Evatill

— Третьей стороны нет. — Женом качнулся. — Есть он, и мы. Проваливай!

Август с радостью слез бы сам, но виновник торжества уже вытолкнул его в лавину тел. Погребенный протестующе заколотил спины, колени и икры, с боем выполз к сторожке Ошо. Вовремя. Море разбушевалось, достигнув пика, а затем вовсе — что не пристало обожателям — задавило Женома — только волосы мелькнули и бес стащил правый сапог.

Люц скомандовал нечисти держать натиск непрошенных душ:

Вилы вырастали забором. Циклопы перебрасывали лазутчиков. Даже ангелы-хранители подхватили инициативу, точечно прощая самых достойных порога рая.

— Они л-лезут, лезут из-под земли!

Так плотно набились ямы с продавцами душ, что те выбирались на негнущихся ногах и уползали, кто куда. Ползунов обездвижили сети, они же плотно укрыли ямы. Паучица метала паутину, Бережлоб ловкими пальцами плел сети. Личный апокалипсис омрачал их медовый месяц.

Август отбегал назад — новоприбывшие наступали слишком стремительно, а распоясавшиеся черти били черпаками и чужих, и своих. Отклоняясь от погнутого металла, мемуарист чуть не угодил под копыта осла: Идиотия вовремя затормозил и спешился. «Horsemen4ever.hell» прибыли, вооруженные до зубов. Смерть, оседлавший железного скакуна, замыкал процессию с горящими азартом глазницами. Как нож сквозь масло, он протаранил скопление людей. Любой, кто касался его, падал замертво.

— Стой! — закричал Раздор, выпихивая обухом топора непрошенных гостей. — Ты не туда воюешь! Без постсмертей! Иначе Коцит будет переполнен!

— Пере-перед передом, вперед? — Идиотия приладил выломанную дверь в сторожку летописца Ошо, будто это занятие первой важности. — Вперед!

Август помог всаднику вынести дверь. Внутри казалось безопаснее, чем снаружи. Ошо уперся птичьими ногами в стол, клацая по клавиатуре. Списки новоприбывших мчались с безумной скоростью. Все заверить, всех зарегистрировать, все заполнить… Клюв издавал паническое «кра-а» и снова стучал по пробелу, помогая рукам.

— Бесполезно, — Август крутил в руках половник, полагая, можно ли им обороняться, — Ожидание исчезло. Их не сдержать.

— И это все, что нужно? Ожидание? — Идиотия подскочил к компьютеру и сбросил Ошо со стула. — Будет им ожидание. Есть у меня тут одна система…

Всадник запустил программу, покряхтел, ударил кулаком по блоку несколько раз и — стихло. Подозрительно скоро. Стихийное онемение поразило собравшихся. Еще минуту назад они рвались в адские кущи, утомленные безразличием свыше и сниже, а теперь стали обладателями загадочных номеров: символы отпечатались прямо на ладони. Порядковые номера смущали владельцев: были те количеством побед, грехов или дней, оставшихся до Судного дня? В любом случае, в них прослеживалась логика. Эта же слежка уводила присмиревших людей обратно за поломанные врата. Порядок восстанавливался. Все-таки когда есть талон на вечность, ожидать ее становится спокойнее: без тебя очередь не двинется вперед.

— Итак, что я пропустил? — Дерен мало удивился оживленной атмосфере и копошащимся телам рядом с входом.

Сидящий на камне Август едва поднял на него глаза. Он около часа наблюдал, как Циклопы восстанавливают врата, все еще не в силах встретиться с Люцем один на один. Для чего он его позвал и зачем так дотошно допрашивает каждого у стены?

— Да, в общем-то, ничего не пропустил. Женом разрушил Ожидание, но местные «госуслуги» Идиотии все починили.

— Монстр пал? Без меня? — кажется, Дерен был более, чем разочарован. Он грустно вздохнул и сел рядом, раскручивая второй нимб на левом запястье.

— Ладно, Дерен, будут еще на твоем веку подвиги, и без победы над Ожиданием.

Ангел невесело улыбнулся.

— Я никогда не был лучшим из лучших, сравнивать и величать запрещено там, откуда посылают приказы. Я протискивался между этими чудовищами, вместо того, чтобы смотреть на них сверху. После стольких начинаний все меньше ясности, сколько еще могу вынести... — Печаль не долго тревожила его лицо. Он подскочил, завертев на пальце нимб, и радостно сообщил о продолжении своей службы. — Некогда отдыхать! Леность — грех. А мне один осталось отдать во имя исправления. Осталось решить, кому…

— Кхм-кхм, — мемуарист красноречиво покашлял в кулак, но был проигнорирован.

Вместо него Дерен мог выбирать из тысячи сотен достойных особ, но его внимание пало на немолодого, общительного, исполненного напускного возмущения.

— Вот он, скорбящий и потерянный. Ему нужно помочь, скорее!

— Ты должно быть шутишь… — Август тоже посмотрел в сторону хозяина преисподней.

— Чужое несчастье — шутка для черствого или, — Дерен понизил голос, — того самого. Ты тут не засох до такой степени, а?

— Ты даже не догадываешься, кто перед тобой...

— Я сам разберусь, кому помогать.

— Пожалуйста-пожалуйста, — Август вскинул руки, упуская смешок, — твори свои благие дела.

Мемуарист с интересом наблюдал со стороны за коротким, исполненным фантастическим спокойствием диалогом. Дерен быстро презентовал путь к исправлению, Люц покрутил обруч, зачем-то приблизил к глазам и направился прочь, довольно помахивая хвостом.

— Все прошло спокойно? — Спросил Август у вернувшегося ангела. Он все еще краснел и отдувался от приступа гомерического смеха.

— Самостоятельный попался. Но вежливый. Обычно отказывают намного грубее. А этот даже принял божественный свет.

— Просто у него дьявольски хорошие манеры.

— Я бы по-другому выразился.

— Дьявол кроется в мелочах.

Дерен начинал хмуриться.

— Ты слишком много его упоминаешь

— А ты — беседуешь, — не выдержал мемуарист.

— С кем? С, с — Дерен в воздухе обрисовал рогатую фигуру, — пф, нет, нет уж! Помилуй меня, Всевидящий! От него разило псами и копотью, но никак не вселенскими страданиями или неистовым гневом! — На последнем восклицании он почти рухнул в яму с паутиной. — Я же отдал ему последний нимб!

— Раздвигай кусты почаще, тогда начнешь ориентироваться в лицах.

— Ты должен его вернуть, Август, — Дерен вцепился в его рукав мертвой хваткой, — верни нимб, это ты меня подставил!

— Я к нему не подойду. Он заколет меня на месте. Сам отдал — вот и возвращай.

— Гадство! — Ангел впервые за три века выругался, но это действие, несмотря на зажатый рот ладонью, так привело его в чувство, что он повторил еще раз, — гадство гадское! — Он походил из стороны в сторону, помычал в плотно сжатый кулак, пока за ним рос вербный куст. — А знаешь, что, я просто спишу его как брак. Да, заверю задним числом брак, печать божественного утиля — и всё.

— А меня так можно? Задним числом — к живым? За молчание?

— Такому, как ты, прямая дорога… — Дерен не договорил, переключив все свое тревожное внимание на выходящего из кустов ангела. — К-какими неисповедимыми путями, Ваше святейшество?

Начальство видно было сразу, не по ним самим, статным и местами важным да возвышенным, а по подчиненным, гнущим спину и трущим мокрые ладони. Начальник божественной канцелярии повел вокруг носом, сдержал чих, и с кислой миной пробасил:

— Беспорядки. Устранили? Виж-жу-виж-жу… Список.

— Со списком как? Дела, как кущи: процветают и чаруют!

Начальник дважды сжал пустую руку, и Дерену пришлось вложить в нее свой отчет. Тот с минуту смотрел на иероглифы, прежде чем ловить виновного на горячем. А мемуарист думал, что это ему не везло с рабочим местом.

— Что насчет реквизитов? Тебе были даны двадцать нимбов. А в списке раскаявшихся девятнадцать. Причем раскаялись все подозрительно сегодня. — Начальник канцелярии подозрительно шевельнул бровью, мол, чем ты тут всю командировку занимался?

Дерен продолжал потирать ладони и гнуть широкую спину.

— Не заметил, бывает, в глаз что-то попадет или задумаешься о грехах вселенских, чиркнуть не успеешь...

— Зря наговариваешь, светлый, каяться на пустом месте, что перья в снегу валять.

— Он-он был таким, таким овальным. Погнутым. И мигал. Его пустить в производство нельзя!

— Юлишь. Не раскаялся? Вернуть.

— Хорошо-хорошо!

С мученическим видом Дерен поплелся к господину адских пространств, смердящему, страшному типу с нимбом за пазухой. Он расхаживал с ним, как с грелкой, и все что-то посмеивался, что-то поддакивая гаденькому настроению подстать.

— Сплошь планшеты для контрактов, камеру бы для таких случаев, — настраивал Август ангела на встречу. — Все будет нормально. Не сахарный, не растаешь.

— К твоему сведению, сахар в такой среде тверд и рассыпчат, будь мы в воде, другое дело. В разговорах отпала бы надобность, ведь в воде… Здравствуйте. Еще раз. Мы говорили.

— Имел честь, — чертовски любезно отозвался Люц.

— Мне придется задать вопрос, так что без рук и вил, устав…

— Ну, раз по работе, — он сверху-вниз посмотрел на бледнеющего, алеющего, зеленеющего собеседника, отойдя, на всякий случай.

— Вы раскаиваетесь?

— В чем? — Его очень веселило происходящее, и скрывать это было бессмысленно. — Определим временные рамки: до Ветхого завета или чуть позднее?

— Во всем. Раскаиваетесь во всем.

— Оптом? По времени или порядку убывания?

— Э-э… ну... Вы пока решите сами, а я — сейчас, — на этом Дерен грохнулся в обморок и, видимо, настроился пролежать в нем до тех пор, пока нимб не кинут ему под ноги.

Люц в последний раз то ли с презрительным прищуром, то ли с ностальгией потряс нимб и бросил, как надоевшую игрушку. Дел-то много, надо поспевать. Например, мемуариста уволить. Самого никудышного, что можно было бы отпечатать в трудовой. А ведь до него работник сдавал на суд наскальную живопись. Все-таки фриланс развращает наемный труд…

Август подал голос:

— Не хочу хвастаться…

— Хочешь.

—…но я понял главную проблему ада. Хотя, нет, вторую, первая же в том, что он есть. Перенаселение здесь у вас и деть нас некуда! Отбор в рай слишком дотошен, что ли, то ли праведники обмельчали, но здесь многолюдно и тесно даже самой черной душе. Вот так. Смиреннейше прошу себя уволить и вернуть к жизни. Отрабатывать две недели или оплачивать курсы не надо? — И зачем скукуруженный Август только заикнулся про деньги? Сколько душек он спустил только на такси Харона?

— Похвастаться удалось, ты что-то понял, я польщен — дьявол выудил планшет, с усталой миной пролистав контракт. — Тут только в рай пристраивать за незапланированную гибель раньше срока, на землю никак. А то поживешь еще, никотином побалуешься, старушку обругаешь, кошелек не вернешь, и опять ко мне, а здесь тебе не рады! Шагай в рай, поступи как человек.

— Говоришь так, будто не знаешь, что из себя представляют люди, — пробормотал Август.

— Знаю, знает и само человечество. Но всякая тварь вкладывает в собственное нарекание самое хорошее. — Тяжелая усталость сменилась неподдельным раздражением. — А теперь, кретин, не отнимай мое время и лезь наверх, мне еще разбираться, почему всадников апокалипсиса теперь пятьдесят, и каждый второй ИП!

Вскочивший от крика Дерен схватил за шкирку причину бумажной волокиты в канцелярии, нимб, и помчался к кустам. Уволенный мемуарист, спотыкаясь и чертыхаясь, задыхаясь от бега в гору, обернулся на ядовитую гущу оранжевого марева позади. Коцит захлебывался новоприбывшими, головы плыли в тягучем движении тел, и рогатые работники в разных ботинках пыхтели над вратами в поте лица. Где-то там Бережлоб и Паучица выбирали новые белые перчатки, всадники разгоняли разросшийся штаб стаей гусей, Ада подписывала договор на должность мемуариста, а Харон таксовал для души. Все это могло быть постсмертной конвульсией мозга замерзающего в снегах, последним проблеском мысли перед пропастью, за которой великое ничто. Август устал. Он готов был шагнуть, но прежде…

— А без Рая никак?

— Впервые слышу такую печаль при упоминании рая.

— Не в последний, если говоришь со мной. — Неудавшийся мемуарист вошел за ангелом в кущи, и, оказавшись в сером, непроглядном пространстве, будто поехал наверх на лифте. — Не надо мне рая, я домой хочу!

— Август, я изучил твое дело. Ты все время хандрил, ныл и жаловался на свою жизнь. Насколько она сложна, никчемна, пуста.

— И что? Во мне богом заложено недовольство. Я, может быть, прирожденный критик!

Дерен уткнулся носом в отчет, намеренный игнорировать строптивого попутчика до конца вознесения.

— Мне жизнь нужна — любая, хоть моя, хоть куда хуже! Да, пусть хуже, заслужил. Пусть из окна вид на помойку, пусть пилит будущая жена, пусть... Люблю я жизнь и оправдываться не буду.

— Хм-м, — через минуту, растянутую до вечности, Дерен подал голос из-за бумажек, — еще раз скажу — азартные игры для ангелов и муз под запретом, мы не делаем ставки, а всего-навсего высказываем симпатии вслух...

Больничная палата была залита утренним светом. Сестринский обход дальних комнат подходил к концу. Пациенты недовольно ворочались. Жалюзи разъезжались. Последний снег сошел, исчез приятный хруст под ногами, грязь и слякоть бросались под ноги всякому прохожему. Весна.

— Гущин, подготовьтесь к выписке!

Август вытащил загипсованную руку из-под одеяла, потянулся, насколько позволял диапазон переломанного и заново собранного тела. На тумбочке между апельсинами и мотком зарядных проводов засигналил телефон. Август медленно сел — так он называл положение, при котором голова оказывается выше подушки и упирается в железный обруч кровати.

Он не помнил, когда еще так крепко высыпался в чужом месте. И теперь, когда он привык к кашлю и скрипу постояльцев палаты, расписанию перевязок, запаху больниц, в конце концов, пора возвращаться к обыденной жизни. Анекдотично обошлась с ним эта жизнь: темнота вечера — упал со склона — темнота коридоров — упал с лестницы. «Недолюбливает меня кто-то — так он решил, и пусть его жене причудился звонок посреди ночи, пусть чудом нашли в снегах, Август повторил про себя, — недолюбливает».

Телефон дважды жалобно пискнул. Оповещение почты. Августу следовало скорее расправиться с выпиской, но он проверил ящик, оттягивая момент подъема. Письмо от неизвестного адресата обращалось к нему персонально, как к давнему знакомому. В начале перечислялись его заслуги, затем проступки, целая простыня проступков, обрамленная вопросом «Может, мои мемуары напишешь?», и скромная подпись — бог.

— Ага. — Консьерж скрыл тяжелую физиономию за Хрониками харона. — Как скажешь.

— Если заполнить ключевые ячейки, легче разгадывать остальное. Логично? — Он всегда мыслил логически, но логика его пугала. — Пиши Косапрь. Лучшее слово, которого касалась буква «п».

Консьерж в расстроенных чувствах откатил карандаш в сторону. Лишь тайна главного слова и скрашивала его адское бремя. Затем ячейки задрожали, увеличились посредством деления, и ободренный грешник вновь зажал грифель ногтями.

Идиотия бродила по апартаментам мемуариста с видом разоблачителя зажиточных господ, бормоча «Ключи-культи-куличи… хм, чьи?». Ключ нашелся на полу — подпирал собой кровать. Идиотия прихватил роскошные ботинки неопределенного размера на откуп бесам. В преисподнии ценились сапожники и обувь, способные перенести едкую среду.

Бесы охраняющие телефонную будку, даже подрались за право владеть ботинками, потеряв при этом собственные башмаки в вязкой грязи. Август протиснулся в знакомое пространство. Десятки пауков и летучая мышь встревоженно выскользнули из будки. Покрытая бурыми пятнами трубка издавала однообразные гудки. Кажется, в кармане завалялось несколько монет для звонка. Август с опаской прислонил ее к уху, припоминая номер девушки. Последнее воспоминание, последний свидетель его исчезновения. Она ответила почти сразу, сонно, непринужденно. Август молчал, не веря своим ушам.

— …говорите или я повешу трубку.

— Родная, — выпалив первое слово, он продолжил вполголоса, — только не пугайся, но скажи, где я нахожусь? Это важно.

— Важно? Это все, что для тебя важно? То кольцо…

Аппарат капризно запросил оплату. Мемуарист бросил еще одну монету.

— Ну же, где я сейчас, — Август чувствовал себя потерянным носком, правильно о нем говорили местные: потеряшка.

«В участок поди действеннее звонить было бы? Все по их требованиям: умер вот и обратился…»

— Ты пьян? — Она окончательно проснулась, на фоне слышались шаги, хлопанье дверей, сборы.

— Ох, как хотелось бы! Куда я уходил? Куда? Я не помню!

Грозное «га» надвигалось на него. Заслышав его, мемуарист сжал ручку двери. Слишком мало времени, слишком мало.

— Лыжи свои дурацкие навострил в горы, вот куда. Связь оборвал. Обо мне не подумал. Кстати, объясниться не хочешь?

— Действительно, объяснения пролили бы свет на происходящее, но знаешь, что, — мне это сейчас не поможет! Мне нужно знать, где мое тело. Оно дышит? Все органы на месте? Я не пытаюсь уйти от последнего разговора, если б и ушел, то точно не в преисподнюю. Ты хотя бы знаешь, как дорого стоит соединение в аду?

В трубке заклокотали металлические гудки. У звонящего закончились последние средства, а когти гончих все настойчивее продавливали будку внутрь. Позади них полыхал ад.

Ангелы ставок не делают

В этот раз чернота явилась без вязкого привкуса Коцита. Август вроде бы давил выпуклые кнопки таксофона, дожидался окончания гудков, разбирал сквозь помехи ее голос. Помехи усиливались. Помехи заглушались гоготанием. Острые зубы смяли будку, как консервную банку. Хищный зрачок птицы сузился. Постсмерть?

Он покрутился вокруг своей оси. Куда-то проваливались стоптанные боты. Шелковые волны сухи на ощупь. Если работать плечами и головой, добиваешься желанного треска. Август вывалился из кокона, отплевываясь от паутины. Не постсмерть, всего лишь плен у всеядного насекомого. Знакомый зал предстал перед его глазами. Совсем рядом его заточительница. Паучица подпирала голову несколькими лапами, в собственных мыслях не обращала внимания на мемуариста. Август покашлял из вежливости. Паучица протянула кружку с толстым слоем паутины.

— Попей.

— Пауки предлагают только, кхм, сама попей. — Он разразился блеющей бранью, пока вдова огромного потока не закатала его обратно в кокон. — Что ж это делается? Без женитьбы сразу в кокон! Между прочим, я ме-ме-мему, заключил трудовой договор! За такое и в морду можно, — пересчет лап Паучицы немного привели его в чувство, — а я, как цивилизованный человек, просто интересуюсь. Без кулаков. Пойду я лучше.

— Возмущен условиями труда, клевещет, стремится сбежать. Господину будет интересно.

Она медленно развела пасть в подобии улыбки, адресованной загадочному «господину». Коготки застучали по полу, стене, потолку, вентиляционной трубе. Начался поиск. Август отпрыгивал в сторону под черным тканепадом. Паучица вернулась с кокетливой маленькой шляпкой, зажала шесть кнопок телефона одновременно. Тут же вперевалочку вошла гусиная процессия.

— Хорошая работа, жевастики, — пропела Паучица.

Как оказалось, Август и не выплывал из Коцита, не был истерзан птичьими челюстями, а лишь дожидался в плену Паучицы встречи с господином в несколько неудобном положении. Мемуарист предпочел бы кокону душную очередь поликлиник. Кажется, ад начинал учитывать его предпочтения.

«Жизнь в бюрократическом бумажном замке с двумя видами печати закалила меня для стоического поведения».

Гуси ввели его в гнилостную приемную с восседающими на пыльных кипах людьми. От их шумного чиха шахматная плитка скользила под лапами. Именно лапами. Август чувствовал, как большой палец ноги торчит за бортом обуви, а пятка рвет подошву с другой стороны. Он смотрел перед собой, иначе расстроился бы еще больше. Все меньше в нем человека, живого — тем более.

«Значит, лыжи… Положим, я помню холод снегопада и жар тела, рассекающего холмы. Да, я упал и лежу в спячке, без вариантов».

Очередь шипела кипящей смолой на гостя без особого талона. Некоторые грозили надкусанными баранками или прокрадывались к заветной костяной двери, уповая на отвлечение. Часы в плотном ряду складывались в недели, баранки-талоны съедались, обесталоненных пускали по рукам к выходу, где вилы прицельно кололи их на прощание. Август дивился обманчивой слаженности, сворачивая в новый коридор. Масса людей сидела на корточках, лежала клубками — так низко нависал потолок. Гуси щипками прокладывали дорогу. Ползущего мемуариста пропускали вперед. За новым витком грудь могла дышать свободнее, появлялись цивильные стулья и туалеты с новыми очередями. В разделении посетителей прослеживалась логика: каждый бараночный раскачивался на единственной ноге, каждый обесталоненный презрительно плевался и держался себе подобного. Август очень хотел сохранить две ноги, жалея, что взял на входе несчастную баранку.

Сначала бараночные приняли его за своего, гостеприимно подали стул с торчащей пружиной, обрадовались наличию всех конечностей. По голодным взглядам Гущин прочитал планы на свои ноги, затем расписание принятия пищи. Он решил откупиться талоном.

— Без плесени? — разочарованно протянул первый.

— Мягший? — подхватил другой.

— Свежий! — старуха скрюченным пальцем показала на ненавистный лагерь. — Вне очереди шастал! Шуруй к остальным!

— Между прочим, — заносчиво начал юноша в очках, — талоны ввели только в прошлом веке. Подход не налажен, а бесы путают номера баранок.

— Это ты, путало, без причины на прием бежишь, — хамски возмутилась женщина, с грацией возлегающая на двух стульях.

— Конечно бегу, для этого у меня все данные, — подкрепляя заявление, тот похлопал себя по «двум данным» в расшнурованных кроссовках.

Толпа оголтела. Что-что, а несправедливость здесь перекусывалась с особой кровожадностью. Пресекалась, словами, когда был бессилен возмущенный взгляд, кулаками, когда не работали слова. Пускай в преисподней они столкнулись с самым несправедливым фактом (гибель), им было еще за что бороться и что отстаивать.

Пространство, сгущалось кулаками. Мемуарист готовился к прыжку. Чья-то скользкая голова подвернулась под ноги. Он кубарем полетел вперед, тут же ошпаренный по бокам толкучкой. Август рисковал утонуть в потасовке, выпростал зажатую баранку и бросил назад. Основная масса голодных и бесталонных переключилась на нее. Гущин выполз к перепончатым лапам — как раз последний гусь вваливался в кабинет.

Комнату загромождал гарнитур тигриной расцветки, многочисленные ящички которого ломились от пластиковых карточек с душками. О наполнении становилось ясно, когда пол, расположенный под углом, сотрясала мелкая дрожь, и дверцы с чихом выплевывали содержимое. В денежном великолепии восседал Бережлоб. Еще минуту назад он нежно крутил пальцем телефонный провод, уговаривал собеседницу положить трубку первой, а теперь с непроницаемым взглядом менял белоснежные перчатки на алые. Холодный озноб пронял Августа больше гусиного щипка.

Бережлоб начал пространно:

— Я подозревал, что за тобой следует бардак. А ты — за палкой. Только святоши этой палкой поводят перед носом и спрячут за спину.

Вот в чем обстояло дело: Бережлобу доложили о встрече Августа с Дереном. Мемуарист зарделся. При нем ни проделанной работы, ни оправдания, ни карточек, вероятно потерянных в потасовке. Высокопоставленный мертвец раскрывал многоуровневый ящичек, сверкающий металлическими предметами. Пианист бегал от одного скальпеля к другому, в воздухе складывался похоронный марш. Август утирал испарину гусиным пером.

— Шпионов видно заверсту. Они воодушевлены возможностью побега. Даже когда нет ног и направления. В вашей среде это называется «возможное повышение». И я чую даже малейшую слабину перед предательством.

— Ты такой же дальнозоркий, как и состоятельный!

Шпион задел богача миражей за живое.

— У меня водятся вши, должники и средства, все это знают!

— И в любую минуту ты можешь потратить накопления, полученные, очевидно, честным путем?

Бережлоб закрыл ящичек и обернулся; за ним зрели пластмассовые плоды неимоверных трудов: предательства, лжесвидетельства, взыскания, кражи, подстрекательства, взяток всех мастей. Притом душки могли уместиться на одном счету, просто Бережлобу нравился образ клада.

— Так и есть! — утвердительно крякнул богач.

— Перенесем нашу встречу в «Клоповью пасть», — с вызовом потребовал Август, — пошикуем.

— Незачем переносить, — холодно подытожил Бережлоб и вызвал по телефону экипаж. Он был намерен поставить потеряшку на место.

«Клоповья пасть». Знакомые интерьеры с меньшим количеством персон подражали настоящему ресторану. Им не хватало живой музыки, свежести, ног. Бесы выкатывались в подносах, черный дым валил из кухни, а запах... Впрочем, мемуаристу досталась надушенная перчатка Бережлоба. Они расположились в центре зала. В тот же момент, как два беса потянули в разные стороны пиджачок гостя, загремели бокалы, вспенилась серная пена, зашелестело меню засаленными страницами. Август передал меню Бережлобу с предложением «выбрать на свой вкус». Тот поерзал на пружинах, пошамкал зубами, отмахнулся от предложения, как от назойливой мухи.

— Не хочется!

— А я, пожалуй, пощеголяю. Официант, — мемуарист щелкнул пальцами.

Большой увалень с один слезящимся глазом вышел с кухни. Геогрий — значилось на бейдже.

— Вот здесь сказано, — мемуарист ткнул в корявый рисунок персикового желе, — «продукт может содержать косточки»...

— Хм-м-м, — Георгий будто впервые видел и желе, и меню.

— Давай я не буду спрашивать о составе, а косточки вовсе не попадутся?

— Че-та еще?

— Дайте-ка подумать...

— В меню такого нету, — для убедительности Георгий пролистал страницы, — гм, «подумать» ему.

— Что угодно отдал бы за бутерброд с сыром.

Проходящий мимо бес с подносом присвистнул такому заявлению.

— Нет-нет, беру слова назад, не покушайся на бессмертное!

— Сдалось оно, бессмертное на ногу не натянешь, мне б ботинки...

Сапожники, возрадуйтесь своей гибели, в аду вы востребованней маркетологов!

Бережлоб в напряжении утер лысину. Тяжело ему было не сорить деньгами, особенно когда это делал его собеседник — так филигранно, так бессмысленно — засмотришься.

— Многоуважаемому заседателю ада, — мемуарист продолжал дразнить Бережлоба, — не составит труда хотя бы оставить чаевые... Ай!

Розга со свистом лязгнула по спине Августа — предупреждение не зарабатывать на стороне. Хочешь пытать — будь любезен оформить самозанятость.

Несломленный бережлоб с дрожащей губой комкал перчатки:

— А я... мне-мне... то же самое! — Он победно выдохнул с грохотом десятка карт. — Все за мой счет! Всем и все!

Георгий что-то размашисто чиркнул в блокноте, бросил его на стол, шмыгнул с меню прочь. В записях можно было разобрать пространные размышления «хлеп — всяму галава, а што сыр — сыр шэя?».

— Ты хорошо подумал над последним блюдом, господин мемуарист? Все-таки шпионаж для божественной канцелярии карается жестоко.

Бережлоб с таинственным видом вытянул планшет. В последний раз Август видел адскую машину, когда подписывал договор. Если прогресс касался только сделок, следовало насторожиться. Мемуарист поджал копыта — так отяжелели его конечности.

— Постмерть. Здесь их не больше, чем у кошек жизней. Зря считаешь на пальцах, господин мемуарист, все подсчитано за нас.

— Зачем по кошкам-то равнять? Я вообще в душе собачник. Может, договоримся?

Бережлоб заинтересовался блеснувшей монетой. Давно не пополнялись его ларцы чем-то вещественно-звенящим. К тому же, медовый месяц с госпожой паучицей требовал на что-то купить этот мед…

— Допустим, — заерзал тот с благодушным поглаживанием большого пальца, — смягчим наказание... сожжением заживо?

— Может, в Ожидание меня?

— Куда?

— В бесконечную очередь, к оружию ацкого сотоны для разрушения времени.

Август почувствовал, как горят его уши (или рога?), ведь теперь становилось ясно, сколько информации он накопал для райских кущ. Следовало попросить чего-нибудь другого столь же гадкого: посмертную работу в общепите или взыскание задолженности огров.

— Господин мемуарист, Ожидание — не оружие дьявола, а побочный результат жизни смертных. Толпы вас, грешников, а куда размещать? Представь, если бы мой кабинет постоянно посещали, но никто бы не выходил. С адом то же самое.

— Понятно. — Мемуарист ничего не понял.

— Человек сидит на человеке. Пропихиваем, куда подвернется. Чертям не осталось работы, обленились совсем, балбесы. Нет, так не пойдет, шпион, туше.

Не успел Бережлоб протянуть планшет, как прибыла еда на горячем подносе. Сыр залил тарелку, желе — окаменело и как янтарный сгусток хранило в себе отпечаток насекомых или... чего похуже. Бережлоб поднял миниатюрную крышку чайника.

— Они положили жэб в чй?

Мемуарист забыл, почему так шатко вскочил, зачем с вытянутой руки облил Бережлоба чйем, о манерах, в конце концов, — при виде «Horsemen4ever.hell». Все они — разные сущности, объединенные разрушением, первозданным хаосом, ремеслом и перерывом на обед. Коллеги адского цеха в свободное время делали совершенно обыкновенные вещи. В данный момент — обедали. Унынине, пускающий слюни в тарелку, декларировал строгую смену блюд: та объявлялась ударом кулака Раздора. Гомеопатия распаковывала принесенные с собой судочки. Идиотия кидал кости гусям-жевастикам с видом полного довольства. Идиллию нарушала черная безликая тень. Тень походила на Харона, а для мемуариста — на всякого постояльца преисподней.

— Это что... Смерть? — шептались посетители.

Тревога и гадливость хватались за горло и висли — будто тоже боялись Смертя. Желе встало комом. Бережлоб отодвинул свой стул, желая отдалиться от жуткого посетителя.

Зеленые точки — не зрачки вовсе — синхронно сместились в сторону всадников. Говорил Смерть на протяжном выдохе со звуком испускающего духа мертвеца.

— Я вернулся...

Уныние макнул сухарь в яичный желток.

— Приглашений не было. Я их все заверяю.

— Это я позвал.

Все посмотрели на Идиотию. Он продолжал:

— Всадником больше-меньше, чего мелочиться. Мелочиться-большиться-крупница... Мелочь и крупа — одного поля?..

— Ты зубы не заговаривай! — Заорал Раздор. — Мы с этим типом коллеги, считай. Где война, там и мы. Так что общения — выше крыши!

— Уточнил бы, какой крыши...

— Под ним дохнут кони! — Раздор перекричал Уныние. — Смерть идет пешком и опаздывает!

Смерть только горел глазами и сопел. Костлявые фаланги сжимали ключ.

— У меня мотоцикл...

— Мы на конях, а он — нет? Это не канон!

— Прими мое ызвинение, Раздор, — так Идиотия именовал «постыдное извинение». Огорчица расплывалась на его костюме желтым пятном. — Дорогой, дорогой Раздор, я все отменю, сниму объявление о вакансии...

— Дьявол! Покажи мне того, кто откликнулся — порву на части!

— О-он, — проблеял мемуарист.

Все посмотрели на указательный палец Августа, затем на указываемого Бережлоба, бледного, дрожащего и слишком медлительного для разгоряченного кулака. В начавшейся суматохе бес налетел на Смертя и мгновенно пал замертво. Зазвенели подносы. Залетала посуда. Гуси загоготали. Мемуарист пополз под столами к выходу между длинными стопами и перепончатыми лапами пернатых. Под конец он начал хвататься за спины, сумки, лианы, воздух, заклиная его стать тверже.

— Харо-о-он, — Мемуарист припал к воде почти что без сил.

Коцит толкался в ладони преисполненным заботой котом. На миг мемуарист почувствовал желание влиться в коллектив гремящих костей, но довольно быстро взял себя в руки. На плоту он заявил о конечном маршруте лодочнику. Домой. Новое потрясение: дома-то нет, а если и есть, то ему не принадлежит. Не принадлежит даже больше, чем ипотечная жилплощадь. Боже, он столько в нее вложил, чтобы на него положили надгробную плиту... Если он, конечно, мертв.

— Я просто болен? — Август ощупал голову, старательно обходя неровности и наросты, — просто заболел? Никаких перемен? Ничего, что не делает меня мной?

Харон продолжал грести. Бедный, бедный Харон, закаленный повседневной трагедией преисподней. Он и греб-то — так, для души, имея обширную сеть нотариальных загробных услуг...

— Точно, ковид. Местный ковид, бесий, огриный, какой там еще? — Август бормотал и бормотал, подхватываемый толчками Коцита.

Легче всего игнорировать все симптомы, поползновения этой копоти безумия, пока в тебе не останется даже знакомого пятна. В сумрачном состоянии Август следил за сменой прибрежных пейзажей. И весь ад будто бы был на ладони. В параллель их плоту шла процессия: на убой, точно скот, но без уважения, вели ТСЖ Меркурий другие грешники. В загробности разве сменишь имя компании, разве отгородишься несовершенством закона, когда очередной жилец укажет на несуществующие услуги и существенную плату? Теперь бесы отказывались считать и стегали их розгами в зацикленной процессии. Чудесное зрелище. Жаль, что мыс лодки ударился о причал из костей, и знакомые апартаменты мемуариста заскрипели домофоном. Харон ожидал пять заезд и оплаты. Первое Август не знал, куда ставить, для второго не хватало финансов. В какой-то момент он растерял все приобретения, и даже сапожищи ушли на взятку бесам у телефонной будки.

Лодочник сопел, а пассажир, пятясь к суше, хлопал карманы.

— Денег нет, но... не сердись, приятель, лучше выстави на мой счет. Ты чего это вместо счета кулаки выставил? Правый харонный левый похоронный? — неловко засмеялся Август, поскользнулся, что спасло его лоб от столкновения с веслом, и на четырех конечностях побежал в дом. Новый способ передвижения даже был приятен.

Консьерж отложил в сторону привычный кроссворд. Он слышал шум, но не видел вошедшего (вползшего?), и нимб над головой этому не способствовал. Мемуарист вцепился грязными пальцами в стойку. Он зверем выглянул. Белое свечение сбивало с толку. Мемуарист толком-то не знал, как обратиться к консьержу с вопросом, лишь завороженно смотрел на непривычную аду вещь.

Если долго смотреть на бездну, бездна проигнорирует это, а бес обязательно ткнет вилами в зад.

— Работать надо, — не дожидаясь лифта, бес полез по тросу в шахту.

Мемуарист с недовольством потер уколотое место.

— Ну конечно, работа! — С этими словами он схвати телефонную трубку, сдул пауков и уперся задом в табурет. — Зинаида? Я увольняюсь? — Весь воздух из легких куда-то делся вслед за решительностью.

— Ты спрашиваешь или увольняешься?

— А ты, кхм, — Август прочистил горло, — как думаешь?

— Если бы начальство платило не за смены, а мозговую деятельность...

— Ну, я и без того гол, как сокол. — Август покосился на нимб консьержа и как-то осмелел. Не долог час, как по доносу Бережлоба его возьмут за жабры — а взяться, кажется, было за что! — Передай повелителю преисподней, что я не намерен оставаться в аду. Мое место на земле, а не в ней. Пусть меу-мему-ме... займется Ада. Она за такую работу убить готова, убедился на собственной шкуре.

— Оставайся на линии, переключаю на Люца.

— Как это?.. Не надо, не надо, то минутная слабость и гороскоп не совпал с реальностью, здравствуйте господин-начальник?..

Страх перед начальством можно было сравнить с когнитивной запинкой, когда разуму кажется, что ты забыл ключи, документы, выключить утюг или все сразу. Кулак сжимает сердце и тащит наружу, роняя на выходе к ребрам.

— Увольняешься по телефону? — Спокойно, как кладбищенский закат в новогоднюю ночь, говорил сам дьявол на том конце провода. — Существа века технологий продолжают меня удивлять...

Ох, ему бы ввернуть что-то разумное, перевести отказ от работы на владыку темных глубин в шутку, но мемуарист стоял каменным изваянием с вдавленной в ухо трубкой.

— Впрочем, — продолжал Люц вкрадчиво, пока на его фоне грохотал и стонал хаос, — это ни в какое сравнение с рухнувшими вратами и охваченной оргией дракой. Тут уж не понять, что началось раньше.

Неужели это мифическое Ожидание воплотилось, чтобы тут же развалиться на части?

— Вы прямо там? У врат?

— Когда все рушится само по себе, как не заскучать? — Рык бешенства на том проводе вырвал трубку из рук, и Август скорчился в три погибели, чтобы ее удержать. — Обеспеченный успех лишает действие смысла! Лимит бестолковых вопросов исчерпан, спеши к вратам, пора!

— Пора — что? — Ни в драку, ни в оргию мемуарист не спешил.

Конечно, никаких консультаций. Ты будто снова продавец в магазине сотовых с планом продаж на сотни сим-карт. Мемуарист обреченно заскрипел зубами. Пешком без средств для услуг Харона и желания получить по затылку веслом? И все-таки добровольно — в ловушку.

Да, легко идет толпа к обрыву, особенно если кричащими буквами написать «обрыв». Ждут подвоха, падают, в полете надеются на чудо.

— Обрыв... Кажется, я вспоминаю, что тогда...

Мемуарист нервно сглотнул. Черные мушки заплясали перед его глазами, закололи снежными искрами или еловыми иглами. Неверный поворот раньше времени, плохая видимость и прыжок на большой скорости. Он поломался на спуске. Он был один, и никто не заметил его отсутствие на трассе. Зато ад принял его с распростертыми объятиями.

— Дело другое. Я мемуарист, — какая глупость, забыть разузнать об отношении к дьяволу, — э-э, собственный.

Женом кивнул, с серьезным видом еще раз помешал свое варево. Поварешку ему заменяла берцовая кость, не иначе.

— Что ж, здраво поручать свою историю самому осведомленному — себе.

— А ты тот самый черный маг?

«Тот самый» просиял, но тут же напустил на себя таинственность. Его энтузиазм слишком часто срывал самые убедительные демонстрации талантов. Даже Люц в конечном итоге спустил на него гончих, а Женому всего надо было соответствовать своему черному могуществу… И не пытаться на встрече двух сил вытащить голубя из шляпы.

— Вероятно, тебе нужны доказательства. — Вслепую Женом уже шарился по полкам.

— Нет-нет, уже натерпелся!

— Так внемли и трепещи. Для начала я угадаю, какое двухзначное число загадал твой читатель.

— Я не совсем уверен, что мы сможем узнать ответ…

— Девятнадцать! Вот увидишь, моя магия ошибается только в пятнадцати процентах. Из двадцати. — Он выставил бумагу перед его носом. — Это твоя карта.

— Я… еще ничего не тянул из колоды, — возразил Август.

— Скромный подарок. Как свидетелю возвращения великого и столь же скромного всевидца.

Август отошел, чтобы разглядеть прямоугольник в протянутой руке. Еще одна карта уно. Две противоположные стрелки значили куда больше, чем мнимый дар Женома. Он был жалким фокусником, который будучи осмеянным публикой примет брань за овации. Это объясняло гордость за исчезнувшую со второго раза монету, артистичную суетливость и почему его лачуга походила на склад.

— Сейчас явится ангел, будь добр, минимум предсказаний и черной магии, у него на это аллергия. Красиво заверни про планы владыки, и я лично прослежу, чтобы тебя наградили.

— Я наложу на сто десять процентов!

Мемуарист открыл рот для исправления, но тут же закрыл. Люди могут выражаться как угодно, предсказуемый результат все равно проявит себя. Видимость. Вот что нужно Августу в этот раз. Главное быть на виду, действовать, а уж в цель метнет дротик кто-то другой. Он по опыту знает, куда ведет дорога благих намерений. 

Вскоре показался Дёрен. Помятый, запыхавшийся, но вполне невредимый для существа, что предлагает решать конфликты анекдотами. Опережая расспросы, мемуарист прочистил горло для введения диалога в нужное русло.

— Женом переходил к самому главному. Дьявольской стратегии.

Женом мгновенно перехватил инициативу. Удивительно, как выправилась спина, загромыхал голос отшельника в обветшалых стенах на оранжевом пустыре.

— Вы знаете, что все дело в очередях? За пять тысяч лет адские врата миновали столько же, сколько ныне томится в очереди. Наши границы сотрясаются от их плача, а раньше лишь в минуту тишины доносились легкие завывания. Люц готовит огромное чудовище, которое проглотит время: Ожидание. Да, он поставит огромное количество душ в ожидание, их ощущения и мысли, что, как вы знаете, материальны, обрушат естественный ход бытия. Время от такого давления треснет пополам!

Он показательно хлопнул в ладоши. Мемуарист не знал, бывают ли хлопки непоказательными, но Женом знал толк в зрелищности. Под сопение гостей он продолжил:

— Это давно планировалось. Самая продолжительная достопримечательность геенны — замыкаемая пробка. Их участники думают, что достигнут пункта назначения, который приведет их к началу! Водители медленно плавятся от жары. Они и не догадаются о замкнутом круге, иначе Ожидание лишилось бы своего огромного куска.

Август прекратил коситься на Дёрена, решил посмотреть прямо и испытывающее. Что-то странное сковало слушателя. Сейчас он отбросит в сторону комнатные бусы свирепо до фальцета в угрозе, накинется с кулаками на грешников за потраченное время. Дёрен действительно затряс кулачонками. В ликовании.

— Это все… имеет смысл!

— Да ладно? — Август подобрал челюсть.

Ангел затряс руку отшельника с лучистыми глазами. Воодушевление так и плескалось в его маленькой светлой голове.

— И ты получишь великую награду за свой вклад, раскрытие заговора, самопожертвование. Кто знает, что сделает с тобой тот самый, узнай об утечке информации.

— Да ладно! — Бесился на задворках чужого успеха Август. — А как же я, как же мои жертвы?

Дёрен смерил его тяжелым взглядом.

— Зависть — большой грех. А теперь к важному событию, и поживее, чем ваше физическое состояние. Будем смотреть на Ожидание.

Робость рук

Метро раскрыло щербатую пасть плиточных стен. Звезда над входом горела иным цветом. Желтое марево исполосовало встречные лица. Очень многолюдно, местами многобесно. Сигнал объявления. Бубнеж. Женом присвистнул коридорному размаху и настороженно процедил мемуаристу:

— Метро? Сломают рога, а если их нет, так наставят. Не спускайся туда, куда и Дьявол ступать не хочет.

— Я справлюсь. — Заверил он в ответ. — Даже если там под стать моей фамилии.

Подошла его очередь получать проездной. Маленькое мутное окошко походило на пасть бульдога. Зубы пошатывались, как при заторможенном зевке Август инстинктивно спрятал руки в брючные карманы и что-то пробормотал про стоимость и количество поездок. Удивительно, проездной с парящими всадниками на куске пластика держал Прокопенко. Что ж, телевизор увеличивал запечатленных ведущих, в этом нет сомнений. Человек перед ним ссохся в несколько раз, черная оправа захватывала щеки и даже одно ухо. Вещал он так же уверенно, как и до падения с края Земли, правда августовской шутке только поморщился. Видимо, юмор остался для него неизученной военной тайной.

Мемуарист поспешно откланялся. Необходимо держать в поле зрения ангела, пока тот с брезгливым вздрагиванием и охами ведет их. Турникеты на входе походили на мясорубку, отторгали его билет и грязно ругались. Под конец его опасливого прыжка они порвали штанину. Позвоночник эскалатора толкал островки вниз. Дерганность движения обостряло тесное соседство. Кашель. Поручень оккупировали змеи. Август спрятал руки в карманы, к удивлению, не вместив кисти. Воспоминания о собственном теле искажались реальностью. Шеренга людей и нечисти перед ним медленно таяла. Под мышками многих скалились деревянные ходули. К концу ступеней Август понял, почему.

То, что должно быть платформой, погрязло в болоте и трясине. Но настроение у пешеходов отнюдь не утопическое. Самые адаптированные протыкали ил ходулями и резво переступали толпы. Порой лапа беса или иного движимого завистью толкала подпорки. Люди описывали дугу. Тела с чавкающим звуком пропадали. Завязывалась драка. Готовьтесь к худшему, всплывет новый потасовщик.

Август следовал за Дёрном, скрюченным от отвращения к происходящему. Чтобы держаться, он мог думать только о божественной химчистке. Женом во всем видел свои плюсы или кресты: все зависело от угла зрения и математических наклонностей. Его окружали зрители и стопроцентные обожатели его ремесла. Стоит только расправить руки, извлечь пару скрепленных колец или спичечный коробок с двойным дном…

Вагоны консервными банками скрежетали мимо. С двух сторон их тянули и подталкивали большие навозные жуки. Указатели мигали грязной полосой смутных букв. Толпа полумертвой волной занесла троих в серый от сажи вагон. Последний входящий согнулся пополам и закрыл туловищем потолок. Август в узком пространстве сосредоточился на рисунке путей, чтобы лишний раз не пересекаться взглядом с большой головой над ним. Пути образовывали звезду. Все станции предсказуемо названы в честь правителя.

Дёрен в новом положении сомневался, что вообще стоял. Попросить ноги назад тоже было затруднительно. А тут еще мемуарист допытывается сквозь гам, на какой станции выходить. Дёрен стойко игнорировал его и воздавал хвалу за то, что ангел может превозмочь любую неоплачиваемую задачу во благо славы Его. Скоро чудовище Ожидание, питаемое адской неорганизованностью и очередями, найдет свою погибель в свете Дёрена. Ожидание оскалит тысячеликие пасти и взревет. От истошного вопля содрогнутся своды, грешники падут ниц без сознания. Дёрен не отвернет лица, не свернет с пути. В самый ответственный момент, когда все обрушится в бездну, он жестом отведет испуганных зрителей в сторону, засучит рукава. Первый удар будет решающим. Тысячеликий сосредоточит все зрачки на Дёрене. В них будет читаться осознание начала конца. Тогда Ожидание раскроет пасти для последнего слова, произнесенного хором…

— Просто скажи, на какую нам станцию... — мемуарист беспардонно вмешался в стройный ход мыслей ангела.

Тот похлопал глазами. Явственная баталия распалась на бесплотные обрывки перед посторонним вопросом. Вот надо же так вмешаться в самый ответственный момент для подвига! Дёрен старушачьи поджал губы и отвернулся от обезображенного пребыванием в пекле.

— Не могу поминать всуе.

Август в злобе сжал кулаки, оцарапал ладони. Вздутая голова над ним попятилась в поисках безопасности.

— Либо ты назовешь ее прямо сейчас, либо я буду перечислять все, и дьявол обрушит метро от икоты.

— Одумайся!

Тут Женом вытянул свою шею так, что его оттопыренный ворот козырнул узлами связанных платков и куриным яйцом.

— Нет же, пусть произносит. — В волнении возразил тот. — Быть может, он исполнит неповторимый фокус небытия, точнее, единождый в его постсмерти.

Узнать об этом было не дано. Новая станция сверкнула «Проспектром Вазильвола» (что еще раз доказывало неграмотность чертей). Ангел с ущемленным слухом от жужжания репродуктора показал четыре пальца. Четыре станции. Пешеходные массы взболтались, но, не смешиваясь, почувствовали непривычную вибрацию. Август напряженно вглядывался в сомкнутые дверцы. Пожалуйста, пусть будут проповеди, отдавленные ласты, трюк Женома с проглоченным яйцом, только не новое вмешательство посторонних сил в его планы. Консервная банка сдвинулась вперед. Облегченный выдох. Толчок. И еще один.

Металл смяло в месте поручня, что-то с аппетитом проедало его наподобие консервного ножа. Линия хруста шла аркой. Несколько черных шей выдавило смятые двери внутрь вагона, довольно гакнув. Владелец вздутой головы расставил ноги шире, с любопытством пропуская меж ними шеренгу разрушителей. Август поперхнулся от смеха. Двухголовые гуси черные, как смоль, прокладывали массивными лапами себе дорогу. Женом подозрительно притих. Всполошенные пассажиры помогали им, вдавливались в стены или убегали в топи. Смех оборвался сам собой. Мемуарист по опыту знал: бегут, значит дела плохи. Особенно если демонические птицы с шипением устремляются в твою сторону. Август перепрыгнул черную троицу, поднырнул к крылу четвертого гуся, отдавил по дороге десяток ног, хвостов, копыт, чтобы врезаться в мраморный пьедестал. Надо же, коктейльная палочка, именуемая бесполезной дырявой ложкой, удостоена в аду памятника. Раз такие мелочи берутся в расчет, где-то за поворотом может возникнуть изваяние его амбиций? Как только гагочение пронесется мимо, Август обязательно проверит.

Пьедестал холодил руки. Он наклонился вперед для лучшего обзора. Тут же чей-то ботинок зацепился за него. Споткнувшийся нелепо растопырил конечности. Был он более сер, чем озадачен подземной суматохой, а тут еще запыхавшийся взмыленный Август разбрасывает свои руки-ноги в тесном пространстве. Мемуарист с отдавленным, как его стопы, видом пытался извлечь что-то вразумительное.

— Это не за мной, то есть, — он приставил палец к губам, — не сдавай меня пернатым.

— Уж я-то не сдам. — Незнакомец с акцентом, который был для собственных ушей чище меда, постучал по виску. — А за остальных двадцать шесть ручаться накладно.

В аду раздвоение личности Миллигана менее заметно и насущно в гуще всех событий. Каторга вылепила из них сплоченную команду с плавающим графиком. Иными словами, без Коцита не обошлось.

— Который из двадцати семерых? — поинтересовался Август.

— Самый полноценный. — Миллиган дернул от себя подтяжки. — Мы все оказались достойны ада, но по-разному. Большую часть времени перемещаешься от наказания к наказанию, и все равно не успеваешь отдуваться за всех. На наших весах всегда перевешивает страдание. — Он скосил глаза за спину Августа, разочарованный концу перерыва. — И тебе пора бежать, пока птичий пух не набил тобой подушку.

Гущин приготовился к марафону. Никакого сигнального пистолета и свиста трибун. Мчать по трехстороннему движению, извилинам дьявольского метро. Хвататься за спины, сумки, лианы, воздух, заклиная его стать тверже. Но тут бессильна даже женомова вера в успех. Птичьи посланники более проворные в воде. Обтекаемые туши нагоняли его, кусали за ноги, тянули назад к свите с истошным «га». Август запутался в потоке конечностей, перехватил падающую карточку из кармана. Скрип. Пространство смазалось, световая пляска. Телепортация вытянула его из бешеной гонки. Август был готов поцеловать драгоценную карточку, но побоялся дотрагиваться лишний раз. Пальцы на ногах скрючились от неудобной обуви или бугров под ней. Почва. Это был не Коцит! Как расплылось в жуткой радости его лицо. Гагочащее покушение осталось позади. Как прекрасно вдохнуть жгучий воздух, поднять макушку к резким каплям дождя, оказаться в западне высоток, наступающих крыш, тупиков с бесьими хвостами меж мусорных баков. Казалось, их внимание кололо его. Особенно в районе шеи, в ритм усиливаемого ливня. Кислотных гроздей гнева.

Август с воем бросился вниз по улице. Каждая дверь впереди него закрывалась на цепь, как только глаз цеплялся за нее. Съеженный беглец догонял собственные ноги, боролся с желанием подключить к марафону руки.

Исполинская коробка с колоннами и пузатым куполом покачивала решеткой, манила свободным проходом. На входе отпугивали только лебеди из покрышек и гнилые клумбы шин. Август собрал последние силы и ринулся туда. На последней ступеньке он споткнулся, проскользил по ковру. Мгновение, сухая прохлада обняла его пледом. Одежда прекратила попытки слияния с кожей. Он в безопасности. Относительной, но все же.

Прошло много времени, как здесь ступала нога человека или копыто. И то, что Август в спешке принял за ковер, оказалось спрессованным скоплением пыли. Коридор вел в круглое помещение, накрытое куполом, как чайник крышкой. И черные тени чаинками кружили по нему от одного стола к другому. Раз это ад, здесь завариваются самые помойные чаи, не достойные допуска к контрольной закупке. Август с опаской прошел дальше. Он готов выторговать гостеприимство красноречием. Или душками, если потребуется.

Четыре стола занимали странные сущности. В их образах проглядывали руки, ноги, даже отчасти человеческие лица, но массивные атрибуты полностью перетягивали на себя внимание, потому четверо запоминались чем-то иным, второстепенным лицу. Ближайший протер губкой синеющий лоб. Необъятная тоска во всем его профиле, кожа-шелуха, вялость каждой конечности выдавала в нем Уныние. То же самое гласила табличка на рабочем месте. Уныние с нежеланием всего мира оторвал туловище от стены, чтобы по регламенту приветствовать мемуариста.

— Ты отвечал за вид из окна, знаю. — Август сдержал напор обиды в голосе.

— Отвечать не в моем вкусе. — Уныние пространно размазывал слова. — Лучше всего вяло кивать на все, что угодно, пока обращения не иссякнут сами собой. Не все иссякает добровольно. Что-то приходится отсечь, что-то наоборот пригвоздить к очевидному решению. Ожидание своего рода решение, вернее, постоянная альтернатива чему угодно.

Уныние имел привычку кататонически без моргания смотреть куда-то в брови или спутанные пряди собеседника. Это затрудняло восприятие слов между строк. Август уверенно кивал своей неизвестности.

— В нашем административно-канцелярском отделе…

— А именно?

— «Horsemen4ever.hell». Действующие всадники или же администраторы — Уныние, Гомеопатия, Раздор и, — Уныние лениво показал омерзение, — Идиотия.

Перестановка администраторов была предсказуема для «Horsemen4ever.hell». Течение требует модификаций. Только Раздор остался неизменным. Кулачища, сбитые в кровь и звериные гримасы уравновешивались строгим черным костюмом. Этот всадник был всегда готов к похоронам мира. Он жестко ответил на вопрос мемуариста, прочертил наперстованным кулаком по столешнице.

— Куда же смерть из числа всадников выпала?

— Смерть — всадник? Как ты себе это представишь, если любая животина под ним дохнет? Так, Смерть-пешкодранец? — он махнул черной от сажи рукой так, что мемуарист пошатнулся. — А такого и раньше не было. Смертные мешки насочиняли.

Августу оставалось только принять это открытие. Людям всегда хочется олицетворить то, что они не видят, но обязательно встретят. Поэтому смерть из необратимого этапа каждого тела вдруг переплелась всеми несправедливо и преждевременно оборванными нитями в клубок образов. А тут он размотался и смерти, таковой, не оказалось. Как и мертвого сна, о котором грезят консьержи с неразгаданными кроссвордами.

Голод тоже был чрезвычайно понижен в должности. Под его зад уходила вся четверка скакунов. И это в том случае, если он ее не съедал. Да и среди смертных развелось слишком много подражателей голода, всю сакральность поели.

Уныние зажал между пальцами миниатюрную ложечку, беззвучно помешал содержимое чашки. Августу пришлось ожидать, пока новое кольцо прибавит к спирали осадки. Чай допивался десятилетиями. Уныние был медлителен в любом действии.

— Напрямую к нам обращаются только с индивидуальными… случаями.

— На любой случай можно найти микстуру. У тебя какой?

Неведомая вступила в диалог и представилась Гомеопатией. В ней было много от Чумы: ветхость, язвы и крайняя стадия запущенности болезней. Гомеопатия смахивала на зеленеющий вытянутый пенек. Поганки усиливали сходство. Аквариум перед ее столом с плавающим половником и было микстурой. Август отказался от протянутой панацеи, воображая, как всадники изменились в сторону оседлости. Офисные клерки внушали большую опасность при задержке премии. Многовековая служба выкачала всю ярость и заинтересованность. Какая разница, обрушить песочный замок или автостраду? Любая подлость — капля в океанах страданий.

Август думал, что привело его сюда, кроме любопытства и кислотного дождя. Кажется, то, что его выдернули из жизни на работу для сатаны. Мемуары. Атака гусей. Индивидуальность его случая не вызывала сомнений. К сожалению, все это шло вразрез с политикой «Horsemen4ever.hell».

— Вот если бы у тебя был лишний рог или чешуя на сгиб локтя. Достаточно растереть поганку...

Август прикрыл нос, чтобы не дышать летучим порошком Гомеопатии. Его тело без того полнилось процессами, неведомыми и пугающими. Гомеопатия покрутила ножку, прежде чем отправить гриб в кармашек.

— Поганки полезны во многих случаях. И зачем ходить далеко, если можно растить гриб прямо под рукой, — она с гордостью повернулась в профиль. — Или даже на боку.

Кулачище Раздора проломил стеклянный стол. Мемуарист еле-удержался, чтобы устоять на месте от близости дребезга. Да и протяженный вздох Уныния говорил об обыденности такого явления. Гневливый администратор захрустел стеклом под подошвами. Его злость сосредоточилась на самой близкой причине плохой работы. Август это понял, когда в него полетели горсти закопченного стекла.

— Это все твои прямоходящие родственники! Какое соглашение о мире? Столько взрывчатки заготовлено, а сколько заряжено пушек? Чем плоха война и раздор?

— На данный момент летящим в меня стеклом, например, — решил Август ответить смехом.

— Война плоха тем, — продолжал всадник, — что заканчивается. Причем на самом интересном месте. Геноциде. Отодвинутой руке от красной кнопки. На поле брани все средства хороши.

— Ага, особенно разведенные в соотношении к девяносто девяти частей растворителя, — мечтательно вспомнила Гомеопатия.

Август с обидой закусил губу. Он вовремя убрался из гогочущего пекла, но в преддверии обеда или Армагеддона всадники вряд ли примут его жалобу. Обращения в контору приходили с таким опозданием, что сразу же шли в печь. Непосвященному Августу это было неведомо. Он мог быть принят за курьера, стажера, даже коврик спрессованной пыли подслеповатым глазом Гомеопатии. Но тут его ценили разве что за повод поворчать. Только одно вострое лицо готово улыбаться посетителю и пестреть шелком шаровар под черным смокингом с оторванной запонкой. Идиотия. Последний индивид выбивался из ряда больше всего, его действия тоже. Он пускал в шредер все, что только захламляло стол, пока лезвия не закусили язычок синего галстука. Коллеги с плотоядным злорадством выжидали удушье. Но проворные ножницы чиркнули по блестящей полоске, Идиотия распрямил угловатую спину с важным видом.

— Я закончил, и слава богу!

Уныние закатил бесцветные глаза, в то время как его наименьшими усилиями возникла банка с тусклыми монетами. «Упоминание всуе» — гласила этикетка. Наполовину пустая, оптимистично подумалось Августу, а значит даже под чайной крышкой упоминают создателя. Идиотия выложил круглую монету на стол. Пришлось повозиться, чтобы соскрести с нее жевательную резинку и отодрать фантик. Раздор толкнул Идиотию к выходу.

— Иди проветрись, а то благодатью пахнуло. Ты тоже убирайся, — Август вышел с новой коллекцией синяков, — тут работа делается.

Вновь застучал по лебединым покрышкам дождь. Идиотия достал залатанный дождь, растопырил желтые спицы.

— Снова кождь, — рассеянно заключил он.

— То есть? — Мемуарист в два шага оказался под зонтом.

— Крупный дождь. Общеизвестный факт, — Идиотия очень любил общеизвестные факты и щеголял ими, как атласными шарфами и начищенными ботинками с запутанными шнурками. — Раньше как было заведено: туча пухнет, во все концы трезвонят будки. Снимать трубу не надо, по трели ясно: кождь. То раньше. Сейчас звонки запрещены. Со времен досок луиджи столько досадных ошибок совершилось. А тут еще и сотовые связи...

— Звонки из Ада, говоришь? — Август подпрыгнул от волнения. Или от прожженного дождем уха. — Получается, есть возможность связаться с человеком моего времени, даже если сим-карта с невыгодным тарифом?

Он горел (вероятнее, плавился) спасительной идеей отыскать свое тело по ту сторону, убедиться в его сохранности и готовности принять обратно потерянную душу.

Идиотия посмотрел на собеседника, как на идиота.

— Дорогостоящее развлечение. Мне когда-то было по душе. Выговориться всегда хочется. Ко мне еще прислужива-шивались. Законы выпускали. Сейчас бы донести свое, как прежде, в массовые человечества. То есть, человеческие массы. Последнюю известную мне будку закрыли на огромный замок.

— А ключ от замка латунный с пробкой вместо головы?

— Скажи, так намного удобнее? — Гордый собственным изобретением воскликнул всадник, тут же помрачнев. — То есть, понятия не имею, как он выглядит.

Кажется, он решительно отказывался сотрудничать, а Август смутно представлял, что может предложить администратору «Horsemen4ever.hell».

— Мне приходится отказывать просьбам, если они тупее меня, — извиняющимся тоном оглашал всадник, пока мемуарист шарил в карманах. Его настроение резко поменялось, когда он увидел карточку уно в руках собеседника. — Как ты смеешь отказывать мне, аццкому ужосу, прислуживающему сотоне?

Но карточка с противоположными стрелками в преисподней прекрасно работала, и слова Идиотии обратились против него самого.

— Тогда пошли отпирать будку.

Август побледнел от страха, но все же двинулся за рассерженной спиной.

На том конце зашелестели бумаги. Застучали пальцы.

— Это было до подписания контракта?

— Нет. И после того, как меня попытались съесть на банкете.

Консьерж ненароком подслушал и присвистнул. Август поймал его удивление, переросшее в немую просьбу. Карандаш нацелено ткнул в четыре клетки.

— Кто «стремится урвать материальную выгоду в деле»? Вор не подходит. Уже. Четыре буквы.

— Рвач. — Август прикрыл трубку для ответа.

Консьерж попытался вписать разгадку, но количество клеток тут же увеличилось. Последовал обреченный вздох.

Зина переложила бумажные массивы, судя по звуку.

— Заходи на открытое разбирательство жалобы, Август.

Он довольно приподнял брови. Слова наконец-то возымеют силу и приведут к судебной справедливости. Покушение достойно порицания, пытки или казни. Ада еще пожалеет, что связалась с ним.

— Если это все…

— Еще кое-что. — Недавний вопрос кроссворда подвел его к новой жертве возмездия. — Перейдем к Бережлобу. За вашей спиной чужие руки рыщут по углам, присваивают душки, воруют среди белого… ада.

— И здорово экономят.

— Расширяя свой карман? — Воскликнул мемуарист.

— Да. Но здесь замы не могут потратить ни монетки. А руки чешутся, тянут пальцы к каталогам, услугам, вещам. Они экономят средства, перекладывают суммы с места на место. Им кажется, что вот-вот под их перчатками появится необходимая сумма, число, разбивающее кандалы. Запрет сильнее. Их это доводит до нервного срыва.

— Не удивительно, что Бережлоб после второй пары перчаток стал выворачивать их наизнанку. Видимо, личные средства имеют ощутимые границы.

— Теперь о главном, — Зина ударила по больному месту, — как поживают мемуары? Авторский лист набрался?

— Связь пропадает, пока-пока!

Мемуарист несколько раз ткнул трубку невпопад. Он сумел забыть об основной работе. Кажется, привычка Августа делать все в последний момент сыграет с ним злую шутку, ведь в его распоряжении время до падения всех цивилизаций.

Все мемуаристы попадают в…

Кровать почти перестала походить на камень, как его тело подскочило от трех уколов в поясницу. А «Жить здорово» советовало не спать на животе. Август с воплем отполз к изголовью. Перед ним стоял бес, тощий, как жердь. Вилы в его руках по-боевому направлены на него. Он открыл зеленую гнусавую пасть.

— Вставай. Пошли.

— Какие горячие вилы!

— Вставай. Пошли. — Последовал новый укол.

— Оставь мои бока! — Эта лаконичность подбешивала Августа.

— Вставай. Пошли.

— Вставай!

—...Пошли.

— Пошли!

Бес молча уставился на него пуговицами глаз. Мемуарист восторжествовал.

— Все, сломался? — На полпути в коридор он резво обернулся к бесу. — И чтобы никакого тычка, а то насажу, как зефир на шпажку.

Таким было его сопровождение в резиденцию к открытому разбирательству. Виновный и пострадавший должны были пройти разными коридорами: один устрашался видом усохших на цепях, фресками излюбленных мук и пыток, другой помыкался бесом, видимо, для тонуса. Зина уже беседовала с Адой, когда мемуарист под бдительными вилами подошел к креслу. Покусительница показала ему язык вторым ртом. Август откашлялся.

— Адреса в навигаторах тем и чудесны, что порой можешь разминуться с бесом. — В последний момент его приземления вилы воткнулись в бок. — Он опять это сделал!

Зина кышнула сопровождающему. От снисходительного тона зама кривило.

— Это профессиональное. Не заостряй внимание.

— Куда уж острее. А кого он все поднимает?

— О, это с прошлой должности. Вороны сыграли с ним злую шутку, когда подбросили пару чучел в открытые могилы. Бес долго поднимал, увы, не тех. Заработался, сбрендил. Итак, озвучим претензии.

Надо же, Зина ожидала кучу жалоб, хотя это дело под стать червивому яблоку. Станешь ли разглядывать плод тщательнее после главного признака паразита? Август поерзал на месте. Бугристое сиденье впивалось всем скопом пружин. Мебель делали бесы, очевидно.

Ада нарушила молчание.

— Эта работа могла быть моя. Вообще, как и любая в этой клоаке. Не люблю лишний раз напрягаться. Но тут приспичило ему откуда-то вылезти и заделаться мемуаристом.

Когда клацали зубы работницы архива, он представлял их на своей шее, а упрямство продолжало раскладывать перед ним все палитры сарказма.

— Ну да, извини, все понимаю, кормить голодные рты, все такое. Стоматологи нынче кредиты выдают на свои же услуги, а когда вместо тридцати двух…

— Август Гущин, — Зина отложила будильник на десять минут, разбирательство задерживало ее график, — получи извинения от Ады. Либо она отправится в железную деву.

— И только извинения? — раздосадовался мемуарист.

Ада задумчиво откинулась на спинку. Наверно, готовила трогательный монолог.

— Мне нужно подумать.

— Что за фарс!

— Хм… все еще сложно выбрать. А шипы будут смазаны горчицей? У меня жуткая аллергия.

— Да я сам сейчас ее проткну, позовите бе-е-еса!

Август зажал рот руками, удивленный собственным блеяньем. Захотелось ощупать голову на наличие рогов или шерсти. Какая дикость преследовала его с самого утра? Ада уперлась ладонями в ручки, какие потуги сопровождали ее скудные извинения. Он кивнул дамам на автомате, взял пакет с мемуарными сводками, вышел в коридор. Четыре всадника с картины смотри сквозь него, дождевое пятно, которому суждено катиться по наклонной.

Ада раскуривала две сигареты. Сорила прямо на ковер. С такой же легкостью она гадила ему в душу, если та еще принадлежала мемуаристу. Он обхватил себя холодными руками в предчувствии, что сломается гораздо раньше, чем Аде надоест.

— Ты и при жизни был такой занозой, мемуарист?

— Я действительно умер?

Первая трещина. Ада медленно пошла вперед, Август был вынужден следовать за возможным ответом. И она заговорила.

— За этим следит каждый сам. Момент профукивали единицы, да и те по воздуху не бегали, когда заканчивалась земля. Твой вопрос к чужим ушам. У заведующего Вратами записаны все имена мертвых и причины визита в список гостей.

Август сжал кулаки. И его инициалы красуются там. Гадания будут отброшены в сторону, он выспросит ясность у бытия, а где один ответ, там и другие. В сапере достаточно наступить на одну мину, чтобы раскрылись положения других. А где он, если не на чертовом минном поле?

— Ого, один выговор, и ты уже помогаешь, — с излишним азартом подметил он.

— Помогаю, если только облажаться в основной работе. Больше отвлеченных вопросов, самокопания и поисков. — Ада выпустила смольную тучу. — Глядишь, бланки сберегу на пополнение трудов мемуаристов в архив. Ты ведь и строчки не выдавил.

— Курсовая по «Фаусту» была защищена мной на отлично, так что вступление есть, — Август похлопал бумажный фонд сгинувших мемуаристов, — а может и вывод. И золотая середина.

Массивные врата с горгульями, огромные черные цепи, крики грешников, бешенное рычание сторожевых — нет, один вшивый шлагбаум, очередь и будочка в полоску. Пришлось переспросить Харона, точно ли в тягучей пробке и заторе скелетов они прибыли к нужному месту. Харон попался матерый, церемониться с объяснениями не стал, а просто обругал с головы до хвоста. Август нервозно пошутил в мыслях, вот только фантомный хвост ужасно путался под ногами, вынуждал мельком ощупывать копчик. После блеяния он опасался метаморфоз.

Серость здесь разбавляли бесы-работники в белых одеяниях. Даже обувь сияла снегами. И пусть бесы были грязнулями, их наряжали, чтобы позлить ангельских пташек.

Молниеносность слухов противопоставлялась атрофии движения. Время здесь потеряло свое главное свойство — идти. И каждый толкает его сам и по-своему. Кто-то сверяется по лодочнику, что завершает свой круг с похожей манерой, и объявляет начало двухсотого часа. Кому приходится чертить сложные схемы на глиняном песке. Сизифов труд здесь занимает каждого, хочет тот тащить свой камень или облокачиваться на валун спиной.

Скука пожирала вкопанных. Десяток человек сидело в яме со скучающим видом. Предполагаемое чистилище оказалось карцером. В бренное время десять заключенных продали души игровой компании за подписку. Пока выяснялась законность такого оборота, продавцы душ уныло томились на дне.

В будке у ямы появился плащ. Август подорвался к предполагаемому летописцу, что обратился черным птичьим существом с руколапыми конечностями.

— Кра, катись отсюда!

Он увернулся от хлопанья крыльев и острого клюва.

— Мной еще вороны не помыкали. Жду не дождусь, когда пиявка заставит меня плясать на углях.

— Сегодня же не день прибытий. По будням Госпожа Пиявка просто подгоняет гостей на прокрустовом ложе.

— Так ты летописец судеб? — Отойдя от шока, поинтересовался Август.

— Ты ждал иную пташку, смешная почемучка? — Летописец Ошо закрякал подобием смеха. — Да, пташки бывают тут. Экскурсии, разбирательства, посещение второшансовых. И ангелу приятно иной раз высказать все претензии мертвому ублюдку, за которого напрасно ручался небесам.

Он оставил дверь будки приоткрытой, поэтому Август отважился войти. Двое вполне помещались в закоптелых стенах. Гость даже сел на жердочку в углу. Пахло птичьим пометом, да и перьев хватало. На плите варились мышиные хвосты, стол полнился чашками с темной жидкостью. С первого взгляда можно определить самую древнюю емкость: в ней торчала шапка мха с поганкой. Хотя, более старая могла эволюционировать и уползти под ковер на стене. Ошо с ногами — точнее ногоруками — забрался на стул, быстро заклацал мышкой. Август решил отвлечь его, пока тот не ушел в работу полностью.

— Я могу посмотреть свое имя в списке, ну, удостовериться, что мертв?

— Пардон, ты еще здесь, — тот развернулся вместе со стулом.

— Август Гущин. Посмотри, а?

— Пусть твои фетиши останутся, как и ты, за дверью. Знаю таких, перечисли им все проступки, поругай, да обзови словцом покрепче.

— Нет-нет, клянусь душой!

— Нечем тебе клясться.

— Я не помню ни смерть, ни приговор. Раз — и стал мем, мемо, мур…

— Не продолжай, — Ошо закопошился в компьютере. — Видел похожие случаи.

В предвкушении Август разрумянился, наглее разглядывал окружение. За оконцем мрачнели земные беженцы. Август отвлек Ошо, единственного работника, уменьшающего очередь. Плевать! Такое дело разворачивается. «Похожие случаи». Гипотетически он не один. Будто обратился к поисковику и нашел по первой ссылке ответ восьмигодичной давности от «просвещенного», и сработало!

— Какой марки оборудование, интересно, — брякнул Август.

— Что бы тут ни маркировали, под наклейкой другая фирма. Ошо еще раз крякнул. — Так и думал, — время твое не пришло. По базе живой. Сказать, сколько там еще болтаться, от чего клюв треснет?

— Нет-нет, я же умом тронусь.

— Здраво, как и придерживаться левой стороны перед чаепитием, — Ошо выдал какую-то многозначительную чушь.

Август поднялся, как и столп перьев за ним. От сердца отлегло. Расправится с бумажной напастью и вернет зад из ада. О, это будет удивительная пора новой жизни!

— Расскажи ангелам, примут к себе раньше. Тут перспективы мертвее заключенных. Не надо челюсть ронять, ты очередная системная ошибка, которая стоит геенне в одну упущенную душу, хоть и такую ничтожную. Большинство мемуаристов таким же образом проскользнули в сад Эдема. Еще были дегустаторы, обувщики, псари, контролеры, парикмахеры, ветеринары, издатели. Из-за частоты ошибки запомнилось.

Задача по логике. Верно ли следующее утверждение? Люцифер нанимал около сотни мемуаристов. Так как большинство взялось из ниоткуда, и всем им перед вручением эстафеты нужно обязательно исчезнуть, Август тоже исчезнет.

Мемуарист нес с собой кучку перьев и потерянность. Он понимал все меньше. Будет момент, ценность его знаний поравняется с днем, когда пуповина была цела, а он впервые догадался возмутиться на боль криком.

Среди кишащей недовольством людей маячили белые тени, что фыркали и плевались на схожесть с чертями по униформе. Дёрен был среди них. Спутать с такой памятью на лица сложно. Август ножом прорезал масло толпы. Но белое существо удалялось. Уверенность затуплялась. О чем он думает, когда вот так бросается за едва знакомой возможностью? Обратно его тоже не пускали. Шахтер, чумазый от угля, оттеснил его еще дальше.

— О, я лишь шел к знакомому…

— Да, заливай тут уши. Космонавт, в очередь.

Окружение поддакнуло. Паника. Только ее пригласить забыли. Август мог убиться для возвращения в Коцит или дождаться людской расправы.

Цепочка перед ним замаячила в хаотичном движении, все ретировались к «предбаннику» ада. Виной тому был сам Люцифер в парадном костюме с эполетами. Набалдашник его трости змеино скалил пасть. Август начал их встречу с оправдания.

— Работа ведется. Я тут… опрашиваю этих, что они думают о будущем владельце их душ.

Люц неопределенно хмыкнул, но в глазах его горело пламя.

— Знаешь ли, у меня собственный вциом имеется. Лесть не повредит даже правящему. Бросай эту самодеятельность. — Он заглянул в ближайшую яму, в которой заключенные боялись увернуться от грозди земли. — Лучше скажи, что ты видишь под ногами.

Мемуарист слишком долго раздумывал над ответом, да и перенаправить свое внимание с адского начальника не получалось. Где его манеры, весь этот опыт тренингов персонала? Перед сосудом вселенского зла, что непредсказуемо расплескивает его на окружение, любой ощущает себя Бастиндой.

— Смертные нахалы повадились брать чужие души. И вот как удобно устроились: поместили условие о получении души в пользовательское соглашение программ! Кто их читает? Мрак. И что они получили с тех сделок, кроме моего неудобства? — Люц отвечал сам себе. — Лично каждому сердце выжру! — После громового приступа бешенства он вещал, как ни в чем не бывало. — Или перепоручу приспешникам. Македонский был уважаем собственным войском, потому что знал поименно каждого. В аду сложнее. Текучка кадров, региональные особенности. Даже если ошибся, поправить боятся. Практика утрачивает смысл, верно Ганс? Все-таки благоговейный ужас ничем не перекроешь. Можешь взять для мемуаров на заметку. Как эпиграф.

Август несколько раз кивнул, хотя точно прослушал самое главное. Перед ним стояли другие задачи, в них шептали кусты и витали пташки.

— А мне не полагалась карта какая-нибудь?

Люц хлопнул уродливыми руками. Обуревающие его страсти подкатили к горлу и ухнули вниз.

— А. Нововведения. — Пророкотал он снисходительно. — Всего полвека прошло, легко запамятовать. Держи. Пользуйся на пустой желудок.

Август не желал сказать лишнего. Настроение Люца располагало к спуску с цепи вурдалаков или повторному линчеванию безголовых на радость бесам.

Полученная карта смахивала оформлением на уно — овал с четырьмя цветными секциями: желтая, синяя, красная, зеленая. Смена цвета. Было бы еще интересно, как это работает в пекле... Получилось до простоты нелепо, он что-то нажал и все само завертелось. Кубарем вылетев по бетонной трубе, Август упал в кусты. Кажется, сухие заросли поймали его в капкан. Тут как тут показался Дёрен с недовольной миной, будто в очереди ему подсунули лимон вместо раскаяния.

— Как долго, кандидат на вылет! Но коллегия муз ставила только на тебя.

— Азартные ставки на небесах?

Дёрен вытянул пожеванное стыдом лицо, отмахнулся от предположения. Слышал бы его пастырь, на месте пришиб за ставки.

— Почему же азарт сразу, так, шалости. И если без валют, то какие же это ставки? Так, надежды и симпатии, высказанные вслух...

— Надо деду-картежнику передать, хорошая отмазка перед Вратами.

Август не дождался помощи от ангела. Пришлось самому вытягивать себя из когтей проблем. Кажется, репей намертво застрял в его волосах. По крайней мере, он надеялся, что нарост не является рогом. Метаморфозы жутко скажутся на его пропорциональном черепе и презентабельности. Доказывай потом следующему работодателю, что само пристало.

Дёрен убедился в подлинности карточки на зуб, с крайним энтузиазмом ткнул ее обратно, вопрошая:

— Может лучше к делу?

— Конечно, выкладывай, пташка.

— Я единожды прощу эту фривольность.

— А как же вторая щека? — Август отошел от фыркающего ангела. — Все, молчу. Вечно эти двойные стандарты.

Август ступал широким шагом позади собеседника. Что-то подсказывало ему: дорога, которой ведет его Дёрен сквозь заросли и пятна ржавых болот, таит что-то жуткое. Морщинистые деревья с недоверием обходились, шипастые корни переступались. Сверху ухали храпы. Дёрен бегло предупредил, что случайное касание может привести к катастрофе. Но где бы располагалась эта катастрофа по шкале от мокрых ботинок до попадания в ад — Дёрен умалчивал. Его заботили только небесные проблемы.

— Тот самый затеял невероятную подлость. С недавних пор он ведет тактическую игру. Даже Создатель заинтригован. Он бросает ничтожных плакс и раскаявшихся к нашим дверям, как подачки, отказывается принимать мелких преступников, посылает поправки к нашему ГОСТу душ. Собирает армию могущественную!

Август скептически воображал себе эту недавнюю пору, когда еще уживались тектонические плиты, а динозавры грезили о звездопаде. Они явно мыслили в разных временных измерениях.

— А еще эта очередь...

— Да, — вставил свою копейку Август, — ужасно длинная. Я стоял в середине.

— О, заблудший, ты не изведал середин. Ее бесконечная спираль распадается на толпы, что бушуют пять кругов из девяти. Тот самый, подобно лентяю, навел порядок в одной части жилища и поспешно задвинул сор, неразобранный хлам в другую часть, недоступную глазу. Удивительная халатность, в которой должен быть смысл. И я — один из немногих, спустился это разведать.

Под конец он светился от гордости. Мемуарист отклонил очередную ветку от лица.

— Видимо, ты знаешь больше моего. — Если у Августа был шанс выползти из незапланированной командировки, он сильно им рисковал с такими комментариями. — В смысле, я хочу помочь, очень, но чем?

— Всем. — Исчерпывающе пояснил ангел. — А сейчас мы отправимся к Женому, главному последователю того самого.

— Люцифера.

— Не поминай! — От его выкрика храп прервался, Дёрену пришлось сбавить децибелы. — Женом — отвратительное существо с огромной властью. Но он был изгнан на болото, потому, сам понимаешь, шансы уйти с целыми крыльями пятьдесят на пятьдесят. Я их перед командировкой снял, конечно. — Он поморщился. — Ни одна химчистка от бесовства не поможет.

— Значит, заплыв по Коциту отменяется? Жаль.

Видимо, в ангельских рядах юмор так и остался неизученной аномалией, потому как Дёрен долгое время молчал, а потом набросал десяток вариантов, в которых заплывы участник может совершать в одиночку. Август пообещал подумать из вежливости, но возможная близость Коцита впереди заставила его вернуть слова обратно. Он с виртуозностью парализованного преодолевал препятствия, пока Дёрен порхал с кочки на кочку. И еще умудрялся выстраивать план. Мемуарист был этому рад. Быть может, Дёрен и его ситуацию разберет по полочкам последовательных решений.

— Будешь с ним говорить ты. Если он лоялен прошлому… хозяину, сыграешь на этом. В обратном сценарии, — ангел многозначительно показал на себя двумя большими пальцами, — я буду первой рукой, протянутой из Эдема.

Зря Дёрен отвлекся на саморекламу. Его нога с размаха влетело в спящее дерево, которое истошно закричало, исказило пасть дупла. За ним эффектом домино посыпались новые звуки. Барабанные перепонки задрожали от разношерстного рева деревьев. Они боялись не меньше, ведь проснулись в новом кошмаре. Август не расслышал команду бежать, но побежал. Ветви цепляли его за шиворот, бросались к стопам и размахивали жухлой листвой. Дёрен нелепо подпрыгивал, но фантомное ощущение крыльев оставалось таковым. Рыжели ржавые забор и ворота. Деревья отчаянней кололись, но их становилось меньше. Тогда откуда, черт возьми, выросла такая тень?

Циклоп потирал красный глаз. Заслуженная дрема нарушена, а злость кипит в его большой однорогой голове.

Дёрен заткнул вопящее дупло локтем, чтобы он мог слышать себя, подтащил мемуариста к себе.

— Слушай меня, заблудший ягненок. Я знаю, что поможет избежать конфликта.

— К-к… да он меня в один укус съест, — Август запыхался для большего возражения.

— Нет. Все будет хорошо, если ты рассмешишь его. Да, расскажи шутку, смех разрядит обстановку. Поверь моему опыту.

А, теперь ангелы слыли профессионалами юмора. Мемуарист согласился. Отступать сейчас — значит отвернуться от возможной свободы. Да и мог ли ангел его обманывать? В первую очередь, хватило ли ему ума на обман? Август с сомнением посмотрел на того, под чьими ногами содрогалась земля. Циклоп отличался массивностью от повара, что пытался нашинковать мемуариста с морковью. По крайней мере, кулачища были пусты. Дёрен подбадривающее толкнул спутника вперед. Деревья как раз перестали кричать и только всхлипывали завыванию ветра.

— Анекдот, — выпалил Август, — г-где окажется циклоп, надев очки?

Циклоп моргнул глазом с лопнувшими сосудами. Недоумение сгладило черты. Зеленые зубы растянулись полосой.

— По ту сторону очка, — закончил Август с нервным смешком. Ему казалось, сработало, нужно закреплять результат. — А вот еще один. Два очка, посередине рог, кто это? Двуглазый циклоп.

Великан замахнулся. Обычно сначала предупреждают, а не после сокрушительного удара по голове.

— Я те-бе че-реп раз-моз-жу!

Дёрн подхватил полы одежд и побежал коленоподскакивающим способом к воротам. Один.

— Э…

— Смилуйся над ним. Он обречен. — Дерен театрально закрыл лицо.

— Не надо по мне скорбеть. Что за карта? Где киоск, союзпечать? Редакция здесь точно есть.

Что бы Август ни говорил, ангел уже растворялся.

— Я свяжусь вновь, только если карта будет у тебя.

— Хотя бы оставьте номерок, как гарантию, черт бы вас побрал! — Он погрозил кулаком пустоте. — Жулье! Всегда знал, что под кустами ничего хорошего не заваляется.

До дна

Август изнемогал от сырости одежд, пока не отошел от речной полосы. Стоило спуститься ниже, как жар защипал щеки, а губы стянула сухая корка. Оранжевые пески кишели змеями, что шарахались от обутых ног. Ветер поднимал бури, в которых здания показывали черные ребра колон. У одного такого вилась гадюкой очередь. Август облизнул губы, встал последним. Он полагал, что в конце очереди дают нечто хорошее, раз пролезшего вперед забили камнями до постсмерти.

— Чего здесь ждут?

Человек в скудных лохмотьях обернулся к мемуаристу с долей снисходительности. Будь Август чище и свежее, не избежать ему взбучки от завистников.

— Зарплату.

Август с удовольствием бы сравнил их заработок, да и незнакомец гордился своими достижениями.

— О, моим трудам идет хорошая плата. Я встаю с первым воплем лжеца, выпиваю два сырых яйца и раскапываю все, что занесло бурей. Шесть позвонковых розг каждый день.

— И это верх довольства? — опешил Август. — Страдание чистой воды!

— Вы не знаете, о чем говорите! Вам не с чем сравнивать.

Пытки проигрывали во многом незначительным вещам. Даже лотерейный билет или пачка лапши Гущину предпочтительнее.

— Я не в восторге, когда меня истязают.

— Так и я! — Горячо согласился незнакомец. — Но шесть ударов — великое чудо. Мой загробный сосед получает по четыре каждые шесть часов, а ведь стаж его куда больше.

Август аккуратно выскользнул из очереди. Видимо, не всякий раз люди выстраиваются за благами, даже когда речь идет о зарплате.

Он шел прочь от свиста плети и шипения змей. Горы мельчали, растворялись черные обелиски, все становилось скучным и ровным, обжигающим, как антипригарное покрытие. Сковороду под его ногами постоянно крутили, потому что тот с трудом мог сказать, откуда пришел. Оставалось только идти вперед, переступать ручейки лавы, надеяться. Он считал песчаные волны, шаги людей, людей, шаги…

Они возникли на горизонте полукругом, что беспощадно удалялся. Август собрал последние силы, чтобы нагнать их. Предательское горло подавляло сухостью звук. Он хрипел, спотыкался на ходу, полз по песочным хребтам. Толпа возопила хором, хлынула навстречу, будто заметила его. В страхе Август закрыл голову от громкого безумия.

— Поднимайся, это конец!

— Что?

— Нам крышка! Это происходит!

— Вперед к красной звезде!

Август поддался карябающему хвату и последовал за ними. Мысли спотыкались следом. Красная звезда действительно ждала их. Сквозь колючую стену песка она расправила зловещие углы для предупреждения. Ужас обуял его с удвоенной силой. В своем стремлении спастись он обогнал общую панику и упал чуть дыша у стеклянных дверей. Контролер навис над ним, подсвеченный неоновой звездой. В его кобуре надежно засел считыватель кода. Фараон, что лишился содержания гробницы и звериных проводников в иной свет, щепетильно относился к оборудованию. Пассажир перед ним вяло шел на контакт. Фараон облил бродягу, вода впиталась, словно в испуганную губку. Август зашевелился в луже, устроив голову на локте так, чтобы видеть собеседника и не терять лицо.

— Я первый спасенный? Кажется, еще десять ног бежало к звезде.

Фараон уселся на импровизированный трон. Опять песчаная станция Везельвула без единой души. После смерти он сотни веков заведует только пылью. Кто бы ему, избранному богом солнца, подсказал раньше, что заводить слуг в лабиринт гробниц плохо?

— Фанатики. Они предсказывают конец света. Копаются в путанных и двусмысленных словах. Они появились и умерли после моего ухода, когда простые в понимании пиктографии сменились крючками и завитками. Человек обратился к двойному смыслу иносказанию, вот когда черное и белое разбавил серая каша. И все пошло священному коту под хвост. Они предсказывали. Даты омрачались паникой и разочарованием. Поэтому гадание потеряло смысл. Теперь эти глупцы вечно на первом этапе гибели. А ты отбился от заблудшего стада?

— Я изначально сам по себе. — Август стряхнул все, что добровольно отпадало с его одежды. — Хочу войти. Кстати, что это?

— Метро. Нужна карта.

Может, именно ее имел в виду Дерен?

— Я куплю.

Фараон удосужился кивнуть. Наверно, израсходовал свой запас слов на сегодня. Август удовлетворенно выдохнул. Сейчас он выудит свою золотую карточку из правого, нет, левого, как же это, пусто? Третий карман и третья сторона исключались. Обронил. В районе лавовых струй он слышал стук, но не придал этому значения. Поспеши — и найдешь треклятый кусок пластмассы. Отступать смысла нет.

Подгоняемый возможностью покинуть пустыню, он зорко рассматривал оранжевые тропы. За углублениями недавних шагов могла быть карта. А вот и горячая медь. За изгибом поблескивало искомое.

— Стоять, червяк!

И что теперь? Август припрятал карту, готовый к встрече с адским законом.

Два «метр сорок» в котелках с искривленными спинами и вытянутыми мордами, будто вырванными из коры, зло щурились на него.

Первым заговорил черт с золотой цепью на поясе:

— Без ошейника разгуливает, плебс, еще и ползает, вынюхивает, тьфу!

— Такого лишить ног и заставить ходить на руках, — поддакнул второй.

— И тут на службе черти какие-то, — тихо проскрипел Август, помышляя о побеге.

— Ну, чего уставился. Что за франт такой? Гиббон, циклоп с лишним глазом, червь в парике? — черт нетерпеливо отмахнулся. — Предложи взятку.

— Вообще...

— Нет, первое предложение аннулировано. Больше.

— Может, душек сорок? — Август растерянно развел руками.

— Оскорбительно. — Черт с цепью вновь плюнул. — И это второе по величине? Первым думал мусором откупиться?

— Испражнения больше не принимаются, — вкрадчиво добавил его спутник. — А вот туфельки, ба, какие! Жаль, размер маловат. — Он покрутил на весу лапищу. — Таким муравьем не откупишься.

— А чем можешь, плебс?

— Да, плебс?

За инфантильностью скрывалось ребяческое любопытство. Август знал: когда зрители ловят каждое слово, среди них обязательно должен быть крючок.

— Зрелищем, на самом деле.

— Каким?

Мемуарист обошел их полукругом. Напряженная тишина росла.

— Вы же любите пытать, по косым глазам вижу. Но интереснее смотреть на самоистязания. Самого себя труднее наказывать.

Первый почесал затылок под котелком, извилины разбежались от чесотки.

— Дело говорит, червяк.

— Касаться лавы мучительно. А вот плыть! — Август сделал вид, что дотрагивается до ближайшей лужи.

— О, о, — запрыгал черт, — пить, пить гораздо больнее!

— Пусть так. Я выпью в три раза больше, чем каждый из вас.

Черт упрямо звякнул цепью. Он осуждающе схватил за шкирку второго представителя закона, что подорвался к источнику.

— Тогда же нам будет о-го-го!

— В пять раз. — Август растопырил пальцы на руке. — Мое последнее предложение. Подумайте.

— Не хотим. — Конючил черт. — Начинай ты.

— О, тогда я отменяю сделку. Заключайте в кандалы, но останетесь без зрелища.

Черти переглянулись с тяжелым сопением. Кем их воспитали, чтобы упускать малейшую выгоду? Первым к раскаленным массам подошел черт в золоте. Он щедро черпнул котелком, но тот распался прямо на его глазах. Второй с укором стрельнул в преступника.

— В десять раз.

— Ты же говорил…

— Молчи и хлебай, пока выгодно предлагают.

Черт поднес язык к лаве и истошно завопил. Его спутник обжег нос, попятился от потока, послужил подножкой пострадавшему. Пролетев кубарем по склону, черти развязывали хвосты и грозно озирались по сторонам. Август убегал прочь, а его заливистый смех разносили любопытные ветра.

Он хотел бы теперь сказать, как благополучно дошел до адского метро или проснулся от вибрации будильника в кровати с видом из окна на жирные трубы электростанции. Раз перечисленное остается только желанием, значит, он не справился, верно?

На прежней вершине у фанатиков загорелся нешуточный спор. Трое из пяти были по шею закопаны в песок, остальные перекрикивали друг друга, трясли сломанными спичками в кулаке. Август остановился неподалеку. Больше интереса в нем горело желание доказать себе, что заразительное безумие не может коснуться его.

— Нашли способ спастись получше?

Тот, что ранее хватал его и подгонял к звезде, теперь нервно дергал плешивую бородку у раскопанной ямы.

— Да, пески, что хранят массивы зданий и отголоски культуры, оберегут нас. — Шепеляво рассуждал он. — Но не всех. Если каждый закопает предыдущего, то кто приведет к безопасности последнего?

— Я могу. — Август пожал плечами. — Если есть лопата. У меня заусенец кровоточит, песком забьется еще...

— О, сердечный путник, — бородатый вскинул руки лодочкой, — никто из нас не сможет обречь тебя на гибель. Теперь наш выбор будет еще труднее. Как глава, я уступлю тебе свое ложе.

Вперед выступила морщинистая старушка.

— Нет, это я пожертвую собой на благо!

— Если кто-то и готов, то это…

— Я не хочу закапывать себя, прекращайте. — Мемуарист терпеть не мог пафосные жесты и широкие речи. — Фараон сказал, у вас постоянная лихорадка по концу света, задумайтесь!

— Что может понимать этот трухлявый пень, что подвел веки и века? Он помешан на пирамидах.

— А ты похожие пирамиды рекламировал, — глухо донеслось от свежепогребенного.

— Ему не подвластны те тайные знаки и события, что мы узрели воочию. — Невозмутимо продолжил бородатый. — Мы на пороге Армагеддона. Катаклизмы усиливаются, цены на макароны растут, люди покланяются машинам и прибегают к клонированию. Тебе ли, свежеумершему, не знать?

Август отгородился руками от испуга.

— Ты путаешь что-то. Я живой, просто в коме, наверное. Дьявол пригласил меня на собеседование. С его стороны было бы непорядочно умерщвлять будущего сотрудника.

Старуха неожиданно хлопнула его по затылку.

— Да, так и есть! Он послал тебя к нам для спасения.

— Абсурд, он бы сказал все начистоту.

— Но зачем, если ты все равно попал бы к нам, — шепелявая речь маячила где-то за спиной, — мы тоже живые.

— Правда что ли?

— Да, только таким открываются тайные знаки. С минуту на минуту придет...

— Что?

И вновь эта иррациональная паника затрясла коленки. Воздух будто стал тверже, сгустились краски скудной на цвета преисподней, а ноздри защекотала сама постсмерть.

— Время на разговоры закончилось. — Бородач прыгнул в яму. — Закапывайте меня.

Старуха вручила Августу лопату с беззубой улыбкой и степенным одобрением. Тот поставил ее перед собой, ни отказываясь и ни принимая. Ветер растрепал его слипшиеся волосы.

— Постой. Если вы действительно не шутили…

— Чего бормочешь, избранный? — Шикнули из ямы. — Веди к спасению уже.

— Эй, вообще-то я тоже заслуживаю спасения! Потеснись, под землей еще хватит места для меня.

Старуха жутко оскалилась, толкнув Августа с такой силой, что тот упал прямо с лопатой в руках.

— Дьявол прислал тебя в наказание! Прочь, нечисть, тебе не ввергнуть нас в пучину Армагеддона.

— Я кристальнее всех ваших надежд вместе взятых! — Кричал он уже прыгнувшей в спасительный саркофаг юбке. — Вы были уничтожены своим же идиотизмом до моего возможного зачатия! Я не успел стать лучше или ничтожнее вас, меня выдернули из мчащего на всех порах поезда развития. А он, как рэкс, пропускал большинство остановок!

Грянула буря. Песок сменил назойливость на режущие уколы, Не хватает конечностей, чтобы закрыться от его напора. Буря выкачивала весь кислород и саднила в горле. Глаза засыпало. Август шел наугад, шел, только чтобы двигаться. Спину клонило к земле, пасть ее беззубо шевелилась, наступала отовсюду, втягивала ступни, бедра, плечи. Буря засасывала его, уничтожая микроскопическими жалами песка. Тело подводило. Он снова не жилец в аду. Последний шаркающий в ноздрях вдох.

Он вынырнул на знакомую мутную поверхность, распихал всех локтями, с последним рывком распластался на камне. Коцит исторг его, как в прошлый раз, в нелицеприятный враждебный ад. Со второй постсмертью он понял, что темные толщи всегда будут первыми объятиями после неведения. В какой-то момент покинуть их будет невозможно. Или некому.

— Харон, — почти что проблеял Август в готовности отдать все душки за безопасное возвращение к пристанищу.

Водитель преисподней холодно встретил его. Что-то вселяло в мемуариста уверенность в том, что перед ним тот же Харон, что и прежде. Жаль, он так глупо упал в грязь лицом, точнее, в гущу бурь, а теперь делай вид перед лодочником, что все ему по плечу. Август предпринял попытку для диалога с почти уже другом.

— Оперативная, кхм, работа. Для стажера.

Харон враждебно выпятил весло.

— И где же мои пять звезд?