LisaEnot

жужжат вконтакте, вайбер и телега, ведь люди там хотят скорей поздравить с днем — знакомца, друга, близкого, коллегу — по имени Наташа, Светик и Артём, а может быть Зухру и Этельстана (хотя, наверное, без разницы кого) – поздравить с днем Курил и Татарстана, с днём архитектора, хурмы и рококо.

с днем музыки поздравить, с днем театров – пересылаются открытки и слова, – с днём зебры, капибары и ондатры (а так же с днем совы, акулы и слона); с днем посевных работ и с днем покоса, с днём матери, с днём сына и еще отца; с днем тамаринда, яблока, кокоса, с днем шашлыков, борщей, компотов, холодца, с днем маринадов, макарон, консервов, с днем одного, с днем никого, с днем сразу всех; с днем Енисея, Амазонки, Сены, с днем вымерших дискет и видеокассет.

палеонтологам – день динозавра, биологам – день про гитару и костер, прокрастинаторам – день-послезавтра, для всей семьи есть праздник братьев и сестер; пиратам – всенародный праздник рома, гадалкам – шумный и веселый день цыган; индийцам – день божественной коровы, а рыбакам – так им всемирный день тунца.

вот день вишневых пирожков и кексов, вот сабантуй, восьмое марта, день китов, день кактуса, скрапбукинга и секса, а далее – день смеха, счастья и котов; день пива, день художественной ковки; день денег празднует замученный кассир; открытку с всенародным днем морковки внучатам отправляет дедушка Василь;

день фермерства, поэзии, актерства – об этом всём расскажет яркий шрифт: сегодня, люди, празднуем день тостов, еще день основания справляет Рим.

растут-растут открыточные дебри, ведь у фантазий нет предела (или дна)…

и только некто, вышедший из депры,

кричит в окно:

«ТОВАРИЩИ МОИ,

С ДНЕМ ДНЯ!»

П.С: Боянометр нашел совпадения только по картинке.

дождливый день, как призрачный пастух, пасущий в лужицах японских карпов.

гуляй с зонтом, а хочется – бастуй: вытаскивай на свет ватагу марблов.

такой по правде крошечный шажок, такое чуточку смешное действо –

раскинуть по-буддистски сад шаров, а может, и галактику, как в детстве –

вот Марс, а вот Венера; вот Плутон – хоть карапуз, но всё-таки планетный;

вот высыпанный на пол Орион, чьи отсветы похожи на монеты;

вот с хитрецой подмигивает, в путь зовет маршрут Москва – Кассиопея.

цветные сферы – золото, пурпур, – несут в себе вкрапленья, блестки, перья.

блуждают марблы, крутятся юлой, а до того – звенели и скакали.

и где-то там летят Земля с Луной, и вместе с ними космонавт Гагарин,

наигрывает в джазовый рожок, спец по лунянан и лунатам, Армстронг;

пылает Солнце – ласковый ожог,

в туманностях цветут сирень и астры.

и в мире том нет наших и чужих, галактика не делит жизнь по полкам,

ведь жизнь – по сути – просто чья-то жизнь, будь это жизнь рачка, сипухи, волка,

уборщика, что прибирает цех, монаха, что вещает слово Божье –

галактика вмещает сразу всех и если нужно, то поместит больше.

в ней разлетится детский смех, в ней пробудятся мертвые планеты,

галактика запомнит лица тех, кто не дожил до этого момента –

она укроет в сердце имена, как укрывают статуэтки ватой…

и будут шастать шаттлы-семена, осваиваться коридоры варпа,

случится первый внеземной контакт, Земля избавится вконец от нефти,

спасут слонов, медведей и ондатр, озеленят пустыни на две трети.

и впредь никто – никто –

вообще никто

не покусится здесь что-либо рушить.

ведь это марблы – яркое стекло – конфеты с яблоком, клубникой, грушей.

ведь это ты – твой мир – твой ценный фант, билет в Артек, вне времени, вне смены,

парящий над водой левиафан, огромный добрый и теперь бессмертный...

и если дождь сегодня на посту, гулять по лужам – холодно и марко,

не унывай, не раскисай,

танцуй.

а лучше – рассыпай по полу марблы.

С днём дня поэзии!

поэзия – мой светоч и цветочек,

вьюнок, что к мозгу тянет тонкий усик –

я дорожу ей, как луной средь ночи,

но ритм… еб твою налево суслик!

сбивается, как в океане пена,

ну что за пытка – худшая из пыток.

его верну – куда ж я, автор, денусь –

но вот опять сбивается… копыто!

короч, шедевр мой на грани краха:

приходится втыкнуть везде союзы…

переиграть меня решил – муХАха –,

математический коварный сусл?!

но я тебе не веник из китая –

а, между прочим, ювелирный венчик!

эпитеты поделит запятая –

придется выдать штуки семь, не меньше.

и шлифануть словцом всё это вводным

(кто вводные придумал – чисто гений)…

пожалуй, доращу стишок до оды,

так будет в целом даже офигенней.

тогда, конечно, ворох междометий

придумать надобно; ещё метафор,

но разве ищем мы путей на свете

полегче этого, о, мудрый автор?!

да будет только так – и будет вечно,

поэзия пред мной откроет дали.

заносится перо, мерцают свечи…

но ритм… он сбивается…

рыдаю.

Сказка о спящем корабле

бывает так: у корабля – душа ребенка,

и вот опять идет на мель в заливе Йолка;

и все стараются объять случайность мозгом —

ведь Йолка-то — не лодка, а портовый монстр;

а что она? она контейнеры со сливой

несла умело от залива до залива;

одежду, электронику, еду, лекарства –

дыша одним великим океанским царством.

ей волны щебетали на морском, ундиньем,

встречались островки, кочующие льдины,

и вереницы звезд вели её – овечку –

надеясь, что их Йолка будет плавать вечно;

оберегали, ведь вода плотнее пуха —

там водятся Левиафан, Харибда, Ктулху,

гигантские кальмары, хищник Х, сирены;

течения быстры, как вспоротые вены

(ещё — пока развозят чипсы и лимоны,

на дне покоятся кругляшки галеонов

и раковины, что потом идут на полку);

из этого всего — залив встречает Йолку:

ее бока покрыты солнцем, солью, грязью,

а были б у нее глаза — светились б счастьем.

так прибегают с ворохом историй дети —

ну как такую пропустить, прогнать,

не встретить?

не расспросить её о том, о сем, о присном?

не пошептаться, не вздохнуть, не прыснуть?

не выгадать, о чем ветра ей гулко пели?

не пригласить чуток поспать в своей купели?

и вот стоит — нашедшаяся вновь иголка —

корабль Эвергрин, она же просто Йолка.

как город-Эверест, гигантский город-Кремль —

взошла себе на мель и тихо дремлет.

и пусть снуют вокруг жужжащие москиты —

политики, корреспонденты, даже гиды,

взрывается вулкан, газеты пишут опус —

корабль Эвергрин берет законный отпуск.

и только капитан, почти пират — что но́ж за

ремнём — молчит:

«я знаю,

знаю…

ты проснешься.»

холодные ветра, бушующие в марте,

напоминают мне компот из ме́талл-партий,

заснеженные горы и леса Скайрима,

лежащий в морозилке ломоть маргарина;

еще напоминают мне Урал и Питер,

к ветрам которых сложно подобрать эпитет,

напоминают снегирей, клюющих пламя

рябиновых плодов с корраловидной длани,

фонарные соцветья в натюрморте улиц,

как мы куда-то шли, но не туда свернули;

напоминают мне тепло киосных будок,

поддернутую мусором и льдом запруду,

бредущих в сумерках детей с вечерней смены;

что в нашей пирожковой вечно нет размена;

напоминают вертихвостных псов и кошек,

автобусных бабулек, годовалых крошек,

одетых в триста тридцать и одну одежку –

зато антипростудно, мягко и надежно;

и как сводило рот от кислой аскорбинки,

как я читала городу стихи с запинкой,

как балансировала в гололед в кроссовках

среди трудящейся невыспанной массовки,

и шла и шла и шла – как в сон – в закатный выцвет,

не ведая, что из меня такой вот выйдет,

какие берега, какие горизонты,

найдут ли признаки души на Марсе зонды,

что чувствуют и ощущают осьминоги,

и почему мы все настолько одиноки –

как фантики от карамели на брусчатке,

как народившиеся под землей зайчатки,

и так вот шла, и шла, и шла себе куда-то –

к тебе, к себе, в какие-то ума палаты.

и только полчища ветров толкали в куртку,

во след кидали песню, басню, прибаутку,

напоминали тоже что-то и о чем-то –

то смутно и наброском, то довольно четко.

но все они – лжецы, скитальцы и задиры –

вели меня живую до своей квартиры.

вот что теперь доносят мне – последней парте –

холодные ветра, бушующие в марте.

и люди носятся меж офисов, тц и баров,

и солнца цвет напоминает чистотел;

а между тем большая пребольшая капибара,

ушами шевеля, блуждает в пустоте.

вселенский зверь, с широкой попой на забавных лапках,

с фырчащей мордой, что давно познала дзен,

плывет во тьме, пока торгуют на базаре бабки,

а майские деньки похожи на абсент.

в космическом ничто – парит, скользит, перебирает,

перевозя на холке кавардак вещей –

допустим, три котла из ада и мундштук из рая,

слонов, китов, бобров и, господи, клещей;

еще людей и их котов, шиншилл и попугаев,

кафешки, дамбы, школы, банки, их дома;

и ходят корабли – оплот из винтиков и гаек,

неся в себе треску и импортный томат.

и едут поезда, везя детей на отдых к морю,

соединяя стрелкой тропики с тайгой,

и ничего не знает больше в этом мире горя,

покуда полнятся сады густой травой,

крыжовником, смородиной, черешней и малиной,

картошкой, репой и колючим огурцом;

покуда есть истории, сказания, былины,

а в речке водится столетний мудрый сом.

такой вот мир; где есть слова – лемур, кумкват и сари –

его хранит на холке капибарный зверь,

плывя во тьме, и яркие гирлянды из пульсаров

в зрачках на вечность оставляют белый свет.

...и мимо проплывают пыль и шарики опала,

вселенная поет о том, как мир красив...

перебирая лапами, большая капибара

несет невозмутимо

землю-апельсин.

вязь эмоций – есть ты; их священный поток;

извлеченный из корня древнейший мотив,

что терзает тебя – истончится потом;

оборвется цепочкой туманных молитв.

ты – струна, тетива, ты есть пламя и боль,

кровоток бурных рек, нисходящий с вершин;

время песен о тьме – пусть побудет с тобой,

пусть побудет с тобой и твой лик завершит.

обрисует углем и заточит, как сталь,

ибо это есть путь всех творений искусств,

чтобы был ты потом ограненный кристалл,

чтобы был – наперстянка, сиреневый куст,

чтобы небо ты был – небосложенный сон, –

желторотый птенец, молоко, соль и хлеб;

чтобы хлеб ты и солнце, трава и пион,

и овечка ты был, и ягненок, и лев.

чтоб не счесть тебя было – как звезды и смерть

не измерить, не взвесить никак на весах,

чтобы вереск ты был, воин-друг, воин-свет,

чтобы всем и везде

был ты жизнь

и весна.

брат погодку оставил, блеск: никуда от нее не деться; юный Март надевал комбез, зашнуровывал ловко берцы; он спускался к себе во двор, что немного похож на Темзу; слушал Баха, Кино, the Doors, грел ладони о желтый термос.

по-смешному был хмур и зол, будто снова наврал будильник; рассыпал талый снег, как соль, выкорчевывал взглядом льдины; не хотел доживать до ста, хотя жил без того подольше; он успел от всего устать и влюбиться по новой – тоже.

ветер дул ему прямо в лоб, развевал, непослушный, челку; время в руки ему текло и сплеталось подобно четкам. Март задумчиво тер висок: снегопад превращался в ливень (этот ливень, почти как сон: беспросветным был и тоскливым).

а пока с неба лил ушат – Март гулял во дворе до ночи и наглаживал по ушам стаю преданных одиночеств; берцы мокли в заливе луж, плеер срочно просил зарядки.

ночь, разлившая всюду тушь, приглашала сыграть с ней в прятки.

капли резали, как хрусталь – до того холодны, что ужас.

потому что хотелось спать;

потому что он был простужен.

кто-то окна в домах включил, отдыхал от уборок/стирок.

Март вздыхал

и терял ключи.

и не знал, как попасть в квартиру...

по секрету всему свету я открою тайну эту,
что сидели мы под клёном –
пара сладеньких влюбленных –
и чирикали в ушка

о поэзии Петрарки, о космической петарде,
о китах и об игрушках –
выливали друг на дружку
целый сказочный ушат.

мы сидели на скамейке, перевившись будто змейки,
глядя робко в универсум,
где есть сотни наших версий –
сотни нас, моя душа.

и пока монетка тонет, протянул я на ладони
сон земли, цветок пиита,
зверя-зоя, трилобита,
от волненья не дыша.

он лежал – такой клубочек, словно замер и не хочет
вымирать; свернулся в панцирь;
но его волнуют пальцы,
по плеврам его кружась.

цефалон его в кальците навсегда, как трупик в цинке,
сохранился для музеев,
для китайских странных зелий,
для тебя, моя душа.

и тебе его дарю я, как заклятие, как руну,
чтобы ровно каждый вечер
ты вкушала его вечность,
(я по правде всё учел),

чтобы ровно каждый вечер триста маленьких овечек
берегли твои скитанья
в мире грез из роз и стали;
и, как страж, стоял жучок.

чтобы через миллионы, через сон земли, эоны
суета занялась сует,
повторилась снова всуе
перекличка гео-плит.

чтобы снова универсум – после стольких наших версий –
воплотил нас в жаркой домне;
чтобы вновь в твоей ладони –
спал, свернувшись, трилобит.