О себе.
Почему я решил попробовать себя в жанре коротких заметок.
Писал я однажды служебную записку на имя главного хозяйственника всего университета ещë в бытность мою лаборантом кафедры. И вопрос-то пустячный и доброго слова не стоящий. Замена светильника в коридоре. Ну, тяжело было идти на кафедру в светлом расположении духа и полным рабочего запала, когда лбом приложишься к косяку, а запал выпустишь в виде всем известного слова на букву Б. И написал я по этому поводу краткое, но угрожающее коммюнике, в ультимативной форме призывающее этого завхоза к замене светильника. Ты, мол, товарищ поменяй, а то наши светила науки скоро последний учебник сопромата из голов своих светлых выколотят этим косяком. Или хоть косяк снеси.
У завлаба никаких вопросов это письмо не вызвало и было с легкостию им завизировано. А вот на этапе контроля у заведующего кафедрой послание мое было задержано, а сам я был вызван на ковер к начальству. Ковер тот, кстати, знавал лично еще основателя ВУЗа, и по вытертости своей не уступал шкуре сибирского мамонтенка. И если ковру это еще простительно, то где мамонтенок так уходил свою шкуру – еще большой вопрос.
Заведующий долго тер лоб, вздыхал, супил брови и всем своим видом выказывал крайнюю степень занятости. Наконец, он повернулся ко мне и спросил, указывая на записку с моим автографом:
- Твоё?
- Моё, - Не стал я скрывать. Чего ж тут отпираться, когда внизу твоя фамилия аккурат напротив подписи.
- Не годится, - С гримасой бесконечного терпения на лице, сказал наш завкаф.
- Почему, - Наивно осведомился я. Очень уж мне не хотелось терять так прекрасно выстроенный текст записки.
Заведующий отхлебнул чаю, из чашки, от которой всегда пахло коньяком, что бы в нее не наливалось, и тяжело вздохнул. Было заметно, что он должен был заниматься наиважнейшими делами сейчас, вместо того, чтобы просвещать бесталанных лаборантов.
- Драмы не хватает!
- Это ж как не хватает, - Возмутился я. – Самая настоящая драма! Вот давеча профессор Поглядов так стукнулись головой в этот косяк, что до сих пор глазами в разные стороны смотрят! Студенты профессору уже и прозвище обидное придумалт – Эхолот, и стишата оскорбительные кропают. Наше светило науки уже и не знает, куда деваться. Чем не драма?
Тяжелый кулак заведующего рухнул на стол, и тот, почти ровесник ковра, грустно заскрипел. Стол, в смысле заскрипел. Заведующий подумал пару минут, перемежая мысли глотками из кружки, и спросил меня только:
- Почему Эхолот?
- Так он теперь, изволите ли видеть, только на звук и ориентируется в коридоре. Оно, конечно, хорошо во всех смыслах. Во-первых, студенты хорошо научены, раз такое слово мудрëное знают. Во-вторых, профессору теперь светильник без надобности. В темноте-то звук лучше распространяется, это всем известно. Можно подождать еще пару недель, пока весь состав преподавательский лбами постукается, да и свет не нужен будет.
- Так, а почему свет лучше распространяется в темноте, - Снова не поспел за ходом логики заведующий.
- Ну, это история известная. Встречался я как-то с одной барышней. Так вот, целовались мы с ней в самых разных местах. И, как опытный исследователь, могу сказать с уверенностью, что шаги ее бати лучше слышно было в темноте ее комнаты, нежели в светлом подъезде.
Заведующий задумчиво пожевал кончик галстука. Я, грешным делом, заподозрил, что он, шельма, уже докторскую задумал написать по моей истории. И все же, дело кафедры возобладало в его сознании над личными выгодами. Вот это человечище, доложу я вам!
- Драмы надо добавить в записку. Чтобы завхоз наш, уважаемый, да занятой человек, аж прослезился и фонари-то нам выписал.
Выходил я из кабинета в смешанных чувствах. С одной стороны – критика она всегда неприятна. С другой – где ж еще больше драмы взять… Пока я направлялся к выходу с кафедры, на встречу мне выступил из темноты профессор Поглядов. Я вежливо чихнул за пару метров до него и извинился, чтобы мог он сориентироваться. Профессор тоже извинился и резко повернул вправо, точнëхонько в открытый чулан с метлами и швабрами, где тут же деловито загремел непонятно как там взявшимся ведром. Вот у человека характер! Ни пса не видит, а уборщице помочь всегда готов. Вот бы всем так, мечталось мне по дороге до столовой.
В студенческой столовой мне всегда думалось лучше. Тут тебе и булочками пахнет с помидором. И студентки тоже уважительно поглядывают, что льстит, конечно. Нет, друзья мои, белый лаборантский халат – он посерьёзней будет, чем смокинг от Армани. Я начал думать.
Итак, что мы имеем? Драмы нам не хватает, вот что. Где ее взять-то эту драму? Может, рассказать, что нашу уборщицу муж с маленьким ребенком бросил? Причем, если от мужа можно было ждать, что бросит, то ребенок-то всех удивил. Да ну ее к лешему, что за дело завхозу до нашей уборщицы. Опять же, при чем тут темнота в предбаннике? А если историю с изменой добавить? А фонарь к чему тогда… А, ну да, а в темноте-то она и не поняла, что изменила. Вот и драма – пожалте. Нет, мелковато. «Вот если бы убийство» -, думал я. Нельзя, милиция тогда должна быть в курсе.
Я задумчиво пожевал рису от блюда под названием «Котлета с рисам». Помнится, наши студенты частенько переиначивали это название, меняя местоположение пробела и намекая на неприятные последствия от ее употребления. А повариха упорно писала «с рисам»… И тут меня осенило! Точно, убийство должно быть не совершившимся, но вполне возможным.
Я дожевал котлету и побежал писать служебную записку.
Мое появление на кафедре было очень эпичным и я бы даже сказал эпохальным. Громким кашлем я загнал обратно в кладовку Поглядова, только выбравшегося оттуда. Затем, дружеским пинком по филейной части поприветствовал вечно хмурого лаборанта Гришку, и прошел в свою каморку. С чувство глубокой гордости оглядел я эту каморку. Я ведь здесь сам ремонт делал, не то, что некоторые криворуки. Вот пятно черное на обоях рядом с розеткой. Это я розетку менял. А дырка в потолке, это я грушу хотел боксёрскую повесить. Грушу повесить не дали, а разрешили повесить маятник с кафедры гироскопов. Только он падал постоянно всем на голову, а одного лаборанта даже совсем убил. Но он ленивый был, так что не жалко. А вот в стене торчит кусок книжной полки – это уже не я сломал. Это студентка третьего курса нашего факультета Иванова головой разбила, когда я ее на стол подсаживал. Но, она просила не рассказывать, вот я и не рассказываю.
Итак, настроение у меня было победительное! Еще бы, я ведь нашел гениальную разгадку ребуса. Это вам не гипотезу Пуанкаре доказывать. Кому польза от этого доказательства, если все и так видят, что всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере. И кому оно надо, спрашиваю я вас! А вот от моего решения всякому польза будет. Кроме, разве, Поглядова, ему-то уж все равно.
Я отодвинул стул, стряхнул с сиденья спящую крысу, которую я прозвал Частоткой, и сел за свой компьютер. Крыса эта, кстати, мне досталась вместе с каморкой. Я первое время ее гонял шваброй, а потом бросил. Ну, глупо это все. Ну, разбил я несколько стекол в каморке, а крыса каждый раз от меня пряталась. Еще и тяпнуть норовила. Вот я и перестал. А потом еще и Поглядов с завидной регулярностью чулан начал посещать, швабру толком не возьмешь.
Когда записка была закончена, и я удовлетворенно откинулся на спинке, словно в ознаменование моего успеха, в коридоре с громким матом упал студент-выпускник Держидубино. Этот студент тоже стал атрибутом кафедры. Потому что, сколько существует кафедра – всегда он был ее выпускником. Его дипломная работа висит на доске в коридоре и периодически изучается студентами, как пример максимально неправильной работы. А от студента кафедра давно бы избавилась, но нельзя. У него папы нет, а мама бюджетница. Ну, то есть, папа-то, конечное дело, есть, только не у него живет. Вот минобразования и сказало: «Пусть учится!». А он и рад учиться. Скоро его младший сын в университет пойдет. Говорят, к нам на кафедру хочет. Ему заведующий уже и стипендию предлагал повысить на двести восемьдесят процентов, только чтобы сынок не поступал к нам в ВУЗ. Да куда там! Говорит, тяга к знаниям у него сильная…
Завлаб догнал меня уже в коридоре, когда я вышел из его кабинета. Впрочем, вполне в соответствии с моими расчетами. Две секунды на то, чтобы прочитать, еще семь на осмысление, и пять на то, чтобы меня догнать. Рекорд изволили поставить.
- Это что, - Трясущейся рукой он протянул мне мой шедевр.
- Это – драма, - гордо заявил я.
Завлаб придержал меня за плечо и начал читать к вящей радости собравшихся студентов:
«Старшему завхозу всея ВУЗа, имярек, от недостойного раба его, лаборантишки Electrovolk78.
Сим смею вас уведомить, что из-за отсутствия светильника на нашей кафедре, дозорные промахиваются по нарушителям режима, расхитителям кафедральной собственности и неверным женам, от которых потом мужья уходят с детьми. Патроны нынче дороги, а лампы дëшевы. Посему, просим вас смиренно выделить нам светильник. Надеюсь на милость вашу.
Подпись. Дата.»
Расшугал завлаб смеющихся студентов, успокоил перепуганного Поглядова и, взявши у меня первую версию записки, пошел к заведующему. Записку согласовали в тот же день, а я открыл в себе литературный талант.
