Ночь. Я пробирался в закрытый отдел через подвал, где пахло сыростью и страхом. Фонарь выхватил из тьмы ящик с грифом «Монастырские акты. Уничтожить». Внутри — пергамент с печатью Василия Тёмного: *«Запрещаю игумену Сильвестру курити вино двойное, понеже бесы в нём множатся»*. 1443 год! Сердце колотилось: это на два века раньше Польши! Но шаги на лестнице заставили схватить документ и броситься к запасному выходу.

На улице меня ждали. Трое в плащах, лица в тенях.

— Отдайте пергамент, профессор, — голос с акцентом. — Ваши коммунисты уже продали водку американцам. Какая вам разница?

Один щёлкнул ножом. Я отпрянул, ударив спиной о фонарный столб. В кармане — только бутылка «Столичной» для храбрости. Не думая, швырнул её в ближайшего. Стекло разбилось, спирт брызнул на лицо нападавшего. Он закричал, а я рванул в переулок, сжимая пергамент как свидетельское показание.

Суд в Гааге начался с сенсации: поляки представили грамоту 1534 года о «первой польской водке». Их адвокат улыбался, как палач. Когда же я поднялся, зал ахнул — лицо в синяках, рука в гипсе.

— Ваша честь, — голос хрипел от бессонных ночей, — а вот что пили в Москве за 90 лет до этого.

Проектор замигал, показывая фото пергамента Василия Тёмного. Но вдруг экран погас. Из динамиков раздался хрип:

— Ложь! Это подделка! — Чёрно-белая плёнка заскрипела: кадры 1952 года, где молодой архивист... я сам... принимаю папку от человека в польском мундире. Меня подставили.

В зале взорвался гул. Польская делегация вскочила:

— Шпион! Доктор Похлёбкин сотрудничал с нами!

Ловушка захлопнулась. Но я успел заметить деталь: на плёнке у «меня» на правой руке часы. Я же ношу их на левой с детства.

— Это монтаж, — бросил я в тишину. — Проверьте оригинал плёнки. Следы склейки будут на 35-м кадре.

Судья нахмурился, но поляки уже бледнели. Они не ожидали, что я помню каждую секунду своей жизни.

Когда вердикт огласили в нашу пользу, ко мне подошёл тот самый чиновник из ЦК:

— Вы знали, что пергамент Василия — фальшивка? Мы сами подбросили его в архив в 50-х.

— Знаю, — усмехнулся я. — Но настоящий документ я нашёл ещё раньше. — Я достал из портфеля берестяную грамоту 1420 года с описанием «хлебного огня». — Ваши фальшивки мне только помогли.

Теперь водка останется русской. Но когда я вышел из здания, чёрная «Волга» вновь медленно проехала мимо. Война за историю только начинается. А правда, как и хорошая водка, должна быть крепкой и чистой. Даже если для этого её приходится... перегонять.