Статистика вещь неблагодарная. Но цифры, особенно, если они ровные и четкие придают вес повествованию. Скажешь вот — четырнадцать метров и как-то неблагозвучно, неровно всё… То ли много, то ли не дошёл слегка… Неуютность какая-то от таких цифр. В моём повествовании цифры будут. Какие-то из них будут точными. Какие-то проверенными. Какие-то просто для отражения вторичных фактов рассказа. Но самая главная цифра точна.
Новый, 2000 год уже наступил. За плечами было несколько командировок, в том числе и та, где наш вертолет сбили у Ца-Ведено, после чего я отлеживался в госпитале и благополучно сбежал оттуда. Азарт и юношеское безмерное желание приносить пользу и ощущать себя нужным заглушали головные боли при жаре от тяжелой травмы, а тренированный, но тоже пострадавший позвоночник, принимая привычный груз станкового рюкзака лишь изредка просил принять позу уставшего оленя на водопое, чтобы почувствовать временное облегчение и обманув зажатые нервные окончания и ноющую боль от осколков, снова зашагать по горам.
Счастье у каждого своё. Даже тогда, когда в теплой ванне после командировки ты отмокаешь всю ночь без сна с чашкой кофе в руке под звуки ненавязчивой классической музыки и с тишиной мирного города вокруг ты счастлив только потому, что всё это происходит после. После определенных событий, которые предшествовали твоему состоянию и из которых оно сложилось именно таким. Гул в ушах от контузий и травм постепенно проходит, сменяясь более привычными и приятными звуками. Вкус крови от пересохших и растрескавшихся губ постепенно сменяется на приятный кофейный и ты начинаешь ощущать …
Да неважно что ты начинаешь ощущать. Если не понять какой был вкус, то описать послевкусие будет невозможно.
В этом рассказе я о многом умолчу. В этом рассказе есть много ошибок. Наших. Они не предмет обсуждения для меня. Я начал писать этот рассказ лет двенадцать назад, но бросал каждый раз. Трижды стирал дочиста почти написанный текст и понимал, что так нельзя. В этот раз я решил дописать. Ради памяти.
28.08.2000. Утро. НП Новогрозненский.
Группировка наших войск располагалась на возвышенности за населенным пунктом, контролируя дорогу из Гудермеса на Хасавюрт и Центорой. Условия были вполне сносными, за полгода переменный состав группы обжился и соорудил себе практически все блага цивилизации. Даже газ провели по резиновому шлангу до палаток, подключив к нему горелки и готовя еду. Голь на выдумки хитра, а спецназ ещё хитрее, как говорилось у нас в ту пору. До обустройства Ханкалы эта дислокация у нас считалась самой комфортабельной с точки зрения быта и условий.
Наша точка расположения была практически на самой возвышенности, в центре войск. Такое расположением палаток спецназа обуславливалось малой численностью, которая не позволяла осуществлять самостоятельный контроль части периметра и нести караульную службу. Ничем не выделяясь среди остальных дислокаций, наши палатки были также почти полностью вкопаны в землю и огорожены бруствером, который позволял занять позиции при атаке противника практически сразу, а между собой палатки соединялись траншеей, которая позволяла перемещаться не показываясь на поверхности вплоть до штаба группировки. Начало двадцать первого века наша армия встречала уже не разрозненными и растерянными группами, а четким и слаженным монолитом, в котором каждый знал куда и зачем он пришёл. А цель у нас всех была одна — мир. К тому моменту уже вполне четко разделились наши противники на тех, кого не устраивала Россия в целом и тех, кого Россия не устраивала в частности. Непримиримые становились изгоями, теряя свои позиции ото дня ко дню, а примиримые приходили на их место и обустраивали новую власть. Заново открывались школы, магазины, организовывалось снабжение. Но иногда в уже вполне сформированные очаги мирной жизни вклинивались и те, кто был несогласен с тем, что мир прогнулся не под них. Дать населению ничего кроме страха и уже набившей оскомину “священной войны”, в которой итак перемололо множество случайных людей они не могли. Но страх еще был и за счет него они держались. В какой-то период федеральные силы перетянули на себя практически все противостояния, чтобы не умножать кровную вражду между теми чеченскими силовиками, что сражались на нашей стороне и теми, кто еще не принял окончательного решения. Острием на этом противостоянии были мы.
07:00
Утренняя дымка уже рассеялась и солнце начинало пробиваться сквозь пологи палаток, но после ночного выхода, прошедшего под дождём и не принесшего нам в свободной охоте никаких особых результатов, большинство отсыпалось, игнорируя завтрак и манящее последними теплыми деньками скупое августовское солнце.
Пока личный состав, имея право на полный день отдыха после ночного, неспешно пробуждался ото сна, командиры групп были собраны начальником отдела в своей палатке и получили разнарядку на текущий день. Основной задачей было выведено проверка информации о трех адресах, в которых были замечены боевики из числа непримиримых. Адреса были связаны с их роднёй и требовалось провести рекогносцировку, дополнительно собрав информацию о том, появились ли в адресах посторонние, то есть отсутствующие в предыдущие годы жители.
Часть совещания была совмещена с присутствием представителей контрразведки и руководством группировки, что, с одной стороны, давало преимущество в организации взаимодействия, а с другой стороны резко увеличивалось возможность утечки информации о готовящейся операции. Чтобы исключить расширение круга лиц, которые имеют отношение к самому проведению операции нашей группой было принято решение о том, что доразведку мы проведем своими силами, а взаимодействие будем осуществлять по факту, не ставя в известность общевойсковое начальство о времени начале операции и ее точных локациях
09:00
Сразу же после совещания часть командиров выехала на приданном транспорте в Центарой. Это селение имеет особенную историю, хотя, по сути, любое селение вполне может сказать про себя также. Но здесь и сейчас особенность Центарой была в том, что оно было родовым селением Кадыровых, глава которых Ахмат чуть менее года назад поняв, что в Чечне уже невозможно противостоять одновременно и ваххабизму и федеральной власти, выбрал сторону России. Его выбор был разумен и своевременен. Тем более, что альтернативы Кадырову на тот момент были и иные, и, продумай он чуть подольше, то вполне вероятно, и фамилия чеченского лидера была бы сейчас иной. Но у истории нет сослагательных наклонений, а у Чечни нет другого лидера, потому на тот момент, когда его клан только-только начинал прибирать к рукам бразды правления — его поведение отличалось некоторой горячностью, изжить которую они смогли только спустя долгое время…
Обычно боевики спускались с гор ранним утром, ещё в сумерках. Они отсыпались за день — другой и потом, точно также ночью уходили обратно. Не всегда ночевали в своих домах, зачастую выбирали дома соседей или родственников. С каждым годом всё чаще не по доброй воле, а по принуждению и из-за страха за свои семьи им эту возможность предоставляли их односельчане. Иногда они меняли адреса ночь от ночи.
С каждым годом всё чаще кто-то сообщал нам о таких фактах. Всё чаще мы проводили захваты или ликвидации, а террористы, в свою очередь изобретали все более новые способы устрашения населения или же противодействия захвату…
13:00
Три точки охватить было сразу довольно сложно. Надо было и осмотреть их и, в то же время, не дать понять, что ты проявляешь к ним интерес. Воздушная разведка в те дни не действовала, так как было принято ограничить перемещение летного состава без крайней необходимости в связи с существенными потерями (около десяти машин с начала года). Да и опять же пролёт над вроде бы мирным селением может как раз всполошить именно тех, кто в нём находится не с мирными целями. К тому же увидеть с вертолёта или самолёта все равно много не получится. Только если заснять обстановку во дворе, которая никогда на картах не отображалась и на имеющихся схемах очень мало когда было видно то, что на самом деле построено за высоченным забором. А за забором в течении пары дней можно было соорудить на месте обычного двора и сарая вполне себе укрепрайон районного масштаба, залив бетоном стены, вырыв траншеи и закрыв из сверху досками, поверх которых присыпать землёй и мусором. Вырыть ямы, наставить мин… Вариантов было куча. Встречалось такое все реже, так как на долгий срок сейчас боевики не останавливались в селениях, но, иногда что-то подобное находили. Инструкции по оборудованию укрытий и укреплений гуляли у нас с боевиками по рукам одинаковые. Мы штудировали вьетнамские и корейские наставления наших советников, а они фактически те же самые переводы в арабском, конспектируя их на своих базах под диктовку инструкторов… Мы иногда находили при захвате такие тетради. Смысла в их переводе не было — зачастую картинки, нарисованные в конспектах были один в один с нашими наставлениями по минно-взрывному делу и прочим направлениям.
16:00
Группы доразведки вернулись в расположение. Два из трёх адресов были изучены хорошо. Третий — самый дальний, группа осмотреть не успела из-за риска спугнуть наших клиентов. Что находилось во дворе и в округе того адреса мы могли знать лишь по данным топографической съемки, которая устарела уже на год как минимум, из скудных описаний окрестностей без привязки к конкретному адресу наших коллег и собственных догадок. В целом, про третий адрес мы не знали практически ничего. Поэтому на него планировалась наша группа во главе с командиром отдела.
17:00
Выдвигаться должны были тремя группами на три разных адреса. Рассчитано было так, чтобы начать штурм практически одновременно, не давая возможности никому из троицы подать сигнал оставшимся или же спугнуть и дать время на подготовку к обороне начавшейся перестрелкой.
Адреса были на удалении друг от друга. Поэтому приходилось рассчитывать время убытия из ППД и прибытие в адрес тщательно.
18:00
Разведка доносила, что на одном из адресов видно шевеление — много людей, разговоры. Пришлось ждать. Появилась некоторая внутренняя неурядица, так как до захода солнца оставалось полтора часа, а с заходом солнца обстановка могла измениться непредсказуемо и вместо сонного боевика мы могли натолкнуться на готового к выходу на позиции террориста. Темнело в горах очень быстро, потому решили ускорить процесс и определиться со штурмом уже ближе к месту. Планы у нас предварительные у всех были. Доведены они были в общих чертах, так как до одного из объектов, как я и говорил ранее, разведка так и не дошла в силу его отдаленности и наличия людей, которые могли быть наблюдателями. Был выделен резерв, который возглавил наш заместитель командира, он договорился с “броней”, не выдавая цели, о поддержке. Мы начали грузиться в нашу фирменную “буханку”, которая выручала нас не единожды и своей неприхотливостью и своей неприметностью.
18:30
Выехали молча. Все не влезли в буханку, потому за ней тащился еще УАЗик, где сидели ещё четверо. На остальные адреса, которые располагались ближе выдвигались пешими с расчётом, что их заберет броня. Транспорта не было. Наша точка была самой дальней и потому именно мы были на колесах. Ощущения были тягостные. Почти у всех. Практически все, кто вышел из госпиталя после отлежки со сбитого вертолёта были тут. Месяц почти уже отходили, отработали, мин поснимали и понаставили. Карты полей сделали. Засады отработали. В целом, адаптация после прошлой командировки прошла на “ура”. А на этот выезд не клеилось многое. И информация неточная. И точки разбиты далеко. И суета в адресе. И команду ждали долго. И буханка наша заводится не хотела долго… Ранее только днем бодро катавшаяся и никогда не подводившая нас, чихала, кашляла, но каждый раз глохла. Удалось добрым словом уговорить как родную, завелась…
Темнело уже. Вечерело…
По дороге кочек практически не было — укатанная грунтовка, да еще с горочки вела нашу трепетную и с трудом заведённую буханку и УАЗик без особых хлопот. В голове прокручивал варианты — на буханке мы катались на рынок, к ней уже привыкли. Но рынок в Центарое к моменту нашего выезда уже обезлюдел. Они вообще редко торговали дольше первой половины дня. Легенда не катила. Как мы смотрелись на этой дороге от группировки в село было непонятно. Будут ли наблюдатели видеть нас. Есть ли они на маршруте. Успеем ли до их оповещения. Много чего крутилось в голове. Мы с Толстым сидели в УАЗике и должны были проехать дальше буханки и, выскочив, отсечь бегство боевиков через огород, прилегающий к дому. На задачу мы оба снайперские приблуды не брали, так как махать длинным стволом в ближнем бою было критически невыгодно. А дистанция предполагалась не более ста метров. Скорее меньше. На этой дистанции мы прекрасно обходились нашими штатными АК-74М.
19:00
У самого дома была густая поросль кустарника. Соседские дома смотрели на нас темными окнами чердаков, как бы приглашая угадать, в каком из них на нас смотрел наблюдатель, а из какого пулемет или что ещё.
Очередная незадача оказалась в месте высадки. УАЗик не глядя с водителем шуганулся после нашего десантирования на вторую точку, где выгружалась остальная группа, а мы вдвоем остались у ограды. А ограда была длинная и высокая. Нет, не металлический забор, как любят строить многие горцы с непроницаемыми высоченными железными листами, выкрашенными, по обыкновению, в зеленый цвет — здесь нас встретил забор из сетки и металлических прутьев, перекусить которые нам было нечем, а разогнуть не хватало сил. Высота была больше двух метров. Мы рванули до конца забора, но, он очень быстро закончился… Следующая незадача оказалась в том, что на старом плане дом был отмечен как стоящий с краю села, а в настоящих реалиях, которые диктовали свои условия, за этим домом находились еще строения. Длина забора была не более тридцати метров. Стоять и думать перед ним было совершенно недосуг, а потому, сначала я подсадил Толстого, который со всей осторожностью перевалился через ограду у самой стены следующего дома, а за ним перевалился сам. Умудрившись сделать это с минимальным шумом, мы аккуратно вышли из кустов на открытое пространство, чтобы рассмотреть место для позиции. Уже стемнело и дом нашего подопечного скрывался в сумерках. А вот мы — нет. Глухая стена соседского дома была заботливо и тщательно выбелена и на ее фоне мы смотрелись как две отличные мишени. Первоначальный план, по которому мы должны были засесть на краю участка и прикрывать штурмующую группу, а также предотвратить бегство огородами летел ко всем чертям. Места тут не было никакого. Даже если бы мы чудесным образом умудрились бы окопаться за пару мгновений с головой — смысла в этом не было, так как ограда, которую мы перелезли была в темноте и прикрыта кустами, а окон дома мы уже почти не видели в сумерках.
19:15
Мы молча кивнули друг другу на дом и двинулись в его сторону. Тихо, не производя шума. Рации были включены на ту минимальную громкость, которая позволяет понять, что началась передача и стоит прислушаться. Никаких нормальных гарнитур тогда еще не было, а те что были, мы в полевых условиях брать не рисковали. Так как расстояние до дома было ничтожным по мерках городского боя, то единственно верным решением в этой ситуации было прокрасться до стены здания и под ней ожидать команды на штурм, контролируя окна. Темнело стремительно, наши силуэты уже не были видны на фоне стены, от которой мы отошли. Двигались мы крайне медленно, вглядываясь в темные проемы окон и стараясь прикрыться теми кустарниками, которые там были. Скорость движения была таковой, что даже горячие эстонские парни на нашем фоне показались бы спринтерами. Делали мы это осознанно, так как у медленно перемещающихся в сумерках габаритных силуэтов совершенно иное восприятие со стороны зрителя, нежели чем от тех силуэтов, которые двигаются со скоростью человека… Этот маленький и еще масса таких же не особо изощрённых приемов часто помогали нам. Рация молчала.
19:20
На половине пути, когда до стены дома оставалось не более пятнадцати метров мы внимательнейшим образом в потемках старались выловить движение, которое выдало бы противника или уловить на слух хоть какое-то шевеление, чтобы опознать врага. В этот момент практически полную тишину разорвал звук автоматной очереди. Послышался звон разбитого стекла. Рация зашипела, пошла команда второй группе на штурм. Кто, в кого стрелял в первые мгновения было непонятно. Мы взглянули друг на друга и кивнули головами синхронно. Это вряд ли в нас, так как дистанция и количество выстрелов в этом случае говорило бы за то, что мы бы это почуяли на себе без всяких сомнений…
В нас?
Нет…
Во второе мгновение это перестало быть для нас спорным моментом. В замедленном времени, как будто окунувшись в кисель, было видно как разлетаются осколки стекла в окне напротив нас и за ним сначала вспыхивают желто-белые огоньки… а потом всё это настигает звук. Вспышки медленно били практически в лицо, но ни пуль, ни их свиста ни я, ни, как потом подтвердил Толстый, даже рядом не почуяли. Очередь была из восьми выстрелов. Мы это умели считать на лету. На первой пуле в нас мы осознали, что это по нам. На второй пуле каждый из нас убедился, что напарник осознал это также хорошо, как и ты сам. На третьей пули, вылетевшей в нас, мы уже разлетались в разные стороны, потому оставшиеся пять, в уже обычном ускоренно-нормальном режиме просвистели мимо вполне уверенно. С обратной стороны дома также раздались выстрелы.
19:22
Начался штурм. Мы уже были под окнами, стиснув зубы от напряжения, держали под прицелами снизу фрамуги окон и надеялись, что оттуда не вылетит граната, так как укрыться здесь было негде… Фактически вместо группы прикрытия и засадных действий мы стали участниками штурма.
… чуть ранее с той стороны
Выгрузившись с машины, основная штурмовая группа осмотрела ворота, убедившись в отсутствии растяжек и мин, смогла без лишнего шума открыть калитку, у которой оказался простой засов, поднимаемый вверх лезвием ножа и вполне бесшумно вошла во двор. В это время на улицах и дворах тогда мало кто был, так как с 19:00 фактически вводился комендантский час. Свет в доме не включался. Сумерки уже сгущались, солнце скрылось за горизонтом. Аккуратно рассредоточившись перед входом, группа приготовилась к штурму… Выстрелы не застали группу врасплох, но тот факт, что они были направлены в другую сторону, несколько озадачили. Прозвучала команда “вперед” и первые в группе распахнули дверь. Андрей “Высота” стоял первым. Вторым был Саня, который уже вытащил чеку из гранаты, чтобы в случае подавляющего огня со стороны противника приобщить сей аргумент к общему делу. Следующая очередь раздалась уже в проём открывшейся двери. “Высота” и Саня успели уйти с линии огня. Перед броском гранаты, еще не разжав пальцы на спусковом рычаге, Саня дернулся к проему, чтобы оценить расположение стен и внутренних перегородок и отпрянул назад.
Дети!…
Рука сильнее сжала рычаг, теперь уже бесполезной гранаты. Остальная группа заняла позиции за углом здания, поливая огнём верхнюю часть проемов на высоте чуть выше человеческого роста, скорее для острастки, нежели чем с целью попасть.
Выходи, будешь жить!
В ответ полетели пули. Из-за спин детей, собранных в доме специально для прикрытия. В доме загорелся свет почти во всех комнатах.
19:24
С нашей стороны распахнулось окно и я приготовился открыть огонь. В темноте из окна по пояс высунулась фигура женщины в белом платке, благодаря которому она и была видна, закричала нам что-то про бараш… бераш… дети… Не знаю, увидела ли они мой кивок головы или же от безысходности не стала ждать, понимая, что обычный штурм обычной войсковой группы может оставить мало шансов выжить тем, кто оказался на пути, но через мгновение она исчезла и снова появилась в проеме, держа в руках ребенка лет трёх от роду, которого спустила на землю и за ним из окна посыпались остальные дети. Комната, из которой посыпались дети не была освещена,отсутствие света не позволяло видеть доподлинно кто именно выпрыгивает из окна. Под непрекращающейся пальбой с той стороны я пытался разглядеть каждого, чтобы не пропустить вместе с агнцами и того самого боевика или же гранату… Обычно пишут, что моментально вспотели пальцы, но в моём случае наоборот, высохшие губы, пальцы, горло, даже глаза резало от сухости и жара напряжения, в котором я пребывал, пытаясь распознать силуэты прыгавших из окна, при этом не выстрелить в дитя и не пропустить шакала.
Перед поступлением в спецназ мы проходили множество разных тестов, среди которых был один, когда надо было сидеть перед монитором и нажимать на клавишу номер один при появлении красного круга и клавишу номер два при появлении желтого квадрата, игнорируя все остальные сочетания фигур и цветов. Темп ускорялся, кто-то начинал нервничать и ошибаться. Я тогда не ошибся ни разу. Но тогда мне было всё равно — я просто начал воспринимать это как игру, отвлеченную и не имеющую значения. Успокоился и просто выжидал, держа в уме в зрительной памяти у себя перед глазами всего две нужные фигуры. Когда их образ совпадал с теми, что появлялись на экране, то просто нажимал одну из клавиш.
Здесь фигур было больше. Они были разные. И их почти не было видно. И вместо клавиш у меня был спусковой крючок автомата со снятым предохранителем, с патроном в патроннике. Крики детей, женщин, ор боевика, нашего командира, все это было сопутствующим задаче нажать вовремя спусковой крючок и не нажать его не вовремя.
Толстый переместился к углу здания. Где мы находимся вторая группа не знала, предполагая, что мы, как и планировалось, залегли на окраине участка. У нас были бронебойные 7Н22, которые мы называли “черноголовкой” для простоты опознания. Эти пули прошивали деревянные стены насквозь, что иногда играло нам на руку, а иногда совсем наоборот. Пользоваться ими надо было грамотно расставляя людей при штурме. В нашем случае, переместившись, мы попали в зону обстрела своей группы и не могли высунуться. Радиостанции, как обычно бывает, в этот самый момент, начали сбоить, фонить и передать сообщение о своей смене дислокации нам не удалось.
А я всё считал выпрыгивающих из окна детей. Вот девочка постарше остановилась, выпрыгнув и испуганно глядя на меня, протянула руки к окну, откуда ей передали закутанного в пеленки младенца. Я хотел верить, что это младенец, потому что знал, что это вполне могло быть и СВУ. Словно почуяв напряжение, мелкий, еще только коснувшись рук девочки заорал, рассеяв мои худшие ожидания.
19:25
Между нашими группами было существенное расстояние. Вся стена дома. Темнота. Дети выпрыгнули очень быстро, часть их добежала до конца участка и плача вернулась обратно, так как они не смогли перелезть через забор, а часть растворилась в ночи, куда именно я даже не понял. Они уже не плакали, смотрели в темноте, сверкая белками глаз, пытаясь понять, что им делать дальше. Обычные дети… Всего я насчитал полтора десятка. От грудничка до вполне подростков лет двенадцати. Считать было легко, так как каждого выпрыгивающего мне приходилось сопровождать стволом автомата, идентифицируя и оценивая его в уже почти сгустившейся тьме. В доме вырубился свет.
19:26
Вырубившийся свет лишил преимущества нашу штурмовую группу и, фактически почти ослепшие в одно мгновение, первая двойка начала отход от дверного проема. В этот момент очередь из дома, скорее всего также пущенная наугад прошила Андрею бок, зацепив ногу, бросившемуся на помощь Коляну. Саня успел вытянуть за угол Андрея. В этот момент раздался звон стекла на промежуточной стене между нашими группами.
19:27
Часть детей, оставшаяся в доме прыгала из другого окна. Вместе с ними прыгнул и боевик. Штурмовая группа, вернее, та часть, которая прикрывала первую двойку вела огонь через стену и дверной проем на уровне выше головы, а так как дом находился на склоне, то с нашей стороны это было как раз на уровне головы и чуток пониже. Нам приходилось пригибаться и “Толстый” уже без всякой станции орал “Свои! Не стрелять! Он ушёл!” Стрелять по боевику, который бежал среди детей он не решился. Та группа, которая держала дверь не видела, как выскочил наш клиент.
“Высота” — 300!
Не стреляй, свои!
Докричались…
19:28
Поняв это, мы рванули в погоню. Вдвоём. Нас увидели, идентифицировали и мы проскочили без последствий участок двора, который простреливался. Перепрыгнув махом через ограду, мы выскочили на улицу, где уже никого не было. Но по восточному обыкновению у своих домов уже высыпали обыватели, смотря на нас с испугом и интересом. Слегка освещенные лица светом из окон домов как фотокарточки откладывались у нас в памяти, когда мы смотрели на них, пробегая мимо, стараясь не пропустить ни малейшего подозрительного взгляда. Следы ног на земле казались нам едва различимыми и в потемках все менее видимыми. Нам повезло, то бежавший был в обуви с ребристой подошвой и его след выделялся на глинистой дороге, но терялся там, где грунт был плотно утрамбован колесами и ногами сотен прохожих.
Потеряли…?
Мгновения шли, утекая как кровь из раны.
У дома рядом с нами стояли мужчины, сжав губы, как статуи… и вдруг… вот, за спиной этих двух пожилых, низкорослых по сравнению с нами, уже с сединой в волосах — женщина, державшая на руках младенца, прижимая его с силой к себе широко открыла глаза и кивнула нам, как бы указывая путь. Мы, лишь замешкавшись и чудом уловив этот знак, кинулись в один из множества проулков. Попутно я вспомнил, что это, скорее всего ее младенца передавали на руки из окна.
Вот они… снова те самые следы на глинистой почве — нога поскользнулась и остался свежий след, который выдал человека, который бежал. Взрослый размер отличался от детской стопы и не давал возможности пойти по ложному следу. Уже пренебрегая осторожностью, мы прытью старались нагнать хотя бы так, чтобы увидеть силуэт, но увы. Минута всё решила. След оборвался у каменного сарая. Темный проем двери приглашающе был открыт, но тут уже мы притормозили и разойдясь по обе стороны от проема заранее, чтобы не попасть на траекторию выстрела, сдерживая дыхание, собрались на последний бросок. Прислушались. Тишина могла быть обманчивой. Только что оглушённые выстрелами, мы могли многое пропустить мимо ушей помимо своей воли. Нырять в темноту было почти сродни самоубийству, но азарт преследования и желание отомстить за ранение своего товарища и наказать подлость прикрывающуюся детьми, сыграли свою роль. Толстый дал очередь в проём, а я скользнул по нижнему сектору максимально открыв глаза…
Там было уже пусто. Вторая дверь скрипя на петлях, болталась полуоткрытой. Боевика там не было. Время было упущено.
19:35
Из сарая мы вышли настороже. Осознав, что вокруг могут быть и другие недруги, обратно к своей группе мы шли неспешно, оглядывая окрестности насколько это можно было сделать в сумерках. Радиостанция шипела и хрипела. Кто-то прорывался на соседних частотах. Наших позывных было почти не разобрать. Подав условный опознавательный знак, мы идентифицировавшись, соединились с группой.
Салют, Бэкет, как Высота?
Двухсотый Высота…
Трехсотый же
Двухсотый
Да не, я же слышал — трехсотый
Двухсотый, Диман… двухсотый.
В первое мгновение я думал переспросить еще раз, но не стал. Осознание того, что у нас первая потеря за всё время существание нового состава пришло быстро и утвердилось злостью и желанием вернуться к сараю, продолжив поиски… Толстый положил мне руку на плечо.
Найдём.
В небе закладывал дикий вираж Ми-26, хлопая лопастями по воздуху так, что казалось, он пытается не лететь а плыть в сгустившемся вечернем сумраке… Это был ближайший борт к нам в воздухе. Получив сигнал о раненом он всё ещё спешил на посадку, чтобы забрать “Высоту” и умчать в спасительную сень военного госпиталя, где творили чудеса наши доктора. Они могли сделать всё. Кроме как вернуть к жизни перемолотые легкие и сердце пулей со смещённым центром тяжести, вошедшей в бок, ровно между пластинами бронежилета.
Остальные два адреса отработали группы без всяких эксцессов. Взяли тепленькими, сонными, не успевшими схватить оружие. Детей там не было…
20:10
“Высота” был уже “запаян” в мешок. Он лежал в том самом Ми-26, который спешил, не зная, что уже не имеет смысла. Сейчас, распахнув заднюю рампу, эта махина стояла и ждала, никуда не спеша. Внутри нее и лежал “Высота”. Я сел рядом с ним, положил руку и почувствовал уходящее тепло еще час назад бывшего живым товарищем. Слез не было. Горечь душила, обида, досада, злость…
Андрея хоронили 1 сентября. Первый погибший из нас. Наша группа оставалась в Новогрозненском. Прилетели позже… На Николо-Архангельском свежий памятник и море цветов. Флаг ВДВ, где раньше служил Андрей. На памятнике значок “Вымпела”…
Шакал, прикрывшийся детьми даже не ведая, как ему повезло, пробегал еще пару месяцев.
И вот двадцать лет прошло. Могилы на Николо-Архангельском уже в пять рядов. Но до сих пор вспоминаю тот день. Пятнадцать пуль почти в упор. Пятнадцать детей среди хаоса и стрельбы. Первый наш погибший
Будь мы бесчеловечны и жестоки как наши враги, то Андрей был бы жив, а боевик бы не ушёл в тот день. Я долго размышлял над этим. Но был и остаюсь при том мнении, что если бы мы допустили смерть детей, спасая самих себя, то перестали бы отличаться от тех, с кем сражались. И смысл этой борьбы был бы потерян. И не только для нас. Он был бы потерян и для тех, ради кого мы сражались — простых мирных жителей. И многие из них снова бы ушли в леса. И нам снова бы пришлось начинать всё с начала.
Иногда в интернет-спорах я слышу (читаю): да давить их всех надо танками без разбора...
Ну да… Татары сжигали наши города, а мы, побеждая, брали их на службу. Французы жгли наши города и веси, а мы, придя в Париж, платили за еду без торга. Германцы уничтожали миллионами мирных жителей на протяжении всего своего вторжения, а мы, дойдя до Берлина, организовали питание для тех, кто остался и поверил нам. Наша страна побеждала силой и милосердием. Всегда. Благодаря милосердию мы и стали самой большой державой, в которую вошло множество народов, большинство из которых либо воевало с нами ранее, либо спасалось у нас от войны с другими. Мы научились побеждать оставаясь людьми и сохранить это свойство для нас важнее всего. Это значит сохранить самих себя. Даже если стреляют в упор.
первоисточник: https://samsebesam.ru/151-2/
