Международное право

Право приоритета не равно праву перекрыть своими телами всю ширину тротуара. Тем более нельзя перекрывать участникам встречного движения, а также участникам попутного движения.

Пример права приоритета с пешеходом - это пешеход на пешеходном переходе. Пешеход начал маневр, вам обязаны дать его закончить. Право приоритета не дает пешехода права лишать других участников движения права на передвижение.

4.6. Выйдя на проезжую часть (трамвайные пути), пешеходы не должны задерживаться или останавливаться, если это не связано с обеспечением безопасности движения.

Мое любимое про самокатчиков:

24.3. Движение велосипедистов в возрасте от 7 до 14 лет и лиц, использующих для передвижения средства индивидуальной мобильности, в возрасте от 7 до 14 лет должно осуществляться только по тротуарам, пешеходным, велосипедным и велопешеходным дорожкам, а также в пределах пешеходных зон.

Отчасти поэтому, когда знакомый зарядил несколько миллионов за то, чтобы просто прислать информацию, я был категорически против. Потому что понимал, что это серьёзный удар по бюджету без гарантий, что мне это поможет.

Я уже был готов принять, что тюрьма – это моя новая жизнь, если бы знал, что семья в безопасности. Мне было бы проще примириться с этим. Все время думал: «нахера я попёрся в эту миграционную службу? Одним неверным шагом поставил под удар не только своё будущее, но и будущее своей семьи!». Я чувствовал сильную вину за это, свою ответственность за то, что происходит.

Забегая вперёд, решение моего вопроса потребовало больших денег, больших ресурсов. Реально больших. И жена не стала мне говорить, насколько. Она общалась с аргентинскими адвокатами, и сама приняла решение. Я понимал, что пытать я её не могу, потому что у меня и так связь с ней очень-очень тонкая, через два телефона. И уже бывало, что она прекращала разговор со мной и просто клала трубку. И если я начну ее расспрашивать, она может и в этот раз просто оборвать общение. Поэтому я даже не знал, в какой ущерб мне встала эта ситуация до того самого момента, как вышел. Решение приняла жена.

Первым моим полноценным днём в тюрьме была суббота. По выходным в тюрьме активности меньше, потому что нет посещений. В распорядке дня отличий между буднями и выходными не было. Как и всегда, в 7.30 нас разбудили криком «листа» - перепись, после этого все вернулись в камеры. Но двери уже не заперли, оставили открытыми. Можно было из одной камеры перейти в другую, ну, или остаться в смежном помещении, где были телевизор и стол.

Поскольку в выходные ко мне никто не мог прийти и принести что-то, я остался почти без вещей. Спасибо Чарли, который нашел мне какую-то одежду на первые дни. Он же поделился со мной пастой, правда, без зубной щетки. Геля для душа у меня тоже не было, его заключенным не выдавали.

Но я понимал, что очень важно в таких условиях соблюдать гигиену – нет возможности менять одежду часто, и нужно быть в порядке, чтобы еще и это не влияло на психологическое состояние.

И тогда я отправился в душевую – старое помещение, с фаянсовыми раковинами со сколами, с закрепленными вдоль стен кранами с распылителями...

Было во всем этом что-то советское, из детства – напоминало то ли школьную душевую в спортзале, то ли больничную. Там не было грязно, но и чистота тоже не ощущалась. Посмотрев внимательно по сторонам, я нашел огрызок хозяйственного мыла. Им мне и пришлось мыться ближайшие два дня, используя его и как гель для душа, и как шампунь. Зубы почистил пальцем.

По правилам тюрьмы, ограничений на водные процедуры не было – можно было приходить сюда хоть по нескольку раз в день. Но была другая сложность – горячую воду давали не всегда. Наступала осень, и принимать холодный душ хотел не каждый, поэтому здесь почти всегда было свободно.

Но меня это не остановило, я понимал, что важнее соблюдать чистоту, поэтому мылся регулярно. Другие заключенные даже приходили посмотреть на «закаленного русского».

Через полчаса после подъема и переклички нам принесли завтрак. Теплое мате в большом бидоне и булочки. Подавали все в посуде из пенопласта – мягковатой, с толстыми стенками. Я плохо помнил вчерашний ужин, мне показалось, что он был совсем безвкусным. Думал, что и на завтрак принесут какую-то невнятную баланду. Оказалось же, что в аргентинских тюрьмах кормят не так и плохо, хотя, какой-то из заключенных и пожаловался на то, что вот, мол, в тюрьмах Буэнос-Айреса еда намного вкуснее…

Я не знаю, чем кормят в российских тюрьмах, но здесь нам давали вполне человеческую еду. На обед (он был в 12.00), как правило, была паста или лазанья, иногда давали стейки или запеченную курицу. В 17.00 полдник – давали то же, что и на завтрак, мате и булочки. Ужин, который проходил в 19.00, как правило, был похож на обед.

Раздавали еду по специальному алгоритму. Еду приносили в больших кастрюлях и оставляли в маленьком коридоре, сразу за входной дверью в тюремный блок. Там уже эти кастрюли забирали сами заключенные – двое, или трое человек, - и раскладывали еду по тарелкам, для остальных.

Поначалу я боялся, что время в тюрьме будет тянуться бесконечно. Заняться особо нечем – язык я знал плохо, не мог ни читать, ни поговорить с кем-нибудь. Но оказалось наоборот – первый день пролетел очень быстро. Вот, казалось бы, только проснулись, позавтракали, а вскоре уже пришел вечер. Постоянно было ощущение сонливости, полная расслабленность.

Ходили слухи, что в тюремную еду добавляли транквилизаторы. Думаю, так оно и было – площадь камер ограничена, а людей много. Чтобы было меньше конфликтов, наверняка, нам подмешивали какое-то успокоительное.

Вечером после ужина я сидел в камере и пытался не заснуть – если бы лег сейчас, ночью наверняка бы проснулся и мучался до утра. Внезапно, я заметил какое-то движение в камерах. Заключенные вставали и, как будто сговорившись, неторопясь вставали в круг. Что происходит, что они делают?

Я заметил, что у каждого в руках была маленькая книжечка. В тюрьму нельзя было проносить ни книги, ни журналы. Разрешалось только взять карманную Библию. Это были они – потрепанные Псалтири, с которыми мои сокамерники, собравшись посреди комнаты с тусклым освещением, стали в круг…

Продолжение следует...

На моей металлической кровати был какой-то матрац. Старый, грязный. И одеяло – грубая-грубая шерсть, как валенки. Очень жёсткое. Грязное, с дырками. Чарли нашёл мне ещё одно одеяло. Я использовал в качестве подушки, обернув вокруг него свою куртку изнанкой наружу, чтобы можно было положить на него голову.

Время было около десяти вечера. Пришли полицейские с криками «Листа-листа!», что означает «перепись». Все заключенные собираются в камере, обе решетчатые двери закрывают. Затем, открывают одну, и выпускают всех в зал, где нужно построиться в шеренге. Идет перекличка, заключенные, кого отметили, могут вернуться в камеру. Так проходит тюремная перепись, два раза в день.

Я вернулся в камеру и Чарли попытался со мной заговорить. Быстро понял, что я плохо понимаю по-испански и старался говорить коротко, заменяя отдельные слова жестами. Рассказал мне, за что сидит. Он фармацевт, и по отдельным словам я понял, что у него произошёл конфликт с арендатором, который не платил деньги за жильё. Чарли его ударил, тот написал заявление в полицию и Чарли задержали.

Рассказал и про своих собак, у него пара ротвейлеров. Одного назвал Калинка, потому что очень любит русскую песню «Калинка-малинка».

Когда день закончился и все разбрелись по койкам, Чарли указал мне на трех персонажей. Это – старшие в нашей камере. Один из них большой афроамериканец. Плохо помню имена с того времени. Ещё один по виду такой… неоднократно судимый. А последний был из тех невыразительных людей, кого сложно отнести к какой-либо категории. Обычно такие бывают довольно опасными – их трудно запомнить.

Как только я прилег на койку, сразу провалился в сон. Всю ночь мне виделись какие-то яркие образы, персонажи, события. Я ничего не запомнил, но когда проснулся, подумал, что мои сны ночью были намного красивее, чем реальность, которая меня окружала. До тюрьмы не помню, когда последний раз видел сны, и сейчас снова перестал их видеть. А там, начиная с первой ночи, мне виделись люди, события – как альтернативная жизнь, которую проживал во сне.

В камерах были окна. Маленькие, как в подвалах. Местами стёкла разбиты. Снаружи решётка. Я очень боялся заболеть, потому что не понимал, как в тюрьме лечиться. Конец апреля, в Аргентине это осень. По ночам из окон сквозило, было холодно. Иногда ветер задувал прямо в камеру…

Продолжение следует...

А через несколько часов меня отправили в тюрьму. В наручниках, в антиковидной маске меня завели в специальное помещение. А я отдал им вещи: ремень, шнурки, цепочку с крестиком…

Забегая вперёд, это оказалась не совсем тюрьма, а как бы перевалочный пункт – что-то между нашими СИЗО и ИВС. Два в одном. То есть, здесь находятся и люди, которые задержаны за мелкие нарушения на 15-30 дней, и те, кто проходит по тяжёлым статьям.

Помещение, где я оказался, разделено на секторы. Каждый из секторов делится на четыре блока, а блоки, в свою очередь, на четыре зала. Один зал, метров в двадцать пять, заставлен восемью двухъярусными кроватями. Металлическими, без постельного белья, без всего. Во втором, тоже метров двадцати пяти размером, стоит уже десять двухъярусных кроватей. Между залами маленькая смежная площадь, метров в шесть – там стол, а вместо стульев перевёрнутые вёдра. Грязные полы и старый ламповый телевизор у стены. Это – общее помещение. Здесь можно проводить какое-то время в течение дня, смотреть телевизор, играть в вырезанные из пачек сигарет карты, или в домино, вырезанное из пенопластовых тарелок. На ночь эти два зала и столовая закрываются.

Подъём в тюрьме в 7 утра, в 22 – отбой. Когда камеры открываются, всех выводят на перепись и утренний туалет. Каждое утро и вечер идёт перекличка, затем свободное время, в течении которого люди либо спят, либо общаются между собой.

В первый день, когда я сюда попал, у меня не было с собой ничего. Ни вещей, ни еды, ни умывальных каких-то принадлежностей. Это был вечер пятницы, примерно восемь часов, может, позже. Время ужина уже прошло. Но кто-то из заключённых принёс мне запасы – пластиковую тарелку с вилкой, какую-то еду непонятную, невкусную. Но я не ел целый день – до прихода полиции не успел, а потом не было возможности. Так что пришлось проглотить это всё, чтобы хоть чем-то заполнить желудок.

В тот же вечер я снова начал курить. До этого не курил 11 лет. Стрельнул у заключённых сигареты, пока вокруг меня собиралась толпа. Они пытались расспросить, кто я и откуда. Но общаться было тяжело – все говорили на испанском, а я объяснялся жестами и отдельными фразами…

Продолжение следует