Серия «Островки Жизни»

Когда некого ждать и некуда идти, идёшь машинально в сторону работы, глядя совершенно в другие стороны... И видишь порхающую в узком переулке бабочку, и ведь намного интереснее же - куда она так осмысленно и целенаправленно порхает этим солнечным летним утром? Вряд ли на свою скучную работу, которая отнимет у неё безвозвратно день её, и без того короткой, жизни? И вот переулок уже сменяется пыльной окраинной улицей с редким движением, а та, в свою очередь, приводит тебя к серому, бетонному заводскому забору, вдоль которого летит и летит жёлто-белая проказница, уводя тебя всё дальше от суеты и шума провинциального городка. Всё чаще плиты в заборе наклонены в разные стороны, некоторые и вовсе пали в неравной борьбе со временем, а бабочка всё порхает, и ведь не бросать же её преследование, зашедшее уже так далеко, что обратный путь и попытка успеть куда-то, потеряли всякий смысл и интерес. Тем более, что железнодорожный путь, на котором ты вдруг оказался, окружён довольно крутой насыпью, у основания которой образовалось что-то вроде болотца с черноватой жижей и редкой, мутировавшей порослью, что сходить с него ну совершенно не хочется. Да и не думается о таких пустяках, когда всё внимание - на двух мерцающих перед тобой крылышках, и даже погнутую и изуродованную ржавчиной табличку с единственным полу-сохранившимся словом "не ходить" ты не замечаешь, и, конечно же идёшь, даже, скорее, бежишь на неуверенного вида мостик. Пропитанный маслом, с почерневшими рельсами мостик, под которым та самая жижа неуверенно шевелится, и ты на долю секунды отрываешь взгляд от своего поводыря, выбирая куда поставить ногу, чтоб не упасть. А в следующую секунду ты скорее слышишь, чем видишь, спешащий к тебе локомотив, потерявший от возраста всякий цвет и половину стёкол, с единственной сохранившейся на боку разнобуквенной надписью "Петрович". И эта секунда растягивается вдруг в почти безконечный миг осознания того, что, возможно, эти последние минуты твоего пути были больше наполнены смыслом, интересом и азартом, чем 45 лет, прожитые до них, и можно было попытаться что-то сделать, чтоб воспоминания не были так строги к тебе в эту минуту... А потом всё сжимается в одну чёрную точку, из которой вдруг возникают потолок, стены, детский плач, затёкшие во сне руки и непослушные ноги, ведущие тебя к жестокому зеркалу в ванной и далее, в сторону работы. И ты, наивный, заглядываешь с непонятной надеждой в переулки, и в глаза встречных прохожих. Но нигде нет той бабочки, за которой стоило бы и хотелось пойти. И ты шагаешь, сам знаешь куда. И гори оно всё огнём.

Делали с напарником перепланировку в одном из отделов какого-то торгового центра. Входной проём неплотно занавешен полиэтиленом, за которым шаркали обувью покупатели. Изредка, кто-нибудь особо любопытный заглядывал к нам, и тут же возвращался к своим бродящим собратьям.
Я был ближе ко входу. Заканчивали.
Вошла молодая, высокая женщина.
- Закрыто. – машинально сказал мой напарник.
- Открыто. – в тон ему пошутил я.
Она улыбалась. И по этой улыбке, по блеску глаз, стало ясно, что это «мой» человек.
- Так закрыто или открыто? – спросила она таким лёгким голосом, что думать о работе я уже не мог.
Женщина была идеальна. Модельная внешность. Лицо её казалось неестественно, нечеловечески красивым, будто выполненным на заказ, если можно так сказать. У каждого своё представление об идеале женской красоты, представьте, что Вы увидели свой.
Высокая. Стрижка каре. Словно первый раз надетая, облегающая рубашка, в мелкую чёрно-серую клетку. Строгая чёрная юбка до колена. Абсолютно новые туфли. И без верхней одежды.
«Кто-то из местных». - подумал я.
Она явно ждала ответа, глядя на меня, и просто обезоруживающе улыбалась.
- Неужели кто-то сможет Вас не пустить? – ответил я, продолжая думать: кем она может оказаться. Новым арендатором? Кем-то из администрации? А выглядит как актриса.
Женщина подошла ко мне вплотную. Звук её неторопливых шагов отдавался эхом в пустом зале.
- А Вы – льстец. – она просто излучала счастье. Всё в ней располагало к общению, игре, флирту.
- И на дуде игрец. – почему-то вырвалось у меня. Она стояла прямо передо мной. Я был ей по подбородок. Идеальный подбородок. Совершенство. Такая манящая. Мой взгляд упирался в расстёгнутый верх её рубашки, и не хотел ничего другого. Я понял, что можно всё.
Медленно положил руку ей на грудь. Дрожь. Та самая.
- Как это неожиданно… - наигранно произнесла гостья, улыбнувшись еще шире. Не спеша убрала мою ладонь, чуть задержав её в своей. – Я, кажется, не вовремя. – добавила она, посмотрев на моего товарища. И вышла.

- Хорошо, ребята. – директор принял нашу работу. – Только расчёт завтра, сегодня бухгалтерия уже ушла. Зайдите в обед.
На следующий день, проходя мимо отдела, в котором мы работали, я заглянул внутрь. Женская одежда. Вешалки и манекены. На одном из них я узнал ту самую рубашку и юбку. Стоял, и смотрел, не веря своим глазам. Лицо манекена загадочно улыбалось своим мыслям, глядя куда-то мимо происходящего.
Рядом возникла продавец.
- Что-то заинтересовало?
- Да, пожалуй, есть один вопрос. Но это точно не к Вам.

Был мне сон когда-то давно: пришел я в театр на какое-то мероприятие. Брожу по этажам, по местам трудовой славы, вспоминаю минувшие дни. Вокруг люди прохаживаются и те, кто ими притворяется. Веера, наряды, платья. Всё степенно, чинно-благородно. У меня же почти с каждой плиткой паркета связано какое-нибудь воспоминание. Прохаживаюсь в теплых чувствах. Изнутри греют ностальгия и немного коньяка. Поднялся до музея. Вдоль стен публика разглядывает лица, ставшие историей. И тут же что-то вроде конкурса "Что Вас лично связывает с театром?" Сидят за круглым столиком разомлевший г-н Сте---в, и, очень уважаемый мной В**, отец одной из работниц театра, назовём её Асса, в которую я был влюблён, скажу без преувеличения, до рассеянности. Иду, бывало, по коридору туда, где меня коллега ждёт, и ловлю себя на том, что поднялся выше, чем нужно, на этаж, где её рабочее место...
И не могу понять, что меня подвигло на откровения - излучающее доброту красное и широкое лицо худрука или требующее физического выражения внутреннее тепло, но вот я, уже со слезами на глазах, рассказываю о своих чувствах к этой женщине, причём стоя на коленях... В** теребит бородку, и щурится на меня сквозь очки, а сильно красное главное лицо снисходительно посмеивается, и уже тянется к моему плечу волосатая лапища...
Сон был вполне осознанным, просто чувствовал твердость пола коленями, и как катятся по щекам слёзы, капая мне на пиджак. Самое интересное - говоря сквозь рыдания (да, я рыдал, мог говорить с трудом), думал: главное не проговориться, главное, чтобы В** не догадался, что речь о его дочери.
Были мысли: до чего же я опустился, как же выгляжу со стороны и т. д. Но мне было так хорошо и естественно в тот момент, что такие формальности казались мелкими и могли подождать на улице. И к тому же само место происходящего - театр, говорит само за себя. Но хоть я и не помню сказанных тогда слов, понимал, что был искренен, как никогда более, наверное.
В театре не работаю уже больше двадцати лет. Бываю, к своему стыду, очень редко. Но вот такие приветы из подсознания иногда прилетают. Что-то пикнуло в голове, что нужно это буквенно оформить и выложить. Что получилось, то получилось.

Лес дышит безразличием. Пасмурный и чужой. Деревья стремятся вверх, им всё равно, что творится внизу. Смятая тобой трава поднимется, а ты – пройдёшь ли обратно? И по-настоящему страшны не сырость и холод, не жажда и отсутствие пищи, а это вот безразличие всего окружающего, когда понимаешь, что лес сомнёт тебя. Это лишь вопрос времени. Как бы ты ни был «грамотно упакован», если ты остался с ним один на один, он тебя сомнёт, раздавит своим тихим равнодушием. Горе тебе, если ты не знаешь куда идти. Или не можешь идти, и помощи ждать неоткуда.
Но сегодня помощь – это ты. И ещё пара десятков людей. Разных. Мужчин и женщин. Молодых, и постарше. Сильных, и не очень. Людей, сорвавшихся на ночь глядя в лес, чтобы разбавить холод его безразличия теплом человеческого участия. Чтобы согреть этим теплом того, кто сейчас один на один с лесом, и не знает куда идти. Или не может. Того, кто сидит, прислонившись спиной к дереву, или упал, и лежит в холодном овраге. И шум качающихся деревьев обманчиво убаюкивает, сливаясь с шумом в его голове.
И нужно успеть, чтобы он смог услышать сквозь этот шум своё имя и отозваться. Или, хотя бы, простонать в ответ.
Нужно успеть. Времени всегда мало. Его не привезёшь с собой в термосе, и не достанешь из кармана, как запасные перчатки. В такие минуты и приходит осознание, мгновенное и яркое: медлить – значит хоронить.
И ты идёшь, внимательно всматриваясь в круг  света от фонаря – а вдруг здесь? И жадно вслушиваешься в шорохи ночного леса – ну, вот?
И возвращаешься, и снова идёшь, если есть силы. А силы находятся, ведь рядом идут такие же люди, и может быть, твоё участие придаёт им недостающей уверенности.
И пусть к утру ты похож на партизана, прошедшего Великую войну, пусть вся твоя одежда промокла и пахнет тиной, а ноги гудят и подкашиваются от усталости. На утреннем снимке всего этого не будет заметно. На нём будет отчётливо видна радость в глазах и скромные улыбки твоих друзей. А также бесконечная благодарность во взгляде сидящего в центре человека, укрытого твоей курткой. И эта благодарность всегда обогреет сильнее любого огня.
О чём думает человек, отнятый у леса? – задашься вопросом ты, разглядывая потом этот снимок. А на заднем плане будут тянуться к небу деревья, равнодушные к происходящему.

P.S. Хочется уточнить, что этот текст не про меня лично. Сам я на поиски езжу очень редко, не попадая даже в годовую статистику. Но что-то заговорило в голове после очередного посещения леса и городского поиска. Это посвящение тем добрым людям, кто, забывая иногда про свои дела, помогает другим, и спасает других, буквально возвращая их к жизни. Снимаю кепку и кланяюсь до земли. Спасибо вам.

Марина. Этого человека я до сих пор вспоминаю с глубоким уважением и благодарностью. Другого такого в моей жизни не возникало, и, наверное, уже не появится. И за эту встречу я благодарен Судьбе, Случаю, Богу – кому как нравится. Без вмешательства Высших Сил тут явно не обошлось. Но обо всём по порядку.
Ещё в юности, натыкаясь в газетах на объявления о знакомстве, мне было интересно – получается ли что-нибудь у этих несчастных? Работает ли такой вариант развития отношений? Ну а лучший способ разобраться в чём-то, это попробовать самому.
На втором году своей послеармейской жизни, когда она обрела уже некую размеренность, решил я вернуться к этому вопросу. Написание объявления с размерами и сокращениями, похожего на миллионы других, казалось мне делом скучным и бездушным. Доверять судьбу сухим цифрам и заиканиям вроде «в.п.» и «ч.ю.» я счёл недопустимым. К тому же, всё это делалось полушутя, и я позволил своей фантазии пошалить.
Благодарная Муза выдала следующее:

Стану другом и нежным любовником,
Для тебя, моя милая фея!
Хватит ждать меня на подоконнике,
Обнимая нагие колени.

- Но этого же не напечатают! – сказал я.
- Но это же чертовски необычно, красиво, немного откровенно и чуть романтично! Даже если не опубликуют, ты уже победил. – таков был ответ.
Аргументация мне понравилась, и заклеенный конверт был брошен в тёмное нутро равнодушного почтового ящика.
К моему удивлению, через пару недель отправленное четверостишие громоздилось на газетной полосе этаким утёсом, среди мелкой бухгалтерии лет, ростов и весов. И я стал ждать.
Забирая иногда на почте письма для радиостанции, я спрашивал и про свои. Но писем мне не было.
Можно сказать, что азарт ожидания обратно пропорционален прошедшему в ожидании времени. А можно и так: я начал забывать про это объявление. Ответ пришёл месяца через полтора. Единственный.
Приятный женский почерк поведал мне, что если очередь из милых фей не очень длинна, то она, 19-ти летняя Марина, будет рада ответу.
Забегая вперёд, расскажу о роли Случая во всей этой истории. Со слов Марины, газет она не читала. Издание с моим объявлением принёс домой её отец, завернув в эту газету какую-то автомобильную деталь.
И, прибираясь, Марина краем глаза заметила четверостишие.
Так мы познакомились.
Она жила в недалёком пригороде, заочно училась, немного работала.
Выглядела просто, лицо приятное, глаза её излучали интерес и живое человеческое участие.
Есть мнение, что мужчина любит не женщину, а своё состояние рядом с ней. Рядом с Мариной было интересно и хорошо. Я почувствовал это сразу. В таких случаях я говорю: «Наш человек».
Ей не нужно было ничего объяснять, ничего доказывать. Можно было быть самим собой, и не беспокоиться о произведённом впечатлении. Не с каждым человеком позволительна такая роскошь в общении.
Не успел я удивиться, как Марина стала хорошей подругой и для моих домашних, чего не получалось у остальных моих пассий. Она искренне интересовалась делами моих родных, внимательно слушала, шутила, помогала по хозяйству.
С первых дней было такое чувство, что мы знакомы давно, что так всё и должно быть. Осенними выходными мы гуляли по городу, наслаждались тишиной и друг другом в пустеющих парках. Жёлтые листья, скрывавшие нас от посторонних, краснели быстрее обычного. Иногда я проезжал к ней несколько остановок на электричке, взяв с собой бутылочку сухого белого.
Все наши встречи были наполнены таким теплом, нежностью и страстью, что пространство и время словно исчезали. Часто бывало, что Марина приезжала посмотреть спектакль, когда я дежурил. Но по пути к зрительской части мы терялись в одном из многих укромных уголков закулисья, так что увидеть ей удавалось лишь второй акт или вообще поклон. Тогда она приезжала на другой показ, смотреть начало. В общем, своё обещание я выполнил.
Ходили вместе по магазинам, покупали друг другу разные вещи.
Её родители оказались такими же душевными людьми, как она. Не лезли с неприятными вопросами, а просто радовались за нас. Может быть, в нормальных семьях такое в порядке вещей, но в моей всё было немного иначе.
Так продолжалось почти полгода. Не всё было идеально, но в этом и есть своя прелесть отношений. Сильно удивляли меня перепады Марининого настроения. То она угрюмая, говорит о разрыве, называет меня скользким типчиком, то приедет или позвонит неожиданно, вся такая нежная и ласковая. Никому, говорит, тебя не отдам. Мы ездили друг к другу, радовались друг другу, и вместе учились жизни. А однажды я позвал её замуж. И получил отказ.
Для меня тогда это был удар. В 21 год я думал о чём угодно, только не о свадьбе, но однажды понял, что готов видеть этого человека каждый день, готов пожертвовать холостяцкой жизнью, и это предложение было вполне осознанным. Состоялся трудный разговор, содержание которого я почти не помню. В памяти зацепилась лишь промёрзшая ночная электричка, в которую я сел без билета. Полная женщина-контролёр, видимо, поняла по моему виду, что не всё хорошо, и взяла с меня только за проезд, не выписав штраф.
Не хочется выглядеть здесь отверженным влюблённым. Любви, как романтического чувства, не было. Были уважение, радость от общения двух взрослых людей, и понимание того, что рядом нужный тебе человек. Но, видимо, Марина не считала меня достаточно взрослым. Или достаточно нужным. Ну, что есть, то и есть. Лучше так, чем потом слушать упрёки о разбитой жизни. Хотя, я уверен, она бы не опустилась до этого, она умничка. И я чувствовал, что рядом с ней я готов на многое. Это то самое состояние, которое мужчина ищет от женщины, а вовсе не готовку, уборку и секс.
Но вышло так, а не иначе. И отношения наши пошли на спад.
Вскоре после этого она уехала на сессию в другой город. Пара писем отмеряла месяц. Вернулась не в духе – экзамены не сдала. Неделю безвылазно учила, после чего поехала в Москву, пересдавать. Меня это удивило, но, видимо, так и делается. Свои подозрения оставлю при себе.
Провожал её, бледнолицую от недельной зубрёжки, съёжившуюся от вечного вокзального ветра, с потухшим взглядом, но так милую мне Марину. Несмотря на всё это, от неё чувствовались внутренняя сила, нежность и душевное тепло. Даже сквозь пальто и шарф, в которые она усиленно куталась. Настоятельно просила не встречать. Но Вы сами понимаете.
Через два дня моя заочница вернулась. С трудом скрываемая улыбка могла бы, наверное, отогреть весь хмурый перрон. Зачёт!
Тут и состоялся наш решающий разговор. Был он короток, лёгок и неотвратим, как заточка гопника. Марина спросила:
- Ну что, пока или прощай?
Я свёл всё к угловатой шутке, не оценив серьёзность момента.
И каждый пошёл своею дорогой, да. А поезд пошёл своей. Мне бы тогда удержать её, обнять, говорить необходимое в таких случаях, или, наоборот, молчать, и держать её, держать в объятиях, сколько потребуется…
Но, видимо, были предпосылки для такого исхода.
Мне тогда казалось, что это очередной перепад её настроения, что всё образуется. Но, увы, увы. Пару раз я видел Марину в зале среди зрителей. Махали друг другу ручкой. Через два месяца она звонила, спрашивала про новости и дела. Я отвечал, что вспоминаю, с нежностью смотрю на её фото. Очень просила фотографию вернуть, а после двух спокойных и уверенных отказов бросила трубку. И всё.
Время разносило нас всё дальше и дальше, и в какой-то момент всё стало понятно окончательно. И примерно тогда, очень издалека, неспешно, и очень ненавязчиво, на моём горизонте возникла девушка, ставшая много позже моей женой. И было уже не до поездок по пригородам.
Однажды я был приглашён к знакомым знакомых. Очень интеллигентная пара средних лет. Хозяйка вполне культурно повесила намокшую под неожиданным декабрьским дождём шубу сушиться на люстру. Такого надругательства над собой люстра не выдержала, меня просили помочь.
Когда я услышал голос хозяйки, я чуть не забыл, зачем туда пришёл. Это был голос Марины, один в один. И я внимал, я буквально пил ушами этот голос. И сердце сжималось, и в горле комок. У Кого-то там, наверху, отличное чувство юмора.
Желание узнать судьбу Марины жило во мне постоянно. Мне казалось, что мы расстались в тяжёлый для неё период жизни, что рядом с ней нет никого, кто мог бы поддержать и ободрить. Хотя на самом деле всё могло быть как раз наоборот. История отношений с ней была как сломанная ветка в памяти, которая не больно, но довольно часто царапала что-то в душе. Телефона у неё не было, а ехать и звонить в дверь, за которой, возможно, наладилась чужая жизнь, мне казалось не совсем вежливым.
С тех пор прошло двадцать лет. И, начав этот рассказ, я подумал, что пора бы поставить в этой истории какой-то соответствующий знак. И успокоиться самому, узнав, что у Марины всё хорошо. Или помочь чем-то, если это не так.
Просто доехать до места было бы, как сейчас говорят - «неспортивно», на мой взгляд. В таком серьёзном деле, как визит к прошлому, важен ритуал. И я отправился в этот путь пешком, по железной дороге. Замечательный человек составил мне компанию. И мы за несколько часов прошагали эти двадцать с небольшим километров шпал, выемок и насыпей. Было время подумать, и прислушаться к внутреннему голосу. Но он молчал, сказав мне всё, что нужно, задолго до этого.
Домофон мне открыли без вопросов и без слов, будто ждали. А я собрался объяснять - кто я, откуда, и какого чёрта. Ещё одна ухмылка Судьбы.
Я волновался, да.
Решительно, насколько позволяли обмякшие ноги, я поднялся на нужный этаж, навстречу, так сказать. Всё та же, но, наверняка, забывшая меня, дверь.
Молодой многодетный отец, свободной рукой оттаскивая от прохода по очереди своё потомство, переспросил – «Кто? Нет. Не знаю. Давно. Нет. Пожалуйста».
Сигареты моего попутчика пришлись весьма кстати. Мы сидели у подъезда, слушали щебет птиц, возню кошек в траве, и негромкие пререкания жильцов в приоткрытых окнах. Мне казалось, что я чувствую движение чего-то очень массивного и неумолимого. Планеты? Времени?
На моё объявление в соцсетях откликнулись знакомые Марины. Её самой я там не нашёл. Так у меня появился номер её телефона.
Услышать этот голос через двадцать лет… Милый мой человек!
Не забыла. Всё хорошо. Муж, сын, дом и сад. Не встретимся. Спрашивала про меня. Про Сашу. Вежливая. Жизнерадостная. И безконечно далёкая. Марина. Семь минут счастья.
Вот почти и всё. Наверное, так и лучше. Без той, царапающей душу веточки, стало как-то непривычно, но это пройдёт. Теперь я спокоен, зная, что у хорошего человека всё хорошо. Когда-нибудь обязательно позвоню ей снова.  Лет через двадцать.

К героине Шекспира моя знакомая не имеет отношения. Это имя – производное от её инициалов. В таких случаях я говорю – так сложилось исторически. Но обо всём по порядку.
Принимая звонки во время очередного эфира, я разговорился с одной из слушательниц. Голос показался мне приятным, а собеседница - интересной. Она предложила почитать стихи в эфир по телефону. Я согласился, и не пожалел. Делала она это просто шикарно - уверенно, грамотно, прочувствованно, словно училась этому всю жизнь.
Уже тогда было ощущение, что «Поэтклуб» исчерпывает себя, выдыхается, и Офелия внесла недостающую новизну в наш эфир. Мы с Сашей пригласили её в гости на программу. А потом ещё раз. И ещё. Так вышло, что она провела с нами последние четыре выпуска «Клуба». И как-то, составляя план программы, я машинально продолжил её инициалы до этого красивого имени. Так и повелось.
При первой нашей встрече наша гостья показалась мне довольно странным человеком. Весь вечер просидела на диванчике в студии, как затравленный зверёк. То глянет на меня исподлобья маленькой ведьмой, то рассмеётся искренне и чисто, как ребёнок. Но выходя в эфир, неузнаваемо преображалась, смотреть на неё в этот момент было редким эстетическим удовольствием.
Про её внешность рассказывать не стану, всё будет понятно дальше.
Но я уверен, что многие видели её лицо.
Улыбаясь, Офелия располагала к себе сразу и безоговорочно. И бывалый рок-н-рольщик Игорь Клюкин, ведший свою программу перед нашей, видимо, не устоял. Это всё же зрелище – взрослый дядька, потерявший голову. После эфира, оставшись в студии, ещё, наверное, час, он «грузил» Офелию с высоты своего интеллекта и жизненного опыта тридцатипятилетнего человека. А ей было всего 19. Нёс при этом всякую ахинею, и весь был похож на огромный, налитый кровью, тянущийся к ней, скажем так, нос. Глаза Игоря горели таким нездоровым светом, что я не решился оставить их наедине. И мы шли втроём по ночному городу, хоть мне и было не по пути. Чувствовал я себя третьим лишним, но знал, что поступаю верно.
Наше знакомство имело неожиданное продолжение. Как-то она предложила мои стихи знакомым, работающим в, не помню уже каких, редакциях. И их даже напечатали пару раз. Было там что-то про города.
Иногда мы перезванивались. Гуляли втроём с Сашей по паркам и набережной, ходили к ней в гости. Один раз вытащили её купаться ночью.
Забавно было видеть её неподдельный восторг у Саши дома, когда она разглядывала многочисленные старые афиши, реквизит со списанных спектаклей, маски на стенах, бутафорские картины и кукол. Всё, что обрело вторую жизнь в Сашином импровизированном домашнем музее.
Примерно за полгода до этого вышел на экраны незабвенный «Титаник». И Саша, как ярый киноман, наслушавшись отзывов, решил его посмотреть, чего бы это ни стоило. Далеко не сразу найденная видеокассета с фильмом обошлась ему почти в половину его небольшой зарплаты. Но такие мелочи не могли остановить Александра, если он чего-то захотел по-настоящему. Смотреть мы решили, конечно же, у Офелии. Она только не прыгала от радости, когда мы пришли. В итоге кассета осталась ей в подарок. Но шедевр кинематографа я не досмотрел, не смог вынести до конца это смакование массовой гибели людей. Я брёл в одиночестве по улицам наугад, и, наверное, тогда в голове возникли строки, посвящённые нашей доброй знакомой:

Ушедший век на пачке сигаретной
Остался только буквами: «Прости»…
Набиты урны шелухой газетной…
Одна лишь ты могла меня спасти.

Стреляет время очередью суток…
Без глаз твоих я таю, как пломбир.
Ушедший век был горек, как окурок…
Я отрекаюсь в вымышленный мир.

В своей, отдельной от нас жизни, Офелия училась на факультете технологии и экономики в одном из Вузов города. Водила знакомства с московскими музыкантами, часто бывала в столице. Пробовалась куда-то на местном телевидении. В общем, на месте не сидела.
Как-то, позвонив мне, сказала, что едет вожатой в детский лагерь. Пожелал ей удачи. Через час позвонила Лея, рассказать, что едет в лагерь вожатой. Надо ли говорить, что лагерь оказался одним и тем же, и смена той же самой?
В другом разговоре поведала, что ей предлагают участвовать в конкурсе красоты между институтами, но она никак не осмелится. И я довольно настойчиво убеждал её попробовать. Ведь как говорится – кто не рискует, тот рискует еще больше. Обещала решиться.
Неожиданно пригласила нас с Сашей на своё двадцатилетие. И накануне мы обошли полгорода в поисках подарка. Учтя наши скромные финансовые возможности, мы поняли, что можем ходить так до её выхода на пенсию. Выручило Сашино неординарное мышление. Вспомнили классику – лучший подарок, конечно же, мёд! Мы же больше были согласны с продолжением этой замечательной мысли: что горшок пустой, он предмет простой, и никуда не денется, и потому горшок пустой гораздо выше ценится.
В магазине народных промыслов я купил очаровательный глиняный горшочек для запекания, ручной работы. В декорационном цехе Александр написал на нём белой краской трогательное четверостишие. И для полноты картины, сшил в пошивочном из обрезков нечто, очень похожее на ослиный хвостик. С бантом. Получилось вполне достойно. По закону подлости, конечно же, уронили крышку, от которой откололся кусочек. Но так оказалось даже симпатичнее. И подарок наш имел успех. Офелия любовалась им весь день. И даже вечером, когда мы пригласили её на спектакль, взяла его с собой, и так и сидела с ним в зале, и выглядела самым счастливым в мире человеком.
Так мы и дружили, иногда встречаясь, иногда звоня друг другу. Однажды похвасталась своей победой в том самом конкурсе красоты. Сама не до конца веря в свою удачу, рассказала, что стала «Студенткой года», обойдя остальных участниц. И подала заявку на участие в «Мисс» нашего города того года.
По интересному совпадению, через некоторое время финал этого конкурса проходил в нашем театре. Мне посчастливилось увидеть её во всём блеске и великолепии на сцене. И даже выпросить у костюмеров недостающий веер для выхода в платьях… В тот вечер Офелия вышла в финал, стала второй вице-мисс нашего города, и организаторы отправили её на «Мисс Россия».
Приятно наблюдать, как на твоих глазах удачно складывается чья-то судьба. Через полгода, в финале «Мисс Россия» в Москве, она стала обладателем звания «Мисс национальный костюм». В этом костюме, стилизованном под Дымковскую барыню, она и смотрит на меня сейчас с фотографии, улыбаясь своей неповторимой улыбкой. Этот образ тогда использовал в своей рекламной кампании местный производитель пищевых продуктов. Благодаря ему, я уверен, Офелию видели все жители нашего города. Это изображение кое-где можно увидеть и в наши дни. А логотипом сети магазинов этого завода стал стилизованный рисунок барыни в кокошнике.
После тех событий мы, кажется, и не виделись больше. Созванивались, наверное, пару раз. Говорила, что устроилась в рекламное агентство. Из газет уже узнал, что копилка её конкурсных побед пополнилась званиями «Мисс Полина*» и «Девушка месяца казино Корона».
Позже я сменил адрес, и больше никогда ничего не слышал об этом хорошем человеке. Однажды, правда, посещая выставку работ очень серьёзной фотостудии, я увидел на одном из снимков приятные черты, между театральным режиссёром и маститым шоуменом. Надеюсь, что она достигла в жизни гораздо большего, чем большинство её ровесниц. Эта мысль греет меня всякий раз, когда я вспоминаю те дни, блеск её глаз и улыбку, способную растопить лёд в любом сердце.

* «Полина» - когда-то сеть магазинов тканей в нашем городе.