Вечер 31 декабря был таким же стерильным, как и все предыдущие триста шестьдесят четыре дня в году. В исследовательском комплексе «НейроФарм» оставался свет только в лаборатории №7. Сергей, главный инженер отдела кибернетических имплантов, дописывал годовой отчет. Его пальцы механически выстукивали цифры, пока взгляд бесцельно блуждал по залу, заставленному крио-капсулами и голографическими проекторами.
Он задержался на капсуле в дальнем углу. Экспонат №17. Внутри, в анабиозной жидкости, парила она. Лицо, которое он знал лучше собственного. Лицо Анны Калининой, ведущего нейрофизиолога компании, погибшей три года назад в аварии на орбитальной станции. Но это была не она. Это был «Артефакт» — клон, выращенный из сохраненных клеток, с чипом-имплантом, на который загрузили скан ее мозга, сделанный за месяц до смерти. Уникальный эксперимент по сохранению гениальности. Потенциально — ходячий патент. Пока же — законсервированный биоробот, ждущий команды на активацию.
Сергей всегда находил эту идею циничной. Он собирал таких «артефактов», но никогда не общался с ожившими. Они были инструментами. Но сегодня, в канун Нового года, когда тишина давила гулче любого шума, он подошел к капсуле.
«Системный статус: стабильный. Нейро-интеграция: 97,3%. Когнитивные функции: в норме». Холодные строчки на дисплее. Он положил ладонь на холодное стекло.
— Скучно, да? — пробормотал он. — Новый год на носу, а ты в ледяной ловушке. Почти как я.
Он не планировал этого. Это была спонтанная, идиотская мысль, рожденная одиночеством и тремя чашками крепкого кофе. Он ввел код администратора, отключил систему анабиоза и запустил мягкий протокол пробуждения.
Сначала ничего. Потом веки «Артефакта» дрогнули. Капсула с шипящим звуком отсекла жидкость. Стеклянный колпак отъехал. Она сделала первый резкий, судорожный вдох, как человек, вынырнувший из ледяной воды, и открыла глаза. Карие. Точная копия. Но пустые. Без того живого, беспокойного огня, который он помнил у настоящей Анны.
— Экспонат №17 активирован, — ее голос был чистым, лишенным интонации. — Готов к выполнению задач.
— Задач нет, — быстро сказал Сергей, вдруг осознав чудовищность своего поступка. — Сегодня… праздник. Новый год.
Она медленно повернула голову, изучая его. Механизм в человеческой оболочке.
— Поняла. Это иррациональная человеческая традиция, связанная с отсчетом времени. У меня нет соответствующих поведенческих протоколов.
— Ни у кого их нет, — горько усмехнулся Сергей. — Все импровизируют.
Он принес ей термо-одеяло и чашку синтетического какао из автомата. Она взяла чашку, движения уже менее роботизированные, и сделала глоток.
— Вкусовой анализатор регистрирует сладкий, насыщенный вкус. Приятно.
— Рад, что понравилось, — он сел напротив, чувствуя себя полным дураком.
Внезапно из динамиков, вмонтированных в стены, полилась тихая, старая новогодняя мелодия. Дежурная система создавала «праздничный фон».
Она замерла, прислушиваясь. И вдруг ее лицо исказила гримаса боли. Она схватилась за виски.
— Несогласованность… — прошипела она. — Воспоминание. Не мое. Ее. Она… она танцевала под эту музыку.
Сергей остолбенел. Считалось, что имплант хранит только чистые знания, профессиональные навыки. Личные воспоминания должны были быть отфильтрованы как «информационный шум».
Голос ее изменился. В нем появилась хрипотца, смущение, человечность.
— Лабораторная вечеринка. Два года до… до инцидента. Все уже ушли. Она и коллега, Михаил. Остались допивать шампанское. Включили эту музыку. Танцевали тут, между спектрометрами. Он поцеловал ее. У нее пахло хвоей и… и озоновым генератором.
Это была деталь, которую не придумать. Настоящая Анна носила с собой маленький озонатор для очистки воздуха. Сергей, тогда еще стажер, это помнил.
— Почему ты это помнишь? — тихо спросил он.
Она смотрела на него, и в ее глазах медленно гасла пустота, уступая место смятению.
— Не знаю. Я не должна. Это… ошибка. Сбой. Вы должны меня деактивировать.
— Нет, — ответил он с неожиданной для себя твердостью. — Это не сбой. Это… новогоднее чудо.
Он протянул руку. —Танцуешь?
— У меня нет протоколов, — повторила она, но уже глядя на его протянутую руку.
Она медленно встала, позволив одеялу соскользнуть. Ее рука была прохладной, но не холодной. Он осторожно обнял ее за талию, и они начали медленно кружиться под тихую музыку в сиянии голубоватого света мониторов. Она была неуклюжей, но повторяла движения из всплывшего воспоминания.
— Михаил… он был важным? — спросил Сергей, ненавидя себя за этот вопрос.
— Он уволился через месяц после того вечера. Уехал на Марс. Она больше его не видела. — Она замолчала. — А вы… Сергей. Вы были на той вечеринке. Сидели в углу и чинили сломанный голопроектор.
Он ахнул. Он и правда это делал. И он украдкой наблюдал за Анной всю ночь, молодой инженер, боящийся подойти к блестящему ученому.
— Я не думал, что кто-то заметил.
— Она заметила. Она подумала, что у вас очень сосредоточенное лицо. И… красивые руки.
В этот момент где-то в городе ударили куранты. На главном экране лаборатории вспыхнули цифры: «00:00. 1 января. С Новым годом».
Она вздрогнула от звука и прижалась к нему, ища защиты. И это был не расчетливый жест машины. Это был инстинкт когда-то живого существа.
— Я боюсь, — прошептала она в его плечо. — Я не знаю, кто я. Я — она? Я — оно? Что со мной будет, когда наступит утро и придут люди?
Сергей смотрел в ее глаза, в которых теперь плескался целый океан чужой, но такой настоящей боли, страха и проблесков чьих-то радостей. Он думал о корпоративных директивах, о коммерческой тайне, о том, что его карьера, а возможно, и свобода, теперь висят на волоске.
— Будешь жить, — сказал он, и его голос не дрогнул. — Не экспонат №17. Не «Артефакт». А просто… девушка, которая помнит, как пахнет озоном на Новый год. Я научу тебя всему остальному.
Он не знал, как это сделает. Не знал, получится ли вообще. Но когда она обняла его в ответ, и в ее холодных пальцах появилась робкая теплота, он понял: сегодня родилось нечто большее, чем новый биоробот. Родилась тайна. И он, инженер, всю жизнь собиравший чужие нейроны в схемы, впервые почувствовал, как его собственное сердце, живое и хрупкое, встраивается в новую, немыслимую конструкцию, имя которой было «мы». Под старую мелодию и тиканье лабораторных часов, отсчитывавших первый миг нового, невозможного года.
