user11261183

Получил Леха как-то наиважнейшее семейное задание: забрать восьмилетнего племянника Витюху со школы, накормить и попытаться выучить с ним уроки. У мамки его, видите ли, парикмахерская… Концы секутся… Да и окрас стоило обновить… Тонировочку… И прочий тюнинг, в котором Леха ни черта не разбирался. Задачка ему была поручена не из легких, но что не сделаешь ради семьи… Семья – это главное. Думал Леха, думал, да и согласился… Раз в год, почему бы и нет… Дядька он, аль не дядька своему племяннику? Дядька! Еще какой дядька! Всем дядькам дядька!

С первым и вторым заданиями Леха худо-бедно справился… В школу эту он сам ходил... Еще помнились классы, где сам когда-то чудил… А микроволновка помогла набить желудок горяченькими щами племяннику… Да и дядьке тоже… Не человек он что ль? Кто ж от щей отказывается? Да еще и со сметанкой. Красота! Уроки же давались сложнее. Попытка свалить все на малого, провалилась, ибо он требовал прямого участия своего взрослого покровителя.

– Дядь Леш, дядь Леш, тут сочинение надо писать.

– Так пиши, я-то чего? Кто в школе учится: я или ты?

– Мама сказала, что вы поможете.

– Мама ему сказала… Я этой маме твоей, ух! Парикмахерская у нее. Концы у нее секутся. Покраска. Тонировка. Она что, «Приора»? На кой ей тюнинг? Ксенон пусть еще поставит в зырки свои. Ладно. Чего там у тебя?

– Сочинение на тему: «Кем я хочу стать, когда вырасту?»

– И кем ты хочешь стать?

– Блогером. Буду обзоры на тачки пилить.

– Витюха, ты – дурак? Какой блогер? Какие тачки? Ну-ка думай еще!

– Ладно. А кем я хочу стать, вы не знаете?

– Так ты должен стать, а не я. Почем мне знать, кем тебе стать? Сам думай!

– Тогда блогером.

– Почем мне знать, кем тебе стать, кроме блогера.

– Блин блинский! – загрустил мальчонка.

– Кораблинский… Думай давай!

– А мне почем знать? Мне только восемь лет. Еще в школу вон сколько ходить… А кем-то стать надо потом уже… После школы! Сейчас мне зачем про это сочинение писать? Потом и напишу, когда соберусь!

– Так не умничай тут.

– Можно я пока в телефон поиграю? Подумаю заодно.

– Я тебе поиграю, – под громкие вопли пришлось выдирать девайс из рук дитяти, – Думай, давай!

– Думаю, думаю! – племяш расхаживал по кухне, будто профессор математики, размышляющий над доказательством недоказуемой теоремы.

– Придумал?

– Ага.

– Ну!

– Ментом стану.

– Какой ж из тебя мент, ты вон какой толстый, как ты будешь за преступниками гоняться?

– А я гаишником тогда буду. На «Приоре» буду ездить с мигалками. Виу-виу! Палкой помашу, давайте денежки.

– Взятки брать будешь? Посадят тебя тогда.

– Нет, конечно.

– Честный гаишник – бедный гаишник! Будешь воду пить, да воздухом питаться.

– Я не хочу быть бедным гаишником, а я буду богатым гаишником.

– Будешь все-таки взятки брать, получается?

– Ну если только чуть-чуть.

– Тогда точно посадят! А в тюрьме, знаешь, что с ментами делают? – Леха задумался, – Так, тебе это рано знать. Давай другую профессию.

– Надо думать.

– Ну, думай.

– Думаю, думаю! – племяш продолжил хождения по мукам, – Придумал. Фсбшником хочу стать, буду на «Гелике» без номеров ездить и пистолетом в рожу всем тыкать, – Витюха задорно рассмеялся.

– Это ты где таких фсбшников видел?

– По «НТВ». В сериале.

– А что дети мультики больше не смотрят?

– Ну там интереснее, – Витюха сделал важный, но тревожный вид, – Внимание! Только что появилась информация о новом чрезвычайном происшествии!

– М-да-а-а-а, ну ты кадр, конечно! Таких фсбшников, которых ты описал, тоже сажают. Знаешь, что с ними в тюрьме делают? И это тебе рано знать. Другое давай выбирай.

– Я не знаю. Как сложно это все? Вырасту-то я потом, а хотеть надо сейчас.

– И?

– Дальнобойщиком? – сомнительно спросил мальчишка, – Как папка. Солярку буду сдавать и баранку крутить, а еще по радио с мужиками разговаривать. Это ж… Это ж мегакруто!

– Папка твой уже удальнобоил в закат, раз в пятилетку появляется, хрен алиментов от него дождешься, мать вон твоя крутится, как может… Скоро юлой станет! Тоже плохая профессия.

– А вы кем работаете?

– Я то? – Леха аж засветился от гордости, – Я, Витюха, не хухры-мухры, а токарь пятого разряда.

– Это круто, да?

– Круто, когда шестого, но пятого тоже норм.

– Тогда я – токарем буду шестого разряда.

– Ишь чего захотел, ты сначала токарем первого разряда стань.

– Все, я решил! – у мальчишки загорелись глаза, – Я буду токарем шестого разряда, – Легкая пауза, вызванная таким же недоумением, – А чего токарь шестого разряда должен делать?

– Детали точить. На станке.

– На каком таком станке?

– На токарном.

– Понял, – мальчишка сделал умный вид, будто, и правда, что-то понял, – Я сейчас, – он убежал в комнату и вернулся с тетрадкой, – Чего писать, дядь Леш?

– Это я сейчас. У меня в школе, помнится, нормально все было с сочинениями. Как-то легко я грамоту изучил… Математика – вот, да, беда! Физика с химией – вообще аврал! Ну тебе пока рано! Ладно записывай: «С юных лет я мечтал стать токарем шестого разряда, потому что это самая важная профессия в стране». Записал?

– «С юных лет», – дальше что?

Леха тяжело вздохнул и дальше продолжил по слогам.

– «Я меч-та-ю стать то-ка-рем шес-то-го раз-ря-да, запятая, по-то-му что это са-ма-я важ-на-я про-фес-сия в стране, точка». Записал?

– Записал. А почему я мечтаю им стать? Учительница точно спросит.

– Пф-ф-ф, это легко. Записывай: «Пол-ный соц-па-кет, точка».

– Чего?

– Пиши, давай, как говорю.

– Ага.

– «Гра-фик пять, дробь, два, точка».

– Мы вообще-то дроби еще не проходили.

– Палку косую поставь.

– Это как?

– Как с тобой все сложно, – взвыл Леха, – Пиши: «Пять дней ра-бо-та-ешь, запятая, два дня отдыхаешь, точка. Сво-бод-ный гра-фик, точка. Хо-че-шь в день ра-бо-та-ешь, запятая, хо-чешь в ночь ра-бо-та-ешь, точка».

– Ты же сказал, что пять дней работаешь, а ночью тогда зачем? Я уже что-то не хочу быть токарем шестого разряда.

– Лучше бы в день пошел в смену, так бы с тобой не сидел сейчас. Отмазка стопроцентная.

– Это тоже писать?

– Я тебе запишу сейчас по шее.

– Детей вообще-то бить нельзя.

– Шибко разговорчивых можно.

– Это кто такое сказал?

– В уголовном кодексе написано, понял? Приедет дядя мент и выпишет тебе штраф на одну порку ремнем.

– Я молчу вообще, – Витюха начал вибрировать, – Не хочу я быть ментом, я же сказал уже. Хватит над ребенком издеваться.

– А кто над тобой издевается?

– Дядя Леша. За это тоже наказывают. Это вам дядя мент выпишет штраф на одну порку ремнем. Или еще чего похлеще!

– Чего?

– В уголовном кодексе написано, дядя Леша, – Витюха сделал умный вид и воткнул руки в боки для придания пущей важности, – что за издевательство над племянником в тюрьму сажают. На двадцать, нет, на тридцать, сорок лет. А знаете, что с дядями, которые детей бьют, в тюрьме делают?

– Чего? – расхохотался Леха.

– Вам рано еще знать.

– Дай, посмотрю, что написал, – Леха забирает у малого тетрадку, – М-да-а! Как курица лапой. Весь в мать. Ну ничего. Это у вас семейное. Пиши еще!

– Чего писать? Хватит уже. И так много.

– Пиши говорю! – Леха насильно вернул племяннику тетрадку, – «От-пуск раз в год, точка. Дос-той-на-я зар-пла-та, точка». – Вот теперь все!

– А токарю шестого разряда много платят?

– Шестого, может, и много платят, а вот пятого, – Леха задумался и почесал затылок, – Ну если план выполняешь, брак не гонишь и у мастера в почете, то он и премию выписать может.

– А кто такой мастер?

– Начальник участка.

– Что, и прям сам премию выписывает?

– Ну да!

– Дядь Леш, не хочу быть токарем шестого разряда, хочу мастером быть.

– Иди уж, студент, – Витюха получил дядькиного леща, – смотри свой «НТВ», а то так до директора завода дойдем, а ты не потянешь.

– А вы потянете?

– Иди, я сказал, а то мамке расскажу, что ты щи не ел.

– Я ел! – обиженно завопил мальчонка.

– А кому она поверит? Тебе? Или мне?

– А чего угрожать-то сразу? Ну вас! – Витюха психанул и оставил своего дядьку на кухне в гордом одиночестве.

– Да, директором, конечно, было бы нехило быть, но это уж учиться надо было в институте, а я чего? С шараги авансом-то выпустили. Да и то хорошо!

Виталий Штольман

Поначалу в «Барбаре» мне даже нравилось. Я представлял себя спасителем чьих-то заблудших душ, что изнемогают от жажды в пятницу вечером. Есть люди, достойные романов или легенд, эти же не заслуживали даже частушки, хотя изредка среди них кто-то тянул на очерк, единицы – на рассказ. Средние люди, ни дать, ни взять. Одни приходили, забирали пакеты с полторашками и брели в свои норы, другие же оставались на трех столах для стоячих, прикованных здоровенными цепями к торчащей из земли арматуре. Последние были невыносимы. Чем больше добавки требовала их душа, тем бредовее становились беседы.

Третий час они обсуждали российский автопром. Доводы были самыми вескими. Спросили и моего мнения, когда вышел покурить. Пытался отвертеться от беседы, но публика требовала.

– Русский автопром обычно вызывает каскад эмоций от насмешек до жалости, – начал я тихо, сцена – не мое, но завидев интерес питейцев к вылетевшим словам, немного осмелел и прибавил, – ибо он значительно устарел и проиграл конкурентам, – в этот момент одни одобрительно закивали, а их оппоненты что-то забурчали, – Но, когда дело доходит до «Нивы», все меняется с точностью наоборот, ведь этот сбитый крепыш, месящий любое говно под своими колесами – гордость и уважение. Как невзрачный Иван Дурак, встающий с печи и начинающий сечь нечисть, наш вездеход уничтожает конкурентов на бездорожье. Люди любят такие истории. Иногда и черепаха побеждает зайца.

Угодить всем не вышло, отчего начались споры еще жарче. Под шумок я скрылся в своей берлоге. Куда я вообще попал? Что за дурдом?

Этот мир снова свернул куда-то не туда, когда рост личности превратился в бизнес. Инфоцыгане заполонили все. Инфоцыгане затмили собой реальные знания.

Хотите увидеть будущее во снах? Хотите научиться исцелению? Хотите метать огненные шары, которые принесут вам несметные богатства? Хотите? Хотите? Хотите?

Инга хотела жить на Бали. Инга делать ничего не хотела. Инга купила курс. Курс молодой мамашки с двумя детьми, которая бросила все и уехала жить на Бали. И о чудо! Мамашка стала жить припеваючи. Мамашка теперь коуч. Мамашка научит других. Но тридцатку гони! Здесь и сейчас. Первое занятие бесплатно, а затем несите денежки, господа. Ингу было просто не оторвать монитора, пока мамашка мастерски крутила ей лапшичку на уши. Инга готова. Инга хочет жить на Бали. Инга. Инга! Инга, неси денежки!

Букльканье смс-ки оповестило ее, что она теперь на курсе мамашки. Инга уже одной ногой на Бали. Инга почти успешна. Инга слушает курс. Мамашка вещает. Успешный успех. Сейчас она покорит мир. Сейчас ей море по колено. Занятие закончилось. Она села на диван и начала. Начала визуализировать свой успех. Дом на Бали. Деньги. Яхта. Рестораны. Дом на Бали. Жизнь – мечта, жизнь – сказка.

– А ты чего ужин-то не приготовила? – опустил ее с небес вернувшийся с работы муж.

– Я визуализировала свой успех.

– Чего?

– Успех я визуализировала и расставила долгосрочные и краткосрочные цели, ты что, не понимаешь?

– Мать, ты башкой не ударилась, случайно?

– Ты ничего не понимаешь. Я записалась на курс к Белль Успеховой, по окончании курса мы переедем жить на Бали.

– С фига ли? Детей иди корми. Заодно и расскажешь им, что они будут есть визуализированный ужин.

– Сготовь сам, мне еще надо скорректировать свой wish-лист.

– Чего?

– Wish-лист – это лист желаний, которые я должна реализовать в ближайшем будущем?

– Реализуй нам ужин в ближайшем будущем!

– Говорю ж, мне некогда, я записалась на курсы к Белль Успеховой. Не зря ж я 30 тысяч заплатила.

– Сколько? Ну-ка, иди сюда! – начал свирепеть муж и посадил ее на стул перед собой. – Бабки откуда?

– Ну, я из заначки взяла, – с сомнением в голосе произнесла Инга.

– Мать, ты че, в секту вступила? Это ж на море было.

– Все ее ученики потом переезжают на Бали, проходят ретриты и обретают новых себя!

– Инга, мы в Анапу на что поедем?

– Если визуализировать успех, то он спустится на тебя с небес и поедем мы не в Анапу, а на Бали, понимаешь?

На Ингу спустился смачный лещ от непонимающего мужа.

– Дура! Детей иди кормить.

– Угу, – сквозь сопли еле слышно сказала она.

Дети на кухне сидели за столом и задорно били ложками по пустым тарелкам. Инга зажгла плиту и начала готовить. И визуализировать Бали.

Виталий Штольман

Раньше я думал, что самая сильная ломка от героина, но на днях выдалось увидеть ребенка семи лет от роду, лишенного гаджетов. Ни телефона. Ни компьютера. Двадцатый век – лишь телевизор и то дозированно.

Столько боли и страданий не может сочетаться в одном человеке. Ломка началась почти сразу. Нервозность. Паника. Потеря аппетита, сна. Исследуемый попробовал заменить нужный кайф мультфильмами, но «Смешарики» не давали нужного эффекта, потому он переключился на видосики с «Майнкрафтом», и снова мимо. Смотреть, как играют, не равно играть. Заслезились глаза. Жалкий вид. Апатия. Притворство болезни. Трясущиеся руки. Мольбы дать телефон хотя бы на полчасика, хоть на десять минут. Испытуемый был отвергнут матерью в своих желаниях, затем и отцом, отчего начал орать, что у него больше нет семьи.

Вспомнил, что есть игрушки, пытался поиграть в машинки. Не то. Солдатики вставляли лучше, но попустило через двадцать минут. Истерика. Проклятия с упоминанием ада. Каникулы у бабушки в деревне не прошли даром. Далее панические атаки. Угрозы уйти в детдом. Ему показали документальный фильм о бесчинствах детишек, что вероятны. Интереса особо не проявлял, но в итоге передумал. Решил тогда уйти жить на улицу. Показали фильм про беспризорников. И в этот раз интереса не проявлял, но жизнь под теплотрассой и питание с помойки не прельщало. Передумал. Пошли суицидальные мотивы. Снова истерика.

Санкции зашли дальше, чем ожидалось. На совете семьи было принято единогласное решение сменить смартфон на кнопочный телефон с фонариком. При оглашении приговора подсудимый пустил ведерко крокодильих слез. От последнего слова отказался. Удар молотка о стол. Приговор приведен в действие с момента объявления.

Поход в магазин за кнопочным телефоном сопровождался монологом исследуемого о бессмысленности дальнейшей жизни. У витрины он начал пускать слюни при виде коробок с последними «айфонами», зрачки его расширились, следом немного догнался скроллингом выставочных образцов. На безрыбье и китайский «андроид» сойдет. Под этим кайфом даже поучаствовал в выборе «тапика». Дома осознал вселенскую проблему, снова начал выть. Доза от яркого неонового фонарика обновки уменьшила ломку, догнался змейкой. Тыканье звонких кнопок немного радовало, но держало всего полчаса. Снова апатия и нежелание жить. Расширенные зрачки сузились до обычного размера. Отсутствует реакция на яркий свет. Исследуемый слонялся бесцельно по квартире, с завистью поглядывая на смартфоны родителей. Озарение. Контрмеры в виде звонка городской бабушке с длинным монологом о гестаповских издевательствах со стороны предков, за что был награжден очередной порцией ремня. Истерика. Сон.

Утром снова истерика, подкрепленная причинами неуважения сверстниками в школе. Попытка выкинуть кнопочный аппарат. Провал. Ремень. Попытка забыть дома. Провал. Ремень. Мать с трясущимися руками достала дедовский солдатский офицерский ремень. Широкий. Кожаный. Угрожающий окислившейся бляхой со звездой. Исследуемый заявил о намерениях потерять свою обновку. И сдержал свое слово.  Звезда нашла отпечаток на заднице, но было уже поздно, ибо ребенок перестал узнавать и родных, и близких. Лай. Рев. Кайф от квадроберства улетучился быстрее, чем от «Смешариков». Попытка дерзкого рейдерского захвата чужого телефона, чтоб позалипать хотя бы в короткие видосики. Провал. Ремень. Внешний вид уже не важен. Пришел батя, что принял кардинальное решение, исследуемый отправляется в рехаб на реабилитацию. К бабке в деревню, где связь ловит через раз. На все зимние каникулы. Надежда, что он исцелится мала, но все же есть. Свежий воздух и труд сделали из обезьяны человека, как никак. Может, и сейчас помогут, но это не точно.

Виталий Штольман

«Виталя, ты скоро поедешь к бабушке на лето!» — говорила моя мама и почему-то неистово радовалась.

В нашей семье была традиция. Каждый год в конце мая меня отдавали в руки одной и той же проводницы, которая всю дорогу поила меня чаем и кормила плюшками, а затем завершала миссию передачей по накладной бабушке, намеревавшейся накинуть моему исхудавшему телу 10 килограммов, а растущему мозгу десять гигабайтов знаний.

Бабушка моя тридцать лет проработала в сельской школе, отчего практиковала довольно-таки радикальные методы обучения. Каждый день во время занятий с ней я слышал, что если не буду учиться, то стану бомжом или сантехником. Не знаю, почему последний встал в столь неприглядный ряд, но трубы чистить все же не хотелось, оттого грыз гранит науки. Математика. Письмо. Стихи учить заставляли. Бабушка обещала научить еще какой-то физике и геометрии, когда вырасту. Слова эти пугали не меньше, чем жизнь на улице. За лето в меня впихивали всю программу обучения на следующий год, даже несмотря на то, что я активно сопротивлялся. Страшно хотелось во двор. Там кипела жизнь. Меня растили юным Эйнштейном, а я мечтал стать Данилой Багровым.

По великой случайности этажом выше жила Галина Ивановна — учитель русского языка и литературы, так что после насилия своего юного мозга у бабушки я шел к чужой точить зубы о гранит. За окном светило солнце и доносились восторженные вопли моих друзей. Вот оно горе людское. За что мне это все? Почему они со мной так? Что я им сделал? Зачем мне это учить, если в школе об этом расскажут? Там я что буду делать? То же самое? Изверги! Ненавижу!

Спасала меня мысль, что я не одинок в своей трагедии, досталось еще и Маринке – внучке Галины Ивановны. В назначенный час я заканчивал с математикой и шел на этаж выше, а она — наоборот, вниз. Мы встречались с ней на лестничном пролете и каждый раз грустно улыбались друг другу. Горе от ума.

Ближе к обеду совершался побег из святилища знаний. Я бегом летел во двор, ведь уже знатно опаздывал. Пора уже и по гаражам полазить, и по яблоням, постучать по мячу, в общем дел масса. Тем более меня там всегда ожидал мой друг на лето – Витька Лысый. Батя его стриг постоянно налысо. Мол, от вшей. Он часто приходил к своей бабушке, жившей в нашем дворе.

— Витек, полезли на гаражи.

— Зачем?

— На яблоне за гаражами тыблочки уже есть.

— Дно вышибет потом.

— Там лопухи за гаражами растут.

— Ну пошли-и-и-и!

— Линию видишь?

— И чего-о-о-о?

— Если коснешься — все, труп. Сразу в уголь превратишься.

— Серье-е-е-езно?

— Мне дед рассказывал, что кого-то уже на этой яблоне пришибло насмерть.

— Да ладно тебе, погнали.

— Ну пошли, только за линию не браться чур!

— Кто последний до яблони, тот ослиная задница! — крикнул я ему и помчал со всех ног в сторону гаражей.

Яблочки были еще зеленые и страшно кислющие, но лучше поесть их, чем идти домой. Велика вероятность, что загонят и, что еще хуже, заставят учить стихи. «У Лукоморья дуб зеленый…» Как вспомню, аж мурашки по телу. Зачем Пушкин написал этот стих? Чтоб третьеклассников мучить? А вот не написал бы, и бабушка от меня отстала! Ну не-е-е-ет! Он взял и написал! Мне кажется, Пушкин не любил детей, вместе с Лермонтовым. Бабушка сказала, что его «Бородино» учить все лето будем. А там сколько страниц? Тысяча? Ни конца, ни края. С ума сойти! В могилу сведут меня, бедолагу, своими стихами. На кой они мне сдались вообще? Что я потом буду делать с этой информацией? Я в пятый класс иду, а не в профессорский литературный институт.

Как два Тарзана, перемещаясь по яблоне, мы набрали кучу яблок, благо Витек взял болоньевую сумку, которую стащил у деда. Девчонки во дворе были в восторге. Правда, потом и правда все просрались, и я опробовал мягкость и шелковистость лопухов за гаражами.

В городе моей бабушки началась культурная революция. Молодежь разделилась на тех, кто слушал рок, и всех остальных, причем эти косящие под панков ребятишки были радикальны, поэтому колотили всех, кто носил широкие штаны и футболки с американскими чернокожими рэперами из группы Onyx или элетронщиками из Scooter. На одном из гаражей двора однажды появилась надпись: «Рэп — отстой», и ее почему-то так никто и не закрасил. Уничтожить надпись, как и рок, смогло лишь время. Спустя 10 лет от нее останется лишь блеклый след. Витька подарил мне кассеты с саундтреками из фильмов «Брат» и «Брат 2», а также «Короля и шута». Мне зашло.

— Витек, а ниче так.

— Лысый плохого не посоветует.

— А это че? Я теперь панк?

— Типа того.

— А если я не хочу бить рэперов?

— Виталя, так надо. Ты че как тряпка?

К счастью, подраться из-за идейных музыкальных разногласий не удалось, а вот из-за спортивных как раз-таки да.

Один богатый мужик из нашего дома решил сколотить для нас футбольные ворота. Так эра разбитых стекол и покалеченных бабок, которые принципиально не хотели прекращать свои заседания за столами возле нашего «Эмирейтс стэдиум», вышли на новый уровень. На поле выходили Анри, Роналдиньо, Фигу, Зидан и другие, кому родители на рынке приобрели столь ценный артефакт. Мой дед заявил меня за Челси. Ох, что творилось, что творилось! Какие баталии! Ла-лига отдыхает просто! Нашим идеологическим противникам сие явно было не по душе. Они бухтели, отбирали мячи, но это все были цветочки. В недрах их общества зрел план по нанесению смертельного удара по футболу.

Однажды я вышел во двор. В кедах, футболке и с мячом под мышкой. Настроение боевое. Я решительно был настроен доказать, кто Пеле на этом районе. Однако бабка из соседнего подъезда усердно пилила тупой ножовкой брусок штанги. И самое удивительное, что у нее получалось. Скрип стоял на всю округу и резал по ушам.

— Здравствуйте, а вы зачем штангу пилите? — вежливо спросил я.

— Это ты-ы-ы-ы? — бабка завопила на меня, будто в нее демоны вселились.

— Я.

— Это ты мне окно разбил позавчера.

— Нет.

— Я знаю, это точно ты. Растет такое хулиганье, как и твой папашка непутевый.

— Че это он непутевый?

— Да вы все, Штольманы, непутевые. Ты, папашка твой, дед.

— Уважаемая, вы чего себе позволяете?

— Дерзить вздумал? Я жизнь прожила, я все знаю, а он мне дерзит тут стоит, деловой. Участковому на тебя напишу еще, пусть на учет поставит в детскую комнату милиции.

Штанга треснула, и ворота покосились.

— Вы — разрушительница мечты, — в сердцах выкрикнул на нее я.

— Какой мечты? Вы все сопьетесь и снаркоманитесь.

Бабка пошла в сторону вторых ворот, я отошел. С ножовкой она выглядела угрожающе опасной.

— Я видела, как ты куришь! — она сурово посмотрела на меня, — Вот расскажу твоей бабке, она тебя выпорет как сидорову козу.

— Зачем вы портите ворота?

— Окна будут целее.

Тупая ножовка со скрипом взялась за распил вторых ворот.

— Ты еще тут? — бабка замахнулась на меня своим инструментом, я отскочил, — А ну-ка, сгинь, нечистая сила.

Зрелище мое продолжилось с лавки на безопасном расстоянии. Диалога не получилось. Странная она какая-то. Неужели в старости я буду тоже таким мерзким? Подумаешь, окно ей кто-то разбил. Это же всего лишь окно!

Другие ребята к лютой бабке подходить тоже боялись. Все молча смотрели. Она допилила, раскачала ворота и окончательно сломала одни, а затем и другие.

Так погибал спорт в России.

Пришлось теперь ходить в соседний двор, но там не хотели пускать нас по одному. Они требовали от нас команды, которая будет бороться за свою честь. Зрела футбольная баталия между дворами. Надо было собрать команду. Пять на пять. Я взялся за дело, ибо проигрывать никак было нельзя. Я взял Лысого, двух братьев-близнецов, один из которых плохо попадал по мячу, и толстого Толяна. На ворота. Лучшие из тех, кто был. Остальные кандидаты явно не подходили.

2:10.

Именно с таким счетом влетели мы и под свист с улюлюканьем покидали поле боя. Позор. Просто позор. Оказывается, не такой уж я и Пеле. Нам нужен реванш. Тренировки продолжились на домашнем стадионе, правда, ворота стали виртуальными. Их границы обозначались двумя булыжниками, а высота — рост вратаря с вытянутыми руками. Если не достал, то по правилам это выше ворот. А если мяч попадал в то место, где в теории была штанга, кто больше всех орал, оказывался прав. Успеха от тренировок особо не было, мы продолжали быть командой каличей, которую раз за разом унижали на футбольном поле, однако по нашу душу прибыл спаситель.

Я обнаружил его в нашем дворе. Какой-то паренек в футболке Савиолы из Барселоны убийственно расстреливал кусты мячом.

— Вот это удар! — восторженно сказал я ему.

— О, здоров. Илюха.

Мальчуган был постарше, но все же протянул мне руку, жест достойный, я ответил крепким рукопожатием.

— Виталя.

— А вы че, тут в футбол играете?

— Пытаемся.

— Отлично.

Оказалось, что Илюха приехал к бабушке из Москвы, а там он занимается в футбольной школе «Динамо». Помимо пушечного удара, он владел и невероятной техникой, обходя нас, словно мы — тренировочные столбики.

— А че, там прям мастера в соседнем дворе? — спросил Илюха.

— Как-то мы летим им со счетами 2:10, 0:10, 0:10 и 1:10, — с великой печалью я сообщил о провалах нашей команды.

— Да ну ничего страшного, футбол — это ж просто игра, главное — удовольствие.

— Нет, Илюха, футбол — это война. Тут дело чести. Ты должен нам помочь. Знаешь, как обидно, когда они смеются всем двором над нами. И ничего ведь не сделаешь. Проигрываем по делу.

— Да без проблем.

Так юный Савиола возглавил нашу команду мечты. Ротации подвергся толстый Толян, его место в воротах занял кривой из близнецов, и, как оказалось, руками он пользовался лучше, чем ногами.

Наши соперники ухмылялись и готовы были снова устроить нам взбучку, но Илюха врубил «режим бога» и начал просто убивать их своим пушечным ударом, да так, что после пяти залетевших банок в ворота противника их вратарь сбежал с воплями, что на нем нет уж живого места. Новый защитник ворот да и вся команда ситуацию не спасли. Это была наша первая победа со счетом 10:3. Соперники снова вопили, но уже от досады. Какое необычное чувство и приятное!

Мы побеждали еще и еще. 10:2, 10:1, 10:1, 10:0, 10:0. Просто разнос! Футбол стал приносить удовольствие.

Близился конец августа, и мы уже собирались разъехаться по домам. Назревал финальный матч сезона. Мы вышли в том же составе и закономерно выигрывали со счетом 9:0, причем последние голы были просто издевательскими. До победы оставался один мяч. Однако один из противников жестко двумя ногами прыгнул на Илюху. Это была однозначно красная карточка, если бы судья существовал в дворовом футболе. Илюха, скорежившись от боли, упал на землю. Один из близнецов с воплем «Ты че творишь?» с ходу втащил нарушителю. Тот упал, но за него вступились другие, в том числе и болельщики. Мы были в явном меньшинстве, так что пришлось уходить, обороняясь, уводя за собой раненого товарища.

Илюхе похоже сломали ногу. Дворовый футбол — жесткая игра.

— Виталя, ну что я маме твоей скажу? — мазала йодом мой фингал и шишку на лбу бабушка.

— Скажи, что я упал.

— Так, юноша, врать нехорошо.

— Ну вы хоть победили? — с интересом спросил дед.

— Да, по ходу, нет.

— Да ничего, научишься еще.

— Драться?

— Побеждать.

Виталий Штольман

Вы только что прочитали отрывок из повести "Красные кирпичи", который попал в длинный список литературного конкурса "Лето нашего двора" от Литрес.

Если понравилось, то будьте добры - поставьте лайк, ибо это помогает развитию канала, заранее спасибо.

– Через пятьсот метров держитесь правее! На развязку!

– На которую из них, их тут две? – начал психовать я при виде транспортного фиаско.

– Вы ушли с маршрута! – равнодушно выдала электронная женщина.

– Ты серьезно?

– Через тридцать километров развернитесь.

– Через сколько? – мое лицо начинало приобретать бардовые оттенки, – Алло, гараж! Что это за восстание машин? «Скайнет» наступает?

Я остановился на обочине, мимо пролетали ревущие машины. Скорость запредельная. Трасса платная. Я выезжал из Ногинска в сторону Москвы и одно легкое кручение руля отправило меня в незабываемое путешествие до Орехово-Зуево. Бонусом. В другую сторону. Как ни гневался на навигатор, на строителей трассы «М-12 – Восток», на себя, иного пути не было. Полный назад. И только потом полный вперед. Бензин на исходе. Посмотрел расстояние до ближайшей заправки. Пятьдесят километров. Приборка говорила, что топлива осталось примерно на столько же. М-да-а-а, ситуация! Ну что ж, как говаривал Юрий Александрович: «Поехали!» Тяжелый рок с адскими мотивами подчеркивал мое настроение. Огонь горел внутри так, что черти не успевали подкидывать уголь. Он то затухал, то вспыхивал с новой силой, обдавая душу крепким кипятком, летящим брызгами со всех котлов. Педалька ушла в пол, отчего количество километров на табло, информирующее об оставшемся бензине, стремительно падало. Пришлось умерить свой пыл. Включил тягучую скрипку, что с надрывом страдала, я перенимал ее настроение. Глубокий вдох. Вы-ы-ыдох. Глубокий вдох. Вы-ы-ыдох. Еду со скоростью шестьдесят километров в час, когда можно сто десять, а там и за все сто тридцать не штрафуют. Мимо пролетают лихачи, оставляя мне лишь потоки ветра, кидающие машину в сторону, и мгновения непонимания, мол, что ты плетешься по автобану, черепаха. Кричу им что-то из серии: «Бегущий слишком быстро сгорает на дистанции, понты на расстояниях ни к чему». Вряд-ли они слышали, но меня успокаивало. Оживает навигатор, что сообщает о грядущем развороте. Тут стоит быть внимательнее, еще одна ошибка высушит мой бак, до Петушков я точно не доеду, а такие приключения явно ни к чему.

– Держитесь правее, затем левее! – командует мне электронная женщина.

– Ага-ага, чуть туда, чуть сюда! – пародирую я ее, – То водишь в дебри, то объяснить нормально не можешь, то заведешь в дикие земли, где останавливаться страшно, а дороги – одно название.

Поймал себя на мысли, что разговариваю с программой. Как это странно все. Финито ля комедия. Приплыли. Надо бы доктору показаться. Интересно, кто победит в этой дуэли? В дурке я еще не бывал, может, там получится собрать кое-какой материальчик для великого романа, что собираюсь написать не первый год. Безумный мозг творца никак не может насытиться извержением мысли. Еще и еще. Портал в поток открыт, держитесь, мы взлетаем в мир тонких высоких материй меж слоями тонко уложенного абсурда. Жизнь интереснее, если убрать шоры.

Рыжая лампочка, напоминающая, что бензин на исходе, уже не горит, а издает последние попытки жить. Бензина вроде хватает, но иллюзорная возможность встать на оживленной трассе, где все опаздывают, пугает.

Вспомнился еще один подобный случай. Решил я съездить к кумовьям в Коломну. Мчу по «ЦКАДу» до Бронниц, дерзко рассекая ветер.

– Через семьсот метров поверните направо на съезд! – говорит мне электронная женщина, я повинуюсь.

Звонит мне неизвестный номер. Пока я пытался ответить, нужный поворот лишь провожал мои резко грустнеющие глаза.

– Маршрут перестроен. Через тридцать километров поверните направо на съезд. – Одна электронная женщина отправила в турне, а вторая предложила посетить УЗИ внутренних органов, от нее вот я легко избавился, нажав на красную трубку, а вот с первой стоило поговорить на высоких тонах.

– До Домодедово что ль? – Возмущенно ору я и листаю карту. – В натуре, до Домодедово.

Там плюс шестьдесят километров, тут плюс шестьдесят километров. Что за жесть? На горизонте появилась заправка, аж на душе стало легче. Как же я был безумно рад народному достоянию. Грустный дядечка-заправщик. Бесконечная очередь. Мрачные теточки на кассе. Дежурные предложения. Дежурные отказы. Радующий кофе. Полный бак. Мелочь ушла грустному дядечке-заправщику, что на миг повеселел, а затем снова впал в бытовое уныние. И вот я снова в строю. Мчу домой. Наконец-то. И ничего не может испортить этот день. А нет, может. Искра праздника тушится волной обыденности. Взмах полосатой палки стража дорог приглашает меня на воспитательную беседу…

«Добрый день, товарищ водитель!»

Виталий Штольман