fortez312

Пикабушник
100 рейтинг 1 подписчик 4 подписки 10 постов 0 в горячем
Награды:
5 лет на Пикабу

Гражданские браки запретить?

Гражданские браки запретить? Рассуждения, Феминизм, Лицемерие, Брак (супружество)

Одной из главных примет нашего времени являются гражданские браки. Уверен, среди ваших знакомых, друзей, родственников, обязательно есть те, которые на вопрос: «А чего вы не женитесь?», с гордостью заявят: «А для нас штамп в паспорте – не самое главное!».

Ответ, конечно, однозначно тупой,  ведь, если для тебя штамп в паспорте – не главное, так пойди и поставь! Что ж ты меньжуешься?

Я более, чем уверен, что главная причина подобного отказа как раз и является страх этого штампа. Боятся они этой синенькой печати до дрожи, до животного ужаса, поскольку им кажется, что пока его нет – я свободен, я ничей!

В первую очередь, это, конечно, касается мужчин. Если же в паре главный противник узаконивания отношений – женщина, то это явный признак того, что она ждет, когда на горизонте появится более подходящий субъект. Без сомнений!

Показать полностью
7

Раковые шейки

Из надтреснутого, запыленного зеркала на него смотрело желтовато-серое, заляпанное щетиной лицо немолодого, почти незнакомого мужчины. Нефедов поднес пальцы к набрякшим подглазьям и слегка помассировал кожу. Нет, надо побриться, связной этого не одобрит. Ведь ему всего лишь сорок два, а вид такой, как будто на днях вышел на пенсию.

Подумав о пенсии, Нефедов развеселился. Помнится, они, заступая на дежурство, обсуждали будущее. Прапорщик Глухов, краснорожий пузан, мечтал о даче с большим участком земли, парниками и баней. Не удалось прапору пожить на даче – в девяносто четвертом Глухов, заступив на дежурство, соорудил на раме передатчика петлю и сунул внутрь сильно похудевшую шею. Лейтенант Макаров, старший смены, хотел жениться и настрогать троих детей – погиб, пытаясь выбраться наверх по вентиляционной трубе. Добрался до середины, но не удержался и рухнул головой на бетонный пол. Нефедов тогда сменился с дежурства и шел в кубрик, который они переоборудовали из бывшей аппаратной. Он слышал крик Макарова. Когда он подбежал к распахнутому люку, там уже был Верстовский – стоя на коленях, тот держал голову Макарова на руках, а его ладони заливала густая, в мигающем свете коридора, кажущаяся черной кровь.

Именно в тот день они – Верстовский, Ткач и Нефедов – поняли, что путь наверх через вентиляцию или каким-либо другим способом – равносилен самоубийству. Собравшись в главном зале передающего центра, они устроили собрание, на котором решили – чтобы не случилось, оставаться на местах.

- Мы не знаем, что происходит наверху…- Верстовский говорил тихо, так что Нефедову, сидящему у передатчика, пришлось оторваться от экрана и повернуться к нему лицом. – Вероятно, там…- его голос на мгновение осекся, - ядерная зима…Все погибли…- он посмотрел на них своими выпуклыми, словно покрытыми эмалью глазами. – Но это не значит, что мы должны бросить дело…Мы связисты и будем работать…Мы должны работать …Это наш долг…

- Но зачем, если все умерли? Кто нас услышит? – резонно поинтересовался Ткач – двадцатидвухлетний стажер, пришедший в их смену полгода назад. – Это бессмысленно…

Верстовский посмотрел ему в глаза, словно собираясь с мыслями. Честно сказать, Нефедов не представлял, как Верстовский разубедит этого пацана, который так ничего и не успел узнать в своей жизни: ни радости, ни настоящего горя, ни подлинной любви.

Поздней февральской ночью, когда дежурная смена пребывала на глубине 223 метра, наверху что-то случилось. Что именно, никто не знал. Возможно, ядерная война. А может на землю грохнулся гигантский астероид. Или же Господь учинил страшный суд. Последняя версия выглядела наиболее фантастической – если Бог сжег землю, то почему он пожалел суточную смену ПДРЦ, которая в количестве пяти человек заступила в то утро на дежурство? У него что, сил не хватило? Или их, штатных связистов, творец неба и земли намеревается использовать для новой жизни? Тогда непонятно, зачем он запер их на глубине 223 метров, обрубив лифты, силовые кабели, приемники и телефоны, и оставив им только два передатчика, которые через определенные промежутки способны выдать в эфир жужжащий звук, длящийся 0,8 секунды с перерывом 1,3 секунды и повторный сигнал с интервалом 21-34 раза в минуту? Зачем это Создателю?

Впрочем, не исключено, что ответа на этот вопрос не знал и сам Бог. А вот Верстовский знал…

- Неизвестно, что там случилось, – Верстовский вздохнул. – Но нам это и не нужно. Мы должны делать свою работу, что бы ни случилось! Сержант Ткач, вам понятно?

Ткач пожал плечами.

- Мне все понятно…- он глянул на Нефедова, ища у него поддержку. – Одно неясно – зачем? Кому предназначен наш сигнал?

Нефедов склонил голову и улыбнулся. Сержант был прав: они вещают в пустоту! Возможно, наверху не осталось ничего живого? Или только крысы с тараканами. Какое им дело до «жужжалки», которая жужжит и жужжит, повторяющийся звук сменяет непрерывным, после чего снова следует повторяющийся жужжащий зуд?

- Нельзя сказать наверняка, все ли погибли? – замялся Верстовский. – Возможно, кто-то уцелел… Возможно, они-то и смогут принять наш сигнал…

Ткач молча смотрел на Верстовского, осмысливая информацию. Для Нефедова же все было ясно – они никогда не поднимутся наверх. Судя по трещинам, змеящимся по потолку, их завалило навсегда. 223 метра земли надежно укрыли дежурно смену от радиации, но навсегда перекрыли дорогу обратно. К счастью, на этот случай в бункере оказалось автономное питание, рассчитанное на тридцать лет, имелась вода и запас продуктов. Военные проектировщики строили передающий пункт с фантастическим запасом. И теперь этот запас позволял им существовать на глубине, ни на секунду не прерывая сеанса. И только между 7:00 и 7:05 станция вещала с меньшей мощностью - именно в это время происходило обслуживание передатчика. Периодически они оглашали эфир специальными командами, которые находились в спецконверте, вскрытым Верстовским спустя час после обвала. Нефедов наизусть помнил эти маловразумительные слова, звучащие для него божественной музыкой:…бромал…антимонат…скиф…кариама… изафет…

Слова эти уходили куда-то наверх по незримым волнам, словно каравеллы, груженные золотом смысла. Но встречал ли их кто-то на земле? Пытался ли понять? Или же эти бесконечные кролисты и биладиты гуляли в эфире, как воздушные пузыри, наполненные пустотой?

С тех пор прошло 12 лет. Нефедов даже не верил, что они выдержат так долго. Правда, выдержали не все – Глухов и Макаров предпочли погибнуть, лишь бы не оставаться в безымянной подземной могиле. И Нефедов тоже, было дело, уже мечтал о смерти. Но спустя два года после гибели Глухова, случилось чудо.

Нефедов помнил этот день, как будто это было вчера.

Верстовский вошел в его кубрик неслышно. На его бледном, изнуренном лице блуждала улыбка.

- Вадик, - тихо сказал он, словно опасаясь, что его услышат. – Я получил сообщение…

- Что? - Нефедов поднял голову и почувствовал, что его продирает озноб. – Какое сообщение?

Верстовский улыбнулся и сел на кровать.

- Сегодня в 23.00 к нам придет…- Верстовский взял его за руку и Нефедов ощутил, какие у него холодные, почти ледяные пальцы.-…к нам придет…связной…Надо подготовиться…- Верстовский встал. – Ты будешь его встречать… ты…

Нефедов, не поднимая глаз, смотрел на башмаки Верстовского: грубые, с закругленными носами, начищенные до зеркального блеска.

- Да, понял…- он кивнул. – Я пойду на встречу…Да…конечно… Связной…- он затих и внимательно посмотрел на Верстовского. – Но если к нам придет связной, значит, наверху?... - он поднял палец и ткнул им в потолок. – Все хорошо?…Они…живы?

Верстовский отошел к стене. Свет тусклой лампочки (дизель-генератор в эти часы работал на минимальных оборотах) не позволял разглядеть выражение его лица.

- Я надеюсь, ты не станешь задавать глупые вопросы? Все, что необходимо, связной сообщит. – он шагнул к двери. – Побрейся, оденься, все как следует… И не забудь… - Верстовский вскинул руку с часами на запястье. - Двадцать три часа…четвертый тоннель…

Он открыл дверь и вышел, оставив Нефедова в страшном волнении. Вадим целый час метался по кубрику – брился, мылся, гладил китель, чистил сапоги – не отрывая глаза от циферблата. Лишь бы не опоздать…лишь бы…

А потом…Потом была встреча…Связной пришел…

…Нефедов приложил лезвие к щеке и резко повел его книзу. Удивительно, но на складе, расположенном в конце тоннеля, было все, даже одноразовые станки, которые они выучились затачивать, и пользовались, пока лезвие не рассыпалось в труху. На щеке, залепленной пеной, пролегла свежая борозда – из белого кружева выглянула туго натянутая, чистая полоска кожи.

Побрившись и сполоснув лицо, Нефедов принялся одеваться. За двадцать минут до встречи, он был при полном параде.

До четвертого тоннеля было пять минут ходьбы. Нефедов застегнул верхний крючок гимнастерки, еще раз оглядел себя в зеркале и вышел из кубрика. В прошлом году на встречу со связным ходил Ткач. После этого он полгода летал по тоннелям, как будто ему пришили крылья. Но сегодня была его, Нефедова, очередь.

Вадим шел по едва освещенному коридору, смутно вслушиваясь в рокот далекого дизеля. Сегодня в дизельном отсеке дежурил Верстовский. Ткач сидел у передатчика. Конечно, оба завидовали Нефедову. Но что поделать, сегодня его очередь. Тем более, Нефедов знал, о чем спросит связного.

Когда, пригнувшись, он вошел в комнату, спрятанную за лифтом, связной был на месте. Он стоял, как обычно, у шахтового отверстия, с таким расчетом, чтобы свет падал ему за спину.

- Здравия желаю! – пророкотал Нефедов, останавливаясь, как и было положено, в двух шага от пришельца. – Старший лейтенант Нефедов!

Связной молчал, и Нефедов чуть слышно втянул в себя воздух. От связного пахло, как и тогда, когда он увидел его впервые: ваксой, кожей и чем-то влажным, может быть, летним дождем?

Нефедов прикрыл глаза и перед его взором мелькнули полузабытые лица жены и дочери.

- Вас представили к государственной награде. – скрипучим голосом произнес связной. -…и к очередному званию…

- Служ …светкому…сьюзу! - гаркнул Нефедов.

Разумеется, это ничего не значило: здесь, в подземной могиле, они были равны – и самый главный, и последний. Но это известие придавало новые силы.

- Эта работа крайне важна! Мы гордимся вами! – сказал связной.

Он протянул руку, сунул ему в ладонь какую-то бумажку и Нефедов, на мгновение ощутил, какие холодные у связного пальцы. Он не знал, что это за бумажка – может, записка от жены? Или листок из ученической тетради дочери? Хотя наверняка знал, что этого не может быть, но ничего не мог с собой поделать.

- До свидания, капитан. Вопросы есть?

Связной шагнул к отверстию, луч света упал на обувь, на мгновение осветив грубые, с закругленными носами, начищенные до зеркального блеска ботинки. Связной, поняв допущенную оплошность, нырнул в темноту.

- Скажите, чем? - Нефедов помолчал, подбирая слова. – Чем пахнет воздух после дождя?

Он смотрел прямо перед собой, видя силуэт, осыпанный световой пылью.

- Воздух? После дождя? - связной запнулся, вопрос, видно, застал его врасплох. - Он… пахнет мокрой землей… и… и…липой…

«Точно, липой!» - Нефедов никак не мог вспомнить название дерева.

- До встречи, связной! – Нефедов вышел.

Дойдя до ближайшей лампы, бросающей на стены ломкие желтые всполохи, он разжал ладонь.

Это была конфетная обертка, старая, потертая, с полуосыпавшимися фрагментами едва различимых букв. Но Нефедов сразу узнал ее, сердце застучало жарко и молодо. И где связной ее взял? Немыслимо, это была обертка любимых конфет дочери… «Раковые шейки»…

Бережно разгладив фантик, он поднес его к лицу.

На мгновение показалось, что бумажка хранит тот самый запах – карамели, кофе, щемящей сладости.

Войдя в кубрик, Нефедов не снимая сапог, упал на кровать, отвернулся к стенке и, прижав фантик к лицу, закрыл глаза. Теперь ему ничто не мешало: ни монотонный рокот дизеля, ни тусклый свет свисающей с потолка лампы, ни воспоминание о закругленных носах ботинок связного, ничто. Теперь у него было то, ради чего стоит жить.

Раковые шейки Шахта жужжалка, Тоннель, Связь, Война, Катастрофа, Длиннопост
Показать полностью 1
1

Прядь золотых волос

…Табака оставалось на девять трубок, и Джонсон все рассчитал — семь затяжек, не больше. Но и не меньше. После чего прибивал малиновый жар большим пальцем, ждал, когда дерево остынет, и прятал теплую бриаровую трубку в шелковый мешок, украшенный буквами «Б» и «Э»: Бенджамин и Эмма. Нежная и хрупкая, с лучистыми глазами и золотыми локонами, так и не ставшая его женой. Этот старый хрыч, ее отец сказал: «Пусть докторишка, не имеющий за душой ста фунтов в год, и думать забудет о моей Эмме». Но скоро, этот кусачий, как постельный клоп, старикан, скоро изменит свое решение…


Табак был мелкий, нарезной, отчего затяжки получались глубокими, сильными, до болезненного спазма легких. Это было вредно, Бенджамин знал, но сегодня ему не хотелось с собой ругаться.


Выпустив клуб дыма, он оперся на бронзовый ствол отполированный мозолями матросских рук судовой кулеврины — пушечки, давно пришедшей в негодность и выглядывающей из порта исключительно для отпугивания пиратов — и глянул вниз. Синие, с закругленными барашками пены, широкие валы лениво расступались перед тяжелым кованым носом «Святого Откровения».


Это было второе плаванье Бенджамина Джонсона, 33-летнего судового врача из Плимута. И самое длительное — они шли около месяца, дважды вступали в бой с пиратами и сумели их отогнать. Осталось совсем немного, и они бросят якорь в гавани Каннанура, где их с нетерпением ждет британский гарнизон — 400 солдат и восемь офицеров. Это были отборные войска, обеспечивающие порядок на 500 миль вокруг. Только благодаря им местные торговцы могли доставить из тропических глубин Керала слоновую кость, ткани и мешки с самым ценным товаром — черным перцем. За тяжелую и опасную службу им достойно платили — по три фунта золотом за каждый месяц. «Святое Откровение», кроме пороха, виски и партии винтовок, везла того, кого гарнизон ждал, как второго прихода Иисуса — казначея королевского банка Ричарда Готлиба. Важный как индюк Готлиб расхаживал по палубе, не снимая с запястья правой руки медного наручника, к которому был прикован небольшой сундук из сандалового дерева. Там были деньги, которые следовало бросить в топку бушующего недовольства — солдаты уже полгода не получали жалованья и грозились перейти на службу к радже Траванкора.


На фок-мачте хлопнул от ветра слегка встрепенувшийся флаг. Джонсон поднял голову, и в то же мгновение его ударило по плечу что-то тяжелое, похожее на упавший камень. Это была рука капитана Барни — приземистого крепыша с выпирающими мускулами и вечной ухмылкой на коричневом от загара лице.


— Как спалось, Бенджи? — спросил капитан, и не ожидая ответа, завертел головой во все стороны. — Где этот ублюдок Готлиб? Игнорирует завтрак в компании с капитаном?


Джонсон пожал плечами.


— Вероятно, дрыхнет без задних ног. Устал носить сундучок!


Капитан сразу невзлюбил слишком самоуверенного Готлиба, и Джонсон, понимая это, всячески ему подыгрывал.


— Эй, юнга, — заорал капитан. — Ну-ка, тащи сюда эту сонную пташку!


Рыжеволосый, шустрый мальчуган по кличке Вадер, подобранный капитаном где-то в Ирландии, стуча башмаками, бросился вниз по лестнице. Через мгновение его веснушчатая физиономия выглянула из проема.


— Сэр, там… там…


Вадер был бледнее мела, даже веснушки растворились в этой белизне, как снег в воде.


— Что такое? — заревел капитан, одним прыжком перелетев через палубу.


Доктор метнулся следом.


Готлиб лежал на спине, его сюртук был залит кровью, рваная полоса на шее протянулась от уха до уха. Растерянный Барни для чего-то встал на одно колено, и смахнув ладонью сгустки крови с черного сукна, приложил ухо к груди.


— Напрасный труд, — подойдя ближе, сказал Джонсон. — Судя по цвету, он уже пять часов беседует с Господом.


Капитан оперся на край деревянной кровати и с трудом встал. Его шатало, и Джонсон, видя это, подхватил его под руку.


— Сундук, — прохрипел Барни. — Где сундук?


Джонсон внимательно осмотрел каюту. Ничего лишнего: Библия, стопка мелко исписанных бумаг, пивная кружка, корка недоеденного хлеба. И никакого сундука.


— По-моему, его здесь нет!


Капитан схватился за голову. Джонсон, продолжая держать его под руку, чувствовал, как опадают и снова напрягаются литые мускулы.


— Дышите глубже, — приказал Джонсон, видя, что Барни пока не в состоянии отдавать приказы. — И возьмите себя в руки… — он бросил суровый взгляд на капитана. — Разбудите вахтенного, сломайте ему челюсть, но узнайте, кто был ночью на палубе!


— Да-да, — кивнул капитан. — Вахтенного, живо! — заорал он, глядя куда-то поверх головы застывшего у двери Вадера.


Джонсон быстро расстегнул медные пуговицы, бегло осмотрел мертвое тело. Закатав рукава, глянул на запястье. Красный ободок вокруг правой руки напоминал о том, что здесь когда-то ежедневно терлось кольцо наручника. В карманах казначея было пусто: значит, убийца открыл замок ключом, снял наручник с руки и унес сундук с собой. Чистая работа…


Когда он вышел на палубу, там уже вовсю кипела работа. Капитан с закатанными рукавами стоял перед Беллом, вахтенным матросом, и каждым ударом расшатывал ему зубы.


— Я ничего не видел, сэр! — хрипел тот, глядя перед собой.


В ту же минуту ему в челюсть впечатался черный кулак Барни.


— Ты у меня прозреешь? — Барни отвел руку и ударил Белла с такой силой, что тот, подогнув колени, рухнул на палубу.


Вадер с готовностью вылил ему на голову ведро воды. Капитан схватил Белла за смоляные волосы и одним рывком поставил на ноги.


— Сундук, — ревел он, как раненное животное. — Ублюдок, где сундук?


— Прекратите, — с брезгливостью сказал Джонсон, ухватив капитана за скользкий от слюны и крови кулак. — Велите обыскать каюты. И проверьте, все ли на месте?


Барни с благодарностью посмотрел на Джонсона. Он в считанные секунды взбирался на фок-стеньгу, знал все тонкости рангоута и наощупь мог отличить гитовы брамселя от бык-гордени марселя. Но с перерезанной шеей, увы, сталкивался впервые…


Через полчаса все каюты были перерыты сверху донизу, матрасы вспороты, белый пух летал в коридорах, как снег в январе в окрестностях Йоркшира. Капитану докладывали обо всех подозрительных мелочах, и Джонсон, как тень, повсюду следовал за ним. А еще через десять минут выяснилось, что пропал новенький матрос по фамилии Безанс. Исчезла и одна из шести спасательных шлюпок, закрепленная в рострах на верхней палубе.


— Картина ясна, — сказал Джонсон, отведя капитана в сторону. — Белл в доле с Безансом. Пока тот резал кадык Готлибу, Белл приготовил шлюпку. А далее — все как по маслу…


— Но это же океан! На что он рассчитывал?


Джонсон пожал плечами.


— У нас в Плимуте был хирург с десятилетним стажем. Он на спор за 15 фунтов сам себе удалил грыжу ножом для масла…


— И что? — уставился на него Барни.


— Жив… — Джонсон достал из мешочка бриаровую трубку. — Но любить женщин больше не смог.


Капитан покачал головой, и мягко раскачиваясь, пошел на другой конец палубы, где валялось окровавленное тело Белла.


Посередине пути он остановился и исподлобья посмотрел на Джонсона.


— А с этим что делать? — он ткнул пальцем в распластанное тело матроса.


— На рею! — с улыбкой бросил Джонсон.


Табак не хотел разгораться, и Джонсону пришлось сделать три крупных затяжки друг за другом, пока шоколадный ворс не покрылся обжигающим жаром.


Облокотившись на кулеврину, Джонсон пыхнул дымом и посмотрел на море. Трудно было поверить, что в ствол этой с виду небольшой пушечки может войти все содержимое пропавшего сундука. Но это было так — пушечка стоила того, чтобы гладить ее по нагретому боку. А кровь… никакая кровь не стоит и пряди золотых волос любимой Эммы, которая через три месяца станет его законной женой.

Показать полностью
2

Прядь золотых волос

…Табака оставалось на девять трубок, и Джонсон все рассчитал — семь затяжек, не больше. Но и не меньше. После чего прибивал малиновый жар большим пальцем, ждал, когда дерево остынет, и прятал теплую бриаровую трубку в шелковый мешок, украшенный буквами «Б» и «Э»: Бенджамин и Эмма. Нежная и хрупкая, с лучистыми глазами и золотыми локонами, так и не ставшая его женой. Этот старый хрыч, ее отец сказал: «Пусть докторишка, не имеющий за душой ста фунтов в год, и думать забудет о моей Эмме». Но скоро, этот кусачий, как постельный клоп, старикан, скоро изменит свое решение…


Табак был мелкий, нарезной, отчего затяжки получались глубокими, сильными, до болезненного спазма легких. Это было вредно, Бенджамин знал, но сегодня ему не хотелось с собой ругаться.


Выпустив клуб дыма, он оперся на бронзовый ствол отполированный мозолями матросских рук судовой кулеврины — пушечки, давно пришедшей в негодность и выглядывающей из порта исключительно для отпугивания пиратов — и глянул вниз. Синие, с закругленными барашками пены, широкие валы лениво расступались перед тяжелым кованым носом «Святого Откровения».


Это было второе плаванье Бенджамина Джонсона, 33-летнего судового врача из Плимута. И самое длительное — они шли около месяца, дважды вступали в бой с пиратами и сумели их отогнать. Осталось совсем немного, и они бросят якорь в гавани Каннанура, где их с нетерпением ждет британский гарнизон — 400 солдат и восемь офицеров. Это были отборные войска, обеспечивающие порядок на 500 миль вокруг. Только благодаря им местные торговцы могли доставить из тропических глубин Керала слоновую кость, ткани и мешки с самым ценным товаром — черным перцем. За тяжелую и опасную службу им достойно платили — по три фунта золотом за каждый месяц. «Святое Откровение», кроме пороха, виски и партии винтовок, везла того, кого гарнизон ждал, как второго прихода Иисуса — казначея королевского банка Ричарда Готлиба. Важный как индюк Готлиб расхаживал по палубе, не снимая с запястья правой руки медного наручника, к которому был прикован небольшой сундук из сандалового дерева. Там были деньги, которые следовало бросить в топку бушующего недовольства — солдаты уже полгода не получали жалованья и грозились перейти на службу к радже Траванкора.


На фок-мачте хлопнул от ветра слегка встрепенувшийся флаг. Джонсон поднял голову, и в то же мгновение его ударило по плечу что-то тяжелое, похожее на упавший камень. Это была рука капитана Барни — приземистого крепыша с выпирающими мускулами и вечной ухмылкой на коричневом от загара лице.


— Как спалось, Бенджи? — спросил капитан, и не ожидая ответа, завертел головой во все стороны. — Где этот ублюдок Готлиб? Игнорирует завтрак в компании с капитаном?


Джонсон пожал плечами.


— Вероятно, дрыхнет без задних ног. Устал носить сундучок!


Капитан сразу невзлюбил слишком самоуверенного Готлиба, и Джонсон, понимая это, всячески ему подыгрывал.


— Эй, юнга, — заорал капитан. — Ну-ка, тащи сюда эту сонную пташку!


Рыжеволосый, шустрый мальчуган по кличке Вадер, подобранный капитаном где-то в Ирландии, стуча башмаками, бросился вниз по лестнице. Через мгновение его веснушчатая физиономия выглянула из проема.


— Сэр, там… там…


Вадер был бледнее мела, даже веснушки растворились в этой белизне, как снег в воде.


— Что такое? — заревел капитан, одним прыжком перелетев через палубу.


Доктор метнулся следом.


Готлиб лежал на спине, его сюртук был залит кровью, рваная полоса на шее протянулась от уха до уха. Растерянный Барни для чего-то встал на одно колено, и смахнув ладонью сгустки крови с черного сукна, приложил ухо к груди.


— Напрасный труд, — подойдя ближе, сказал Джонсон. — Судя по цвету, он уже пять часов беседует с Господом.


Капитан оперся на край деревянной кровати и с трудом встал. Его шатало, и Джонсон, видя это, подхватил его под руку.


— Сундук, — прохрипел Барни. — Где сундук?


Джонсон внимательно осмотрел каюту. Ничего лишнего: Библия, стопка мелко исписанных бумаг, пивная кружка, корка недоеденного хлеба. И никакого сундука.


— По-моему, его здесь нет!


Капитан схватился за голову. Джонсон, продолжая держать его под руку, чувствовал, как опадают и снова напрягаются литые мускулы.


— Дышите глубже, — приказал Джонсон, видя, что Барни пока не в состоянии отдавать приказы. — И возьмите себя в руки… — он бросил суровый взгляд на капитана. — Разбудите вахтенного, сломайте ему челюсть, но узнайте, кто был ночью на палубе!


— Да-да, — кивнул капитан. — Вахтенного, живо! — заорал он, глядя куда-то поверх головы застывшего у двери Вадера.


Джонсон быстро расстегнул медные пуговицы, бегло осмотрел мертвое тело. Закатав рукава, глянул на запястье. Красный ободок вокруг правой руки напоминал о том, что здесь когда-то ежедневно терлось кольцо наручника. В карманах казначея было пусто: значит, убийца открыл замок ключом, снял наручник с руки и унес сундук с собой. Чистая работа…


Когда он вышел на палубу, там уже вовсю кипела работа. Капитан с закатанными рукавами стоял перед Беллом, вахтенным матросом, и каждым ударом расшатывал ему зубы.


— Я ничего не видел, сэр! — хрипел тот, глядя перед собой.


В ту же минуту ему в челюсть впечатался черный кулак Барни.


— Ты у меня прозреешь? — Барни отвел руку и ударил Белла с такой силой, что тот, подогнув колени, рухнул на палубу.


Вадер с готовностью вылил ему на голову ведро воды. Капитан схватил Белла за смоляные волосы и одним рывком поставил на ноги.


— Сундук, — ревел он, как раненное животное. — Ублюдок, где сундук?


— Прекратите, — с брезгливостью сказал Джонсон, ухватив капитана за скользкий от слюны и крови кулак. — Велите обыскать каюты. И проверьте, все ли на месте?


Барни с благодарностью посмотрел на Джонсона. Он в считанные секунды взбирался на фок-стеньгу, знал все тонкости рангоута и наощупь мог отличить гитовы брамселя от бык-гордени марселя. Но с перерезанной шеей, увы, сталкивался впервые…


Через полчаса все каюты были перерыты сверху донизу, матрасы вспороты, белый пух летал в коридорах, как снег в январе в окрестностях Йоркшира. Капитану докладывали обо всех подозрительных мелочах, и Джонсон, как тень, повсюду следовал за ним. А еще через десять минут выяснилось, что пропал новенький матрос по фамилии Безанс. Исчезла и одна из шести спасательных шлюпок, закрепленная в рострах на верхней палубе.


— Картина ясна, — сказал Джонсон, отведя капитана в сторону. — Белл в доле с Безансом. Пока тот резал кадык Готлибу, Белл приготовил шлюпку. А далее — все как по маслу…


— Но это же океан! На что он рассчитывал?


Джонсон пожал плечами.


— У нас в Плимуте был хирург с десятилетним стажем. Он на спор за 15 фунтов сам себе удалил грыжу ножом для масла…


— И что? — уставился на него Барни.


— Жив… — Джонсон достал из мешочка бриаровую трубку. — Но любить женщин больше не смог.


Капитан покачал головой, и мягко раскачиваясь, пошел на другой конец палубы, где валялось окровавленное тело Белла.


Посередине пути он остановился и исподлобья посмотрел на Джонсона.


— А с этим что делать? — он ткнул пальцем в распластанное тело матроса.


— На рею! — с улыбкой бросил Джонсон.


Табак не хотел разгораться, и Джонсону пришлось сделать три крупных затяжки друг за другом, пока шоколадный ворс не покрылся обжигающим жаром.


Облокотившись на кулеврину, Джонсон пыхнул дымом и посмотрел на море. Трудно было поверить, что в ствол этой с виду небольшой пушечки может войти все содержимое пропавшего сундука. Но это было так — пушечка стоила того, чтобы гладить ее по нагретому боку. А кровь… никакая кровь не стоит и пряди золотых волос любимой Эммы, которая через три месяца станет его законной женой.

Прядь золотых волос Корабль, Колония, Длиннопост, Текст
Показать полностью 1

Чемоданы не летают

Солнце ломилось в окно с хулиганским задором. Саша повернулся набок, чтобы уткнуться в ольгино плечо носом.


Но плеча не было - пустота, смятая тяжесть флизелиновой подушки.


Зевая и потягиваясь, Саша выполз в кухню.


Оля курила у раскрытого окна. Рядом стоял чемодан.


- Куда это ты?


- Я ухожу!


- В командировку? Надолго?


- Нет…Я ухожу… Навсегда. Насовсем.


Она был очень красива: карие проблески глаз, легкая помада, тени на веках.


- Все… Надоело… Бизнес, который не приносит ни копейки. Обещания, которые не выполняются. Каждый день - подожди, потерпи, пойми…


Она схватила чемодан и пошла к двери. На мгновение оглянулась.


- У тебя тушь потекла, - успел сказать Саша.


Оля зашла в ванную.


Саша схватил чемодан, метнулся к окну и швырнул его вниз.


- А где чемодан? Ты его спрятал? – Ольга завертела головой.


Саша молчал, глядя себе под ноги .  


- Оля! – он взял ее за руку. – Я открою тебя секрет. Знаешь, почему я тогда подошел к тебе?  


Оля молчала.


- Потому что я никогда в жизни не видел таких красивых девушек! И, наверное, уже не увижу…И еще…


- Что еще? – Ольга повернулась.


- Все 263 дня, которые мы жили с тобой, я был готов кричать от счастья. Каждый час, каждую секунду, каждый миг… – его голос дрогнул.


Она погладила его ладонь.  


- Саш…Ну…


Они целовались, когда в дверь кто-то позвонил.


На пороге стоял немолодой бомж. В руках он держал «Samsonite».


- Я бы не советовал швыряться чемоданами. – прохрипел гость. – Но так и быть – тыщу рублей и получите свой багаж…. 

Чемоданы не летают Бомж, Чемодан, Длиннопост
Показать полностью 1
6

Последний бал Золушки

Он ласково обхватил ее пятку ладонью, и Золушка тут же ощутила, как в глубине ступни, в средоточии нервных окончаний, отвечающих за любовную дрожь, мягко качнулись и затрепетали тысячи волокон – крохотных, тонких и беззащитных, похожих на водоросли, мимо которых проплыла большая и сильная рыба.

- Как хорошо, что я вас догнал - сказала Принц. – Это ваша туфелька, и теперь вы должны мне две вещи…

- Что вы говорите? – улыбнулась Золушка, и качнула туфелькой – на серых дворцовых камнях затрепетали звездчатые искры, словно от разбитого на мелкие куски жемчуга. – Какие же?

- Во-первых, поцелуй! – он закрыл глаза и, сложив губы трубочкой, потянулся к ее щеке.

- Не все сразу, - она приложила палец к его губам. – А во-вторых?

- Адрес! – принц открыл глаза и попытался взять ее за руку.

Золушка бросила испуганный взгляд на часы.

– Боже мой, мне пора! Здесь у вас так темно… Вы не проводите меня до кареты?

Они быстро сбежали по ступенькам, пересекли площадь и едва не столкнулись с выезжающей из-за угла каретой, чьи стенки были покрыты орнаментом из ивовых прутьев и плавно изогнутых золоченых дугами.

На козлах, свирепо вращая глазами, сидела тетушка.

- Где тебя носит? – крикнула она. – Крысы уже разбежались! Быстро…

Золушка едва успела вскочить на подножку, принц открыл дверцу и хотел подтолкнуть ее внутрь, но она перехватила его руку и потащила за собой. Дверь захлопнулась.

- Э-эх! Молодежь! – крикнула тетушка, разрезая кнутом воздух! – Пошли, родимыя! Выручай, царица небесная! …

Карета, вздымая пыль, развернулась, лошади всхрапнули, и понеслись. Карета грохотала, пыль неслась тучей, свистел кнут, а Золушка с Принцом, так ничего и не замечали.

И только когда в окнах потекла серая патока Каширского шоссе, вместо мягких каретных рессор загрохотала подвеска подержанного «Опеля», а вместо вожжей в руках тетушки оказался потертый руль, Принц сумел оторваться и огляделся.

- Где это мы? – сказал он, потирая глаза и испуганно озираясь по сторонам.

Машина въехала во двор панельной многоэтажки и остановилась у облезлой двери подъезда, на которой кто-то недавно процарапал гвоздем бодрую, похожую на боевой клич, мантру, начинающуюся на «Х…».

- Станция Березай – кому надо вылезай! – хохотнула тетушка, поворачиваясь к Принцу.

- Почему вылезай? – Золушка с трудом разлепила распухшие от поцелуев губы. – Может, сразу в ЗАГС?

Тетушка сунула в рот сигарету и щелкнула зажигалкой

- Какой еще ЗАГС! Не жрамши, не пимши? Да и куда нам теперь торопиться? - она выпустила клуб дыма. – Верно, Прынц?

Последний бал Золушки Авторский рассказ, Сказка, Рассказ, Золушка, Бал
Показать полностью 1

Нерушимый завет

Конница вошла в город лавиной, мгновенно разбиваясь на сотню ручейков. Пулеметчик 2-й роты 2-го конноармейского полка Исаак Б., привлеченный неожиданным криком, спешился у низкого, приземистого дома, привязал коня к тыну, толкнул скрипучую, деревянную дверь.


В комнате было светло, чисто, у порога валялся мешок, в котором яростно и воинственно гоготал плененный гусак, у дальней стены, прижав руки к белой обнаженной груди, стояла молодая девушка с огромными, в пол-лица, глазами. Рядом с ней, путаясь в полуспущенных подштанниках, угрожающе топтался красный кавалерист Кононов — рослый, с курчавой порослью на груди и длинными, лихо закрученными усами под массивным носом.


— Шо надо? — спросил Кононов, мгновенно развернувшись к вошедшему Исааку Б. — Не видишь, я с бабой разговариваю?


— Тебя командир ищет! — не моргнув глазом, соврал Исаак Б.


Кононов сплюнул, ожег яростным взглядом перепуганную дивчину и, придерживая саблю, выскочил из хаты, позабыв даже про гусака в мешке.


Девушка, глядя в темные, еврейские глаза нежданного спасителя, подняла белые руки и скинула платье, аккуратно положив его на табурет.


— Ты спас мою честь. Теперь имеешь право на тело! — сказала она на иврите.


Исаак Б. молча смотрел на белую, девичью грудь, на худенькие, покатые плечи с нежно выпирающими ключицами, на темный, мягкий волос, убегающий клинышком в близкую расщелину. Ему снились еврейские сдобные девушки, глаза Рахиль, грудь Саломеи, стройная Суламифь касалась пальцами его возбужденного паха, целовала безволосую грудь — он хотел испытать эту ласку больше всего на свете.


Революция, новый закон дали ему право на эту непорочную плоть, на эту нераспустившуюся лилию, но сын Израилев по духу и плоти, он не мог коснуться этих сокровищ — ведь сегодня была суббота.


Между субботой и революцией Исаак таки выбирал субботу.

Нерушимый завет Революция, Местечко, Евреи, Девушки, Тора
Показать полностью 1
3

Девушка из белого "Мерседеса"

Андрей услыхал дробь каблуков и мгновенно уставился в окно. Это была она, та самая незнакомка. Тонюсенькие каблуки-гвоздики, вбиваемые в асфальт с нежным цокотом, едва удерживали ее на земле. Если бы не каблуки, девушка могла улететь в небо, как гроздь воздушных шаров.


Девушка подняла руку и остановила белый « Мерседес». Она ездила исключительно на белых « Мерседесах». Следовательно, его белая « десятка» для знакомства не годилась. Андрей мог купить белый « Мерседес» хоть завтра, но для этого ему пришлось бы нарушить главный жизненный принцип.


Андрей Лемтюжников мог влюбиться, заболеть, подраться, даже погибнуть, но он физически не мог нарушить свой главный жизненный принцип – не залезать в карман собственной фирмы. Этот принцип был стержнем его личности. Благодаря его неукоснительному соблюдению, Лемтюжников к тридцати годам имел собственный бизнес, квартиру, уважение коллег. Единственное чего он не имел – любимой девушки.


Лемтюжников с досадой разорвал красочный конверт, положенный на стол секретаршей. Андрей был смущен – у него в ушах до сих пор звучал стук каблучков незнакомой девушки. Так бывает после возвращения с моря, когда еще несколько дней в ушах звучит шум прибоя.


Какие-то идиоты предлагали « Весь спектр нетрадиционных услуг: добыча секретной информации, поиски несуществующих доказательств, поводы для «случайных» знакомств».


Лемтюжников прицелился и швырнул глянцевый проспект в мусорную корзину. Авантюристы шныряли в поисках « лохов». В фирме Лемтюжникова таковых отродясь не водилось.


Андрей надорвал следующий конверт. Давний партнер Кобылкин поздравлял фирму Лемтюжникова с наступающим Новым годом. Кобылкину следовало ответить.


Андрей поднял трубку, набрал номер. Пока дозванивался, поймал себя на мысли, что думает о незнакомке. Нет, с ней явно следовало познакомиться. Странно, только три дня назад он впервые услыхал этот необыкновенный, волнующий цокот ее каблуков. А в чем она ходила раньше? Или это он ничего не слышал, сидел с заложенными ушами, погруженный в расчеты и изучение своих бесконечных дел.


Кобылкина на месте не оказалось. Андрей положил трубку и снова уставился в окно.


А ведь при знакомстве надо что-то говорить ? И что ? За то время, пока Андрей добивался поставленных целей, он разучился флиртовать. Андрей усмехнулся – может, как в американских фильмах, подойти и просто сказать « Хай, ты мне очень нравишься, давай познакомимся поближе!».Но ведь так знакомятся только в плохих фильмах. Да и то, вероятно, этот способ придуман каким-нибудь бездарным сценаристом …


Может быть в тот момент, когда девушка подымет руку, лихо притормозить у обочины и распахнуть дверцу ?


Андрей поморщился – а вдруг она, наоборот, испугается? Мало ли маньяков сейчас шныряет по городу в поисках жертвы? Тем более, как он уже убедился, девушка тормозит только белые « Мерседесы». Судя по внешности, девушка – фотомодель, в гробу она видела его хоть и белую, но « десятку»…


Андрей встал и подошел к окну. Там начинался снегопад. Где-то за поворотом притаился Дед Мороз. Вероятно, и он приедет на белом, сверкающем « Мерседесе», вместе со Снегурочкой с волосами цвета ржи, смешанной с медом…


Андрей оторвался от окна и подошел к мусорной корзине. Глянцевый рекламный проспект, лежащий на дне, был присыпан бумажными клочьями, похожими на снег…


2


В маленькой комнатке было накурено, хоть топор вешай. Трое плечистых, приземистых парней с наигранным добродушием поглядывали на Лемтюжникова. Четвертый, тот, что говорил с Андреем по телефону, блондин с приятным, низким голосом пригласил посетителя присесть.


– Значит, вы хотите, чтобы мы подыскали вам повод для знакомства? – спросил он, роясь в ящике стола.


Андрей кивнул.


– Хочу…


Блондин вынул из стола несколько листов бумаги, принялся их заполнять.


– Деньги будете наличными платить или по безналу ?


Лемтюжников пожал плечами.


– Да как угодно.


Блондин понимающе кивнул.


– Тогда лучше наличными. Но сегодня только задаток в размере десяти процентов. Остальное после реализации плана.


Лемтюжников кивнул. Это было вполне приемлемо. Он полез в карман за деньгами.


– Сколько?


Блондин мягко улыбнулся.


Не торопитесь. Сумма зависит от ваших намерений. Вы хотите получить только сценарную разработку или чтобы мы же ее и осуществили?


Лемтюжников задумался. Блондин, которого, которого все называли Болеком, начал предлагать варианты. Андрей понял, что попал в руки профессионалов…


Чего ему только не предлагалось? У девушки– незнакомки не оставалось никаких шансов! Она была буквально обречена на знакомство. Больше всего Андрею понравилась предложение одного из крепышей.


Идея выглядела так. Четверо хулиганов поздним вечером нападают на одинокую , беззащитную девушку. Внезапно из темноты появляется храбрец, который в считанные минуты раскидывает хулиганов по разным концам улицы. Девушка ликует. Она не знает, как выразить свою благодарность. Тогда храбрец приглашает ее в ресторан. Или в кино. Или покататься на лыжах в заснеженном Токсово. На худой конец, съездить на дачу к мужественному спасителю. Полный хэппи-энд!


Андрей Лемтюжников, он же таинственный храбрец, был восхищен предложениями профессионалов. Последний аргумент, высказанный Болеком, сразил его наповал.


Болек сказал:


– Девушки-фотомодели, как вам, наверное, известно, в основном окружены мужчинами нетрадиционной сексуальной ориентации – фотографами, модельерами, партнерами по подиуму. Эти люди напрочь лишены ореола мужественности. Она будет восхищена вашим поступком. Если же в ее окружении есть « натуралы» с пухлыми бумажниками, то они, в основном, способны только сорить деньгами. И опять же вы со своим неординарным поступком на этом фоне будете выглядеть предпочтительнее…


Андрей безболезненно расстался с двумя стодолларовыми бумажками. Болек расписал роли, показал несколько приемов из кунг-фу, которые хоть и выглядят угрожающими при выполнении, на деле никакого вреда нападающему не причиняют. На прощанье Андрея попросили подписать пункт о форс – мажоре, в результате которого сумма договора возрастала в несколько раз. Лемтюжников потребовал разъяснения этого пункта.


– В прошлый раз при выполнении такого же задания клиент настолько вошел в роль, что сломал мне руку. – Болек усмехнулся. – А Боре… – один из крепышей кивнул, – вывихнули плечо. Так что мы убедительно просим вас, – не увлекайтесь! С нашей стороны и так все будет выглядеть убедительно. Мы – профессиональные каскадеры…


Накануне намеченного дня знакомства Андрей спал, как младенец. Ему снились волосы цвета спелой ржи. Они щекотали ему губы…


3


Белый « Мерседес» резко притормозил у дома с полупотушенными окнами. И где она находила эти « Мерседесы»? Или они поджидали ее, как верные псы поджидают свою хозяйку?


Девушка выпрыгнула на заснеженный тротуар, несильно хлопнула дверцей. Машина мигнула фарами и скрылась за ближайшим поворотом. Лемтюжников, сидящий за рулем своей « десятки», проследил за ней взглядом , повернул голову…


Ребята работали безукоризненно. Двое, пьяно пошатываясь, теснили девушку к стене дома, Болек и Боря, вихляя туловищами, неспешно выползли из подворотни.


Лемтюжинков ударил по « газам», машина, раздвигая занавес снегопада , взвизгнула тормозами.


– Э, мужики, вы чего? – Андрей ощутил, как его охватывает настоящее, почти боевое возбуждение.


Девушка, вжатая в стену дома, с мольбой и надеждой смотрела на него. Андрей чувствовал себя неистовым Роландом, Робином Гудом и Дон-Кихотом одновременно. Он готов был растерзать любого, посягнувшего на его счастье.


– Вали отсюда, дядя! – прохрипел Болек, поворачивая к нему свирепое лицо.


Они оказались еще и неплохими актерами. Боря повернулся и лениво бросил заготовленную фразу:


– И побыстрее, а то по шее схлопочешь!


Андрей затрепетал. Он уже не различал границы между придуманным и настоящим.


Первому, как и было условленно, он вывернул руку Болеку. Тот вскрикнул и, подпрыгнув вверх, рухнул на спину. Все выглядело настолько правдоподобно, что девушка не смогла удержаться от восхищенного возгласа.


– Держитесь, мой спаситель! – пролепетала она.


У Андрея за спиной выросли крылья. Крылья, как и подобает в подобных ситуациях, на концах увенчивались пудовыми кулаками. Он с нежностью кивнул девушке и повернулся к нападавшим – трое крепышей угрожающим строем двигались на него.


– Осторожнее! – выкрикнула девушка и, с силой оттолкнувшись от стены, в изящном прыжке бросилась на спину ближайшему обидчику. – Ки-и-я! – звонкий выкрик прорезал тьму.


Удар был настолько силен, что молодой человек пролетел вперед несколько метров, перекувыркнулся через голову, растянулся на снегу и затих.


– Ах ты, сучка! – заорал Боря.


Приняв боксерскую стойку, он подпрыгивая, пошел на девушку. И тут же проворонил стремительный удар между ног. Словно разогнулась стальная пружина, – изящная нога в узконосом сапоге мелькнула в воздухе – и снова вернулась на место. Боря сложился пополам, постонал и рухнул на снег.


Последний из четверки, видя такой поворот событий, развернулся и бросился бежать. Но не тут-то было. Девушка сунула руку в карман и вытащила маленький пистолет. Звук выстрела, приглушенный снегопадом, пролетел раненой птицей. Беглец, семеня ослабевшими ногами, пробежал еще несколько метров и рухнул вперед лицом.


– Так-то!… – весело сказал девушка, и сунула пистолет в карман полураспахнутой куртки.


– В-в– вы … его у-у –у –били ? – заикаясь, спросил Андрей.


Девушка усмехнулась.


– Да где там ? – шикарная – во весь рот – улыбка полыхнула во тьме. – Это же пугач! – она сунула руку в карман, извлекла пистолет. – Итальянская «Берета», стреляет резиновыми пулями…


Лемтюжников, не мигая, смотрел на ее белые, как куски рафинада, зубы. Девушка наклонилась и потрогала пальцами каблук на правом сапоге.


– Вот гады, каблук полетел! – она вопросительно глянула на Андрея.


Лемтюжников почувствовал, что эта сцена в действе, предложенном жизнью, основная. Более подходящего случая для знакомства трудно было представить. Но Андрею почему – то знакомиться расхотелось. Да и слов подходящих не находилось. Он стоял и молчал, чувствуя, как его потихоньку начинает бить дрожь.


В этот момент очнулся Болек. Он поднял голову, посмотрел по сторонам и попытался встать на четвереньки.


Девушка подкралась к Болеку со спины. Удары последовали один за другим – ноги Болека, скрюченные от боли, вернулись в первоначальное положение. Он зарылся лицом в снег.


Девушка с нежностью посмотрела на Андрея и шутливо предложила.


– А давайте я вас научу, как надо выполнять болевые приемы!…


Андрей смотрел на девушку во все глаза и молчал. Она восприняла его молчание, как согласие. Отломила от сапога сломанный каблук, подошла ближе и, размахнувшись, всадила острие Болеку в лодыжку.


– А-а-а! – заорал незадачливый каскадер.


Снег сразу же потемнел от крови. Девушка с силой выдернула каблук из раны и повернулась к Андрею.


Но его на месте не оказалось.


Лемтюжников со всех ног мчался к машине.


– Ей, спаситель! – голос у девушки был пронзительный, как сирена. – Вы куда?


Но Лемтюжников даже не оглянулся. Разбрасывая снег, его « десятка» рванула с места. Андрей мчался по городу на предельной скорости. Ему казалось, что за ним во весь опор мчится белый « Мерседес». На его белом капоте, раскинув ноги, сидела девушка с волосами цвета ржи, смешанной с медом. В правой руке она сжимала вырванный с мясом каблук, который сверкал, как лезвие « золингеновской » бритвы.


…Доковыляв до угла, девушка остановилась. »Десятка» Лемтюжникова, разбрасывая снег, таяла в пелене снегопада. Задние фонари горели красным, как глаза кролика.


Девушка наклонилась, задрала сапог и обхватила целый каблук узкой ладонью Шпилька хрустнула живой косточкой. Девушка вприпрыжку вернулась к месту боя.


– Вставайте, трупики! – весело скомандовала она. – Рабочий день окончен!


Первым поднялся Болек. Он огляделся по сторонам и, задрав штанину, стал отлеплять от ноги прилипшие куски целлофана.


– Еще одна такая комбинация – и из меня можно будет варить клюквенный крюшон. Как вологодский крестьянин по осени, все штаны в клюкве…


Он отряхнулся от снега и глянул на дорогу. Мигнув фарами, белый « Мерседес» выскочил из-за угла.


– Наташка…Болек… Айда, я там такого « фирмача» присмотрел. Как удав, девушек глазами пожирает…– закричал водитель, приоткрыв дверцу.


Компания резво погрузилась в машину. Снег вспыхнул оранжевым, поднялся в воздух и медленно, словно нехотя, стал засыпать клюквенное пятно мелкими, игрушечными снежинками.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!