Страшно. Красиво
Вчера под Ростовом горело. Пишут, что контролируемый пал сухостоя.
Было несколько пожарных машин.
На мой взгляд - лучше так, чем оно потом само начнётся и спалит парочку близлежащих населенных пунктов..
Фотографии мои, тег "моё")
Вчера под Ростовом горело. Пишут, что контролируемый пал сухостоя.
Было несколько пожарных машин.
На мой взгляд - лучше так, чем оно потом само начнётся и спалит парочку близлежащих населенных пунктов..
Фотографии мои, тег "моё")
На кладбище нас раньше не вызывали. Диспетчер точно ничего не перепутал? Проверяем. Действительно. Дама 45 лет травма головы на кладбище. Сразу возникает вопрос: как?! Убегала от зомби? Подскользнулась головой об могильную плиту? Ладно, на месте разберёмся... Если опоздаем, тут же прекопаем!
Едем.
Издалека машут руками бомжи. Это не к добру. Бомжи всегда не к добру. Заранее надеваю перчатки.
— Люююду убили!
— Кто? Где она?
— Да вон же!
Показывает на могилу. Ну, неееет. Туда мы точно не полезем! Не в жизни!
Слышу рычание и бормотание. Это либо зомби или Люда. Лезет из свежевскопанной могилы. Надеюсь, что все же зомби: его лечить не надо.
У Люды закрытая чепепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга, кровь на затылке. Проще говоря — ее ударили лопатой. Пришли родственники умершего на могилку, а она их конфеты ест. Разозлились, стукнули и в соседнюю свежую яму сбросили.
А нам теперь возиться.
Другие истории в моем телеграм канале: https://t.me/smpstory
Первая попытка в прозу. По отзывам, получилась скомканная калька с «Семьи вурдалаков» Толстого. Однако, к своему огромному стыду, сей рассказ прошел мимо меня. Поэтому произведения отдаю на ваш суд.
Зима пришла не одна. Неспешно собирая свою жатву, в затерянную среди лесов и полей деревушку, вместе со снегом пришла смерть.
Пришла незаметно. Никто не понял, когда это произошло. Лишь посудачили на утро, с чего это во всех дворах псы, как один, взвыли среди ночи, да все свежее молоко в крынках прокисло. Потом поговорили о более насущных вещах: мол, кости, что то у стариков ломит — не к добру, да воробьи в солому прячутся – точно к морозу, птица домашняя вся нахохлилась – снегопад будет… Посудачили да и разошлись. Дел много у деревенского люда, а дни зимние коротки.
Ненастье разыгралось быстро – меньше чем за час, все небо, до горизонта, оказалось скованным свинцовыми тучами. Хлёсткий стылый ветер принес с собой первые хлопья снега, а мороз заставил разойтись по домам даже неугомонную ребятню. Люди закрывали ставни, растапливали печи и словно по наитию, сами того не осознавая старались держаться ближе к огню, и не выходить лишний раз на улицу. Им было не привыкать к непогоде, суровым зимам, непроглядному ночному мраку. Но эта ночь отличалась от остальных. Этой ночью балом правила смерть, и люди это чувствовали.
— Митяй, открывай! – Иван, кутая лицо в ворот, снова постучал в дверь – Десять минут меня уже на холоде держишь! Сколько спать то можно!
Но кузнец, со старинным именем Митрофан, не открывал. Да и не мог, даже если бы и хотел. В этот самый момент он лежал на кухне перед остывшей печкой, с остекленевшими глазами, сжимая в руках старенькое ружьё. Чуть поодаль, с неестественно вывернутой шеей, лежала его жена, Наталья. Она обнимала, словно стараясь защитить, свою тринадцатилетнюю дочь, Свету, неестественно бледную, с длинной рваной раной на шее. Полугодовалый младенец, названный Антоном, лежал в резной колыбели. Он тоже был мертв.
Много ли надо времени, даже в непогоду, чтобы поднять на ноги крошечную, домов на сорок, деревушку. Меньше чем через пол часа, все жители, кроме совсем древних стариков, которые и с постели то подняться не могли, собрались в старой часовне. Легкий гул разговоров да пересуд, поднимался к крыше вместе с выдыхаемым паром. Печь еще не разгорелась. Люди были напряжены. Еще бы. Не случалось еще такого, чтоб четверо человек разом преставились. Да и отнюдь не по естественным причинам. Обстоятельства смерти шепотом передавались из одного угла в другой, обрастая самыми немыслимыми подробностями. «А Светка то, Светка…. Зазноба то какая гарная росла…. Ведь даже не снасильничали, придатки выдрали, да требуху по хате расшвыряли…. Ох, что делается, что делается…» — доносились от входа. «Да как земля то, таких иродов носит, дело ли, младенца на кочергу насадить, да в стену воткнуть, аки чучело….» — вторили у иконостаса.
Дверь распахнулась. Все тотчас же замолкли, и с немым вопросом уставились на вошедших. Иван, обнаруживший тела, сжимал в одной руке ружье, второй поддерживал изрядно подвыпившего сельского фельдшера Сергея. Сопровождал их бывший районный оперативник, уволенный из органов за крутой нрав и неподкупную честность – Борисыч. В воздухе физически ощущалось сгущающееся напряжение. Фельдшер обвел всех мутным взглядом, и достав сигарету, молча подкурил. «Ну, Сереженька, не томи, что там…?» Фраза нарушившая тишину словно разбила оковы молчания. Вопросы посыпались отовсюду. Сергей неспеша затянулся, и опять обведя всех взглядом, нехотя выдавил из себя: «Убиты… И жестоко…» — надсадно закашляв, он продолжил – «Наталье голову свернули. Света…. Светланке разорвали горло… Даже Антошку не пожалели… Суки…» Его речь опять прервал кашель.
Люди в ужасе переглядывались. На лицах был написан только один вопрос – кто?
Борисыч хрипло прорычал – «По домам расходитесь. Двери на засовы. Никому не открывать. С темнотой ни шагу на улицу!» Люди послушали. Пользовался Борисыч неподдельным уважением среди жителей. Через пару минут в часовне остались только он, Иван и Сергей.
— Вы тоже давайте не задерживайтесь… До темноты хотя бы детей похоронить надо.
— Постой, Борисыч. – фельдшер выглядел абсолютно трезвым, словно и не приходилось его Ивану поддерживать – Не все я рассказал….
— Да я уж подметил, — усмехнулся Борисыч – недаром тридцать пять лет в органах проработал.
Иван непонимающе смотрел на них.
— Кровь?
— Кровь.
-Да что не так то с кровью? Серега, Борисыч, растолкуйте уже!
-Да что-что… — Сергей опять закурил – Нет у них крови… Даже в Антошке нет…
Долгая выдалась эта ночь.
Долгая для Ивана, ворочающегося с боку на бок, и обдумывающего то что узнал.
Долгая для Сергея, которого даже самогон в эту ночь не брал.
Долгая для Борисыча, впервые за все время работы в органах столкнувшегося с подобным.
Долгой выдалась эта ночь практически для всех жителей.
И вечной для Андрюхи, которого пророчили всей деревней покойной Светке в женихи.
Вечной эта ночь оказалась и для Андрюхиных родителей, которые хоть и тревожно спали, но не слышали, как их сын в соседней комнате воскликнул: «Светка!? Я так и знал, что ты жива! Ты ж замерзнешь! Погоди минуту!»
Вечной она оказалась и для Андрюхиной парализованной бабушки, которая все слышала, но не могла ничего поделать, лишь безмолвно плакать, слушая как Андрей топает к входной двери, как отодвигается засов, как скрипят несмазанные петли, и раздается голос – «Входи же быстрей!»…
Долгая выдалась эта ночь…
Метель не утихла и в этот день.
Все кто был в состоянии удержать инструмент, в полной тишине остервенело долбили ломами промерзшую землю. До темноты им нужно было выдолбить шесть могил. Работая под пронизывающим ветром, они не замечали, что у двух свежих могил, выдолбленных вчера, просели нанесенные снежные сугробы. Словно в них не хватало чего то. Чего внизу. Под мерзлой землей и завалами снега.
Уже не получалось скрывать, что и у этих жертв не было в телах крови. Люди ходили мрачные, оглядывались на каждый шорох, а среди стариков, все чаще, стало слышится произносимое хриплым шепотом вкупе с крестным знамением – «Вурдалак…»
Сергей, каждый раз услышав что то подобное, зло смеялся, и ничего не говоря, уходил. От Борисыча, в этот день, вообще никто не услышал и слова, а Иван же, вывесив на дверь распятие и увешав весь дом чесноком, заперся в сарае и остервенело что то строгал.
Сумерки окутали деревню неожиданно быстро. На погосте уставшие мужики еще более рьяно взялись за ломы. Оставалось выдолбить еще одну могилу.
Управились уже с темнотой. Не сговариваясь, сбились в кучу, и так быстро, насколько позволяла тьма и занесенная дорога, направились к деревне. Во тьме, сквозь снежную крупу, им чудились бледные фигуры, танцующие на снегу вокруг них. Трое отважились отойти с тропы, что бы посмотреть, что это было, но вернулись ни с чем. Увидев впереди огоньки окошек, они еще более ускорили шаг. Радостные, что добрались до хат, они так и не заметили, что из двадцати двух человек их вернулось девятнадцать.
На утро, три дома оказались пустыми. Пропали две сестры-бобылихи, жившие особняком, и чье исчезновение было замечено по чистой случайности. Кто то увидел, что дверь в дом открыта нараспашку и поднял тревогу. Благодаря чему и обнаружили еще два пустующих дома. Дом одинокого пастуха, схоронившего по тому году жену и дочь, да полуразвалившаяся изба, спившейся, от мала до велика, семьи из пяти человек. Тел не было.
Но не было и людей.
Меж тем, жены не вернувшихся домой мужиков, учинили форменный допрос всем, кто был прошлым днем на кладбище. Но никто ничего не знал, и не видел.
И опять пришла ночь.
Аглая проснулась внезапно, словно от толчка. Полежав немного с закрытыми глазами и поняв что не уснет, она зажгла светильник.
Мрачные мысли одолевали Аглаю. Её муж был одним из трех, что не вернулись с кладбища. Умом она понимала, что вряд ли он еще раз обнимет её, еще раз поцелует их ненаглядную дочь перед сном… Умом она это осознавала. Но не сердцем.
Что это за звук? Словно кто то царапает стекло? Аглая подошла к окну. Ничего не видно, надо погасить светильник. Щёлкнув выключателем, она стала всматриваться во тьму, и…
— О Боже! Миша! Мишенька! Вернулся родимый!
Да, за окном стоял её муж. Что то говорило ей – не вздумай, не открывай дверь – но что такое голос разума, когда сердце радостно бьётся от восторга, что её муж, её Мишенька — живой и здоровый!
Накинув халат, она подбежала к двери и смущенно бормоча какую то нелепицу, откинула щеколду.
— Ну же! Заходи, дорогой! Где ты пропадал!?
Михаил секунду помедлив, переступил порог.
— Господи, бледный то какой! Что случилось?
На мертвенно бледном лице не было и капли эмоций. Оно было сродни восковой маске. Но вот глаза… Глаза были живыми. Блестя в свете ночника, они смотрели с какой то нечеловеческой тоской. Тоской и голодом.
— Холодно. Там холодно.
— Конечно холодно, что ты такое говори…
В ужасе Аглая отступила назад.
Она поняла.
В эту ночь пропавшие мужчины воссоединились со своими семьями.
Они сидели в молчании. Сергей, не закусывая, пил стакан за стаканом и постоянно курил. Иван нервно перебирал четки с распятием. Борисыч не моргая смотрел в окно.
Из сорока трех жилых деревенских домов, опустели уже двадцать пять.
— Хватит! – Борисыч первым нарушил тишину – Пойду в соседнюю деревню. Приведу помощь.
— Не дойдешь. – Сергей подкурил еще одну сигарету – Сгинешь.
— Я на лыжах с пяти лет стою. Дойду. Должен…
Вместо ответа, Сергей налил в стаканы самогон – Ну что, вздрогнем на дорожку…
Иван же не сказал ничего, лишь еще крепче сжал четки.
Когда фигура Борисыча на лыжах исчезла в белой мгле, Сергей и Иван разошлись по домам. Ивана ждала жена с ребенком, а Сергей с фатализмом в глазах отрицательно покачал головой в ответ на приглашение.
Придя домой, Сергей, матерясь, принялся что то ожесточенно искать. Найдя необходимый предмет, он горько усмехнулся и, насвистывая незатейливый мотив, начал что то собирать.
С наступлением тьмы, в деревне воцарилась смерть.
В каждый дом стучались и просили их впустить, пропавшие и мертвые родственники, соседи, друзья. Каждый, кто поддавался на уговоры или не выдерживал чудовищного напряжения и приглашал нежить в дом – обрекал и себя, и всю свою семью.
С теми, кто не открывал, вурдалаки не церемонились. Появляясь, словно ниоткуда, огромные волки разбивали в щепы двери и окна, врывались в хаты и, разрывая клыками тела, вытаскивали кричащих людей на улицу, где мертвые продолжали кровавую вакханалию.
Иван, перед тем как волк перекусил ему горло, успел избавить от страшной участи жену и ребенка, выстрелив им в головы. Чеснок и колья его не спасли.
Сергей, услышав царапание в окно, даже не встал из кресла, а просто крикнул – Заходите уже, открыто… — и закурил последнюю сигарету. Когда упыри вошли в дом, он криво ухмыльнулся и, взяв нож, чиркнул по бечевке, привязанной к подлокотнику кресла. После того как ведро, подвешенное под потолком, окатило жутких гостей керосином, Сергей, сделав несколько учащенных затяжек, швырнул окурок. Пламя, охватившее мертвецов, быстро объяло прихожую, а потом и кухню. Вскоре пылал весь дом.
Ветер услужливо разносил искры, не гаснущие даже под снегопадом, по всей деревне. Вскоре не осталось ни одного не объятого огнем дома. Огненные отблески, отбрасываемые на окровавленный снег, знаменовали собой победу демонов.
До рассвета было еще далеко.
https://t.me/exempla_calamum
Онлайн-курсов становится все больше, и нам интересно собрать статистику. Пожалуйста, пройдите небольшой опрос и поделитесь своим мнением!
Из тг-канала Easy Travel
Это красивое инстаграмное место - крупнейшее японское кладбище в Юго-Восточной Азии, состоящее из 910 надгробий, на которых хранятся останки членов японской общины Сингапура. В 1891 году владелец японского публичного дома пожертвовал землю для него, чтобы хоронить тех соотечественников, что умерли в нищете: изначально молодых японских проституток, а затем и других гражданских лиц, солдат и осужденных военных преступников, казненных в тюрьме Чанги.
Кладбище было закрыто в 1973 году. Сегодня это мемориальный парк, который привлекает жителей и туристов для фотосессий.
🔸Easy Travel🔸
Начало истории тут: Вувер (начало)
А смена, чую, будет “весёленькая”, раз день начался ВОТ ТАК.
***
Предчувствие меня не обмануло. После того как тело погибшего парня унесли, и Равиль сдал мне смену, началась катавасия. Всё шло наперекосяк.
Начальство было злое и орало на всех подряд, с намеченными похоронами то и дело возникали скандалы и проблемы. Родственники усопших сегодня особенно часто падали в обмороки и хватались за сердце. И в довершение всего в сторожке сломался телевизор. Весь взмыленный, злой и голодный, я не мог дождаться вечера. Когда же все уйдут, и наступит тишина?!
…И вот наконец я закрыл ворота кладбища за последними посетителями и дождался, когда уйдут рабочие из мастерской.
Я быстро прошёлся по основным аллеям кладбища — пусто, никого. Ура!
Вернувшись в сторожку, я поставил будильник и рухнул в койку, не раздеваясь. Я так вымотался за день, что не хотел ни ужинать, ни чая, ни книжек. Спаааать! Обход сделаю позже, ничего не случится.
И я уснул, как только моя голова коснулась подушки.
…Назойливый писк будильника бесцеремонно выдернул меня из объятий сна. Я долго сидел на кровати, зевал и не мог заставить себя встать. Да, я отдохнул и стал чувствовать себя лучше, но меня почему-то знобило. Кажется, я недолечился и слишком рано вышел на работу. Ну ничего, доработаю смену, а там посмотрим.
Пока я встал, умылся, оделся потеплее и попил чаю с мёдом, время уже перевалило за одиннадцать вечера. Нда… Заспался я, конечно.
Быстро сполоснув посуду, я собрался на тщательный обход. Я надел налобный фонарь, взял сумку с вещами и уже почти вышел на крыльцо, но в последний момент остановился и прихватил топор. Пригодится.
Погода к ночи испортилась. Недавно прошёл дождь, всюду были лужи, под сапогами чавкала грязь. Я поёжился от промозглой сырости. Да, сегодня звёздами не полюбуешься — небо заволокли хмурые облака, без фонарика шагу не ступишь.
Я обошёл уже два сектора кладбища, как вдруг раздался испуганный женский крик:
— Помогите!! Спасииите! Неееет!
Едрить твою налево!
Я бросился на звук. Как назло, он шёл из отдалённого сектора, где захоранивали неопознанные тела.
— АААААА!
Женщина кричала уже без слов. Это был животный вопль, полный невыносимого, разрывающего лёгкие ужаса. Так кричат, столкнувшись с чем-то по-настоящему кошмарным.
Меня самого затрясло от адреналина и, чего уж скрывать, страха.
Я выбежал на боковое ответвление от аллеи, и между могилами увидел её.
Совсем молодая девушка, наверное, старшеклассница. В короткой юбке, туфлях на каблуках, ярко накрашена, модная причёска-начёс.
Она шла, шатаясь из стороны в сторону, и кричала. Ноги девчонки подгибались, она едва не падала, но всякий раз каким-то чудом удерживалась. Так идёт очень пьяный человек. Или тот, кто несёт на спине что-то очень тяжёлое…
Или кого-то.
Покрутив головой по сторонам, я убедился, что рядом никого больше нет, и подбежал к девчонке.
Она остановилась, схватилась руками за какой-то памятник и чуть не повисла на нём. Она тяжело дышала, бледное лицо заливал пот.
Широко распахнутые глаза будто заволокло туманом; странно расфокусированный взгляд смотрел сквозь меня куда-то в ночную темень.
— Эй! Не бойся, я сторож. Ты меня слышишь?
Я потрогал девчонку за плечо. Она вздрогнула, как от удара током. Взгляд стал проясняться, она с недоумением посмотрела вокруг, на моё лицо, на топор… А потом вдруг задёргалась в корчах и завизжала мне в лицо так, что я, матерно выругавшись, отскочил назад.
— ААААААА!
Девчонка визжала всё громче. Я поморщился и отошёл ещё на пару шагов. Вдруг девчонка умолкла и, обмякнув всем телом, повисла на памятнике как тряпочка. Кажется, она потеряла сознание!
Я шагнул было к ней, но вдруг…
Над телом девчушки появился то ли дым, то ли туман. Тонкие струйки тянулись вверх от её спины, плеч, головы, сливались в одно шевелящееся облако.
Хотя нет, не в облако. В вихрь, в смерч.
Я стоял, застыв от удивления, и не верил своим глазам.
Я сплю?! Я сошёл с ума?!
Над телом девчонки со свистом крутилась вихревая воронка. Вот она слетела в сторону, на дорожку, и в один миг выросла в размерах.
Теперь прямо передо мной крутился смерч, высотой в два моих роста. В вихревые потоки захватывало листья с земли, мелкий мусор… Внутри, в центре смерча, что-то темнело.
А потом из глубины вихря раздался низкий, вибрирующий смех.
Негромкий, но невыносимо жуткий, потусторонний звук пробирал до костей.
Мои руки затряслись, дыхание перехватило. Меня прошиб холодный пот, и сердце застучало так бешено, что, казалось, вот-вот проломит изнутри грудную клетку.
Медленно, как во сне, я сделал шаг назад, а потом ещё один.
Вихрь двинулся ко мне. В тёмном центре что-то зашевелилось, по поверхности смерча прошли волны. И вдруг на верхушке стали проступать черты человеческого лица: полный бородатый старик, с презрительной улыбкой и злым взглядом.
Я узнал его.
Анатолий-Томай Суханов. Тот, кого хоронили в предыдущую мою смену.
И почему я почти не удивился?..
Вокруг меня вдруг поднялся ветер. Его порыв толкнул меня в спину так, что я чуть не упал. Я устоял на ногах, но с моей головы упал фонарик, и сверкнув звёздочкой, укатился куда-то в яму.
Я остался почти в полной темноте. Сюда еле-еле доходил свет фонарей с основной аллеи.
Новый порыв ветра налетел в лицо, ударил по глазам. Я невольно зажмурился и отвернулся, вытирая рукавом выступившие слёзы.
А ветер рванул у меня топор с такой силой, что я двумя руками едва его удержал.
ТОПОР!
Вот я дебил, у меня же есть топор!
Если на Саню напало это же существо, то топора-то оно испугалось!
Подчиняясь вспышке озарения, я выгадал короткий миг тишины между порывами ветра. А потом рванулся вперёд, и, рубанув со всего маху, всадил топор в тёмный центр вихря.
В замах и удар я вложил всё движение тела, всю злость и страх за свою жизнь и жизнь девчонки.
Почему-то я думал, что топор пройдёт сквозь смерч. Но нет, он вошёл во что-то мягкое и податливое по самую бородку . В нос ударили вонь разлагающейся плоти и почему-то — запах горящей травы.
Вихревая воронка дёрнулась и задрожала мелкой дрожью. Раздался негодующий вой; этот жуткий звук бил по ушам и, казалось, ввинчивался в самый мозг. Но я выдернул топор, размахнулся, всадил его в вихрь ещё раз и с давлением повёл топор вниз, увеличивая рану.
Вихрь забился в агонии, как выброшенная на берег рыба, и вопил уже непрерывно. Я лихорадочно дёргал топор, чтобы вытащить его и добить тварь, но лезвие намертво увязло.
В вихре проявились искажённое яростью и страданием лицо старика и длинные руки. Скрюченные пальцы рванулись ко мне, и я не успел уклониться. Призрачные руки схватили меня за горло и стали душить.
Я задёргался и стал отдирать от горла чужие пальцы. Но проще было б согнуть стальную рельсу — потустороннее существо было куда сильней меня. Лёгкие горели огнём, глаза лезли из орбит.
Уже теряя сознание, я со всей силы ударил кулаком по топору, загоняя его ещё глубже в центр вихря.
Остатки воздуха вышли из груди. Сознание моё погасло.
…Не знаю, сколько я пребывал в беспамятстве и тьме. Первым из чувств вернулся слух. Я услышал, что рядом со мной кто-то горько плакал.
Потом подключилось зрение. Перед закрытыми веками заплясали цветные пятна.
А потом вернулось ощущение тела. Я понял, что мне холодно, я лежу на чём-то влажном и холодном, и мне очень неудобно.
Застонав, я сел, открыл глаза и огляделся. Так, я на кладбище, в дальнем секторе, на тропинке между могилами. Рядом со мной прямо на земле сидела девчонка и плакала навзрыд. В руках она держала мой налобный фонарик, и он светился. Чуть поодаль валялся топор.
ТОПОР?!
Я подскочил на месте. А где вихряное чудище с лицом Анатолия-Томая, чтоб ему пусто было?!
С кряхтением я встал. Девчонка перестала рыдать и уставилась на меня с надеждой и страхом. Но я молча взял у неё фонарик и заковылял к валяющемуся поодаль топору.
Он лежал в луже тёмной жидкости. Я коснулся её кончиком пальца и понюхал — кровь. Привычный запах крови, но с душком плесени. Кажется, я ранил или даже убил эту тварь… Если только мне не привиделось.
Я поднял топор. Надо его хорошенько помыть, с мылом.
— Что тут было? — спросил я у девчонки.
— Он п-п-пропал. В-в-вы его уб-били, — заикаясь, сказала она. — К-кровь из него текла.
— Вставай, пойдём в сторожку. Там согреемся, чайник поставим. Заодно всё и расскажешь. Тебя как зовут?
— Аня. А вас?
— Сергей. Можешь на “ты”, я ещё не такой старый. Ну, пошли?
Я помог Ане встать с земли, и вдвоём мы пошли к сторожке.
Там мы умылись, привели себя в порядок и попили чай с вкусными пирожками, которые принёс вчера добрый Равиль.
В тёплой и светлой сторожке девчонка окончательно успокоилась и стала рассказывать про себя. Я угадал: она была старшеклассницей. Она училась в 10 классе, и ей было 16 лет. Отец бросил семью, когда Аня была в первом классе, мать разрывалась между попытками заработать денег и устроить личную жизнь. Почти всё время Аня жила с бабушкой.
— И какого чёрта ты попёрлась ночью на кладбище?
— Поспорила с друзьями, — досадливо дёрнула плечами Аня. — Я до утра должна была на кладбище пробыть. Пролезла в дырку в заборе.
Я промолчал, но Аня и так поняла, что я думаю о таком поступке, и опустила глаза в пол.
— А эту тварь ты как встретила?
— Я просто ходила по аллеям. Даже и не очень страшно было. А потом слышу, как будто ветер шумит, и прямо за спиной. Поворачиваюсь, а сзади меня стоит старик. Жирный, бородатый, неприятный такой! Я закричала и побежала, он за мной, и прыгнул на спину, повис на мне и кричит: “Вези меня!”. А дальше я плохо помню, как во сне всё было. Очнулась — лежу на памятнике, а ты с этим смерчем дерёшься. И у смерча лицо старика этого! Ты в него топор всадил, он тебя стал душить, ты упал. А он подёргался и рассыпался на искорки, знаешь, как от костра. А потом ты очнулся.
— Ясно. Первый раз в жизни сталкиваюсь с какой-то чертовщиной.
— Правда?! — округлила глаза Аня — Но ты же на кладбище работаешь!
— И что? — усмехнулся я. — Ничего мистического тут нет. Точнее, не было… Ладно, утро вечера мудренее. Надеюсь, это чудище больше не сунется.
Я едва дождался утра. Снова поднялась температура, меня знобило и лихорадило, накрыла сильная слабость, веки будто свинцом налились. На ногах я держался исключительно силой воли.
Рано утром я поймал попутку, сунул водиле пару купюр и строго наказал ему довезти девчонку в целости и сохранности, демонстративно записав номер машины. Водитель, с опаской косясь на ворота кладбища и бледного меня, заверил, что сделает всё в лучшем виде. Аня тепло попрощалась со мной и обещала позвонить из дома, как приедет.
Понимая, что если я лягу в кровать, то уже не встану, я бесцельно бродил около сторожки, дожидаясь конца смены. Вот зазвонил телефон — Аня! Сообщила, что доехала без проблем и что бабушка даже не заметила её отсутствия дома. Девушка поблагодарила меня и пожелала хорошего дня. Я попрощался, и от сердца отлегло — всё с дурындой хорошо. Теперь бы и мне домой поехать…
Через пару часов пришли рабочие из камнерезной мастерской, потом сменщик, и я отправился домой.
А дома я измерил температуру — 39,5 градусов! Сердобольный сосед вызвал скорую, и меня увезли в больницу.
***
Высокая температура держалась долго. Дни и ночи для меня слились в один бесконечный период, наполненный слабостью и пребыванием на грани сна и яви. Смутно помню я капельницы, уколы, врачей и громко храпящих соседей по палате.
Провалялся я в больнице больше двух недель. Лечащий врач долго втолковывал, какой у меня диагноз — то ли гайморит, то ли менингит, то ли что-то подобное, я не запомнил.
Под самую выписку меня навестил Равиль. Я уже чувствовал себя хорошо, оставалась только слабость, и мы с разрешения медсестры спустились погулять в больничный двор.
День был тёплый, солнечный. Я с удовольствием подставлял лицо уже осенним, нежарким лучам и слушал напарника. Равиль рассказывал, как они всей семьёй покупали тёще новую стиральную машину. Потом он перешёл к новостям с работы. Закурив, он спросил:
— Помнишь такого — Анатолий Суханов? Двадцать первого года рождения, а хоронили его в одну из твоих смен.
— Ага, помню, — и меня всего передёрнуло.
Подул ветер, и я поплотнее запахнул куртку.
— Я вчера дежурил, и приехали дочь и сын этого Суханова, с разрешением на перезахоронение. Хоронили-то отца соседи, а дети живут чёрт знает где, на севере, приехать смогли только сейчас. И теперь дети, значит, хотели всё как надо сделать. Разрыли могилу, стали гроб доставать. А тут сын говорит: “Надо крышку открыть”. Ну, мы заспорили, зачем. А они, брат с сестрой, давай меня и копщиков убеждать, что очень надо. Типа, они соседям не доверяют и хотят убедиться, действительно ли там их отец.
— Понятное желание. А вы что?
— Ну мы открыли. И прикинь, свинтили крышку, сняли…
Равиль сделал драматическую паузу и затянулся сигаретным дымом.
— Ну, не тяни! Что там?
— А там покойничек лежит как живой! Его ж месяц назад зарыли, а он тлением почти не тронут, усох только немного. Даже щёки румяные. И знаешь, будто усмехается злорадно. Серёга, я такое первый раз вижу. Прям не по себе стало.
— Знакомое ощущение, — сказал я, вспомнив вихрь с человеческим лицом. Меня всего передёрнуло. — А дальше что?
— Ты только никому, лады?
— Конечно.
— А потом дети Суханова дали всем денег и попросили мертвеца перевернуть в гробу на живот! Ну, мы перевернули. Мало ли у кого какие обычаи и причуды, а мёртвому уже всё равно.
— И всё?
— Нет, не всё.
— Да говори ты толком! — разозлился я. — Чего кота за хвост тянешь?
— Нервный ты какой-то, — обиделся Равиль. — Я и рассказываю по порядку.
— Ладно, извини. Перевернули покойника на живот, а потом?
— И тут сын его достаёт молоток и колышек деревянный. И кааак с размаху вобьёт его папане в спину! До упора, чтобы полностью вошёл. А дочь в это время что-то тихонько под нос себе шептала.
— Ничего себе! Как в фильмах про Дракулу что ль?
— Ага. Потом ещё денег дали, и мы могилу обратно зарыли и памятник другой поставили, какой дети заказывали. Я их провожал до ворот, спросил, зачем на живот и кол вбивать. А они рассказали, что по марийскому поверью после смерти душа злого человека, особенно если он умер плохой, неестественной смертью, превращается в вувера. А папашка у них тот ещё гад был, плюс и помер от пьянки, они и забеспокоились.
— В кого превращается?!
— Вувер. Злой дух такой. Летает огоньком или хвостатой звездой, может превращаться во всякое. Но чаще является в виде смерча или человека, как выглядел при жизни. Нет ему покоя, он по ночам пристаёт к живым, пакостит, принуждает носить его на себе, душит и болезни насылает. К кому он приноснётся, тот сразу заболеет. А живёт вувер в своём же мёртвом теле, оно поэтому и не гниёт. И вот чтобы вувера угомонить, надо труп на живот перевернуть и вбить рябиновый колышек в спину, чтобы не вставал.
— Бррр. Звучит мерзко.
— Ага. Ну что мне рассказали, то я тебе говорю. А если, значит, этого вувера ночью встретишь, то его можно надолго угомонить, если топором в самую серединку вихря ранишь. Он вообще железа и стали боится вроде как. И света немного тоже.
— Чудеса… — пробормотал я. — Вувер, значит.
Я вспомнил, как услышал ночью крики и увидел девушку Аню, как дрался с вихрем, в котором мелькало лицо умершего старика Суханова, как меня душили призрачные руки. Всё это было таким далёким и нереальным…
Может, это мне всё почудилось? Запросто. Ведь я тогда заболел, была температура под сорок, и всё это могло мне привидеться в горячечном бреду или во сне.
А может, правда?! Всё совпадает, рассказ Равиля и то, что было со мной. Тогда Саня и тот парень, похожий на Дольфа Лундгрена, никакие не наркоманы, на них напал вувер! Он в самом деле катался на них по кладбищу, от Сани его шуганул я, а второго парня он успел убить.
От волнения я прикусил губу. Эх, жаль, что нет надёжных доказательств! Мало ли почему труп не гниёт. Бывают случаи, когда тело само собой мумифицируется.
Аня! Она же видела то же самое, что и я, даже больше!
Выйду из больницы, разыщу её и спрошу, что она помнит.
Был вувер на самом деле, нападал он на нас или нет?..
Ладно, в любом случае дети папашу-вувера обезвредили.
— Эй, ты чего? — помахал ладонью перед моим лицом Равиль.
— А? Да ничего, задумался просто.
…Через несколько дней меня выписали, и я вернулся к работе. С содроганием и страхом ждал я наступления ночи и до рези в глазах вглядывался в темноту: не летит ли где смерч?.. Но нет, всё было тихо.
Утром сходил я на могилу Анатолия-Томая Суханова. Дети установили на могилу тяжёлую мраморную плиту. Я хмыкнул: захочешь выбраться — изнутри не сдвинешь. А вместо таблички стоял теперь простой и строгий памятник с надписью без фотографии.
Я постоял, поглядел на него да и пошёл своей дорогой. Молодцы всё-таки дети этого Суханова! Интересно, а “вуверство” передаётся по наследству? Не грозит ли им потом папашина участь?
Потом я пытался найти Аню, чтобы поговорить с ней. Но увы, девушку я не нашёл. Фотографии её у меня не было, номер телефона я не взял, только дал свой рабочий номер. Домашний адрес она называла, но я его забыл, пока валялся в больнице. Не говорила она и свою фамилию и номер школы. Да что там — кроме меня, её на кладбище никто не видел! Я ведь отправил её домой ещё до прихода рабочих.
Оставался только номер попутной машины, которая везла Аню домой. Я нашёл того водилу, и он припомнил, что вроде вёз месяц назад ранним утром какую-то девицу с кладбища. А может, не месяц назад, а больше, а может, и меньше… А может, и не девочка это была, а взрослая тётка. Кого и куда привёз, он толком уже не помнил.
Словом, Аню я так и не нашёл.
А вувер… Я до сих пор не знаю, что сказать. Драка, удары топором, то, как меня душили — всё было очень реальным. Но голос разума говорит, что я тогда уже болел, и всё это могло привидеться мне в горячке. А остальное — суеверия и просто совпадения. Не знаю, какая версия правильней, честно.
Больше никакой мистики на кладбище не случалось. Все проблемы были исключительно земные: кладбищенские воры, наркоманы, бомжи, сектанты и прочая хорошо нам знакомая публика.
Я проработал сторожем на кладбище ещё полгода, а потом уволился и устроился на речной флот матросом. Но это уже совсем другая история…
Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!
1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido
2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories
3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409
4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891
Мне идёт шестой десяток лет. За жизнь я перепробовал множество занятий: я был журналистом, грузчиком, сантехником, матросом речного флота, плотником, уезжал на Крайний Север на буровую станцию… Такой уж я, с шилом в одном месте. Я даже пару лет работал сторожем на кладбище!
Когда люди об этом узнают, обычно делают круглые глаза и спрашивают: “О, ты, наверное, много потустороннего видел? Призраки всякие, ожившие мертвецы?”. Мой ответ обычно разочаровывает.
Работа кладбищенского сторожа, конечно, своеобразная. Видел я много всякого: смешного, страшного, трагического. Но вот мистики не наблюдал. А мёртвые? Что мёртвые, они лежат тихонько. Все проблемы случаются от живых, их-то и надо бояться.
Но всё-таки была одна история, которую я до сих никак не могу объяснить рационально. И даже готов поверить, что это всё правда…
Было это в конце девяностых. Я работал сторожем на кладбище одного довольно большого города в Поволжье. Работа мне в общем-то нравилась: график сутки через трое, двухкомнатная тёплая избушка-сторожка, где есть электричество — можно и чайник вскипятить, и телевизор посмотреть. Зарплата небольшая, но можно всегда подзаработать на копании ям и других делах, которых на кладбище с избытком.
Правда, нервы на такой работе нужны крепкие. Например, часто приходилось общаться с криминалом, от мелкой шушеры, тырящей оградки, до серьёзных бандитов, заметающих следы своих разборок.
Насмотрелся я и на всяких “колдунов шестого разряда”, которые норовили то земли с могилы накопать, то фотографию чью-нибудь зарыть. Какими проклятиями осыпали меня эти граждане, когда я их с погоста выводил!.. Раз двадцать я уж должен был помереть в страшных муках, но ничего, жив-здоров и вполне счастлив.
Сектанты, бомжи, алкоголики, любители экзотических веществ с интересным эффектом, странные подростки, местные психи… Всю эту публику почему-то тянет на кладбище.
Один из постоянных клиентов психдиспансера однажды что учудил: он срезал трубки с уличных телефонов-автоматов и ночью приходил на кладбище, чтобы эти трубки зарыть в могилы. Зачем? А он слышал голоса, которые ему говорили так сделать. Мол, через эти трубки мертвецы смогут разговаривать с живыми родственниками. Причём, как сам псих рассказывал, голоса были все разные, и они между собой ругались, кому первому трубка достанется.
Дело было громкое, так как посрезал псих трубки с почти всех новеньких, только что установленных телефонов. Помню, даже с телевидения приезжали на кладбище, снимали большой сюжет для новостей. Да, ваш покорный слуга в телеке мелькнул на полминуты! Но я отвлёкся, простите. Итак, про ту очень странную историю.…Была середина августа, самый обычный день. Я пришёл утром, принял дела у сменщика и приступил к работе. Сторож на кладбище не только ночью обходит территорию, у него и днём много дел. Например, он заполняет похоронные документы и следит за ходом погребения, чтобы ничего не перепутали, чтобы все пришли на нужный участок.
День выдался суматошный. Последним, перед самым закрытием, хоронили старика. Гроб у него был самый дешёвый, и провожали его в последний путь только двое — мужчина и женщина лет пятидесяти. И они вовсе не выглядели скорбящими родственниками.
— Это сосед наш, — сказала женщина. — Мы смотрим, у него свет не горит, во двор никто не выходит. Заглянули с мужем в окно — а он уже и готов… От пьянки помер.
— Что сразу “от пьянки”? — возразил муж. — Может, сердце! Хотя выпить он любил, это правда.
Пока суть да дело, словоохотливые супруги рассказали, что старик жил в пригородном посёлке в частном доме. Был он был человеком скандальным, завистливым и жадным. Он постоянно ругался с соседями и после ссор ходил счастливый, а другие люди чувствовали себя разбитыми, будто вагоны разгружали. Старик любил выпить, иногда срывался в запои, и тогда становился особенно невыносим. Более-менее нормальные отношения у него сохранились только с одними соседями. Они-то теперь и провожали его в вечность.
Жена его умерла давно, выросшие дети жили далеко и общаться с папаней не рвались. Впрочем, как и он с ними. Когда соседи позвонили детям, те устраивать похороны отца не поехали, сославшись на неотложные дела. Но немного денег добрым соседям выслали, попросили устроить всё по мере сил и пообещали приехать позже.
…Вот наша маленькая процессия достигла нужного участка. Гроб опустили в могилу, забросали землёй и воткнули столбик с простенькой табличкой “Анатолий Васильевич Суханов, 1921-1997”. На табличке была и фотография. На ней полный седой мужчина с клочковатой бородой презрительно кривил губы и смотрел неприятным, цепким взглядом. Казалось, глаза на фото двигались и неотрывно следили за тобой.
Даже мне, привыкшему ко всякому, на мгновение стало не по себе.
— Ну и фотографию вы выбрали! — сказал я. — Жуткая она какая-то.
— Какую нашли, — отозвался сосед. — Наследники захотят, поменяют.
Он вздохнул, присел и коснулся пальцами могильной земли.
— Прощай, Томай. Спи спокойно.
На мой вопросительный взгляд мужчина ответил:
— Он мариец наполовину был. Мать его была марийкой, а отец — русский. Отец его Толькой звал, а мать — Томай, на своём языке. В документах-то как Анатолий записан, а ему нравилось, чтобы на материн манер Томаем звали.
— Ясно. Ну что, земля ему пухом.
Я проводил последних посетителей до ворот кладбища и запер ворота. Потом я обошёл территорию и заглянул в камнерезную мастерскую. Там ребята доделывали срочный заказ — пафосный памятник какому-то бизнесмену, и я посидел с ними, поболтал о том о сём.
Вот и они ушли. Я остался на кладбище один.
Солнце село. Вдалеке ещё догорал закат, раскрашивая край неба в золотые, алые и лимонные оттенки, но уже во весь рост вставала ночь, накрывая мир звёздным покрывалом.
Над городом висело зарево света. А над кладбищем, которое находилось чуть в стороне от города, небо было чёрным. Иногда по нему пробегали серые лоскуты облачков и быстро исчезали.
Я запрокинул голову, разглядывая звёзды. Вот ковш Большой Медведицы, а вот рядом Малая. А если посмотреть вправо, то увидишь Кассиопею — созвездие, похожее на латинскую букву “W”.
А вот низко над горизонтом пронеслась ярким росчерком и исчезла золотистая звёздочка с небольшим дымным хвостом. Комета?..
Какая ж красота!
Никогда не устану любоваться звёздным небом. Дух захватывает от величия вселенной, от её красоты и от осознания её невероятных масштабов. А ведь всё человечество, все страны и народы, люди всех культур, религий и языков, мчатся сквозь холодный космос на одной своей маленькой планетке…
Я бы стоял ещё долго, любуясь на звёзды и размышляя, но по-осеннему холодный ветер быстро убедил меня идти в сторожку.
Там я заполнил кое-какие бумаги, прибрался и стал готовить ужин. А после ужина я собирался на тщательный обход территории.
Многие спрашивали, страшно ли одному ночью на кладбище? Скажу так: сначала было страшно, но потом я успокоился и привык. Во-первых, в сторожке есть хороший, наточенный топор и ружьё-двустволка. В лихие девяностые это было совсем не лишним.
Во-вторых, главный враг сторожа — воображение. Тишина и темнота действуют на нервы и невольно придумываешь невесть что. Если сумеешь отключить воображение и чем-то себя занять, то всё будет хорошо. Мои сменщики смотрели телевизор или разгадывали кроссворды, а я чаще читал книги и слушал радио.
Вот и сейчас я подпевал группе Любэ: “Там за туманами, вечными, пьяными…” и разогревал суп в кастрюльке. На второй конфорке дачной электроплитки дожаривались котлеты.
Вдруг за стенами сторожки раздался какой-то звук.
Я прекратил петь, убавил радио и прислушался. Листва, ветер, шум автомобиля вдалеке… Вот оно!
Шаги — редкие, тяжёлые и совсем близко.
Я выключил плиту, поднял глаза к окну и обомлел. Волосы сами собой зашевелились на голове, по позвоночнику пробежал холод.
С той стороны к стеклу прижималась человеческая ладонь.
Она была так близко, что я мог разглядеть каждую мозоль, каждую линию на коже. Даже видел, что ногти на пальцах нестриженные.
Я схватил топор. Вслед за ладонью в окне появилось мужское лицо. Прижавшись к стеклу, неизвестный разглядывал меня. Его губы шевелились, он что-то говорил, но так тихо, что ничего не было слышно.
— Ты кто? Пошёл вон! — рявкнул я.
Взгляд нежданного гостя стал умоляющим, он стал делать какие-то жесты, показывая в сторону.
— Иди к двери! — приказал я.
Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь сторожки.
Неизвестный подошёл к крыльцу, и теперь я мог его разглядеть. Парень лет двадцати, одет в новые и довольно дорогие вещи, но одежда мятая и в грязи, будто человек хорошо так повалялся на земле.
Волосы всклокочены, взгляд испуганный, затуманенный, зрачки расширены. По лицу градом стекал пот. И стоял парень в такой позе, будто на плечах лежит что-то тяжёлое: ноги широко расставлены и согнуты в коленях, руки шарят в воздухе, пытаясь это что-то придержать.
Ну всё понятно: очередной наркоман. Сколько мы их тут повидали!..
— Ты кто? Что надо? — громко спросил я и для убедительности показал в приоткрытую дверь топор. Сталь тускло блеснула в свете фонаря.
Увидел топор, парень отшатнулся, что-то забормотал и затрясся. Но вдруг он распрямился, будто скинул груз, и взгляд его стал осмысленным.
Он непонимающе осмотрелся вокруг и со страхом уставился на меня.
— Парень, ты кто? Чего шляешься тут по ночам?
— С-с-саня. Я заблудился, я не знаю, как сюда попал! — в голосе появились истерические нотки.
— Ты, Саня, на кладбище, а я — сторож местный, — пояснил я через приоткрытую дверь.
— НА КЛАДБИЩЕ??!! Я… умер?!
Глаза Сани округлились, ноги подкосились, и он сел прямо на землю.
Вздохнув, я открыл дверь и вышел на крыльцо. Кажется, парень не в себе, но не опасен. Впрочем, топор я держал в руке — на всякий случай.
— Ну, Саня, рассказывай. Кто такой, зачем на кладбище потащился.
— Да я не помню… Мы у Лысого сидели. Трёхэтажку розовую на Барбюса знаешь? Вот там.
Я кивнул. Этот дом, да и весь райончик имели весьма дурную славу.
— Мы сидели у Лысого на хате, пили… Боцман ещё самогона принёс. А потом плохо помню. Шли мы куда-то, девки смеялись… Потом лезли через забор, я штаниной зацепился. А потом иду по темноте, вижу, вдалеке огонёк горит. Я пошёл на свет, а мимо смерч летит.
— Какой ещё смерч?
— Ну, вихрь такой, воронкой. Как в фильмах американских, только маленький. А в нём — человеческое лицо!
— Смерч. С лицом. Хорошо, бывает. А чьё лицо?
— А хрен знает! Смерч остановился и превратился в жирного старика с бородой. Стоит он, смотрит, а взгляд такой жуткий!.. Я аж замер.
Тут я невольно вспомнил фото Анатолия-Томая, которого сегодня хоронили. У него тоже взгляд был очень неприятный.
— Ну, а потом что было?
— А потом он засмеялся и кааак прыгнет мне на плечи! Уселся и говорит: “Вези меня домой”. И стал меня гонять, как лошадь. Тяжёлый, падла! И хохочет страшно так. И с каждым шагом тяжелее становится. Всё, думаю, сейчас упаду и сдохну. А он меня за уши дёргает, типа направляет!
— Надо же, — иронично сказал я.
— Да я не вру! Он увидел, что окна в сторожке светятся, погнал меня и говорит: “Там ещё один! Щас повеселимся!”. А ты вышел, он топор увидел и всё, исчез.
Саня явно верил в ту чушь, что нёс. А я улыбался и думал, что надо записывать интересные рассказы наркоманов и сумасшедших, которые я слышал за время работы сторожем. Книгу потом на пенсии напишу.
— Так, Саня, — сказал я. — Ты очухался?
Парень прислушался к себе и неуверенно кивнул.
— Ну тогда вставай, отряхивайся. Пить хочешь?
— Ага! А у тебя пожрать чего-нибудь есть?
— Я тебе не ночной ресторан! Ладно, подожди, придумаю что-нибудь.
Я захлопнул дверь. Нашёл в сторожке на полке одноразовый стаканчик, налил воды. Потом положил на кусок хлеба котлету и вынес всё Сане.
Жадно чавкая, он съел бутерброд, запил его и спросил:
— Как мне теперь домой попасть?
— Как-как, ножками. Пошли, я тебя с кладбища на трассу выведу. А там жди утреннего транспорта, а лучше иди пешком до города, так не замёрзнешь. По дороге и по указателям не заблудишься.
— А может, я тут у тебя переночую?
— Имей совесть! — разозлился я. — Я не нянька, с каждым торчком цацкаться. Сейчас вызову охрану, приедут дяди с дубинками, им про злого старика в смерче расскажи.
— Ладно, — сник Саня. — Показывай, где выход.
Я оделся потеплее, взял фонарик и ещё кое-какие вещи, вышел из сторожки и зашагал к главным воротам. Саня семенил за мной. Всю дорогу оглядывался по сторонам и очень боялся отстать.
— Ну всё! — я отпер ворота и посторонился, выпуская парня. — Вот трасса, вон остановка. Город там. Иди всё время прямо. Или попутку поймай, тут машины в промзону из города и обратно ездят.
— Спасибо! — Саня крепко пожал мне руку.
— Ага, бывай!
Пару минут я постоял у ворот и убедился, что он действительно пошёл в сторону города. Ну наконец-то!..
Возвращаться в сторожку уже не было смысла, и я начал вечерний обход. Территория нашего кладбища была большая; она делилась на четыре неравные части, мы почему-то называли их секторами. Самый большой сектор отводился для обыкновенных могил, северный сектор считался мусульманским кладбищем, а соседний с ним участок — для почётных граждан города и особо уважаемых людей. Самый дальний и неприглядный сектор отвели для захоронения неопознанных тел и медицинских “отходов” (например, конечностей после ампутации).
Все сектора я должен был обходить несколько раз за ночь и смотреть, всё ли в порядке. Прошёл я и мимо могилы Анатолия Суханова. Старик с фото всё так же глядел неприятным взглядом. То ли так действовал лунный свет, то ли разыгралось воображение, подогретое байками Сани, но казалось, что теперь мертвец на фото стал улыбаться шире, а взгляд стал ещё и злорадный.
— Это ты что ли шляешься, залётных торчков пугаешь? Смотри, не балуй, — и я в шутку показал фотографии топор.
Разумеется, ничего не произошло, и мне стало стыдно за идиотскую выходку. И я поспешил дальше.
Остаток ночи прошёл спокойно и даже скучно. Утром я сдал сменщику дела и отправился на выходные.
***
Я простыл, затемпературил и пару дней отлёживался дома, так что на работу я вышел не через три дня, как полагалось, а через пять.
Утром, едва войдя в ворота кладбища, я увидел толпу людей. Милиционеры в форме, криминалисты, наши рабочие (то ли свидетели, то ли понятые) стояли около лежащего на земле длинного чёрного мешка. В такие обычно упаковывают трупы.
В стороне стоял хмурый Равиль, мой сменщик, и курил. Я подошёл к нему, поздоровался и спросил:
— Что случилось?
— Да торчок какой-то ночью скопытился, — сплюнул Равиль. — Что им тут, мёдом намазано? Лезут и лезут. Часа в три ночи слышу странный шум. Взял ружьё, вышел — какой-то парень ходит между могил, орёт, руками машет. Я его шуганул, он вроде убежал. Утром я пошёл на обход, а он уже готовый. Представляешь, он аж по колено в яме под могилу застрял!
— Да ну?
— Честно, по колено в землю ушёл, а вылезти почему-то не смог. Ну, я сразу ментам звонить… Вот.
— Понятно. А что этот парень кричал?
— Да хрень. Что-то вроде: “Помогите! Скиньте его! Он тяжёлый!”. И шёл, знаешь, подгибая ноги, весь согнулся, как будто мешок цемента на своём горбу тащит. Убедительно так! Шатался прямо. Я сначала подумал, что он оградку чугунную стырил и тащит. Но нет — нёс он только чушь.
Равиль весело рассмеялся своей шутке, и я тоже улыбнулся.
— Интересное совпадение, — задумчиво сказал я. — В прошлую мою смену тут тип странный шатался. Он к сторожке пришёл, глаза очумелые, сам грязный. Говорил, будто вихрь превратился в старика, который ему на плечи уселся и ездил на нём, как на лошади. А когда я вышел с топором, старик якобы испугался и исчез. Он тоже стоял, будто что-то тяжёлое держит. У двух торчков приходы совпали?
— Да кто их знает, — пожал плечами Равиль. — Наверное, какая-нибудь новая дурь появилась. Помнишь, в том году куча нарков поумирала, когда дилер сменился?
— Ага, об этом много говорили.
— Сколько от дряни всякой народу мрёт… Да вот хоть этот парняга, — сменщик показал на пакет с трупом. — Молодой совсем, крепкий, видно, что спортсмен, одет хорошо. А упоролся чем-то, и привет.
— Тот, что в мою смену шатался, тоже на прожжёного торчка не похож.
— Ну, мало ли. Может, семья заботилась и лечила, а может, только начал торчать, не успел ещё оскотиниться. А этот, в мешке, уже и не успеет… Курить будешь?
Я взял у Равиля сигарету. Мы молча курили и смотрели, как мимо несут в мешке тело несчастного парня.
Вдруг молния разошлась, и труп стал вываливаться. Его подхватили, засунули обратно и застегнули замок. Но я успел увидеть его лицо: красивое, мужественное, с прямым носом и рельефными скулами. Светлые волосы подстрижены “площадкой”. Погибший напоминал актёра Дольфа Лундгрена. И на этом красивом лице застыло страдальческое, испуганное выражение.
Да, жаль парня. Жаль, что так вышло…
Окончание истории тут: Вувер (финал)
Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!
1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido
2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories
3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409
4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891
Найдись чудесник, умеющий извлечь горсть мыслей графа Бадабума Развалинского из его мозга, преобразовать их в еду и отправить в рот наподобие яичницы или шницеля, мысли бы те оказались полны сладостью с переливчатым фруктовым букетом и горькими миндальными нотками. А выглядели бы как смесь букаток всевозможных пастил, мармеладов, суфле и безе, замешанных в меду и вареньях, розово-белого, красно-кораллового, лазуритного и летне-зелёного цветов. Извлечённые из мозга мысли, между прочим, необходимо съедать и переваривать как можно быстрее, ведь это чрезвычайно скоропортящийся продукт. И стоит оставить мысль без внимания хотя бы на несколько секунд, как она быстротечно улетучивается, как дымок с кремневого колёсика зажигалки.
Посвящал же Бадабум Развалинский свои помыслы в основном сластям, уже существующим, и тем, что могли бы существовать. Ибо был граф величайшим кондитером-изобретателем всех времён и народов. До того величайшим, что на долю последующих великих кондитеров он оставил какие-то жалкие поскрёбыши, и те уже были условно “великими”, будто призванными оттенять истинное величие сладострастного гения Развалинского. “Кондиретатель”, такое имел неофициальное прозвище сладких дел непревзойденный мастер среди своих и не совсем своих. До того неофициальное, что сам мастер понятия о нём не имел.
Началось всё достаточно просто, но загадочно. Завершилось, впрочем, также.
Когда Бадабум был младым и беспечным отроком (бывают, знаете ли, и старые беспечные отроки), состоялось его знаменательное, я бы даже сказал, знаковое знакомство с книгой некого Пуловера Муры “Не абыкнавеные десерентные ублюды из абыкнавеных вады муки и сахора”. Фактически это была пачка кое-как сшитых не то чтобы грязных, не то чтобы чистых, листов, но тогда это вполне сходило за книгу (В наши времена книги выглядят посолиднее: крепко скроенные, с красочными обложками, многие в твёрдых переплётах…). Кто этот Пуловер Мура, и как книга оказалась в затасканной сумке в кустах шиповника неподалёку от крыльца дома Развалинских, Бадабум так и не узнал, но выдрал он в тот день из шиповника за растрёпанную лямку именно свою судьбу. Шиповник не сразу отдал Бадабуму его судьбу. Может, Бадабум забрал у шиповника его судьбу, тут уже не дознаешься. Может, величайшим кондитером всех времён, народов и растений суждено было стать шиповнику. Тем не менее, как обычно, победил сильнейший обладатель наибольшего количества возможностей. Да и ладно, назовём этот литературный приём “книга в кустах”. Книги очень могут повлиять на сюжеты других книг, что данный приём и доказывает.
Это был отрывок из книги "Сага о призраках: Живым здесь не место...".
"Крик баньши: Агония души, потерянной в лабиринте отчаяния"