Мы с мамой жили на первом этаже пятиэтажки. А на пятом жил дядя Юра с мамой и сестрой. Если женская часть семьи у него была адекватная, то мужская, в его лице, любила очень к бутылке приложиться. Поэтому он часто занимал деньги у соседей, его сестра и мать просили в этом случае им звонить, уже не помню то ли сами с получки отдавали, то ли в это же день забегали вернуть должок за родственника, это не суть важно. Обычно дядя Юра заходил в лучшем случае на минуту.
- Дай на бутылку.
-На.
Вот и весь диалог.
В тот день я бежала к назначенному месту (у моего подъезда),в назначенное время. В дверях встретила дядю Юру, поздоровалась, крикнула маме, что он пришел и убежала, зная, что у нас он не задержится. Я очень, как мне показалось ждала подруг, а их все не было и не было. Дядя Юра тоже не выходил, а так как я была совсем рядом с нашим кухонным окном, я слышала, что мама с ним о чем-то болтает. Когда мне надоело ждать, я решила подняться домой и позвонить подружке на домашний. Дернув ручку подъездной двери я опять столкнулась с соседом. Он был в хорошем настроении, чего за ним я обычно не замечала, возможно поэтому он поинтересовался зачем я возвращаюсь. Я рассказала свой хитроумный план, а он предложил пока прогуляться с ним в магазин и обратно. Я резво вскакивая на первую ступеньку, ответила:
-Сейчас, только у мамы спрошу.
- А я уже спросил и мама тебя отпустила со мной, - добродушно ответил дядя Юра.
Чтобы вы понимали: мне шесть, уже в сентябре я пойду в школу, потому что уже будет семь. Это мое последнее лето свободы. Я гуляла во дворе с подружками пока мама не откроет окно и не крикнет:
-Домой!
Со двора выходить нам запрещалось, а мы и не рвались никуда: дикорастущие яблони и груши, и среди этого великолепия - бассейн. В 90 он, конечно, не обслуживался, но это не мешало играть в нем в «море волнуется». Наши детские мечты ограничивались дорогущей куклой барби и очень тогда популярной тамагочи. Сейчас мне сложно сказать, почему именно мы слушались родителей, но факт в том, что мы из двора ни ногой. И когда сосед сказал, что мама меня с ним отпустила, я даже и помыслить не могла, что взрослые могут так обманывать. Мой детский мозг построил, как мне тогда казалось, логичную цепочку развития разговора у взрослых. Дядя Юра отпрашивал меня у мамы, а она долго не хотела отпускать, но потом согласилась. Зачем еще ему так надолго задерживаться у нас? Я помню, что он задавал мне вопросы по дороге в магазин, какие обычно взрослые задают детям. И я чувствовала себя в безопасности. И даже когда после магазина, уже у самого дома, он свернул не налево - в наш двор, а направо в гаражи, зовя меня с собой «заскочить на минутку к другу», я не испытала какого-то чувства беспокойства, ведь мама знает с кем я и где. До этого я никогда не была в гаражном кооперативе, а когда мы переступили его «порог» меня обступили две огромных псины. Они рычали и скалились, кидались и лаяли. Я было кинулась к единственному знакомому мне взрослому, но тут откуда-то сверху на собак рявкнули. Они отступили, страх нет. Кажется, дядя Юра меня успокаивал, ведя наверх к сторожам. Их бытовка была прямо у входа, на уровне третьего этажа. Мы поднялись по лестнице, под нами не было какой-либо постройки, зато кружили псы. Меня усадили на какой-то старый диван и потеряли ко мне какой-либо интерес. Дядя Юра и двое его приятелей принялись звенеть стаканами и бутылками. Мой ужас нарастал. Я сидела молча и проклинала себя, что тогда, в подъезде, не преодолела несколько ступенек и не отпросилась у мамы. Постепенно я осознала, что даже если меня и отпустили в магазин с этим забулдыгой, сейчас мама не может знать где я. Я уже была на грани истерики, потому что осознавала, что дом находится в нескольких минутах неспешной ходьбы, но если я попробую уйти сама, внизу меня дожидаются собаки. Я тихонько попросила:
- Дядя Юра, пойдемте домой.
Вместо него мне ответил один из его приятелей:
- Заткнись, а не то… - он не договорил - отвлекся, но воображение испуганного ребенка дорисовало за него.
Меня продадут на органы, как рассказывают в новостях. Или скормят псинам. Или они педофилы. Вдруг это слово обрело какой-то объём. Раньше, когда меня учили никуда не ходить с незнакомыми взрослыми, потому что они могут оказаться педофилами, это было просто слово. Оно не имело значения, у него не было веса и окрасом оно не обладало. Но тогда, сидя на грязном диване, я его почувствовала. Я не знала, что взрослые могут сделать с ребенком, но понимала, что это будет чем-то поистине ужасным. Я помню, что от страха я боялась даже дышать, а время тянулось как ниточка мёда, когда зачерпываешь ложкой. Это был ад. Как фильм «Чистилище», про который мне на эмоциях и захлёбываясь в слезах, но без подробностей, рассказывала мама. То, что повергло ее в такой шок, когда она увидела это по телевизору, мне казалось, что переживала в тот момент. И все равно, как бы я ни старалась сейчас описать свои чувства, я не смогу их передать.
Все закончилось, как только опустела последняя рюмка. Я шла домой на ватных ногах, мечтая поскорее увидеть маму и все ей рассказать, чтобы вновь почувствовать безопасность, потому что она то меня защитит. Пьяный дядя Юра шел шатаясь позади. Когда мы подошли к подъеду, на асфальте играли в классики мои подружки. Когда они увидели меня, то испуганно кто-то из них отчеканил:
- Где ты была? Тебя мама ищет. С сантиметром!
Из-за живой изгороди, которая была у нашего дома вместо оградок у подъездов, выскочила красная мама. В халате. С сантиметром. Я обернулась на дядю Юру, в надежде, что он объяснит, но лишь увидела, как он вмиг протрезвел, развернулся и, уже не шатаясь, ушел. Меня выпороли там же. Я плакала не только потому, что было очень больно получать сантиметром, но и из-за обиды. Чувства стыда перед друзьям я не испытала никакого. Может быть, просто не успела. Показалось, что время за миг набрало ход. Позже я узнала, что меня не было где-то три или четыре часа. Но это уже дома, когда и мама успокоилась и я. Когда я поведала свои приключения, мамино лицо вдруг опять покраснело и она умчалась наверх. Дяди Юры дома не было. Но его родные, да и вся окрестность, узнали, что он сделал и что с ним сделает моя мама за это. После этого дядю Юру мы не видели долго, а когда встретились, он опустив глаза, просил прощения. Мне от этого легче нисколечко не стало. Я до сих пор помню это чувство ужаса. И, наверно, до гробовой доски буду ненавидеть имя Юра.
