Тёмный цех. Шёпот букв. Машины, которые работают не на краске, а на чём-то куда более жутком. Дима — всего лишь печатник, но ему предстоит узнать страшную правду: в этой типографии книги не пишут — их вырезают из человеческих судеб.
"Освещение" - подумал он, пытаясь найти рациональное объяснение. Но когда он провел пальцем по строке, чернила на мгновение отступили, словно испугавшись прикосновения, а затем снова собрались в четкие, но все такие же беспокойные буквы.
В ушах зазвенела тишина. Гул машины, еще минуту назад казавшийся таким успокаивающим, теперь звучал как тяжелое дыхание опасного хищника. Дима машинально посмотрел на паллет с бумагой, крайние листы слегка шевелились, хотя в цехе не было ни малейшего сквозняка.
Дима медленно выдохнул, чувствуя, как ладони становятся липкими от пота. Он зажмурился, крепко сжал веки, сосчитал до пяти и открыл глаза снова. Он не знал, что делать дальше. Червяк предчувствия внутри твердил классическую фразу – я же говорил. Такое бывает только в кино, и обычно герои таких фильмов живут не долго. Можно, конечно, надеяться, что Дима в этой истории – главный герой, но что-то подсказывало ему, что это не так, совсем не так.
Нужно собраться, скорее всего мерещиться от недосыпа, ему удалось поспать всего три часа перед работой, долго не мог заснуть, рисуя в голове перспективы на новом месте работы. Он представлял, как сможет взять подработку, учитывая график, который ему предложил директор Гротеска. Тогда у него появятся деньги, чтобы обновить наконец машину, конечно эту придётся продать, что займёт какое-то время.
Бумага на паллете снова дрогнула. На этот раз он видел это совершенно четко - крайний лист приподнялся, как будто его кто-то невидимый осторожно взял за угол, а затем так же плавно опустился обратно. Он и раньше частенько не высыпался перед работой, и буквы не разбегались у него под пальцами. И бумага не шевелилась сама по себе. Дима резко обернулся к печатной машине. Она работала все так же бесшумно на холостом ходу, но теперь в ее ритме угадывалось что-то... осознанное.
Он посмотрел на свои дрожащие руки. Эти руки знали станки как свои пять пальцев, могли разобрать и собрать их с закрытыми глазами. Но эта машина... Она была другой. Чужой. Мысль о деньгах, о новой машине, которая еще утром казалась такой важной, теперь вызывала лишь горькую усмешку. Какая разница, на чем ездить, если...
- Бред. – Громко сообщил Дима печатной машине и двум тигелям стоявшим неподалёку. – Это всё какой-то бред, мне просто нужно поспать. Это обычные галлюцинации. Я сейчас посмотрю на бумагу и все буквы будут на месте.
Тигельные прессы благоразумно промолчали в ответ, и Дима вернулся к столу. Буквы действительно были на своих местах, и не разбегались в стороны. Он шумно выдохнул, стало намного легче дышать, как будто на спине седело какое-то существо, а теперь испуганное его здравомыслием, оно соскочило на пол и убежало по идеально чистому полу куда-то в сторону ряжевых ворот. Ему не очень понравилась аналогия с существом, и он постарался как можно быстрее избавиться от этого ощущения.
Дима решил выяснить, что только что напечатал. Осторожно, будто боясь спугнуть непокорные буквы, он разглядывал лист, стараясь держать руки подальше от бумаги. Лист был разделён на несколько ровных частей - формата А5, мгновенно определил он опытным взглядом печатника. Обычная заготовка для будущей книги. Позже это кто-то будет вырубать на тигеле - вероятно, в те самые два дня, когда у Димы выходной. Видимо, хозяин типографии по каким-то причинам не хотел, чтобы его работники пересекались между собой.
В этом не было ничего необычного - рутинная, банальная работа. Но когда Дима прочитал небольшой отрывок напечатанного текста, редкие волосы на его голове едва заметно зашевелились, а руки невольно покрылись гусиной кожей. Бархатистые красные буквы складывались в шокирующие предложения. В коротком абзаце детально описывался процесс изнасилования молодой девушки - причём её полное имя, отчество и фамилия были чётко выделены жирным курсивом. Чуть ниже красовалось и имя насильника - также полностью, со всеми регалиями.
Дима попытался читать дальше, но не смог. И не потому, что буквы вновь начали свой хаотичный танец, пытаясь сбить его с толку. Дальше шли ещё более откровенные описания - процесс насилия сменялся хладнокровным убийством, сопровождаемый мыслями преступника и ощущениями жертвы. Похоже, это и был тот самый "эксклюзив", о котором с такой гордостью говорил директор "Гротеска".
Пока Дима переваривал прочитанное, к привычному постукиванию печатной машины незаметно примешались другие звуки. Сначала он не придал им значения - внимание было приковано к отвратному тексту. Но когда валы окончательно замедлили ход, а механизмы огромного автомата замерли в полной тишине, эти странные звуки вышли на первый план. В ночной тишине цеха любой шум казался преувеличенно громким. Мерный стук - примерно один удар в секунду - был глухим, едва уловимым, но его монотонная регулярность буквально впивалась в сознание. Дима замер у машины, пытаясь определить направление. Звук будто окружал его со всех сторон - обманчивый эффект пустого цеха, где каждый шум отражался от металлических станков и голых бетонных стен.
Опыт ночных смен наконец пригодился. Сквозь навязчивые образы, вызванные прочитанным, Дима сосредоточился на поиске источника шума - это был хоть какой-то якорь в океане неприятных мыслей. Постепенно он определил направление: звук шел со стороны лестницы, ведущей в подвал. "Небольшое подготовительное производство" - так охарактеризовал это место директор. Значит, он здесь не один. По спине пробежал холодок. Возникло отчетливое, почти физическое ощущение чужого взгляда - будто из той самой темноты, что сгустилась у прохода к лестнице. Темноты, которая теперь казалась живой и внимательной.
"Господи, да чего он паникует?" — мысленно огрызнулся Дима. Его же сразу предупредили: типография выполняет эксклюзивные заказы. Значит, есть клиенты, готовые платить за подобное чтиво. Могли бы и картинки добавить - слава богу, в этот раз обошлось. В конце концов, его работа - печатать, а не оценивать содержание. Пусть голова болит у того, кто текст набирает.
Так он размышлял, а ноги сами несли его к сгустку темноты у лестницы в подвал.
С каждым шагом звук нарастал - глухой, настойчивый, будто в такт его пульсу. Метрономичные удары проникали под кожу, гипнотизируя своей точностью.
Дима замер перед поворотом, за которым начинался спуск. Пальцы рефлекторно вцепились в шершавую стену, будто она могла его удержать. Лестница тонула в абсолютной тьме. Он уже собрался вернуться за телефоном, оставленным рядом с тем злополучным листом, когда заметил выключатель — одинокий, потрёпанный, с потрескавшейся кнопкой.
Щелчок прозвучал неестественно громко, заглушив на мгновение таинственный стук. Вспыхнул жёлтый, усталый свет лампы накаливания - странный анахронизм среди современных светодиодов типографии. "Ну и что? Не тратить же деньги на освещение какого-то подсобного угла", — попытался убедить себя Дима.
Он начал спускаться. Под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка, острые камешки впивались в подошвы. Узкий проход дышал затхлостью — здесь явно не делали ремонт со времён первых печатных станков. Стены покрывала липкая от сырости штукатурка, но Дима, стиснув зубы, шёл вперёд.
Лестница уходила вниз в зыбкую желтизну света, теряясь в глубине. Пройдя метров десять - по ощущениям, несколько километров - Дима почувствовал, как стук стал навязчиво громким. В горле запершило от внезапной сухости. "Хватит. Наверх, в раздевалку, и бежать отсюда, куда глаза глядят. К чёрту график и зарплату!" - пронеслось в голове. Но ноги, будто загипнотизированные ритмом, продолжали движение. Он торговался с собой: "Ещё пять ступенек. Если не увижу конца - точно разворачиваюсь". Но вместо просвета носом упёрся в шершавую стену. Облегчённый выдох - можно возвращаться!
Оказалось, не тупик. Лестница резко сворачивала налево, уходя ещё глубже. Но теперь внизу мерцал красноватый отсвет. "Аварийка", — мгновенно диагностировал Дима. Внезапная уверенность окрылила: там, наверняка, автономное оборудование. Возможно, даже его прямая обязанность - проверить и перезапустить систему. Премия за спасённый тираж? Или даже за предотвращение поломки дорогостоящего аппарата? Странный текст, шевелящиеся буквы — всё это отступило на второй план, растворилось в рациональных объяснениях. "Невыспался, вот и глючит", - мысленно махнул он рукой.
Ещё два десятка ступеней и новый поворот. Алый свет за углом пульсировал в такт нарастающему стуку, который теперь бил по нервам, как первобытный барабан. Лёгкое беспокойство ещё копошилось где-то в затылке, но его затмила картина будущего триумфа: вот он докладывает директору о предотвращённой аварии, вот тот хлопает его по плечу...
Дима шагнул за угол — и мир перевернулся. Тело отказалось подчиняться. Мышцы одеревенели, колени подкосились, будто кости внезапно превратились в хрупкий лед. Он стоял, впиваясь пальцами в шершавую стену, и понимал: сейчас упадёт. Не от слабости - от невозможности принять то, что увидел.
Перед ним разверзлось чужое, нечеловеческое пространство. Огромный зал, слишком высокий для подвала, слишком древний для этого здания. Казалось, само время здесь текло иначе - стены из грубого камня дышали вековой сыростью, брусчатка пола проваливалась под невидимым весом. Красноватый свет лизал выступы кладки, превращая их в оскаленные черепа. Воздух был густым, тяжёлым, пропитанным чем-то старым... нет, не старым. Вечным. И бесконечно злым.
Дима замер от зрелища, которое скрывали стены, закопанные глубоко под землю. Там действительно было оборудование. Не старое, но древнее. Такое он видел только на картинках в интернете, когда интересовался как печатали книги в старые времена. Хотя, оно лишь отдаленно написало то, что выдавал поисковик в браузере. И уж тем более там не было таких материалов как человеческая кожа и человеческая кровь.
Сразу возле входа стоял аппарат, ощетинившийся рычагами, из валов которого торчало наполовину раздавленное человеческое тело остались только ноги - ноги, неестественно вывернутые, будто в последний момент пытались бежать. Дима хоть никогда раньше не видел этого аппарата почти сразу догадался, что эта давилка предназначена для изготовления типографской краски, основным элементом которой была человеческая плоть. И в подтверждение своих догадок, с другой стороны машины он увидел несколько банок для краски, точно таких же, как и у него наверху.
Чуть дальше, в кровавом полумраке подвала, виднелся еще один механизм — нечто среднее между старинным переплетным станком и орудием пыток. В его приемный лоток был заправлен широкий рулон материала, который даже на расстоянии казался подозрительно гладким и эластичным. Дима чувствовал, что если подойти ближе, это окажется именно то, о чем он подумал: высушенная и обработанная человеческая кожа. В этот момент слова директора об "эксклюзивном товаре" приобрели новый, ужасающий смысл. Эксклюзивным было не только содержание книг, но и сама их плоть - чернила из крови, переплеты из кожи... В голове невольно возник кошмарный вопрос: а из чего же тогда сделаны страницы?
- Бумага у нас самая обычная…
Голос прозвучал так неожиданно, что Дима вздрогнул всем телом, но, к своему удивлению, не упал - ноги, казалось, вросли в неровную брусчатку, став частью этого жуткого подземелья. Медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, он обернулся.
Перед ним стоял тот самый старик, недавно нанявший его на работу. Хозяин типографии приближался вплотную, его дыхание пахло чем-то затхлым и старым, но Дима не отступал - не мог пошевелиться, будто окаменев от ужаса.
- Я же предупреждал, что у нас эксклюзивный товар. И очень маржинальный. – Негромко сказал старик, и в его голосе слышалось какое-то почти отеческое одобрение.
Дима попытался что-то сказать, но слова застревали в горле, превращаясь в хрип. Его язык, обычно такой послушный, теперь казался чужим и неподъемным. В глазах темнело, но взгляд все равно цеплялся за страшные детали вокруг — за пятна на полу, за странный блеск механизмов, за довольную улыбку старика...
- Происходит. - Закончил за него директор типографии Гротеск, растягивая слова, будто разминая их во рту перед произнесением. - Вполне резонный вопрос. Но ко всему нужно подходить последовательно. Чтобы понять, что здесь происходит, сначала нужно осознать, что происходит с тобой самим.
Дима молчал. Язык прилип к нёбу, во рту было сухо, как в печи. Ему казалось, еще немного и он рассыплется в песок, такой же сухой и безжизненный, как голос старика.
- Вижу, ты совсем растерялся. - Продолжал Старик, обходя Диму медленным шагом. - Но это ничего. Обычно новые работники узнают о подвале значительно позже. - Он направился к машине, из которой торчала искалеченная половина тела, и ласково провел рукой по ее металлической поверхности. - Видишь ли, это оборудование уникально. Заменить его в обозримом будущем не получится. Поэтому ломается оно, увы, чаще, чем хотелось бы. Тот стук, что привлек тебя сюда всего лишь очередная неисправность нашей чернилки. Да, мы называем ее именно так. Ведь она делает чернила.
- Я не понимаю..." - прошептал Дима, с трудом поворачивая голову вслед за стариком. Его голос звучал чужим, будто доносился из другого конца длинного туннеля.
- Давай без предисловий. - Резко повернулся к нему Семён Григорьевич. Его глаза, мутные и глубокие, впились в Диму. - Ты умер, мальчик. Прямо сейчас ты мертв. Не дышишь. Откинулся. Как ещё там у вас говорят?
- Что за хрень вы несете?! - Вырвалось у Димы. На мгновение даже жуткое зрелище вокруг, и тело в машине, и кожаный переплет, все померкло перед этой абсурдной фразой.
Старик остановился и посмотрел ему прямо в глаза.
- Ты умер, Дима. - Повторил старик. И не помнишь ты этого, потому что, скажем так, смерть твоя была не самой приятной.
- Можно подумать бывает приятная смерть. - Проворчал Дима.
Старик зыркнул на Диму и тот поспешил заткнуться.
- Сейчас я тебе покажу. – Он подошёл вплотную и положил руку Диме на лоб.
Его ладонь была холодной и сухой, как серая бумага самого низкого качества. Дима поморщился, но не успел высказать возмущение. Он провалился во тьму.
Падение длилось всего несколько секунд, но за этот миг, растянувшийся как смола, сознание Димы успело пронестись через всю его жизнь. Мысли вспыхивали и гасли, как искры: детские воспоминания, лица родителей, первый поцелуй, ссоры, радости, мелочи быта - всё смешалось в калейдоскопе последних мгновений. А потом резкий переход. Он снова стоял в знакомом цехе, на своем последнем месте работы. Руки сами двигались, будто заведенные, в правой сжимал шестигранный ключ, левая упиралась в холодный металл машины. Всё вокруг было погружено в густой, ватный туман - стены, потолок, даже собственное тело казалось размытым, нечетким. Лишь внутренности печатной машины оставались кристально ясными, будто подсвеченные изнутри.
Он не управлял собой, лишь наблюдал, как его рука тянется к болту, как пальцы скользят по металлу. Он чувствовал этот момент, неустойчивое равновесие, потерю опоры, мгновение невесомости перед падением. Огромные валы, размером с человека, медленно, но неумолимо начинали вращаться, будто жернова древней мельницы, готовые перемолоть его кости в порошок. Он видел их вблизи - неровные края, пятна краски, царапины.
Вспышка боли острая, как удар током, и снова тьма. Но на этот раз она длилась лишь мгновение. Дима вынырнул из черноты, словно утопающий, и первое, что он увидел, — ухмылку директора Гротеска. Старик стоял перед ним, его глаза блестели, как у кота, играющего с мышью. А потом тело Димы согнулось пополам, и он, не в силах сдержаться, от души вырвал прямо на древний пол. Рвотные массы брызнули на ботинки, оставив мерзкие липкие потеки.
- Ну что. - Произнес он мягко. - Теперь ты понял?
- Что это за херня… – Выплёвывая кусок недоваренного ужина, просипел Дима. – Это гипноз что ли какой-то?
Старик ничего не ответил, он отвернулся от Димы и продолжил путь к машине из которой торчали ноги какого-то несчастного.
- Приди в себя и осознай происходящее вокруг. – Сказал он, не поворачиваясь к Диме.
Дима вытер рот рукавом и посмотрел в спину старику. В его голове роились разные мысли. Он пытался найти всему логично объяснение. Старику, странной типографии о которой раньше никогда не слышал. Оборудованию, работавшему на человеческой плоти. Разбегающимся буквам. Но его мысли никак не могли собраться и стремились разбежаться как те самые буквы на листе. Наконец он прекратил попытки, потому что почувствовал, что ещё немного и его голова взорвётся и мозги вытекут наружу вслед за ужином на неровный пол подвального помещения.
Он посмотрел на старика, который возился возле аппарата с торчащим торсом человека. Передвигал какие-то рычаги, что неслышно ворчал себе под нос. А потом после нескольких его манипуляций машина ожила. Медленно, оглушая скрипом хрустом раздробленных костей, валы пришли в движение, неспешно поглощая в себя остатки человека. Дима отвернулся и уставился на пол, прямо на лужу блевотины у себя под ногами.
- Потом привыкнешь. – Громко, чтобы перекричать шум машины, сообщил старик. – Я же привык.
- Что здесь происходит? Это типа ад такой… - Дима, конечно не верил старику, не верил, что мог умереть и не помнить этого. Но пока другого объяснения не было и ему как воздух нужна была хоть какая-то информация.
Старик окинул взглядом работающую машину и удовлетворённо кивнув вернулся к Диме.
- Нет. Это не ад. – Ответил он наконец, подойдя к нему вплотную. – Хотя нет, если быть точным – для тебя не ад. Вот для него это ад.
Старик указал на тело, которое медленно, но верно исчезало между валами.
- Имя Григорьев Николай Валерьевич тебе о чём-нибудь говорит?
- Не уверен. – Дима был уверен, что слышал это имя, но не мог вспомнить где. – Вроде, но я не помню.
- Не удивительно, сложно привести мысли в порядок, после того как узнал, что умер, даже если до сих пор в это не веришь. Но это имя ты видел совсем не давно. Точнее ты его сам напечатал.
После его слов Дима практически сразу вспомнил про сцены изнасилования, в которые сложились буквы на листе, которые выскочили из печатной машины.
- Вижу, что вспомнил, - Усмехнулся старик. – Да, он тоже был в чернилке.
Мысли путались, но Дима постарался выбрать из нестройного ряда предположений самое, как ему показалось, адекватное. Адекватное, сложившейся ситуации, само собой.
- Вы народные мстители что ли? И кто ваш заказчик, родственники жертвы?
Старик рассмеялся. Его скрипучий смех разнёсся по помещению, отталкиваясь от стен, полностью заполняя пространство вокруг. Для Димы он звучал немногим лучше пенопласта по стеклу. Старик долго не мог успокоиться. Но потом взглянул на Диму слезившимися от смеха глазами и ответил.
- Серьёзно? Ты считаешь родственникам несчастной девушки только и не хватает в жизни как читать подробности об её смерти. – Он опять засмеялся, но в этот раз успокоился гораздо быстрее. – Нет, мой дорогой. Бери выше. Наш заказчик находится там.
Старик прищурился и поднял указательный палец вверх.Дима автоматически проследил за его жестом, но не увидел ничего кроме потолка, сделанного укреплённого гнилыми на вид лагами. Старик закатил глаза.
- Небесная канцелярия. Мы готовим доклад для них. И наш отдел занимается, так сказать, жёсткими случаями. Мы изготавливаем личные дела для высшего судебного разбирательства, если угодно. Через нас проходят насильники, убийцы и прочие, весьма маргинальные личности. Потом, после определённый манипуляций, которые по сути являются только началом их нового трудного бесконечного пути. – Он указал на почти исчезнувшее в валах тело. - Они отправляются наверх, сжимая в трясущихся руках своё личное дело, сделанное из их крови и кожи. Из их плоти, если одним словом. Ещё несколько экземпляров отправляются в архивы, на небо, под землёй, остаются здесь.
Дима ничего не ответил. Он просто не знал, что ответить. Конечно, он не верил этому старику. Конечно, он считал, что старик обычный сумасшедший, который прикрывает своё безумие высшими целями, благими намерениями и божественным откровением. Как говорится, никогда такого не было, и вот опять.Но был один маленький фактор, который подтачивал его уверенность в безумии старика. Дима больше не чувствовал себя живым. Он не мог объяснить это чувство, просто как будто пришло понимание, что он больше не существует. Ему казалось, что даже если он и сможет покинуть типографию Гротеск, он окажется в ситуации Патрика Суэйзи. Окажется бестелесной сущностью, единственным развлечением которой станет подглядывание за теми, кому посчастливилось ещё немного потусоваться в мире живых.
- Я тоже первое время не мог смириться с таким объяснением и своим отношением к происходящему, несмотря на все усилия моего предшественника. – Старик словно прочитал его мысли. – Но как только понял, что не могу покинуть это здание, как из темноты, куда я так ни разу и не решился пройти и посмотреть, начали появляться тела, банки для краски и формы для печати – Старик указал на противоположную сторону помещения. – Тогда я понял, что задержусь здесь надолго.
- Как долго вы уже здесь? – Спросил Дима, продолжая бесполезные попытки собрать мысли в единую кучу.
- Здесь иной ход времени. Но долго. Достаточно долго, чтобы привыкнуть ко всему происходящему. Привыкнуть к тому объёму дерьма, что творят люди и которое приходится пропускать через себя, и через валы…
Дима присел на корточки и обхватил голову руками.
- Но как же всё это возможно, я же помню как уволился, нашёл объявление на столбе. Приехал сюда.
- Это всё твой мозг, который никак не может смириться с тем, что его физической оболочки больше не существует. Ты не задумался, почему нашёл объявление на столбе или почему я предложил такие условия, о которых ты мог только мечтать. Вспомни, ты же даже никогда не слышал о типографии Гротеск.
- Но я не хочу, не понимаю. Пусть даже я умер, меня зажевало валами мой же печатной машины, но почему я попал сюда? Потому что я хороший печатник? Но, мать твою, это же ни хрена не вознаграждение.
Старик присел рядом и заботливо положил руки на плечо Димы.
- Мне, конечно, не нравится такое оправдание, но неисповедимы пути господни. И если твоё вознаграждение, как тебе кажется, похоже на наказание, то представь, как здесь воздаётся по заслугам.
- Я не могу поверить в это… - Дима покачал головой. – Я ухожу.
- Попробуй. Это, видимо, неизбежный ритуал. – Сказал старик и, словно потеряв интерес к собеседнику, развернулся к чернилке, которая уже закончила работу, полностью поглотив останки, если верить старику, не самого хорошего человека.
Дима медленно побрёл наверх, стараясь не думать о диалоге со стариком, о торчащих ногах из станка, о разбегающихся буквах и самое главное о том, как он поскользнулся и свалился в медленно крутящиеся валы. Подъём прошёл без происшествий, никто не гнался за ним, в попытке остановить. Он слегка зажмурился, выйдя из полутёмного лестничного пролёта в ярко освещённое пространство наземного цеха.
Он на несколько секунд потерял ориентацию, соображая в какую сторону идти, а потом уверенно направился к старым ржавым воротам. Которых не было. Сначала он запаниковал, а потом, взяв себя в руки обошёл все верхние помещения, включая второй этаж в поисках выхода, но его не было. Не было ни пожарных дверей, ни окон, не было выхода на чердак.
Дима спустился на первый этаж и уставился на ровную, без единой трещинки стену, где, он был уверен на сто процентов, были ворота, которые он открыл огромным ключом, который ему вручил Старик, возившийся сейчас снизу со станком, перемалывающим человеческую плоть и превращающим её в типографскую краску. Звучит и выглядит, как плохая и не смешная шутка вполне определённого цвета. Но если серьёзно, то ворот не было и выхода отсюда не было. Дима прислонился к стене спиной и медленно съехал вниз, опустившись задницей на холодный, выложенной кафельной плиткой, пол.
- Твою мать… - Негромко проговорил печатник.
- Я бы не стал здесь выражаться. – Необычно серьёзным тоном произнёс старик, как обычно оказавшийся рядом совсем неожиданно.
Дима медленно поднял голову и посмотрел на него. Здесь в мягком диодном освещении он казался вполне себе миролюбивым существом, и не скажешь, так сразу, чем он там занимается внизу.
- Ты смиришься, смирение одна из главных добродетелей. – Теперь его тон сменился на нравоучительный. – Он любит смиренных.
- Кто ты? – Спросил Дима, опуская голову. – Ангел? Демон?
- Не то и не другое. – Улыбнулся старик. – Я просто печатник, и при том довольно неплохой. Как и ты. А поэтому предлагаю пойти и заняться работой, у тебя будет ещё время жалеть себя и копаться в остатках прошлой жизни. А сейчас самое время напечатать новый бестселлер.
Дима посмотрел ему вслед и заметил, что возле печатной машины в цеху уже стоял новый паллет с бумагой, а возле него несколько банок с краской.
