Тень увядающей герберы (Часть 1/3)⁠⁠

Звук повторился в четвёртый раз и Данила выглянул в окно. Не без раздражения. Дачный дом, почти особняк, на двадцать пять комнат, хоть и был богатым, оказался одноэтажным. Потому всё хорошо было слышно при открытых фрамугах. Так не похоже на стиль обычных миллионеров-олигархов местного пошиба, любивших выставлять своё богатство напоказ и вширь, и ввысь. Уж если строить, то этажей десять сразу, чтоб флюгер на башне скрябал небо и дырявил облака пипкой. Но комплекс строили голландцы, качественно и долго. И вышло как их горная деревушка. Единственным зданием, где действительно было больше одного уровня, оказался двухэтажный жилой дом покойных родителей, пустовавший на данный момент, и баня с мансардой, заставленной сплошь картинами. Кто-то из бывших недавних пассий Вербицкого рисовал, и дамочка эта надеялась тут задержаться. Метила территорию краской. Как сказал садовник, просто не успели за ней прибрать. Картины должны были пойти на выброс, вместе с оставшимися мольбертами, подрамниками, палитрами, кистями и прочими художницкими атрибутами. Теперь, видимо, выброс откладывался. Вербицкий был мёртв, и прямых распоряжений на этот счёт прижизненно не оставил. Да и хотелось взглянуть на мазнявые каракули обиженной мамзели. Вдруг, как окажется, от отвергнутой любви кукушкой поехала, и как личность творческая нарисовала что-то на прощанье. Всё-таки больше сорока ножевых ранений, и все в живот. Так сказал навскидку патологоанатом Юра, после чего, вновь не найдя туалет, выбежал блевать на газон.

– Уааааа… – в пятый раз отрыгнул он с зычным рыком. Данила отвернулся от окна.

Это была новая команда и сюда его «пригласили». Хотя ребят он знал давно. Доводилось работать несколько лет назад и с опером Кириллом, и со следаком Евгением, и патоанатомом Юрой. В тот первый раз убийство было попроще, без колотых и ножевых, почти без крови. Тихо задушили шнуром от утюга и запихнули на антресоль. Залили потом строительной пенкой, но прежде замотали тело в пищевой целлофан. Через какое-то время труп, понятно, «вытек», однако мумию обнаружили через год. Успела высохнуть, дом долго стоял пустым.

Сейчас всё было намного красочней. Сначала били ножом для колки льда – тоже валялся в крови у кресла. Потом – принесённым с собой японским ножом для разделки рыбы, и оставили торчать в животе. Садовника с поваром уже опросили, таких ножей ни один из них в комплексе никогда не видел. Оба работали на Вербицких и Вяземских больше шестнадцати лет. Да и базе самой доходило двадцать, ещё родители в начале нулевых строили. У Вяземских стояла малая судо-ремонтно-строительная верфь на Волге, а Вербицкие в Подмосковье, Самаре и Казани прокладывали теплотрассы. Богатые в Поволжье и России люди.

– Уаааааа…

Кирилл гоготнул.

– Все одиннадцать лет вот так. Когда кровь не из носа видит, – сказал опер про Юру, удобрявшего снаружи стриженный американской машинкой газон.

– Так что ж в анатомах всё сидит, мучается?

Кирилл пожал плечами.

– Упёртый как Сизиф. Тот бы ему поклонился…

Очень не хотелось сюда ехать. И больше из-за прохладной майской погоды, грязюки под ногами и вечного холодного бриза с широкой Волги. С утра специально заходил к полковнику, что б не по звонку сорваться. Спрашивал. «Лев Борисович, а я-то зачем? Группа ж работает …» «А ты другую возглавишь. Кирюша с Женей – ты помнишь их – будут на подхвате. А анатом Юра – на две команды один …» Добавил потом: «Ну, просили меня, просили. Лично генерал. Сказал, что б хозяйке Медной Горы звонил, мол, мастера пусть на недельку отпустит…» Данила любил несмешные шутки шефа. И было приятно, что ценили его работу. Майора, и даже капитана, он получал за заслуги раньше стандартного срока выслуги. Но переться весной в какую-то заскорузлую… в общем, так далеко не хотелось. И судя по тому, что коньяку не предложили, всё по нему уже было подписано и решено. Только выезжать, обговаривать бесполезно. Проще было жить лет двести назад, невольником, крепостным – можно было податься в бега куда подальше, затеряться в Сибири, в Поволжье. А тут и сейчас – всё равно найдут.

– Может, в гостиницу для начала, Данила Александрович? – спросил Кирилл. – Вещи завезёте, отдохнёте часок с дороги. А я заеду…

Они действительно торчали тут два часа, и осматривать, кроме трупа, которому после смерти развязали руки и оставили в кресле с ножом в животе, больше было нечего. Эксперты поработали первыми. Юра на тело давно насмотрелся. Он был тут с раннего утра, сразу, как позвонили, и уже третий завтрак спускал коту под хвост. И вправду упёртый. Знал, что выблюет, но всё равно ел.

– Вещи в гостиницу пусть отвезёт водитель. А мы давай сразу в офис Вербицкого…

Вербицкий Андрей Дмитриевич был сорока двух лет отроду. Не женат и бездетен. Сынок из последнего московского золотого поколения. Его родители слышали когда-то вживую самих Битлз, не здесь, а в далёкой Америке. Андрюшу завели поздно, когда нагулялись. У самих отцы – не последние люди из парткома, а дед – тот вообще сидел за одним столом с Молотовым. Большую политическую карьеру членов семьи можно было проследить аж до 17-го года, до выстрелов Авроры и взятия Смольного. А, стало быть, наследственно были людьми обеспеченными и со связями. До тридцати лет Андрюша был сущим демоном для городка, куда переехали из Москвы. Он сам и двое его дружков, такие же сынки партийных. Потом уже за ум взялись, приобщились к делам родителей в середине нулевых, и вроде как немного успокоились. А храмов-то сколько построили, отмаливая грехи бурной юности, – не счесть. Два или три. Остановились, когда вошли в 2010-м в крупный холдинг. Там деньги оказались нужнее. Стали на доходы покупать особняки: в Греции, на Мальдивах, в Испании, на разных диких островах. Где-то даже к местной общине присоединились и католическую церковь на чужбине выстроили. В этом же дачном комплексе, который их родители для себя и для друзей строили, встречались, когда задерживались в России дольше пары месяцев. Могли вместе кутить неделю, но уже по-тихому, не как в ранней молодости. Иногда переползали на яхту и всё веселье продолжалось на Волге. С девками, цыганами, медведями, балетом-варьете с оркестрами – всё, как положено. Про весь этот задний фон бытия знаменитой троицы – Вербицкого, Вяземского и Дорогомилова – по дороге сюда по телефону слил Валера Казанцев, знакомый гэбэшник. Хороший парень и в доску свой, в армии служили вместе… И фамилии-то оказались у всех старинными и звучными! Правда только Вербицкий с Вяземским носили свои с рождения. Сынок Горюнковых стал Дорогомиловым всего лет десять назад, папенькино с маменькиным имечко, видите ли, приелось, на дальнейшую жизнь не устраивало. Говно всегда норовило в обёртку «Мишек на Севере» завернуться. Зато заводик по изготовлению стеклопластика Дорогомилов Петя возглавить не забыл. Его отец выкупил это производство у государства ещё в 90-е. Многие партийные чинуши тогда хорошо сориентировались в новой жизни. Так, что на пятнадцать поколений вперёд хватит…

Убили Андрея Вербицкого левой рукой. Это Юра тоже успел сказать предварительно, когда в очередной раз забыл, где туалет, и выбегал стремглав на улицу. Бежать, как оказалось, было ближе, чем путаться в коридорах без указателей, ища по дому толчок. Тыкали умершего все сорок-пятьдесят раз снизу вверх, и некоторые удары были очень сильными. Подробности всплывут после вскрытия, Юра и так сообщил много при первичном внешнем осмотре. Хотелось бы, конечно, узнать пораньше и остальное, но можно пока пощупать людей.

Просторный кабинет с внутренней кальянной, когда приехали, облюбовали уже эксперты. Как и приёмную с комнатой отдыха. Данилу всё равно больше интересовал секретариат, располагавшийся в левом блоке. И весь его персонал. «Личные амазонки», как отрекомендовал их на входе охранник, знающе подмигнул вдобавок. Разговорчивый тип оказался, подробно с ним можно побеседовать позже.

И, действительно – хватило одного лишь беглого взгляда, чтобы понять: по многим признакам перед ними стояли настоящие амазонки. По всем, кроме одного, самого главного – обе груди у трёх девушек были на месте. Их даже звали примерно одинаково: Алёна, Альбина и Аллочка. Две уже были зарёванные после разговора с сотрудниками, одна пока держалась. Алёна. Она сразу показалась более стойкой, и грудь у неё была крупнее, чем у двух других. Это ж как для мужчины яйца. Чуть показать или выставить вперёд, погреметь, покатать по столу – продвинешься дальше конкурентов.

Обычный тест, который он всем подсовывал, девушки сдали на отлично. Старались очень. Наплёл, как всегда, что изучал, каким там образом работают у них полушария, говорил, тест важен для дальнейшего понимания – строить с ними последующие беседы. На самом деле смотрел на почерк левой и правой руки, и на общую моторику обеих. Первый раз в жизни столкнулся с таким, что с двусторонней задачей справились все участники. Ну, Аллочка чуть хуже других написала левой. А так – полный восторг! Интересно, что ещё они выполняли одинаково хорошо обеими ручками? Любая из них могла заколоть убитого. Осталось выяснить, какая к ударам была приложена сила. Девчонок сегодня же проверят на динамометрах и прочей силоизмерительной лабуде, поскольку все три из них регулярно бывали на даче. Где были конкретно этой ночью, оставалось пока неизвестным. Аллочку вроде видели в три утра в каком-то баре. Алёна утверждала, что провела всё время дома. Альбина была на той же даче, но в самом дальнем домике. Это она плакала больше всех. «Пихнул, и ушёл…» – рассказывала она про Андрея Дмитриевича, навестившего её не столь романтично в десятом часу вечера. Вроде, по словам сторожа, никуда потом не выходила, и покойного видела не последней. Шумиха утром в посёлке уже поднялась, когда сама за рулём уезжала оттуда на работу. Машину вывела через третий выезд, ближний для неё. С ней почему-то не подсуетились, все остальные машины перехватывали. Не доставало сил у местной полиции, людской ресурс везде был ценен. В общем, все три девчонки жили одни и были одиноки – понятно, что не в полном смысле слова, при таком-то гусе-начальнике! – и надо было их проверять. Время наступления смерти – от двух до четырёх. Жаль, камер мало, и в городке, и на дачах. Многое смогли бы отсеять на начальном этапе.

– Ну, что? – с улыбкой, весь простоватый, но только на вид, спросил тихо Кирилл, когда временно отпускали девушек. От столичного сыщика всегда ждали каких-то чудес. Три года назад он их им показал. Кролика из ширинки не доставал, но что за «египетский фараон» запрятал тогда на антресолях мумию, вычислил за два дня и одну ночь.

– У них не только две сиськи… – серьёзно ответил Данила. – Есть две руки. Причём у каждой. Правая, и левая. Ну, всё как с сиськами, догоняешь?..

– Чего?.. – не понял опер.

Но он уже махнул на него рукой – самое интересное начиналось далеко впереди, на этом же первом этаже, но сразу у входа в здание.

В офис почти одновременно приехала целая толпа и охрана едва справлялась у турникетов. Море цветов, в букетах, вёдрах, руках, под мышкой, по несколько штучек, огромными охапками, в целлофане, газетах, красные, жёлтые, розовые, яркие и нежно-бледные. Двое парней с крашенными голубыми волосами и серёжками в ушах привезли огромный веник цвета морской волны. Как-то, через шесть с половиной часов после того, как садовник обнаружил тело, информация об убийстве просочилась-таки наружу и взорвалась камуфлетом. Уже даже журналисты прибыли, с камерой и микрофоном. Данила хотел лично отсмотреть всех, кто так быстро откликнулся на разошедшуюся новость. Это было его основной задачей – не должники с кредиторами, не конкуренты с завистниками, а личный и ближний круг. Именно в этом он специализировался. Одного подозреваемого успел уже исключить – того самого садовника. Ли Сюнь долго служил в доме Вербицких, ухаживал на дачах и в двух особняках за клумбами, разбивал большие цветники, давал указания двоим помощникам, но лично всегда занимался цветочками в горшках для мамы погибшего, подрезал их и пересаживал в её приёмной, и продолжал это делать после смерти Вербицкой, в прошлом году. Имел водителя и машину. А ещё был карликом. Тридцать два килограмма весу и сто двенадцать сантиметров росту. Данила даже руки его успел рассмотреть. Если с изящным ножом для колки льда китаец управился бы, то не с той здоровенной японской «катаной». И сил бы у него хватило разве что разделать ей рыбу. Повар тоже был на полпути, чтобы встать рядом с Ли Сюнем у черты невиновных. Никак он не подходил под убийцу, блевал, склонившись, вместе с Юрой на клумбу Ли Сюня, и, как сказал управляющий Гена, был «тихим мирным геем-пацифистом». Об этом Данила мог сказать и сам, ещё не услышав такой характеристики. Навыки профильного психолога и «портретиста» в таких делах выручали.

Среди полусотни подъехавших соболезнующих паства выделялась самая разнообразная. Три юноши, худых и элегантно одетых, приехали с ведром высоких роз и комнатной собачкой. Последнюю часто передавали друг дружке, и той весьма не нравилась ходить по рукам. Тварь злобно огрызалась, пока, наконец, одного из них, самого тощего и прыщавого, не типнула за нос. На кончике показалась капелька крови, но у бледных мажоров, включая укушенного, это вызвало только умиление. Просто Морковка – так звали собачку – была не в духе, как выразился один из них, её утомил длинный переезд. Эти же трое тихоней, кстати, спровоцировали хаотичное возведение мавзолея из цветов и мягких игрушек у одной из стен холла, до турникетов. Охранников никто не слушал, их вообще оттеснили быстро, да ещё и накричали. Но как только они отошли, скандалы у стены прекратились. Оператор с телевидения – понятно, что местного – включил, наконец, камеру и начал снимать. И это было хорошо. Потом можно изучить запись, посмотреть на некоторые лица. Девушка с микрофоном и звукооператором, приехавшие с ним вместе, пыталась договориться с ЧОП и попасть за турникет, заснять приёмную и кабинет Андрея Дмитриевича. Даже строила глазки, глупо и неуместно хихикала. Кокетничала, получается, работала как настоящий профи. Однако морж там плавал – все трое мужланов в форме быстро превратились в интеллигентных «кенов», и, не вступая в диалог, отвернулись от назойливой прессы.

А вот подтянулись и первые «партнёры». Сосредоточенные лица, как у оборотней в полнолуние сведённые на переносице брови. Ну, сразу видно, что люди серьёзней некуда, срать без охраны не ходят, в дорогих безвкусных ботиночках и не все ещё поснимали «малину» и золотые цепи. Ими займётся Мишина группа, ребята из местного отделения. Даниле они были не интересны. Даже если убил кто-то из них. Куда больше заинтересовали четыре буддиста в соответствующих одеждах. Оказывается, незадолго до смерти Андрей Дмитриевич, по слухам, принял буддизм. Никто его правда с веником перед собой, метущим дорожки, что б не наступить на невидимых гусеничек и микробов, не видел, но воины турникета всех четверых пропустили сразу же. И снова отогнали назойливую прессу. Тех уже собралось на подступах втрое больше.

Позже других, и сначала среди общей толпы их действительно не было видно, появились какие-то стипендиаты факультета искусств и деятели местной культуры. Всего-то принесли пару цветков на всех, но тоже как-то узнали. Новости вылезли в интернет. Толпа к тому времени разрослась до паломнического хода.  И с появлением последних вошедших начались самые громкие разговоры. Галдели, орали, спрашивали друг друга, цыкали и шикали, призывали к спокойствию, но получалось только хуже и громче. Самые скромные не задавали вопросов напрямую, а тихо и молча стояли в сторонке, напрягали уши и делали вид, что смотрят на рождавшийся у всех на глазах цветочный мавзолей, восхищались им, поддакивали и кивали головами. Всем-всем хотелось узнать пикантных подробностей. Аж слюни роняли. Ведь не во сне преставился местный богатей Андрей Вербицкий, не за завтраком на веранде подавился печенкой, не оторвался от натуги в туалете тромб, не переехал двухэтажный автобус в Лондоне, не разжевал крокодил на ночном флоридском сафари, не сраная атипичная пневмония, не рак, не инфаркт, не волчанка, не васкулит. А больше сорока ударов ножами, тыкали связанному в живот, пока не умер. И продолжали наносить удары после смерти. Патологоанатом Юра это ещё не подтвердил, но по предварительной картине было ясно. Кто-то Андрюшу малость невзлюбил. Не то за старое за что припомнили. Не то не успело забыться новое, и «резанули» эдак ещё по горячему. Такой вот грустный криминальный каламбур.

– Что скажешь, Саныч? – подошёл следователь Евгений, закончивший опрашивать заместителя покойного, когда Данила рассматривал какой-то настоящий зоопарк. Четыре молодые женщины, переодевшиеся лисичками и львицами, с шариками и сахарной ватой, тоже приехали с букетом цветов, с чётным количеством. Ссорились, кто будет возлагать. В глаза готовы были друг дружке вцепиться.

– Вот же бестиарий… – покачал он головой.

Потом вышел за турникет, когда народу стало меньше. Через час. Подошёл к зеркалу, размалёванному уже губной помадой. Один из юных бледнолицых джентельменов, тех, что с одной собачкой на троих приезжали, оставил воткнутой свою серьгу. Маленький вандалёнок. Прямо меж плиток расковырял в стене шов, насвинячил замазкой на пол. Вот чего он тут с селфи долго крутился.

– Макс!.. – позвал Данила одного из охранников ЧОП-а, с кем уже разговаривал.

– Кто оставил вот эти герберы в вазе?..

Охранник пожал плечами.

– Проверить по камерам?

– Ага, отследи.

Обычные кладбищенские цветы. Один только нюанс – будто на кладбище уже побывали. Словно с могилы, несвежие, пожухшие.

После пяти вечера, перекусив слегка здесь же, в столовой офисной высотки – целых семь этажей как ни как, почти небоскрёб по местным меркам – собрались подвести первые итоги. В кабинете, где покойный проводил планёрки. В ближайшие дни их там точно не будет. Ждали, когда вернётся Кирилл от старшей сестры Андрея Дмитриевича. Из всех ближайших родственников покойного в живых оставалось только она. И вроде как лечилась от какой-то формы ДЦП. Разумеется, как и принято было в богатых семьях, жила в полном достатке, где-то далеко, за городом, но не на Волге, а с другой стороны, возле соснового бора.

– Водитель, первый зам, близкий друг, сестра, три амазонки, два соседа по дачам и доставщик пиццы с настройщиком антенны, – вслух был зачитан список тех, кто мог оказаться во время убийства рядом. Вернувшийся Кирилл покачал головой насчёт сестры Вербицкого и её водителя. Никуда они два дня не выезжали.

– Десять. Плюс те, кого мы пока не знаем, – закончил Данила, подведя маркером под именами черту на доске.

– Минус одна амазонка, – поднял вверх телефон Евгений. Только что ему пришёл ответ на запрос от дознавателя. Алиби Аллы Валерьевны Сазоновой, той самой Аллочки, что «смазала» немного левой рукой, когда проходила тест, подтвердилось.

Что ж, хорошо. Из видимых десяти секторов круг сузился на один. Но менее круглым от этого не стал. Девять возможных претендентов пока оставались.

Где-то к восьми вечера из перечня убрали ещё троих. И первым от общей компании грешников откололся мальчик-доставщик. Он привозил из города пиццу на скоростном спортивном велосипеде, донёсся за двенадцать минут. Андрей Дмитриевич сам вышел и лично с ним расплачивался. В 22-00, сразу после неудачного визита к Альбине. Пиццу он заказывал для них двоих. Но, как выяснилось после третьей беседы с Альбиной недавно – сразу не признавалась, ибо не каждая женщина сможет сказать о себе подобное – не особо-то у них что-то и вышло. Человека убили, а она до последнего переживала из-за того, что он её не захотел. Потому и не смог. Слишком много коньяку выпил, а она ещё и платье не то надела, нервничала. Вот он быстро и ушёл, не стал второй раз пытаться. А пиццу забрал по пути, у второго въезда в их дачное царство. И пока портрет мальчика как убийцы разваливался, опера прислали подтверждение, что и его самого, и его велосипед видели после часу ночи у бабушки в доме. Нашли четверых друзей, что вмести с ним до пяти утра сидели во дворе, пили пиво и гоняли музон. Соседи тоже через забор их видели. Один даже заглядывал пару раз, прикрикивал. Вот и не вышел доставщик сегодня на работу, отсыпался, болела голова.

Настройщик антенн и интернета, что был после семи в трёх домиках дачной деревушки, вылетел из списка, едва Данила его увидел. Наверное, тараканов на кухне он убивал, и паре лягушек в детстве вставлял также в жопу соломинки. На этом его подвиги в криминальном мире закончились. Безжалостно был изгнан из подозреваемых вместе с замом – тот признался и назвал адрес и место, где был с проституткой. Проверяли, походило на правду. И личный водитель не без греха – выпивал с соседом, нашлось три свидетеля.

– Данила Александрович, девчонок отпустить?

– Помаринуй до полуночи, но беседовать буду утром. Только им ничего не говори…

И правильно. Тест с девочками ещё не закончился. Хрен с ним, с алиби, пусть пока будут на равных, все вместе. По ним и так ясно, жёсткая была конкуренция, понятно, зачем нанимали. Для работы с документами в офисе имелся целый отдел, для организации личных встреч, деловых и прочего – ещё два. А эти просто крутили попами, ездили в рестораны, встречали гостей, да бывали на дачах у Вяземского с Вербицким. Аллочку, кстати, последней взяли на работу, всего месяца три назад. Ей даже отстаивать пока было нечего, Алёна и Альбина значились на лучшем счету. И вид у Аллы Валерьевны был менее испорченный, единственная с законченной «вышкой». Правда в местном филиальчике.

Буддистов тоже пришлось отпустить. На подозреваемых они не тянули. Но очень ловко и ушло за месяца полтора завербовали в свои ряды одиннадцать человек из семиэтажного здания. Вербицкий же обещал им лодку, и то, что он принял буддизм, не подтвердилось. Они вообще не знали про убийство, пока не пришли сюда. Думали, завтра отправятся на большом катере на один из волжских островов. Медитировать и что-то там постигать. У Данилы через четверть часа беседы с ними аж у самого зачесались руки – потянуло на светлые ратные подвиги. Но когда тряхнул головой, отпустило. Выпроводил кое-как, приставучие. Велел позвать от турникетов охранника.

– Вера Борисовна, психолог, и две её аспирантки, – доложил чоповец Макс. – Её герберки, из дома, не с кладбища. Пока везла, задохлись. Лампы у неё не тянут, на дому выращивает, для себя. Оранжерея. Когда там чего-то не хватает, свету или витаминов, они вот так вот…

Молодец. Почти дознаватель. Сам опросил, хотя не надо было, всё о цветах выяснил.

– А сюда к кому ходит?

– Андрей Дмитриевич кабинет ей сдал, давно, года четыре, – ответил охранник. – Платит аренду. А бывают многие, тема-то модная. Я сам разок ходил, 500 рублей оставил. Альбина Петровна, Алла Валерьевна, Михаил Валентинович. Да десятки только из наших офисов. И с улицы по объявлениям, по рекламе и по знакомству.

Вот с ней бы надо поподробней. Но завтра. Все «амазонки» на приёме у психологини засветились. И зам, и рядовые сотрудники. Может, как «псих» «психу» что-то расскажет.

В девять же вечера, уже перед тем, как собирались заканчивать, нашли и близкого друга, с которым накануне на дачах была назначена встреча на 23-00. Не доехал он до убитого, увезли с аппендицитом с полдороги на скорой. Самому живот взрезали. Только под наркозом и не до смерти…

Для первого дня, решили, хватит. Нужно было перед сном уложить ещё всё в голове. Завтра будут психологи и заново пойдут «амазонки». И прочие, прочие, кто претендовал на второй и третий близкий круг.

Позвонил Валера Казанцев, гэбэшник. Нарыл то, что другие до него усердно зарывали, очень старательно и очень глубоко. Три богатыря во главе с Андрюшей Вербицким, оказывается, по молодости на этих дачах с девочками пошалить любили, причём на свои «шалости» у тех разрешенья особо не спрашивали. Приехали – значит по полной. Тринадцать лет назад нарвались на непростую барышню, с серьёзной защитной дружиной. Вяземским, Вербицким и Горюнковым большие связи пришлось подключать, чтобы замять всё и откупиться квартирами. Кажется, это проходило как «последний подвиг Геракла». Больше серьёзных шумих не случалось. Мальчики взрослели. Однако заявления в местную полицию ещё поступали от тех, кто не очень их тут боялся. И два года назад, и три. Правда, их потом быстро забирали. Сами научились подтирать за собой…

Договорить с Казанцевым не успели, позвонил вечно блюющий Юра. Того, что он был классным спецом, у него было не отнять. Теперь уже дал подробную картину. Смерть наступила в 2:30 утра. Вербицкий позволил связать себе руки. Последние удары были настолько сильны, что повредили рёбра и позвоночник. Убийцей был скорее всего мужчина, не ниже метра семидесяти пяти, левша, с поставленным ножевым ударом. Не только умел колоть лёд в стаканы и потрошить на кухне сазанов. Вероятней всего служил в спецгруппе или владел запретными ударами ножевого боя. Похоже, делал такое не раз. Уж больно хладнокровно. Сначала вонзал аккуратно и истязал, ножом для колки льда: за это говорили несколько отчётливых ран, которые не «перекрывались» другими, от большого орудия. А вот рыбным ножом орудовал от души. И тоже точно. Никаких отпечатков пальцев. О других оставленных следах пока говорить было рано, экспертам требовалось время. После забора, через который перемахнул в полусотне метров от дома, следы пропали. Сорок первый размер, если его. Сел, вероятно, в машину. С протекторами, по которым хрен чего определишь. Про это Юра уже не от себя добавил, а от Мишиных ребят. Вторая группа времени не теряла тоже.

Ну, вот и всё. Часть переосмыслить за поздним ужином, другую – во сне. И завтра продолжить. Служивый, спортсмен, мужчина. Версию Казанцева с личной местью тоже не отметать, за женщин, бывало, вступались не женщины. Начать же следовало с того, что заново пересмотреть весь ближний круг, по степени близости к телу, во времени и пространстве. А так же по самым личным моментам…

***

Перевалило за полночь, а сон всё не шёл. То одеяло, собравшись комом, начинало липнуть между ног, то без него, наоборот, становилось холодно. Простыня закололась и пальцы нащупали гранулу сухого корма. Это вечером она кормила с ладони Тутси. Один шарик провалился меж пальцев, когда та тыкалась мордочкой, и они его не нашли. Нечего есть на постели и пачкать – вот, теперь отыскался. Принцесса на горошине! Лишь когда луна, отогнав, наконец, от себя тучи, заглянула в окно спальни, первые признаки дрёмы распластали тело по постели…

Сон этот пришёл. Она никогда на самом деле не знала, нравится ей больше переживать всё наяву или видеть потом во сне. Не понимала, как получалось так, что грёзы были реальней и твёрже яви. За окном мог прогромыхать автомобиль, или Тутси начинала пищать на кухне и гремела пустыми плошками. Но, что она знала наверняка – такой сон никогда не оборвётся. Он, словно кино, лишь «встанет» на паузу, позволит ей из него вынырнуть, отвлечься на шум, перевернуться на спину или даже встать и дойти до кухни, попить воды. И как только голова коснётся подушки снова, пауза тут же «снимется», а сон докрутится до конца, возобновится с прерванного места. Сладкий, вдохновенный, с запахами и шумом, яркими чёткими до рези в глазах картинками. Проберёт полностью, до дрожи в ногах и руках, вытянет не раз струной её тело и заставит дугой изгибаться спину, громко стонать. А когда закончится, она ещё долго будет лежать на спине, блаженно расслабленной, напрочь лишённой сил, и смотреть «третьим оком» в потолок. Чувствовала, что веки её сжаты при этом плотно, но будто в каком-то серо-розовом цвете видела лбом на высоком потолке все пятнышки, разглядывала их так близко, словно те приближало увеличительным стеклом…

Он крикнул на неё, когда она отошла от кресла, оставив со связанными за спиной руками. Что-то говорил в затылок, надеялся, что игра закончится. Внутренний же настрой между тем нарастал, дыхание учащалось и сердце начинало торопиться. Как только надоело слышать его грязные ругательства, она развернулась, подошла к нему и отвесила ладонью по губам. Затем ещё и ещё, и била, пока не выступила кровь. После седьмого или восьмого раза тот сам уже стал отводить взгляд и опускать глаза в пол. Кричать и ругаться перестал. Понял, что не остановится, хмель выветрился. Сломала…

После заклеила жертве рот. В глазах отразилось осознание беды. Вот только не видел он, насколько та была близка. Нож для колки льда лёг в руку правильно. Сначала чуть надавила, и медленно затем ввела. Пошевелила внутри. Глаза у жертвы от этого полезли на лоб, не сразу понял, что с ним делают, пока ещё только сильно вздохнул и начал краснеть. Так, кажется, он вводил сам? Медленно и осторожно, старался впечатлить поначалу. Растягивал удовольствие и не спешил, дышал своим перегаром. Она считала. Он заходил в неё естеством четырнадцать раз, пытаясь быть нежным. Пока не сорвался. Задёргался как на скачках. Надолго напускного джентельменства там, где после черты его быть не могло, у него не хватило. Ей же всё время держали руки. И ровно четырнадцать раз она медленно входила в него остриём, пока не задышала чаще сама и удары не посыпались быстрее. Как это кровавое соитие возбуждало!..

Двадцать шесть. Встала с колен. Кровь была уже и на ней. Выронила нож, и тот не звякнул, а хлюпнул в лужу, натёкшую с его колен. Какой же живучий. Осознанного страха в его глазах не осталось, только дикий гаснущий ужас. Но сам он был ещё жив и, кажется, слабо пытался следить за ней взглядом. Сквозь тугие повязки на рту воплей его она не слышала, одно лишь мычание, но и оно показалось неимоверно громким. Отвернулась к барной стойке, поискала глазами, где оставила сумку.

«Рыбка-рыбка… Где наши потроха…Чем мы взрежем толстое брюшко?..»

Шагнула к кухне за принесённым ножом. Тухлоутробных сомов нужно было потрошить хорошим лезвием, специально для этого заточенным.

Она оказалась неправа, подумав, будто он был уже в одном шаге от смерти. Потому что, когда обернулась, вновь увидела его глаза. И вот теперь они наполнились настоящим ужасом, тем самым, которого от него ждали. Ибо всё, что мерцало в них прежде, было сродни ночным детским страхам. Кишечник сидевшего на кресле мгновенно со звуком опорожнился…

Часть 2