«На елань, где елозит куржа,
Выхожу с ендалой по тропень,
А неясыть, обрыдло визжа,
Шкандыбает, туды её в пень.
А надысь, надорвав горлопань,
Я намедни бреду в многоперь,
На рожон, где нога не ступань,
Но не глыбко в стихах и таперь.
На олешнике бязь, ан пупырь,
Врастопырь у дубов-раскоряк,
Вопия, контрапупит упырь,
Мой стихо'рукотво'рный бредняк», –
Такой вот шедевр я вплела в свой первый кульковский сценарий. Правда, в другой редакции…
Из-за которой Гамоню чуть с работы не попёрли! Мы тогда с Шуркой на первом курсе учились, и как раз нашему курсу поручили организацию «новогоднего мероприятия». Васильсеич, Гамоня (потому что Гамоцкий Василий Алексеевич), наш препод по режиссуре, грустнея на глазах, прочитал – для всеобщего ознакомления вслух – предложенный кем-то явно ущербным показательно ущербный текст, и мы, злобные, потащились домой, представляя, что это будет за вселенский позор, если ничего другого никто так и не родит. А времени уже, строго говоря, и не было: декабрь стремительно отлетал.
Поэтому, словесно побушевав, мы с подругой уселись по разным углам снимаемой нами на двоих комнатёнки и приготовились творить…
…Не творилось. Категорически. Да и не знали мы, как вообще сценарии пишутся! Мы только понимали, что нужна какая-то свежая идея, вокруг которой всё и закрутится.
Шурка, завзятая театралка, подкидывала мне всякоразные отрывки из советских и не очень пьес – вдруг? Я спесиво отвергла почти всё – пригодился только Маяковский, хотя и безбожно трансформируемый под наши нужды. Но Маяковский, я была уверена, нас бы понял: модерновый и резкий, этот парень был свой человек.
Я тасовала литературный материал, взбивала в крутую пену сиюминутно приходящие на ум хохмы «в тему», объединяла необъединимое, сопрягала разнородные персонажи в общей весёлой кутерьме…
…И у нас получилось! Мы – весь наш курс – стали просто любимчиками училища! А нас с Шуркой даже выпускники готовы были на руках носить!
…В том числе и за смелость. Потому что мой герой, которого почему-то звали Сигизмунд, вдохновенно читал, поэтически подвывая:
— На елань, где елозит куржак,
Выхожу с елдаком на плечень,
А неясыть, обрыдло визжа,
Шкандыбает, туды её в пень.
А надысь, надорвав горлопань,
Я бегень босикень по тропень,
Где нога не ступань…
Ну и дальше, про «неглыбко в стихах». И вопиющий вопиящий упырь контрапупил в положенном месте, но «аки мой рукотворный бредняк».
…Думайте что хотите, но я не сама придумала этот текст! Я взяла его из какого-то литературно-критического издания! В котором высмеивались потуги иных поэтов изобразить подлинную народность в речи! Посконную глыбь, так сказать!
Слышали бы вы, как взвыл зал! Как счастливо, как освобождённо заржал и зааплодировал! Середина семидесятых – это вам не теперешнее плюющее на цензуру времечко! (Кстати, я тогда всеобщего восторга даже не поняла – отнесла его на счёт своего ошеломительного вида: я ж была в братовых джинсах! В настоящих Wrangler-ах! Которые даже и без меня внутри смотрелись на все сто, а уж со мной-то!..)
…И только один человек сидел, скривившись, как от зубной боли. Марк Вениаминович, преподаватель эстетики.
…Некоторым людям образование вредит, правда же?
…Гамоню пытали по партийной и педагогической линии, требуя выдать автора «виршей» с непотребством, произнесённым – публично! в учебном учреждении! в учреждении культуры! – первокурсницей!!!
Гамоня держался, как пуговица на кителе. Он только спросил у меня, а где я, в самом деле, взяла это слово?
Ребята, Гамоня тогда был чист, как и я!!! Он тоже, в отличие от будущих, между прочим, культпросветработников (это я про зрителей, свободно ботающих по фене) и гнилых интеллигентов (это я про Марка) знать не знал, что это за елдак такой! Он вообще в русском языке частенько «плавал» – он недавно с Украины. А я ведь отличница, и не какая-нибудь: у меня уже за плечами педовский филфак! (С которого меня, правда, попёрли… Но ведь не за неграмотность же, а по причине профнепригодности! Ну и про «попёрли» я не шибко распространялась…)
Да Гамоня вообще не придал значения частности! Он оценивал произведение – я это про сценарий, если кто не понял, – масштабно и комплексно! Я, в свою очередь, заверила его, что стихотворение было опубликовано чуть ли не в «Литературной газете». Жаль, номер куда-то задевался – не подтвердить...
Как уж мы отбились от нападок, не помню… Видимо, нас простили из корыстных побуждений: Гамоня был лучшим режиссёром города, а я…
…я таки умела писать сценарии!
***
А загадочный «елдак», который Горловскому встал колом в горле, оказался вполне себе литературным словом, означающим нечто громоздкое, длинное, торчащее на виду.
(Из какового значения и проистекло вторичное, ставшее общеизвестным, не то что основное)).
__________________________
Тут Александр Иванов читает свои пародии:
