Vladislav2019

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/devyatnadtsataya_i_dvadtsataya_glavy...

Последние главы книги психа из ФСБ

Часть 21. Ад. В ожидании

Лечение подходило к концу

Выдержка из медицинской документации:

«19 - 20.01.2019г

За прошедшие выходные со слов мед. персонала подчинялся режиму отделения, в конфликтных ситуациях не замечен, большее время провел в палате, малообщителен, бездеятелен. Ночами спит. Лечение получает. Навещался матерью.

21-25.01.2019г

За прошедшее время осматривался ежедневно. В беседе спокоен. Жалоб не высказывает. Отвечает в плане вопроса, по существу. Фон настроения выравнивается. В беседе по поводу может пошутить, говорит, что он «всегда такой, с юмором». Не возражает тому, что у него могут иметь место «нарушения настроения», но считает, что тому есть «внешние обстоятельства, которые этому способствовали», хотя и не отрицает, что был «излишне охвачен ситуацией конфликта». Сейчас «гораздо спокойнее на душе» и «воспринимается не так близко к сердцу». Структурных расстройств мышления не выявляется. Ситуация конфликта потеряла актуальность, пациент не планирует «продолжения разбирательства, не будет писать рапорт». Задумывается о том, возможно ли ему будет продолжить работать в той же организации. Высказывает мысль о том, что возможно потребуется менять род деятельности. Говорит об этом достаточно спокойно, больше рассуждая. Формально критичен. Лекарства принимает без уговоров.

Общее соматическое состояние удовлетворительное. Ест достаточно. Ночами спит. Гемодинамика стабильная. Назначения прежние».

Эта неделя была лучше, чем предыдущие. Потому что однажды врач сказал мне, что осталось лежать не больше 8 дней. Во мне ожила надежда. Я еще внимательнее стал относиться к своему поведению, хотя оно, с точки зрения персонала, и было близко к идеальному. В ожидании свободы я черпал все новые силы терпеть этот ужас, к которому успел привыкнуть. Я собирал остатки своего здравомыслия и заставлял себя мечтать. Мечтать о той жизни, которая меня ждет после. Неужели это случится? Вправду ли я смогу снова гулять по улице, если захочу? Смогу ли я отведать натуральный кофе в любимом ларьке у дома? А каковы будут на вкус те блюда, что я смогу спокойно заказать в ресторане? А телефон? Правда ли, что я смогу поговорить со своим отцом в любой момент, в который захочу? Прочитать новости, написать друзьям о пережитом? Неужели эта пытка все же закончится? Мне не верилось в свое огромное счастье, которого я раньше не замечал. Много раз прокручивал своим изуродованным мышлением воспоминания о том, что было до. И с трудом осознавал, что все это будет в моей жизни снова. Когда-нибудь.

Я был почти счастлив. Я не смог бы, наверное, терпеть дальше, но теперь у меня была цель. Это спасло меня от сумасшествия, ведь 23 января на внешней стене отделения появилось объявление с текстом «в связи со сложной эпидемологической обстановкой посещения пациентов запрещены на неопределенный срок». А мать ведь ездила ко мне каждый день этого ужасного месяца моей жизни. Теперь она, плача, передавала санитарам свертки с едой для меня, но не видела, какой я, не могла спросить, чем я живу и что произошло за день. Не могла обнять и поцеловать. Не могла даже улыбнуться. Нас всегда разделяла тяжелая металлическая дверь без ручек и окон.

Теперь она писала мне записки. Я хранил их под подушкой и в сердце. Я читал письма от матери, которая сидела за дверью отделения в двух шагах. И отвечал ей так же, хоть мои руки с трудом выводили буквы, будто я снова пошел в первый класс. Каждую мою и мамину записку сперва читал врач, ведь в отношении меня были некие «особые указания». Но я честно писал, что простил их всех и желаю лишь, чтобы мне в жизни больше никогда не было так плохо, как сейчас. Этот месяц лег седыми волосами в мою интересную и беззаботную судьбу и вечно будет меня сопровождать, возвращаясь кошмарными воспоминаниями в те моменты, когда я буду думать о самом страшном, что может произойти с живым человеком. Впереди последняя глава.

Часть 22. Ад. Последствия

Как с этим жить

Выдержка из медицинской документации:

«26 - 27.01.2019г

За прошедшие выходные дни в поведении спокоен, упорядочен.

28.01.2019г

Жалоб нет. Эмоциональный фон ровный. Идеи собственной значимости потеряли актуальность. Тактичен, вежлив. Мышление последовательное. Ночью спал. Соматическое состояние удовлетворительное. Назначения прежние.

29.01.2019г (день выписки)

Обратился с отказом от продолжения лечения в стационаре.

осмотрен комиссионно

За период лечения наблюдается положительная динамика в состоянии. В поведении стал упорядочен, режим не нарушает, с больными не конфликтует, спокоен. Эмоциональный фон выровнялся, ночами спит. Идеи собственной переоценки и особого значения потеряли актуальность. Пациент формально критичен, настроен на прием поддерживающей терапии. В день выписки обратился с отказом от дальнейшего лечения в стационаре. Учитывая отсутствие психопродуктивной симптоматики, суицидальных, агрессивных тенденций, нет оснований для продолжения лечения в недобровольном порядке в соответствии со ст. 29 закона о психиатрической помощи.

Состояние при выписке: Выписывается в удовлетворительном состоянии в сопровождении отца и матери.

Рекомендации при выписке: Рекомендуется диспансерное наблюдение психиатра.

соблюдение режима дня, здоровый образ жизни

поливитамины в течение месяца

Т. Рисперидон 2мг 1т вечером

Т. Вальпроевая кислота (Конвулекс) 500мг по 1т в обед»

В таком вот «удовлетворительном состоянии» я и был выписан почти счастливым человеком в руки папы и мамы. Но осознавать свое счастье я все еще был не в состоянии, мозг не работал нормально. К тому же дальше меня ждала еще огромная куча серьезных проблем, связанных в первую очередь с последствиями действия сильных препаратов (Аминазин и Галоперидол) и пережитыми ужасами этой психушки. В день выписки я очень переживал, ходил по коридору, все ждал момента, когда мама и папа откроют дверь и заберут меня к себе, чтобы потом положить в ведомственную поликлинику на долгий курс реабилитации. Время перед выпиской почти остановилось, секунды текли, казалось, бесконечно. Хотя, когда я смог выйти за эту ненавистную железную дверь и обнять родителей после долгой разлуки, я надел свои часы и увидел, что секунды летят втрое быстрее, чем я привык. Вот так тормозило мое восприятие после этих уколов. Вот что со мной сделали эти уроды. И они получат свое, вот увидите.

Сейчас я нахожусь в трезвом уме и добром здравии. В моей истории болезни все еще значится диагноз, который был старательно подобран таким, чтобы его достаточно было для увольнения меня из органов и чтобы его практически невозможно было снять по прошествии активной фазы психоза, в которой я якобы пребывал в конце декабря 2018 года. Но у меня теперь снова есть весь мой разум и силы, есть желание добиться возмездия и есть аудиозаписи, где я предстаю хоть и раздраженным, но все же адекватным человеком. С помощью своего аналитического ума я смогу устроить этим засидевшимся на высоких должностях людям справедливую расплату за свои грехи. Я действую исключительно в правовом поле, и призываю себе в помощь крайне серьезных людей из нашей структуры. Это уже началось. Как я сказал в одной из аудиозаписей «они хотели бы это сейчас замять, но уже поздно, точка невозврата пройдена, господа». Да падет карающий меч правосудия на головы тех, кто решил избавиться от честного человека таким вот поганым образом!

Мы живем в опасном мире. Уничтожайте подлецов до конца, без сострадания и с холодным рассудком. Подлец не человек. Не повторяйте моих ошибок. Не выходите из себя, не верьте людям, не подписывайте документы под давлением, не соглашайтесь с большинством. Не попадайте в психиатрические больницы. Будьте готовы погибнуть за свои идеалы, и тогда станете сильными и честными с собой. Судьба вас подстрахует, если вы хороший человек. Это говорю вам я, псих из ФСБ, ровно такой же, как и вы, обычный парень, со своими мечтами и недостатками. Чекист с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем.

По окончании моего проекта под названием «Разгром» выйдет следующая книга – «Моя борьба». Вы сможете увидеть, как я искусно изуродую судьбы всех тех людей, что своими подлыми действиями устроили мне этот ад. Я не прощу. Никогда. И я верю в правосудие.

Следите за оперативной информацией по моей ситуации на Телеграм-канале «Псих из ФСБ»

Живите дальше и будьте счастливы

С уважением,

псих из ФСБ

Конец

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/shestnadtsataya_semnadtsataya_i_vose...

Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 19. Ад. Продолжение

Р-р галоперидол отменить. 11.01.2019г

Выдержка из медицинской документации:

«09 - 11.01.2019г

За прошедшее время осматривался ежедневно. Жалоб не предъявляет. Негативистично настроен к лечению, негативистичен к врачу, держится с переоценкой. Стал менее напряжен. Несколько смягчился. Считает, что госпитализирован с целью «более мягкого разрешения конфликта с участием коллег, которые были замешаны в этом конфликте». Мышление в беседе ускорено по темпу, легко соскальзывает с темы на тему. Критики нет. Соматическое состояние удовлетворительное. Ест достаточно. Ночами спит. Аппетит достаточный.

- р-р Галоперидол отменить

- таб.Финлепсин отменить

- жидк. Рисполепт 2 мл утром, 2мл вечером

- Т. Конвулекс 500мг в обед»

Примерно в эти дни меня перевели из наблюдательного блока в основное отделение психбольницы. Что нового я увидел: в зале на высоте 3 метров висел телевизор. Под ним был огромный шкаф с литературой, музыкальный центр с радио, цветы в горшках. Утром мы слушали радио, вечерами смотрели телевизор, желающие читали. Палат с больными стало не две, как в наблюдательном блоке, а шесть. В больших комнатах впритык друг к другу стояли койки. Между иными было до 20 сантиметров пространства. Хватало, чтобы поставить на пол тапки и завалиться спать. В моей палате лежало 15 пациентов, некоторые из которых сильно храпели, кто-то постоянно разговаривал с воображаемым другом об ограблении гаража, а один парень начинал неконтролируемо дергать плечом из стороны в сторону сразу как засыпал. Был среди больных и полностью покрытый татуировками парень, ищущий смысл жизни. Его называли «маска» за сплошную синюю татуху на все лицо.

Я обрел кучу новых знакомых. Были среди них разные люди. Всего нас около шестидесяти. Были наркоманы, попавшие сюда от передозировки, были подростки, косящие от призыва в армию посредством симуляции психических расстройств, были хронические алкоголики, которых сюда положили родственники, были и уголовники, лежащие тут с целью не сидеть на зоне. Иногда встречались и умственно отсталые пациенты.

Были те, кто относился ко мне равнодушно, были приятели, были и враги, которые не упускали случая «наехать» на меня вследствие того, что я офицер ФСБ. Конфликты случались, иногда даже драки. Но виновных быстро разнимали и помещали в наблюдательный блок, где нет телевизора и книг и меньше пространства, чтобы гулять. Таков был порядок. Иногда мне реально хотелось применить навыки боевого самбо в отношении некоторых особо разговорчивых особей, которые слишком много говорили в мой адрес что за спиной, что прямо в лицо. Один молодой призывник не стесняясь называл меня мусором и громко от этого смеялся. Его друг-подхалим тоже. Объяснить им, что ФСБ не полиция, было сложно. С такими работают только кулаки. И я бы победил в схватке, но действовать было нельзя, ведь на кону мой срок пребывания в этом извращенном мире.

И я терпел. Я очень и очень много терпел там. Очень много. Терпел оскорбления и насмешки со стороны пациентов, унижения со стороны медперсонала. Одна бабка-уборщица раз решила самоутвердиться и унизить офицера спецслужбы. Она сходила к медсестрам и уточнила, действительно ли я служу в ФСБ и смогу ли я дать ей отпор. Что ей ответили, я не знаю, но позже она подошла к моей кровати и дала себе волю. Она растрепала свежезаправленную кровать и начала монолог в стиле «ну что за дебил ты, вы там в своем феесбе только и умеете что стучать и воровать, кто же служит в нашей стране, одни неадекваты, страну просрали, воруют и грабят, друг на друга стучат, а кровать нормально заправить не могут! Что ж ты за дебил такой, что простынь ровно подоткнуть под покрывало не можешь даже, стыд и позор таким как ты! Говно ты, а не офицер!» И хоть мне очень больно было слышать такое из уст ущербной, ничего в жизни не добившейся никчемной старухи, которую я в иной ситуации заткнул и унизил бы одной меткой фразой, я вынужден был промолчать и осторожно спросить, видела ли она, чтобы я воровал здесь или стучал на кого-либо. Она тем же грязным и мерзким тоном ответила, что «вы там в феесбе все такие, я точно знаю».

Я закрыл глаза и медленно вдохнул-выдохнул несколько раз. Это меня удержало от того, чтобы не размозжить ее гнусную голову о подоконник. Было тяжело, но я выдержал. Ведь на кону была моя свобода, а ее я стал ценить выше всех благ на свете. Часто я засыпал и видел красивые сны о прекрасной жизни, сны-воспоминания, сны-фантазии. А потом просыпался на ржавой койке возле грязной батареи и подоконника с тараканами и с ужасом понимал, что в реальности я снова очнулся здесь, в царстве гротескного абсурда и полного уничтожения человеческого достоинства. Хотелось уйти в сон и не возвращаться. Но реальность была сильнее. Она давила на меня со всех сторон и уйти было нельзя. Лечение продолжалось. Мне перестали колоть жесткие препараты и перевели на более щадящие. Я стал медленно восстанавливаться.

Примерно в эти дни меня впервые выпустили на свидание с родителями. Отец специально прилетел из Москвы ради этого. Я вышел сразу после всеобщего бритья по требованию медперсонала. Станок плохо лежал в моих руках и я вследствие нарушений координации в кровь изрезал свой подбородок в нескольких местах. С трясущимися от препаратов руками, заторможенный и отупевший, я вышел к родным. Мои губы дрожали.

Тяжело далась эта встреча отцу и матери. Они увидели живой овощ с едва сохранившимися чертами прежнего жизнерадостного активного ребенка. Мать сразу заплакала, отец обнял меня и вскоре начал аккуратно объяснять мне особенности моего диагноза и связанные с ним ограничения для дальнейшей жизни, с которыми я вынужден теперь смириться. Его тоже основательно обработали медики, во всех красках описав мое мнимое сумасшествие и гипертрофировав все аспекты моего «неадекватного» поведения в стационаре и приемном покое. Оказывается, теперь мне нельзя не спать по ночам, пить кофе, испытывать стресс и заниматься ответственной работой. Теперь моя судьба должна плавным потоком течь ровно посередине тихой реки под называнием «жизнь», избегая водоворотов, камней, берегов, водопадов. Как в песне «Однажды мир прогнется под нас»:

«Другой держался русла и теченье ловил

Подальше от крутых берегов.

Он был как все, и плыл как все, и вот он приплыл -

Ни дома, ни друзей, ни врагов.

И жизнь его похожа на фруктовый кефир,

Видал я и такое не раз…»

Вы не представляете, как было больно слышать подобное из уст родного человека. Ну ясно, что все вокруг сумасшедшие, ясно, что меня подставили и извратили мою судьбу, но ты-то за что со мной так, отец?! Почему ты? Зачем ты поверил этим людям? Почему даже ты не веришь в меня? Неужели я и вправду стал сумасшедшим? Так ли сильно изменится моя жизнь после всего? Как жить дальше? Что я такого наделал в жизни, что получил такое возмездие?

Все эти вопросы жалкими обрывками плавали в остатках моего сознания и жутко давили, не давая дышать. Будто над головой только что сошлись волны реки, которая неумолимым течением тянет меня в темную бездну безумия навсегда. Последние пузырьки воздуха покидали ноздри и следующий вдох принесет мне только смертельную порцию черной воды в легкие. Мне хотелось плакать, но тело не повиновалось, и лишь губы неудержимо дрожали. Примерно в таком настроении я закончил первое свидание с родными. Потом начался новый день.

Часть 20. Ад. Еще одна неделя

Смирение и покой

Выдержка из медицинской документации:

«12 - 13.01.2019г

За прошедшие выходные дни себя ничем особенным не проявлял, подчинялся режиму отделения, большее время провел в палате. Ночами спит. Лечение получает.

14 - 18.01.2019г

За прошедшее время осматривался ежедневно. В беседе говорит о том, что «стало как-то легче, спокойнее, немного адаптировался в отделении, стало легче находиться в отделении», допускает, что это влияние медикаментов, которые он принимает. Считает, что «такого спокойствия ему не хватало». В беседе стал менее демонстративен, более контактен, более упорядочен. Рассуждает о том, что было бы неплохо выходить на прогулки с родителями, более терпимо относится к факту пребывания в данном стационаре. Однако ожидает, что в ближайшем будущем его переведут в ведомственное учреждение. Соматическое состояние удовлетворительное. Ест достаточно. Ночами спит. Аппетит достаточный. Назначения прежние».

Неделя прошла спокойно, ничего не произошло. Все дни опять были такими же, как и предыдущие. Еда, сон, таблетки, бессмысленное хождение туда-сюда по коридору от безысходности, насмешки, посещения матерью. Отец через несколько дней улетел в Москву, а мать все так же изо дня в день приезжала ко мне по вечерам. В покрытом кафелем коридоре с дверями без ручек мы сидели на вокзальных строенных креслах и тихо общались. Ей было очень тяжело видеть рядом родного сына и не иметь возможности ему помочь. Вытащить меня из плена было нереально: лечение должно быть завершено, хоть я и «перестал представлять опасность для общества». После недолгих свиданий я шел обратно в палату и ложился спать, чтобы не видеть всего этого ада. Но я продолжал просыпаться в нем, и это было убийственно больно.

В общении с врачом я действительно стал спокойнее, позабыл про старые обиды, ведь ослабленный мозг просто не в силах был их осознавать. Частично мне стало легче. Я простил изуродовавших мою жизнь людей. Дальше было только смирение. И препараты. Началась еще одна неделя.

Информация с канала "псих из ФСБ"

В продолжение поста

https://pikabu.ru/story/trinadtsataya_chetyirnadtsaya_i_pyat... Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 16. Ад. Начало

Новогоднее настроение

Выдержка из медицинской документации:

«30.12.2018г - 03.01.2019г

За прошедшие выходные со слов мед. персонала напряжен, раздражителен, недоволен режимом отделения. Многоречив. Ночной сон с частыми пробуждениями, ранними пробуждениями».

Как проходит новый год в психушке? Ответ прост – никак. Абсолютно никак. Такой же серый скучный, насыщенный препаратами день, полный отчаяния и пустых попыток что-то предпринять. О том, что сегодня ночью придет 2019-й – ни слова, ни намека. Продолжаем жить по распорядку, принимаем лекарства, питаемся, лежим на кроватях. Время бесконечно. Я пытался начать читать книгу из местной библиотеки, но лечение лишило меня на тот момент возможности фокусировать взгляд на тексте, строки плавали, буквы убегали от взгляда, и читать приходилось примерно так же, как смотреть кино при сильных помехах аналогового сигнала. Я бросил чтение, не дойдя до конца первой страницы.

Дни были похожи один на другой – серое месиво из тревоги, чувства отсутствия свободы и человеческих прав, невозможности влиять на свою судьбу и обстановку вокруг. Находясь в этом состоянии, начинаешь волей-неволей ощущать, что в голову прокрадываются странные, не свойственные тебе в обычной жизни мысли. Плюс реальные психи вокруг не дают расслабиться, что тоже давит на психику здорового человека. Сойти с ума даже просто находясь в таких условиях проще простого. И чем дольше ты там, тем меньше контролируешь свой разум. А теперь вспомним, что я все это время получаю препараты, которые подавляют мозговую активность, вызывают обрыв мыслительных цепочек, лишают возможности рассуждать. Вот в таком состоянии я и встретил 2019 год. Мать приезжала ко мне каждый день, но все, что она могла сделать – это передать мне немного домашней еды, добрую часть из которой рассовывали по карманам медработники. Я начинал понимать, что лишиться рассудка не так уж сложно.

Часть 17. Ад. Завязка

Под покровом галоперидола

Выдержка из медицинской документации:

«04.01.2019г

Остается напряженным. Считает, что имеет более высокий статус в сравнении с другими пациентами и «не достоин находиться в данном стационаре». Убежден, что нарушаются его права. Считает, что «ситуация госпитализации устроена его коллегами, с которыми был конфликт». В беседе легко перескакивает с темы на тему. Отвечает не всегда по сути вопроса. При этом держится высокомерно, без дистанции. Сидит, развалившись на стуле. Планирует отказываться от лечения и госпитализации. Сообщил, что будет обсуждать это со своим отцом как с авторитетным для него человеком. Общее соматическое состояние удовлетворительное. Гемодинамика стабильная. Аппетит достаточный. Ночами спит. Назначения прежние.

- усиленное наблюдение»

Проходил день за днем, а освобождение из этого плена так и не приближалось. То были самые долгие новогодние праздники в моей жизни. Дни тянулись ужасно медленно. Врачи все были на выходных, и мои сутки медленно ползли мимо без смысла. Я старался все время лежать на кровати, ибо других занятий не было. Но спать больше 10-12 часов в сутки не мог, и приходилось тупо глядеть в потолок и пытаться заставить себя думать о чем-нибудь. К тому моменту доза препаратов в моем организме превысила критический порог и стала медленно, но верно, превращать меня в живой овощ.

Вспомните, что происходит в вашей голове, когда вы думаете. Какой-то внутренний голос рассказывает вам ваши мысли, и этот диалог долог и содержателен. Вы вспоминаете себя, переосмысляете свой опыт, оцениваете и мысленно решаете проблемы, мечтаете, желаете чего-то. Всего этого меня лишили. Мой внутренний голос пытался со мной заговорить, но после пары слов получал удар прикладом в зубы и надолго замолкал. И это было далеко не приятное безмолвие, которого йоги так старательно пытаются достичь медитациями. Это было тяжелое молчание изуродованного военнопленного, корчащегося на кафельном холодном полу без зубов и остатков каких-либо человеческих черт, прекрасно осознающего, что из плена уже не выберется и смерть будет для него подарком.

А внешне я был все тем же молодым парнем, офицером ФСБ, закончившим ведомственный вуз и строившим большие планы на жизнь. Только мимика изменилась: исчезла улыбка краешков глаз, пропала выразительность взгляда, ушла в небытие манера обстоятельно и аргументированно вести диалог. Я мог вымолвить лишь короткие фразы из самых простых слов, произнести которые также было трудно, ибо речевой аппарат также пострадал от инъекций. Итого, у меня пропала и способность составлять сложные фразы, и способность их произносить. Я лежал на кровати и наблюдал течение времени.

Часть 18. Ад. Кульминация

Последние остатки здравомыслия

Выдержка из медицинской документации:

«05 - 08.01.2019г

За прошедшие выходные дни держался обособленно, с пациентами старается не общаться. С персоналом высокомерен. Большее время провел в палате. В конфликтных ситуациях не замечен. Ночами спит, характерны ранние пробуждения около 5 утра. Лечение получает».

Все так и есть. Даже в тяжелом состоянии, в которое меня принудительно поместили, я все равно осознанно не позволял себе раскрывать подробности о своей работе, хотя вопросы сыпались на меня постоянно, что от пациентов, что от медперсонала. Всем было крайне интересно узнать что-нибудь об органах госбезопасности: где и кем я работаю, какими возможностями обладает наша структура в целом, есть ли пути противодействия ФСБ, как понять, что находишься под пристальным контролем спецслужб. Эти вопросы задавались с завидной регулярностью разными людьми, но я был непреклонен: фразы «Это закрытая информация» или «Я не знаю» - были моими типичными ответами. На крайний случай давал ответ «Может быть».

Дни все так же тянулись, препараты кололись, пища употреблялась, мать приезжала по вечерам и из последних сил старалась меня увидеть и помочь хоть чем-то. До меня доходила лишь малая доля ее несчастных передачек.

А теперь я расскажу о «сигаретном рабстве» в психиатрии. Как вы думаете, кто обладает неограниченной властью над людьми в наше время? Высокопоставленные священники? Президенты держав? Криминальные лидеры? Главные военачальники? Нет, этим людям даже и не снилось то, что может себе позволить обычный санитар психбольницы. Этот «человек», в меру своей испорченности, может удовлетворить свою подлую жажду власти над беззащитными пациентами в любой мере.

Плохое настроение – можешь устроить случайному пациенту принудительную инъекцию расслабляющего мышцы препарата и наблюдать, как он безвольным телом валяется на носилках. Конфликт с начальством – можешь сорваться на любом на твой выбор пациенте и высказать в его адрес кучу дерьма, разлагающего тебя изнутри. Нравится управлять – устрой психам обыск в связи с надуманным предлогом поиска украденного у тебя телефона. Кто-то посмел тебе возразить – свяжи его ремнями и закрепи на кровати, наслаждайся зрелищем того, как он дрыгается в бессильных попытках почесаться в зудящем месте. Можешь даже построить всех психов в коридоре и накричать на них – все карты в твоих руках, ведь психи – люди особого рода. Они хоть всё (или не всё) понимают – но не отвечают. Их статус – юридически недееспособные люди, они просто не могут пожаловаться. Некоторые заключены в стенах больницы до конца жизни, и они уж точно никогда не смогут себя защитить. Подавляй и властвуй – вот девиз типичного сотрудника психбольницы. Хороших адекватных людей среди них единицы. Таковы, наверное, профессиональные деформации от работы с больными, но не суть.

Вернемся к «сигаретному рабству». Представь, что ты куришь. И тебя внезапно положили в психушку, как меня. У твоего организма объективная никотиновая зависимость, и закрыть ее ничем, кроме сигарет, нельзя. И ты очень и очень хочешь курить. В соответствии с законодательством, страна выделяет каждому курящему пациенту норму до 5 сигарет в сутки. Но это на бумаге. А на деле все эти сигареты присваивает себе медперсонал, а затем, с использованием твоей неконтролируемой тяги к никотину, заставляет выполнять любую грязную работу. Иногда от лени, иногда из тяги к власти. И беззащитные психи вынуждены за одну долбаную сигарету, которой рыночная цена 5-7 рублей, полностью промывать пол на этаже больницы. Или протирать все подоконники и плинтусы в коридоре. Или подметать все подряд палаты. Или оттирать от дерьма унитазы. Или менять засранные подгузники лежачего психбольного. Или еще что-нибудь, что придет в голову медперсоналу. За одну всего лишь сигарету. За одну, ведь у них нет иного выхода.

Слава богу, у меня нет сильной никотиновой зависимости. Меня обошли все эти прелести оздоровительного труда в отделении. А ведь были со мной парни-сироты или бесхозники, к которым никто не приходил. Им приходилось переступать через себя и пахать, чтобы курить, потому что иначе они не могли. Такие вот условия обеспечили им благородные служители Гиппократа.

А теперь расскажу о еще одном аспекте курения в психиатрической больнице. Двери отделения закрыты. Выйти ты не можешь. Никак. Курилки в отделении нет, хотя курящие среди пациентов нередки. Каков выход? Курить в туалете. И других вариантов нет, потому что их просто нет. Но медперсонал регулярно устраивает «рейды» и скандалит насчет задымленности туалета. И принимает гениальные меры – закрывает туалет на ключ, «чтобы дым рассосался». Отметим, что туалет в отделении один. Вопрос: что делать тем, кто хочет в уборную? Ответ на этот вопрос составьте сами с учетом реалий психиатрии, что я описал выше.

Вся эта обстановка крайне благоприятно влияет на психику пациентов, мы обретаем душевное спокойствие, позитивный настрой, надежду быстро выздороветь. Крики и конвульсии иных сумасшедших успокаивают, бред психов с раздвоением/растроением личности духовно обогащает, вежливое отношение медперсонала безмерно радует и дает надежду на реабилитацию в последующей жизни. И все мы, что стар, что млад, непрерывно варимся в этом безумии изо дня в день, неделями, месяцами, кто-то годами. Начнем следующую главу.

Информация с канала "псих из ФСБ"

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/odinnadtsataya_i_dvenadtsataya_glavy...

Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 13. Эффективное разрешение проблем

Мы обязательно разберемся, только ложитесь

Сотрудники прибыли, вошли ко мне в приемный покой. Лишние люди покинули помещение. Я выключил диктофон. Мы немного пообщались. Мне в очередной раз объяснили, что ложиться надо обязательно, ведь так необходимо «обследование», что без него никак. Я четким почерком, взвешивая каждую фразу, написал 2 рапорта на проведение служебных разбирательств и передал сотруднику СБ. Он вместе с моим начальником заверил меня, что все необходимые меры обязательно будут приняты и убедил подписать согласие на госпитализацию, чтобы меня обследовали. Ничего подозрительного в «обследовании» я не видел, был уверен, что до нового года выйду с диагнозом «полностью адекватен» и смогу устроить настоящее возмездие. Но, к сожалению, подписал согласие на госпитализацию (а именно на добровольные обследование и лечение) под давлением старших коллег.

Часто спрашиваю себя, почему это сделал? А тут все просто: меня коварно ввели в заблуждение. Целью было восстановить справедливость и наказать виновных в инциденте – и я посчитал, что достиг этой цели, написав эти 2 рапорта. Далее мне необходимо было подтвердить свою адекватность, которую якобы ставили под сомнение авторитетные и компетентные люди. И я решил, что именно это мне и требуется – лечь на обследование, которое однозначно подтвердит мой психический статус абсолютно здорового и трезво мыслящего человека. На этом и сыграли коллеги.

После подписания согласия у меня первым делом изъяли служебное удостоверение. Затем изъяли все личные вещи и верхнюю одежду. Описали все отдельным документом и отправили на склад. Я познал, что означает лишиться всего, что у тебя есть: телефона, паспорта, банковских карт, кошелька, ключей от квартиры, служебной печати и даже наручных часов. Позже с меня сняли обувь и предоставили больничные тапки. Отвели в соседнюю комнату на контрольную помывку в душе. За помывкой следил круглолицый доктор. Заглянули в рот, уши, подмышки. Я уже начинал чувствовать себя вещью. Но мозг работал отлично, и потому телефон я сдал с вытащенной сим-картой и картой памяти. Их я спрятал в складках одежды. За мной пришли санитары и отвели в отделение психиатрической больницы в качестве пациента. С этого момента внезапно начался худший период моей жизни.

Часть 14. Ад. Первые впечатления

Оставь надежду всяк сюда входящий

Молодой санитар Вадим, присутствовавший со мной в приемном покое все время, провел меня через ряд тяжелых металлических дверей без ручек. Я даже не понял, где закончилась свобода и началась моя новая реальность. В дальнем конце здания у внешней стены была комната, где мне указали на мое койко-место. Обстановка похожа была на зону, только там повсюду решетки, а тут просто сплошные металлические двери с замками без ручек и окна с решетками снаружи. И встречали меня не татуированные авторитеты, а странные, молчаливые, пришибленные жизнью люди, у которых будто бы высосали душу.

Я познакомился с седобородым дедом, который напоминал познавшего дзен мудреца, бывшим депутатом ЛДПР, которому мозг приказывал постоянно бегать трусцой, хорошим плиточником с постоянно трясущимися руками, парнем с переломанной и плохо срастающейся ключицей и многими другими пациентами психиатрического отделения больницы. Отдельного внимания заслуживает Платон – настоящий русский богатырь, который периодически орал в полный голос и стучал своим огромным кулаком по столу, стенам, дверям. Как у него только рука не ломалась от такой мощи! Не прошло и получаса, как мне поставили первый укол. Я был измотан и с радостью плюхнулся на кровать. На душе было легко, ведь виновные будут наказаны, а меня быстро обследуют и выпустят. Заодно и в психушке побывал. Как же жизнь ко мне благосклонна!

Проснулся от объявления ужина. В узком коридоре стоял длинный капитальный стол до самого окна, вдоль него расположились лавки, закрепленные у стен. За ним уже сидели все пациенты, к ним присоединился я. Санитар предавал с одного конца стола необходимое количество порций в жестяных собачьих мисках, пациенты же быстро ловили их и передавали дальше к стене. Потом раздали сильно покоцанные алюминиевые ложки, куски хлеба, жестяные кружки с мерзким компотом. Порции были адски горячими, но на вкус вполне ничего. Время приема пищи не ограничивали, по окончании каждый передавал на край стола миску с ложкой и кружку. После ужина начались расспросы обо мне, кто я и кем работаю, с чем лежу здесь. О том, что я офицер ФСБ, на тот момент уже знали все. Слухи вещь такая. Перед сном съел таблетку и вырубился.

Часть 15. Ад. Предисловие

Забудь о том, кем ты был до

Выдержка из медицинской документации:

«29.12.2018г

Состояние прежнее. Пациент осмотрен в наблюдательном блоке. Многоречив, постоянно в движении. Недоволен режимом отделения, считает, что он «более высокого статуса и не может находиться среди сумасшедших». Разговаривает на повышенных тонах, при этом темы разговоров отвлеченные. Своего внутреннего состояния не раскрывает, негативистичен. Напоминает о том, что после выписки будет обязательно обращаться в суд с целью возмещения морального вреда. Мышление ускорено по темпу, легко перескакивает с темы на тему, отвлекается, комментирует происходящее вокруг. Критики к состоянию нет. Соматическое состояние удовлетворительное. Гемодинамика со склонностью снижения на Аминазин. Накануне вечером АД снижалось до 90 мм рт ст. на момент осмотра утром Ад 110/70 мм рт ст. Ночью спал, ел достаточно.

р-р галоперидол 0,5% - 1,0 в/м 2 р/д (утром вечером)

р-р аминазин продолжить до 01.01.2019г, далее отменить

с 01.01.2019г. Т. Феназепам 1мг по 1т 2 р/д (У;В)

таб. финлепсин ретард 400мг 0-1/2-0»

Все, что указано в выдержке – правда. Мне реально кололи эти препараты. День прошел спокойно, размеренно. Со мной беседовал лечащий врач, а я был недоволен режимом отделения. Ждал, когда же состоится обследование, чтобы поскорее покинуть это место. А оказалось, об обследовании не могло быть и речи: к тому моменту я в статусе тяжелобольного психа был помещен на длительное лечение тяжелыми препаратами. Моим родителям донесли мысль, что «их сын сошел с ума и слава богу, что удалось его так вовремя начать лечить». Это был тяжелый удар: вместо жизнерадостного энергичного сына они вдруг получили обколотый лекарствами овощ, который лишь поначалу вызывал у медперсонала проблемы, а позднее стал шелковым и покладистым как образцовый гимназист. Мать приехала в больницу, но ко мне ее не пустили – я был в «наблюдательном блоке» – закрытой части психиатрического отделения, где происходит первоначальная оценка поведения пациентов, находящихся на стационарном лечении. Течение времени продолжалось.

Информация с канала "псих из ФСБ"

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/vosmaya_devyataya_i_desyataya_glavyi...

Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 11. На улице

Вам очень нужно лечь в отделение, от этого зависит ваше здоровье!

На улице у здания со мной снова побеседовал ведомственный психиатр и объяснил, что обстоятельства вынуждают меня лечь в стационар психиатрического диспансера. «Вы нуждаетесь в помощи, и я не могу вас отпустить. Вас положат на обследование. Если оставить вас без необходимой помощи, последствия для вашего здоровья могут быть серьезными». Начиная понимать, к чему склоняет меня врач, я даже не испугался, а просто спокойно начал гнуть свою линию: «я с радостью лягу в этот стационар через сутки». На часах было ровно 13:00 28 декабря 2018 года.

Я отчетливо заявил, что полностью готов к обследованию (так как моя адекватность не вызывала у меня сомнений), но мне необходимо побывать на работе и инициировать служебные разбирательства по факту доведения меня до гипертонического криза и по факту подачи мне команды писать рапорт на увольнение со службы (главы 7-8). Я прекрасно понимал, что, попав в психушку, я утрачу возможность привлечь виновных к ответственности. Потому был непреклонен. Психиатр и так, и сяк убеждал меня в том, что лечь прямо сейчас все-таки необходимо, но я уже начинал волноваться о том, будет ли у меня возможность реализовать свои права.

Далее врач объяснил мне, что «вы, в конце концов, военнослужащий». И обязан лечь в психушку, если этого требует ситуация, но я тут же нашелся и ответил, что у служителя Родины сейчас по расписанию обед и он вынужден удалиться. Эту попытку уйти удалось остановить обещанием мне обеда в здании психиатрического диспансера. Что ж, пообедать в желтом доме было интересно, и я проследовал внутрь. Как показало время, это было большой ошибкой.

Часть 12. В приемной

Пройдите в кабинет, сейчас обед принесут

В здании мы прошли по коридору первого этажа и меня встретили двое санитаров. Я развернул перед их лицами служебное удостоверение и пояснил, что работать им сегодня предстоит с офицером ФСБ, поэтому нужно быть максимально осторожными, чтобы не сделать глупостей. Меня сопроводили до кабинета приемной, после чего ее дверь захлопнулась за моей спиной. Эта дверь тоже была без ручек. В кабинете 3 на 5 метров стояли диван, кушетка, стол, стул. За столом сидел круглолицый доктор. Я присел на кушетку. Началась трехчасовая процедура госпитализации. Я включил диктофон смартфона и объявил: «Внимание! Разговоры записываются!»

Сперва спросили фамилию и адрес. Осознав, что я нахожусь в закрытом помещении с решетками на окнах и без ручек, я почувствовал себя в опасности. Я начал звонить всем своим коллегам и сообщать о сложившейся ситуации. Типичный диалог звучал примерно так:

Алло, дружище, меня тут в психушку кладут.

Да ладно, не смешная шутка.

Это не шутка, меня реально в психушку кладут. Причем в гражданскую, на такой-то улице.

Ого, ну и ну, ты держись там и ни на что не соглашайся. Тем более в гражданскую. Будь осторожен, не оказывай агрессивного сопротивления.

Спасибо, до связи.

До связи.

Я прекрасно понял свой текущий статус «подозреваемого в наличии психического расстройства» и вел себя максимально аккуратно, не давая врачам повода обвинить меня в сопротивлении госпитализации. Санитары спокойно сидели в прихожей, а мы с круглолицым доктором продолжали общаться. Его целью было записать мои персональные данные в бланк на госпитализацию. Моей целью было вызвать к себе сотрудника собственной безопасности, который бы разобрался с ситуацией. Я прекрасно осознавал свою адекватность и был полностью уверен в том, что даже если госпитализация состоится, меня быстро обследуют и выпустят на работу. Главной задачей на данный момент было инициировать служебные разбирательства по факту доведения до гипертонического криза Константином и факту подачи начальником команды писать рапорт на увольнение (главы 7-8).

И я действовал трезво и хладнокровно. В определенный момент я осознал, что персонал больницы не запросил у меня согласие на обработку персональных данных и поэтому действует незаконно, объявил об этом и перестал сообщать сведения о себе. Потом появился мой будущий лечащий врач, женщина слегка за 30. Она пыталась выпросить у меня паспорт, но получила отказ. Далее меня под разными предлогами уговаривали «лечь обследоваться», но я настойчиво требовал прибытия сотрудника СБ и отказывался подписывать согласие на добровольную госпитализацию. Параллельно я звонил по телефону родным и друзьям и требовал у персонала принести обед, ибо реально проголодался. Обеда, к слову, я в этот день так и не получил. Хотя как военнослужащий и человек имел полное право поесть в установленное время.

В приемном покое появлялись все новые и новые люди, всем было крайне интересно лично увидеть кадрового офицера ФСБ, которого коллеги пытаются упечь в желтый дом. Я вел себя спокойно и постоянно озвучивал свои неизменные требования: «пришлите сотрудника СБ» и «несите обед». В ходе рассуждений вслух я пояснил, что если на меня посмеют наброситься санитары, то потом будут травмы и серьезные разборки. В какой-то момент персонал решил, что «живым им меня не взять» и вызвал с использованием тревожной кнопки отряд полиции. Двое бойцов в черной форме со шлемами и автоматами заглянули в дверь, услышали, что имеют дело с офицером ФСБ, и благополучно убыли в расположение.

Обстановка накалялась. Мне показывали все новых и новых людей в белых халатах, но никто из них так и не смог убедить меня в наличии проблем с психическим здоровьем и необходимости госпитализации. Выпускать на обед меня тоже отказывались, а я от всех этих разборок жутко проголодался. Тогда ведомственный психиатр, наблюдая все это уже около двух часов, поняла, что легко закрыть меня не получится и стала звонить своему руководству за консультацией. А я в это время уже звонил отцу и описывал веселую ситуацию, в которой находился. Потом позвонил дежурному по Управлению ФСБ и потребовал себе сотрудника СБ прямо в приемный покой. Кое-как это сработало и ко мне выехала машина с тремя людьми: моим начальником на 2 головы выше, сотрудником СБ и начальником областной медслужбы ФСБ. Я с нетерпением ждал прибытия коллег, рассчитывая на их помощь в выходе из этой мерзкой интрижки.

Информация с канала "псих из ФСБ"

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/sedmaya_i_vosmaya_glavyi_knigi_prole...

Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 8. Давление

До чего доводит служба

Далее были попытки вызвать ведомственную скорую помощь, чтобы меня отвезли в нашу поликлинику, они не увенчались успехом и я поехал на маршрутке, благо есть прямой рейс. Телефон я выключил, потому что мне не нужен был лишний стресс, которого мне и так с лихвой хватило. Прибыв к терапевту поликлиники, я вкратце рассказал о том, как меня довели на работе и почему повысился мой пульс. Измерение показало, что мое давление 160 на 100. Это привело к экстренной госпитализации. А я приехал в поликлинику совершенно неподготовленным: у меня даже не было зарядного устройства для телефона. В тот вечер примерно в 17:00 мне поставили капельницу, после нее вкололи снотворное и меня сильно клонило в сон, но я не уснул, хотя еле от этого удержался. Сила воли. Я не хотел встать в 3 ночи и слоняться по коридорам поликлиники без дела и с севшим телефоном.

Я подошел к медсестрам и попросил найти мне зарядку для смартфона, на котором у меня пока еще редкий разъем USB type C. Найти не удалось. Тогда я в шутку предложил построить всех пациентов и спросить, нет ли у кого случаем тайпсишного кабеля. Это, как оказалось потом, был один из признаков «мании величия». Не найдя зарядки для телефона, я пошел в первую попавшуюся из палат пациентов, вежливо попросил зарядку типа micro USB, чтобы зарядить электронную сигарету. Зарядку получил и использовал по назначению. На часах было 9 вечера. Мне захотелось есть, так как обычно я ужинаю в 19 часов, а в больнице ужин в 17. И я также спросил медперсонал о наличии второго ужина, чтобы перекусить перед сном.

Как потом напишут в истории болезни, я «вел себя беспокойно, требовал к себе особого отношения, дополнительного питания даже ночью, был навязчив в общении», «приставал к персоналу, настаивал найти ему зарядное устройство», «настаивал на построении пациентов в коридоре и опросе», «после отбоя заглядывал в палаты пациентов, будил их вопросом о зарядном устройстве». Также ведомственный психиатр указал в истории болезни, что я абсолютно не спал в ночь с 26 на 27 декабря 2018 года. Это ложь. В тот вечер, на фоне нервного возбуждения, я постоянно звонил родным и знакомым с рассказом о ситуации, был возмущен тем, что подорвано мое здоровье в таком молодом возрасте. Потом телефон сел. Я уснул в 22 часа.

Часть 9. Психиатр

Поиск и сбор материала для госпитализации

Утром 27 декабря 2018 года после завтрака меня впервые вызвал к себе психиатр. Тогда я относился к нему как к «свету в конце тоннеля», ждал, что он поможет мне, успокоит и поможет разобраться в конфликте, наказать виновных. Поэтому я рассказывал все от чистого сердца, скрывая служебные подробности и применяя фильтр на гостайну. Я объяснял, как я возмущен ситуацией на работе, как приехал в больницу, рассказывал о себе, родителях, школе, ВУЗе, службе, самочувствии. Как показало время, это было ошибкой. Пока я лежал под капельницей, в управлении при участии Константина и СБ уже проводилась серьезная работа. Люди решали, как со мною поступить и как выйти из конфликта наилучшим для них образом.

Таким образом, психиатр слушал меня не с целью помочь восстановить душевное равновесие, а с другой целью – набрать максимум материала, который можно использовать для постановки мне психического диагноза и дальнейшей госпитализации в психиатрию. И он это сделал. Чего я только ни читал в своей истории болезни, когда снова смог мыслить полноценно.

Оказывается, не было в моей судьбе никакой ситуации из глав 2-3, а было на самом деле вот что (выдержка из служебной характеристики):

В течение первого года службы каких-либо отклонений в поведении и общении не проявлял, исполнял свои должностные обязанности на достаточном уровне. Впервые изменения в поведении, негативно сказывающиеся на исполнении обязанностей военной службы, появились весной 2018 года. Появились пренебрежение к сослуживцам, резкая критика поставленных руководством задач и «системы» в общем, надменность, чувство собственного превосходства над «всеми». Авторитетные мнения не воспринимал, независимо от уровня руководителя. Воспитательные беседы положительного эффекта не имели, продолжал настаивать на своих, «единственно правильных» убеждениях. В это же время начал высказывать своим сослуживцам подозрения о слежке за ним, видеонаблюдении и преследовании, принимал в отношении этого активные контрмеры. С учетом риска создания угроз выполняемой работе в марте 2018 года был переведен на менее ответственный участок службы. На новом месте до настоящего времени характеризовался замкнутым, малообщительным, «чудаковатым», с обязанностями справлялся.

Вот, оказывается, как все было на самом деле! Не было там ни ОТО, ни ОП. А был просто чудаковатый сотрудник, который ни с того, ни с сего начал критиковать поставленные руководством задачи и систему в целом. Этот документ лег в основу процесса сбора сведений о моей неадекватности. А вот еще выдержки из документов моей истории болезни:

«Неоднократно отправлял сослуживцам аудиофайлы с антироссийским, экстремистским содержанием “все неправильно живут и будут наказаны”»

«Злопамятен, спустя три года после конфликта во время обучения в ВУЗе разыскал обидчика и избил его, этим поступком очень гордится»

«Изменения в поведении в течении последних трех дней, когда обратил на себя внимание сослуживцев раздражительностью, гневливостью, отказывался исполнять прямые служебные обязанности, создавая конфликтную ситуацию. Со слов сотрудников, владея достаточной технической подготовкой, выкладывал в интернете ролики оскорбительного и экстремистского содержания с указанием на ведомственную принадлежность. На замечания не реагировал».

Комментировать написанное выше я не намерен, скажу лишь, что правды в этих словах нет от слова «совсем». Ну, разве что фраза «владея достаточной технической подготовкой».

После обеда в тот же день меня осматривали уже два психиатра, причем второй ориентировался на мнение и показания первого, также стараясь задавать максимум провокационных вопросов с целью выявить симптомы психических заболеваний. Вечером этого дня мой друг и коллега по службе привез мне из моего дома зарядку для телефона, и все мои попытки будить больных после отбоя или строить их в коридоре вдруг внезапно прекратились. Я уснул поздним вечером. Начался новый день.

Часть 10. Психолог

Вас не смущает, что вас за сумасшедшего принимают?

Утром 28 декабря 2018 года ко мне зашел психиатр и сказал, чтобы я собирался на короткую беседу с психологом в городе. Я оделся в уличную одежду и выдвинулся на ведомственной машине в сопровождении сотрудников поликлиники. Высадили меня около психиатрического диспансера моего города, я там недавно оформлял справку на получение водительских прав. Постоял немного на улице, покурил вейп. Приехал психиатр ведомственной поликлиники и повел меня в здание. Ничего не подозревая, я проследовал за ним и попал в кабинет без ручек в двери. Там находился врач, который представился мне клиническим психологом. Я включил аудиозапись на телефоне. Далее был долгий разговор.

Сперва психолог попросил меня представиться, потом рассказать о ситуации. Я пересказал свою позавчерашнюю историю. Рассказал, как Константин довел меня до гипертонического криза, как со мной говорили ведомственные психиатры, высказал предположение о том, что сейчас коллеги пытаются подстроить медицинские результаты под то, что я якобы являюсь неадекватным человеком. На вопрос «какой смысл им это делать» я ответил, что это необходимо им для защиты себя от ответственности за неловкую ситуацию с доведением молодого офицера до таких показателей артериального давления. На вопрос «как они могут это сделать» я ответил «с использованием личных связей» и предположил, что «положить меня в желтый дом им было бы сейчас неплохо». Психолог также попытался выяснить, чем конкретно я занимаюсь на работе, но получил в ответ только лишь упоминание того, что я решаю технические задачи. Врач внимательно и с понимающим видом меня выслушал, а потом начал тестировать разные виды моей памяти (зрительную и слуховую), внимание, ассоциативное мышление, умение классифицировать карточки с картинками по смысловым группам.

Все заняло не более 20 минут, после чего психолог спросил, «не смущает ли вас то, что вас считают сумасшедшим»? Вопрос вызвал легкую усмешку, а потом я объяснил, что абсолютно уверен в своем психическом здоровье, и что мое поведение полностью адекватно ситуации. На это мне ответили, что моя ситуация сейчас очень серьезна и я могу легко потерять работу. Тогда я не осознавал, к чему он клонит и не видел никаких возможных негативных для себя вариантов развития событий. Разговор был закончен, и я вышел из кабинета на улицу, а наш психиатр и психолог диспансера остались пообщаться наедине. И тут началось…

Информация с канала @fsspsycho