Девятнадцатая и двадцатая главы книги пролетая над гнездом психушки⁠⁠

В продолжение поста https://pikabu.ru/story/shestnadtsataya_semnadtsataya_i_vose...

Очередные главы книги психа из ФСБ.

Часть 19. Ад. Продолжение

Р-р галоперидол отменить. 11.01.2019г

Выдержка из медицинской документации:

«09 - 11.01.2019г

За прошедшее время осматривался ежедневно. Жалоб не предъявляет. Негативистично настроен к лечению, негативистичен к врачу, держится с переоценкой. Стал менее напряжен. Несколько смягчился. Считает, что госпитализирован с целью «более мягкого разрешения конфликта с участием коллег, которые были замешаны в этом конфликте». Мышление в беседе ускорено по темпу, легко соскальзывает с темы на тему. Критики нет. Соматическое состояние удовлетворительное. Ест достаточно. Ночами спит. Аппетит достаточный.

- р-р Галоперидол отменить

- таб.Финлепсин отменить

- жидк. Рисполепт 2 мл утром, 2мл вечером

- Т. Конвулекс 500мг в обед»

Примерно в эти дни меня перевели из наблюдательного блока в основное отделение психбольницы. Что нового я увидел: в зале на высоте 3 метров висел телевизор. Под ним был огромный шкаф с литературой, музыкальный центр с радио, цветы в горшках. Утром мы слушали радио, вечерами смотрели телевизор, желающие читали. Палат с больными стало не две, как в наблюдательном блоке, а шесть. В больших комнатах впритык друг к другу стояли койки. Между иными было до 20 сантиметров пространства. Хватало, чтобы поставить на пол тапки и завалиться спать. В моей палате лежало 15 пациентов, некоторые из которых сильно храпели, кто-то постоянно разговаривал с воображаемым другом об ограблении гаража, а один парень начинал неконтролируемо дергать плечом из стороны в сторону сразу как засыпал. Был среди больных и полностью покрытый татуировками парень, ищущий смысл жизни. Его называли «маска» за сплошную синюю татуху на все лицо.

Я обрел кучу новых знакомых. Были среди них разные люди. Всего нас около шестидесяти. Были наркоманы, попавшие сюда от передозировки, были подростки, косящие от призыва в армию посредством симуляции психических расстройств, были хронические алкоголики, которых сюда положили родственники, были и уголовники, лежащие тут с целью не сидеть на зоне. Иногда встречались и умственно отсталые пациенты.

Были те, кто относился ко мне равнодушно, были приятели, были и враги, которые не упускали случая «наехать» на меня вследствие того, что я офицер ФСБ. Конфликты случались, иногда даже драки. Но виновных быстро разнимали и помещали в наблюдательный блок, где нет телевизора и книг и меньше пространства, чтобы гулять. Таков был порядок. Иногда мне реально хотелось применить навыки боевого самбо в отношении некоторых особо разговорчивых особей, которые слишком много говорили в мой адрес что за спиной, что прямо в лицо. Один молодой призывник не стесняясь называл меня мусором и громко от этого смеялся. Его друг-подхалим тоже. Объяснить им, что ФСБ не полиция, было сложно. С такими работают только кулаки. И я бы победил в схватке, но действовать было нельзя, ведь на кону мой срок пребывания в этом извращенном мире.

И я терпел. Я очень и очень много терпел там. Очень много. Терпел оскорбления и насмешки со стороны пациентов, унижения со стороны медперсонала. Одна бабка-уборщица раз решила самоутвердиться и унизить офицера спецслужбы. Она сходила к медсестрам и уточнила, действительно ли я служу в ФСБ и смогу ли я дать ей отпор. Что ей ответили, я не знаю, но позже она подошла к моей кровати и дала себе волю. Она растрепала свежезаправленную кровать и начала монолог в стиле «ну что за дебил ты, вы там в своем феесбе только и умеете что стучать и воровать, кто же служит в нашей стране, одни неадекваты, страну просрали, воруют и грабят, друг на друга стучат, а кровать нормально заправить не могут! Что ж ты за дебил такой, что простынь ровно подоткнуть под покрывало не можешь даже, стыд и позор таким как ты! Говно ты, а не офицер!» И хоть мне очень больно было слышать такое из уст ущербной, ничего в жизни не добившейся никчемной старухи, которую я в иной ситуации заткнул и унизил бы одной меткой фразой, я вынужден был промолчать и осторожно спросить, видела ли она, чтобы я воровал здесь или стучал на кого-либо. Она тем же грязным и мерзким тоном ответила, что «вы там в феесбе все такие, я точно знаю».

Я закрыл глаза и медленно вдохнул-выдохнул несколько раз. Это меня удержало от того, чтобы не размозжить ее гнусную голову о подоконник. Было тяжело, но я выдержал. Ведь на кону была моя свобода, а ее я стал ценить выше всех благ на свете. Часто я засыпал и видел красивые сны о прекрасной жизни, сны-воспоминания, сны-фантазии. А потом просыпался на ржавой койке возле грязной батареи и подоконника с тараканами и с ужасом понимал, что в реальности я снова очнулся здесь, в царстве гротескного абсурда и полного уничтожения человеческого достоинства. Хотелось уйти в сон и не возвращаться. Но реальность была сильнее. Она давила на меня со всех сторон и уйти было нельзя. Лечение продолжалось. Мне перестали колоть жесткие препараты и перевели на более щадящие. Я стал медленно восстанавливаться.

Примерно в эти дни меня впервые выпустили на свидание с родителями. Отец специально прилетел из Москвы ради этого. Я вышел сразу после всеобщего бритья по требованию медперсонала. Станок плохо лежал в моих руках и я вследствие нарушений координации в кровь изрезал свой подбородок в нескольких местах. С трясущимися от препаратов руками, заторможенный и отупевший, я вышел к родным. Мои губы дрожали.

Тяжело далась эта встреча отцу и матери. Они увидели живой овощ с едва сохранившимися чертами прежнего жизнерадостного активного ребенка. Мать сразу заплакала, отец обнял меня и вскоре начал аккуратно объяснять мне особенности моего диагноза и связанные с ним ограничения для дальнейшей жизни, с которыми я вынужден теперь смириться. Его тоже основательно обработали медики, во всех красках описав мое мнимое сумасшествие и гипертрофировав все аспекты моего «неадекватного» поведения в стационаре и приемном покое. Оказывается, теперь мне нельзя не спать по ночам, пить кофе, испытывать стресс и заниматься ответственной работой. Теперь моя судьба должна плавным потоком течь ровно посередине тихой реки под называнием «жизнь», избегая водоворотов, камней, берегов, водопадов. Как в песне «Однажды мир прогнется под нас»:

«Другой держался русла и теченье ловил

Подальше от крутых берегов.

Он был как все, и плыл как все, и вот он приплыл -

Ни дома, ни друзей, ни врагов.

И жизнь его похожа на фруктовый кефир,

Видал я и такое не раз…»

Вы не представляете, как было больно слышать подобное из уст родного человека. Ну ясно, что все вокруг сумасшедшие, ясно, что меня подставили и извратили мою судьбу, но ты-то за что со мной так, отец?! Почему ты? Зачем ты поверил этим людям? Почему даже ты не веришь в меня? Неужели я и вправду стал сумасшедшим? Так ли сильно изменится моя жизнь после всего? Как жить дальше? Что я такого наделал в жизни, что получил такое возмездие?

Все эти вопросы жалкими обрывками плавали в остатках моего сознания и жутко давили, не давая дышать. Будто над головой только что сошлись волны реки, которая неумолимым течением тянет меня в темную бездну безумия навсегда. Последние пузырьки воздуха покидали ноздри и следующий вдох принесет мне только смертельную порцию черной воды в легкие. Мне хотелось плакать, но тело не повиновалось, и лишь губы неудержимо дрожали. Примерно в таком настроении я закончил первое свидание с родными. Потом начался новый день.

Часть 20. Ад. Еще одна неделя

Смирение и покой

Выдержка из медицинской документации:

«12 - 13.01.2019г

За прошедшие выходные дни себя ничем особенным не проявлял, подчинялся режиму отделения, большее время провел в палате. Ночами спит. Лечение получает.

14 - 18.01.2019г

За прошедшее время осматривался ежедневно. В беседе говорит о том, что «стало как-то легче, спокойнее, немного адаптировался в отделении, стало легче находиться в отделении», допускает, что это влияние медикаментов, которые он принимает. Считает, что «такого спокойствия ему не хватало». В беседе стал менее демонстративен, более контактен, более упорядочен. Рассуждает о том, что было бы неплохо выходить на прогулки с родителями, более терпимо относится к факту пребывания в данном стационаре. Однако ожидает, что в ближайшем будущем его переведут в ведомственное учреждение. Соматическое состояние удовлетворительное. Ест достаточно. Ночами спит. Аппетит достаточный. Назначения прежние».

Неделя прошла спокойно, ничего не произошло. Все дни опять были такими же, как и предыдущие. Еда, сон, таблетки, бессмысленное хождение туда-сюда по коридору от безысходности, насмешки, посещения матерью. Отец через несколько дней улетел в Москву, а мать все так же изо дня в день приезжала ко мне по вечерам. В покрытом кафелем коридоре с дверями без ручек мы сидели на вокзальных строенных креслах и тихо общались. Ей было очень тяжело видеть рядом родного сына и не иметь возможности ему помочь. Вытащить меня из плена было нереально: лечение должно быть завершено, хоть я и «перестал представлять опасность для общества». После недолгих свиданий я шел обратно в палату и ложился спать, чтобы не видеть всего этого ада. Но я продолжал просыпаться в нем, и это было убийственно больно.

В общении с врачом я действительно стал спокойнее, позабыл про старые обиды, ведь ослабленный мозг просто не в силах был их осознавать. Частично мне стало легче. Я простил изуродовавших мою жизнь людей. Дальше было только смирение. И препараты. Началась еще одна неделя.

Информация с канала "псих из ФСБ"