Дьявол — значит «надо» (6)⁠⁠

Требуемый ключ нашелся сначала в памяти мемуариста, потом в коробке, оставшейся в его квартире. До нее еще требовалось добраться. Гуси мерещились на каждом ходу. Случайный гаг в сумрачном районе пробирал до дрожи. Поджидают ли за дверью или в лифте? Именно Идиотии предстояло это выяснить.

Консьерж пропустил бы проходимца мимо своего внимания, если бы его ладонь легла правее почитываемой статьи Харонских хроников.

— Как выпуск, хорош?

А, Идиотия. Генератор смертных законов когда-то. Теперь обладатель седла в числе всадников, энтузиаст и местный словоблуд. Консьерж напрягся. Даже вена на лбу вздулась.

Идиотия взял синий карандаш из нагрудного кармашка, зачеркнул слово по диагонали в кроссворде. Усмешка. Всадник вспомнил, что правила в кроссворде другие. Глупо после такого промаха хвастаться, но кто он такой?..

— Этот выпуск был тематическим, я сам выбрал смертные грехи. Перерыл несколько словарей для составления кроссворда. Хотя хватило бы двух глиняных табличек. Слова — моя слабость. — Он очаровательно (насколько позволяли синие зубы) улыбнулся. — Я их слабость тоже.

— Замечательно, — сухости похвалы консьержа могла позавидовать адская пустыня.

— Я сейчас поднимусь в 109-ю квартиру. Она не моя, — Идиотизм на минуту приложил палец к губам, странным образом осознав, что консьержу не следует это знать, — но консьержу не следует это знать.

— Ага. — Консьерж скрыл тяжелую физиономию за Хрониками харона. — Как скажешь.

— Если заполнить ключевые ячейки, легче разгадывать остальное. Логично? — Он всегда мыслил логически, но логика его пугала. — Пиши Косапрь. Лучшее слово, которого касалась буква «п».

Консьерж в расстроенных чувствах откатил карандаш в сторону. Лишь тайна главного слова и скрашивала его адское бремя. Затем ячейки задрожали, увеличились посредством деления, и ободренный грешник вновь зажал грифель ногтями.

Идиотия бродила по апартаментам мемуариста с видом разоблачителя зажиточных господ, бормоча «Ключи-культи-куличи… хм, чьи?». Ключ нашелся на полу — подпирал собой кровать. Идиотия прихватил роскошные ботинки неопределенного размера на откуп бесам. В преисподнии ценились сапожники и обувь, способные перенести едкую среду.

Бесы охраняющие телефонную будку, даже подрались за право владеть ботинками, потеряв при этом собственные башмаки в вязкой грязи. Август протиснулся в знакомое пространство. Десятки пауков и летучая мышь встревоженно выскользнули из будки. Покрытая бурыми пятнами трубка издавала однообразные гудки. Кажется, в кармане завалялось несколько монет для звонка. Август с опаской прислонил ее к уху, припоминая номер девушки. Последнее воспоминание, последний свидетель его исчезновения. Она ответила почти сразу, сонно, непринужденно. Август молчал, не веря своим ушам.

— …говорите или я повешу трубку.

— Родная, — выпалив первое слово, он продолжил вполголоса, — только не пугайся, но скажи, где я нахожусь? Это важно.

— Важно? Это все, что для тебя важно? То кольцо…

Аппарат капризно запросил оплату. Мемуарист бросил еще одну монету.

— Ну же, где я сейчас, — Август чувствовал себя потерянным носком, правильно о нем говорили местные: потеряшка.

«В участок поди действеннее звонить было бы? Все по их требованиям: умер вот и обратился…»

— Ты пьян? — Она окончательно проснулась, на фоне слышались шаги, хлопанье дверей, сборы.

— Ох, как хотелось бы! Куда я уходил? Куда? Я не помню!

Грозное «га» надвигалось на него. Заслышав его, мемуарист сжал ручку двери. Слишком мало времени, слишком мало.

— Лыжи свои дурацкие навострил в горы, вот куда. Связь оборвал. Обо мне не подумал. Кстати, объясниться не хочешь?

— Действительно, объяснения пролили бы свет на происходящее, но знаешь, что, — мне это сейчас не поможет! Мне нужно знать, где мое тело. Оно дышит? Все органы на месте? Я не пытаюсь уйти от последнего разговора, если б и ушел, то точно не в преисподнюю. Ты хотя бы знаешь, как дорого стоит соединение в аду?

В трубке заклокотали металлические гудки. У звонящего закончились последние средства, а когти гончих все настойчивее продавливали будку внутрь. Позади них полыхал ад.

Ангелы ставок не делают

В этот раз чернота явилась без вязкого привкуса Коцита. Август вроде бы давил выпуклые кнопки таксофона, дожидался окончания гудков, разбирал сквозь помехи ее голос. Помехи усиливались. Помехи заглушались гоготанием. Острые зубы смяли будку, как консервную банку. Хищный зрачок птицы сузился. Постсмерть?

Он покрутился вокруг своей оси. Куда-то проваливались стоптанные боты. Шелковые волны сухи на ощупь. Если работать плечами и головой, добиваешься желанного треска. Август вывалился из кокона, отплевываясь от паутины. Не постсмерть, всего лишь плен у всеядного насекомого. Знакомый зал предстал перед его глазами. Совсем рядом его заточительница. Паучица подпирала голову несколькими лапами, в собственных мыслях не обращала внимания на мемуариста. Август покашлял из вежливости. Паучица протянула кружку с толстым слоем паутины.

— Попей.

— Пауки предлагают только, кхм, сама попей. — Он разразился блеющей бранью, пока вдова огромного потока не закатала его обратно в кокон. — Что ж это делается? Без женитьбы сразу в кокон! Между прочим, я ме-ме-мему, заключил трудовой договор! За такое и в морду можно, — пересчет лап Паучицы немного привели его в чувство, — а я, как цивилизованный человек, просто интересуюсь. Без кулаков. Пойду я лучше.

— Возмущен условиями труда, клевещет, стремится сбежать. Господину будет интересно.

Она медленно развела пасть в подобии улыбки, адресованной загадочному «господину». Коготки застучали по полу, стене, потолку, вентиляционной трубе. Начался поиск. Август отпрыгивал в сторону под черным тканепадом. Паучица вернулась с кокетливой маленькой шляпкой, зажала шесть кнопок телефона одновременно. Тут же вперевалочку вошла гусиная процессия.

— Хорошая работа, жевастики, — пропела Паучица.

Как оказалось, Август и не выплывал из Коцита, не был истерзан птичьими челюстями, а лишь дожидался в плену Паучицы встречи с господином в несколько неудобном положении. Мемуарист предпочел бы кокону душную очередь поликлиник. Кажется, ад начинал учитывать его предпочтения.

«Жизнь в бюрократическом бумажном замке с двумя видами печати закалила меня для стоического поведения».

Гуси ввели его в гнилостную приемную с восседающими на пыльных кипах людьми. От их шумного чиха шахматная плитка скользила под лапами. Именно лапами. Август чувствовал, как большой палец ноги торчит за бортом обуви, а пятка рвет подошву с другой стороны. Он смотрел перед собой, иначе расстроился бы еще больше. Все меньше в нем человека, живого — тем более.

«Значит, лыжи… Положим, я помню холод снегопада и жар тела, рассекающего холмы. Да, я упал и лежу в спячке, без вариантов».

Очередь шипела кипящей смолой на гостя без особого талона. Некоторые грозили надкусанными баранками или прокрадывались к заветной костяной двери, уповая на отвлечение. Часы в плотном ряду складывались в недели, баранки-талоны съедались, обесталоненных пускали по рукам к выходу, где вилы прицельно кололи их на прощание. Август дивился обманчивой слаженности, сворачивая в новый коридор. Масса людей сидела на корточках, лежала клубками — так низко нависал потолок. Гуси щипками прокладывали дорогу. Ползущего мемуариста пропускали вперед. За новым витком грудь могла дышать свободнее, появлялись цивильные стулья и туалеты с новыми очередями. В разделении посетителей прослеживалась логика: каждый бараночный раскачивался на единственной ноге, каждый обесталоненный презрительно плевался и держался себе подобного. Август очень хотел сохранить две ноги, жалея, что взял на входе несчастную баранку.

Сначала бараночные приняли его за своего, гостеприимно подали стул с торчащей пружиной, обрадовались наличию всех конечностей. По голодным взглядам Гущин прочитал планы на свои ноги, затем расписание принятия пищи. Он решил откупиться талоном.

— Без плесени? — разочарованно протянул первый.

— Мягший? — подхватил другой.

— Свежий! — старуха скрюченным пальцем показала на ненавистный лагерь. — Вне очереди шастал! Шуруй к остальным!

— Между прочим, — заносчиво начал юноша в очках, — талоны ввели только в прошлом веке. Подход не налажен, а бесы путают номера баранок.

— Это ты, путало, без причины на прием бежишь, — хамски возмутилась женщина, с грацией возлегающая на двух стульях.

— Конечно бегу, для этого у меня все данные, — подкрепляя заявление, тот похлопал себя по «двум данным» в расшнурованных кроссовках.

Толпа оголтела. Что-что, а несправедливость здесь перекусывалась с особой кровожадностью. Пресекалась, словами, когда был бессилен возмущенный взгляд, кулаками, когда не работали слова. Пускай в преисподней они столкнулись с самым несправедливым фактом (гибель), им было еще за что бороться и что отстаивать.

Пространство, сгущалось кулаками. Мемуарист готовился к прыжку. Чья-то скользкая голова подвернулась под ноги. Он кубарем полетел вперед, тут же ошпаренный по бокам толкучкой. Август рисковал утонуть в потасовке, выпростал зажатую баранку и бросил назад. Основная масса голодных и бесталонных переключилась на нее. Гущин выполз к перепончатым лапам — как раз последний гусь вваливался в кабинет.

Комнату загромождал гарнитур тигриной расцветки, многочисленные ящички которого ломились от пластиковых карточек с душками. О наполнении становилось ясно, когда пол, расположенный под углом, сотрясала мелкая дрожь, и дверцы с чихом выплевывали содержимое. В денежном великолепии восседал Бережлоб. Еще минуту назад он нежно крутил пальцем телефонный провод, уговаривал собеседницу положить трубку первой, а теперь с непроницаемым взглядом менял белоснежные перчатки на алые. Холодный озноб пронял Августа больше гусиного щипка.

Бережлоб начал пространно:

— Я подозревал, что за тобой следует бардак. А ты — за палкой. Только святоши этой палкой поводят перед носом и спрячут за спину.

Вот в чем обстояло дело: Бережлобу доложили о встрече Августа с Дереном. Мемуарист зарделся. При нем ни проделанной работы, ни оправдания, ни карточек, вероятно потерянных в потасовке. Высокопоставленный мертвец раскрывал многоуровневый ящичек, сверкающий металлическими предметами. Пианист бегал от одного скальпеля к другому, в воздухе складывался похоронный марш. Август утирал испарину гусиным пером.

— Шпионов видно заверсту. Они воодушевлены возможностью побега. Даже когда нет ног и направления. В вашей среде это называется «возможное повышение». И я чую даже малейшую слабину перед предательством.

— Ты такой же дальнозоркий, как и состоятельный!

Шпион задел богача миражей за живое.

— У меня водятся вши, должники и средства, все это знают!

— И в любую минуту ты можешь потратить накопления, полученные, очевидно, честным путем?

Бережлоб закрыл ящичек и обернулся; за ним зрели пластмассовые плоды неимоверных трудов: предательства, лжесвидетельства, взыскания, кражи, подстрекательства, взяток всех мастей. Притом душки могли уместиться на одном счету, просто Бережлобу нравился образ клада.

— Так и есть! — утвердительно крякнул богач.

— Перенесем нашу встречу в «Клоповью пасть», — с вызовом потребовал Август, — пошикуем.

— Незачем переносить, — холодно подытожил Бережлоб и вызвал по телефону экипаж. Он был намерен поставить потеряшку на место.

«Клоповья пасть». Знакомые интерьеры с меньшим количеством персон подражали настоящему ресторану. Им не хватало живой музыки, свежести, ног. Бесы выкатывались в подносах, черный дым валил из кухни, а запах... Впрочем, мемуаристу досталась надушенная перчатка Бережлоба. Они расположились в центре зала. В тот же момент, как два беса потянули в разные стороны пиджачок гостя, загремели бокалы, вспенилась серная пена, зашелестело меню засаленными страницами. Август передал меню Бережлобу с предложением «выбрать на свой вкус». Тот поерзал на пружинах, пошамкал зубами, отмахнулся от предложения, как от назойливой мухи.

— Не хочется!

— А я, пожалуй, пощеголяю. Официант, — мемуарист щелкнул пальцами.

Большой увалень с один слезящимся глазом вышел с кухни. Геогрий — значилось на бейдже.

— Вот здесь сказано, — мемуарист ткнул в корявый рисунок персикового желе, — «продукт может содержать косточки»...

— Хм-м-м, — Георгий будто впервые видел и желе, и меню.

— Давай я не буду спрашивать о составе, а косточки вовсе не попадутся?

— Че-та еще?

— Дайте-ка подумать...

— В меню такого нету, — для убедительности Георгий пролистал страницы, — гм, «подумать» ему.

— Что угодно отдал бы за бутерброд с сыром.

Проходящий мимо бес с подносом присвистнул такому заявлению.

— Нет-нет, беру слова назад, не покушайся на бессмертное!

— Сдалось оно, бессмертное на ногу не натянешь, мне б ботинки...

Сапожники, возрадуйтесь своей гибели, в аду вы востребованней маркетологов!

Бережлоб в напряжении утер лысину. Тяжело ему было не сорить деньгами, особенно когда это делал его собеседник — так филигранно, так бессмысленно — засмотришься.

— Многоуважаемому заседателю ада, — мемуарист продолжал дразнить Бережлоба, — не составит труда хотя бы оставить чаевые... Ай!

Розга со свистом лязгнула по спине Августа — предупреждение не зарабатывать на стороне. Хочешь пытать — будь любезен оформить самозанятость.

Несломленный бережлоб с дрожащей губой комкал перчатки:

— А я... мне-мне... то же самое! — Он победно выдохнул с грохотом десятка карт. — Все за мой счет! Всем и все!

Георгий что-то размашисто чиркнул в блокноте, бросил его на стол, шмыгнул с меню прочь. В записях можно было разобрать пространные размышления «хлеп — всяму галава, а што сыр — сыр шэя?».

— Ты хорошо подумал над последним блюдом, господин мемуарист? Все-таки шпионаж для божественной канцелярии карается жестоко.

Бережлоб с таинственным видом вытянул планшет. В последний раз Август видел адскую машину, когда подписывал договор. Если прогресс касался только сделок, следовало насторожиться. Мемуарист поджал копыта — так отяжелели его конечности.

— Постмерть. Здесь их не больше, чем у кошек жизней. Зря считаешь на пальцах, господин мемуарист, все подсчитано за нас.

— Зачем по кошкам-то равнять? Я вообще в душе собачник. Может, договоримся?

Бережлоб заинтересовался блеснувшей монетой. Давно не пополнялись его ларцы чем-то вещественно-звенящим. К тому же, медовый месяц с госпожой паучицей требовал на что-то купить этот мед…

— Допустим, — заерзал тот с благодушным поглаживанием большого пальца, — смягчим наказание... сожжением заживо?

— Может, в Ожидание меня?

— Куда?

— В бесконечную очередь, к оружию ацкого сотоны для разрушения времени.

Август почувствовал, как горят его уши (или рога?), ведь теперь становилось ясно, сколько информации он накопал для райских кущ. Следовало попросить чего-нибудь другого столь же гадкого: посмертную работу в общепите или взыскание задолженности огров.

— Господин мемуарист, Ожидание — не оружие дьявола, а побочный результат жизни смертных. Толпы вас, грешников, а куда размещать? Представь, если бы мой кабинет постоянно посещали, но никто бы не выходил. С адом то же самое.

— Понятно. — Мемуарист ничего не понял.

— Человек сидит на человеке. Пропихиваем, куда подвернется. Чертям не осталось работы, обленились совсем, балбесы. Нет, так не пойдет, шпион, туше.

Не успел Бережлоб протянуть планшет, как прибыла еда на горячем подносе. Сыр залил тарелку, желе — окаменело и как янтарный сгусток хранило в себе отпечаток насекомых или... чего похуже. Бережлоб поднял миниатюрную крышку чайника.

— Они положили жэб в чй?

Мемуарист забыл, почему так шатко вскочил, зачем с вытянутой руки облил Бережлоба чйем, о манерах, в конце концов, — при виде «Horsemen4ever.hell». Все они — разные сущности, объединенные разрушением, первозданным хаосом, ремеслом и перерывом на обед. Коллеги адского цеха в свободное время делали совершенно обыкновенные вещи. В данный момент — обедали. Унынине, пускающий слюни в тарелку, декларировал строгую смену блюд: та объявлялась ударом кулака Раздора. Гомеопатия распаковывала принесенные с собой судочки. Идиотия кидал кости гусям-жевастикам с видом полного довольства. Идиллию нарушала черная безликая тень. Тень походила на Харона, а для мемуариста — на всякого постояльца преисподней.

— Это что... Смерть? — шептались посетители.

Тревога и гадливость хватались за горло и висли — будто тоже боялись Смертя. Желе встало комом. Бережлоб отодвинул свой стул, желая отдалиться от жуткого посетителя.

Зеленые точки — не зрачки вовсе — синхронно сместились в сторону всадников. Говорил Смерть на протяжном выдохе со звуком испускающего духа мертвеца.

— Я вернулся...

Уныние макнул сухарь в яичный желток.

— Приглашений не было. Я их все заверяю.

— Это я позвал.

Все посмотрели на Идиотию. Он продолжал:

— Всадником больше-меньше, чего мелочиться. Мелочиться-большиться-крупница... Мелочь и крупа — одного поля?..

— Ты зубы не заговаривай! — Заорал Раздор. — Мы с этим типом коллеги, считай. Где война, там и мы. Так что общения — выше крыши!

— Уточнил бы, какой крыши...

— Под ним дохнут кони! — Раздор перекричал Уныние. — Смерть идет пешком и опаздывает!

Смерть только горел глазами и сопел. Костлявые фаланги сжимали ключ.

— У меня мотоцикл...

— Мы на конях, а он — нет? Это не канон!

— Прими мое ызвинение, Раздор, — так Идиотия именовал «постыдное извинение». Огорчица расплывалась на его костюме желтым пятном. — Дорогой, дорогой Раздор, я все отменю, сниму объявление о вакансии...

— Дьявол! Покажи мне того, кто откликнулся — порву на части!

— О-он, — проблеял мемуарист.

Все посмотрели на указательный палец Августа, затем на указываемого Бережлоба, бледного, дрожащего и слишком медлительного для разгоряченного кулака. В начавшейся суматохе бес налетел на Смертя и мгновенно пал замертво. Зазвенели подносы. Залетала посуда. Гуси загоготали. Мемуарист пополз под столами к выходу между длинными стопами и перепончатыми лапами пернатых. Под конец он начал хвататься за спины, сумки, лианы, воздух, заклиная его стать тверже.

— Харо-о-он, — Мемуарист припал к воде почти что без сил.

Коцит толкался в ладони преисполненным заботой котом. На миг мемуарист почувствовал желание влиться в коллектив гремящих костей, но довольно быстро взял себя в руки. На плоту он заявил о конечном маршруте лодочнику. Домой. Новое потрясение: дома-то нет, а если и есть, то ему не принадлежит. Не принадлежит даже больше, чем ипотечная жилплощадь. Боже, он столько в нее вложил, чтобы на него положили надгробную плиту... Если он, конечно, мертв.

— Я просто болен? — Август ощупал голову, старательно обходя неровности и наросты, — просто заболел? Никаких перемен? Ничего, что не делает меня мной?

Харон продолжал грести. Бедный, бедный Харон, закаленный повседневной трагедией преисподней. Он и греб-то — так, для души, имея обширную сеть нотариальных загробных услуг...

— Точно, ковид. Местный ковид, бесий, огриный, какой там еще? — Август бормотал и бормотал, подхватываемый толчками Коцита.

Легче всего игнорировать все симптомы, поползновения этой копоти безумия, пока в тебе не останется даже знакомого пятна. В сумрачном состоянии Август следил за сменой прибрежных пейзажей. И весь ад будто бы был на ладони. В параллель их плоту шла процессия: на убой, точно скот, но без уважения, вели ТСЖ Меркурий другие грешники. В загробности разве сменишь имя компании, разве отгородишься несовершенством закона, когда очередной жилец укажет на несуществующие услуги и существенную плату? Теперь бесы отказывались считать и стегали их розгами в зацикленной процессии. Чудесное зрелище. Жаль, что мыс лодки ударился о причал из костей, и знакомые апартаменты мемуариста заскрипели домофоном. Харон ожидал пять заезд и оплаты. Первое Август не знал, куда ставить, для второго не хватало финансов. В какой-то момент он растерял все приобретения, и даже сапожищи ушли на взятку бесам у телефонной будки.

Лодочник сопел, а пассажир, пятясь к суше, хлопал карманы.

— Денег нет, но... не сердись, приятель, лучше выстави на мой счет. Ты чего это вместо счета кулаки выставил? Правый харонный левый похоронный? — неловко засмеялся Август, поскользнулся, что спасло его лоб от столкновения с веслом, и на четырех конечностях побежал в дом. Новый способ передвижения даже был приятен.

Консьерж отложил в сторону привычный кроссворд. Он слышал шум, но не видел вошедшего (вползшего?), и нимб над головой этому не способствовал. Мемуарист вцепился грязными пальцами в стойку. Он зверем выглянул. Белое свечение сбивало с толку. Мемуарист толком-то не знал, как обратиться к консьержу с вопросом, лишь завороженно смотрел на непривычную аду вещь.

Если долго смотреть на бездну, бездна проигнорирует это, а бес обязательно ткнет вилами в зад.

— Работать надо, — не дожидаясь лифта, бес полез по тросу в шахту.

Мемуарист с недовольством потер уколотое место.

— Ну конечно, работа! — С этими словами он схвати телефонную трубку, сдул пауков и уперся задом в табурет. — Зинаида? Я увольняюсь? — Весь воздух из легких куда-то делся вслед за решительностью.

— Ты спрашиваешь или увольняешься?

— А ты, кхм, — Август прочистил горло, — как думаешь?

— Если бы начальство платило не за смены, а мозговую деятельность...

— Ну, я и без того гол, как сокол. — Август покосился на нимб консьержа и как-то осмелел. Не долог час, как по доносу Бережлоба его возьмут за жабры — а взяться, кажется, было за что! — Передай повелителю преисподней, что я не намерен оставаться в аду. Мое место на земле, а не в ней. Пусть меу-мему-ме... займется Ада. Она за такую работу убить готова, убедился на собственной шкуре.

— Оставайся на линии, переключаю на Люца.

— Как это?.. Не надо, не надо, то минутная слабость и гороскоп не совпал с реальностью, здравствуйте господин-начальник?..

Страх перед начальством можно было сравнить с когнитивной запинкой, когда разуму кажется, что ты забыл ключи, документы, выключить утюг или все сразу. Кулак сжимает сердце и тащит наружу, роняя на выходе к ребрам.

— Увольняешься по телефону? — Спокойно, как кладбищенский закат в новогоднюю ночь, говорил сам дьявол на том конце провода. — Существа века технологий продолжают меня удивлять...

Ох, ему бы ввернуть что-то разумное, перевести отказ от работы на владыку темных глубин в шутку, но мемуарист стоял каменным изваянием с вдавленной в ухо трубкой.

— Впрочем, — продолжал Люц вкрадчиво, пока на его фоне грохотал и стонал хаос, — это ни в какое сравнение с рухнувшими вратами и охваченной оргией дракой. Тут уж не понять, что началось раньше.

Неужели это мифическое Ожидание воплотилось, чтобы тут же развалиться на части?

— Вы прямо там? У врат?

— Когда все рушится само по себе, как не заскучать? — Рык бешенства на том проводе вырвал трубку из рук, и Август скорчился в три погибели, чтобы ее удержать. — Обеспеченный успех лишает действие смысла! Лимит бестолковых вопросов исчерпан, спеши к вратам, пора!

— Пора — что? — Ни в драку, ни в оргию мемуарист не спешил.

Конечно, никаких консультаций. Ты будто снова продавец в магазине сотовых с планом продаж на сотни сим-карт. Мемуарист обреченно заскрипел зубами. Пешком без средств для услуг Харона и желания получить по затылку веслом? И все-таки добровольно — в ловушку.

Да, легко идет толпа к обрыву, особенно если кричащими буквами написать «обрыв». Ждут подвоха, падают, в полете надеются на чудо.

— Обрыв... Кажется, я вспоминаю, что тогда...

Мемуарист нервно сглотнул. Черные мушки заплясали перед его глазами, закололи снежными искрами или еловыми иглами. Неверный поворот раньше времени, плохая видимость и прыжок на большой скорости. Он поломался на спуске. Он был один, и никто не заметил его отсутствие на трассе. Зато ад принял его с распростертыми объятиями.