user11261183

Мир полон тьмы. Человек, что неблагодарен по природе своей становится змием-искусителем, предлагающим запретное яблоко с целью изгнания из райского сада праведных. Зачем? Такова сущность мелких людишек, пытающихся оправдать свое жалкое существование через тягу вниз всего окружающего.

Лиля не была богата, но и не голодала: стабильность, Черное море раз в год, какие-то мечты. Жить она старалась по средствам, чего не скажешь о ее давней подруге Настеньке, приоритеты которой заключались в модной форме бровей и откусанном яблоке последней модели. Объединяло их некое прошлое, что осталось где-то вдали, хотя Лиля испытывала романтически-ностальгические чувства к своей подруге, ставшей символом бурной и бесшабашной молодости, когда стучащие по липким полам клуба длинные каблуки несли их дальше – навстречу приключениям. Но то в прошлом... Лишь приятные воспоминания. Настенька же заморозилась там, где-то в районе двадцати лет, где коварству не было предела. Пока один гулял ее, другому она признавалась в чувствах страстных. Пойми-ка сердце романтично-ветреной натуры, ему же не прикажешь.

Редкие встречи подруг разносились по плоскости времени все дальше и дальше. Таковы реалии. Друг становится знакомым и не всегда рукопожатным. Доверие – злая шутка. Во все времена был свой Брут, готовящий тайный сговор во имя алчных целей дешевых душенок. Досталось и Лиле.

Сбежав из терпкого офиса банка, девушка сидела в уютном кафе, попивая горячий латте под романтическую историю со страниц книги с яркой обложкой.

Она любила его, а он ее. Идиллия. Они предавались плотским утехам всю зиму, а весной он бросил ее. Да-да. Ни для кого не секрет, когда уровень извращений доходит до максимума, отношения либо сильно близки, либо им конец. Он изменял днем, а ночью возвращался под крылышко. Измену не простить, а как? Ушел ли он? Нет. Отверженные мужички пойдут на все, чтобы залезть под юбку своей возлюбленной, но увы и ах, сердце женщины – это уже пропущенная станция. Даже владельцу бесконечного проездного так и придется смотреть из окна в угнетающие пейзажи иллюзорных мечт, что выдуманы были лишь для того, дабы объяснить себе смысл дрочки мозгов. Себе. Ей. Методичная психологическая травля приводит либо к срыву, либо к полному безразличию к тирану. Последнее его будет выводить из себя еще больше. Не выдержал разлуки и убил.

Лиля была возбуждена от этой истории. Лиля была возмущена от этой истории. Лиля была в восторге от этой истории. Ей до безумия нравилось погружаться в подобные хитросплетения амуров. Чем сладостнее любовь, тем жестче расставания. Кто ж не знает?

Но любая идиллия рано или поздно заканчивается. Раздался звонок. На экране «Анастасия Иванова». Да-да, ее контакт прошел эволюцию от записей «Настенька» или «Анастейша», не требующих дальнейших разъяснений о личности, до официоза. Лиля не хотела брать, но подруга настаивала. Раз звонок до талого. Два. Будто коллектор, пытающийся найти должника. Восемь раз. Настойчиво. Упорно.

– Алло! – ответила Лиля.

– Ты чего трубку не берешь? Занята что ль, деловая колбаса? – расхохоталась Настенька в трубку.

– И тебе привет! В сумке лежал, пока найдешь, сама понимаешь, – актриса из нашей протагонистки вышла бы никудышная.

– Это да, у меня такое постоянно. Как дела? Как муж? Как дети?

– Хорошо все.

– Ну и славно. Слушай, тут такое дело. Кредит срочно заплатить надо, а денег нема. Как-то не подрассчитала. Сумку такую увидела. Ты не поверишь! Ту самую, как ты хотела. Прикинь, тридцать процентов скидка. Купила. Это шанс, который выпадает раз в жизни. Выручи, а? А то мне за «айфон» надо три тысячи закинуть сегодня. Прям край! А до зарплаты неделя. Лилюш, выручай! Вопрос жизни и смерти.

– Ты мне еще две тысячи не вернула, которые полгода назад брала.

– Да? Я что-то и не помню.

– На кредит. На «айфон».

– Какая вот я плохая подруга. Да, не переживай, зарплату получу и всю пятерку тебе отдам.

– Ты так в прошлый раз говорила.

– Лилюш, ну что ты как маленькая. Ты помнишь, как мы с тобой фестивалили? Ну пока тебя твой Юрка в брачные сети не утащил. Мне тебя не хватает. Помнишь, как мы в ДК «Железнодорожник» на 8 марта… А нет, такое лучше не вспоминать, – Настенька расхохоталась, – надо тебя, кстати, как-нибудь в свет вытащить. Гульнем, как в старые-добрые. Ты уж поди и забыла, когда тусила. Помнишь, как ты с похмелья воду прям из крана высасывала? А ее тогда еще отключили. На каком это курсе было? На третьем? Или на четвертом? Ой, такое тоже лучше не вспоминать. На «Сбер» по номеру закинь, ага? Очень надо. Спасибо, Лилюш. Люблю! – Настенька повесила трубку.

Лилин день был испорчен бесповоротно. Она будто разбойника на дороге встретила.

– Лиля, не ведись! Она тебя разводит! – в голове девушки начался внутренний диалог, в котором во всю шла кровопролитная сеча меж ангелом и демоном, сидящими на ее плечах, – Как только она почувствует жалость к себе, то в тот же миг решит, что ей все простили. Сейчас должником быть вообще престижно, ведь открывается возможность кинуть своего заимодавца, а такие подвиги еще с девяностых вызывают уважительно-одобрительный взгляд. Дал деньги в долг, будь готов драться за них. А готова ли ты драться, Лиля? Не, думаю! А может, и не все так плохо? Может, я все выдумываю? Какая же ты подруга? Как смеешь называться такой? Помогать людям, требуя что-то взамен? Такая ты теперь стала, да? Да, она не отдаст. Лучше детям что-то купи. Лиля, Лиля, слышишь? Бросила ее, кинувшись в пучину страсти. Может, у нее и жизнь по-другому сложилась, если бы ты ее вытянула из этой трясины. А ты что? Ничего! Какая же ты эгоистка! Сбежала от нее. Трусиха! Подруга, еще называется. Позорище!

Лилины пальцы на автомате зашли в банковское приложение и отправили подруге три тысячи, в ответ моментально пришел смайлик с поцелуем и продолжение с текстом: «Люблю!» Стало спокойнее на душе, но все же тревожно. Даже не из-за денег, сумма не очень внушительная, потерю эту можно пережить. Она чувствовала, что их давняя дружба проходит через последнее испытание, провал которого поставит точку. Навсегда.

Прошла неделя. Естественно в назначенный срок деньги от Настеньки не пришли.

– Может, забыла? – гоняла мысли Лиля. – Может, позвонить? Да что-то неудобно, подожду еще. А сколько ждать? Так подождите, почему мне стыдно? Не я же ей должна, а она мне! Напишу смс-ку, – пальцы застучали по экрану телефона, появился текст «Настюш, что там по поводу долга?», – Как-то сухо! Нужен смайлик. Подмигивающий? Выглядит, как будто я у нее в долг прошу. А если красный, злой? Ну она как бы не сильно и просрочилась, может проблемы какие, а я тут со своими деньгами? – Лиля удалила весь текст и оставила проблему на произвол судьбы.

Настенька даже не пыталась как-то оправдаться, она просто забила, чем раздувала гневный огонь своей подруги. К четвертому дню полная негодования Лиля набрала своей должнице, та сразу взяла.

– Ой, Лилечка, солнце мое ясное, совсем забегалась, прости-прости! – Если бы можно было ублажать через трубку, то сие выглядело бы именно так, – Сейчас освобожусь и скину, хорошо, да? Люблю! – Настенька повесила трубку, так и не дав сказать своему кредитору ни единого слова.

– Ну вот, а ты боялась! – прорезался внутренний голос, – Да дурит она тебя, дурит! Ничего не жди! Развели тебя, как простушку, Лиля, развели. Так, кыш! – Девушка разогнала руками всех мистических существ, что шептали ей советы к месту и нет.

Ожидая сахар, стоит готовиться и к перцу. К вечеру деньги так и не пришли, но вспомнила Лиля об этом лишь на следующий день. В ее жизни есть вещи поважнее, чем пять тысяч, которые задолжала Настенька – любимый муж, двое прекрасных детей.

Должница не брала трубку еще дня три, а на четвертый соизволила, тон ее был уже не такой любвеобильный.

– Ну что?

– Привет, Настя!

– Ну привет!

– Настя, когда ты мне деньги отдашь?

– Ты что, голодаешь?

– Нет.

– Ну, значит, не нуждаешься, можешь и подождать. У меня тут между прочим вопрос жизни и смерти.

– В смысле?

– Дебит с кредитом не сходится. Ты еще тут названиваешь. Ну вот куда тебе эти деньги? У тебя ни кредитов, ни ипотеки, муж хорошо зарабатывает, а у меня финансовые трудности, а ты мне покоя не даешь целыми днями. Как коллектор, ей-богу. Может, дела у меня важные, ты не подумала об этом?

– Какие дела?

– Неважно, оправдываться не обязана, придумай что-то поинтереснее в аргумент, а я может еще и подумаю.

– А я должна иметь причину, чтоб ты вернула мне долг?

– Я все сказала!

– Ты продала нашу дружбу за пять тысяч?

– Пока! – Иванова повесила трубку.

– Я говорила? Иуда! Она – Иуда! А я говорила! – раздался внутренний голос, – Да тебя, если слушать, то лоб расшибить можно. Не жизнь, а каторга! Так, цыц! Черт с ней! Я не причем, это все ты... Я сказала, цыц.

Гордости Лили хватило, чтобы больше не звонить бывшей подруге, так легко предавшей их некогда былое прошлое, она лишь объявила телефону ее новое имя. Теперь имя Настеньки – «Иванова – не брать никогда».

Виталий Штольман

Дениска очень любил конфеты, однако ж редеющий зубной состав стал причиной санкций в отношении него от старших сородичей. Сладости мальчишка получал за большие подвиги на фронтах битв со знаниями, причем в зачет шли лишь четвертные оценки. Есть тройки в итоговой ведомости – нет конфет. Простая арифметика, согласно которой в Денискин рот сладости должны попадать нечасто, однако ж дикое желание заставляло идти на ухищрения. Вооружившись дедукцией Шерлока Холмса, он играл в самые настоящие шахматы со своей матерью.

Игра была рисковой. Мало того, что надо найти конфеты, но еще и удержаться от соблазна схомячить целый пакет. Пропажу одной или двух никто не заметит, родители ж не ведут им счет, а вот за большие потери в провианте можно было смело словить ремня, широкого отцовского иль узкого маминого, а там дальше хоть отличником четверть заканчивай, ничегошеньки не светит. Эту истину за свои двенадцать лет мальчишка знал назубок. Тем более, что после каждого такого провала мама подходила к схронам все изобретательнее и изобретательнее.

В этот раз она была хороша, очень хороша. Дениска видел, как папка уминает сладости за обе щеки по утрам, но где они теперь, стоило только догадываться. Третий день поисков не давал результата. Если бы перевернуть все разом, то легко, но тогда бы заметили. Есть конфеты втихаря нельзя, искать их тоже. Все вещи, затронутые в ходе раскопок, должны были вернуться в исходное состояние. Точь-в-точь. Батя-то не заметит, ему в принципе все равно, ибо пришел домой, лег спать, утром ушел, а вот мама любимая знает, что, где и как лежит. Если деятельность экспедиции будет обнаружена, то она обязательно доложит папке, а тогда ему уж будет не все равно. Стоило быть предельно осторожным, будто ты – капитан дальнего плавания, что ищет несметные сокровища, а вокруг пираты.

Мальчишка думал, думал и придумал. Взгляд его случайно упал на щель между шкафом и потолком в родительской комнате. Сантиметров десять. Отличное место для конфет, но как туда добраться? Юный ум посетила инженерная мысль.

Дениска принес табуретку из кухни, встал на нее, не дотянулся. Принес вторую, поставил сверху. Полез. Верхняя табуретка предательски соскочила. Мальчишка с грохотом навернулся. Ударился коленкой, немного поныл, затем промыл ее в ванной. Придется теперь скрывать еще и рану, полученную в ходе поисковой операции. За это тоже можно получить ремня или конфетных санкций.

– Как же тяжела жизнь ребенка! – подумал Дениска. – Ничего нельзя! Вообще ничего. А взрослым можно все! Хоть конфеты пачками ешь! Хоть детей лупи! Им, значит, можно конфеты, а мне за них ремня? Или тапка! Или рукой! Еще палку эту милицейскую резиновую кто-то папке подарил! Это чтоб он меня колотил. Она больнее и ремня, и тапка, и руки. Ну разбил я новый велосипед, и что теперь? Палкой милицейской меня? Я что бандит? Она еще загибается при ударе, что ни одна точка задницы без боли не остается. Изверги! Хорошо, ей только за большие косяки бьют! Как же тяжела жизнь ребенка! Взрослым хочу быть! – Постоял, поразмышлял еще. Инженерная идея снова осенила его.

Дениска притащил из зала стул. Поставил две табуретки рядом, сверху стул.

– Ну те нате! Египетская пирамида! – улыбнулся своей гениальности мальчишка.

Пошатал ее. Показалось надежно. Полез. Бинго! Детская рука начала шарить меж шкафом и потолком. Заветное шуршание подарило капитану дальнего плавания улыбку на лице. Он потянул находку на себя. Из расщелины перед пакетом вылетела видеокассета, благо приземлилась на родительскую кровать. Дениска с облегчением выдохнул, затем посмотрел на пакет с трюфелями, который одарил его счастьем, но не сразу. Мама завязывала целлофан морским узлом, чтоб сын не добрался до заветного клада незамеченным. Рвать пакет нельзя, родители догадаются, а дальше репрессии. Пришлось повозиться, чтобы получить истинное наслаждение. А разве бравого искателя сокровищ остановят какие-то там узлы? Сегодня мальчишка решил побаловать себя двумя порциями запрещенки. Сначала он рассасывал конфеты, а только потом жевал, так можно было дольше сохранять приятное во рту. Дениска завязал пакет, как было. Вышло похоже. Взобрался на свою пирамиду и отправил сокровище в его тайное хранилище. Спустился, чтоб взглянуть со стороны, не торчит ли что из расщелины.

– Еще и кассета эта! – подумал мальчишка, – «Рэмбо. Первая кровь», – прочитал он буквы, выведенные выцветшим фломастером. – Еще одна запрещенка. Вот почему родители мне все запрещают? – Далее капитан свободного плавания начал пародировать свою матушку, – Дениска, тебе еще рано такое смотреть, это не для детских глаз… Ты должен делать все, что тебе говорят взрослые… Что значит «не хочу»? А ремня ты не хочешь? Будешь делать свое «хочу», когда слезешь с родительской шеи, а пока будь добр учись, это самое важное, а коль не будешь, станешь бомжом… Дениска, ты меня уже достал, я тебя в детский дом сдам, там точно тебя конфетами никто кормить не будет, – он крутил кассету в руках, – Я суп себе могу на плите согреть, а значит, взрослый, можно и глянуть один разок, – Дениска посмотрел на часы, до прихода родителей еще оставалось время, – Посмотрю чуть-чуть! Чего там такого, что папа мне не разрешает?

Кассета ушла в видеомагнитофон, а следом включился телевизор. Мальчик нажал на кнопку «Play» и застыл, ибо на экране оказалось, что Рэмбо – чернокожий джентльмен, сильно любящий двух смуглых женщин. Звуки их страсти раздавались во все стороны. Дениска судорожно тыкал в кнопку выключения звука, та давалась не сразу, видимо, батарейки сели. Он ринулся и выдернул вилку из розетки. На телевизоре образовалось огромное магнитное пятно. Тишина. Мальчишка погрыз батарейки и снова запустил технику, предварительно выключив звук. Сцена любви продолжала развиваться, буквально парализовав юный мозг. Из ступора его вывел стук в дверь, что заставил тело трястись теперь от страха. Вилка снова повисла на тумбочке. И снова пятно на телевизоре.

– Уходи-уходи, проклятое пятно, ты можешь уйти быстрее! – Дениска не знал законов физики, потому просто умолял, стук не прекращался, – Черт, пирамида! – Стулья и табуретки мигом были расставлены по местам. Сердце мальчишки колотилось с такой силой, что готово было выпрыгнуть, – Кто? – дрожащим голосом произнес он в отверстие для ключа.

– Взрослые есть дома? – раздалось из-за двери.

– Нет, – Дениске стало легче, что это не родители.

– Открой, мы счетчик проверим электрический.

– Мама сказала, никому не открывать дверь.

– Да мы быстро.

– Уходите, я сейчас милицию вызову.

– Да, открывай, чего ты?

– Убива-а-а-а-ю-ю-ю-ют! – неистово заорал Дениска, изображая свою бабушку в любой ситуации, когда той что-то не нравилось. Проверяющие счетчиков испарились, как и не было их.

– Кассета! – промелькнула пугливая мысль у мальчишки в голове.

И снова табуретка к табуретке. Сверху стул. Дениска сильно жал на кнопку, чтобы извлечь тайный артефакт из видеомагнитофона, механизм не удовлетворял желанной скорости. Вышла. Он резким движением отправил ее в коробку и взлетел по инженерной конструкции.

– А если они запомнили, на каком моменте закончили смотреть? Надо сделать, как было! – подумал Дениска и спрыгнул на кровать.

Он снова отправил кассету в видеомагнитофон, включил телевизор и начал мотать назад. Через пару мгновений картинка погасла, а из аппаратуры донесся звук жеванной пленки. Мальчишка начал колупать пальцем, пытаясь через отверстие вытащить тайный артефакт, но увы, она не поддавалась, зато поддался с легкостью замок в двери, что открывала мама своими ключами.

– Сегодня будет милицейская палка! – с ужасом пронеслась мысль у Дениски, – Точно милицейская палка!

Виталий Штольман

Когда уникальное становится привычным, человек больше не горит к сему огнем, отчего амурные страсти превращаются в десятиминутное исполнение супружеского долга. Физиология не перекрывает ментальность и некогда прочный мир рушится, как хрусталь, познакомившийся с полом.

Елизавета Андреевна отмечала с подругой очередной отгремевший концерт по написанной ей музыке. Раз – стакан вина. Два. Три. Бутылка. Две. Три. Ресторан сменился квартирой.

– Анна Михайловна, чувствуйте себя, как дома. Дочь у бабушки, муж... Не знаю, где муж, наверно снова пересекает европейские границы.

– Не скучно одной-то, Елизавета Андреевна?

– Не дави на больное.

– Что это?

– Говорю ж, муж пересекает границы. Вечно его нет. Хоть на стену вой иногда...

– Заведи себе еще одного, богема!

– Ань, ты чего такое говоришь? Это не по-людски.

– Моя дорогая Лиза, это страдать не по-людски. – Штопор вошел в очередную бутылку вина, – Нашла бы себе молодого скрипача, а еще лучше виолончелиста, да с крепким смычком, – пробка выстрелила в потолок, – вот так! По ржавеющим струнам!

– Что ты такое говоришь? Изменив, предашь себя саму.

– Иногда стоит пойти наперекор привычным вещам и посмотреть, как удивит жизнь. Стоя, на краю пропасти, открывается истина.

– Нет, Ань, я так не могу.

– Вот, где сейчас твой Сережа?

– Должен в Швейцарии концерт ставить, а может еще где. Сама же знаешь, какие границы удержат творца?

– А должен концерт ставить в той спальне, вторгаясь в твои личные границы, – женщины ударили стаканами друг о друга.

– Иногда меж возлюбленными происходит гормональный передоз, отчего они не могут смотреть друг на друга. Умные выдерживают дистанцию, ведь рано или поздно начнется ломка, да такая, что кровать сломать можно, а чувственные же воспринимают все, как личную обиду, вот и срутся постоянно.

– То есть вы ждете, когда начнется ломка?

– Может, и ждем!

– Это ты ждешь, а он?

– Прекрати ты!

– Может, он и не возвращается, потому что нашел себе там молоденькую пианистку, коей бьет по клавишам.

– Исключено.

– Ничего не исключено. Мужчинам свойственно искать успокоения у каких-нибудь дам с низкой социальной ответственностью. Поверь уж женщине с двумя разводами.

– Я, конечно, верю твоему богатому опыту, но не все ж так, как в твоих романах.

– Мои романы основаны на реальных событиях, а жизнь такая...такая мерзкая, хотя местами сладостей в ней, как в детском магазине. Тост: «За вечный карнавал, очаровывающий зрителя!» – Женщины снова выпили. – Лиза, надо что-то делать.

– Да ничего не надо делать, это вино во мне говорит, я сильная.

– А если автоматический смычок? – рассмеялась Анна Михайловна.

– Что? – глаза Елизаветы Андреевны округлились.

– Что, что? Смычок, который сам играет по струнам души.

– Ань, мы действительно сейчас будем это обсуждать? Какой позор! Какой позор! Мы уже даже не женщины бальзаковского возраста, и такой вздор!

– Вина?

– Хватит, надо спать ложиться.

– Побег?

– Прекрати!

– Москва не верила слезам тогда, не поверит и сейчас, – Анна Михайловна взяла телефон и показала фотографию своих струнных, – Видала, какая коллекция?

– Аня, – Елизавета Андреевна стыдливо улыбнулась, – что это за ужас?

– Автоматические смычки. Знаешь, как красиво играют? Так мелодия льется, м-м-м! Вот этот тебе подойдет. Начинать надо с простых вещей.

– Аня, у меня сейчас голова разорвется от волнения.

– Ментально ты уже согласна.

– Ничего я не согласна.

– Хочешь прямо сейчас закажем?

– Чего? А! Нет! Спасибо!

– Ссылочку я тебе прислала.

– Мне не надо.

– Да-да, не надо, всем не надо. Мне тоже не надо, а вон, посмотри, какая коллекция.

Анна Михайловна уехала, а Елизавета Андреевна прямо в одежде легла на диван, в голове ее объявился сушняк и шальные мысли о сольном концерте. Увиденные инструменты не выходили из ее головы.

– Это же измена! Или не измена? Елизавета, ты – приличная женщина, вино говорит в тебе. Взять или не взять – вот в чем вопрос! – Драма не хуже, чем по Шекспиру, развивалась в голове нашей героини. Реальное шло кругом, давление поднялось, потряхивало руки. Нажать лишь кнопку и дело сделано, шаг чрез черту навстречу тьме, где с распростертыми объятиями ждет рогатый и рычит: «Лишь наслаждение обретя, познаешь ты себя!»

Проспала Елизавета Андреевна до обеда, затем больная голова задумала прибраться. Сил хватило, лишь на перенос бокалов в раковину. Все! Дальше чай и глупая передача по телевизору, что создавала фон, совсем не напрягая мозг. Так и лежала она, закутавшись в плед и стараясь не двигаться. С вина, знаете ли, знатно потряхивает следующим днем.

Телефон бзынькнул.

– Кто там еще? – женщина огляделась в поисках телефона. Найден глазами. Чтобы прочитать сообщение предстояло движение, отчего та отбросила сию глупую затею. – А если Сережа? Да, нет! Он бы позвонил! Сколько времени в Европе? А вдруг он попал в беду и не может звонить? Лиза, какая же ты эгоистка! – Она вскочила и подорвалась к телефону, на экране которого сияла надпись: «Ваши товары доставлены в пункт выдачи». – Я что-то заказывала? – удивилась Лиза и прошла по ссылке, далее глаза округлились еще больше, – Я, правда, заказала Анин смычок? Боже, какой позор! Какой позор! И что теперь делать? Лиза, соберись! Если не забирать, то он через какое-то время уйдет обратно. Идея! А если Сережа вернется и попросит что-то заказать, и в пункте выдачи та-да-а-ам! Держите приятный бонус! Что я ему скажу? Как объясню? Что, мол, так и так, нашла замену? Нет, надо забрать и выкинуть. Надо забрать и выкинуть. Стоп! А если пакет прозрачный и кто-то из соседей будет в очереди стоять? Боже, какой позор! Боже, какой позор! – Елизавета Андреевна открыла холодильник, достала оттуда початую бутылку вчерашнего вина и совсем не богемно саданула с горла. – Надо позвонить Ане. Нет. Она смеяться будет. Хотя это же она предложила. У нее-то смычков на целый оркестр! Что делать? Что делать?

Тело не слушалось женщину, но она нашла в себе силы, чтобы накинуть толстовку с капюшоном. Ее стыдливые глаза закрыли большие темные очки, хотя на улице стояла пасмурная погода. До пункта выдачи сто метров, которые Елизавета Андреевна проскочила украдкой, постоянно оглядываясь. Не смотрит ли кто? Через стеклянные двери было видно, как двое мужчин стоят в очереди, отчего пришлось ждать, пока они покинут сие заведение. Рандеву меж ней и пареньком, выдающим товар, должно проходить тет-а-тет. Когда путь освободился Елизавета Андреевна, молча, зашла внутрь и ткнула работнику пункта выдачи квадратик с кодом. Тот долго копошился, но все же нашел посылку. Все эти минуты ожидания были невыносимы, стресс заставлял голову крутиться, высматривая опасных знакомых. В этот миг все знакомые были опасными. На спине образовался холодный пот, что пропитал футболку, заставив ее неприятно прилипнуть. Зашла светленькая девчушка с орущим ребенком. Елизавета Андреевна хотела сбежать, но не успела, ибо работник пункта выдачи наконец-то отыскал ее смычок. Ужас застыл в глазах женщины, она посмотрела на него, на посылку, затем на молодую мать, на ребенка, тот успокоился, и игриво улыбнулся, финал гляделок завершился в зеркале.

– Как ты докатилась до такой жизни, Лиза? – пролетела мысль в голове.

К счастью, посылка была запакована в черный пакет без опознавательных знаков, однако от легкой ухмылки паренька она чуть не сгорела со стыда, у него-то на экране отобразилось название товара. Елизавета Андреевна буквально выбежала на улицу, где нос к носу столкнулась с престарелой соседкой, тащащей здоровенную капусту.

– Лизонька, здравствуй, моя хорошая! Борщ собралась готовить! – запела та, – Не поможешь донести? А то поклажа не по силам уж!

– Здравствуйте, Антонина Ивановна, да-да, конечно! – Елизавета Андреевна взяла тяжеленую сумку, мыслями она была где-то далеко, ей хотелось просто провалиться под землю, прям в лапы Люцифера, там грешнице и место.

– Тебе, наверно, неудобно, дочка? Давай я твою посылку понесу.

– Да, нет, мне удобно.

– Ну нет!

Антонина Ивановна выхватила пакет из-под мышки своей помощницы.

– Так же удобнее, да?

– Д-д-д-да! – еле выдавила из себя Елизавета Андреевна.

Время прогулки до подъезда тянулось целую вечность. Соседка что-то лепетала на тему борща, раскрывая какие-то древние тайны, что нес ее старинный род кулинаров от матери к дочери, но собеседница была уже в объятиях Светоносного, что разрывал на части душу. В голове стало так тихо, что казалось, будто мертвецы на кладбище ведут себя громче. Из забытья Елизавету Андреевну вывел какой-то мальчуган, врезавшийся в нее. Капуста освободилась от сумки и покатилась по асфальту. Антонина Ивановна только набрала воздух в легкие, чтобы воскликнуть, как парнишка выхватил из ее рук посылку. Очередь вопить пришла за Елизаветой Андреевной. Правда мальчуган далече не сбежал и был пойман проходящим мужчиной, который оставил тому пару затрещин и отпустил. Пропажа с легкой ухмылкой вернулась хозяйке. Причиной тому стал рваный пакет, обозначающий его содержимое. Даже Антонина Ивановна смогла лицезреть.

– Это свечки ароматизированные! – буркнула хозяйка смычка и побежала в подъезд.

– А капусту-капусту! – негодовала соседка, но ее просьба так и осталась без ответа.

Посылка пряталась под курткой до тех пор, пока ключи в замке не сделали три оборота изнутри.

Женщину трясло, отчего она забежала на кухню, бросила смычок на стол, открыла холодильник и лупанула вина до дна.

– Что с тобой происходит, Лиза? Ты же культурный человек, музыку пишешь, – подумала наша героиня.

Взгляд упал на коробку с рваным пакетом. Импульс мозга к рукам. Покупка полетела в мусорку.

– А если, кто заметит? Я еще раз такого позора не переживу, – Елизавета Андреевна пулей достала посылку и обернула ее в три мусорных пакета, – Так-то лучше! Душа требует вина! Где штопор? Лиза, ты пьешь второй день подряд, как это по-плебейски. Хотя... У меня нервы. Смычок еще этот. Блин, надо было посмотреть, как он выглядит хоть, интересно же. Ли-и-и-и-за, тебе сорок один год, прекрати вести себя, как увлеченный подросток, – штопор победил пробку, красное полусладкое встретилось со стаканом. – Хорошо-то как! – Елизавета Андреевна вспомнила ухмылки представителей мужчин, что стали свидетелями ее позора, – Смеются они! Может, у меня проблема. Может, я – одинокая женщина. А я действительно одинокая, Сережка уже сколько по Европе колесит? Может, это не так уж и плохо? Нет, Лиза, выбрось эти шальные мысли из головы. Вино просто ударило в голову. Ну ладно, я только посмотрю, и снова выкину. Я ж деньги заплатила, посмотреть не могу? Еще как могу! Могу и посмотрю! – она соскочила с дивана, вытащила пакет из мусорки и стала зверски раздирать его, чтобы извлечь коробку. – Лиза, что за рвение? Только посмотрю и все, – коробка в темпе вальса открылась и взору подпившей женщины предстал смычок, Елизавета Андреевна, аж отскочила от стола, села на диван, судорожно хлебнула вина, дважды. – Теперь надо выкинуть! Или... Что за «или», Лиза? Ты – взрослая женщина, как ты можешь так вообще думать? Сомнениям нет места, надо встать и выкинуть, – неведомая сила приковала ее к плоскости дивана, – А как это интересно дается сольный концерт? Свечи? Ванна? Там еще двенадцать мелодий в памяти. Лиза, ты не будешь этого делать...Что за фантазии?

Елизавета Андреевна взглянула в зеркало, висящее на стене, глаза ее полыхали адским огнем, где занавес уже обнажал сцену и был готов представить миру грешную музыку.

– А есть ли в этом всем символ начала начал? – И рухнула стена терпения, когда комнату озарила сольная партия скрипки в исполнении страдающей женщины, давно не державшей в руках смычок... Аллеманда. Куранта. Сарабанда. Жига. Чакона.

Виталий Штольман

Марина снова положила трубку. Ее очередной раз послали по телефону. Она все прекрасно понимала. На часах был уже десятый час, а тут она к уставшим после работы людям пристает с самыми выгодными предложениями от банка, только здесь и сейчас. Часто она даже не успевала договорить свою приветственную фразу, как снова слушала гудки в трубке. Ей это было не по душе, но от выполнения великого плана зависела премия, которая гасила ипотеку в бетонной коробке человейника за МКАДом.

А еще над душой стояла злая руководительница с повадками Цербера. За невыполнение установленных норм та лаяла, за что могла бы получить бессменный титул «Осторожно! Злая собака!». Не кусает, но все же достала всех.

Марина размышляла о своей жизни. Ей было уже 28. Ни мужа, ни детей, только бетонная коробка в человейнике и нелюбимая работа, которая высасывала из нее последние соки.

Часы пиликнули, ознаменовав наступление нового часа. Десять.

«На этом все, дорогие мои! Вот что бывает, когда не выполнить план в срок. Все свободны. До завтра», – пропела руководящая процессом гарпия.

Одна пытка Марины сменялась другой. Дорога домой составляла два часа. В 12 дома, а в 7 уже выезжать. Сон? Что такое сон? Марина давно вступила в клуб панды. С кругами под глазами не справлялась уже ни одна тоналка. Марина хотела умереть от такой жизни, а еще больше спать.

И так изо дня в день. Она хотела сбежать, но смелости бросить все не хватило, да и ипотека за бетонную коробку сама себя не оплатит. А на районе за МКАДом столько не платят. Жизнь – боль. Таков путь самурая из банковского сектора, нужному лишь пока есть силы долбить маникюром по клавиатуре, дежурно улыбаться клиентам и навязчиво звонить. Как только нормы не выполняются, воину телефонной трубки и компьютера предлагают сделать харакири или просто превращают в ронина.

Марина была на грани срыва. Постоянный психологический террор ее гарпии сказывался на всем, в том числе и на показателях. Она сдалась.

– Марина, ты сегодня не выполнила план, не уйдешь пока не покажешь достойный результат, – прошипела на нее гарпия.

– Вы нам за переработки не доплачиваете, так что пойду.

– А за невыполнение плана вычитаем.

– Мне надо отдохнуть! – выдохнула Марина.

Глаза гарпии округлились и стали наливаться кровью. Эта наглая девчонка нарушила п.389 политики банка, начав проявлять агрессию к своему руководителю.

– М-м-м-м-арина! – завопила гарпия, – как у тебя язык вообще повернулся такое сказать. Ты молода и полна сил. На пенсии отдохнешь.

– Если доживу.

Марине было уже плевать. Она настолько устала, что говорила из последних сил. Зачем ей все это? Прожигать свою жизнь в железной коробке, именуемой офисом, где даже нет окон, зато есть компьютер и телефон. Краски редко проникали в ее жизнь. Только серость. Уныние. И апатия.

– Марина, как гласит п.4.16.1 Кодекса эффективного сотрудника ты должна не вешать нос, когда столкнулась с первыми трудностями.

– Варвара Ивановна, хватит уже этих пунктов. Голова от вас уже болит.

– М-м-м-м-арина! Что ты себе позволяешь? План не выполняешь. Дерзишь. Я буду вынуждена отправить тебя на комитет по этике.

– Хорошо, – без эмоций ответила девушка.

– Вот кстати, хороший руководитель должен мотивировать своих сотрудников. Посмотри на нашу региональную.

– Как я на нее посмотрю, если она с нами фотографироваться только приезжает на день банковского работника?

Гарпия расплылась с восторженной улыбке и начала вещать о божестве в лице региональной управляющей.

– Полина Глебовна настолько погружена в общее дело, что даже родив третьего ребенка, через месяц уже была на рабочем месте.

– Тоже мне подвиг, у нее зарплата в миллион, нянек там поди наняла и сбежала стричь капусту. Деньги. Деньги. Деньги, – подумала Марина, но вслух не сказала, ибо гарпия бы объявила ей импичмент за такой проступок прямо на месте.

– Представляешь, какая она – великая женщина. Все успевает и детишек растить и показатели выполнять. Полина Глебовна наше все. На нее надо равняться.

– Хорошо, Варвара Ивановна, буду равняться. Я пошла.

– Но я же еще не дорассказала. А план? – обиделась гарпия.

– До свидания.

Марина ушла с мыслями, что завтра или послезавтра она будет регистрироваться на сайте по поиску работы, но с нее хватит. Слушать истории о божествах, которые детей своих отдают чужим людям на воспитание – это был уже перебор. Она ведь ее еще и в пример ставила. Ее ребенок сделает свои первые шаги или скажет первое слово на глазах у няни. Не у матери, а няни. А мать только будет пополнять ежемесячно карточку этой женщины. Полина Глебовна эта – просто кукушка, а не пример для подражания. Марину бесило сейчас абсолютно все – гарпия, кукушка, это метро, которое ехало очень медленно, парень напротив, что пялился в ее декольте. Все. С нее хватит. Хватит жить на работе. Хватит смотреть на мир из вагона метро или автобуса. Хватит недосыпать. Хватит. Хватит. Хватит.

На следующий день Марина уволилась сама. Стало ей так легко, будто сняла она цепь с шеи, которая тянула ее ко дну. Дну жизни. Дну мира. И поплыла она вверх, а вынырнув вздохнула свежим воздухом. Так глубоко-глубоко.

«Ну, привет жизнь! Давно не виделись! Я – Марина. Я снова дышу полной грудью».

Виталий Штольман

Рука моя зажила, но тело посетила новая беда. Копчик. Он у меня побаливал давно. «Фигня. Пройдет сама», – думал я, но увы и ах, пятничным утром он решил напомнить о себе. Мои исследования интернета обозначили примерный диагноз. Рак. Пришлось искать свою книжку и идти сдаваться в лапы народной медицины.

Старая городская поликлиника, где за чертой порога играла песнь страданий людских. Диапазон широк, крики издавались во всех частотах. Сломленный и отчаявшийся писака шагнул навстречу фонарю, что вел из боли леса, однако ж манил он и зверье. Спасенье это? Наказание? Стоило еще выяснить.

Дальше белая полоса. Лето. Все на дачах. Нет очереди в регистратуре. Нет очереди за талончиком. Нет очереди к хирургу. Только внутри кто-то. Ну это уже совсем ничего. Жду. Из кабинета выходит пузатый дядька с красным лицом, окидывает меня презрительным взглядом. Лишенные любви к жизни пропитываются чернью их окружающей. Раковая опухоль убивает свет, льющийся с небес. Видимо, я слишком мало дышал отчаянием. Исправился. Достоевский научил нас страдать с особым изяществом. В этом мы преуспели лучше всех в мире. Захожу. Сидит дед-хирург и его помощница. Чуть моложе. Оба – сухие, как засохшие дрова в поленнице. Жалуюсь им.

– Ложись на кушетку, штаны снимай, – буднично вещает мне врачеватель, параллельно диктуя коллеге мои явки и пароли.

Рассадница грехов испытывала людей, подкидывая им все новые испытания. Лег. Чувство тревоги нарастает, не каждый день какой-то мужик изучает твой копчик. Покушение на сакральную святыню рождает массу страхов.

– Тут болит? – дед в белом халате тыкает со всей дури в мое больное место, я ору, кажется он получил удовольствие от содеянного, отчего дальше продолжил издеваться над угнетенным физически и морально человеком, – Значит тут. Но это тебе не ко мне?

– А к кому? – слезы наворачиваются на моих глазах.

– Сначала на рентген, потом к травматологу или невропатологу.

– Травматолог в отпуске, на доске внизу написано.

– Ну значит, к невропатологу, – равнодушию бы его позавидовал сам Менгеле. В тот момент я поверил в эволюцию садизма и о том, что лишенные разума обманщики будут до скончания веков блуждать под темными сводами подземного царства. От последней мысли как-то полегчало...

Иду в рентген с направлением. Очереди снова нет. Счастье. Недолгое.

– Мне рентген копчика, – говорю я первой попавшейся тетке в белом.

– Копчика?

– Копчика!

– Зоя Петровна! – орет женщина в белом. МХАТовская пауза.

– Да, – раздалось из-за стенки.

– Копчик делаем?

– Чего?

– Копчик делаем?

– Чего?

Женщина идет за стенку, чтобы раскидать посыл своей глухой коллеге, затем возвращается.

– Копчик не делаем.

– Ну меня ж хирург к вам послал, вот направление.

– Не знаю, кто там вас и куда послал, мы копчик не делаем, вам на КТ надо!

– Ну сделайте мне КТ! – начинаю вибрировать.

Зачем я все эти страдания пережил? Чтобы снова получить отказ? Стал понимать Герострата, а мозг начал гонять варианты, как сжечь это дьявольское место. Да так, чтобы дотла. Чтобы попасть в ад, больше не надо умирать, стоит быть здесь.

– Это вам в Первую городскую надо. У нас нет! – арктическому равнодушию людей в белом видимо обучают на тайных собраниях служителей сатаны.

– А направление где взять?

– Я не знаю. Идите к врачу.

Иду к хирургу. Жду, когда освободят кабинет. Захожу.

– Здравствуйте еще раз. У вас нет рентгена копчика.

– Как это? – дед спрашивает у своей помощницы, – У нас нет рентгена копчика? – та жмет плечами, – Как это нет?

– Значит нет! Что ж теперь! Мы ж тут не платный медцентр! – парирует тетка.

Резко повеяло холодом, раздался леденящий крик падшего ангела, что отрицал великую идею и томился вечность во тьме.

– Молодой человек, с вами все в порядке? – переживал дед, чем вывел меня из ступора.

– Что делать-то? – с максимальными нотками жалости умоляю я.

– Ну иди к невропатологу, может он тебе поможет.

– А если нет?

Хирург пожимает плечами, а в глазах бегущая строка: «Да задолбал ты уже со своим копчиком. Иди отсюда!»

Я вышел. В голове бежала мысль: «Кто мы? За что здесь? – ответов не нашлось, – Смерть лишь меняет локацию, формат останется прежним».

Пошел снова вниз. Беру талончик. Очереди по-прежнему нет. Фортуна все же иногда бывает на моей стороне. Поднимаюсь обратно. Невропатолог живет напротив хирурга. Захожу. Врачеватель – здоровенный мужчина в крупногабаритных очках. Жалуюсь о всех невзгодах. О проклятьях с копчиком. О хирурге. О рентгене. Он смотрит на меня внимательно и медленно макает туда-сюда чайный пакетик.

– От меня-то ты чего хочешь? – без интереса выдал мне врач, когда я закончил ныть.

– Помогите! На вас последняя надежда…

– Прям-таки последняя?

– Прям-таки последняя.

– Ну сымай штаны тогда!

Мне уже второй раз за день мужик говорит, чтобы я снимал штаны. Опасной дорогой идете, Виталий Александрович. А ты еще и повинуешься! Половине поликлинике уже свою пятую точку показал. Не стыдно?

Лежу на кушетке. Надо мной стоит врачеватель и долго натягивает маленькие резиновые перчатки на свои здоровенные руки. Заходит его помощница, ойкает и выходит.

– Лена, обожди покамест…, – доктор кидает ей вслед, – но далеко не уходи, мы тут по-быстрому сейчас.

Я зажмуриваю глаза. Невропатолог засаживает свой толстый палец в больной копчик. Я ору.

– Не сломан. Это уже хорошо, – он резким движением снимает перчатки и направляется на свое штатное место, – Портки надевай. Лена-а-а, заходь…

– А что там?

Он называет диагноз на латыни, из которого извлечь полезную мне информацию невозможно. Я надеваю штаны. Сажусь. Врачеватель отпивает чаек. Лена приоткрывает дверь.

– Афанасий Филиппович, вы там все в штанах?

– Да, кончили, заходь…

Она входит. Стыдливо улыбается, пока пишет мои явки и пароли. Я диктую. У Афанасия Филипповича в ход пошли пряники. С повидлом.

– Ключ от сейфа, – командует он Лене, та долго копается в кармане халата, находит нужный.

Врачеватель встает и достает коробку с ампулами.

– Что там? – помощница берет другой журнал, готовится писать.

– Аллергия на что-то есть, голубчик?

– Голубчик? Сам ты – голубчик! – подумал я, но заикаясь, еле выронил звуки, – Н-н-н-нет!

Народная медицина, мать ее…

– Это хорошо! – дальше диктует Лене какие-то названия, узнал я только лидокаин. – Ну хоть больно не будет.

Открыв кучу ампул, врачеватель создал какое-то медикаментозное месиво в здоровенном шприце.

– Это все мне? – напряжение росло, в голове заиграла музыка из какого-то фильма Хичкока.

– А кому ж? – Афанасий Филиппович добродушно рассмеялся, – Лена, обожди снаружи, нам тут уединиться нужно с молодым человеком.

– Хорошо-хорошо! – улыбка не сходила с ее губ.

– Подкалывают они еще. Ненавижу! – горел я внутри адским пламенем, – Чтоб черти вас драли на части за ваши деяния!

Помощница вышла.

– Штаны сымай. Чего сидишь мечтаешь? – скомандовал врачеватель, – На стол наклоняйся. Колени не сгибай.

В тот момент я напрягся знатно…затем еще больше, когда здоровенный мужик оказался за моей спиной. Всадил. Укол. Прямо в самое больное место. Резкая боль пронзила все мое тело. Искры полетели из глаз, а где-то вдалеке отчетливо был слышен металлический смех старухи с косой. Вот жил, ты жил, Виталий Александрович, а потом решил помереть, да еще и с таким позором. Я заорал.

В кабинет зашла какая-то молодая медсестра. Посмотрела на мою голую пятую точку, на Афанасия Филипповича, стоящего пред ней, на орущего меня, наклоненного на стол, ойкнула и покинула нашу задорную компанию. Запятнанный позорным делом из ямы лезть не собирался я, а рыл ее все глубже. Стоило только догадываться, какая картина сложилась в ее голове. Конечно это не то, чем казалось, если начать с тонкостей, не разбираясь в сути, но если отбросить всю историю целиком, и оценивать лишь фрагмент, то это то, чем казалось. Какой позор! Какой позор!

– Ну все! Жить будешь! – врачеватель уселся на стул и продолжил пить свой чай, – Если не пройдет, в понедельник приходи, еще поставлю.

– Спасибо, не надо, – подумал я. – Ноги моей здесь больше не будет, даже если мой копчик теперь отвалится.

Прихрамывая, мое бренное тело, наполненное страданиями и муками, покинуло цитадель зла. Естественно по дороге я встретил и Лену, и ту медсестричку молоденькую. Обе лыбились. Нелюди! Тут человек страдает, а вы со своими больными и влажными фантазиями. Все! Занавес! Спектакль окончен! Валите уже! Ненавижу вас всех!

Пока шел до дома словил мутного и чуть не разложился на асфальте, благо проходящий мимо мужик спас меня еще и от асфальтной болезни. Чем дольше я существовал в таком состоянии, тем больше назревала мысль откосить от работы в ночь, ибо лежать мог комфортно, стоять тоже, а вот сидеть только в определенных положениях. Что это вообще за дела? Так не пойдет.

Как же я любил отмазки. Особенно когда приходилось убедить самого себя что-то не делать. Не писать книгу, не ехать в бассейн, не вставать пораньше. Во всех делах, где надо было прилагать хоть какое-то усилие. В этом деле я был просто мастером. Так ловко и естественно уговаривал сам себя. Иногда борьба внутри затягивалась, но не слишком. Ментально мой мозг был готов поддаться даже самым легким своим уговорам. Нужна лишь причина. Самая малюсенькая-премалюсенькая. И все! Гуляй, Вася! Сделаем как-нибудь потом. Или никогда. Как только ты сделаешь шаг по этой дорожке, свернуть уже не выйдет.

Решил набрать боссу. Беда ж у меня вселенского масштаба…

Виталий Штольман