Осень. Густые и серые облака заполнили небо. Бесконечные, мелкие капли дождя стекают по лобовому стеклу автомобиля, который несётся сквозь плотную пелену тумана, разбивая его ярким светом фар. От дождя на дороге появились большие лужи, но я не сбавляю скорость – рёв двигателя всё также разрывает тишину на мелкие кусочки, а из выхлопной трубы продолжают валить клубы густого, чёрного дыма. По левую сторону от автомобиля замерла картина бесконечного, туманного леса: голых берёз, маленьких зеленых ёлок и высоких тёмных дубов. По правую сторону от дороги раскинулись наши бескрайние, не имеющие начала и конца, русские поля, которые околдовывают своим видом и заставляют любоваться собой, и в этот момент, глядя на эти обширны поля ты чувствуешь внутреннее единство с природой, а в душе появляется огонёк, дающий надежду на завтрашний день. Нет таких слов и такой палитры красок, чтобы описать насколько прекрасно русское поле! Ах, Мое русское поле! Нет ничего лучше тебя! Ты мой источник жизни, и огня в моей душе!
Я бросаю взгляд на серые, окутанные туманом, поля и мою грудь обдает жаром. Я чувствую, как из глаз начинают литься слезы. Остановив машину, я какое -то время, смотрю на эти поля, и в голову начинают лезть воспоминания из детства: как мы с отцом, проезжаем по этой же дороге, и я вижу огромных, чёрных коров с большими белыми пятнами на груди, животе и голове. Они лениво ходят по летним, зеленым полям и щипают сочную траву.
- Ага – равнодушно отвечает отец на мои жизнерадостные крики, и мы также молча продолжаем ехать дальше, и я обязательно скажу отцу, если снова увижу корову.
Мы проезжали по этой дороге бесчисленное количество раз: вначале мы пересекали большой каменный мост, затем те самые поля с коровами и бесконечным лесом, а после большое кладбище с бессчетным количеством низких, металлических, чёрных оградок внутри которых стояли большие и маленькие кресты, или гранитные памятники с лицами умерших людей. Неподалёку от кладбища стояла небольшая, выкрашенная в бело-синие цвета, каменная церковь, на куполе, которой возвышался золотой крест. Наверное, внутри церковь была ещё красивее: её стены были покрыты фресками и мозаиками, которые изображали сцены из Библии, жизнь апостолов и прочих святых. Наверняка там был и алтарь, возле которого стоял бородатый батюшка с большим крестом на шеи и читающий молитвы, а на скамейках молча сидели старики и старушки. Я никогда не был в церкви, но мне представляется что всё было именно так. Проехав церковь и поднявшись на горку, перед нами раскинулись первые деревянные домики деревни Ручнево, где родился мой отец. Мы приезжали сюда постоянно: в дождливую, серую осень; в холодную, снежную зиму; в весеннюю распутицу, когда дорога представляла собой сплошное месиво из грязи и таявшего снега; и в жаркое, знойное лето, когда мелкие мошки так и хотят тебя укусить. Я никогда не любил сюда ездить – здесь было скучно и одиноко, отчего меня постоянно клонило в сон.
Прошло немало лет, и я опять еду той же дорогой в эту заброшенную деревню, но на этот раз один – отца больше нет. Я проезжаю мимо деревянных и полуразрушенных домов, где когда – то жили люди, которые своим упорным и непосильным трудом кормили города одной большой страны – да я говорю о колхозниках, если хотите можете называть их сельскими тружениками или земледельцами, или на современный манер – аграриями, но суть от этого не поменяется, считалось что именно они являются основой нашего государства, но оказалось иначе. Кто – то там наверху, где не слышно пения птиц, и куда не заглядывает солнечный свет, обитающие во мраке тёмных кабинетов, развалившись в кожаных креслах и одетые в красивые пиджаки, решили что хлеб людям не особо нужен, и молоко больше не нужно, не нужны овощи и фрукты, а нужны только деньги, и то не всем, а лишь небольшой группе людей и тогда… Собственно что случилось дальше можно прочесть в учебниках по истории.
Я проезжаю мимо новых двухэтажных домов и коттеджей, верхушки которых величественно возвышаются над высокими металлическими заборами. Это дома дачников - новых жителей «мёртвых» деревень. Дачники живут в этих деревнях с апреля по сентябрь, не дольше. Всё это время они валяются на матрасах и наслаждаются теплыми лучами летнего солнца, а их дети рассекают на великах по деревне или выгуливают мелких собак (шпицев, терьеров, чихуахуа и тд.). Некоторые дачники могут завести небольшой огород, на котором будут выращивать помидоры и огурцы, или же могут посадить несколько кустов малины или смородины, которые вскоре зарастут травой и крапивой; а вечером всё их семейство соберётся вместе и будет жарить шашлыки или сосиски, а стол будет заполнен пластиковыми тарелками с хлебом, овощами и тем самым знаменитым соусом (майонез, смешанный с кетчупом), пластиковые стаканчики будут наполнены соком – для детей, и алкоголем – для взрослых. И так будет продолжаться, изо дня в день, до самого сентября. В сентябре, когда отпуск у родителей подойдет к концу, а детям нужно будет идти в школу, все разъедутся по городам и снова наступит затишье.
Я подъезжаю к низенькой, слегка перекошенной бревенчатой избе. Выхожу из машины и направляюсь к дому. Я знаю, что дверь открыта, потому что хозяйка дома – моя бабушка, которая из – за острой боли в ногах перестала двигаться, её не запирает. Как только я перешагиваю порог дома в нос тут же врезается резкий и отвратительный запах мочи и говна.
«Опять ведро» - сказал я про себя и устало вздохнув, прохожу по длинному, обшарпанному коридору и направляюсь в комнату, где лежала моя бабушка, а точнее, то, что от нее осталось.
Бабушка представляла собой большой, наполненный жиром, кожаный, пахучий мешок, с бесчисленным количеством складок по всему телу, на верху которого болталась голова с короткими и седыми волосами, темными, похожими на пуговицы, глазами и маленьким носом, лицо было покрыто морщинами и бородавками.
- Привет бабуль – сказал я и выдавил из себя улыбку.
- Здравствуй, – прохрипела она – подойди я поцелую тебя.
«Вот чёрт!» - сказал я про себя и неохотно подойдя к её кровати подставил щёку к её губам.
Раскрыв свой беззубый рот, она медленно обслюнявила мою щеку, что считалось для неё, поцелуем.
- Как дела на работе? – хриплым голосом спросила она.
- Хорошо – коротко ответил я и потянулся к мокрой щеке, делая вид, будто бы решил её почесать, на самом же деле я принялся незаметно вытирать гадкие слюни.
Я взглянул на часы, было около одиннадцати часов дня – я не спал уже больше пятнадцати часов. Вернувшись с ночной смены, вместо того чтобы немного поспать, я выпил две кружки кофе и сел за руль, а теперь зевая и с мешками под глазами, я стою в душной и вонючей избе и вынужден любоваться полумертвой старухой, но ничего, я надеюсь, что медики уже скоро приедут и заберут её с собою. Я ещё какое-то время молча стою около неё, а затем решаю вынести наполненное испражнениями старухи, ржавое железное ведро. Я берусь за ручку ведра и чувствую, что она покрыта теплой жидкостью.
— Вот блять – как можно тише, прикусив губу произношу я, и не выпуская из руки влажную ручку ведра иду к выходу.
Сильно хлопнув дверью, я выхожу на улицу и направляюсь на задний двор, где находится деревянный, уличный туалет, куда я и выливаю наполненное мочой и с плавающим в ней говном, ведро. Потом наполнив ведро холодной водой и добавив туда немного хлорки, я оставляю его около туалета, а сам отойдя подальше, достаю сигарету. Затянувшись сигаретой, я чувствую во рту вкус крови и вытащив сигарету изо рта, обнаруживаю, что фильтр стал бурого цвета. Я сплевываю красную слюну.
«Сильно прикусил губу» - равнодушно замечаю я и снова заполняю лёгкие табачным дымом.
Когда не спишь уже больше пятнадцати часов, то такие мелочи, как прокусанная тобою губа и заполненный кровью рот – тебя уже не очень сильно тревожат. Твой уставший мозг думает лишь о собственном выживании. Он просит тебя немного поспать, всего пару часов, но вместо этого ты выпиваешь несколько кружек кофе, а затем включаешь в машине музыку и в непогоду несешься в глухую, заброшенную деревню, отлично. А потом, когда ты в сорок лет сляжешь с инфарктом или с инсультом, твой мозг тебе скажет: - «А помнишь, тот раз, когда ты предпочёл вместо здорового сна поехать в глушь и смотреть на ненавистную тобою, умирающую бабку? Это всё из – за той поездки, теперь наслаждайся последствиями, а я буду засыхать, превращаясь в маленький сухой комок».
Я заканчиваю курить, как раз в тот момент, когда за моей спиной слышится стук в окно. Я оборачиваюсь – это старуха подползла к окну и стучит в него. Я делаю последнюю затяжку, и бросаю окурок в лужу.
«Что еще нужно от меня этой ведьме» - думаю я, и иду обратно в дом.
- Свари мне макарон. – просит она, когда я захожу к ней в комнату.
Её просьба вызывает у меня гнев, я еле сдерживаюсь чтобы не схватить подушку и не придушить её. «Знала бы ты как я ненавижу тебя! Меня тошнит от твоего уродства! Вместо крепкого и здорового сна, я- полусонный мертвец с тёмными кругами под глазами, вынужден был приехать сюда – место, которое я ненавижу и которое хочу стереть из своей памяти, и исполнять твои проклятые пожелания! Я здесь только потому, что, обещал помогать отцу, но он умер! Умер раньше тебя! Ты угробила его! Почему ты не захотела остаться в больнице под присмотром врачей? Зачем было мучить моего отца, который постоянно ухаживал за тобой из – за сраного чувства долга, только потому что ты его мать! Пожалуйста умри, жалкое подобие человека!» - мысленно кричу на неё, и отправляюсь на кухню варить макароны.
«Держись, – говорю я себе, засыпая макароны в кипящую воду– тебе нужно только погрузить её в машину скорой помощи и всё, а потом ты забудешь о ней навсегда».
— Вот твои макароны – с еле скрываемой злостью в голосе говорю я и ставлю поднос с едой ей на кровать
- Спасибо внучок – кашляя отвечает старуха и начинает перемалывать макароны свои беззубым, чёрным ртом.
Я выхожу на улицу и достаю сигарету, но тут мой взгляд падает на стоявшую, возле туалета лопату и меня посещает мысль, о том, что нет ничего проще, как убить эту старуху и закопать её в сырой земле. Или можно просто задушить, а потом сжечь её тело вместе с туалетом. Я не пытаюсь выкинуть эту мысль из головы, она мне приятна. «Да это не плохая идея» - решаю я и на моем измученном лице появляется мрачная улыбка – «К тому же и свидетелей нет, все соседи разъехались по городам». Затем я выкуриваю сигарету, потом ещё одну. В голове вырисовывается момент, как я зажимаю подушкой лицо старухи и как она сопротивляется: крутится на диване, пытается отнять подушку, тогда я давлю сильнее и через какое -то время она перестаёт двигаться. От разыгравшегося воображения по телу пробегают мурашки, а в глазах появляется яркий огонь решимости. Выкурив последнюю сигарету, я быстрым шагом иду обратно в дом. Старуха, закончив есть поставила поднос на пол, и повернувшись на бок уснула. Я медленно накрываю ее голову одеялом, отчего она начинает шевелиться - видимо ей стало душно. Я крепко держу одной рукой конец одеяла, а другой – ищу подушку. «Ага вот она!» - радуюсь я и схватив обеими руками подушку, начинаю душить старуху.
На моём лице появляется злая усмешка, глаза пылают огнём, сердце с каждым мгновением начинает стучать всё быстрее и быстрее. Старуха, сообразив, что происходит, крутится на диване, как уж на сковороде и пытается освободиться. Мне нравятся её мучения, и я хочу, чтобы они продлились немного дольше, и потому я ослабляю хватку и убираю подушку в сторону. Старуха вылезает из-под одеяла, и я вижу её покрасневшее и перекошенное от ужаса лицо со слезами на глазах. Она начинает плакать. Я поглаживаю её седые волосы, а затем говорю:
- Хочешь попить? – и не дожидаясь ответа я заливаю в её беззубый рот полный стакан воды, отчего она начинает закашливаться.
Я смотрю в её темные, полные страха, глаза и чувствую прилив энергии и бодрости.
- Внучок… – жалобно произносит она – внучок…
Я закрываю ладонью её рот и не даю ей продолжить. Обильный поток слёз течет с её глаз, отчего моя ладонь становится такой же влажной, как и тогда, когда я выносил ведро с её испражнениями. Это воспоминание приводит меня в бешенство, и я ударяю своей ладонью по её щеке, на которой остаётся розовый отпечаток моей ладони. Потом бью ещё раз и ещё – на моем лице появляется улыбка, и я начинаю смеяться. Так продолжается какое – то время, пока мои ладони не начинают болеть и тогда я останавливаюсь.
- Ладно пора заканчивать – говорю я, и потирая ладони беру в руки подушку.
Она сопротивляется: крутит головой и пытается отнять у меня подушку и даже несколько раз царапает мою руку. Меня это злит, и я бью кулаком в её маленький острый нос, который тут же немного сдвигается на бок. Старуха хватается за свой кривой нос, из которого ручьем льётся алая кровь, заливая её морщинистые руки и вонючее одеяло. Я накрываю ее голову подушкой и начинаю давить. Я слышу её стоны и попытки позвать на помощь, она пытается отобрать подушку, но её попытки тщетны - я намерен завершить эту игру и потому напираю сильнее. Наконец она перестала шевелиться, и тогда я откидываю, испачканную в крови подушку в сторону. Её лицо наполнилось кровью, а в глазах застыл ужас медленной смерти.
Я хватаю её за толстые ноги и тащу по полу: прохожу дверной проем, но голова старухи цепляется за угол двери, полный злости я дёргаю её за ноги и на её щеке появляется продолговатый порез из которого широкой струёй бежит кровь, но тело наконец пролезает и я дальше тащу его по коридору, оставляя за собой широкую, кровавую дорожку тёмно-красного цвета. Дотащив этот морщинистый мешок жира до туалета, и кинув его лицом в грязь, я иду за бензином. Зелёная канистра с бензином уже стоит около туалета, когда я беру мёртвое тело старухи и пытаюсь засунуть его ногами вперёд в дыру туалета, но ничего не выходит и тогда я решаю начать с головы. Схватив её за шею, я опускаю седую голову внутрь ямы, затем я обхватываю её расплывшееся от жира тело, руками и задираю к верху, из – за чего, оголяется ее толстая, волосатая задница, на которую натянуты розовые в цветочек, немного испачканные в дерьме, трусы, отчего меня начинает тошнить и я извергаю поток рвотной массы, который накрывает весь туалет и тело старухи.
— Старая дрянь! – кричу я, и вытираю свои розовые губы от остатков рвоты, затем я встаю ногами на задницу старухи и начинаю резкими ударами ног постепенно проталкивать её вниз. Спустя десять минут - тело вошло почти полностью, только жирная задница всё еще торчала снаружи. Я вспоминаю о лопате. Схватив лопату и засунув черенок в потрескавшуюся, между ягодицами её огромной задницы волосатую щель я начинаю пытаться пропихнуть её оставшуюся часть тела – рывок! еще раз! Ещё! Да получилось! Всё ее тело оказалось внутри ямы. Я оставляю окровавленный черенок лопаты в её кровоточащей заднице.
«Славный анальчик, не правда ли, бабуля?» - с ухмылкой на лице думаю я и закрываю дверцу туалета.
Я беру канистру с бензином и заливаю ей весь туалет, который благодаря одной искре от зажигалки, тут же превращается в огромный двухметровый, бурно пылающий костёр. Я стою совсем близко к костру и чувствую, как огненные языки пламени обжигают моё счастливое лицо.
