук. Огромные, круглые, солнечно-оранжевые, невероятно пахучие. Я тут же понеслась к волшебнику, начала взахлёб рассказывать, что — вот, я загадала, и сбылось! А он только улыбался в усы.
Ковёр никогда меня не подводил. За всё моё детство ни единого раза не было, чтобы я что-то попросила и не получила. Но я редко к нему обращалась. Я знала, что нельзя быть жадной и просить больше, чем мне нужно на самом деле. Потому что к жадным людям волшебство не приходит. А я не могла позволить себе потерять сказку.
Мои игрушки тоже были волшебными. По ночам они всегда оживали. Хотя я сама никогда не видела, как это случается. Но по утрам мой волшебник обязательно рассказывал, как сражались мои солдатики, как сеньор Помидор спасал матрёшку и как кот Маркиз угрожал игрушечному королевству.
Мама смеялась и говорила, что это всё глупости. Но я много раз проверяла — игрушки и правда двигались! Каждый вечер я расставляла их по местам, а утром находила кого-то под кроватью, кого-то за шкафом, а раз у сеньора Помидора даже оторвалась нога — вот какая жаркая битва была! Конечно, мы его починили, ведь он был главным рыцарем моего войска.
Как-то я спросила у волшебника, есть ли у него ковёр-самолёт. Он покачал головой. Но я уже знала, что он умеет совершать чудеса, поэтому забралась к нему на колени, крепко обняла и прощебетала: «Наволшебничай, ну пожа-а-алуйста!» И он улыбнулся и сказал: «У меня есть качели-самолёт. Завтра покажу». Ух, как мне не терпелось увидеть! Я даже спать ушла пораньше, чтобы завтра наступило пораньше.
Завтра волшебник показал мне дощечку на двух верёвках, привязанных к ветке старой груши. Он сказал, что это и есть качели-самолёт. И что если сильно-сильно раскачаться, я смогу улететь куда захочу. Но только тогда, когда я буду готова не возвращаться.
А пока можно просто качаться, и если закрыть глаза, то получится увидеть чудесные далёкие края. И я закрывала. И видела, как лечу сквозь облака, а мой волшебник стоит далеко-далеко внизу и машет рукой. Он удаляется, становится всё меньше, а потом совсем исчезает, и впереди возникает Африка.
Потом я открывала глаза и рассказывала ему, что там творится. Там слоны, и обезьяны, и дикие львы, которые позволяли их гладить, и ещё папуасы — я любила это слово и даже одно время так называла папу, думая, что это как «папочка», только «папуас».
По-настоящему я, конечно, так и не улетела. Это удалось только волшебнику. Наверняка он однажды раскачался достаточно сильно. Взрослые называют это «умер», но я-то знаю.
