Всем привет! Да-да! Снова первый опыт. Сделал впервые роспись графитовой варёнки на радость себе и всем альтернативщикам 00х. Получилось вроде как не идеально, но зато есть к чему стремиться.Всем приятного просмотра и чумовой пятницы!
Спасибо подписчикам! Количество их растёт, а это значит, что я это делаю не зря и кому-то это нравится.
Фото готового рисунка.
Покойся с миром, прекрасный талантливый человек... 🙏
Всем привет!
Я обожаю группу Linkin Park. Не в её нынешней форме (об этом — ниже), а ту, которая смотрит на меня с задней стороны обложки их дебютного альбома. До сих пор помню, как больше 20 лет назад впервые вставил диск в домашний мультимедийный центр и услышал не только гитарный рифф, доводящий до сих пор до дрожи, но и прекрасный голос Майка Шиноды, открывающего композицию "Papercut":
Why does it feel like night today?
Почему мне кажется, что сегодня ночь?
Something in here's not right today.
Сегодня что-то не так, как всегда.
Why am I so uptight today?
Почему сегодня я такой встревоженный?
Paranoia's all I got left
Похоже, у меня паранойя.
Ребята из Hard Rock Brewery, варящие свою продукцию под звуки рока и хеви-метала, решили создать охмелённый лагер, который впоследствии получил название "Hybrid Theory". Суть такого интересного названия мне в своё время пояснял Михаил, один из представителей [на тот момент] пивоварни:
"Гибридная теория" — мой любимый альбом, периодически слушаю его. Название пива выросло из его стиля, так как это гибрид стилей."
Официальное же описание звучит менее драйвово:
"Крафтовый лагер с классической базой и сухим охмелением Mosaic/Citra. Сварен под звуки рок музыки в коллаборации пивоварен Hard Rock Brewery и KУЛИNAR Brewery"
Пару слов про этикетку. Да, схожесть с обложкой альбома приличная, и по этому поводу даже ходили обсуждения в околопивных чатах. Мол, стыдно копировать так в лоб. Михаил же отстаивал свою позицию:
"Я хотел, чтобы дизайнер внёс изменения, но при этом оставалась характерная отсылка к обложке этого альбома. Но когда он выдал результат, времени вносить какие-то правки уже не было, надо было срочно отдавать в печать."
Из весьма заметных расхождений этикетки на банке и обложки альбома: клякса с логотипом вместо флага; обрезанные крылья; наименование хмелей вместо оригинального буквенного орнамента.
Давайте переходить к дегустации.
Стиль: India Pale Lager.
Хмели: Magnum, Mittelfrüh, Mosaic, Citra.
Цена: 250/0,5.
ABV: 4,5% / OG: 11,0% / IBU: 35.
Состав: вода, солод, хмель, дрожжи.
Рейтинг Untappd: 3,97.
Аромат: яркие нотки цитрусовых, сочетающие цедру грейпфрута и кожуру мандарина.
Вкус: плотное тело, насыщающее рецепторы с первых глотков. Превалирование цитрусовых оттенков, в числе которых выделяются упомянутые мандарин с грейпфрутом при теневой поддержке лайма. На послевкусии, которое из-за доминирования фруктов удаётся уловить далеко не сразу, ощущается тонкая и лёгкая луговая цветочность. Она сглаживает перепады первоначальных оттенков и добавляет лагеру мягкости и объёмности.
Единственное, что смущает в этом всём вкусовом ансамбле – мыльный привкус, остающийся на рецепторах. Особенно это становится заметно в последней трети бокала. Возможно, это связано с одним из хмелей.
Поэтому вместо максимальной оценки данному лагеру поставлю 4,5 балла из 5. Естественно, 4 из них – за этикетку и 0,5 – за вкус.
И с одобрения @damanosobachka, которая в своих постах совмещает пиво и музыку, делюсь любимой композицией с альбома.
"My December" была вдохновлена пребыванием в путешествиях вдали от любимых людей. В 2001 году гитарист Брэд Дэлсон написал в чате группы: "Мне нравится эта песня. Она о возвращении домой."
К слову, "My December" увидела свет уже после выхода "Hybrid Theory" и была добавлена чуть позже в расширенное издание альбома.
Ну и напоследок несколько строк про нынешнюю форму Linkin Park. Мне не нравится. Вообще. Абсолютно. Я, разумеется, был в шоке, когда ушёл Честер. Переслушивал до дыр все альбомы по сотне раз за прошедшие 8 лет. И я честно и искренне дал шанс новой сборке "линков". Даже композиция "Emptiness Machine" мне пришлась по душе. Но когда вышел альбом "From Zero", расстроился, потому что потерялся вайб, ранее присущий группе. В LP не оказалось ничего, чтобы цепляло меня внутри, как это было не только с обожаемым мной "Meteora", но даже с "Minutes to Midnight" и "The Hunting Party". Это уже больше похоже на аллюзию к прекрасным группам "Guano Apes" и "Garbage", чем к чему-то самобытному.
Спасибо вам большое за внимание. Пейте только хорошие напитки и берегите себя!
Отец Варфоломей, всё ещё ощущая на губах сладковатый привкус пасхального кулича, шагал через поле, где крапива и лопухи пробивались сквозь ржавые остатки колхозной техники. Вчерашнее разговение давало о себе знать: голова гудела, а ряса прилипала к спине, но он шёл, как всегда, упрямо — крестясь на руины колокольни и бормоча: «Гребанные коммуняки…»
Двери храма, когда-то заколоченные наглухо, теперь висели на одной петле. Отец толкнул их плечом, и тяжёлый скрип железа слился с карканьем вороны, сорвавшейся с купола. Внутри пахло сыростью, ладаном и чем-то кислым — будто сама скорбь выдохнула здесь последний вздох.
У иконостаса, где когда-то сияли лики святых, теперь зияли чёрные провалы штукатурки. Но на грубо сколоченном столе горела свеча. Её свет выхватывал из темноты два силуэта: худого парня в растянутом свитере и мужчину в кожанке, чьё лицо пряталось под капюшоном. На столе лежал наган, буханка хлеба и бутылка «Белого орла» с двумя гранёными стаканами.
— Вы чёво тут удумали, хулиганы? — прогремел отец Варфоломей, стараясь придать голосу строгости, но сбился на хрип. — Праздник! А вы… водку, ствол… Марш отсюда!
Тот, в кожанке, медленно поднял голову. Его глаза блеснули, как лезвия.
— Не ори, поп. Я сам знаешь как орать умею.
Голос его звучал так, будто рваные ноты смешались с ржавчиной. Отец Варфоломей узнал его — Честер, тот самый, чьи песни годами выли из каждого подъезда. Рядом сидел Курт, вертя в пальцах патрон. Казалось, он вообще не замечает попа, будто читал невидимые строки на латунной гильзе.
— Ну что с вами делать, отроки грешные, — вздохнул отец, плюхнувшись на лавку. — Как говорится, спаси себя — и хватит с тебя.
Он потянулся к хлебу, но Честер резко придвинул бутылку:
— Хочешь присоединиться? Правила простые: три стакана, один патрон. Кто проиграет — тот… — он хмыкнул, — получит ответ на все вопросы.
Курт наконец поднял глаза. В них не было ни злобы, ни страха — только пустота, как в разбитом колоколе.
— Ты веришь, что Бог нас видит? — спросил он тихо, вкладывая патрон в барабан.
Отец Варфоломей перекрестился.
— Видит. Даже здесь. Особенно здесь.
Честер крутанул барабан, щёлкнул затвором и поставил наган между ними.
— Тогда пусть решит за нас.
Первый раунд.
Курт первым приложил ствол к виску. Его палец дрогнул на курке.
— Знаешь, поп, я всегда думал: смерть — это последний альбом. Тот, который ты пишешь, но никогда не выпустишь.
Щёлк. Пусто.
— А я думаю, — отец Варфоломей налил себе водки, но не пил, — что смерть — как исповедь. Не успеешь слова вымолвить — уже прощён.
Честер хрипло засмеялся:
— Твоя вера — как мой микрофон. Ты с ним на сцене исповедуешься,а прощения нет.
Он посмотрел на роспись в потолке, где угадывался лик Христа-Пантократора, и нажал курок.
Щёлк.
— Видишь? Даже Он не хочет меня забирать, — прошептал Честер.
Второй раунд.
Отец Варфоломей взял наган. Ствол холодом пронзил ладонь.
— Вы оба… как те пьяницы у храма. Кричите, что мир — дерьмо, а сами боитесь заглянуть в бездну.
— А ты не боишься? — Курт отломил хлеба, но не ел.
— Боюсь. Потому и верю.
Он выстрелил в потолок. Грохот эхом прокатился по сводам.
Клац...
— Холостой, — усмехнулся Честер. — Твой Бог экономит порох.
Финальный раунд.
Барабан остановился. Наган снова лежал между ними, уже как окончательный и последний аргумент.
— Почему вы здесь? — спросил отец, глядя на Курта.
— Чтобы найти тишину. А она только в одном месте.
— Тишина — не конец, — перебил поп. — Это… пауза. Как в твоих песнях. Ты же знаешь: после паузы всегда идёт кульминация.
Честер взял револьвер. Его голос дрогнул:
— А если кульминация уже была? Если всё, что после — фальшивые ноты?
Он прижал ствол к груди, прямо под микрофоном-кулоном.
Щёлк.
Тишина.
— Пусто, — прошептал отец Варфоломей. — Видишь?Чудо.
Честер уронил наган. Курт впервые улыбнулся — печально, как ребёнок, который понял, что монстры под кроватью были лишь тенями.
— Ладно, поп, — Честер встал, отряхивая пыль с кожанки. — Ты выиграл. Но это не конец.
— Конечно не конец, — отец перекрестил их обоих, небрежно, как бы между делом. — Конца не будет. Пока есть паузы… и те, кто их слушает.
Эпилог.
Утром сторожа нашли в храме пустую бутылку, огарок свечи и гильзу. А на стене, поверх граффити «God is on hiatus», кто-то вывел мелом:
«He is backstage».
И подпись: «Спасибо за паузу. — K. & C.»
Отец Варфоломей, слушая в своем кабинете запись «Smells Like Teen Spirit», усмехнулся. Вера, как и рок-н-ролл, начиналась с тишины перед первым аккордом.
One By One
The Blue Stones
....с музыкой веселей )
Отец Варфоломей, всё ещё ощущая на губах сладковатый привкус пасхального кулича, шагал через поле, где крапива и лопухи пробивались сквозь ржавые остатки колхозной техники. Вчерашнее разговение давало о себе знать: голова гудела, а ряса прилипала к спине, но он шёл, как всегда, упрямо — крестясь на руины колокольни и бормоча: «Гребанные коммуняки…»
Двери храма, когда-то заколоченные наглухо, теперь висели на одной петле. Отец толкнул их плечом, и тяжёлый скрип железа слился с карканьем вороны, сорвавшейся с купола. Внутри пахло сыростью, ладаном и чем-то кислым — будто сама скорбь выдохнула здесь последний вздох.
У иконостаса, где когда-то сияли лики святых, теперь зияли чёрные провалы штукатурки. Но на грубо сколоченном столе горела свеча. Её свет выхватывал из темноты два силуэта: худого парня в растянутом свитере и мужчину в кожанке, чьё лицо пряталось под капюшоном. На столе лежал наган, буханка хлеба и бутылка «Белого орла» с двумя гранёными стаканами.
— Вы чёво тут удумали, хулиганы? — прогремел отец Варфоломей, стараясь придать голосу строгости, но сбился на хрип. — Праздник! А вы… водку, ствол… Марш отсюда!
Тот, в кожанке, медленно поднял голову. Его глаза блеснули, как лезвия.
— Не ори, поп. Я сам знаешь как орать умею.
Голос его звучал так, будто рваные ноты смешались с ржавчиной. Отец Варфоломей узнал его — Честер, тот самый, чьи песни годами выли из каждого подъезда. Рядом сидел Курт, вертя в пальцах патрон. Казалось, он вообще не замечает попа, будто читал невидимые строки на латунной гильзе.
— Ну что с вами делать, отроки грешные, — вздохнул отец, плюхнувшись на лавку. — Как говорится, спаси себя — и хватит с тебя.
Он потянулся к хлебу, но Честер резко придвинул бутылку:
— Хочешь присоединиться? Правила простые: три стакана, один патрон. Кто проиграет — тот… — он хмыкнул, — получит ответ на все вопросы.
Курт наконец поднял глаза. В них не было ни злобы, ни страха — только пустота, как в разбитом колоколе.
— Ты веришь, что Бог нас видит? — спросил он тихо, вкладывая патрон в барабан.
Отец Варфоломей перекрестился.
— Видит. Даже здесь. Особенно здесь.
Честер крутанул барабан, щёлкнул затвором и поставил наган между ними.
— Тогда пусть решит за нас.
Первый раунд.
Курт первым приложил ствол к виску. Его палец дрогнул на курке.
— Знаешь, поп, я всегда думал: смерть — это последний альбом. Тот, который ты пишешь, но никогда не выпустишь.
Щёлк. Пусто.
— А я думаю, — отец Варфоломей налил себе водки, но не пил, — что смерть — как исповедь. Не успеешь слова вымолвить — уже прощён.
Честер хрипло засмеялся:
— Твоя вера — как мой микрофон. Ты с ним на сцене исповедуешься,а прощения нет.
Он посмотрел на роспись в потолке, где угадывался лик Христа-Пантократора, и нажал курок.
Щёлк.
— Видишь? Даже Он не хочет меня забирать, — прошептал Честер.
Второй раунд.
Отец Варфоломей взял наган. Ствол холодом пронзил ладонь.
— Вы оба… как те пьяницы у храма. Кричите, что мир — дерьмо, а сами боитесь заглянуть в бездну.
— А ты не боишься? — Курт отломил хлеба, но не ел.
— Боюсь. Потому и верю.
Он выстрелил в потолок. Грохот эхом прокатился по сводам.
Клац...
— Холостой, — усмехнулся Честер. — Твой Бог экономит порох.
Финальный раунд.
Барабан остановился. Наган снова лежал между ними, уже как окончательный и последний аргумент.
— Почему вы здесь? — спросил отец, глядя на Курта.
— Чтобы найти тишину. А она только в одном месте.
— Тишина — не конец, — перебил поп. — Это… пауза. Как в твоих песнях. Ты же знаешь: после паузы всегда идёт кульминация.
Честер взял револьвер. Его голос дрогнул:
— А если кульминация уже была? Если всё, что после — фальшивые ноты?
Он прижал ствол к груди, прямо под микрофоном-кулоном.
Щёлк.
Тишина.
— Пусто, — прошептал отец Варфоломей. — Видишь?Чудо.
Честер уронил наган. Курт впервые улыбнулся — печально, как ребёнок, который понял, что монстры под кроватью были лишь тенями.
— Ладно, поп, — Честер встал, отряхивая пыль с кожанки. — Ты выиграл. Но это не конец.
— Конечно не конец, — отец перекрестил их обоих, небрежно, как бы между делом. — Конца не будет. Пока есть паузы… и те, кто их слушает.
Эпилог.
Утром сторожа нашли в храме пустую бутылку, огарок свечи и гильзу. А на стене, поверх граффити «God is on hiatus», кто-то вывел мелом:
«He is backstage».
И подпись: «Спасибо за паузу. — K. & C.»
Отец Варфоломей, слушая в своем кабинете запись «Smells Like Teen Spirit», усмехнулся. Вера, как и рок-н-ролл, начиналась с тишины перед первым аккордом.
Случайно услышал в кафе знакомый голос Честера. Но понимаю что ни разу не слышал эту песню. Зашазамил и вот что мне выдало
Называется Dead by sunrise.
И они самые лучшие!!!!!
