Великая Отечественная была как буря, что вырвала миллионы жизней. Почти 6 миллионов красноармейцев оказались в плену у немцев. Из них 4 миллиона сгинули в концлагерях — от голода, болезней, расстрелов. Лишь миллион дожил до Победы. Но около 900 тысяч, как бы ни верили в Родину, выбрали сотрудничество с фашистами. Не всегда по своей воле — в лагерях, где смерть стояла за плечом, выбор был как нож у горла. Немцы считали неарийцев низшими, но к некоторым народам СССР относились мягче. Отчего так? Причины, как старые корни, уходят в историю.
Гитлеровцы делили народы по-своему. Одних, кто шёл на сделку, щадили, ставили на охрану или мелкие дела. Других, упрямых, гнали в могилу. Но даже те, кто сотрудничал, часто не видели иного пути. Война, как чёрный ветер, гнала людей в пропасть.
Перевозка советских военнопленных в открытых товарных вагонах. 1941
Первая мировая война — это не только миллионы погибших, но и настоящая выставка новых способов калечить людей. Химическое оружие, танки, дирижабли, бомбардировщики, подлодки, огнемёты — всё это было впервые. И всё это оставляло такие увечья, о которых врачи раньше не слышали. А поскольку воевали в основном в окопах, то лица солдат страдали больше всего. Так началась история, которая дала старт пластической хирургии.
Представьте: Вы — солдат в окопе, и тут прилетает снаряд. Если повезло выжить, то лицо, скорее всего, изуродовано. Полевые врачи зашивали такие раны наспех: главное — остановить кровь и бежать к следующему. О красоте никто не думал. Швы затягивались, и лицо превращалось в сплошной кошмар. Многие ветераны, видя ужас в глазах окружающих, не выдерживали и прощались с жизнью. Но тут появился новозеландский хирург Гарольд Гиллис, который решил дать им шанс.
Гарольд Гиллис
Гиллис в начале войны пошёл добровольцем в Красный крест и на фронте увидел, что творится. В 1915 году он вернулся в Англию и добился открытия в Кембриджском госпитале отделения для тех, чьи лица пострадали больше всего. Но коек не хватало: в битве на Сомме, например, тысячи солдат получили ожоги и повреждения лица. Тогда в 1916 году Гиллис убедил начальство открыть целый госпиталь. За шесть лет его команда провела тысячи операций, пытаясь вернуть людям желание жить.
Гиллис понимал, что изуродованное лицо — это удар по психике. Он запретил ставить зеркала в палатах: человек видит себя и теряет волю к жизни. А в парке рядом с госпиталем некоторые скамейки красили в синий цвет — это был знак для прохожих: не надо разглядывать сидящего, ему и без того тяжело.
Врачи работали почти наугад: таких повреждений медицина ещё не знала. Антибиотиков не было, и эксперименты часто заканчивались плохо. Британский лётчик Генри Ральф Ламли, например, разбился на своём самолёте во время экзамена. Ожоги были такими, что от лица почти ничего не осталось. Гиллис решил пересадить ему кожу с груди, но организм не принял трансплантат, началось заражение, и Ламли умер. Эта неудача заставила Гиллиса пересмотреть подход.
Он придумал новую технику: кожу для пересадки сворачивали в трубочку, чтобы сохранить кровоток. Один конец оставался на месте, другой пришивали к повреждённой зоне. Когда лоскут приживался, второй конец отрезали. Это занимало месяцы, но шансы на успех росли. Интересно, что в то же время русский врач Владимир Филатов разработал похожий метод и успешно восстановил веко пациента.
Но даже с новым методом операции были далёкими от идеала. Тогда Первая мировая подарила ещё одну идею — маски для лица. В Лондоне открыли мастерскую, которую солдаты прозвали «Магазином жестяных носов». Художник Фрэнсис Дервент Вуд делал лёгкие протезы из металла, чтобы скрыть шрамы. В 1917 году американка Анна Коулман Уоттс открыла в Париже свою студию. Маски красили под цвет кожи, старались повторить довоенный облик по старым фото. Один солдат написал: «Теперь моя девушка не отворачивается». Правда, после войны эти мастерские закрылись.
Первая мировая заложила основы пластической хирургии. В 1930-х появились первые ассоциации и учебные программы, но врачам ещё долго пришлось доказывать, что они не просто «украшатели». А всё началось с окопов и тех, кто хотел снова увидеть в зеркале человека.
Гениальность — это, конечно, здорово, но у неё есть изнанка. Художники, чьи картины висят в музеях и стоят миллионы, часто были теми ещё личностями: били, унижали, убивали, а их шедевры молчат об этом. Пока мы восхищаемся их талантом, за кадром творилось такое, что современные законы бы их быстро приструнили. Давай разберём, что скрывали шесть великих, чьи имена знает весь мир.
Поль Гоген и его «рай» на Таити
Таитянские женщины на побережье - Поль Гоген
Начнём с Поля Гогена. Этот любитель Таити рисовал райские пейзажи с юными девушками, но в 2019-м в Лондонской галерее вскрылась правда. К его картинам прицепили таблички: мол, подростков, которых он изображал, он же и принуждал к интиму. Реакция была бурной: одни кричали, что искусство отдельно от личности, другие требовали запретить его работы. Но есть и те, кто считает, что творчество ценить можно, а вот личность — судить. В прошлом нравы были другие: древние греки держали рабов, и никто их статуи не сжигает. Может, и с Гогеном стоит разделять?
Дали и его «демонесса» Гала
Дали и Гала
Сальвадор Дали — король эпатажа, который шокировал всех своими сюрреалистичными картинами. Его муза Гала, она же Елена Дьяконова, была старше на 11 лет и вдохновляла его на всё: от живописи до моды. Он называл её «демонессой гениальности», но относился к ней как к боксёрской груше. Бил тростью, пока однажды не сломал ей бедро. После этого Гала уже не встала, а Дали, видимо, из чувства вины купил ей замок, куда без её разрешения не совался. После её смерти он и сам сломался — творить перестал, только злился и мучился.
Левитан и его погони за женщинами
Левитан И. И.
Исаак Левитан, мастер русских пейзажей, был совсем не таким спокойным, как его реки и леса. С женщинами он вёл себя как одержимый: влюблялся, ревновал, преследовал, не давая прохода. Если объект его страсти не отвечал взаимностью, он мог сутками караулить под окнами. Но в обществе над ним посмеивались: Левитан был слаб здоровьем, и любая дама могла отшить его зонтиком. Звучит как анекдот, но его жертвам было не до смеха.
Айвазовский и его тёмная сторона
Айвазовский в семейном кругу
Иван Айвазовский, гений морских пейзажей, дома был настоящим тираном. Жену он бил так, что вдохновение приходило только после её слёз. Подсвечником уродовал ей лицо, не стесняясь даже дочерей, которые всё это видели. Когда за женщину заступился градоначальник, Айвазовский заявил, что она ему изменяла со всеми подряд — от врачей до полицейских. После развода дочери ушли к матери, и их можно понять: жить с таким отцом — это ад.
Караваджо и его мрачный реализм
Воскрешение Лазаря - Караваджо
Микеланджело Караваджо вообще был ходячей катастрофой. Жил разгульно, тусовался с бродягами и куртизанками, постоянно ввязывался в драки. Одна из его натурщиц-куртизанок, с которой он писал «Святую Катерину», стала причиной убийства: в ссоре с её ухажёром Караваджо его зарезал. А для картины «Воскрешение Лазаря» он заставил натурщиков держать настоящий труп, чтобы добиться реализма. Те отказывались, но он достал нож — и пришлось подчиниться. Гениальность с привкусом криминала.
Пикассо и его игры с женщинами
Жаклин Рок и Пикассо
Пабло Пикассо тоже не был ангелом. Стрелял в воздух на улице просто ради забавы, украл две статуэтки из Лувра, а про женщин и говорить нечего. Сам признавался, что ему нравится их унижать: бил, оскорблял, держал в страхе. Но последняя жена переиграла его — она держала Пикассо в постоянном напряжении, угрожая уйти. Это стало его навязчивой идеей, и он боялся её потерять больше всего на свете.
Эти художники творили шедевры, но какой ценой? Одни говорят: искусство важнее, и нечего копаться в их грязном белье. Другие считают, что такие личности надо вычеркнуть из истории. А есть мнение, что нужно разделять: ценить картины, но помнить, кто их создал. В конце концов, нравы прошлого были другими, и, может, это помогает нам понять, как человечество меняется к лучшему.
До 1917 года Москва делилась не только на улицы и переулки, но и на два мира: богачи в десятикомнатных хоромах и бедняки в подвалах с самоваром вместо декора. Одни боялись прослыть «мещанами», другие — просто выжить. Как жили эти люди, чем обставляли квартиры и почему «меблирашки» были лотереей? Давайте заглянем в прошлое.
Богачи: уют или понты?
В конце XIX века состоятельные москвичи уже могли похвастаться кирпичными домами с водопроводом и канализацией — роскошь по тем временам. Подъезды украшали ковры и кадки с цветами, а квартиры чаще всего были четырёхкомнатными — четверть жилого фонда города. Снять такую в центре? Готовь 3-4 тысячи рублей в год, когда средняя зарплата — 25-35 рублей. То есть это для тех, у кого карманы трещали от денег.
До 1917 года Москва делилась не только на улицы и переулки, но и на два мира: богачи в десятикомнатных хоромах и бедняки в подвалах с самоваром вместо декора. Одни боялись прослыть «мещанами», другие — просто выжить. Как жили эти люди, чем обставляли квартиры и почему «меблирашки» были лотереей? Давайте заглянем в прошлое.
А если богатство зашкаливало, брали шести - или даже десятикомнатные апартаменты. Но вот парадокс: в начале XX века мода сменилась. Если раньше мебель кричала о статусе, то теперь ценились простота и уют. Новые богачи — вчерашние торговцы и промышленники — не всегда это понимали. Они тащили в дома золочёные статуэтки и бархатные шторы, лишь бы все видели их успех. Так и родилось «мещанство» — ярлык для тех, кто хотел быть в тренде, но не знал меры. Смешно, но их безвкусица стала притчей во языцех.
Усадьба в стиле Модерн. Начало 20 в
Бедняки: теснота и сырость
А что бедняки? У большинства даже туалета не было — 10% москвичей ютились в подвалах. Мебель? Скрипучий стол с самоваром да зеркало с отбитым углом. Иногда там селились женщины «с пониженной социальной ответственностью» — и это ещё считалось приличным жильём. А вот койко-каморочные квартиры — совсем другой уровень ада. В 1899-м городские проверяющие зашли туда и чуть не задохнулись от вони, сырости и грязи. Санитарных условий — ноль. И в таких норах жили 180 тысяч человек, включая 40 тысяч детей.
Рабочий барак хорошего содержания
Каморка в 3,5 метра? Легко! Хозяева ставили две койки: на одной спала их семья, другую сдавали другой семье за копейки. Дети и собаки в таких условиях были как красная тряпка для арендодателей — в объявлениях прямо писали: «Без детей и животных». Две семьи на трёх метрах — это вам не коммуналка, а настоящий тест на выживание.
«Меблирашки»: дешёво и рискованно
Для тех, у кого водились хоть какие-то деньги, были «меблированные комнаты» — или просто «меблирашки». В Москве их насчитывалось почти двести. Звучит неплохо: снял комнатку с кроватью и живи. Но на деле — грязная прислуга, никаких швейцаров и полная анархия. Зайти мог кто угодно, учёта жильцов не велось, прописки тоже. Безопасность? Забудьте. Это как снять хостел у чёрта на куличиках, только без вайфая. Зато дёшево — для тех, кто не тянул на полноценную квартиру.
Меблированные комнаты "Ялта" (номера) на площади Смоленского рынка (в Москве).
Почему так?
Богачи могли позволить себе комфорт, но боялись переборщить с роскошью и прослыть выскочками. Бедняки выживали как могли, сдавая каждый угол, чтобы отбить аренду. А «меблирашки» стали компромиссом для среднего слоя — тех, кто хотел хоть какой-то крыши над головой. Москва до революции была городом контрастов: пока одни пили чай в гостиных, другие делили койку с соседями. И всё это — на фоне роста промышленности и новых богачей, которые меняли правила игры.
Клеопатра VII Филопатор — имя, которое звучит как начало легенды. Последняя царица Египта, любовница, чьи романы стоили мужчинам жизни, красавица, о которой до сих пор спорят историки. А ещё — женщина, чья смерть в 30 году до н.э. стала финальным аккордом её драмы. Говорят, перед концом она бросила: «Эти запястья не для кандалов, а для драгоценностей. Царица Египта не будет побеждённой». И выбрала уход по-царски. Но как и почему это случилось?
«Портрет Клеопатры» - Элизабет-Софи Шерон (1736)
Всё началось с битвы при Акциуме в 31 году до н.э. Последнее великое морское сражение античности закончилось для Клеопатры и Марка Антония полным провалом. Римский флот Октавиана разнёс их в щепки, и пара вернулась в Александрию зализывать раны. Только вместо новых планов Антоний ударился в вечеринки, а Клеопатра создала «Союз смертников» — клуб, где все клялись уйти из жизни вместе. Даже приближённых заставили вступить. Весной 30-го Октавиан двинулся на Египет, и к концу июля его войска уже стояли под Александрией. Последние солдаты Антония сбегали к победителю, и игра была закончена.
«Сражение при Акциуме» - Лоренцо Кастро (1672). Национальный морской музей в Лондоне.
Клеопатра готовилась к финалу задолго до этого. Она тащила в свою гробницу — шикарное здание у храма Исиды — всё ценное: золото, жемчуг, изумруды, слоновую кость, корицу. Плутарх пишет, что там же лежали кучи пакли и смолы — на случай, если придётся всё сжечь. А ещё царица экспериментировала с ядами. Испытывала их на преступниках, смотрела, как змеи кусают животных, и искала самый мягкий способ уйти. Её вывод? Укус египетской кобры — аспида — даёт забытьё, как глубокий сон, без судорог и воплей. Лицо покрывается потом, чувства гаснут, и всё.
1 августа стало ясно: поражение неизбежно. Клеопатра заперлась в гробнице с двумя служанками — Ирадой и Хармион. Антонию подсунули фальшивку о её смерти, и он, не думая дважды, бросился на меч. Умирающего принесли к ней, и 53-летний римлянин скончался на руках у царицы. Она рыдала, держала кинжал и даже начала переговоры с посланцем Октавиана. Надеялась его очаровать, как Цезаря или Антония? Не вышло. Октавиан оказался холоден, как камень. Его люди ворвались в мавзолей, вырвали оружие и увели Клеопатру во дворец под стражу.
«Пир Антония и Клеопатры» - Ян де Брай (1669).
Последние дни её жизни описал Плутарх со слов врача Олимпа. Молодой офицер Корнелий Долабелла, тайно влюблённый в царицу, шепнул ей: через три дня — корабль в Рим, триумф Октавиана, позор. Этого Клеопатра вынести не могла. Она отправила полководцу письмо с просьбой похоронить её с Антонием, заперлась со служанками и… ушла. Когда стража ворвалась, царица лежала мёртвой на золотом ложе в царском уборе. Ирада умерла у её ног, а Хармион, шатаясь, поправляла диадему на голове госпожи. «Прекрасно, Хармион!» — крикнул кто-то. «Да, достойно царицы», — ответила она и упала.
Змея? Крестьянин с горшком смокв прошёл к ней незадолго до этого, и на руке нашли два слабых укуса. Но саму кобру не обнаружили. Октавиан даже вызвал псиллов — мастеров высасывать яд, — но было поздно. Хотя есть сомнения: змея против трёх женщин сразу? Серьёзно? Современные исследователи вроде Кристофа Шефера считают, что Клеопатра выпила ядовитый коктейль — опиум, аконит, болиголов. Египтяне знали толк в таких смесях, а шпилька с ядом в волосах могла быть запасным вариантом. Что правда — змея или отрава, — уже не узнать.
«Смерть Клеопатры» - Реджинальд Артур (1892).
Октавиан лишился трофея для триумфа — везти пришлось только статую царицы со змеёй. Египет пал, став римской колонией, а Клеопатру похоронили с Антонием с почестями. Её смерть — конец эпохи.
Сегодня мы включаем обогреватель, укутываемся в одеяло с котиками и спим себе спокойно. А вот несколько веков назад всё было иначе: дома топили дровами, ночью огонь гас, и спальни превращались в холодильник. Вот и приходилось нашим предкам выкручиваться — например, натягивать на голову ночные колпаки. Да-да, те самые, что мы видим в старых фильмах: длинные, с помпоном, как у сказочного гнома. Но зачем они это делали? Давайте разберёмся, что стояло за этой странной модой.
«Портрет мужчины с колпаком и трубкой» - Кристин Зейбольд. XVIII век.
Начнём с главного: в Средние века и вплоть до XIX века центрального отопления не существовало. Дома в Северной Европе — в Британии, Скандинавии — отапливались каминами или печами, которые ночью никто не подкармливал дровами. Температура падала, и спать без «утеплителя» было не просто холодно, а вредно — люди верили, что холодный воздух чуть ли не ядовит. Вот и появился ночной колпак: тёплый, чаще шерстяной или хлопковый, он плотно облегал голову, защищая уши и шею. Мужские версии были длинными, с хвостом, который можно было обмотать вокруг горла, как шарф. Женщины предпочитали что-то вроде чепцов — длинные куски ткани или треугольники, завязанные под подбородком.
Старинный колпак
Но тепло — не единственная причина. В XVIII веке многие мужчины брили головы и носили парики — мода такая, ничего не поделаешь. Ночью парик снимали, а лысую голову надо было чем-то прикрыть, чтобы не мёрзнуть. Женщины тоже иногда следовали этому тренду, хотя чаще просто берегли волосы от грязи и вшей — мыться каждый день тогда было не принято. Колпак становился барьером между головой и подушкой, которая, к слову, могла быть не первой свежести. А в викторианскую эпоху дамы даже душились через эти шапочки: надевали «ароматные колпаки» с порошком-сахе, чтобы волосы утром пахли лавандой, а не вчерашним супом.
Среднестатистический интерьер дома того времени. «Чаепитие» - Томас Вебстер. 19 век.
Кстати, о стиле. В Средние века колпаки были простыми и грубыми — главное, чтобы грели. Но к XIX веку они стали изящнее: богатые дамы щеголяли в шёлковых версиях, иногда с кружевами. Правда, к началу XX века мода на них пошла на спад. Эдвардианская эпоха (1901–1910) объявила их старомодными — если женщина и носила колпак, её считали чуть ли не бабушкой. Да и дома стали теплее благодаря электричеству и новым печам. Зачем мучиться с шапкой, если можно просто закрыть окно?
Даже девочки следили за своей «укладкой»
Интересно, что колпаки возвращались в моду по другим причинам. В конце XIX — начале XX века женщины начали носить их снова, но уже не для тепла, а чтобы сохранить причёски. Помпадурные укладки с локонами требовали ухода, и шёлковый колпак помогал не растрепать кудри за ночь. В 1920-е годы это стало почти трендом — яркие шапочки из шёлка и кружев защищали волосы от спутывания. Сегодня эта идея жива: многие с длинными или кудрявыми волосами спят в сатиновых боннетах, чтобы утром не бороться с гнездом на голове.
Капор 1815-1820 годов. Нидерланды
А ещё колпаки были частью культуры. Вспомните сказки или карикатуры: герои вроде Скруджа из «Рождественской песни» Диккенса всегда в этих шапках. Они стали символом уюта, сна, домашнего покоя. Хотя, конечно, в реальности уют был сомнительный — представьте, каково спать в шерстяной штуке, которая сползает или чешется.
«Бедный поэт» - Карл Шпицвег. 1839 г.
Так почему же мы их не носим сейчас? Да просто не нужно: дома тёплые, одеяла толстые, а волосы можно укротить кондиционером. Но идея не умерла — современные шёлковые шапочки для волос тому доказательство. Может, наши предки были не так уж неправы?
Картина «Утро» Татьяны Яблонской — это как привет из детства для любого, кто рос в СССР. Солнечный свет, распахнутый балкон, и 13-летняя Лена Отрощенко, дочь художницы, делает зарядку с грацией юной гимнастки. Миллионы видели этот хрупкий силуэт на открытках, в журналах, в учебниках рядом с Шишкиным и Репиным. Но мало кто знает, что за этим светлым образом — история жизни, где война, бедность и любовь сплелись в удивительный узор.
"Утро" Татьяна Яблонская. 1954 г.
Лена родилась в 1941 году, в эвакуации, в Саратове. Война только началась, отец ушёл на фронт, а мать, Татьяна Яблонская, осталась с новорождённой на руках. Жили бедно, в двух комнатах коммуналки на Большой Васильковской в Киеве. Игрушки? Бутылка, обмотанная тряпкой, — вот и весь детский рай. Позже Лена вспоминала: «Подружек в гости звать стеснялись. Мамины картины печатали в учебниках, а денег или славы это не приносило. Одноклассники и не подозревали, что я — та самая Яблонская, ведь фамилия у меня была отцовская — Отрощенко».
Киев. 40-е
Гимнастика стала для неё отдушиной. Она мечтала о балете, тянула носок, как заправская танцовщица. И в 1954 году мать поймала этот момент: Лена в майке и шортах, утро, свет льётся в окно. Картина разлетелась по стране — от «Огонька» до школьных сочинений. А в далёкой Алма-Ате маленький Арсен Бейсембинов вырезал репродукцию из журнала и повесил над кроватью. Стройная девочка с косичкой стала его первой, детской влюблённостью. Кто ж знал, что судьба — тот ещё сценарист?
Ещё юная Лена позирует на камеру
Москва, любовь и сюрприз на стене
Прошли годы. Лена выросла, поступила в Строгановское училище в Москве — подальше от Киева, чтобы не жить в тени знаменитой мамы. Там, среди красок и холстов, она встретила Арсена — того самого мальчика из Казахстана, который уже был художником в душе. Он учился блестяще, она еле прошла по конкурсу, но что-то их тянуло друг к другу. Дружба, разговоры, а потом и студенческий роман — всё как в кино.
Фотография Елены во взрослом возрасте
Летом Арсен позвал Лену в Алма-Ату, к родителям. И вот она входит в его дом, а там, на стене, висит та самая вырезка из «Огонька». Лена чуть не рухнула: «Это же я!». Арсен сначала не поверил, но потом только рассмеялся — судьба, мол, шутит лучше нас. Оказалось, он не просто влюбился в картинку, а дважды — сначала в образ, а потом в живую Лену. Ну разве не сюжет для мелодрамы?
Сорок лет счастья и кисть до последнего
Они поженились в 1962-м. Лена стала Еленой Бейсембиновой, переехала в Казахстан и окунулась в творчество — иллюстрации, гобелены, мультфильмы. У пары родился сын Зангар, который тоже пошёл по стопам бабушки и стал художником. С Арсеном они прожили почти 40 лет — до его смерти в 2000 году. Елена осталась в Алма-Ате, в небольшом доме, где разводит пионы и до сих пор держит карандашный набросок, подаренный мужем: её профиль и надпись «Я тебя люблю, не выкидывай».
Семейное фото Елены и Арсена
А Татьяна Яблонская? Она рисовала до 88 лет, до последнего дня не выпуская кисть. «Утро» стало не просто картиной, а семейным талисманом, который связал Лену и Арсена через время и расстояние. Ирония в том, что Лена никогда не хотела быть художницей — мечтала о танцах. Но мама настояла, и, как оказалось, не зря.
Знаете, я тут недавно задумался: почему крестьяне в прошлом, даже совсем юные, на старых фото выглядят так, будто им уже полвека стукнуло? И вот наткнулся на Самуила Дудина — фотографа, этнографа, да и просто человека, который не мог усидеть на месте. Представьте: он тащил свой громоздкий фотоаппарат по деревням и степям, чтобы заснять, как жили простые люди в конце XIX — начале XX века. Смотришь на его снимки — и мороз по коже: 20-летняя девчонка, а лицо будто у женщины за сорок. Это не просто кадры, а целые судьбы, где каждый взгляд — про труд до седьмого пота и время, которое никого не гладило по головке.
С 1911-го он заведовал фотоотделом в Музее антропологии и этнографии, а до того, в 1891-м, ездил в Монголию с экспедицией Радлова. Потом, в 1892-м, подался в Петербург, поступил в Академию художеств — учился у Репина, закончил в 1897-м. Давайте разберёмся, что за этим стоит, — такие снимки просто так не забудешь.
«Баба», замужняя женщина 42 года. Полтавская губ.
Вот перед нами женщина 42 лет из Полтавской губернии. На вид ей можно дать все 60 - глубокие морщины, усталый взгляд. Это не просто возраст, а годы работы в поле под подышим солнцем и холодными ветрами. Кожа сохла, руки грубели, а отдых был редкостью.
«Дид», мужчина 65 лет. Херсонская губ.
А это дед 65 лет из Херсонской губернии. Он, скорее всего с с детства таскал мешки, косил траву и строил хаты. К старости кости ломило, а кожа становилась как пергамент - годы труда на износ.
«Молодыця», молодая замужняя крестьянская женщина 22 лет. Херсонская губ.
Вот «молодыця» 22 лет. Молодая, а уже с морщинками у глаз. Она, наверное, с 10 лет помогала матери по дому, а теперь сама хозяйка.
«Молодыця», замужняя крестьянская женщина 28 лет. Херсонская губ.
Ещё одна «молодыця», 28 лет. На вид - за 40. Несколько детей, работа в поле, стирка в дядечкой воде - и вот результат. Молодость улетала быстро, оставляя только усталость в глазах.
Быт, который старил
А теперь посмотрим на повседневность. Одежда грубая, жилье тесное, печи топились по-черному - дам ел глаза и оседал на коже. Лекарств почти не было, болели часто, а зубы теряли рано. Все это накладывались на лицо, как штамп времени.
«Старик и старуха» в праздничных костюмах. Полтавская обл.
Старик со старухой в праздничной одежде. Даже в лучшие свои дни, нарядившись, они выглядят изможденными. Праздники были редкостью, а будни - сплошной каторжный труд.
«Группа баб». Херсонская обл.
Группа женщин - все разные, но у каждой в глаза усталость. Они вместе работали, вместе растили детей, вместе старели раньше времени.
«Богомолки» на пути из Киева. Киевская губ.
Богомолки идут из Киева. Пыльные дороги, долгие переходы, простая одежда.
Снимки Дудина - это как машина времени. Они показывают, что крестьянская жизнь была не только про труд, но и про то, как быстрее она забирала молодость. Солнце, работа, бедность - все это рисовало морщины раньше, чем хотелось бы. А мы, глядя на эти фото, можем удивляться их стойкости.
