История Третья: Потешная (Часть 3/3 - ФИНАЛ)⁠⁠

Часть 1

Часть 2

Главы 4, 5. Облава (На Перепутье).

Не послушал Силантий совета. Хоть жёстким было само наставление – доходчиво пытался ему объяснить Прокопий, что от волчицы и всех её дел ему надлежало отступиться. В эту же ночь обернулся, как выспался. Глянул на себя в ручей при свете луны. Полукровка – и есть полукровка. Чистокровный волк успевал восстанавливаться, заново мог обрасти густой шерстью уже через день. На нём же она была какая-то сваленная, торчала рваными блеклыми клочьями – точно линялый тулуп наизнанку вывернули. И ладно. Не суть. Сила была всё же волчьей. А главное – чувства: чуткие уши и острый нюх. Глаз видел в ночи́ будто в светлых сумерках. Чать не девица – выряживаться перед барыней, не перед кем щеголять. Вокруг только лес и привычные его обитатели – лешие, мавки, врытни, зверьё. Один врытень жил поблизости. Прокопий говорил, что в Европах таких называют подземышами. Глупая безобидная жаба с губищами, сидит под землёй, ловит мелкую птицу и ящериц. Польза одна – не всякий охотник заметит, если землянку вырыть поближе к нему, на его территории. Не привык, однако, Силантий, чтобы жилище было такое, как у многих лесных – ставить его на жабьей поляне, как гриб из земли что б верхушкой торчало. Тьфу, плюнуть и растереть! Жил пока в человеческом. К тому же не он один подобным побрезговал, по старой ли уж привычке и прежней памяти. Лана с Прокопием жабам тоже не кланялись. Хорошая у них изба, пусть с низкой посадкой и потолок невысокий, но светлая и вместительная, почти как в деревне. Видно, лесная была сильна, раз жабий отвод им не был нужен. Его вон полумёртвого к жизни вернула…

Добрался до заболоченного озера без труда. Бежал как ошалелый, охоту местной волчьей стаи нарушил – добычу спугнул у них ненароком. Волки отвечали рассерженным тявканьем. Обещал про себя им загнать кабана. Не было зверя в этих лесах, способного выступить против оборотня, боялись и уважали. Даже медведь не рискнул бы связываться. Вроде свирепее, а чувствовал сильные разум и волю, опасливо уступал дорогу.

Сердце заликовало в груди ещё на подходах. У дерева задержался, принюхался к толстой коре. Знакомый запах Тари́и – лежала здесь, у корней, остались даже её шерстинки. Дня два тому или три.

Когда же влетел в поселение, то… растерялся. Вокруг – убогие избы, дырявые крыши, всё заросло. Протоптанных тропинок людьми не увидел – их быть не могло, давно забросили деревеньку. Квакали изумлённо лягушки, пока он ветром носился по берегу, спрыгивали в воду стремительно, горланили возмущённо вслед. Расстроил ночную какофонию, посмел нарушить их пение.

Силантий, остановившись, осмотрелся. Волчьи дорожки были невидимыми: нигде не пригнутся надолго травинки, попробуй ещё найди. И след, как ни нюхал, не брался. Крутил головой, носился после от дома к дому.

И, наконец, подсобили глаза. Дома все были запущены, а вот один слегка выделялся. Не с краю, не в середине стоял, а затерялся среди других. Изба на вид – как все остальные, вот только мелочь одна, что прежде всего приметилась бы человеку. Возделанный огород. И репка, и тыква, и всё остальное. Когда же успела? Значит, давно было в мыслях уйти от него. Внутри росло возмущение.

Однако едва он вошёл в жилище, как шерсть на его загривке вздыбилась, а горло испустило непроизвольный рык. Запах Тари́и витал тут повсюду – пронизывал собою стены и пол, постель и нехитрый житейский скарб, которого было не очень много. Прокопий был прав. Племянница его здесь часто бывала, когда убегал одна и возвращалась не в то же утро. Вот только другой, совсем посторонний запах заставил его разъяриться и преисполниться бешенством. Рык перерос в рычание, кровавая пелена наползла на глаза. Оставленный след был свежим, намного свежее, чем те, что стали ему родными. Тари́ю искал другой волк. И имя его Силантий старался забыть – ни разу не встретились больше с ним после.

Кулик…

Чёртов Малюта-Кулик! Тот самый, что обратил его, сочтя это сладкой местью. Мерзавец, подлейший волчонок из клана Беспалого, где, несомненно, были достойные – Силантий знал это, пересмотрел ни раз своё отношение к людям леса. И сам почти стал одним из таких.

Почти… «Ни туда, ни сюда…» – как сказала однажды Тари́я.

Так для чего же Малюта вёл поиски?..

Ошибиться в том, что запах принадлежал другому волку, Силантий не мог. А там, где наследил Кулик, всегда будет место для подлости – какими её ни прикрой цветами, в какую овчинку ни оберни.

Что ж, некогда рассусоливать. Тари́и след не отыскать – давно на земле остыл, и лес был огромный, местами совсем нехоженый. Зато след Малюты – этот был свеж, прошло не более суток.

Утихомирив в груди рычание, что вырывалось из горла непреднамеренно, Силантий покинул убежище – лежбище своенравной волчицы, тайное и укромное, от него, ото всех. Она иногда приходила побыть здесь одна. Возможно, желала уединиться снова надолго, ведь делала так однажды, за этим тут завела огород. Или прав был снова Прокопий – не место ему, полукровке, возле родовитой лесной… Не важно. Чтобы во всём разобраться, Тари́ю нужно было найти. И чем быстрее, тем лучше. Не нравилось ему, что во всём этом как-то замешан был старый «призрак» – Малюта-Кулик. Сделавший его жизнь однажды навеки другой…

***

Следов молодой волчицы Силантий больше не встретил. Но жадно шёл носом по следу другого волка – того, к кому ненависть вспыхнула с новой силой. Две берегини плескались в ручье, не заметили его приближения; а он, пробежав, столбами подня́л между ними брызги. Испуганно зашипели вдогонку. Ночью их в этом лесу никто не пугал, ворвался в их царство и всполошил. Он сам был страшен себе в воде – хуже не представить, чем облезлого полукровку.

Пробежался вдоль берега озера, откуда вытекал сам ручей. Остановился. След вдруг пропал возле осоки, оборвался у самой воды. Значит, зашёл и отправился вплавь.

Сделал затем целый круг, но так и не смог найти, где снова появится запах. Не утонул же Малюта? Вернулся тогда к берегиням.

Те были настороже – завидев его, сразу забра́лись на дерево. Шипели с ветвей, сверху швыряли листьям, мхом и гневно сверкали глазами. Спросил их по-волчьи, голову наклонил примирительно, не видели ли здесь лесного прошлой ночью, в шкурной личине. Но ему не ответили, посыпались снова листья и мелкий древесный сор. Дали понять, что говорить с ним не будут, не каждый в этом лесу вёл беседы с такими. Человеком Силантий быть перестал, но и лесным ему не бывать – вот она, незавидная участь укушенных. Прокопий, Тари́я, коряжистый леший и несколько волчьих стай – вот все, кто его терпели. И даже Лана, лесная ведунья, что вы́ходила его у Прокопия, ни разу больше глазам его не предстала. Проклятье Малюты не снять. Придётся доживать, как получится…

След отыскался после – когда Силантий зашёл на второй круг вдоль берега озера, но двигался от воды чуть дальше. Силён оказался волк – прыгнул из мелководья и приземлился на лапы саженей через пять. Не выходил на берег, потому и пришлось так долго рыскать. Выросла сила у подростка Малюты, сколько же лет-то прошло?.. Укушен Силантий был в сорок восьмом, теперь же… Он даже не помнил. И не считал. Окрепнуть успел, возмужал молодой волчок. Годы пролетели незаметно. Как одолеть-то такого, коли вдруг суждено столкнуться?..

Не думая больше об этом, он снова взял след – доверился лапам и носу. Летел быстрее ружейной пули. Перепрыгивал овражки и рытвины, изредка останавливался и снова бежал. Вспугнул кого-то ещё из ночных лесных обитателей, но продолжал нестись, проламывался сквозь кусты, не замечал деревца. Пока не потерял след заново.

На этот раз – уже окончательно.

Сразу заметался. Бесился в попытках его разыскать, рычал, рвал листья с травой зубами и лапами. Потом же немного устал. Присел на землю и замер. Громко дышал открытой пастью. Кровь с шумом стучала в ушах, а он не знал, куда двигаться дальше. И как ни старался, избавиться от дурного предчувствия не выходило. Одна мысль страшнее другой врывались в гудевшую голову и превращались в пчелиный рой. Путь, по всему выходило, был только один – наведаться в родную деревню. Здесь след Кулика пропадал, но там-то он должен быть – его самого и двух волков-прихвостней, с которыми прежде дурачился и творил непотребства, чем досаждал обычным жителям. Силантий помнил, где все проживали. Если от семей и переехали, отыщет любого по запаху. Видно, не разойтись им с Малютой этой ночью – чего тот хотел от его волчицы, нужно было узнать.

Большое расстояние. Бежать вёрст пятнадцать. Однако стоял сентябрь, осенние ночи не летние, успеть можно затемно. Вот он и бежал, не жалея лап. Нёсся сквозь лес, приня́вший его уродство и приютивший изгоев в обоих мирах – его и Тари́ю…

***

Ни один полукровка настоящего волка в схватке осилить не сможет – как камнем в масло. Ну, если сойдутся, как до́лжно – при свете луны, один на один, зубы на зубы, лапы на лапы. Разве что – старого или больного, или по редкой большой случайности. И ни один волк, живущий в деревне, не станет рисковать, щеголяя в меху у всех на виду. Силантию терять было нечего. Перед Малютой-человеком он имел преимущество лишь в волчьем обличии – помнил, как тот его дубасил, будучи не в лохматой шкуре. Малость только застучало сердце: всё же давно не бывал в родном поселении. Не зря его бросил Кулик полуживым – знал хорошо, что коли мороз не прикончит, в деревню сам больше не сунется. Коротким был разговор с полукровками, сразу дырявили шкуру, вели на убой. Кто-то пытался жить, как и все, селился с людьми, но вёл себя тихо, скрывал свою суть. Не перекидывался во дворе, а уходил для этого в лес. Однако настоящие волки распознавали их достаточно быстро, докладывали в Совет и делу конец. Знали такое за укушенными – уж больно часто они переходили на человечину. Зачем настоящим волкам нужна тень на плетень? Первыми от них и избавлялись. Так принято было по Договору, быстрее доложишь – целее будет твой клан и никаких пересуд со сварами. Мир НУЖЕН был, лесным и обычным людям. Портили всё полукровки…

Остановился возле околицы. Наезженная дорога. Следы тележных колёс, копыт лошадей. Пеших крестьян, обутых в стёртые лапти и стоптанные сапоги, с починенными подошвами. С носками, подвязанными верёвкой. Всё, как и раньше – каждый бедняк жил по достатку. Хоть и щадил Брюквин своих людей, а разгуляться им было не на что.

К дому Малюты сразу не сунулся. Ночь ещё не закончилась, однако придётся зайти в середину деревни, собаки поднимут лай. Перекинуться человеком сразу и идти без одежды – выйдет ещё хуже первого. Медленно начал обходить. А когда отшагал половину, вспомнил вдруг, чей с краю стоял небедный домишко – одного из малютиных прихвостней. Парамон. Он был старше, но Кулик – всё ж племянник Беспалого, друзья ходили за ним, а не он. К нему бы зайти, к Парамону. И малость «обнюхаться»…

Перепрыгнул через забор на задах. Огород. Дальше – тенью во двор. Едва же лапы коснулись земли во дворе – вздрогнул всем телом, до тихого гортанного рыка…

Никак не ждал её здесь учуять. Он чувствовал запах Тари́и! В мгновенье понял, что стало с его волчицей – поймали. Попалась. Вот здесь и была.

А в следующий миг его заломало. Волнение, которому он поддался, сыграло суровую злую шутку. Такое бывало с полукровками – долго волчью личину держать не могут. Упал тут же на бок и вытянулся, дёрнул уставшими лапами. И после стал человеком. Обратно в волка уже не сможет – времени нужно много на новые силы.

Злость в человечьем облике его не покинула – перемешалась лишь с горечью. Начал бежать – беги до конца! По запахам понял сразу, что волк, в чей двор он проник, жил в одиночестве, без семьи. Быстро огляделся и по́днял с земли полено. Подумал с мгновенье, тихо ступил к окну и постучал. И отошёл в темноте к сеням. Выглянет хозяин, коли был дома – не человека ж волку бояться в деревне. Даже не спросит «кто?»…

Так и случилось. Скрипнула дверь, потом – шаги из сеней, ворчанье. Открылась вторая. Высунулась голова.

– Шутить кто-то вздумал?.. – сонно спросили.

Полено ударило по макушке.

После Силантий схватил обмякшее тело, встряхнул, и, уложив на спину, коленом надавил на грудь. Сжал шею, что б не дать обернуться. Когда мало воздуха или душили, из человека перекинуться сложно. Особенно трусу.

- Где?! – рыкнул на Парамона он по-волчьи. – Убью! Говори!..

Прихвостень всё понял без лишних угроз. Знал, кто к нему пришёл, и понял, зачем. Из человека обращаться не пытался. Боялся не успеть – забить поленом до смерти можно и волка, пока тот не в шкуре.

– Кто разрешил из ваших?.. – спросил снова Силантий. – Тимоня Беспалый?.. Почему была здесь, в волчьем доме?..

– Беспалый… не знает! – сдавленно завопил Парамон, поняв, что лучше покаяться – сразу сообразил, по чью душу спрашивали. – Никто из клана не знает!.. Это Кулик! Он всё задумал! Сговорился с охотниками!.. Она же троих уже порвала!.. Охотников тоже!..

Чёрная, как смерть, пелена, надвинулась тяжело на глаза.

– Поймали её!.. В яму загнали, в лесу! Вечером вчера взяли! – в страхе перед скорой расправой трусливо верещал Парамон, прося глазами пощады. – Потом до но́чи держали тут, во дворе… Клетка у меня здесь стоит…

Силантий увидел ту клеть, скользнул взглядом в угол двора. Да, запах Тари́и он чуял оттуда.

– Куда увели?.. – рыкнул лежавшему тихо в лицо.

– Не знаю!.. – совсем рассопливился тот. – За околицу!.. Кажется, к родникам!.. Оттуда начнут загонять… Потешиться с ней хотят напоследок… Из волка что б в женщину перекинулась, а она всё никак… Надобно погонять, что б осталась без сил…

Истинный волк – с ним всё по-другому. Не как с полукровкой, волнением не пронять. Но когда уставал – бывало, развоплощался: очень уж если подизмотаться и пребывать в обличии леса несколько дней. Нужно было задрать добычу. Или набраться сил, став человеком, но так же – за сытной хорошей трапезой. Ей есть не дадут. Того они добивались. Чтобы из грозной волчицы Тари́я стала обычной… красивой женщиной. Потешиться, значит, хотят.

– Никифор всё не хотел, – последнее было, что сказал Парамон, – призывал доложить о поимке в Совет и Беспалому. Но Кулик и его – не то страхом, не то обещаньем умаслил… Малюты же в травле не будет, не хочет своими руками. Всё же ведь волк, как она…

«Как… ОНА?..»

Нет, даже не близко. Сто вёрст между ними лежали, между Малютой и гордой женщиной леса Тари́ей. Волк волку рознь.

Слушать Силантий устал. Пальцы его сжались, и шея Парамона хрустнула. Дёрнулся телом и обмяк. Да и некогда разглагольствовать, всё нужное он узнал. Стащил с него сапоги, одежду, надел на себя. Лошадь испуганно фырчала во дворе. Седлать даже не нужно – видать, после ночной вчерашней охоты была ещё нерассёдланной. Посмотрел на неё с надеждой.

– Что, милая? Подсобишь? Как зверю зверь…

Кобыла в ответ лишь тряхнула гривой.

Приняв это за согласие, Силантий шагнул к коновязи…

Ехать к родникам он не стал – далеко. Оттуда, скорее всего, Тарию уже угнали, следовало поспешить. Прикинул, куда могли гнать её по́ лесу и срезал по бездорожью. Проскакал вёрст шесть или восемь. А затем лошадь его-таки сбросила. Взбрыкнула под ним, проклятущая, филина напугалась или ещё чего. Как-то со встречи с Малютой в зимнем лесу с конями ему не везло.

Не стал пытаться ловить, а побежал дальше в чащу сам. След был горячим – большая ватага людей, охотники, пешие. А с ними – свора собак.

На шаг перешёл довольно скоро – запахи стали острее. Потом и вовсе замедлил ход, послышались голоса, и вскоре блеснул огонёк. Вспыхнул сначала ярким, а после погас. Похоже, затушили лампу. Готовились, ждали.

Остановился, выйдя к большому прогалу, и начал из-за кустов прицениваться. Хорошая впереди поляна для действия. Тари́ю загоняли, и он понял, КАК – Прокопий всему научил. Расставили ловушку, к которой она приближалась – шла прямо на свору волкодавов. Охотники Зимина́ были опытными, именно так брали необычных волков. Не преследовали с собаками, а крепких псов-волкодавов оставляли на бой, загоняли людьми. От людей уходить не страшно, неопытный волк верил, что легко сбросит с хвоста погоню. И шёл от травли играючи, не ведая того сам, навстречу смерти. Она… и была неопытной…

Никифор стоял в сторонке, у ближнего края поляны. К нему Силантий и вышел. Слегка напугал.

– Ты здесь… чего? – спросил тот его, оглядываясь на своих боязливо.

Заметили. Но видели: подошёл человек. Мало ли, может, один из загонщиков. В сумраке предрассветном не разглядеть.

– А вы тут… по что собрались? – ответил вопросом Силантий.

Никифор замялся. Переступил.

– Право крепостное отменили… – промямлил он вдруг растерянно. Будто не о чем больше было сказать – сам-то не был никогда крепостным.

– Ещё в позапрошлом году, – уточнил торопливо. – Наши мужики все обрадовались, а ан всё непросто… Не слыхал?

– Не слыхал…

Шум травли издалека приближался к ним. Близко уже. Как действовать будут? Затравят собаками, пока не устанет, чтобы увидеть её человеком? Потом… начнут издеваться?

– Волчицу не троньте, – тихо сказал Силантий Никифору. – Предупреждаю. Пусть… мирно уйдёт. Поговоришь с остальными?..

Он понимал, что сил её защитить у него не хватит – уж слишком много их тут собралось, с собаками, с ружьями. Зря вышел. Перехватить бы её и увести. Только не знал, с какой стороны погонят, и не было времени узнавать: понять, кто и где. Что ж… Пусть будет, как будет.

– Да что ты, Силантий!.. – вскинулся, не очень-то ретиво, со страхом на него Никифор. – Ты ж не такой! Ты нашим же был, охотником! Волчица эта – ОТРОДЬЕ! Троих порешила!.. И волки тоже узнают – Кулик клану доложит…

В воздухе запахло грозой.

– Отродье, говоришь?..

Скрипнули бесшумно зубы. Чуть громче хрустнули пальцы и медленно сжались в тяжёлые кулаки. Грудь от дыханья стала вздыматься выше – что-то уже вот-вот должно было начаться…

И тут… появилась она.

Выскочила сама, прямо на них – гиканья загонщиков приближались. Уставшая, с разодранным плечом. Сразу попала в заготовленный круг, и тот начал сжиматься. Остановилась и осмотрелась, осознала вдруг, что провели её ночные охотники. Его самого, кажется, не заметила – слишком далеко, на другом от неё краю поляны стояли Силантий с Никифором. Луна разлила на место будущей бойни холодный молочный свет, сияние её постепенно таяло. Над лесом начинал заниматься прохладный рассвет …

Чёрные псы и ловчие окружили волчицу. Люди обступали с факелами. Тари́я ощерилась коротко, и снова искала глазами брешь. Уже не уйти – зашли со спины и трёх остальных сторон. Она не была огромной. Но когда большое кольцо смыкалось, объяв её широким охватом, окинула всех мимолётным взглядом и сверкнула глазами. Шерсть на её загривке вновь поднялась. Один пёс заскулил и, прижав уши, быстро ушёл за спины других. Ещё двое из своры отступили на шаг. Уверенности у полудюжины волкодавов поубавилось.

Кровь Силантия взбурлила по-настоящему, когда Тари́я подняла в оскале губу и обнажила клыки. Ту самую губу, которую он знал в человечьем обличии и целовал много раз. Он понимал, что полноценно из человека в волка во второй раз перекинуться не получится – не будет ни шерсти, ни стати, а выйдет хрен пойми что. Однако напрягся, упал. И судорогой скрутило всё тело, затрещала одежда. Никифор рядом ойкнул и отступил. Хотели отродье? Ну, вот. Получите…

Битва их была обречена. Силантий вихрем разбросал охотников, увидевших его обращение, но не струсивших перед страшным зверем. Грохнули выстрелы. Повезло, что пули пропали впустую. Мощный первый рывок уставшего чудища, в которое он превратился, отпугнул людей ненадолго. Но каждый новый прыжок его становился слабее. Взвизгнула где-то рядом Тари́я, а он – был не в силах помочь, слышал только, как щёлкали её зубы, и тоже лязгал своими, страшно бил лапами. Старался добраться до неё, однако сам начинал теряться, не видя почти ничего в круговерти травли. Лапы в какой-то момент подломились, и мордой он уткнулась в траву. В бедро вонзили острогу, прижали баграми к земле, навалились. Он дёрнулся напоследок из плена, но так и не встал…

А потом, на одном из охотников, вспыхнула вдруг огнём рубаха. Затем – уже на другом, и шерсть собаке. Пёс взвизгнул, пугая других, а двое людей, завопив, побежали к воде – прыгнули с разбега в озеро. Вынырнули из него, только пламя с себя не сбили, выскочили на берег будто ужаленные. И понеслись от злого места прочь, снимая на бегу одежду с громкими воплями.

Почувствовав нежданную поддержку, Силантий собрал последние силы. Рванулся стремглав и пробился сквозь свору к волчице. Всех разметал. Челюсти его больше не останавливались – грызли и бешено рвали, хрустели загривками, смыкались на чьих-то руках и ногах. Собаки, охотники, небо с землёй, и даже деревья – перед глазами всё разом замельтешило, превратилось в сплошной свистопляс. Кровь, крики, вспышки. Безумие, во что обернулась их схватка, накрыло поляну тяжёлой волной…

Силантий не помнил, как остановился. Но перекинулся уже в человека. Стоял на четвереньках, и чувствовал, как саднит нагая кожа, как пульсируют раны в боку, на бедре. Увидел краем глаза Тари́ю – та тоже обернулась из волчицы; израненная, но живая, стыдливо прикрывалась руками под деревом. Сидела на земле и взгляд опустила в траву, на него не смотрела. Дышала как после долгой охоты.

Где-то совсем недалеко послышался стон. А, значит, оставались живые. Горелым воняла чья-то рубаха, скинутая впопыхах – лежала одна в траве, без хозяина. Силантий не видел, кто им помог, но в том, откуда пришла эта помощь, был твёрдо уверен. Высокая, светловолосая, в длинном плаще с капюшоном на лоб – такая, какой себе её представлял. Лесная ведунья Лана. Помнил лишь смутно видения и нежный цветочный запах, витавший в жилище Прокопия. Он и сейчас здесь присутствовал, среди деревьев в лесу. Ноздрями едва улавливался, однако был настолько явственным, для его-то, теперь нечеловечьего нюха. Лесная супруга Прокопия явилась на внутренний зов – его зов, зов боли с последним криком отчаянья.

Пришла как хозяйка леса.

И… не позволила им сгинуть с Тари́ей…

Колени его хрустнули. Силантий поднялся. И стон, что раздался до этого, вновь повторился. Пошарил в кустах глазами, шагнул.

Увидев же застонавшего, остановился. В груди шевельнулось.

Никифор.

Бегло осмотрел поверженного охотника. Тот прикорнул в орешнике, лежал со сломанной ногой и вроде без следов укусов. Сам, видно, и поломал его – повезло, клыками не рвал в пылу бойни, иначе б убил. Возможно, даже случайность, стояла такая суматоха, что люди и собаки налетали друг на друга в ужасе. Никифор мог повредить ногу, упав – как раз удобный для этого пень рядом: падая, за него зацепился. Главное, что своими зубами и волчьей слюной не коснулась Тари́я. Зверем не обернётся, не станет таким же полукровкой.

– Донесу ведь… – честно и упёрто произнёс Никифор с земли. – Словят тебя.

Смотрел на него снизу вверх – теперь уже обречённо, без страха. Не как при их первой встрече в лесу.

– Донеси… – ответил равнодушно Силантий. Не убивать же дурня, коли уж выжил? Дружили ведь раньше. Пока Кулик не разбавил кровь…

– А коли б сразу донёс, Тимоне или в Совет – то не было б тут ничего, – сказал ему напоследок. – Сразу, как только поймали – я ж ТАК вас учил!..

Сплюнул.

– Малюте передашь приветы. Его – ещё навещу…

Затем повернулся спиной. Шагнул уже туда, где сидела его волчица – под дубом, изодранная, вся в крови, прикрывалась горелой рубахой. Склонился над ней и бережно поднял на руки, стараясь не бередить. Зализывать раны будут потом. Сначала б просто уйти, пока не набежали другие.

Она же посмотрела на него. Узрела, как будто впервые – вглядывалась в лицо, в высокий лоб, при этом избегая глаз.

Потом взглянула и в них.

– Ведь погублю… Я не закончила с ними… – произнесла она слабо, и в то же время решительно.

– Губи… – ответил Силантий, и зашагал в чащу, унося с собой бесценное лишь для него сокровище – ту, ради которой хотелось жить.

Прильнула к нему. Поёжилась на могучей груди, расслабилась, задрожала. Холодным выдалось раннее утро.

– Окрепну и убегу, – продолжа́ла Тари́я и жалась к нему всё крепче. – Запутаю след – не найдёшь…

– Найду, – уверенно произнёс волк-полукровка. – Найду и пойду за тобой… Твои тропы – мои. Так вот у нас всё будет…...

Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)

Артёму Простакову, Волку, ищущему свою Луну, посвящается...