Солнце слишком быстро уползло за горизонт и окунулось в темноту до самого рассвета. Небо окрасилось в черный, и на его бесконечном полотне ярко замерцали бриллиантами звезды. Круглый, как блин, румяный диск Луны занял свое законное место на небосклоне, царствуя на нем до самого утра, пока его не скроют от глаз земных жителей первые багряно-алые предрассветные лучи.
Ветер шумел над головой, мягко перебирал волоски на затылке и, похоже, играл в догонялки с существом, на полной скорости летящем между проплывающих мимо деревьев, подпирающих черными пиками ночной небосвод.
Быстро. Еще быстрей.
Он не обращал внимания на застревающие комья сыроватой земли между пальцев босых ног. Прохлада покалывала, обвивала обнаженное тело, вынуждала бежать в самую силу, чтобы согреться. Под ступнями хрустели ветки, воздух свистел в ушах, дыхание становилось более рваным, давящим.
Но Изгой не останавливался. Упивался свободой, играя наперегонки с ветром, чувствуя упоительный шлейф стремительно убегающей добычи.
Вот она. Не жертва, нет. Цель.
Впереди, невинно щипает траву на пустынной поляне и, несмотря на острый слух, не подозревает, что жить осталось всего несколько жалких секунд.
Стоит только подобраться поближе, подкрасться, настигнуть одним прыжком, вгрызаясь клыками в неосторожно подставленную шею, с наслаждением ощутить, как в глотку льется теплая кровь.
Насытиться, насладиться, вдавливаясь пастью в хрупкие шейные позвонки, одним движением ломая хребет, затем впиться в подрагивающую плоть, разрывая сухожилия и зажатые мышцы, чувствовать судорогу, прошивающую бьющееся в предсмертной агонии безвольное тело.
Вот она, цель на сегодня.
Умоляющий загнанный взгляд не остановит того, кто преисполнен долгом зверя. Бесполезно убегать, бессмысленно просить о помиловании того, кто оставляет после себя еще не остывшую, но уже мертвую плоть.
В груди разлилось чувство триумфа – опьяняющее как виски, жаркое, как пламя, голодное, как дикий зверь.
Упав на колени посреди залитой лунным светом поляны, прямо в траву, Изгой трясущимися от экстаза ладонями накрыл лицо, пачкая кожу в терпкой крови. Короткие волосы на голове блестели и переливались черным золотом в лунном свете, мокрые от пота и алой жидкости, имеющей привкус металла.
Хищники охотятся, загоняют жертву в капкан, вынуждая оказываться в безвыходном положении. Они не едят гамбургеры, не жарят мясо на сковородке. Они – прирожденные охотники. Но не убийцы.
Существо, похожее на человека, поскольку имело такое же строение тела, и опиралось на задние конечности без использования рук, с хрипом проломилось в позвоночнике и протяжно завыло, встав на четвереньки, как настоящий волк, покорно претерпевая изменения в организме.
Красивое сильное тело теперь покрывала густая, блестящая шерсть. Широкие чёрные крылья расправились над туловищем зверя лишь на мгновение, чтобы потом, встряхнув оперением, сложиться по обеим сторонам могучего тела. На сырую от чужой крови траву мягко опустилась когтистая мохнатая лапа; дрожь прокатилась от хвоста до холки, вздыбливая мех на покатой спине.
Ноздри жадно втянули тяжелый от крови воздух, из горла вырвалось довольное сытое урчание; встряхнув лобастой головой, волк одним мощным прыжком перепрыгнул поверженного оленя и, подгребая лапами землю, опавшие листья и сухие былинки, понесся в ночную темноту, опьяненный результатом охоты... Где-то там, вдалеке, в самой сердцевине леса, его ждало надежное, но наполненное болезненными воспоминаниями убежище.
Луна плыла над лесом, окруженная желтоватым светом. Мириады звезд сияли над головой, точно неловко рассыпанные кем-то блёстки. Там, наверху, свет озарял спящий лес, но плотные ряды растений внизу, на земле, местами создавали мрак, удобный для того, кто не хотел быть обнаруженным.
Изгоя слегка трясло — двухдневный голод и дырявая шкура были не лучшими спутниками, во рту застыл приторный привкус железа, с губ слетало прерывистое хриплое дыхание.
Зажав ладонью рваную рану в правом боку, он, стараясь быть бесшумным, как тень, пробирался сквозь разросшиеся кустарники, петлял между деревьями, пригибаясь к земле невидимкой, заплетаясь ногами в торчащих наружу корнях. Он понимал, что оставлял за собой запах изодранной плоти, по следам которого его спокойно могли преследовать. Но все равно продолжал двигаться, невзирая на обжигающую боль во всем теле.
…Нападение было внезапным.
Ни чутье зверя, ни великолепный слух не уберегли от опасности. Только в последний момент холодок пополз по позвоночнику: противный, липкий, сковывающий конечности в предчувствии чего-то очень плохого.
Он даже не сумел хоть как-то отреагировать; рефлексы сработали слишком запоздало и он промахнулся в стремлении нанести противнику смертельный урон.
Звериная сущность взвилась на дыбы, принимая оборонительную позицию, взор затуманился яростью, клыкастая пасть ощерилась, готовая сомкнуться на чужой шее. Глубокий гортанный рык вырвался из глотки и завибрировал в плотном от напряжения воздухе. За спиной вздыбились и затрепетали черные, как мрак, крылья. Бритвенно-острые когти вслепую прошлись по гладкому животу, покрытому коротким мехом, оставили неглубокие борозды, выпуская на волю теплую кровь. Мощные челюсти отчаянно клацнули возле уха той твари, что осмелилась пакостить в чужих владениях.
Нападавший не был слабаком и едва ли уступал по силе волку.
Крупный, с перекатывающимися мускулами под пятнистой шерстью, с горящими безумством желтыми глазами.
Изгой узнал его. В лесу он прослыл Конченным за деяния, нарушающие Договор.
В Изгое забурлил гнев и вырвался наружу угрожающим вибрирующим рыком. Он повалил Конченного, толкнув его сильными лапами оземь, и яростно впился длинными клыками в подставленный по неосторожности бок. Сцепившись намертво, они с рычанием покатились клубком по траве, пытаясь друг друга растерзать.
Каждый боролся за право быть победителем.
Каждый отчаянно боролся за свою жизнь, хрипя и кромсая чужую плоть, превращая её в кровавые лоскуты.
Едва ощутимый хлопок в отдалении заставил их отскочить друг от друга, как будто между ними пропустили ток. Небо взорвалось красной вспышкой.
Изгой, раздувая широкие ноздри, отчетливо почуял характерный запах пороха.
Видимо Конченный это тоже почувствовал. Он в беспокойстве повел остроконечными ушами и недовольно фыркнул, переступая израненными лапами по хвойным иголкам.
Изгой застыл, как изваяние, угрожающе низко рыча, прижимая уши к голове.
Они, липкие от крови, грязные от земляной пыли смотрели друг другу в глаза, полные ненависти и жажды убивать. Но звук хлопка и запах пороха был видно знаком им обоим.
Развернув корпус, отчего Изгой смог узреть несколько глубоких царапин на спине и боку, Конченный, поскуливая и прихрамывая на задние лапы, потрусил в кусты боярышника.
...Парень остановился лишь на мгновение, перевести дух: привалился спиной к шероховатой коре величественного дуба, стиснул зубы и застонал; между пальцами теплой струёй текла кровь, растворяя в воздухе сладкий аромат металла, боль волнами прокатывалась по телу, которое ослабевало всё больше, что было крайне нежелательно в его положении.
Во рту было муторно, к горлу подступала тошнота. Благодаря острому слуху он мог отслеживать грубые низкие голоса, следующие за ним по пятам. Звуки разговоров, перешептываний принадлежали мужчинам и осязались, словно люди находились совсем рядом, но все же между ними было короткое расстояние – приблизительно пятьдесят метров, или около того. Достаточное расстояние для того, чтобы держаться от них подальше.
Люди никогда не вторгались в его лес.
Никто не имел права пересекать условную границу между Миром и Лесом. Нарушить запрет – значит разрушить Договор, существовавший веками.
В какой-то момент парня залихорадило так, что клацнули зубы.
Он подавил стон и упал на колени, прижав еще крепче ладонь к окровавленному боку. Крепко зажмурив глаза, он попытался совладать с болью и гневом.
На мгновение его накрыла паника, острый страх за беззащитных жителей Леса. Покой его владений оказался нарушен незваными гостями, кто-то за это определенно должен поплатиться. Вот только бы добраться до убежища и зализать полученные раны.
