Прошивка Кивком
Полуночный морг моей гостиной. Единственное, что подергивается в этой прохладной тишине — пляшущие на экране цветные призраки. Черное зеркало включено, и оттуда, из бездонной стеклянной глотки, вещает очередной гальванизированный труп с микрофоном. Идет ритуал, древний, как сама ложь, — интервью.
Вот он, Отвечающий, вещает что-то нестерпимо важное о геополитике, экономике или о новой формуле вечной молодости, выведенной в секретных лабораториях где-то под Воронежем. Его лицо — маска серьезности, слова — откалиброванный поток звуков, рассчитанный на то, чтобы просочиться мимо твоего сознания и угнездиться где-то в теплом и влажном подполье инстинктов. Он закончил. Пауза.
И тут происходит главное таинство. Камера, этот бездушный хрусталик Молоха, перескакивает на Спрашивающего. И он, блядь, КИВАЕТ.
Это не просто кивок. О нет. Это выверенный, отточенный поколениями эфирных технократов спазм лицевой мускулатуры. Медленный, вдумчивый наклон ебальника, который должен символизировать нечто вроде: «О да, мудрейший, твои слова — нектар для моего интеллекта. Я впитал. Я обработал. Я сохранил». Но мы-то, по эту сторону стекла, видим лишь жалкую пантомиму, конвульсию манекена, которому в задницу засунули электрод. Это театр для идиотов, разыгранный другими идиотами, но по сценарию дьявольски умных ублюдков.
Они думают, мы не понимаем этой механики? Этой грубой, как наждак, манипуляции? Они считают, что наш мозг — это кусок мяса, который можно отформатировать парой дешевых трюков?
И самое жуткое — они правы.
В тот момент, когда ты видишь этот постановочный кивок, этот глиф смирения и понимания, твой внутренний гомункул, твоя маленькая ментальная марионетка, тоже дергается. Зеркальный катетер вонзается прямо в мозолистое тело, и нейроны начинают свою потную пляску. Твой ментальный аватар, этот несчастный узник твоего черепа, тоже начинает кивать. Щелк! — и открывается порт прямой загрузки. Информация, которую твой критический разум сблевал бы на ковер, теперь залетает на жесткий диск твоего подсознания как по смазанным рельсам. Без очереди, без таможни, без ебучего анализа.
Это не просто кивок. Это щелчок невидимого тумблера. Визуальный наркотик, вызывающий мгновенное привыкание. Условный рефлекс, вбитый в наши головы миллионами часов эфирного времени. Кивают — значит, важно. Кивают — значит, правда. Кивают — значит, запоминай, сука, разбираться будешь потом, в следующей жизни, когда отрастишь себе новый мозг. Мы — армия павловских псов, и слюна послушания уже капает с подбородка на чистую рубашку.
И вот сидишь ты, обтекая этой ментальной слюной, и смотришь на этот балет двух говорящих голов, на этот мертвый танец кивающего болванчика. И понимаешь, что это не контент. Это инструкция. Это прошивка. Великая Фабрика по Форматированию Сознания работает в три смены, без праздников и выходных. Они не создают продукт, они выпаривают из тебя душу, чтобы залить внутрь послушный, стандартизированный суррогат. Они убивают в тебе зверя сомнения, чтобы ты никогда не задал главный вопрос: а что, если они все пиздят?
Так нахуя, спрашивается, добровольно подключать себя к этой машине? Зачем позволять этим эфирным вивисекторам ковыряться в твоей голове своими грязными монтажными ножницами?
А вот и ответ, вывернутый, как кишки, наружу. Возможно, они уже не для нас это снимают. Этот ритуал стал самодостаточным. Система замкнулась сама на себя. Это уже не интервьюер кивает интервьюируемому для зрителя. Это одно отражение в черном зеркале кивает другому отражению в бесконечной галерее таких же зеркал. Они совершают свой механический обряд в пустой студии-лабиринте, где зритель — лишь случайный призрак, подглядывающий в щель. Информация больше не нуждается в носителе. Она циркулирует в замкнутом контуре, и кивок — это просто сигнал «транзакция прошла успешно».
Они продолжают это снимать, потому что уже не могут остановиться. Машина запущена и требует топлива — наших потерянных секунд, нашего атрофированного внимания. Но смотреть это больше никто не будет. Не тот, кто хоть раз почувствовал этот ледяной укол манипуляции. Не тот, кто понял, что его стул перед экраном — это просто лабораторный стол.
Так что пусть кивают. Пусть их ебальники дергаются в экстазе взаимопонимания в своих стерильных, безвоздушных мирках. А я выключу это черное зеркало к хуям. Щелк. В наступившей тишине слышно лишь одно — как гудит мой собственный, еще не до конца отформатированный жесткий диск. И он, сука, не кивает. Он посылает их всех нахуй. Горите в своем монтажном аду, ублюдки. Аминь.
