Leshad01

Изначально моей целью было напихать автору исходного поста, так сказать, полную панамку, да и до кучи сделать это публично - чтобы все знали, что я мамку его в дорогой ресторан водил и вкусным шардоне угощал. Но потом я задумался - а с чего у меня так полыхает? С обобщений.А почему они почти всегда там, где затрагивается тема феминизма? А вот историю своих, почти научных, изысканий на данную тему я и хочу излить в Пикабу.

Для начала я задался вопросом - а почему это так задевает меня? Ответ прост - мне не нравится, что мне приписывают чьи-то грехи только за наличие хуя в штанах. А дальше умные нейросети подсказали мне, что по-умному такое явление называется обесценивание через групповую принадлежность. Америку я тут, конечно, не открыл - все мы знаем присказку "про мужики - козлы, а бабы - дуры" - но у меня появился метод!
Далее я начал выискивать какие-то общие утверждения в постах про феминизм (в основном у @Balu829, за что ему отдельное спасибо), описывать эти утверждения простыми словами нейросети, а затем получившиеся термины копировать в этот пост, чтобы вы ставили мне плюсики. План считаю ахуенным, и вот что у меня получилось.

Чаще всего попадается три метода. Первый - это обесценивание через групповую принадлежность. Цель у этого типа манипуляции - ослабить позицию противника в споре и усилить свою.
На втором месте - индуктивное обобщение. Это когда человек на основании того, что видел только летающих птиц, делает вывод, что все птицы летают, ну или: "Меня изнасиловали хуем = все, у кого есть хуй, - насильники".
И на последнем, но не по значимости, - создание ложного авторитета, оно же легендарное: "все говорят"/"британские учёные считают" и прочее.

Все эти три метода отлично справляются со своей главной задачей - искажением реальности.
Поэтому хочу сделать вывод - если видите пост, который начинается с обобщения, можете смело игнорировать его. С высокой долей вероятности он будет наполовину, а то и больше, состоять из пиздежа.

Upd. Выяснилось, что слово "нейросеть" для некоторых ругательное. По этому поясню здесь - я использовал нейросетку для поиска названия термина определение которого я выделил сам.

Так или иначе, несмотря на все трудности и неудобства, я всё же двигался к пункту назначения и даже испытывал приятное чувство — лёгкое волнение и возбуждение от неожиданного "приключения". Ильдар же, вероятно, в глубине души понимая, что даже тысяча — это слишком большая цена для столь короткой поездки, беспрестанно трещал, пытаясь рассказами оправдать мои убытки.

 — А ещё у нас тут проходит парусная регата, прямо вот тут! С 2001 года уже. Народу тьма приезжает. Лодки разные, красивые, виндсёрфинги и прочее в таком же духе. Даже местные заинтересовались и участвуют, — я с удивлением посмотрел на него, а затем перевёл взгляд на наш корабль. Он правильно истолковал мой немой вопрос и ответил со смехом: — Да не. Куда мне на этом? Там яхты здоровущие как... А чё я говорить-то буду — сейчас поворачивать закончим, и увидите сами. И санаторий свой, и яхту директора — он её на причале там держит.

 Когда он про это сказал, я заметил, что мы и правда движемся под небольшим углом от нашей изначальной траектории.

 Образовавшуюся паузу в разговоре я потратил, наблюдая, как вода причудливыми кудрями огибает борт нашего судна, после чего поднял голову и увидел санаторий. Нет, не так — САНАТОРИЙ! Это был комплекс из трёх зданий в стиле советского конструктивизма. Центральное — самое большое — представляло собой несколько цилиндров, соединённых между собой сваями. Наверное, по задумке архитектора, оно должно было напоминать космический корабль, но, как по мне, оно было похоже на многоярусный свадебный торт, в который кто-то вставил окна. Всего у "торта" было три яруса. Первый — самый большой — был в высоту метров десять и диаметром примерно 300 метров. Надо сказать, что высоту я называю на глаз, а вот диаметр смог узнать достаточно точно — каждое своё утро я начинал с прогулки вокруг здания и подметил, что она занимает 15 минут. А человек за это время в среднем преодолевает один километр. Ну, а зная длину окружности, вычислить её диаметр несложно. Но я отвлёкся.

 Второй этаж был такой же круглый, как и первый, но заметно меньше — диаметром примерно на треть, а в высоту от силы метра три. Лежал он поверх первого как есть, а вот уже от него, к третьему, шли четыре бетонные сваи длиной метров шесть. Одну из них обвивала открытая лестница, которая уходила прямо в пол последнего этажа, самого маленького в диаметре, но вытянутого. Из-за него здание и было похоже на торт — он напомнил мне последний ярус свадебной выпечки из американских фильмов. Если бы поверх него стояли скульптуры а-ля "рабочий и колхозница", сходство было бы стопроцентным.

 От причала к зданию вела асфальтированная дорожка, украшенная кустами чайной розы и скульптурами пионеров — ещё одним остатком советского прошлого. Перед самым зданием дорога раздваивалась, становясь похожей на двузубую вилку. Её правый зуб вёл к трёхэтажному зданию, похожему на улей. Позже я выяснил, что там находится спортивный комплекс — ЛФК, о котором я говорил в самом начале, спортзал и всё в таком же духе. Левый зуб вёл в одноэтажное здание столовой. Оно было ничем не примечательно, но сразу за ним находился теннисный корт. Он был самый заурядный, но в то же время выдающийся в своей бесполезности — я просто не мог представить, что бы кто-то играл в теннис в башкирском санатории. У самого причала было два пирса. У одного на приколе стояла парусная яхта, на борту которого витиеватым шрифтом было написано "Cornish". Второй же пирс был свободен. К нему мы и причалили.

 Пирс был высоким относительно лодки, но я без проблем смог взобраться на него из низенькой лодки Эльдара. Потом между нами состоялся обмен — он отдал мне мой багаж, а я ему его честно заработанные деньги. И только после этого я решился задать ему вопрос, который волновал меня с самого начала нашей поездки:

 — Скажите, Ильдар, а у вас есть мобильный? Просто не думаю, что мост успеют починить за неделю.

— Нету. Можно на почту позвонить и попросить позвать меня. Два-ноль-один-семьдесят девять — их номер.

 Я опустил свой чемодан и достал из кармана ручку и клочок бумажки. Протянул их ему, попросив записать номер. Дурацкая привычка таскать с собой ручку и всякие огрызки бумаги появилась у меня в армии и была частой причиной ссор с моей, уже бывшей, женой — я не мог заставить себя пользоваться нормальным ежедневником или, как все, телефоном, а её бесили бумажки, всплывающие из моих брюк во время стирки.

 Тем временем Ильдар закончил выводить своё имя и номер телефона, протянул мне ручку с бумажкой и сказал:

 — Не думаю, что вы мне позвоните.

 — Думаете, решу добраться вплавь? — я был так удивлён его предположением, что сострил вместо того, чтобы задать нормальный вопрос.

 — Просто я уже двоих оттуда должен был забрать. Походу, эта падла Тополев их на своей яхте возит.

 — Тополев — это директор? А почему падла?

 — Так прикиньте, сколько труда стоит на этой бандуре одного-двух человек на тот берег отвести? А если ветра нет? Мотор нужен, а он бензин жрёт. Получается, что в убыток себе это делает. А мы бы заработать могли! Не себе, не людям. И вот как такого человека назвать?

 Я видел в его логике много дыр, но не стал с ним спорить, а просто коротко кивнул и сказал:

 — Падла. Но могу дать вам честное слово, что с таким человеком я не поплыву, так что ждите звонка.

 Ильдар громко рассмеялся и с улыбкой ответил:

 — Рахмат! А я вас, за поддержку рабочего класса, мёдом угощу.

 На том и порешили. Он отправился домой, а я решил закурить и проводить взглядом самого честного труженика посёлка Саргалы.

 Докурив, я щелчком сбил уголёк в воду, а окурок спрятал в задний карман джинс. Делал я всё это быстро — как будто куда-то торопился — и поэтому не заметил неожиданное дополнение к ручке своего чемодана. Когда я схватил её, мою ладонь пронзила острая боль. Я вскрикнул и уставился на свою ладонь. В ней, рядом с набухающим красным пятном, дрожала поломанными крыльями умирающая пчела.

Я сидел на занозистой сосновой доске, безуспешно имитировавшей лавочку в плоскодонке с мотором, несущей меня по Нугушскому водохранилищу. Путь мой лежал к месту долгожданного отпуска – в санаторий, что стоял на берегу, противоположному селу Саргай.

Такое, на первый взгляд, оригинальное место отдыха я выбрал по двум причинам. Первая – мне необходимо было восстановить здоровье, подорванное "проклятыми рудниками", или, проще говоря, работой. А этому делу, как ни странно, не способствуют пьяные выкрики: "Тагил рулит!" в каком-нибудь трехзвёздочном отеле нашей необъятной Турции. Этому делу способствуют правильное питание, режим сна и ЛФК.

Вторая причина – моё ментальное здоровье тоже оставляло желать лучшего. Совсем недавно я развёлся и теперь остро нуждался в уединении, чтобы понять – обманутый ли я дурак или тупой мудак, сам всё испортивший. А уж уединения в том санатории было предостаточно – с одной стороны он прилегал к горе Азгурлян, или как-то так, а с трёх других сторон был окружён водой. Но эта же уединённость сыграла со мной злую шутку – за неделю или две до моего приезда, после особенно сильного дождя, смыло мост, бывший единственным средством связи санатория с "большим миром". Об этом я узнал не сразу, а непосредственно на месте. Я стоял на противоположном от моего места назначения берегу и с округлившимися от удивления глазами говорил по телефону с девушкой из администрации санатория. Она предложила мне дойти до ближайшей деревни и нанять "мужика с лодкой", ну или пойти нахрен. Впрочем, второй вариант, хоть и явно читался, озвучен не был. Воистину – похуизм, которому я мог только позавидовать!

Так или иначе, я сидел на неудобной доске в старой плоскодонке и мчался навстречу своему отдыху, поднимая тучи брызг. Перевозчиком для меня выступил местный синяк по имени Ильдар. Ильдар был низеньким, носатым башкиром, который в сезон промышлял тем, что обдирал забредших сюда туристов-водников, или, как говорил он, сдавал "участок в аренду".

Делалось это следующим образом. Весь берег водохранилища со стороны села был огорожен кривыми заборчиками из плавни́ка1[АЯ1] . У каждого участка был свой владелец из числа местных. Как только начинался сезон сплавов, каждый из жителей села принимался следить за своей территорией.  И как только на неё приставали замученные "большой водой" туристы, они бежали к ним и сообщали, что те "вторглись на частную территорию", но, так как они "добренькие", то могут предложить им за символическую плату остаться на их участке. В остальное же время, они подрабатывали, сдирая три шкуры с неудачников вроде меня. Так меня судьба и свела с Ильдаром – от всех владельцев моторных лодок его отличал умеренный аппетит. Он запросил с меня тысячу вместо обычной ставки в десять.

Всё это я рассказываю не для того, чтобы очернить жителей прекрасной республики, а для того, чтобы вы поняли, почему в дальнейшем я даже не рассматривал возможность попросить помощи у местных

В комнате, где я сидел, ожидая очередного допроса, было, мягко говоря, неуютно. Маленькая, пустая комнатёнка могла похвастаться лишь квадратным столом, двумя стульями – на одном из которых сидел я – светильником с люминесцентными лампами, издававшими ровный электрический гул и предательски мерцавшими, а также бледно-розовыми стенами, которые мне особенно не нравились, навевая неприятные воспоминания о школьных годах.

Директриса считала, что этот цвет "успокаивает", и потому практически все кабинеты в школе были выкрашены в этот оттенок. Последним анклавом цветового разнообразия в моей альма-матер был кабинет учителя истории, которая о выбранной директором цветовой гамме отзывалась так, будто "кого-то вырвало персиками". А поскольку её кабинет с зелёными стенами был единственным местом в школе, где мои, ни фига не спокойные, одноклассники переставали меня тыркать, я был с ней полностью согласен.

Примерно через десять минут перебирания мной школьных обид дверь, напротив которой я сидел, открылась, и в комнату вошла женщина в обычной, повседневной одежде и с толстым ежедневником в кожаной обложке в руках. Она подошла к столу и неспешно уселась напротив меня. Двигалась она расслабленно, словно подобные мероприятия были для неё рутиной, так что я смог внимательно рассмотреть её, прежде чем она заговорила. Возраст её был неопределим. Если бы меня попросили назвать точную цифру, я бы сказал, что ей от тридцати пяти до пятидесяти. Короче говоря, она обладала тем типом внешности, из-за которого было сложно понять, то ли она молода, но запустила себя, отчего выглядит старше, то ли наоборот – уже стара, но хорошо ухаживает за собой и потому выглядит моложе. Она была полновата, а на её руках, из-под края рукавов свитера грубой вязки, виднелись шелушащиеся пятна – то ли какая-то кожная болезнь, то ли раздражение от холода. Волосы же, собранные в неряшливую гульку, были явно крашенными и имели светло-серый оттенок, который, кажется, называют "пепельный блонд". Несмотря на непритязательность внешности, её спокойное лицо и неспешная, расслабленная манера движения располагали к ней.

— Здравствуйте, Роман. Извините за долгое ожидание. Надеюсь, вы тут не заскучали?

— Нет, что вы. Я развлекал себя, разыгрывая в голове сцену допроса из первой "Матрицы". Буду не против, если вы будете звать меня мистер Андерсон.

Она ответила легкой улыбкой:
— Радостно видеть, что вас не покинуло чувство юмора. Надеюсь, что и в дальнейшем вы не будете "немы". Скажите, вы знаете, почему находитесь здесь?

— Меня обвиняют в массовом убийстве скольких-то там человек.

— А точное количество вы не знаете, потому что…?

Я прервал её:
— Потому что я никого не убивал.

— Не могли бы вы рассказать мне всю историю с самого начала?

Ненадолго повисла тишина – мне очень не хотелось заново переживать те события. Но, собравшись с силами, я набрал в грудь побольше воздуха и начал свой рассказ.

Говорит глава арктической экспедиции Ульям Дайер.
Какая сейчас дата я точно не знаю, но будем считать, что 20 февраля 1931 года. Не знаю, как понятней объяснить все то, что произошло, поэтому буду вести свой рассказ последовательно. На сколько это возможно.
Началось всё примерно сутки назад, когда наш небольшой коллектив оказался запертым на исследовательской станции. Чудовищная метель, разразившаяся на просторах арктической пустоши, отрезала нас от внешнего мира, прервала нашу работу и оборвала связь с большой землей. По началу мы не то, что не испугались перспективе быть запертыми в стенах станции, но даже обрадовались ей – ярость бури, бушующей за окном, сулила нам не смерть от холода, а долгожданный отдых. А количество топлива, еды, воды и алкоголя обещали сделать этот отдых очень и очень приятным.
Началось всё с Дьюка Денфорта, Мы выпивали в общей комнате, когда он зашёлся страшным кашлем, затем схватился за горло и захрипел как будто ему не хватает воздуха. Его лицо страшно покраснело, а глаза вылезли из орбит. Около минуты его тело сотрясали страшные судороги, а после он упал на пол и затих. Примерно две минуты он лежал недвижимый – мы в это время стояли не в силах пошевелиться от увиденного, а затем он открыл глаза и медленно поднялся на ноги. Он пояснил нам, что поперхнулся коньяком и чуть было не задохнулся, а мы, идиоты такие, стояли, разинув рты, и никак ему не помогли. На время всё стало как будто бы нормально. Кто-то даже пошутил над этим курьёзным, но жутким случаем и все вернулись к выпивке.
Мне же было не до спиртного. Случившееся меня не на шутку испугало – я, даже, был готов поклясться, что Дьюк умер! Я удалился в комнату для курения. Это был небольшой коридор между лабораторией и складом одна стена которого имело огромное панорамное окно, сделанное для наблюдения за арктической пустыней в такие дни как этот. Я закурил сигарету и принялся осмысливать происходящее. Дело в том, что у меня никак не выходило из головы лицо Денфорта – не было оно похоже на лицо человека, который поперхнулся напитком. Оно, куда больше, напоминало мне лицо солдата, который надышался хлора и теперь мучительно умирает.
Курил я долго. Минут пятнадцать, не меньше. Но в какой-то момент, что-то за окном, а если быть точным, на окне привлекло моё внимание и отвлекло меня от невесёлых размышлений. Температура за окном падала всё ниже и мороз принялся рисовать причудливые узоры на стекле. Несколько минут я наблюдал за тем, как на оконном полотне появляются новые завитушки и не мог понять, что же так привлекает моё внимание. А потом я увидел. Увидел, что эти рисунки холода, эти маленькие кристаллики льда, складываются в портрет Дьюка Денфорта!
Я бы ещё долго простоял, наблюдая за необъяснимым феноменом, если бы не погас свет. Тишина появившееся после того, как затих привычный шум электрических ламп ударила по ушам. Мне стало страшно. Появилось ощущение, что из темноты, из самых тёмных углов коридора, в котором я стоял, за мной кто-то наблюдает. Достав из кармана зажигалку я зажёг огонь в надежде развеять эту тьму, отправил в пепельницу давно потухший окурок и быстрым шагом направился к остальным. Как я понял в дальнейшем, именно моя постыдная трусливость - боязнь остаться одному в темноте, спасла меня в тот момент.
В общей комнате царила суета – свет потух не только в коридоре, где курил я, электричества не было по всей станции. Фрэнк Эйтвуд зажигал свечи, а Генри Лейк одевался в полярный костюм. Будка, в которой находился электрогенератор стояла отдельно от здания станции. Мистеру Лейку нужно было обойти здание вокруг, а потом пройти двадцать метров до сарая с электрогенератором. Двадцать метров небольшое расстояние. Но в такую погоду оно может стать роковым. Я подумал, что мне стоит пойти с ним, однако, какое-то странное предчувствие, ощущение чего-то недоброго таящегося за порогом сковало мое тело и мой дух. Я стоял и молча смотрел, как дверь медленно закрывается за Генри. Больше я его не видел.
Из моих размышлений меня вывел голос Фрэнка. Он сказал, что хочет дойти до хозблока и проверить заработал ли аварийный генератор. Я предложил ему взять фонарик, который лежал на столе, но он отказался – сказал, что мы здесь уже три месяца и он с закрытыми глазами сможет дойти до туда. Только сейчас я понял, что если бы он тогда забрал его с собой я бы не выжил. Минуты текли очень неспешно. В комнате был Я, Генди Бриджстоун и Дьюк Денфорт. От взгляда на последнего мне стало не по себе, и я захотел выпить. Осветив стол фонариком который оставил Эйтвуд я заметил одно небольшое несоответствие – на бутылке Курвуазье, на том месте, где должно быть маленькое изображение Наполеона был портрет Генди Бриджстоуна!
Меня начала бить мелкая дрожь. Руки затряслись, а лоб покрылся холодным липким потом. Я обернулся содрагаемый страхом перед тем, что я могу увидеть. Наверное, именно в тот момент я потерял остатки своего рассудка. И очень вовремя – потому что здоровый человек не смог бы увидеть то, что увидел я. С первого взгляда комната не изменилась, но вот вокруг головы Дьюка и Генди роились десятки пчёл. Они вели себя точно так же, как самые обычные пчёлы коих можно встретить в полях Англии, Америки или России, Разница была в улье, от которого их арктические товарки собирались отделиться – им было лицо девушки в белом платье. Подобно балерине она порхала из одного конца комнаты в другой постепенно приближаясь ко мне В один момент её бледную кожу осветил луч моего фонаря. Она громко вскрикнула и отшатнулась как будто её ожог огонь. Этот крик привёл меня в сознание – мои пальца разжались, выпуская бутылку и под звук осколков я побежал.
Я бежал, не разбирая пути. Я пробежал, наверное, сотню комнат и коридоров. Вам, наверное, интересно откуда их столько на маленькой арктической станции? Их нет и быть не может отвечу я вам. Вероятно, это был лишь морок, который на меня наслало это существо. Так или иначе я оказался здесь – в маленькой каморке, которая находиться в дальнем углу склада. Раньше мы хранили здесь всякие ненужные вещи – поломанные инструменты, барахлящий магнитофон, на который я записываю это послание, а также ящик бракованных свечей с неудобными короткими фитилями, последняя из которых догорает в моих руках.

Всем привет. Несколько месяцев назад участник одного закрытого телеграмм сообщества скинул картинку, что вы видите выше, и предложил любому желающему составить рассказ по ней. Я почесал репу и выдал сей "шедевр" название которого вы видите в заголовке поста. Рассказ был принят тепло - кто-то похахал, кто-то знатно охуел с моей выдумки, а некоторые даже восхитились моим писательским талантом. Последнее было, конечно, особенно лестно, но рассказ я отложил в долгий ящик - выкладывать его куда-то я не видел смысла. Для данного сообщества он казался мне слишком не серьёзным, а основную ленту мне засирать не хотелось. Но, в последнее время, на ресурсе произошло много чего и по этому я решил, что хуже я не сделаю. Так что милости просим - приятного чтения.


Эта история случилась очень далеко отсюда. В один жаркий день. По пустынной дороге, сопровождая свои движения металлическим клацаньем шёл, запряжённый в передвижную клетку механический конь. Два ярких солнца во всю пылали над ним из-за всех сил стараясь опалить кожу его седока. Величественные песчаные дюны вызывали успокоение. Но тихо не было - от повозки без конца разносились злые крики
— Сука! Гнида! Тварь!
— Знаю, знаю и это слово я тоже знаю.
— ПРАСТИТУТКА! НАРКОМАН!
— Да заткнитесь вы уже! - зло крикнул, двум похожим на птиц женщинам, всадник -лучше расскажите что вы сделали с другими охотниками ? А то до Визграда уже не далеко. А я бы вам в ответ тоже удружил - сжёг бы вас сразу. Не передавая вас пыточных дел мастеру .
Одна из страховил мерзко захихикала, а вторая заговорила мерзким шипящим голосом - А не боишься ли ты узнать правду Демьян?
— Да вам и имя моё известно? Вот спасибо - порадовали. Сразу видно, что не зря тружусь
— Труды твои здесь не причём. Мы старше, много старше чем ты думаешь - вторая тварь не переставала хохотать - мы были за долго до пробуждения и за долго до того как великий крылатый змей зажёг второе солнце! мы много знаем и ещё больше умеем.
— Умеете? Да ваших то умений и хватает только на то, чтобы людей портить, природу их меняя словами своими паскудными. Но надо мной вашей власти нет - я все их знаю!
— А вот это мы сейчас проверим!
После этих слов, та тварь что хохотала разорвала браслеты из циркония которые на неё надел Демьян - видимо где то в клетке нашла выпирающий гвоздик - и запела. Демьян схватил свой меч и размахнулся что бы ткнуть им её в горло,но было слишком поздно. Время вокруг стало как кисель, а кожа чудищ и Демьяна стала мерцать синими огнями. Ветер стал дуть с неистовой силой унося прочь песок и поднимая из барханов скелеты древних домов. Второе солнце вдруг погасло, а слева от повозки начали расти деревья. Вдруг синие огни погасли и Демьян увидел что изменился не только пейзаж, но и он сам - вместо лёгких белых одеяний он был одет в штаны и плотную стёганую куртку, а в руках, вместо меча, держал лом.
— Что вы сделали твари?! Куда вы меня унесли?! - Страховидлы же превратились в очень старых, скрюченных старушек которых можно было бы даже назвать милыми если бы не злой взгляд и мерзкий смех
— Вот довезёшь нас до поликлиники расскажу.
— До поликлиники? Это что ещё такое?
— Не знаешь? Ну ничего, тебе, Демьян, ещё много новых слов предстоит узнать