Это нужно живым. Часть 1.
Сразу отмечаю, что рассказ не мой, названия изменены. Надеюсь правила не нарушаю.
**
Пытаться перещеголять мертвых корифеев – Берроуза, Бодлера, Де Квинси и прочих бесполезно. Да я и пытаться не буду. Тема совсем не нова, и вряд ли я смогу исторгнуть из себя какое–то открытие. Я всего лишь сменю декорации и время. Ни Шотландии, ни Америки, ни Парижа. Только Москва. Только обычная московская лестничная клетка возле мусоропровода. Та самая лестничная клетка, о которой так многие знают так многое. Я не могу исключать, что за последние 7 лет в области употребления опиатов что–то изменилось. Не исключаю, но и не верю, ведь я, как и Вы, прекрасно знаю, что в Афганистане талибы продолжают увеличивать посевные площади, в Узбекистане, Таджикистане и иже с ними продолжают править средневековые восточные князьки, кино, книги и журналы по–прежнему полны скрытой рекламы. Ну, а молодость… а молодость также как и тысячу лет назад полна желания. Желания получить кайф. Желательно быстрее и желательно ничего для этого не делая.
— Здравствуйте, меня зовут *имя не палю*
— Здравствуй, *имя не палю*
— Я употреблял героин 6 лет. Я не употребляю героин уже 8 лет
— Ты молодец, *имя не палю*
— Я знаю.
1.
— привет, классный плеер, — именно с этой фразы, сказанной мною в 11–12 летнем возрасте, для меня начались наркотики. Тогда я, разумеется, еще не знал, что с произнесением этих слов моя жизнь изменится, но она изменилась. Я был обычным пятиклассником, учившимся в хорошей школе, и жившим в полной благополучной семье, которая принадлежала к тому самому только народившемуся среднему классу, уничтоженному страной в стране в 1998 году.
— привет. Нравится? Возьми послушать, — для начала 90ых плоский японский кассетный плеер для 13–летнего пацана являлся не то, что пределом мечтаний, а чем–то за гранью оных. В особенности, если тебе давал его послушать человек, на порядок старше тебя. «Порядок» составлял 5 лет. Андрей – обладатель чуда техники жил в том же подъезде, что и я. Я на семнадцатом, он на одиннадцатом этаже. Его родители были в зарубежной командировке в одной из стран центральной Африки; он поступал в МГИМО.
В нашем подъезде жило много семей, побывавших на исторической родине человечества. Первое мое детское воспоминание – отец, уезжающий в Эфиопию, а я сижу и играю с солдатиками. Все воспоминания о следующих 3 годах моей жизни – советская военная часть недалеко от Аддис–Абебы, — мы с матерью последовали в направлении Африки вслед за отцом спустя несколько месяцев. Наша семья провела в Африке 4 года, куда отец – выпускник института иностранных языков им. М. Терезы, был отправлен страной военным переводчиком, поддерживать Мингисту Хайли Мряма. Мингисту, как я понял в детстве, был парнем, уничтожавшим с помощью автомата Калашникова соседнее племя. Помогать в этом Мингисту в нашей стране называлось «исполнять свой долг перед родиной». Не берусь судить о степени «лихости» военной службы во время «кампании», поскольку мне было во время командировки всего с 3 до 6 лет, и я воспринимал окружающую действительность исключительно в рамках забора безопасного военного городка. Впрочем, дикие животные на территории городка водились. Засыпали мы под нескончаемый вой гиен, на балконе можно было обнаружить сову, а неопознанные представители семейства кошачьих прыгали на спины людей идущих из бани. Моим личным проклятием стали мартышки, вырывающие из рук конфету.
Моя семья. Наверное, будет уместно рассказать что–то. Социальная доминанта личности, морально–нравственный императив и прочие вещи, определяющие нашу суть. С моей колокольни это все так же банально как и “father, yes son, I wanna kill you, mother, yes son, I wanna fuck you”, — нельзя сделать больше одного раза. Хотя, конечно, есть люди с реально сломанной башкой. Они способны и не на такое.
Итак, зачат я был, когда матери было 18, а отцу 19. Жили они каждый с родителями, отец трижды поступал в институт иностранных языков, «от армии косил по почкам» и по отцу, соответственно, моему деду – военному разведчику. Мать училась в педагогическом. После заключения брака (мне в материном животе было на тот момент 3 месяца) они переехали к бабушке по линии матери, в обычный дальний спальный район Москвы конца 70–ых.
Для тех времен служить в Африке, помимо прочего, означало получать деньги в чеках, которые фактически и были той самой запрещенной в стране валютой. Перерождавшееся во что–то иное государство начало строить в Крылатском французского образца спальные районы 17–ти этажных домов (впоследствии французское правительство признало построение этих голубых панельных карточных домиков в своей стране большой ошибкой). По старой привычке места в таких домах распределялись путем распределения между сложившимися социальными группками. Так что в нашем доме жило много военных переводчиков, в соседнем много таксистов. Еще один дом в нашем дворе был совсем не благополучен в общепринятом смысле слова. Его юные обитатели в первый раз залетали в места не столь отдаленные уже в 16 и уверенно продолжали на этом поприще. С этими людьми у меня всегда было полное взаимопонимание, несмотря на то, что явно не принадлежал к этой среде. Наверное, со мной им просто было о чем поговорить. Мне с ними точно было о чем. Самой большой достопримечательностью двора был эстрадный певец Муромов, вошедший в столетия своим гимном «яблоки на снегу». У Муромова была черная чайка, на которой он никогда не ездил. Муромов был постоянно пьян.
Возвращаясь к Андрею, мы даже внешне были немного похожи: оба русые, оба с длинным носом, худощавые, невысокие. Андрей говорил, что я всегда напоминал ему его погибшего младшего брата. Каждому из нас в жизни кого–то не хватало: ему младшего, мне, наверное, старшего. Мы сдружились. Я стал регулярно проводить вечера у Андрея дома, благо отсутствие родителей и дистанция в 6 этажей на лифте располагали. В основном мы рубились в футбол на только появившейся игровой приставке и смотрели кино. Мои родители были всеми руками за эту дружбу «так он научится самостоятельности», — считали они.
По прошествии 2 лет такого знакомства, мы сидели у Андрея на кухне, с еще одним нашим соседом – Олегом, жившим в нашем подъезде на втором этаже. Олег был ровесником Андрея, чем он занимался в жизни, осталось для меня загадкой. То, что он не был маргиналом, могу вам гарантировать.
— ну, что, попробуешь? – Антон вопросительно посмотрел на Олега.
— я все равно не пойму, я уже накурен, — после этого они усмехнулись и дружно посмотрели на меня, я сидел, не понимая сути диалога.
— хочешь попробовать покурить траву?
Никогда не понимал тех, кто отказывается попробовать в первый раз. Мне кажется, что интерес в такой ситуации всеобъемлющ и неостановим. Сейчас в отношении наркомании говорят о роли семьи. Не думаю, что мои родители пропагандировали нездоровый образ жизни, так что, это все–таки склад характера, уверен, что большинство отказавшихся сделали это от страха или ограниченности. Я же всегда был натурой любознательной, так что принял предложение с энтузиазмом. Еще я не понимаю тех, кто говорит, что им в первый раз не понравилось. Мне понравилось, и еще как! Спустя 5 минут после первой затяжки я обнаружил себя истерически смеющимся и повторяющим как заведенный «я ничего не чувствую, я ничего не чувствую, я ничего не чувствую». Моя реакция явно радовала присутствующих. Олег купил стакан того, что я только что курил, а мы с Андреем отправились смотреть кино. Для меня первый разом, когда я покурил траву, стал эмоциональным оргазмом от просмотра «Дракулы Брэма Стокера». Обострившееся до предела восприятие позволило мне буквально прожить жизнь каждого из героев на экране, я смог влезть в их шкуры, пережить вместе с ними восторг, и страх, и любовь. Я был потрясен. Безмерно обострившиеся органы чувств расширяли палитру красок и переживаний до бесконечности. Первые несколько лет употребления, ощущения от курения марихуаны можно сравнить по эмоциональному накалу с прослушиванием любимой музыки или написанием стихов. Они льются безостановочного из неизвестного тебе доселе мира. Свободно, плавно, в точности отражая окружающую действительность и в тоже время привнося что–то новое, неизведанное. Образы зрительные, слуховые воспринимаются под совершено необычным углом, расширяя пространство сознания и позволяя погрузиться в созерцание мира под необычным углом. Именно это чувствовали Берроуз, Бодлер, Моррисон и Хаксли. Они чувствовали, что двери познания открылись и можно заглянуть туда, — на другую сторону. Неудивительно, что именно пытливый острый и в тоже время чувственный гений Бодлера увидел и описал ту ужасную ловушку, которая скрыта в средстве, позволяющем достигнуть такого обострения человеческих возможностей. Совершено неудивительно, что так называемый клуб гашишистов во главе с Бодлером и Теофилем Готье почувствовав угрозу, исходящую от наркотиков, был самораспущен как не позволяющий личности каждого из поэтов и писателей, состоявших в нем, прогрессировать. Деградация духа, деградация самого необъяснимого – души – та плата, которую ты вынужден отдавать за возможность познать то, что недоступно обычному человеку. Когда ты только начинаешь расширять свое сознание, поток льётся чистым ручьем. Со временем, порок воли все меньше позволял этим поток воспользоваться. Это напоминает со временем муки Тантала, ты никак не можешь вынести свой камень на вершину горы, твоей темницей становится собственная темница духа. Привычка к получению чего–то задаром, не вкладывая в это труд, обрушивается параличом, не позволяя вынести на свет то, что только что получил. Наркоман превращается в раба своей привычки, раба, который за удовольствие поглощать духовную пищу шаг за шагом лишается непосредственно собственного духа. Это высокая цена. Морально — нравственный императив наркомана рушится, границы добра и зла стираются, наркоман начинает себе позволять вещи, не принятые общественной моралью. На моей памяти не существует ни одной книги о наркотиках, в которых бы говорилось, что наркотики это – хорошо.
2.
Годы спустя, после рассказа о том как я попробовал в первый раз, многие меня спрашивали «а как это было во второй раз?» и я всегда для смеха отвечал «а во второй раз я купил у Андрея». В общем–то это близко к правде, наркотики заставляют их покупать. Что поделать? Законы рынка. Прошел год и все вокруг словно сошли с ума из–за травы. За углом нашей школы можно было встретить самого что ни на есть распоследнего отличника, курящего косяк, и таким образом стремящегося хотя бы в последний год учебы доказать окружающим, что он что–то из себя представляет. Девушки не отставали от молодых людей, и марихуана была в кармане чуть ли не у каждого. У меня складывалось впечатление, что даже преподаватели в курсе того, что десятые и одиннадцатые классы непрерывно во время перемен курят траву. Тонкими намеками они давали нам понять, что с этим делом пора завязывать, но никого это не останавливало. Дошло до того, что в трехдневную экскурсионную поездку в Санкт–Петербург двумя классами на всех был взят целый мешок марихуаны, причем никто не думал о том, что это может быть опасно.
Никто в те годы не имел даже толики представления о том, что такое наркотики. Хлынув в страну в результате падения железного занавеса вместе с колбасой, они заполонили все вокруг. Почему–то никто не удосужился сказать гражданам, что они собой представляют, и чем грозят. В этой области, как и во многих остальных, царил бардак, очень многим стоивший здоровья, а кому–то и жизни. Добавляли в массовую молодежную истерию и средства массовой информации вроде журналов «ОМ» или «Птюч», исподволь внушавшие людям, что наркотики это можно и это безопасно. Не знаю, делалось ли это намеренно, но то, что наркотикам эти «средства массовой информации» делали хороший пиар, однозначно.
В одночасье купить стало можно на каждом углу. Северо–запад Москвы со временем стал просто утыкан точками, где травой и гашишем торговали глухонемые. В основном это были парки, которые было трудно прослеживать милиции. В Суворовском парке, в парках на Рублевском и Аминьевском шоссе, при желании найти наркотики можно было очень легко. Часы работы были всегда дневные, и немые редко позволяли себе опаздывать. Очень часто можно было видеть кучкующихся на тихой аллейки молодых людей в общем количестве человек под 50, которые при виде согбенных трех фигур, входящих на аллею, вдруг отрывались от своих перевернутых вверх тормашками газет, и галопом неслись в их сторону, чтобы купить пару – другую спичечных коробков. Вокруг всегда выглядевших несчастными немых образовывалась куча. Поскольку просчитать точно сколько именно покупателей будет в этот день и сколько именно коробков им будет нужно, немые не могли, многие покупатели оставались обделены и им приходилось тащиться в какое–то еще место. Должен заметить, что трава у немых всегда была превосходного качества, и я провел ни один день, зависая на задней лестнице своего дома, пытаясь собрать мысли в кучу и более–менее адекватным явиться домой.
Помимо глухонемых друзей, наркоманам помогали удовлетворять их нехитрые потребности солдаты – срочники, служившие в гарнизонах, расположенных в городе, а также работавшие на многочисленных стройках города. Одна из точек, где можно было купить, располагалась на стройке в Фили–Кунцево. Торговал там упитанный азербайджанец по прозвищу «Сметана». С ним иметь дело было просто и приятно. Он всегда был улыбчив, а найти его на территории стройки было легко практически в любое время. Самой же удобной точкой был… мой собственный двор, в котором торговали всё те же немые. Дело дошло до того, что каждый день в три часа я в тапочках выходил на улицу, покупал у них превосходного качества гашиш и шел домой. Большинство людей гашиш курят, я же предпочитал по рецепту Графа Монтекристо или Старца горы его есть. Вернее сказать, пить, растворяя по полграмма в чашечке кофе. Способ был не из экономичных, зато позволял оказаться прямо в сказке. Помню однажды, гуляя с другом по парку, предварительно закинувшись все теми же «по полграмма» мы вполне серьезно пытались искать гномов под упавшими деревьями. Зачастую я не утруждал себя приготовлением по всем правилам — то есть в свежесваренном кофе, и мельчил плитку в спрайт прямо за обедом с родителями.
3.
Одним из самых популярных мест покупки была военная часть «три шестерки», расположенная на Карамышевской набережной. Откуда солдаты брали траву мне неизвестно, могу только предполагать, что ее привозили те служащие, чьей родиной была южная область нашей родины. Стандартным вариантом покупки было забраться на гаражи, примыкающие к территории, посвистеть и сказать появившемуся защитнику родины, сколько именно тебе нужно. Дальше ты отдавал деньги, а тебе бумажный пакет с травой. Многие избегали варианта с гаражами и старались купить прямо на проходной. Частенько это удавалось, но частенько заканчивалось плачевно, потому что возле проходной постоянно «шакалила» милиция и мелкие бандиты. На этой самой проходной состоялось и мое первое знакомство с ними. Я как раз купил пару небольших пакетов и неторопливо выдвигался в сторону автобусной остановки, чтобы отправится домой. Из–за угла ко мне на быстрой скорости подъехала черная волга, с водительского сиденья молодой человек не очень презентабельной внешности показал мне красную корочку, после чего меня запихнули на заднее сиденье между двумя здоровыми шкафами. Машина тронулась.
— наркотики покупаем? – тон был издевательским, лицо вопрошающего было суетливо и носило какой–то нездоровый отпечаток непонятной болезни. Возможно душевной.
— да нет, я тут мимо гулял, — я был напуган, потому что два бумажных пакета травы в кармане моей куртки с капюшоном тянули лет на 5.
— что ж, сейчас посмотрим, ребята с обеих сторон дружно залезли мне в карман куртки, — таааак, а это что такое? – неизбежное становилось реальностью на моих глазах.
— я не знаю.
— зато мы знаем, — пакет с травой плавно перекочевал в карман человеку с больным лицом, — что еще у нас есть?
«У нас» было еще порядка 20 долларов, которые моментально последовали в том же направлении, что и трава.
— у него всё, — сказал обслуживавший меня мент водителю, и тот притормозил. Я получил пинка под задницу и вылетел из машины, а черная волга отправилась дальше по своим делам. Я так никогда и не узнал, были ли это настоящие сотрудники министерства внутренних дел, или же просто ловкачи, зарабатывающие себе таким вот нехитрым образом на жизнь. В любом случае, лазить по карманам в тесноте машины было неудобно, и забрать им удалось только один бокс, чему я был несказанно рад. Сейчас я вспоминаю, что на кисти того самого «милиционера», который меня обыскивал, были наколоты 5 синих точек, красноречиво обозначавших, что он побывал «один в четырех стенах», а проще говоря, в тюремном карцере. 15 – летнему пацану, когда его принимают с двумя пакетами травы в кармане, поверьте мне, совсем не до сопоставления фактов и уж тем более не до того, чтобы пытаться возражать четверым бугаям, наводнившим черную волгу. Я был ужасно испуган, но, почему–то в употреблении это меня не останавливало. В этой опасности не было ничего хорошего, но и выступить сдерживающим фактором она не могла.
4.
Помимо школы, в моей жизни большое место занимал двор, в котором я жил. В детстве это был футбол. После окончания уроков погонять в футбол приходили почти все. Это было гораздо интереснее, чем учить уроки. Национальность, вероисповедание, классовая принадлежность не имели значения. Имело значение, как хорошо ты играл в футбол. Это изменилось, когда большинство подошли к 15–летнему возрасту. «Тот, кто учился в спец. школе вряд ли поймет того, кто в 16 сбежал из дома». Я учился в английской спец. школе, а в соседнем доме пара парней к 16 годам уже вынесла свой первый магазин. Избежать общения было невозможно, тем более, что все всё равно встречались, покупая траву. Там где наркотики, там криминал совершенно разных мастей, это – аксиома. Как только государство что–нибудь запрещает, возле этого сразу образуется преступность.
Если бы в те годы сняли фильм «Бумер», его режиссер стал бы небожителем, а актеры секс – символами навсегда. Достичь «высот», снятых в фильме мечтали все, хотя объективно плавали очень, очень мелко. Не попасть в 16 лет под влияние таких соседей невозможно. Все стали играть в крутых. Большинство предпочитало держаться стайками. Было модно рассказывать как на выходных ты в ***е продавал старым дебилам под видом экстази простой аспирин, а потом советовал «жертвам» выпить побольше, а то иначе не вопрёт.
Толпа гопников: –Ээ! Братишка, слышь? Подойди сюда, поговорить надо.
Прохожий: –Зачем? –Не, ну подойди сюда, чё тебе трудно чтоли? –Зачем? Не хочу…
–Идю сюда говорю!!! –Не… (ускорил шаг) –Да стой ты, сука, блядь!… (догоняют) –Да чё надо вам?.. –Ты чё, сука! Я же сказал "стой!" У тебя эта… деньги есть? –Нету. –Как это нету, на хуй… Ты чё тянешь–то всякую хуйню?.. –Да нету у меня!.. –Да ты стой… Да стой ты, куда пошел!!! Во лох, а…
–Да чего??…
–Да ты не плач, главное… Чё у тебя вон в карманах торчит? Ну–ка это… доставай. –Ну нету у меня денег! –А хули ты пиздишь–на? Я же вижу, вон кошелек… Ну–ка, помогите–ка мне… (хватают за руки, за ноги, другой достает из кармана деньги, прохожий вырывается и плачет) –АА!!! Блядь… Это что, не деньги?? АА!!! (удары кулаком в грудь, в живот) –Ну не бейте, всё! Деньги взяли и всё, ну не надо, а!!.. –ААА!!! Бля… (еще удары) Вот тварь!… Бляя… (пинки ногами) –Во лох!! Хуя–себе… Во бля!… (мочат всей толпой) –Ну ладно, хорош, наверное, его мочить…
–АА!! Бля… Держите меня или я точно убью его! Во сука… Блядь!…
–Да пошли, всё, пошли! Хватит, я говорю! –Аааа!! Бля…
К определенному периоду сформировался кружок тех, кто, действительно «в теме» тех, кто старался казаться в теме и всех остальных. Наша «великолепная пятерка» была во второй группе, и все об этом знали. Это было напечатано на наших лбах. Мы не были лохами, но мы были в заднице. «В простонародье именуемая шайка», это было не про нас. Про нас было «пытающаяся казаться крутой шпана». Хотя даже «шпана» эпитет через чур. Гарин был негласным вождем. По поводу определения главных никаких политбюро не собиралось, все решалось чутьем. Тот, чье самодовольство перевешивало, и был главным. Проблема Гарина состояла в том, что за его самодовольством ничего не было, все его серьезные дела были блефом. Наша проблема была гораздо серьезней – мы во все эти «дела» верили. Несмотря на попытки выглядеть человеком серьезным, решающим, Гарин был всего лишь обыкновенным мажором, делающим вид, что с кем–то там знаком. Пара связей поддерживала этот миф, но связи эти были ни к чему не обязывающими и играющими представительские функции. Гарин коротко стригся, имел крупный лоб, челку чуть короче чем у Кобзона и очень любил одежду. Она была частью имиджа любого «пацана», и Гарин, как лидер, должен был соответствовать более чем. Аксессуаров на мнимый авторитет надо навешивать как можно больше. Для общественного сознания, если у тебя есть деньги на 10 пар кроссовок, то ты в порядке – зарабатываешь. А как именно, это вроде бы по понятиям и не ваше дело. То, что деньги на 10 пар кроссовок Гарину давали родители, им скрывалось. Я и до сих пор в этом не уверен. Просто предположение. Гарину ничего не стоило сделать что угодно ради собственной выгоды. Он, бывало, давал всем покурить табак, замешанный без гашиша, уверяя, что он там есть.
Узбек предпочитал, чтобы его называли «Италия». Первый вариант прозвища ему был дан за азиатскую внешность, на втором он настаивал из–за того, что являлся обладателем зажигалки Зиппо с выбитым названием этой средиземноморской страны. Со временем все привыкли, к тому, что «Узбек» используется для пренебрежительных интонаций, а «Италия» для хвалебных. На самом деле Узбека звали Илья. Семья без отца, но с крутой мамой, старавшейся держать сына в ежовых рукавицах. Получалось у нее плохо, к 16 Узбек уже воровал магнитолы из машин. Аслан с детства был художником. И с детства искал пути расширить свое сознание. Из многодетной семьи, с одинокой матерью. Из нас он точно был самым одаренным. Беда была в том, то с талантом надо было работать, а Аслан предпочитал этому двор. Нормальный выбор. Аслан не был потенциальным преступником. Порядочность также трудно вычистить из души, как говно из рифленой подошвы. Денис по кличке «Лысый» был из обычной семьи. Официозным языком это называется «благополучная семья». Как его занесло во всю эту историю, я вообще не понимаю. Кличку «лысый» он получил совсем не за то, что был лысым быком, в кожаной куртке, с золотой цепью на шее. Он просто однажды побрился налысо назло своей маме.
Я был старше всех года на два, и был вторым после Гарина. Если оценивать мой характер, я был в компании самым слабым. Я был бесконфликтным и считал, что спорить о чем–то глупо. Я безропотно склонялся перед авторитетом Гарина, работая на свое второе место в иерархии. Тем не менее, своим до конца в том мире я никогда не был. Я не мог украсть, я не мог сушлить, я не мог обмануть. Естественно, что мое выпадение из общепринятых стандартов этой маленькой субкультуры выражалось и во внешнем виде. Внешний вид часто является решающим фактором отторжения определенной группой индивидуума. Так вот у меня была масса отличий от общепризнанных стандартов: Я отличался всем – прической, которая была недостаточно коротка, воспитанностью, которая прививалась с детства, кепкой, на которой был шотландский помпончик, музыкой наконец. Все слушали что–то наподобие «higher state of consciousness», которую называли «свистелка» — электронная музыка становилась все более популярной, в том числе и из–за наркотиков. Я предпочитал рок н ролл. Для «пацана» это было несерьезно – это был не мой мир, но я был вынужден жить по его законам. Конечно же, из–за наркотиков. Вернее «уже из–за наркотиков». Честное слово, они мне нравились.
Именно в таком составе мы и встретили превратности употребления наркотиков. Не самая легкая доля. Со временем всеми делами, которые заботили нашу пятерку, стали регулярные употребления травы и сидение во дворе. На что–либо еще нас не хватало. Было лето, заняться было нечем, у всех были школьные каникулы, а я только–только поступил в МГИМО. Бегая по точкам в поисках травы, время бежит незаметно, так же незаметно пришла и осень, а за ней зима, с этой зимой 1995 года в мою жизнь пришел героин.
Продолжение 1ч в комментариях, ибо уместить остальное тут не могу.
