Свет в вагонах погас, мотор стих. Внезапная тишина окружила Седкина, и в ней он услышал звуки шагов. Запахло штрафом в размере пары окладов за проникновение на закрытую территорию, а то и выговором на работе с занесением в трудовую, и Игоря прошиб холодный пот. Каждый негромкий стук подошвы о гранитный пол казался артиллерийским выстрелом. Слесарь засуетился, заметался и лег обратно на пол, переждать незамеченным, пока поезд вернется на маршрут: судя по времени, поезда еще ходили и метро не закрыто. Приближающийся крикнул басом:
– Почему стоим? Машинистка нас слышит? С ней все в порядке?
– Не пойму, – проговорил кто-то снаружи, очень близко, отчего Игорь распластался по полу и прижался к стенке вагона. – Не реагирует. Заклинило что-то.
– Пассажиров в вагоне нет? – на этих словах Игорь вжался в пол у сидения еще сильнее.
– Нету, я смотрел. Вытаскиваем ее?
– А что еще делать, только побыстрее, не будем поток задерживать, за ней еще несколько составов. Наушники надевай.
– О, а я не взял. А что, прям обязательно?
– Эх, Боря, луковое горе, первая смена, что ли? Тэбэ есть тэбэ. Ну давай за ними.
Шаги стали удаляться. За инструментом, сообразил Игорь. Машинистка потеряла сознание и не может выйти сама. И никого не собираются задерживать. Значит, инструментом быстро вскроют дверь, в кабину зайдет другой человек и либо поведет поезд по маршруту, где можно смешаться с пассажирами, либо отведет в отстойник, а там уже сунуть машинисту мятую трёшку, и тот выведет коридорами наружу. С глазу на глаз проще договориться, чем с компанией. Варианты “договоров” окружали слесаря давно и повсюду: в ПТУ, на работе, в обычной жизни – когда нужно было “достать” дефицит, или получить “на лапу”, или упростить сдачу экзамена. В этой стихии Игорю было комфортно и понятно, от этой понятности ближайшего будущего становилось спокойнее.
Игорь высунулся, но увидел какое-то движение рядом. Похоже, у вагона стоял бас и ждал. Седкин тихонько подполз к скамейке, поднял сиденье и залез в ящик под ним. Ящик на удивление оказался пустым, хотя Игорь думал, что там должно лежать хоть что-нибудь, или запасная деталь, или аптечка. Темнота, негромкий низкочастотный гул, несколько минут неподвижности – и невыспавшегося слесаря сморило. Ему привиделись паровоз, и огромный машинист в старомодной форме, кепке и с огромными усами, завитыми вверх. Машинист сидел верхом на паровозе, добродушно посмеивался из-за столба дыма и дергал веревку гудка. Гудок стал громче и напряженнее, становясь сигналом воздушной тревоги. Машинист встал во весь рост на паровозе и стал тревожно рассматривать небо: не появились ли враги.
Что за враги в небе – непонятно, Германия давно разбита, а бандиты обитали только на земле, в тёмных переулках и в прокуренных кабаках. Но Игорь заволновался, тоже попытался встать, и больно ударился головой, прогнав остатки сна. Рёв сирены не стихал. Он начинался на высоких, почти неслышных нотах, неспешно понижался до утробного гула и опять полз сверху вниз, забивался в уши, дрожал под одеждой, выталкивал из уютного ящика.
Загрохотало. Игорь откинул сидение изнутри, но что-то тут же с силой захлопнуло крышку обратно. Игорь забился рыбой на песке, пытаясь выбраться. Не хватало воздуха. Ящик трясло, скрежетал и гудел металл, бились стёкла, трещало дерево. Ящик под сидением, где лежал слесарь, ломался и гнулся внутрь, сдирая кожу и оставляя синяки. Неужели авария? Вагон будто сжимало огромной рукой ослепленного Циклопа, который распознал Одиссея под овечьей шкурой и громко радовался скорому возмездию. Обломки дерева и металла давили со всех сторон, блокировали движения, сжимали ребра, мешали дышать. Где-то очень близко закричали. Седкин почувствовал жидкость на руках, шее, лице, узнал запах крови и заорал, присоединяясь к жуткому ансамблю людей и сирены. С криком выдавился последний воздух из легких, перед глазами поплыли разноцветные пятна, и Игорь отключился.
Когда Седкин пришел в себя, ящика не было. Он лежал на спине на жестком холодном полу, одежда его была заляпана уже высохшей, побуревшей кровью. Вокруг кричали и громко топали люди в белых халатах, похожие на врачей, между ними неспешно ходили другие, в серых костюмах, один из них говорил по телефону на стене в дальнем углу. На краю платформы валялось битое стекло, крашеные изломанные доски узнаваемого цвета. Неподалеку на носилках одиноко лежал человек в форме метрополитеновца и истекал кровью, лежал странно и противоестественно, но потом Игорь понял: части тела в одежде сложили вперемешку с кусками мяса и кожи. Его замутило. Один из “врачей” бросил что-то еще на носилки, их накрыли простыней, сразу пропитавшейся кровью, и унесли. “Машинистка?” – подумал Игорь. Над ним склонился человек в сером костюме с унылым лицом, искусанными губами и паспортом Игоря в руках.
– Проснулись, значит, товарищ Седкин. Моя фамилия Сергеев. Особый отдел метрополитена имени Владимира Ильича Ленина. Вы стали свидетелем… – он помолчал, подбирая слова, – ужасной трагедии. Что-нибудь помните?
Игорь покачал головой. Он еле мог шевелить губами, все тело болело, будто его избили, под языком шатались несколько зубов.
– Авария… в нас врезался поезд, да? Я уснул в ночном вагоне… Машинистка… У неё приступ был, что ли… Это не она… ее… на носилках? Но я… почему я жив? Что случилось?
Седкин пытался разглядеть в Сергееве ответы на вопросы, но тот просто жевал губы и разглядывал слесаря. Наконец, он заговорил.
– Машинистке не так повезло, как вам. Вы, можно сказать, сегодня заново родились. – Сергеев неприятно, одним ртом, улыбнулся довольный шуткой. – Прощайте, товарищ Седкин. Вас отвезут в больницу. Больше не засыпайте в метро.
Причастие к тайне будоражило, и этот зуд было невозможно унять. Через пару недель Седкин с еще не прошедшими синяками, в форме сотрудника метро не по размеру и с чужим пропуском на груди уверенно шел по подземным коридорам, запоминая повороты. При немногих случайных встречах с работниками он неопределенно кивал и прятал лицо под козырьком кепки, удивляясь, что на него не обращают внимания занятые своими делами или разговорами люди. В новостях ничего не было про аварию и гибель машинистки. Ореол легкого героизма окутывал Седкина, который в мечтах шел возлагать свежие цветы на могилу неизвестной работницы подземки. Игорь твердо решил вернуться на место аварии, может, поговорить с кем-то на станции, может, даже найти виновного в трагедии, в смерти невинной женщины. Хотя бы узнать ее имя. Но после несчастного случая сотрудники намного тщательнее осматривали вагоны на конечных станциях всех линий, и повторить проникновение в депо с конечной уже не получалось.
– Найду дежурного по станции, может, машиниста, и хорошенько расспрошу. Если что, совру, что из газеты, – говорил Седкин самому себе. Он разболтал в рюмочной метростроевца, узнал, где служебный вход в не очень-то и секретную станцию “Старт коммунистов”, даже стащил пропуск болтуна. С пропуском оказалось очень легко пройти в раздевалку мимо зевающей охраны. И вот он уже около получаса отсчитывал шаги под землей, по тоннелям поездов, служебным проходам и тупикам, слегка мучаясь совестью, что пьянице может влететь, если его раскроют.
Станцию “Старт коммунистов” Игорь узнал сразу, как только открыл очередную неприметную дверь. Она была все так же слабо освещена и безлюдна. У станции не было лестниц или эскалаторов для выхода в город, только несколько небольших дверей рядом с той, через которую он вошел. Слесарь стал осматриваться, чтобы понять, где может сидеть дежурный, и тут увидел на платформе, на скамье, небольшую фотокарточку в рамке, разрезанную траурной ленточкой. Рядом лежал цветок. Сердце чуть дернуло. Как завороженный, Игорь шагал к фотографии, уже зная, что это будет женский портрет. Он некоторое время смотрел на улыбающееся незнакомое приятное лицо. Потом вспомнил, в каком виде машинистку унесли со станции, и прослезился. Игорь подумал, что на обороте карточки может быть написано имя, и потянулся к ней, чтобы исполнить последний романтический долг и попробовать отыскать могилу, когда услышал шум со стороны дверей. Голоса и шаги приближались, судя по звуку – шла большая группа людей. К такой встрече Седкин был не готов. Когда дверь открылась, он успел отбежать.
Стоя за колонной, Игорь слушал, как колотится его сердце, заглушая громыхание чужих ног. Когда шаги затихли, Игорь осторожно выглянул и увидел очень странную процессию в больших противошумных наушниках. Трое в белых халатах стояли около дюжины обнаженных женщин и мужчин в ошейниках с лампочками. Голые из-за своих ошейников были похожи на рабов, как их рисовали в учебниках и показывали в кино, но все спокойно стояли, никто не пытался сбежать. Один из “халатов” носил очки, другой был лысым, третий выглядел заметно старше и держал планшет с пачкой бумаги. Он остановился у края платформы, повернулся и махнул рукой ближайшей женщине, та сняла наушники.
– Товарищ Володарская, вы готовы? Во имя Родины, возможно, придется принести в жертву свое будущее! – Та кивнула. Лысый пару секунд изучал индикацию лампочек, что-то удовлетворенно пробурчал и снял с нее ошейник. Женщина улыбнулась “халатам”, помахала остальным и спустилась на рельсы. Человек с планшетом достал секундомер. Остальные стояли у края платформы, почти спиной к Игорю, и он высунулся подальше, чтобы разглядеть все получше. Лысый достал секундомер и смотрел на него, все смотрели на лысого.
И тут женщина увидела Игоря. Ее глаза удивленно расширились, она собралась что-то сказать и стала поднимать руку, но не успела.
– Раз! Москва фазировочная! – крикнул лысый. Женщина дернулась, рот ее закрылся, лицо расслабилось. Она перевела взгляд вперед, чуть покачивая головой. Затем опустилась на четвереньки, медленно растопырила руки и ноги и уперлась ими в рельсы. Человек с планшетом что-то записал.
– Два! Электрификация света!
Женщина опустила голову и замерла.
– Три! Контактный вперед!
Свет замигал по всей станции, наблюдающие сделали пару шагов назад. Зазвучала оглушительная сирена, как тогда, ночью, только тон не понижался, а наоборот, повышался от басов до дискантов, переходя в свист и резко начиная новое движение с низких нот, и Игорь зажал уши. Мышцы обнаженной напряглись и заходили буграми под кожей. Рот ее был открыт, лицо исказилось, но крика за сиреной не было слышно. Женщина раздувалась, ее били судороги, она изгибалась будто от ударов током, но продолжала касаться рельс. Тело темнело – становилось желтым и коричневым. Удлинившиеся пальцы ухватились за рельсы, побелев. Задергалась спина, полезли наружу, вверх, ребра, расползающиеся костяным зонтом, который обволакивал свою хозяйку, а она все расширялась и расширялась, приобретая форму параллелепипеда. На лезущем вперед огромном темени из-под волос выступило стекло, задавая очертания кабины; такие же стекла вылезали на боках, демонстрируя жуткую начинку – кожа обтягивала внутреннее убранство. Об рельсы зазвенел металл.
Наконец, свет перестал мигать и наступила тишина. Там, где еще недавно был человек, Игорь увидел новенький самоходный вагон с кабиной. Люди в наушниках кивали друг другу, человек с планшетом записывал новые данные, сверяясь с секундомером. Обнаженные переглядывались и переступали с ноги на ногу.
Игорь глубоко вдохнул и с легким свистом выдохнул, упав на колени. В его глазах потемнело и полетели серебряные мушки. Он вспомнил, как металл и дерево обнимали его тело полмесяца назад, и его стошнило. А через несколько секунд, когда зрение вернулось, люди молча стояли лицом к нему, и один из обнаженных мужчин указывал рукой на Игоря, держа наушники в другой руке. Игорь, не до конца отдавая себе отчет в том, что делает, встал, вытер слюни со рта рукавом, поднялся и спросил:
– Она же сейчас под вагоном, да?
Все-таки он плохо запомнил дорогу, а незнакомые двери все одинаковы, особенно когда за тобой бегут несколько кричащих голых человек, и Игорь заблудился. Он старался не сбавлять ходу, запертых дверей ему не попадалось, поэтому уже минут через десять Игорь бежал по давно заброшенным коридорам. В углах под потолком хлопьями висела паутина, где-то через дыры в стенах торчали траурными букетами пучки проводов. Скрипучие двери с осыпающейся краской, стеклянное крошево под ногами. Наконец, Игорь рванул очередную дверь и выскочил в огромный темный зал с высокими потолками. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел это.
Искореженные вагоны лежали разномастными грудами. Новенькие, с выбитыми стеклами. Древние модели, покрытые ржавчиной и плесенью. Бесформенные рамы без обшивки. Оторванные доски, кожезаменитель. И повсюду валялись колесные пары. Зал уходил в темноту, скрывая свои полные размеры, и там, на границе света и тьмы, лежали другие вагоны, бракованные, с ошибками перевоплощения: с огромной ногой вместо борта, с челюстью и зубами на фронтальной части, с торчащими из колёс руками, с какой-то крыши клочьями свисали огромные куски кожи с длинными плотными волосами. А вдалеке на горе металлолома, подсвеченный мигающим “желудем”, возвышался силуэт вагона, из которого торчал позвоночник с черепом и двумя костяными плетьми рук.
Зуд постигать новое исчез раз и навсегда. Игорь сидел у входа, уткнув голову в локти и колени, так что торчали только глаза, и разглядывал жуткое кладбище. Он пытался вспомнить какие-нибудь молитвы, слышанные им в детстве от бабки, но не мог. Через какое-то время дверь за его спиной проскрипела неприятный мотив, хлопнула. Игорь даже не повернулся. Вошедший откашлялся.
– Если погибший машинист успевает морфировать в человека полностью, то тело хоронят на Ваганьковском. Здесь только гибриды, – Сергеев все в том же сером костюме и с тем же унылым лицом стоял около двери. – Мне казалось, вы меня досконально поняли: вам нечего здесь делать. Но сегодня вы увидели слишком много: трансформацию, кладбище… Если вы умный человек, то должны понимать: Андрееву убили именно вы. И вы не свидетель, а непосредственный участник того чрезвычайного происшествия.
Игорь молчал. Сергеев тоже помолчал.
– Можете не пытаться бежать, этот зал – большая тупиковая ветвь, выход из нее только через эту дверь. Раньше тут были огромные… – Сергеев махнул рукой. – Раз уж вы здесь, придется открыть вам еще одну тайну. Открывайте.
Седкин с недоумением посмотрел на особиста, не понимая, кто и что должен открыть. Но тот уже указал левой рукой на дверь, через которую они оба зашли в зал. В правой был маузер.
Они шли по длинному коридору, Седкин впереди, Сергеев позади. Где-то журчала вода, вдалеке гудели механизмы, иногда подрагивал пол от проезжающих за стенами поездов.
– На вас также кровь Поликарпова. Ну, чтобы вы знали.
Седкин остановился, моргнул и прочитал фамилию на своем нагрудном пропуске.
– Прекратите, эти ваши игры. Сотрудник, потерявший пропуск закрытого объекта, теряет доверие руководства, значит, должен потерять жизнь. Поликарпов уже расстрелян, даже не успел протрезветь. А ведь вы служили, младший офицер флота, нормы ГТО сдавали. В капстранах ни разу не были. Как же вы… – особист вздохнул, качая головой, и подтолкнул стволом пистолета Седкина в спину. – Вы можете еще послужить Родине, если сдадите своих хозяев.
– Вы… как вы могли… – Игоря парализовало страхом. Его будто окатили из таза ледяной водой. Он понял ход мыслей сотрудника специальной службы. Но это же неправильно, где-то закралась ошибка! Нужно показать несовпадение, несоответствие… Но как? Мысли метались в его голове, как лисица в клетке зоопарка, а глаза беспорядочно скакали с предмета на предмет.
– Молчите. Я и не сомневался. Вы очень хорошо подготовлены. Интегрировались в общество, много лет работали слесарем. Не вызывали ни малейшего подозрения, вели себя как обычный гражданин, даже напивались. Мы не смогли найти, как и когда вы оказались в нашей стране, но это и неважно.
– Послушайте, вы… вы ошибаетесь, товарищ Сергеев, если разрешите, я объясню…
– Ваши слова не имеют значения, вас дискредитируют ваши действия, товарищ Седкин. Очевидно, что эта вредительская деятельность является тщательно спланированной Западом операцией, которую мы чуть не проглядели. Мы передадим вашим хозяевам, что эти жалкие попытки причинить вред нашей огромной и мужественной Родине – как комариные укусы медведю. Мы непобедимы. Понимаете? Непобедимы. Это и есть последняя тайна, которую вы сегодня узнали, товарищ Седкин, или как вас там. Стойте уже.
Седкин оступился и поднял голову, впереди темнел проход. Сергеев поднял рубильник и одинокая яркая лампочка вспыхнула, осветив тупик с деревянным стендом. На стенде висел плакат, повторяющий сюжет мозаики на станции. Здесь он отлично просматривался: технологический кентавр, получеловек-полупаровоз, с торсом, руками и головой человека, вырастающими из кабины, взлетал в небо, к условным космическим далям в виде нескольких планет на фоне россыпи звезд. Игорь посмотрел на плавные линии того места, где металл переходил в человеческое тело, содрогнулся и опустил голову. Пол был покрыт бурыми пятнами, у стены валялась отстрелянная гильза. Игорь снова глянул на плакат – тот был прострелен в некоторых местах, созвездие из маленьких черных отверстий накладывалось на идеальную космологическую картину торжества технологий и человечества.
– Первый полупоезд. Красиво? – Седкин тяжело сглотнул и кивнул. – Как человек, я вижу, что вы запутались в сетях лжи. Возможно, готовы встать на путь исправления. Готовы же? – Седкин снова кивнул. Сергеев пожевал губы. – Ну, вы иначе и не сказали бы. Вы не могли убить машинистку Андрееву и обходчика путей Поликарпова случайно. Ваш умысел читается как открытая книга. Наша система защиты слишком хорошо продумана, чтобы ее взломал обычный человек, простой прохожий. И поэтому, как коммунист, я вижу только два выхода из этого тупика. Один для меня, – Сергеев показал пистолетом себе за спину, – второй для вас, товарищ шпион.
Он брезгливо сморщил губы и поднял пистолет. Черный ствол нацелился Игорю в глаза и начал медленно расширяться, закрывая руку, Сергеева, его костюм, крашеные стены, фонари-”желуди”, самого Седкина. Он даже не сразу понял, что голос особиста еще звучит.
– Что? Честно, я никогда…
– Я говорю, – перебил его Сергеев, – вы правда не помните деталей? Как оно ощущалось, когда… когда молодая женская плоть натягивалась на вас? И правда, что слышно, как рвутся мышцы и хрустят кости?
Седкин медленно перевел взгляд с дула на человека, лицо которого ничего не выражало, и молчал. Из центра ствола также медленно потянулось пламя, будто белый пес подкрадывался, чтобы лизнуть человека в нос. Пес смотрел по сторонам, немного подергивался и подлетал все ближе.
– Это ошибка… – попытался еще раз объяснить Игорь, но что-то толкнуло его в лицо и он упал навзничь. Беленый потолок стал темнеть по краям поля зрения, сужаясь и превращаясь в тоннель, и Игорь падал в него, отдаляясь от уменьшающегося пятна света, от Сергеева, от подземных тайн. И, когда особист опустил рубильник, свет погас для Седкина навсегда.
