#Разочарование_года

Всегда. Всё всегда начинается с благоухающего заблуждения. Ты веришь. Это главная и роковая ошибка, первородный грех дураков и идеалистов. Ты веришь не просто в идею, ты веришь в ее отражение в глазах других. Тебе кажется, что этот блеск – это огонь. Такой же, как у тебя внутри. А это всего лишь блик от дешевой позолоты.

Ты – тот самый доброволец, который тащит на себе штурмовую лестницу к стенам Иерусалима, пока другие делят будущие комнаты в дворце, который еще даже не построен. Ты работаешь на износ, отказываешь себе в маленьких радостях – чашке хорошего кофе, лишнем часе сна, – потому что «средства сейчас важны», потому что «общее дело». Ты с гордостью носишь свою усталость как стигматы. Ты свыкаешься с чувством легкой эксплуатации, потому что оно облагорожено Высокой Целью.

А потом наступает момент, когда розы начинают вянуть. Сначала по одной. Незаметно.

Звоночек первый. Он звучит тихо, словно падение монетки в карман не того человека. Совещание. Идея – твоя, выстраданная, выношенная. Ты ее выкладываешь на стол, как хирург – вырезанное сердце. Все кивают, глаза горят. А через неделю ее озвучивает кто-то другой, уже как свою. И все делают вид, что так и было. «Мелочь, – говоришь ты себе, сглатывая комок в горле. – Не до идеалов, главное – дело сделано». Ты – сапожник без сапог, строитель без крыши над головой. Ты кормишь других своими мозгами, а сам живешь в режиме «авось».

Звоночек второй. Громче. Разговор о распределении ресурсов. Вдруг выясняется, что тот, кто громче всех говорил о аскетизме и «равенстве в лишениях», уже давно оформляет на себя откаты, премии и прочие «оправданные расходы». Тебе это шепчут в кулуарах, с видом заговорщика. «Ну, он же много работает, он заслужил», – находишь ты ему оправдание, более гнилое, чем его схема. Ты предаешь не его, ты предаешь самого себя, свою собственную брезгливость.

Звоночек третий. Он уже не звенит, а глухо стонет. Ты просишь о помощи – не для себя, для проекта. Ты упираешься в стену, а те, с кем ты «в одной лодке», вдруг оказываются слишком заняты. Заняты тем, что красят весла своей половины судна в более жизнеутверждающий цвет. Или просто сидят на берегу и критикуют твою технику гребли. Ты видишь пустые глаза, в которых читается лишь один вопрос: «А что с этого мне?»

Но ты – мастер по игнорированию очевидного. Ты строишь целые теории заговора против собственной интуиции. «Нет, они не подлецы, – убеждаешь ты себя. – Они просто устали. Не поняли. Это я слишком требователен. Надо быть проще. Надо терпеть».

А потом приходит он. День Х. День, когда лопата обрушивается на твой затылок с той самой душевной простотой, на которую способны только очень сложные подлецы.

Это не взрыв. Это тихий, мерзкий хлюп. Звук лопнувшей, нарывавшей полгода пустухи.

Ты видишь переписку. Случайно. Или не случайно. Ты читаешь. Сначала не понимая, потом с нарастающим чувством, будто тебя изнутри выворачивают наизнанку жестяной ложкой.

Вот он, твой «соратник», поливает тебя грязью. Вот она, «душа компании», с сладким придыханием объясняет, что ты – «слабое звено», и ее «сердце разрывается», но ради «спасения проекта» тебя надо мягко отстранить. А лучше – выставить виноватым в грядущем провале, который они, конечно же, предвидели.

И самое пойло – оправдания. Когда ты, наконец, ставишь их перед фактом, ты становишься свидетелем дешевого театра одного, нет, уже нескольких актеров.

Они не извиняются. О, нет. Они ОБЪЯСНЯЮТ . И каждая их история – шедевр, достойный премии «Оскар» в номинации «За лучшую мужскую/женскую роль второго плана в трагифарсе».

«Ты просто не так понял!» – это классика жанра. Виновен не тот, кто гадил в колодец, а тот, кто учуял запах.
«Я был вынужден! Это была стратегическая необходимость!» – звучит так, будто они не отчет подделывали, а планировали высадку в Нормандии.
«Мы же друзья! Давай не будем портить отношения из-за ерунды».
То есть, предательство – это ерунда, а твоя адекватная реакция на него – уже угроза «дружбе». Идеальная инверсия вины.
И ты смотришь на них – этих деревянных Наполеонов, этих целлулоидных героев дешевого сериала – и видишь всю их мелочность. Не ту бытовую мелочность, что скупится на деньги, а ту, экзистенциальную, что скупится на душу. Их честолюбие – это не огонь, это бенгальский огонек, который шипит и осыпается ядовитым пеплом. Их гниль – не трупная, а прижизненная, законсервированная в сиропе из лжи и самовлюбленности.

Их поступки так же дешевы, как китайский ширпотреб, а истории, которыми они их прикрывают – как инструкция к этому ширпотребу, написанная кривым английским.

И вот тогда, сквозь тошноту и ярость, приходит самое главное прозрение. Не они обманули тебя. Ты обманул себя сам. Ты так хотел верить в этот прекрасный сад, что принял за розы навоз, в который ты так усердно вкладывался. Ты был удобрением. Питательной средой для чужой гнили и чужого тщеславия.

И стоит ли удивляться? Розы, выращенные на дерьме, пахнут особенно сильно и пьяняще. Пока не сорвешь их и не увидишь, что скрывается у стебля. Ты не просто сорвал их. Ты выкорчевал весь куст с корнем. И теперь стоишь посреди голой, пропахшей ложью земли, с лопатой в руках и с одной-единственной, выжженной в сознании мыслью:

Больше – никогда. Ни в какую идею, что требует твоей слепоты. Ни в каких людей, что торгуются за твою душу. И уж точно – никогда в чистоту стремлений, которая оказалась всего лишь самым грязным и дорогим сортом навоза. Урок выучен. Оплачен кровью, потом и разорванными в клочья иллюзиями. Цена заоблачная. Но, черт возьми, оно того стоило. Потому что единственная роза, которая имеет право на существование после всего этого – та, что выросла из твоего собственного, закаленного цинизмом, позвоночника. И она не пахнет. Она колется.