vladimir1612

1

— Я не люблю, когда вы не слушаетесь. Понимаешь? — его голос сделался злым.

Я закивал, придерживая сломанную руку в положении наиболее близком к нормальному. Не понимаю зачем. Но в тот момент все казалось абсурдным.

Он улыбнулся. Тепло. Улыбка примерного отца.

Мать лежала на полу, распластавшись лицом вниз. Красные пузыри вздымались у ее губ при каждом вздохе, а остекленевшие глаза смотрели в никуда. Я слышал глухое рычание исходящее из ее горла.

— Вы больны. Понимаешь? — он расхаживал из одного угла комнаты в другой — Но я вас вылечу. Я не брошу вас. Вы очень мне дороги. Понятно, сынок?

Я кивнул и улыбнулся ему в ответ.

— Да папа… да… Мы больны — он кивнул довольный моим ответом. Потом посмотрел на мою сломанную руку.

— Давай я помогу. Сначала ты. Потом осмотрю маму. Прости меня. Просто, когда вы начинаете делать ЭТО, папе становиться больно и приходиться прибегать к физическому насилию. Но мне очень жаль, поверь.

Он приговаривал это фиксируя мою руку, вправляя сломанную кость. Я почти верил. Только взгляд матери. Эти стеклянные, как у куклы, глаза заставляли меня сомневаться.

2

Мы лежали в углу на грязных матрасах. Рука почти срослась. Лицо матери больше не напоминало кусок окровавленного мяса. Она безразлично смотрела в никуда и тихо шептала: "Мразь, мразь." Как всегда это касалось только его, папы. Она ненавидела папу. Я же любил обоих, несмотря ни на что.

Я приобнял маму. Мы как будто двое зверей, прячущихся от бури в объятиях друг друга, ищущих безопасности в материальности другого существа, живом и безопасном тепле тела.

Отец стоял у письменного стола. В руках держал маленький пленочный диктофон. Тихий, лишенный злобы голос, как всегда в подобных случаях, мягко разливался по помещению. Он пытался помочь. Мне хотелось верить в это. Но каждый раз, когда он причинял нам боль, я начинал сомневаться. Тем более, что смысл его слов был мне не понятен.

"Пациент А-11. Пол мужской. Восемь лет. Интеллект выше среднего по группе. Прогноз умеренно утешительный. Опасное поведение проявляет только в присутствии пациента Б-24. Однако отдельное содержание невозможно как из-за ограниченности пространства, так и по причинах гипертрофированной связи "мать-детеныш" у заражённых вообще."

Это он обо мне. О том, что я умный, и мне тяжело без матери. О том, что я вылечусь. Я верил, что он прав, в отличие от матери. Хотя честно говоря, я не понимал чем болею.

"Пациент Б-24. Женщина. Взрослая особь около тридцати лет. После введения лекарства присутствует заторможенность всех функций организма. Агрессивность упала, хотя иногда происходят спонтанные вспышки гнева, также на лицо интеллектуальная деградация. Отказывается от еды. Привязана к особи А-11. Прогноз неутешительный."

Я пытаюсь что-то сказать. Мне интересно что значит вся эта тарабарщина. Но не могу сформулировать мысли. Получается только:

— Почему?

Отец грустно улыбается.

— Так надо.

Затем он приносит еду. Мясной фарш. Сырой. Вперемешку с чем-то ещё напоминающим на вкус опилки. Я проглатываю месиво, несмотря на то, что вкус отвратный. То же делает мама, несмотря на всю видимую усталость и злость на человека, удерживающего нас в подобных условиях. Она набрасывается на "корм". Пожирает его так, будто ничего вкуснее в жизни не ела. Смотрит на папу исподлобья, облизывая тонкие пальцы. Но не делает даже попытки освободиться. Просто наблюдает.

Папа наблюдает тоже. Я вижу в его глазах тихое, хорошо скрываемое отвращение, но не понимаю, откуда оно там взялось. Затем он отрывает взгляд от нас и смотрит на часы. Я чувствую, что слабею, хочется спать. Наверное, потому что от последней кормежки прошло уже три дня. В глотке исчезает последняя порция месива.

Я засыпаю.

3

Сон тревожный. Мне сниться, что я рычу как зверь, преследуя что-то маленькое и юркое посреди степи. Барахтаюсь в траве словно зверенышь. Длинный лысый хвост мелькнул у моей левой ноги. Заношу руку вверх. Резкий выпад. Вот оно! Крыса. Серая короткая шерсть, маленькие глаза бусинки. Она выворачивается, пытаясь укусить меня за пальцы и сбежать. Сжимаю сильнее. Чувствую как в ладони трещат маленькие косточки, а изо рта зверька вытекает ручеек теплой крови пробуждая во мне адский аппетит. Крыса больше не пытается сбежать. Я вижу в ее глазах выражение обреченности. То же выражение что и у папы каждый раз когда мама пытается сбежать. Открываю рот представляю вместо мордочки крысы лицо отца. Жадно сжимаю челюсти, череп ломается и о щеку брызгая ударяется все еще теплый крысиный мозг. Затем отрываю зубами еще кусок и ещё. Руки заливает кровь. Голод становиться только сильнее, но крыса кончилась. В неистовстве я рычу. Меня обуревает неистерпимое чувство обиды и злости. Не способный остановиться, кусаю фаланги пальцев, чувствуя как рот вновь заполняется металлическим привкусом крови, искалеченные пальцы саднят, но голод досаждает сильнее боли.

Затем я слышу крик и мир вокруг меня растворяется, будто исчезает в небытие. Я снова в окружении серых стен а в соседней комнате снова кричит мама — отец проводит лечебные процедуры.

Раньше я пытался что-то сделать, разбивал руки о обитую металлом дверь. Кричал и плакал каждый раз когда он забирал маму. Но не теперь. Я сдался. Скоро ее крик затихнет, начнутся глухие рыдания, затем он внесет бессознательное тело через открытые двери со следами ремешков на голенях и запястьях.

Меня папа тоже лечил. Но по какой то причине, я не мог этого вспомнить. Никогда. Ничего, кроме вспышек яркого света и ощущения ноющей боли после.

Все должно было произойти также и в этот раз, сначала мама, потом я. Но не произошло. Дверь с глухим ржавым скрежетом открылась, но в этот раз папа вошёл один. Он выглядел расстроенным и уставшим и почему-то избегал смотреть на меня. Он присел на неудобный деревянный стул, его стул и комнату заполнила тишина. Когда он наконец-то поднял глаза я увидел обречённость.

— Прости… — сказал он очень тихо — Она не смогла… Я не смог… Она…

Больше он не произнес ничего. Только неуклюже развел руками в стороны, бывает. Затем папа вышел, а в комнату освещенную светом двух галогеновых ламп пришли сумерки. Он выключил освещение. Я машинально коснулся лица чтобы убедиться что все еще существую, что не исчез вместе со светом и понял... Мое тело осознало это быстрее чем мозг. Об этом говорили жылы проступающие на шее и напряженные мышцы лица.

— Аааааааааа — комната наполнилась звучанием моего собственного голоса — Аааааааааа... мамаааааа…

Она мертва. Он не помог ей. Он убил ее.

4

Я не знаю сколько прошло времени пока я не прекратил кричать. Помню что прежде чем это произошло я хрипел и сипел разодранным горлом катаясь по полу в кромешной тьме. Это была боль, нет, это было что-то что невозможно описать. Боль явственна. Ты знаешь что ударившись коленкой почувствуешь боль, как и знаешь что вскоре она пройдет. Но в моем случае нечему было проходить. От меня словно отрезали конечности и я тщетно пытался пошевелить тем, чего больше не было. Пустота не дышала теплом тела, она не обнимало меня за плечи, не прижимала к себе в попытке защитить от всего мира. Я одновременно понимал что мамы больше нет и не мог осознать каково это существовать без нее. Как что-то может вмиг, без предупреждения прекратить существование, просто исчезнуть?

Но ещё дольше не появлялся он — папа. Человек привезший нас сюда. Человек объявивший что мы больны и нас нужно вылечить. Я почти ничего не помнил о прошлой жизни. Что бы не делал со мной папа, оно влияло на память. Мне даже казалось что когда-то я мыслил иначе. Чётче. Я почувствовал себя брошеным. Он убил маму — мой мир, а затем исчез сам.

Я не понимал. Ничего. Накатывающие волны ярости сменялись столь же всепоглощающей апатией. Мне было тесно внутри тьмы в которой я находился, внутри тела которое вопило об утрате, собственного зудящего болью мозга. Потом пришел свет.

Вошёл папа. Он смотрел на меня сочувственно. Без страха. Я осознал — он понимает мою боль. Вмиг пропала вся накопленная ярость. Я просто был рад присутствию.

Поднявшись с пола, я уткнулся в его одежду носом. Мне очень не хватало ощущения тепла. Когда тяжелые руки отца легли на мои плечи, я его обрел, и заплакал.

5

— Осторожно. Не дергайся, иначе будет больно.

Я послушно замер. Блестящая игла проткнула мне кожу. Небольшое пятнышко боли и чувство давления когда жидкость из шприца пошла по вене вместе с кровью.

— Вот — он тепло улыбнулся — почти и не больно, правда?

Я улыбнулся в ответ. Он растрепал мне волосы.

Через несколько минут моя голова начала наполняться туманом. Я засыпал. Стены поплыли. На меня накинулись ощущение дикого водоворота.

"Пациент А-11. Восемь лет. После утраты матери проявляет нехарактерный набор поведенческих реакций..."

Что происходит… Туман… Я видел комнату сквозь туман. Попытался поднять руку но не смог.

" ...чувство привязанности. Видимо из-за моего упущения пациент с начала эксперимента начал принимать меня за отца. Я решил что это не будет вредить в процессе испытания препаратов и потому не стал разубеждать А-11. Как оказалось впоследствии после смерти Б-24 пациент только больше привязался ко мне, хотя ожидаемым был прямо противоположный эффект. В эксперименте с А-6 произошла абсолютная деградация пациента, проще говоря, он пытался меня убить. Пришлось прибегнуть к уничтожению особи..."

Что? Я не понимал о чем говорит папа, было слишком сложно собраться с мыслями, но даже так, мне это не нравилось. Здесь был кто-то до меня и мамы. Где они исчезли? Не выжили?

"В случае с А-11 между нами случайным образом конечно образовалось что-то напоминающее стокгольмский синдром. Утверждать что этому как-то способствовали стимуляторы иммунной системы я не могу. Z-Вирус… боже как же глупо это звучит… создавался искусственно в процессе проекта Гильгамеш. Потому не рассматривался с точки зрения потенциально вредоносного. Более того, получил карт-бланш на безопасный пропуск со стороны иммунной системы. Никто не ждал зомби мутации, да?"

Бред. Он сумасшедший. Зачем он это делал? Я не знал. Знал только что папа готов меня убить, как того, другого — А-6. Я всего лишь, часть эксперимента. Тем же для него была мама.

"Потому стимуляторы иммунной системы не приводят к желаемому результату. Концентрация вируса на какое-то время падает, но никогда критически. Препарата воздействующего на Z напрямик по объективным причинам уничтожения цивилизации у меня нет.

Эксперимент можно считать провальным. Но. Несмотря на относительно примитивный способ мышления Z-инфицированых они способны к обучению, и в моменты продовольственного изобилия неагрессивные. Биологически они все еще люди. Хотя очень тупые. Потому, то чего нельзя добиться путем лечения гипотетически можно достичь путем уничтожения старых особей и отбора молодняка. Младенцы Z от обычных будут отличаться разве что более агрессивным поведением в случаях когда дело касаеться питания. Уничтожь я Б-24 ещё пять лет назад думаю А-11 мог бы вырасти более-менее социальной особью, возможно также что поколение "рождённых" с Z более адаптировано к сосуществованию, учитывая что агрессивные особи Z активно занимались уничтожением друг друга на протяжении десятилетий. Б-24 проявляла куда меньше агрессии чем ожидалось и нападала только в случае потенциальной опасности для ребенка или крайнего голодания, хотя, стоит отметить, была абсолютно необучаема. А-11 не проявляет даже этих черт. Нападения производил только вместе с матерью, более того есть все основания считать что воспоминания о самом событии блокируется памятью зараженного, в момент высочайшего стресса они не помнят своих действий."

Я поднялся с пола. Человек убивший мою мать, который мог убить меня стоял сейчас ко мне спиной.

"Это промежуточные выводы. Многое из сказанного нужно довести экспериментальным путем. Но если подбить итоги — Z наше будущее. Неинфицированных слишком мало чтобы воссоздать популяцию, а если мое предположение верно уже за несколько поколений Z значительно поумнеют. Мы можем только ускорить этот процесс путем контроля, и обучения молодняка. Поэтому, с нами или без нас..."

В груди кипела злость. Когда папа повернулся я был уже слишком близко. Его глаза расширились от ужаса.

— Послушай, я…

Тяжёлый удар отколовшимся куском бетонной стены сделал свое дело красиво. Отец покачнулся и упал. Но я не прекращал бить пока не почувствовал как под руками трещит череп. Только когда от лица не осталось ничего, только красное месиво, я остановился и замер. Мой взгляд упал на оголившийся от ударов мозг. Я осклабился чувствуя как в животе просыпается неистовый голод.

— Прощай, папа…

Благородные из Денкре. Часть 1

Благородные из Денкре. Часть 2

Благородные из Денкре. Часть 3

14

Несмотря на ограниченные ресурсы и казалось безвыходное положение Крайт оставался доволен результатами обороны. Несмотря на значительный перевес у врага ушел по меньшей мере час чтобы взобраться на стены. Когда стало понятно что сбросить тяжелые штурмовые лестницы не получиться и враг вот-вот прорвется он приказал выстроится щитовым и пока те кое-как сдерживали натиск авангарда, лучники поливали задние ряды плотным дождем из стрел. В воздухе душный запах ночи смешался с вонью смерти. Катастрофически нахватало людей, а те что оставались в строю заметно устали. Пуская стрелу за стрелой Крайт пытался не думать о том сколько из его ребят не переживут эту ночь, не думать жив ли еще Кокер, не представлять себе как тонкая словно иголка стрела вонзается в горло ублюдка Шварцбрайта. Все завтра. Пережить эту ночь, остальное потом.

15

Лев услышал стук и истошный крик боли. Тяжелый металлический доспех приземлился за несколько футов от него и высекая проехался по камню. Меньше секунды ушло на понимание что это не доспех. Один из щитовых, Коршун разрубленный напополам. Там где должно бы быть ногам в слабом освещении настенных ламп блестело кровавое месиво. Коршун вопил, захлебывался от боли, все еще сжимая в руках обломок щита. Снова крик, будто разбитая в дребезги фарфоровая ваза. В ряды щитовых ворвалась огромная серая тень. Она хаотично долбила направо-налево, чем-то, что должно было напоминать меч, но на практике скорее выглядело как огромное металлическое весло для галеры с заостренным окончанием. Под тяжестью ударов щитовые роняли щиты, а на металле панцирей появлялись большие вмятины. От очередной атаки голова одного из солдат взорвалась как перезрелый апельсин. По рядам защитников пошла рябь. Бессмертная армия словно дикое животное чувствующее слабину усилило хватку, пытаясь перекусить хребет ослабевшему противнику.

«Кажется, пришел мой черед встретится с Богом», – коротко бросил себе Лев и засмотрелся на огромную тушу мяса рубящую его братьев словно капусту – « так давай сделаем это красиво»?

Затем прибавил уже вслух, обращаясь к предназначенному на подобный случай, но бездействующему от шока резерву:

– Чего встали? Они прорываются… За дело подонки – ему было стыдно за эти слова, слишком много молодых парней послушаются его слов и будут убиты. Но для честности, какова альтернатива? Позже, сейчас. Он тоже боялся как любой другой человек. «Сочти же меня достойным Бог-Солнце».

Он рванулся вперед. Его окружало около десятка безумцев воспринявших его слова слишком близко к сердцу. Но основная масса все так же бездействовала, наблюдая как умирают их братья-наемники. Лев поравнялся с первым из противников, резко замахнувшись тяжелым топором. Удар пришелся ровно в переносицу, сироп из мозгов и крови брызнул во все стороны, старый солдат почувствовал во рту металлический привкус и зарычал, подобно животному чье имя носил с рождения. Ему понравилось. Взмах. Рука, держащая меч сломалась как тростинка. Еще взмах. Голова несчастного почти отделилась от тела, повиснув на кусках кожи и мышц. Удар. Металлический звон и истошный вопль, наверняка перелом тазобедренной кости.

Каждый, кто становился на пути Льва, умирал, либо превращался в кучу бесполезного агонизирующего мяса. Союзники, заряженные его смелостью, бились как оголтелые, как стая изголодавших за холодную зиму волков. Кто раньше отставал теперь приближались чувствуя возможный перелом в течении битвы. Но лев искал единственного противника. Того кто должен был стать финальным аккордом в его лебединой песне, существо представляющее в его мозгу торжество мрака, воплощение смерти. Он понимал что поражен тщеславием, но так же осознавал что смерть гиганта послужит огромным стимулом для остальных, поможет заразить их сердца верой в победу. Чудовище, закованное в панцирь было сердцем ужаса и Лев собирался вырвать его даже ценой собственной жизни.

Ударом плоской части топора Лев отбросил щуплого солдата в сторону и старый солдат увидел того кого искал. Черный доспех, тонущий в тени, практически не отражающий свет, был покрыт изощренным, но по скромному мнению Льва непрактичным, теснением, изображающим мученически искаженные лица на фоне уходящего в закат черного, словно от гари солнца. В его тени пылало здание. Огромный город-храм. Лев узнал эту картину, хотя лично не присутствовал при событии, но оно не единожды приходило в его снах.

– Янем ялд ежад, онтечоп отэ. АгоБ огеовт юьбу я, ябет вибу. Кинчызя ябет юанз я.

Лев встал в боевую стойку. Ему не надо было понимать, чтобы сделать выводы о предмете сказанного великаном.

16

Короткий похожий на шило меч, принадлежащий Тости был бы бесполезен попытайся он пробить тяжелую броню атакующего его солдата но наметанный глаз быстро нашел брешь. Все еще лихорадочно сотрясаясь, он ловко ушел от атаки и аккуратно всадил нож в стык между броней и шлемом. Кольчуга немного ослабила удар но вот тонкое лезвие уже нашло путь между плотных колец и противник упал на землю держась за искалеченное горло. Хриплое, шаркающее, перемежаемое с кашлем дыхание человека в чьи легкие попала жидкость. Он уклонился еще раз, ловко выколов очередному врагу глаз. Затем ударил в спину, чуть ниже шеи. Будто не понимая, что происходит враг, оступился и упал на колени.

Третий был быстрым, как и Тости, даже быстрее. Он быстро атаковал, заставляя Тости уходить в защиту. Его выпады казались хаотичными, но Тости отлично видел, что за видимым хаосом прятался извращенный кровавый танец и не впал в панику только по одной причине – знал что умрет. Он сможет вдоволь бояться после, сейчас главное выжить. Он отступал под натиском быстрых словно молнии атак, ожидая единственной ошибки, слабости но Ловкач казалось был не способен на ошибку, Тости был талантливым малым. Жизнь в Рыбьей Яме, самом бедном из районов Дэнкре была не сахар, и хоть сколь долго прожить ты мог только научившись быстро уклоняться и еще быстрее бить. Он был талантлив так как одного урока было достаточно чтобы понять насколько хрупкое человеческое тело. Но на стороне Ловкача был опыт нескончаемых битв прошлого, Тости был заводным деревенским танцевальным мотивом, его враг искусством. Он измотал Тости, заставил его почувствовать предвкушение поражения. Хаос не был хаосом, как и движение песка в песочных часах, но разве понимание общей картины помогает ухватить каждую ее мелочь? Мышцы работающие на износ начали отказывать, боль понемногу превращалась в онемение и маяк кровавого финала вынырнул из волн отчаянья, вспыхнув светом тупой ноющей боли. Морти сделал шаг назад, два… он должен отойти, перевести дыхание. Он упал. Тень худосочного человека с широкой невеселой улыбкой нависла над ним будто кошмар и схватившись обеими руками занесла меч для последнего удара.

В его противника что-то врезалось, высокое, мощное, с тесаком в руках и измазанным в саже лицом. Оно использовало короткое замешательство, в которое впал Ловкач и сильным ударом, снесло ему челюсть. Следующий совсем ненужный удар вспорол Ловкачу брюхо наискосок. Тело качнувшись упало.

– Потом поблагодаришь Ягодичка, – басом прорычало Нечто, и только сейчас Тости узнал.

– Кокер? – живой… Череда мыслей, радость, осознание. Не обманула.

– Мне нужен огромный парень с здоровенной молотилкой в руках? Я ему кое-что должен. Видел такого?

Тости указал в эпицентр свалки из дерущихся, умирающих и трупов. Там словно башня над городскими кварталами возвышался он. Гигант по какой-то причине нужный Кокеру.

– Это он...? – прошептал он, но не успел закончить, как провалился сквозь холодный камень, из тьмы в болезненно белый свет.

17

Он Страх. Тьма – убивающая свет. Лев уклонился от тяжелого удара и попытался контратаковать, но лезвие его топора только заскрежетало о доспех, оставляя на металле светлую борозду. По непонятным для него причинам чудовище из древних сказок ожило, или же сказки в его седой голове пробудились к жизни, придавая происходящему сакральное значение. Оно пришло за ним, чтобы навсегда стереть память о прошлом его народа, намеренно, из злого нрава или действуя в рамках чужой игры не так уж важно. Не пытаясь вскинуть меч вверх, гигант сделал выпад, подобно огромному волчку развернувшись вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов. Лев понял что не успеет отпрыгнуть и выставил топор перед собой. Послышался скрежет. Металл принял на себя удар ужасающей силы. Укрепленным сталью древком прошла волна дрожи и он едва не уронил его чуствуя в руках неприятное жжение. Но игнорируя боль контратаковал. Это был шанс который нельзя было упускать, гигант раскрылся. Тяжёлое лезвие топора рассекло воздух и врезалось в плечо огромного воина. В его крике смешались боль и обида. Доспех прогнулся и чудовище уронило мечь наземь.

– Юьворк с кошем йищюанетс в ябет ущарверп, укчотсок юуджак ебет юамолс я кеволеч йынжотчин, ьлып как уртос. Ябет уртос я.

Не дожидаясь пока великан опомниться Лев поднял топор ещё раз и размозжил ему голову. Тело качнувшись упало, под ногами Льва растекалась лужа крови. Казалось битва остановилась. Он слышал свое дыхание и отчужденный далёкий, будто произрастающий из другого мира скрежет металла о металл. Не то что он ожидал. Он не был готов уйти победителем. Лев опустился на колени перед трупом и с огромным усилием перевернул того на спину. Картина исчезла. На гиганте был обычный черных доспех, но вот что-то дребезжа вырвалось из под тьмы металлического нагрудника. Медальон, маленький серебряный круг с необычайной красоты рубином в центре. Вокруг рубина извивались пытаясь впиться в него зубами искусно воспроизведеные змеи с маленькими зелёными глазками. На обратной его стороне красовались странные символы на неизвестном Льву языке.

Старый солдат коснулся рубина. В этот миг ему показалось что поле боя затянуло туманом. Но только осмотревшись он понял, это не Замок Госпожи, казалось что это даже не его мир. Он вскинул голову вверх. Вдалеке над облаками в дымке серого тумана он видел, мог поклясться в этом летающие острова и снующих между ними на огромных крыльях животных, что-то среднее между мифичными драконами и вполне реальными гигантскими скатами. Одно из чудовищ опустилось на остров в нескольких сотнях метров от него. Практически на уровне его глаз. Оно неторопливо привело и уставились на Льва удивительно умными красными глазами. Но нападать казалось не собиралось. Лев выдыхнул. Нужно вернуться, рассказать остальным о том что он видел. Но как?

Словно в ответ его мыслям тварь открыла огромную пасть. Послышался вопль, удивительно красивый и жуткий одновременно. Льва будто выпотрошили под акомпонемент Лирнийского оркестра и схватив за кишки вырвали из собственной кожи. Он сделал болезненный вдох и оказался на полу помещения с высоким потолком. Обеденный зал Замка. Они использовали его как морг.

Благородные из Денкре. Часть 1

Благородные из Денкре. Часть 2

8

– Что черт подери твориться? – Крайт начертил в воздухе защитный знак, хотя никогда не был религиозным.

Тости только слабо улыбнулся.

– Колдовство, – на что получил испепеляющий взгляд командира. Но какого ответа тот ожидал.

Минуту назад брошенные на произвол судьбы телеги вспыхнули, словно были набиты просмоленной соломой. Золото плавилось будто воск, шелк летел по ветру огромными серыми снежными хлопьями. Освобожденные от упряжи лошади разбежались кто куда, испугавшись вспышек фосфоресцирующего света. Мир в мозгу Крайта застыл в двух положениях – «до», когда странное все еще можно было игнорировать, забыть как страшное наваждение и «после», когда мир утерял былую невинность, молоко портили ведьмы, в шахтах жили кобольды, а темные сущности исподтишка игрались человеческими жизнями как фигурами на шахматной доске.

– Мне нужно потолковать с твоей ведьмой. Может она скажет хоть что-то объясняющее этот бардак.

– Она уже сказала, – Тости едва удержался от комментария «она не ведьма», так как понял что сам в этом не уверен – Наш наниматель опасный человек, он хочет чтобы игра была окончена и если попытаться его надуть он будет мстить. Только что мы все как есть и увидели.

– Хочу услышать это лично…

– Он прав командир, – услышали они исполненный жизнелюбия голос, слова произносились на распев, в каждой нотке искрилось неиссякаемая радость – о счастье, старая ведьма наконец-то научилась говорить правду. Это удивляет. Даже сказал бы, обнадеживает. Но вы господин Крайт Брюгер честно говоря меня огорчили. Мне отзывались, будто вы человек слова и если уж беретесь за работу, то исполняете ее по букве уговора, не виляя и не умыкивая. Как же вы меня разочаровали.

– Кто ты? Покажись. Такие обвинения должно высказывать в лицо а не прячась в тени как вор, сукин ты сын.

Между горящих повозок неуверенной походкой прошагала тень. Дым скрывал ее очертание, но она показалась Крайту знакомой, даже слишком.

– Ворт? Мать его, Ворт что проис…

Тут он запнулся. Человек, который приближался к ним, не мог быть жив. Из обоих глаз, ушей и рта у него торчали стрелы. Кровь заливала его лицо и бороду грязными ручьями. Но не смотря на это он продолжал спотыкаясь идти.

– Нет командир. Не Ворт – голос казалось, лился из огромной журчащей посудины – К сожалению, я тоже ограничен в действиях неким договором и не могу находиться на территории замка лично. Потому я решил использовать вашего товарища в качестве эээ… посланника. Дабы донести весть.

– Урод… – прошипел командир – дай мне только до тебя добраться, я вырву твои кишки и повешу тебя на них же.

Но то что использовало тело Ворта угроз казалось не боялось совсем. Оно спокойно шагало в направлении командира под перешептывание, а кое-где и неприкрытую брань солдат. Оно двигалось вприпрыжку, словно пьяный кузнечик и длинные волосы солдата развевались в такт покачиванию безвольной искалеченной головы. Когда к цели оставалось шагов десять оно остановилось. Своевременно, надо сказать, Крайт уже собирался пустить в дело меч.

– Я не убивать пришел – мягко проговорил голос – хотя мог бы перерезать вас словно стадо овец. Даже в этом никчемном теле.

– Тогда что тебе надо?

– Обсудить условия договора, еще раз…

– Значит это все-таки ты, Кристофер Шварцбрайт – лживый сукин сын.

Изуродованное тело заметалось, словно от приступов сдерживаемого смеха, это продолжалось где-то минуту, прежде чем вновь послышался голос.

– Клятвопреступник упрекает меня во лжи. Ну что же, не ново. Спишу на то что Белая Дама уже развратила твой дух Крайт Брюгер. С ней всегда так, словно под увеличительным стеклом, трус становиться вдвойне трусом. Герой преисполняется маниакального желания доказать свою доблесть и погибает. Обычный пастух становиться «видящим» пророком, – он замолчал, словно что-то обдумывая – Но в любом случае вы здесь по ее воле, исполняете прихоть женщины, не видящей жизни без игры, и вы останетесь здесь, до той поры пока контракт не будет исполнен.

– Мы не знали, что будем иметь дело с магией. Это бесчестно, о подобном должно уговариваться наперед.

– Ложь. Отговорка. Возможно немножечко неверия – Шварцбрайт звонко засмеялся – Правда на моей стороне в любом случае. Я вас купил, для Нее, для защиты Ее крепости, каждое слово договора соблюдено, закон не нарушен и по завершению контракта вы будете свободны. Но попытаетесь нарушить соглашение и можете не рассчитывать на милосердие. Я найду вас даже в стране смерти, ваши жизни до остатка дней будут воплощением агонии, каждый человек что вам дорог умрет, каждый дом давший вам кров превратиться в труху и пепел. Это мое последнее слово командир. Любой дезертировавший больше не может рассчитывать на милосердие легкой смерти.

Тело Ворта вспыхнуло. Несколько человек попытались приблизиться к телу чтобы сбить огонь но тщетно. От него не осталось даже костей.

Крайт присел. Грудь сдавило от боли. Пришло осознание что ему сорок пять. Слишком зажился он для солдата.

– Командир, все хорошо… – Тости.

– Проведи меня к женщине, – сказал он – нам многое стоит обсудить.

В глазах замутилось. Он понял что умрет здесь. Не сейчас так позже.

– Ну, чего встали? Закрыть ворота. Готовимся – затем про себя добавил – Нас ждет веселая ночка.

9

– Я не смогу дать вам того чего вы хотите командир, ¬– она печально улыбнулась Тости. Он ответил ей слабым подобием улыбки, она была слишком красива, больше напоминала сон чем настоящую живую женщину – У меня есть некоторые ответы, но я не могу помочь вам чем-то существенным или дать надежду. Я так же ограничена условиями договора как и все замешанные в этой истории.

– Хоть что-то? – проворчал Крайт. В его глазах плясали злые дьяволята. Даже несмотря на то что Белая Леди только что спасла его от как она это назвала эээ… «инфаркта». Целых пять длинных минут Тости наблюдал как ее белые пальцы плясали над грудью командира сплетаясь в витиеватых, почти невозможных узорах – Не может же он быть в самом деле непобедим?

– Но так и есть командир. Для вас, даже для меня. Он куда древнее чем кажется и если когда и был человеком давно избавился от всех слабостей с помощью Искусства – заметив замешательство Крайта она разъяснила – Колдовства по-вашему. Могущественного. Я знаю его уже пять сотен лет. Он был моим учителем, затем любовником, после врагом, и всегда Черныш был невозможно силен. Как не парадоксально я смогла спастись от участи его рабыни только ценой собственной свободы.

– Но почему он тогда не правит этим миром? – не смог сдержаться Тости – Если он столь могуществен?

Она посмотрела на него взглядом которым одаряет мать несмышленого ребенка. Укоризненным, но любящим.

– А зачем? Он может взять все что пожелает и так. Есть ли причина объявлять каждому дереву что сад твой, ты просто – она сделала жест рукой – рвешь яблоки.

– Почему он так озабочен вашей защитой если вы враги, как вы говорите? – спросил Крайт.

– Он озабочен соблюдением закона чести, а не моей защитой – громко засмеявшись ответила она – Глупая игра которую он сам и придумал чтобы не брать силой то что можешь. Наверняка он думает что выиграв меня как приз получит мое признание. Это единственная причина по которой он не может сравнять крепость с землей.

Она сделала несколько шагов к фонтану и подставив ладонь под струю быстрыми движениями умыла лицо. Затем повернулась к Крайту.

– Вы всего лишь защищаете честь дамы в извращенной дуэли. Благородные из Дэнкре – лучшие мечи которые можно купить за деньги, лучшие наемники своего времени против его личной гвардии бессмертных головорезов. Продержитесь семь дней и Черныш оставит меня в покое еще на сотню лет, – она обвела захудалый двор злым взглядом – гнить в своем собственном доме будто в тюрьме, и так пока мир не погрузиться во тьму, пока найдется кто-то достойный меня защищать.

По необъяснимой причине Тости почувствовал как в его сердце зажегся тусклый огонек ярости. Насколько же подло так поступать с другим человеком – подумал он. Жестоко. Оставить без права на выбор, запереть в клетке подобно животному.

Словно прочитав его мысли она слабо улыбнулась. Он вспомнил как она сказала о нем тогда – «герой». Теперь он и правда себя им почувствовал. Понял что у него есть за что сражаться и выжить. Хотя бы ради того чтобы еще раз увидеть ее улыбку но только теперь это будет улыбка пускай горького но триумфа. Возможно он даже останется после с ней, если она позволит.

– Но вы можете нам помочь? – с нажимом произнес Крайт – он уже убивал моих людей, использовал колдовство против нас. Значит можете и вы?

– Он вмешался только потому что вы нарушили договор, пытались покинуть замок. Если я буду сражаться на вашей стороне Черныш сделает то же самое и тогда считайте все потеряно. Он убьет ваших людей даже не пошевелив пальцем а я навсегда останусь в его власти. Я могу лечить раненых – она указала на флакон который все еще сжимал в руке Тости – Единственное послабление которое он позволил.

– Понятно – коротко сказал Крайт, но в его голосе слышалась обреченность – Есть хоть что-то еще что может вам помочь.

– Благосклонность богов, – грустно сказала Белая Леди – Но вы же в них не верите?

Крайт Брюгер задумался.

– Уже не знаю.

Они ушли. Слишком мало времени осталось до начала очередной битвы. Нужно было подготовиться. Крайт никогда не был разговорчивым человеком, редко шутил, еще реже улыбался, но сейчас Тости мог поклясться что видел ауру молчания разделяющую его и командира. Она напоминала полупрозрачную стену, клубок призрачных змей готовых удушить любое ненароком произнесенное слово.

– Как вы думаете, он его убил? – произнес Тости.

– Кого? – невнимательно переспросил Крайт.

– Шельму? Он до последнего противился. В какой-то момент я думал что он вас убедит.

Командир ничего не ответил. Даже кивка головой не последовало.

– Мне вот что интересно – сказал он спустя несколько минут, когда они были уже возле казарм где был расквартирован их отряд – Слова Шварцбрайта о ней, что она пробуждает все что таится на самом дне человеческой души. Добродетель, порок…

– Да? Что с того? – сквозь странное чувство дискомфорта произнес Тости.

– Порок и добродетель, что одно что другое можно использовать против человека ослепленного чувствами. Тем более в случае когда они чувство и есть. Особенно когда сложно понять чем из этого оно продиктовано. Она из тех женщин ради которых мужчины вырывают из груди сердце только чтобы доказать преданность, короли начинают войны принося голод и страдания своим подданным а поэты берут в руки мечи.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Бред старого дурака. Просто будь с ней осторожнее, ладно?

– Хорошо – соврал Тости – Буду.

10

Доктор Ульрих отнесся к снадобью подаренному Белой Леди с изрядной долей недоверия. Долго ворчал что-то о том что между настоящей медициной и базарными фокусами лежит огромная пропасть и если они желают угробить чьих-либо пациентов то им стоит поискать себе другого врача. Его скептицизма не смог пошатнуть даже тот аргумент что всего несколькими часами ранее он видел в действии реальное колдовство. Он заявил что искалечить проще чем вылечить и если бы с помощью каких-то снадобий можно было бы лечить этим ремеслом занималась бы каждая деревенская ведьма а он давно бы по миру пошел. Вопрос решился только после вмешательства командира. Он пригрозил казнить Ульриха на месте если тот откажется испробовать снадобье по крайней мере на безнадежных пациентах. Только тогда доктор скрипя зубами подчинился.

Первым на ком решили испробовать снадобье стал Кокер, на тот момент солдату стало хуже. Под его глазами появились темные мешки, дыхание стало прерывистым а кожа вокруг ранений стала черной и из них начал сочиться гной вперемешку с кровью. Было ясно что долго он не протянет. Тости размышлял взвешивая в руке маленький пузырек, две или три капли?

– Три… – вслух сказал он.

Лишняя предосторожность не помешает. Доктор Ульрих открыл Кокеру рот. Тости вскрыл восковую печать, его рука дрогнув замерла. Безумие. Что если… Он не смог понять какое именно «что если» его беспокоит, слишком много страхов, часть о том что может и не получиться, часть что получится, но не так как бы хотелось.

– Чего ждешь? – спросил Крайт.

– Сссомневаюсь… – зубы Тости отбивали ритм лихорадочного аритмичного танца.

– Нет смысла. Он умрет либо сейчас от снадобья если оно может навредить, или часа через три–четыре испытывая все это время адскую боль. Ты не сделаешь хуже Тости, все плохое уже случилось.

Тости кивнул и решился. Остекленевшие глаза Кокера равнодушно таращились в пустоту за гранью мира. Крайт прав, он уже ступил на тропу, сомнения не помогут ни ему ни Кокеру.

Он осторожно распечатал флакон и дрожащими руками уронил три капли черной маслянистой жидкости на дно серебряной чаши. Крайт тяжело вздохнул и схватив чашу с стола поднес ее к губам солдата.

– Была не была, – прошептал он. Капли черными горошинами соскользнули вниз и исчезли в приоткрытом рту Кокера.

Ничего не произошло. Неодобрительный взгляд дока стал еще более колким чем раньше. Казалось, он едва сдерживается, чтобы не сказать – «вот что происходит, когда доверяешь шарлатанам, ничего», но док молчал, видимо понимая что чувствует командир. Кокер был для капитана больше чем просто очередным солдатом. Когда ты наемник смерть всегда следует за тобой по пятам, люди приходят, уходят, гибнут. Ты грубеешь, с каждым разом все больше воспринимая ее как данность, обычное положение вещей. Но порой случается что ты теряешь того кого считал другом и боль возвращается с новой силой.

– Командир… – начал было Тости.

– На стены – глухо прорычал Крайт – Приготовиться к обороне.

11

Заходящее за горизонт солнце пылало красным полу диском, прячась за горизонтом. Уходишь – с горечью подумал Лев, даже ты бросаешь меня старый Бог. В стране, откуда пришел Лев, солнце было Богом. В дни солнцестояния, два раза в год огромные толпы верующих, стекались в огромный храмовый комплекс – Коловрат, надевали белые одежды с вышитыми на них солнечными лучами, танцевали в пламени костров ритуальные танцы возвещающие о близости с Богом. Седобородые старцы и древние старухи собирались у костров, вслушиваясь во вплетенные в древние легенды наставления о мудрости, молодые укрывались в потемках слишком короткой ночи следуя зову бурлящей крови. Сколько раз сам Лев поддавался ему. Сейчас Коловрат разрушен, Лев был одним из проигравших в той войне. Формально она была между князьями, но проигравший князь был сыном Бога, а победивший не желал видеть за спиной тень от отраженного кинжала жрецов его отца. Лев же, он был одним из тех кто по кусочку унесли Бога в чужие страны чтобы сохранить, по крайней мере в сердце, расплылись по миру как река, бурлящим потоком, распадаясь на русла, блестя в солнечном отражении. Но сейчас Бог уходил, Лев был слишком стар, его многочисленные дети пустили корни на чужой земле, питались из иного ручья. Сегодня Лев уйдет вслед за Богом.

12

Он как всегда нервничал. На то он и бой, только глупцы не чувствуют страха в пылу сражения и им это, Тости мог это сказать с уверенностью человека повидавшего многих глупцов, не дает ни единого преимущества. Разве что умирать не так страшно, но когда ты мертв так ли важно обгадился ли ты или погиб в чистых портках? Тости разницы не видел, потому разрешал себе бояться сколько угодно, обычно перед боем его била дрожь, а уже во время ему некогда было об этом думать. Он был трусом, и ему не казалось это позорным. Ведь он выходит на бой каждый раз в конце концов. Сражается плечом к плечу с остальным отрядом. Если бы не одно недоразумение, и чертов неуемный язык Кокера никто бы даже не заметил.

Кокер. Магия не сработала. Может потому что Кокер черный, возможно на них магия действует иначе? Он разочаровано вздохнул. Конечно, все верно подмечено командир, мне очень не хочется верить что Белая Леди может лгать. В этом царстве кошмара должно же быть хоть что-то светлое. Ведь так? В сказках всегда так. Добро – зло, чистая дева – злобный колдун пытающийся украсть ее душу, глуповатый но добрый мельник – коварный черт то и дело попадающий в свои же ловушки. Но это не сказка, дева непонятно зачем, но соврала благородному рыцарю, вместо благородного рыцаря правда трусоватый наемник, только злой колдун на месте, да и тот если подумать какой-то неправильный. Он громко захохотал понимая всю нелепость собственных мыслей. Стоящий подле него солдат, Вирхард с беспокойством уставился на Тости. Заметив это все еще давясь смехом, Тости сказал:

– Это не сказка Вирхард. Это нихрена не сказка.

13

– Они каждый раз чтобы их, по-другому появляться – Чечет недовольно теребил козлиную бородку вглядываясь в горизонт, где бессмертные солдаты Шварцбрайта поднимались с земли подобно огромным уродливым стальным грибам – Для большего пафоса что ли? А Рене?

– Не знаю, – Рене молодой парнишка из Раубица, мрачно смотрел на возникающую с земли армию – Чечет слушай?

Он замолчал, нижняя губа тряслась. Сложно говорить такие вещи.

– У меня есть невеста, она живет в Раубице – Клара.

Чечет с подозрением покосился на парня.

– Ну поздравляю. Не забудь пригласить на свадьбу.

– Я не о том… Чечет, я, если я… Ты понимаешь, если я…

– Не понимаю парень, – он уже насмотрелся вдоволь на подобные картины, парень просто снимает ответственность за свою жизнь. Соглашается на меньшее, делает вид что сделал все что мог перед тем как сдаться. Наверняка попросит передать какую-то бессмыслицу типа колечка и денег, – Трахнуть ее за тебя что ли?

– Что? – на лице молодого наемника непонимание и ярость быстро сменяли друг друга. Чечет не удержался от внутренней улыбки. Зацепил за живое, значит. Хорошо.

– Альтруизм высшая форма эгоизма парень. Ты хочешь чтобы та девушка была счастливой? Сделай все чтобы вернутся домой. Выгрызи себе право увидеть ее счастливое лицо смотрящее на твою уродливую, запачканную дерьмом рожу. Все остальное не важно. Думаешь она обрадуется получив посылку от трупа? Как бы ни так. Вернись к ней живым, или исчезни в небытие давая ей возможность найти утешение в ненависти.

Рене молчал. Его взгляд пылал от ненависти. Чечет вздохнул, переживет поблагодарит, а даже если нет, то что с того?

Загрохотала сталь. Бессмертная Армия бросилась на штурм в очередной раз. Третий.

4

– Как он?

– Словно тараном ударили – недовольно прорычал Ульрих и почесал лысую грифъю макушку – Несколько ребер сломаны. Но если легкие не задеты, жить будет. Завтра станет ясно, я дал ему макового молока, если не умрет ночью, значит все хорошо.

Крайт кивнул. Кокер выглядел плохо. Лицо покрытое потом. Нижняя губа подрагивала, иногда с губ срывались свистящие нечленораздельные звуки.

– Бредит – объяснил врач – Это молоко.

– Что? – рассеяно спросил Крайт.

– Маковое молоко – терпеливо повторил Ульрих – У него галлюцинации.

– Ясно… – ответил Крайт – Много еще раненых?

– Три десятка, – буднично сказал доктор – Пятеро, скорее всего не выживут, семь навсегда останутся калеками, остальным повезло больше.

– Я тебя понял. Делай что можешь. К обеду уходим.

Ульрих скривился.

– Не всех здесь можно перевозить.

– Выбора нет.

Он покинул палату. Птичьи глаза доктора неодобрительно буравили его спину, он буквально чувствовал это. Но что, черт подери, он мог сделать? Либо несколько сейчас, по пути из замка, на тряских упряжках, либо завтра вдвое больше. Ему тоже было что терять, как минимум – друга. О том чтобы оставаться не было и речи.

Мертвецы. Как только угораздило их попасть в такой переплет.

5

– Ты видел? – молодой парень, имени которого Тости не помнил, бросил кости и разочаровано мотнул головой, – Четыре. Я пас. С моей удачей будет перебор. Эти трупаки. Рассеялись словно дым как только наступило утро.

Чечет – седой мужчина с козлиной бородкой кивнул.

– Да, только они не трупы, – он указал на карты – можешь заплатить двойной и войти с двумя вместо четырех.

– Я помню правила. Пас. Два почти наверняка недобор. Вот тройку бы – мечтательно сказал он.

– Так почему не трупы то? – спросил Хомут, третий из играющих.

– Кровью истекают, кричат от боли, и о пощаде просят, хотя как-то по своему. Какие же тут трупы, живее всех живых, только заколдованные – ответил Чечет – Хомут бросай деньги на стол.

– Я пас. У меня перебор.

Чечет облизнулся словно кот из под носа которого умыкнули сметану.

– Я говорю что трупы, – вмешался младший – Так как убивал их. Дважды.

Седой только стиснул плечами.

– Нельзя убить дважды. Смерть – ребро монеты, на которую та падает только раз. Поговорка Меркурийцев. Умереть нельзя дважды. Потому мы не убиваем их вовсе. Так как они, – он поднял вверх длинный палец профессионального шулера – заколдованы. Кто-то укрыл их от смерти – магия.

Молодчик фыркнул. Хомут глупо хихикнул.

– У этой поговорки есть другая версия. Золотой – падает в дерьмо только раз.

– Это не о том, – сказал Чечет.

– Да какая разница – Хомут бросил кости - золотой дерьмом вонять будет до конца жизни, сколько не оттирай, потому как, ты помнишь в чем он извалялся. Так и здесь, мертвы они или нет, а ситуация дерьмовая, как не крути.

– Да уж, знаток, – подмигнул седой – Только нам уж дела никакого, мы уходим. Командир объявил.

Тости дальше не слушал. Ушел незамеченным, как всегда. Он должен был радоваться, все шло, как ему хотелось, но странное чувство тревоги не покидало его. По какой-то причине он всегда чувствовал подвох. Возможно, потому ему так не нравилась кличка которой наградил его Кокер. Из-за другого значения. Он правда чувствовал неприятности задницей.

Он спустился по ступенькам вниз и оказался в небольшом дворике, одном из множества в лабиринте крепостных стен. Кроны могучих дубов растущих по четырех углам дворика, стояли голые, и это несмотря на разгар лета. Старый фонтан в форме водяной лилии, тоже умирал. Единственная тонкая струйка воды пробивалась сквозь трубку во внешнем лепестке. Все дело в месте, оно напоминало красивую женщину, умирающую, на последнем издыхании.

Но больше всего ему докучали глаза, маленькие, практически незаметные с маленькими красными точками зрачков. Они были везде, иногда нарисованные, иногда в виде настенной лепнины или изваяний, вплетенные в узоры ковров и штор. Возможно это свидетельство зоркости владельца крепости, или глупый фетиш, но Тости казалось иначе. Они пристально наблюдали за всем происходящим. Были слишком живыми. Он ловил себя на мысли, что не знает, чего больше боится - мертвецов за стеной или пристального внимания того Нечто – уродливого куска нервных окончаний, стоящего за каждым из глазков.

– Их здесь нет, – сказала девушка в белом, ее черные длинные волосы развевались, хотя ветра не было – только здесь. Этот дворик только мой, как и все крыло замка.

– Что? Как ты… – Тости опешил – Кто ты?

– Я…ммм… – она оголила белоснежные зубки – скажем так, Хозяйка Замка. Была когда-то ею.

– Но, разве не Шварцбрайтеру принадлежит крепость? Ты его жена, дочь?

Она звонко засмеялась.

– Этому проходимцу? Нет. Он не хозяин, скорее, жулик, узурпатор и убийца – на ее лице появилось странное выражение – по совместительству мой главный поклонник.

– Это не важно. Я здесь чтобы предупредить вас, остальное подождет более теплой поры.

– Предупредить о чем?

– Вы не должны пытаться покинуть крепость до завершения контракта. Он узнает, скорее всего уже знает. Он убьет каждого покинувшего ворота. Для того кого вы называете Шварцбрайтом это так же легко как раздавить муху, у этого человека нет совести, но есть странное чувство чести. Он будет играть за правилами созданными им же пока игра продолжается, но, о боги, что будет, попытайся вы его надуть. Ваш единственный шанс победить, обыграть Черныша в его же игре.

– Но…

– Да, – она внимательно посмотрела на Тости – время на исходе. Держи, это для ваших раненых. Достаточно одной капли, раны заживут, кости срастутся. Две помогут отрастить утраченные части тела или поднять человека со смертного ложа. Но никогда, слышишь, никогда не используйте его на живых.

Она протянула руку и уронила в ладонь Тости что-то, едва коснувшись его руки, холодной как зима кожей.

– Поспеши. Герой…

Он проснулся. В его ладони поблескивал в солнечном свете, небольшой запечатанный воском флакон. «Солнце в зените» – только успел подумать он и сломя голову бросился к воротам.

6

Груженые возы покидали двор через центральные ворота. Золотые подсвечники и дорогой не тронутый, по какой-то причине временем шелк. Несколько бочек с вином томящихся до этого во тьме погреба, несколько сундуков со старинными монетами, даже большой хрустальный светильник, бережно снятый в бальном зале главного помещения, мешать солдатам грабить и насиловать, это – то же что сладкие булочки без варенья и Крайт это отлично понимал. Его люди рисковали жизнью и умирали каждый день, избавлять их от возможности получить достойную награду, было бы не честно. Тем более сейчас, когда их мораль была подорвана по сути проигранным боем.

В жопу Шварцбрайта и его магическую войну. Ни один человек в здравом уме на подобное не подпишется. Ни один здоровый человек в подобное не поверит, нет, люди верят в богов и ведьм, покрытых сосками от шеи до ступней ног, но что боги, что ведьмы прелестны тем, что их никто никогда не видел. Верить в подобное проще, чем сталкиваться с этим в живую. Потому они уходили, умирать это обычное дело для солдата, но с чертовщиной пускай разбираются священники.

Сейчас он понял, – как удобно исчез Шельма. Он отказывался от этой затеи до последнего, грозился что сбежит, убеждал Крайта что этот человек, Шварцбрайт – зло воплоти. Шельма всегда был своенравным, ему виделось всякое, но дезертиром никогда. Все потому что для него, как и для Крайта с Кокером отряд был единственной семьей во всем мире.

Последними ехали три повозки с ранеными. Люди стонали, через бинты просачивалась кровь, а старый похожий на хищную птицу Ульрих, вооружившись опахалом и несколькими помощниками, отгонял от повозок рои мух и оводов. Кокер ехал во втором, все еще без сознания.

Внезапно появился Тости, кажется он бежал. Его льняная сорочка прилипла к телу а в глазах полыхали искорки панического страха.

– Поворачивай… – заорал он словно сумасшедший – Быстро.

– Тости, какого х… – Крайт разозлился не на шутку. Он что пьян?

– Поворачивай сукины дети, если жизнь дорога.

Крайта он игнорировал. Несколько человек повернулись на его зов и смотрели то на него, то на командира. Крайт схватил его за плечо и что есть мочи влепил оплеуху.

– Тости, что мать твою происходит? Ты можешь толком объяснить?

– Сэр, прошу… Она сказала… Прошу…

Крайт заглянул в глаза Тости.

– Поворачивай.

Люди зашептались, но начали поворачивать повозки.

– А сейчас ты мне все расскажешь, – прошипел он Тости – и пеняй на себя, если я поворачиваю людей из-за твоего пьяного бреда. Выпорю при всех, а затем повешу.

Тости кивнул.

Хорошо. Боги только б не было слишком поздно.

На горизонте появился всадник одетый в черное с головы до пят. Рядом с его лошадью бежало пять тварей напоминающих незаконнорожденное потомство ящерицы с собакой, только уродливее.

7

Ворт всегда верил в судьбу и она его как ему казалось за это награждала. Пять лет назад он присоединился к Благородным и с той поры дела пошли в гору. Он принял участие в войнах четырех держав, на стороне пяти законных монархов и еще дюжины бастардов, свергал псевдографов и народных мстителей пахнущих духами, мылом и иноземным золотом, прелесть быть наемником в том что ты дерешься не из чувства долга а пока у твоего нанимателя не опустеет кошелек. За это время Ворт не получил ни одного существенного ранения, судьба всегда подсказывала ему какую позицию защищать а какую уступить другому. Нет он ничего не смыслил в тактике или стратегии. Просто «знал» где быть не следует. Сейчас он знал одно. Уходить было правильным решением. Эта кампания, исчезновение Шельмы, его единственного настоящего друга, да и странное чувство тоски по дому это все знаки, пора уходить на покой, дни его боевой славы прошли. Он заработал достаточно денег, чтобы до конца жизни жить припеваючи, не заботясь ни о чем. Наверное стоит завести семью, детишек… или еще немножко погулять, жениться с такими деньжищами всегда успеет.

Он настолько замечтался, что забыл про все на свете. Вырвал его из розовых мыслей оклик.

– Поворачивай. Приказ командира.

Ворт тупо уставился на рыжего парня которого даже не помнил. Это шутка? Ужасное решение. Так близко к своей цели и теперь. Соседи по повозке тоже казались недовольными. Он раскрыл было рот чтобы возразить что командир же не сумасшедший отдавать такие приказы когда в глаз рыжего черной гадюкой впилась стрела. Парень упал на землю как бревно, не проронив ни слова. Слева от Ворта послышался крик. Огромная тварь на вид дракон или что-то подобное разорвала горло Хомута, одного из старожилов отряда.

Ворт выхватил меч и наотмашь рубанул чудовище несколько раз. Первый удар оказался удачным, тварь лишилась глаза. Второй отскочил от твердой словно сталь шкуры и по кривой вошел в плечо Хомута. Ворт дернул меч, раз, второй, меч не поддался. Внезапно он понял что приоритеты у судьбы поменялись словно карты на руках у шулера. Он должен быть в замке, возможно, если судьбе так хочется он даже продлит контракт. Только бы выжить. Бежать. Сделав учитывая его тучную фигуру пирует достойный аплодисментов он спрыгнул с телеги и бросился бежать к замку.

Отупевшая от боли и злости, раненая тварь ринулась за ним. Ворт повернул голову чтобы увидеть переполненный яростью желтый глаз. Тварь подпрыгнула вверх, оголив в прыжке по три ряда тонких острых зубов на каждой челюсти. Две стрелы врезались в ее тело. Одна в разинутую пасть, вторая в мягкое брюхо. Испустив протяжный булькающий стон, чудовище испустило дух. Лучник улыбнулся своей меткости. Но только для того чтобы потонуть под тяжестью еще одного драконопса. Он вопил долго.

Ворт же благодарил судьбу за своевременное спасение. Но не долго. Латник бежавший впереди него зацепившись за ветку шиповника повалился наземь. Ворт попытался притормозить. Не вышло. Он ударился ногой в лежащего на земле солдата и, подлетев в воздух, упал .возле него. Было сильно больно, словно в его теле не осталось ни единой целой косточки. Может притвориться мертвым?

Что-то зарычало возле его уха но внезапно латник всхлипнул, а затем начал истошно вопить. Топот копыт. Откуда? Интересно, успеет ли он, распрячь лошадь пока уродец доедает несчастного латника. Нет. Придерживаемся первоначального плана. Пока что работает.

– Тише Шива, я знаю ты злишься, тебе больно, но Кали всегда была неосторожной – послышался ласковый голос, а затем нежное, даже жалостливое ворчание зверя – Я создам тебе новую подружку, скоро. Ну а сейчас нам нужно поздороваться. Будь приличной собакой Шива. Не каждый день встречаешь подобный талант.

Ворт услышал негромкий стук, словно кто-то спустился с лошади. Затем тихие шаги сапог из мягкой кожи. Ворт подумал что не плохо бы после окончания службы стать сапожником. Хорошая обувь нужна всем.

- Можешь не притворяться. Я знаю что ты жив, просто чувствую это. Хотя маскировка отличная.

- Спасибо – проворчал Ворт.

Но ответом ему была только вздернутая бровь. Незнакомец был чрезвычайно красив, черная одежда идеально сидела на нем, а лисьи глаза задумчиво улыбались Ворту с идеально выбритого юного лица. Он над чем-то задумался.

- Я понял – он довольно кивнул, словно подтверждая, что бы ни случилось, все будет, как он сказал – Ты поможешь мне.

Он достал из колчана черную идеальной формы стрелу и играючи нанес на нее какие-то знаки. Затем взял лук в руки.

- Я искренне прошу прощения, но ваш командир нарушил уговор и я должен доставить ему послание – он грустно вздохнул – и уже из-за обещаний данных мной к замку я приближаться не могу, во плоти, по крайней мере.

Он прицелился.

1

– Я не понимаю, – лицо Ворта глупо вытянулось – это шутка такая? Я ведь один это вижу, мой рассудок повредился, а парни?

– Ну если только это коллективное помешательство – глупо хихикнул Тости – Кокер ты что–то добавил в нашу похлебку сукин сын?

Мрачного вида здоровяк с огромным мясницким тесаком в руке с презрением посмотрел на юнца.

– Разве что панталоны твоей мамаши Ягодичка. Не заметил какая наваристая получилась.

Тости помрачнел. Несколько лет назад он схлопотал стрелу в мягкое место, с тех пор Кокер не приминал возможности это напомнить.

– Заткнитесь...придурки. Они и правда поднимаются, черт бы их побрал. Шельма был прав, не стоило браться за это дело, за версту воняло проблемами – Крайт был сегодня не в настроении шутить, но кто на его месте был бы?

– Так может ну его, убираемся отсюда покуда целы – тонким голосом пропищал Тости – мы нанимались убивать людей, а не… это.

– Конечно Ягодичка – нехорошо улыбнулся Кокер – это тебе не каштаны из под кобылы воровать. Нас наняли решить проблему, охранять замок до тех пор пока в этом будет необходимость а именно семь дней. Будем охранять пока надо. Благородные из Денкре берут плату золотом потому как их слово на вес золота и есть, но можешь бежать, тебе не впервой махать врагам белым задом. .

– Черт с тобой. Подыхай если хочешь – взвизгнул Ягодичка и махнув рукой указал на солдата недалеко от стены. Тот сидел на корточках и по всей видимости искал свою голову – Ну что ты ему сделаешь, голову срубишь?

– А хоть бы что… – заартачился Кокер, видимо пытаясь оправдать свою кличку, Черный Бык. Его карие глаза опасно сузились.

Он слишком долго искал повода поквитаться с Тости. Только остатки того что можно назвать честью не позволяли наемнику рубануть Ягодичку по шее и сбросить в ближайшую канаву хладный труп.

– Ты… ты… – яростно простонал Тости.

– Заткнулись оба – прорычал Крайт – Тильман прав Кокер, будь здесь хоть десять тысяч живых я бы и слова не сказал. Но этот Шварцбрайтер и словом не обмолвился о трупах. Это грязно и подло. Доживем до утра и убираемся отсюда ко всем чертям.

Кокер скривился, однако промолчал.

Протрубил рог. Словно подчиняясь его зову трупы начали двигаться активнее. Передние оттягивались назад, но только для того чтобы встать в строй. Вскоре в сторону замка двигался отряд из пяти сотен хорошо вооруженных солдат. Их зазубренные мечи опасно поблескивали в лучах красного закатного солнца.

– Что же это за чертовщина? – жалобно проскулил Ворт.

Никто не ответил. Крайт рассматривал солдат. Две сотни лучших ветеранов, он знал что они не спасуют даже если сюда явиться сам дьявол со своей свитой. Он был в них уверен, не было уверенности только в себе, исполнит ли он свою миссию доблестно. Сколько ребят вернуться домой, если вообще вернуться. К ним приблизился Крот. Его обычно спокойное лицо сейчас было перекошено от волнения.

– Приказы мастер?

Крайт тяжело вздохнул.

– На позиции.

2.

Последние лучи солнца ушли за горизонт. Но тьма царствовала не долго. Вскоре ночь вспыхнула от света факелов, затрепетала от криков раненых и умирающих. Залп стрел. Звонкие удары наконечников стрел о метал, глухие, иногда квакающие о плоть. Трупы умирали снова, но им не хотелось умирать молча. Душераздирающие крики и проклятья на языках каждой из девяти стран известного континента. Но это не успокаивало, ни чуть.

Зубы Тости яростно отбивали чечетку, он выпускал стрелу за стрелой и проговаривал в мозгу слова странной молитвы которую усвоил еще в детстве. Она не предназначалась какому–то конкретному богу и звучала так “если ты есть, кто бы ты ни был, сделай так, чтобы это закончилось”. Но видимо ни один из понимающих слова Тости богов не гулял сегодня этими краями. Ягодичка понял это когда к стене прислонили осадную лестницу, смола закончилась еще вчера, камни сегодня. Потому когда по ней взобрался первый из осаждавших, солдат, вздохнул и яростно погрозил кулаком черному беззвёздному небу.

3.

Тяжелый удар тесака, скрежет метала, и хруст раздробленной кости. Он им покажет, как шутить с ребятами из Денкре. Кокер – один из лучших бойцов отряда, человек, не ведающий страха, зарычал, словно раненый лев. До того как стать одним из Благородных он был рабом, экзотическим диким животным пойманным в Дождевых лесах Южного континента. Крайт Брюгер купил его и дал Кокеру свободу – этого было более чем достаточно, чтобы заслужить лояльность старого раба. Остальные бились за деньги. Кокер за отряд.

Слева от Кокера блеснуло лезвие, он отшатнулся, но удар предназначался не ему. Разрубленный на две части к ногам Кокера упал Пил Орсон, мальчишка лет шестнадцати. Он вступил в отряд вместе с отцом из–за голодного года в Амонии. Они собирались прослужить три сезона, чтобы заработать достаточно денег на содержание семьи. Орсон старший погиб в первом же бою. Ожидаемо но малец мог продержаться дольше.

– Ябет юьбу – прорычало огромное нечто в тяжелом панцире покрытое слоем грязи и крови. Нечто – потому как Кокер никогда не видел людей такого размера. Раза в полтора выше него.

– Еще посмотрим кто кого «уйбу» падаль.

– ЙетсоК адаС огеом ялд меинербоду тенатс лепеп а, йелгу од тирогс олет еонреч еовт.

Не дожидаясь очередной порции словесного поноса от трупа Кокер отскочил в сторону размахнулся и ударил гиганта тесаком в промежность. Но уродец даже не отреагировал. Слева от него огромный меч оставил на камне длинную борозду. Гигант потянул меч вверх, слишком медленно. Кокер направил удар в кисть. Послышался хруст сломанной кости, а затем в глазах солдата засияли звезды. Удар окованного сталью кулака отбросил его на несколько метров назад. Он рефлекторно втянул воздух, но понял, что не может вдохнуть. Грудная клетка вспыхнула болью. С немалыми усилиями, пытаясь игнорировать боль он попытался встать на ноги только для того чтобы получить второй удар, врезаться в стену оборонной башни и отключиться.

Когда его глаза закрывались, ему показалось, что над горизонтом прорываются первые лучи солнца.

Громкий плач среди света ламп в родильном доме. Так пробуждается в жизнь очередной человек. Так пробудился и я. Мать рассказывала мне, тогда на улице догорал угрюмый осенний день а в воздухе все еще витал запах пожара. Тот день, ставший для меня первым в жизни, для остальных был последним днем ужасной войны. Последней. Человечество впервые за всю свою историю единодушно согласилось. Кровопролитие должно остановится.

Когда мне исполнился год – впервые прозвучали ноты гимна Альянса. Каждый из тех кто помнил войну не мог вспоминать этот день без слез на глазах. Это были звуки единения человечества, за них было заплачено огромную цену но когда что-то действительно ценное доставалось кому-либо даром. Война окончена. Наступило время мира.

Мой палец плавно опустил спусковой крючок. Там где только что была голова «ксена» в воздух взметались темно красные брызги. Отличный выстрел. Я повернулся на сорок пять градусов. Еще один убегал. Ухмылка на миг появилась на губах и пропала, когда я тихо прошептал – издохни.

Я приказал системе костюма вывести мне стекла шлема таблицу лидеров. Сорок пятый – четырнадцать убитых, не так уж плохо. До завершения операции имею все шансы поднять свой рейтинг как минимум на десять пунктов. Я облизал губы, почувствовав соленый вкус пота. Ксены я иду.

Я проскочил между двумя невысокими постройками из материала аналогом которого на земле можно считать бетон и выбежал на достаточно широкий участок земли на котором не было построек. Несколько ксенов озирались в разные стороны словно выбирая направление для побега. Но так и не сдвинулись с места. Я засмеялся и принялся напевать гимн Альянса. Некуда бежать подонки, вы окружены. Да вы и сами прекрасно это понимаете. Скоро сюда нагрянет весь состав группы Б. Но вам этого не увидеть вы умрете от моей руки.

Один из ксенов вытянул руки вперед в жесте капитуляции. В выражении его непропорционально больших глаз читалась мольба. Длинная очередь. Это рок-ен-рол детка.

Затем я подошел к окровавленным телам и пустил несколько контрольных. Не то чтобы в этом была особая необходимость, просто было что-то особо веселое в том как дергались их тела в момент когда снаряды разрывали плоть.

Я обновил таблицу и облокотился на остатки полуразрушенной постройки. Все что мне оставалось это дожидаться остальных. Как только вся группа соберется в центре квадрата нас подхватит пилот и перенесет на точку для нового задания.

Костюм подал в кровь новую порцию питательных веществ. Слабый укол и ощущение тепла по всему телу. Я вспомнил о матери. Давно я уже ее не проведывал. Как только закончится рейд надо обязательно это исправить. Я знаю одного цветочника. Странный мужик. Однако только в его лавке продаются цветы запах которых не напоминает запах раствора из духов и нефти. Так вот нужно взять матери огромный букет фиалок. Она их очень любит. Я никогда не понимал этого сентиментального отношения к цветам у женщин но какая разница если ей будет приятно.

За спиной послышался шорох. Поток моих мыслей прервался и ушел в другое русло. Я почувствовал как все мускулы в моем теле напряглись до предела. О это странное чувство впервые наверное появившееся у древнего охотника когда он загнал в капкан первого зверя. Настороженность, эйфория, о да.

Беззвучно чтобы не спугнуть жертву я включил слуховой сенсор на полную мощность. Шорох повторился и благодаря сенсорам я мог различить откуда. В здании, вернее под ним кто-то был. Заприметив в стене пролом нужного размера я забрался внутрь. Комнаты почти полностью пустые. Иногда остатки инопланетной мебели осколки похожего на стекло материала. Ранее это место уже подвергалось бомбардировкам и наверняка ксены жившие тут постарались убраться подальше с остатками своих пожитков. Те которых мы убивали сейчас были достаточно глупы чтобы остаться. Снова шорох и тихая похожая на мурлыканье котенка речь. Я проследовал на шум. В полу перед собой я увидел шестиугольник похожий на люк.

Опустившись на колени я резко дёрнул его одной рукой, второй сжимая лёгкую лазерную пушку. Ксенка, светло голубая кожа, испуганные глаза. В руках она сжимала свёрток. Из него что-то захныкало. Я поднял ружье хорошенько целясь в отродье в ее руках. За мир...