dreamnoks

Шел, внимательно осматриваясь, твердил про себя одно и то же:

Черныш, опасно! Прячься.

— Так. Давай начнем отсюда. Ты стоишь здесь и смотришь внимательно, чтобы сверху меня кто-нибудь не клюнул. А я пополз. Понял? На твоей совести — деревья и небо.

— Принято! — Василек осмотрелся, сел на землю и выложил перед собой обрез и нож.

— Только не шуми. А то распугаем всех.

— Понял. А ты поднимай иногда руку из травы, чтобы я видел, в каком направлении искать твой трупик, если что.

— Не дождёшься. Давай тряпку красную повяжу на руку, чтобы лучше видел. Во, почти флаг.

Василёк хохотнул и показал большой палец. Саня состроил ему зверскую морду, погрозил кулаком и прижал палец к губам.

Зашел в траву шагов на пять от тропинки, опустился на четвереньки и пополз. Заставлял себя двигаться медленно, хотя отойти подальше от конвоира хотелось нестерпимо. Какое счастье, что здесь в мае уже есть трава почти по пояс.

Лежи, Черныш. Жди. Опасно. Пойми меня сегодня без картинок, пожалуйста.

Лежи, дорогой. Отползу подальше и сможем встретиться.

Жизнь в траве кипела, почти не обращая внимания на ползущего человека. Нормальная, совершенно земная полёвка выскочила навстречу и замерла, удивленно рассматривая диво дивное глазками-бусинками.

Сзади раздался тихий свист. Саня поднял руку над травой. Полёвка пискнула и умчалась.

Надо подсчитать, хоть примерно, как часто Василёк будет свистеть, а значит — смотреть не вверх, а на траву.

Начать ловить кобылок, что ли…

Жди, Черныш, рано.

Знать бы только, что ты меня слышишь. Что ты рядом еще, не обиделся на подружку… И что я не двинулся чердачком. Жди малыш, жди. Сейчас я немного ускорюсь.

Свист. Рука вверх.

Ускоряемся.

Ладно, пора достать контейнер. Если вдруг Василёк следит — увидит, что вожусь с рюкзаком. Посмотрим, что будет делать.

А ты пока прячься, Черныш. Жди.

Свист. Рука вверх. Осторожно выглянул из травы — хороший мальчик. Глянул на сигнал и снова поднял глаза к небу. Еще один переход и можно попробовать позвать собаку.

Так, хватит пока. Откуда же такие огромные вороны, если все остальные — нормальные? Полёвка вот, бабочки.

Свист. Рука вверх.

Ну вот. Можно начинать.

Черныш, мальчик, ползи ко мне. Тихонечко, на брюхе. Черныш.

Я здесь. Я принес тебе гостинец.

Свист. Рука вверх.

Черныш, ну где же ты?

Свист…

Свист…

Свист…

Всё. Бесполезно. Ушёл пёс.

Вот тебе, Саня, и свобода… Ползи искать птенчиков и вали в свою клетку…

Свист, рука.

Короткое поскуливание слева.

Черныш? Где ты?

Шуршание слева. И чёрная хитрая морда.

Быстрый взгляд поверх травы: Васька пялится на деревья. Поворачивается… Свист. Рука вверх. Сердце остановилось. Снова задрал голову. Всё, надо быстро, чтобы не заметил, что рука не переместилась.

Замечательный пёс, самый лучший. Как я тебя ждал… Что у тебя? Ах, это ты мне еще и помог, гнездо нашёл. Спасибо, дружочек. Ты просто золотой пес. Косматая ты морда… Тише, тише.

Рука наткнулась на что-то в шерсти.

Ошейник? Не было у тебя ошейника. Тебя кто-то поймал и ты сбежал? А-а-а, Черныш, ну научись со мной говорить. Ну-ка, что там…

Медальон-адресник. «Рэй. Тел. +7 913…»

Трясущимися руками расстегнул ошейник: до одури знакомый узор и потайной кармашек. Кличка, номер телефона, заказной ошейник… Таких совпадений не бывает.

А вдруг?

Выдернул из кармана записную книжку вместе с карандашом, отлетевшим в сторону, криво оторвал половинку листка.

Что написать? Надо вопрос, чтобы написали что-то в ответ. А как поймут, что это от меня, если не совпадение?

Черт, сломал карандаш. Был второй. Где? А, выпал же… Вот он.

Свист. Рука вверх.

«Маришка?»

А, блин, не влезет нормально. Перевернуть…

«Или Пашка?»

Так, в карманчик. А если не заметят? Черт…

Снять адресник. Это точно заметят. А если решат, что просто потерял? Тряпка!

— Сань, у тебя там всё нормально?

— Да! Нормально.

Ленточку от тряпки на место медальона. Ошейник на место. Чмокнуть в нос.

Спрячься, мальчик. Отползай. Опасно. Оружие.

И жди — я обязательно вернусь.

Дождался, пока перестанет качаться трава. Сел на задницу возле гнезда. Смотрел на три покачивающихся желтых клюва и старался не заорать.

— Санька, ты чего застрял на одном месте, случилось что? — Василёк, как комбайн, пёр через траву.

— Осторожно, слон, не наступи. Нашел. Гнездо нашел.

— А чего с глазами?

— Не знаю, Вась, трава или жук чем-то брызнул.

— Опять плачешь, как девчонка?

— Ага. Традиция.

***

Птенец не ел.

Птенец жрал. Не затыкаясь.

Ребятню сначала хвалили, за собранных жуков, потом гоняли от грядок, из которых мелкие выковыривали червей.

— Ну как? — Степаныч заглянул в самодельное гнездо, как молодой папаша в колыбель.

— Жрёт, — пожал плечами Саня и поднес очередного червяка к требовательно открытому клюву, — на сегодня еще хватит, а утром кормить будет нечем. Сейчас схожу за кобылками, гляну червей, но надо готовить искусственный подкорм. Я Вере уже рассказал, что нужно будет приготовить.

— Иэх!, — Степаныч потряс сжатым кулаком, — мы всех….

— Угу.

Надеюсь, что без меня…

***

— Сань, мне с тобой?

— Как хочешь. Я не так далеко и надолго, как в прошлый раз. Птенцов мне больше точно не надо. Этого бы прокормить.

— Не, я всё-таки пойду. Прикольно, как ты флаг из травы показываешь.

— Хорошо. Тогда сегодня я повяжу красную тряпочку на средний палец. Должен же и я получать удовольствие.

Дурацкая натура человеческая — оглядываться, прощаясь, даже с местом, покинуть которое рад. от и сейчас хотелось обернуться. Но Саня сдержался. Не говори гоп. Не пришлось бы возвращаться.

Шел неспешно, пропуская мимо ушей болтовню Василька. Кивнул на облюбованное спутником в прошлый поход место. Молча показал на небо и кроны сосен. Демонстративно повязал красную ленточку на средний палец. Разбежался и нырнул в траву, как в море.

Сзади послышался смех и сразу же свист. Рука вверх. Смех.

Метров пять вправо.

Свист. Рука. Смех

Метра три вперед.

Свист. Рука. Смех.

Черныш. Я здесь. Осторожно. Ползи.

Еще пять метров вперед.

Наигрался пацан.

Черныш. Я жду.

Глухой стук хвостом по земле.

Давай, мальчик. Что ты мне принёс? Есть!

«Папка! Это точно ты? Я маме не стал пока говорить, чтобы не беспокоить. Мы живем у бабки. Это капец.

Не знаю, что тебе еще написать, все мысли выскочили. Мы тебя очень ждем. Пса я назвал Бродягой. Он не хочет идти к нам домой.

Обнимаю.

Пашка».

Изменившийся, но узнаваемый почерк…

Бродяга, значит… Тебе подходит. Можешь меня отсюда вытащить?

Хвост вильнул, напугал брызнувших во все стороны насекомышей.

Надеюсь, что правильно тебя понял. Ползем к норе?

Макушку перестало печь солнцем. Подлесок уже закрыл Василька, значит и он их не видит. Пёс вскочил на лапы, отбежал немного, оглянулся и нетерпеливо переступил.

Теперь бежать изо всех сил.

Свист.

Еще свист.

Выстрел.

Перед корнями вывороченной из земли сосны Бродяга затормозил, вспахивая когтями лесную подстилку и нетерпеливо взвизгнул.

Надеюсь, я правильно понял, как это работает.

Обнял пса и шепнул в горячее ухо: — Валим, Бродяга.

Полет, посадка, кишки вверх, полет, посадка, кишки вниз, полет…

Темнота.

***

— Здравствуйте…

— Здравствуйте, — Саня выжидающе смотрел на женщину, держащую сумочку двумя руками перед собой.

— Извините, Вы Александр?

— Верно.

— Подождите… — мелко дрожащие пальцы нырнули в сумочку, порылись и вынули листок, — вот. Я не могу это прочитать, простите. Это — Вы?

На трясущемся листке Саня разглядел свой ник, которого больше не было в сети, и вздохнул.

— Был я, но блога больше нет…

— Да, это мне сказали. Сашенька, я не знаю, к кому еще обратиться…

— Войдите, пожалуйста, Вам нужно выпить воды и успокоиться. Дышите пока. Вдох, выдох…

Пустой стакан глухо стукнул о столешницу, лицо женщины дернулось.

— Простите… Моя дочь… Она долго читала ваш блог, много общалась на каких-то форумах. Потом уговорила меня отпустить ее в гости к подруге, на Алтай. Несколько дней звонила, рассказывала, как там хорошо… Потом телефон отключился. Я начала искать в соцсетях эту подругу… Дашенька позвонила сама и сказала, что всё хорошо, но они едут в деревню, к бабушке этой подруги, а там плохая связь. Чтобы я не беспокоилась…

Женщина потерла горло и виновато взглянула на хозяина квартиры.

— Простите, можно еще воды.

— Да, конечно.

— Вот после этого звонка прошла уже неделя. Я написала и позвонила всем, до кого смог докопаться в интернете мой племянник. Мы нашли эту девушку с Алтая… Но она говорит, что Даша на Алтай  даже не собиралась, что она поехала в Чернобыль!

— Извините, но почему Вы не пошли в полицию?

— Я боюсь навредить… Они нелегально…

— Ну и что?

— У нее не было никогда загранпаспорта. Значит — и через границу тоже нелегально, — женщина закрыла рот ладонями.

— Послушайте меня сейчас внимательно. Нелегально в зону, через границу, хоть к черту на рога — это может быть штраф, срок, в крайнем случае, но не казнь же. Идите в полицию и рассказывайте всё, как есть. Не хочу пугать, но может быть намного хуже.

— Но Вас полиция не нашла! Вы вернулись сами.

— И что? Это моя личная история. У Вашей дочери всё может быть совершенно по-другому.

— Да если бы не Ваши истории, она бы туда не пошла-а-а-а, — завыла женщина.

А вот это -- уже перебор.

— Кто Вам дал мой адрес? — рыкнул Саня.

— Племянник где-то нашел.

— Ну вот пусть Ваш чудо-племянник немедленно еще раз найдет, куда мне переслать фотографии  Вашей дочери. Я поспрашиваю у знакомых. Но Вы все равно идете в полицию, сейчас же.

Бродяга, это капец. Вот что ты лыбишься? Почуял приключение, прохвост гулящий. Смотри, аккуратнее там.

Тащи ошейник. Батя писать будет. Даше, чтоб ей было хорошо и мозги отросли.

***

— Слушаю.

— Сашенька, дорогой! Простите меня за моё поведение. Даша нашлась! Всё хорошо, она не добралась до границы. Сломала ногу, а в деревне, где это случилось, не было связи. За ней уже поехал племянник.

— Я очень рад за Вас. Когда вернутся, найдите крепкого мужика и ремень. Пусть выдерет обоих. Всего хорошего.

***

А может, и нужно записать эту историю? Вдруг тебе немного меньше будет работы, а? Как думаешь, Бро?

Девочка встала на ножки, помахала ему рукой, в которой держала большой прозрачный пакет с конфетами в разноцветных обертках…

Саня резко обернулся к Марине, но вместо светлой кухни перед ним была небольшая комната, с потрепанными элементами допотопной советской «стенки». Дверцы исцарапаны, одни еще нормально держались, другие грустно обвисли на разболтавшихся петлях.  Возле противоположной стены стоял продавленный диван, накрытый красным плюшем с проплешинами. А в центре комнаты, на ковре, сидел Танчик. Его худое лицо, вечно преувеличивающее все эмоции, будто он на сцене и его мимику должны рассмотреть зрители с задних рядов, сейчас было утрированно таинственно и серьезно. Он дергал головой и приглашающе махал костлявой рукой: пойдем, дескать, пойдем со мной…

***

Хху-у-у-у-ух… Приснится же. Меньше нужно сидеть за компом по ночам. Опять буду кофе закусывать таблеткой. Маришка прибьет, если заметит…

Нехотя разлепил глаза до конца и резко сел. Вместо огромного окна со старым, деревянным широким подоконником, который Марина выкрасила краской цвета горького шоколада (специально, чтобы лучше нагревался солнцем) — небольшое пластиковое окно, забранное решеткой с витыми прутьями.

По наружному косяку двери вежливо постучали костяшками пальцев.

— Ты можешь не завтракать, но Степаныч тебя уже ждёт.

— Сейчас. Пять минут.

Потер макушку (пора постричься), подбородок (и побриться не помешает), нехотя побрёл к двери.

***

— Ты чего такой скучный получился, спец по птеродактилям? — Степаныч испытующе смотрел, как вялый Александр споласкивает руки под допотопным рукомойником.

— Башка трещит, — буркнул, опускаясь на стул.

— Спал плохо, поди? Думку думал, а?

— Плохо. Думал.

— И чё надумал?

Чтобы не отвечать прямо сейчас, не тревожить лишний раз боль, выгрызающую ходы в мозгах, Саня сунул в рот ложку каши, щедро посыпанной Специей. Чтобы проглотить, пришлось приложить усилие, от которого боль радостно всколыхнулась, распухла и потекла по шее.

— Что-то ты совсем зелёный, Сашок…

Парень вскинул глаза. Такая чуткость была несвойственна Степанычу.

— Ладно. Таблеток не дам. Доедай и пойди погулять на свежем воздухе. Если не поможет — сходи к Палычу. Пусть помнет тебя. Иногда помогает. Разговоры потерпят до вечера.

***

На глаза привычно легли мягкие лапки.

Мужчина глубоко вздохнул и решился:

— Марусь, не сегодня, пожалуйста. У меня голова болит сильно.

Из-за плеча вынырнула озадаченная мордочка.

— Почему болит?

— Спал плохо, наверное.

— Сейчас я тебя полечу.

— Ну полечи, — Саня обреченно закрыл глаза.

— Расслабьтесь, больной, — хихикнула Маруська и похлопала по его плечам.

Маленькие пальчики забрались под волосы и начали рисовать мелкие спиральки. Голова чуть поплыла, по шее и плечам побежали мурашки...

— Дядь-Сань, просыпайся!

Саня открыл глаза. Надо же, и правда — задремал.

— Ну как? — Маруська хитро заглядывала в глаза.

— Слушай, — он осторожно покрутил головой, — не болит. Правда — не болит! Ах ты, лекаришка мой маленький.

Девчушка счастливо засмеялась и потянула приятеля за руку.

— Куда пойдем? Рисовать?

Маруся прислушалась к чему-то внутри себя и отрицательно помотала головой.

— Не-а, сначала погуляем. А то вдруг у тебя снова голова заболит, — она забавно нахмурилась.

***

— Вкусно?

— Очень! Такого я никогда не пробовала. А попроси еще что-нибудь!

— Манюнь… Он же не может купить что-то. Значит — стащил. А это нехорошо, даже для эксперимента. А уж постоянно так делать — совсем некрасиво.

— Но очень вкусно, — Маруся прикрыла глаза и самозабвенно захлюпала остатками густого карамельного коктейля.

— Эх ты, ребенок… — мягко потрепал Саня по пушистой головёнке и тяжело вздохнул.

— Почему ты загрустил опять?

— Черныш принес эту штуку из моего мира, может быть.

— Ну и что?

— Ну ты стала бы скучать, если бы вдруг попала в совсем другое место, где у тебя нет семьи, друзей?

— А у меня и здесь нет друзей. Только ты и Черныш. Давно был еще Рыжик, но деда его отобрал, а это нечестно. Его я нашла в лесу и он должен быть моим.

— Зачем деду Рыжик? У него же есть много кошек.

— Рыжик как Черныш, тоже может гулять по норкам в разные миры. Дедовы кошки так не умеют. Только это секрет.

— Да-да, я помню. Мы же договорились уже. Давай думать, куда будем прятать коробочку от коктейля. А то попадёмся.

— Куда их прячут в твоем мире?

— В специальные коробки для мусора.

— Так пусть Черныш унесет в эту коробку, — девочка пожала плечами, — представь, как она выглядит и как он бросает в нее эту коробочку. Он так и сделает.

— Ну давай попробуем…

— Как ты думаешь: он не просто бросит в лесу коробку?

— Нет. Он честный. Если ты хорошо представил, то он сделает точно так. Вон он, уже вернулся, — захлопала в ладоши Маруся.

— Так быстро?

— Он нашел норку рядом. Умница Черныш.

— Молодец, хороший мальчик, — потрепал Саня по мохнатой голове, почесал за ухом.

Пес вежливо качнул хвостом и ткнулся влажным носом в ладонь.

— Извини, Черныш, нам пора. И мы не можем взять тебя с собой.

— Пока-пока, Черныш. Мы с дядь-Саней скоро еще придем. Мы же придем, дядь-Сань?

***

Степаныч глубокомысленно всматривался в стакан, оттопырив нижнюю губу. Похоже — четвертая порция самогона без серьезной закуски и его догнала.

— И ты думаешь, что пте… при… Хух… что твари сильно умные?

— Да-а, Степаныч, — Саня старательно поставил на столешницу соскользнувший от кивка локоть, — они умные… в принципе. Ты видел когда-нибудь, как вороны катаются с крыш? А как шпионят за бродячими собаками, когда те заначивают еду? А потом воруют эти заначки, между прочим. А еще они могут положить грецкий орех на дорогу, подождать, когда его раздавит машина и, — он поднял указательный палец, — дождаться остановки машин на светофоре… и-и-и только тогда подобрать расколотый орех.

— Аффи-геть… Я не знал.

— Во-от. Они умные бы-ли. И огра… орга-ни-зо-ванные. А теперь могли еще больше поумнеть.

Хозяин задумчиво почесал затылок и что-то посоображал.

— Сашок… А приручить ворон можно?

— Да. Но только совсем молодых. Максимум -- слетков. Но лучше, — Саня зевнул и потер нос, —лучше забрать из гнезда раньше, пока они беспомощные.

— Эт-то хорошо.

— Ни хрена. Одна ворона начнет орать — всё! Считай: тебе кабздец. Соберется вся стая и нападет.

— Ох, мля-аа…

— Вот так вот. Можно, но о-о-очень сложно.

— Ладно. Бум думать.

— Бум.

— Договорились. Всё, давай разбегаться. Тебя, чёй-то, совсем сплющило. Давай, спокойной ночи.

Степаныч неуклюже выбрался из-за стола, неопределенно помахал рукой и почти рухнул в объятия собутыльника. Качаясь и поддерживая друг друга, они добрались до двери.

— Ты там с лестницы только не навернись. Нас еще ждут великие дела.

— Угу. Я постараюсь.

— Саня… Сынок, дай я тебя обниму. Как же удачно я тебя зак… — Степаныч осекся и, кажется, даже слегка протрезвел. — Как удачно мы встретились. Да, удачно мы встретились. Давай, двигай спать, сынок.

***

Тэкс… Аккуратненько, аккуратненько. Оу, надо держаться за перила, а то костей не соберут… Вот это я набрался.

Ладно. Зато с пользой. Аж обниматься полез дед.

Как он там сказал? «Как же удачно я тебя зак…» Вот что такое «зак», а? Чего такого он «зак», что я не должен знать? Ни хрена-а-а. Не проскочишь. Я подумаю и докопаюсь, чего это ты так резко захлопнулся.

Хоп. Всё, последняя ступенька… И вот он дом, милый дом. Так, внимание: закрываем дверь… Готово. Где тут у нас крючок? Вот он. Закрываем.

Сейчас я всё себе запишу точно, чтобы не забыть. Вот она, книжечка, вот карандашик…

«Как Удачно Я Тебя Зак…»

Угу, готово.

А потом еще: «Как удачно мы встретились».

Теперь книжечку уб-рать.

Фух. Всё, теперь можно и баиньки.

Завтра проснусь и подумаю.

***

Утром Саня не был с похмелья. Саня был слегка лучше, чем в дрова. Пить наравне со Степанычем было не самой лучшей идеей. И по опыту, и по массе тела он проигрывал сто очков здоровому мужику, годящемуся в отцы. Но отказываться от стакана, который наливал Хозяин, было идеей еще хуже. Значительно хуже.

Склеить ласты от ударной дозы кустарной синьки — это еще бабушка надвое сказала. А вот получить много неприятных последствий, не уважив злопамятного Степаныча… Не, нафиг-нафиг, такой экстрим в жизни, уже не слишком сладкой.

Итак: Саню болтало утром, как тонкую рябину. Но ограниченного объема проснувшихся мозгов хватило вспомнить про вчерашнюю запись. До сих пор никто не совал нос в записную книжку, которую Санька постоянно таскал в кармане, так он и не писал там ничего, что не понравилось бы отцу местного народа. Так, заметки, по блогерской привычке. И те — всё более редкие. В основном писал теперь чисто по делу. Как про ворон, например.

А вот вчерашняя запись была палевом. Её нужно запомнить и уничтожить. Сунув привычно руку в карман, Саня похолодел. Пусто.

Так… Выдыхай, бобёр…

Вчера писал в комнате — значит, посеять на лестнице не мог. Еще раз по всем карманам — пусто. Чёрт…

А! Я же решил, что в комнату кто-то может зайти, пока я дрыхну и склерозник нужно спрятать. На крючок закрылся — так тот крючок даже Маруська вынесет.

Ага… А куда я мог ее здесь спрятать? Ящик стола — нет, полка на стене — нет, под подушку — нет. Ненадежно. Всё время сую руку под подушку и мог вытолкнуть. Под матрац — вариант… Блин. Нету…

Лежак! Точно. Он же как сундук и я рассудил, что полезь кто внутрь — тут уж я проснусь, без вариантов. Вот оно, родимое.

Фу, чуть не облез. Аж протрезвел немного.

Еще раз выдохнул, похлопал по небритым щекам, потер уши. Пошелестел страницами и аккуратно выдрал листок с последней записью. Несколько раз прочитал и попялился на листок, чтобы запомнить зрительно расположение слов, как картинку. Пошагал по комнате, твердя про себя оба предложения. Проверился — всё точно.

Уничтожить было сложнее. Рвать — не вариант, спички ему не положены… Пришлось оторвать от листка часть с текстом и вульгарно сожрать. Потом окончательно поддался шпиономании и решил, что оттиск на следующих страницах можно прочесть. Нужно было что-то написать поверх. Но адреналин уже кончился и мозг лениво расплылся. Вот-вот в дверь постучат второй раз…

Махнул рукой, положил недоеденный лист на место, которое нужно было спрятать и написал, сильно нажимая на карандаш:

«Что я знаю про нормальных ворон?

1. Умные

2. Организованные

3. Могут быть агрессивными

4…»

Ладно, хватит. Можно еще подчеркнуть всё волнистыми линиями. Двойными.

Всё, можно двигать на завтрак. Буэ-э-э…

***

— А ты сегодня прямо бодрячком, как я посмотрю, — вчерашний собутыльник внимательно смотрел на вошедшего налитыми кровью глазами.

Пересрался бы с утра, как я — еще не таким бы был.

— Степаныч, не поверишь — я еще пьяный, кажется. Хоч-шь — спляшу? — Саня широко развел руки и глупо хихикнул.

— Садись жрать, плясун, — хозяин подцепил из тарелки соленый огурец, смачно откусил, брызнув соком из пустой серцевинки и небрежно бросил через плечо: — Рассолу ему налей.

На столе материализовалась тарелка с жареной картошкой и глазуньей. Следом бесшумно опустился стакан с мутноватой жидкостью, остро пахнущей чесноком и укропом.

— Пожалуйста, — прошелестела прислуга и скользнула в свой угол.

— Ого! — Саня уже непритворно расплылся в улыбке и потер ладони. Утреннюю кашу он ненавидел всеми фибрами.

— Наяривай уже, дело тебе есть.

— Какое?

— Как ты ладил со зверьём — вилка с половинкой огурца описала полторы окружности возле мясистой мочки уха, — ну… любым?

— Нормально, — сунул в рот ломтик картошки и потянулся за огурцом Саня. — Я, вообще-то, в детстве хотел дрессировщиком тигров стать. Лет в пять.

— Жалко, что не стал, — ухмыльнулся хозяин, — сейчас бы птеродактилей заставил маршировать на одном квадратном сантиметре.

— Угу. И говорить: «Попка дурак».

— Короче. Хоть кошку к лотку приучал когда-нибудь?

— Кошку — нет. Собаку сам дрессировал.

— Нормально. Начнешь с собак, а там посмотрим.

Саня перестал жевать и подозрительно посмотрел на Степаныча.

— Не понял…

— С собак начнешь, говорю.

— А потом?

— А потом будет потом. Что нужно сейчас?

— Ну… Для начала — ничего особенного. Площадку огороженную и лакомство. Длинный поводок.

— Что за лакомство?

— Ну это что-то, чем можно поощрять за правильное действие. Маленькими кусочками, чтобы не натрескалась псина быстро и не потеряла интерес. Хорошо, если это что-то будет пахучим и твердым, не пачкать сильно руки и не разваливаться. Типа сушеного сыра, вяленого мяса, сухого корма. Даже сухарики пойдут.

— Угу… Ладно, не проблема. Дальше? Раз есть «для начала», то есть и продолжение, да? Я по телевизору видел — бегают они там по лестнице, через барьеры прыгают… Это можешь?

— Могу.

— Отлично. Щас поешь и пойдешь рисовать с размерами все эти приблуды.

Степаныч отодвинул пустую тарелку, в два глотка залил в глотку полстакана рассола, передернулся и встал из-за стола.

— Давай, дрессировщик. Рассол не забудь. После обеда начинается твоя новая жизнь. Чао, Фунтик!

Собаки — это хорошо. Но вот это «потом» слегка напрягало. Саня доел уже без особого аппетита и поплелся выполнять приказ.

***

По-неслось.

Своими глазами Саня увидел, как (наверное) выглядела будущая легенда Заимки, в дни, когда рушилась вся привычная жизнь. Чаще всего от него теперь слышалось: «Метнулся!» И люди метались, выполняя приказы. На глазах выросла сносная собачья площадка, потом стук молотков переместился за ограду хозяйского дома.

Когда Саня решил полюбопытствовать, что же строилось там, было уже поздно. Солидный кусок земли со старыми деревьями оказался огороженным глухим двухметровым забором. Ломать голову над загадкой было некогда: Степаныч явно дал понять, что готов получать рапорты об успехах дрессуры дважды в день.

Думать о чем-то, кроме собак, было тупо некогда. Только неделю спустя от начала «метаний», вдруг понял, чего ему не хватает — не видно было Маруси. Обычно прибегавшая несколько раз в день, теперь девочка даже не показывалась ему на глаза. Можно было предположить, что теперь она тренируется в детской группе, вместе со всеми… Но обычно все новости вываливались на его голову моментально и без малейших церемоний.

Кольнуло понимание, что четверть времени, выделенная дедом на рисование, бездарно профукана. Он честно выполнял обещание не заманивать ребенка на занятия, но раньше сама Манюня просила листок для рисования «вот таких малюсеньких» рисунков хоть раз в неделю. Припомнить, чтобы малявка болела, Саня не мог, но кто знает… Сдав Степанычу очередной дневной «зачет» с сообразительной овчаркой, которую Саня придирчиво выбрал из разномастной стаи, он отправился искать Веру.

На вежливый стук в дверь никто не отозвался. Саня прислушался, вздохнул и начал подниматься по лестнице. Хмурая больше обычного, Верка бесшумно скатилась ему навстречу. Молча развернула и втолкнула мужчину в свою комнату.

— Что?

— Вер, ты не знаешь, где Маруся? У нее всё нормально?

— О, да. У НЕЁ все нормально.

— Она не появляется уже неделю и я подумал…

— А не надо думать. Я тебя предупреждала. В отличие от детей, детеныши взрослеют быстро. Не лезь к ней. И ко мне — тоже. Свободен.

***

Разбудил Саню стук в дверь и на его, неразборчивое буркнутое, «открыто, гости дорогие» в комнату бесшумно вплыла женщина с нагруженным подносом в руках. Это было удачей — задолбался он уже каждое утро начинать с отчета о планах на день. И не набрешешь первого, что в голову пришло, после обеда и вечером придется за каждое слово отвечать.

Настроение еще улучшилось, когда в окне рассмотрел набухшее водой тяжелое небо. Дождь сеялся мелкий, нудный… Саня помнил из опыта, что обложные дожди — это надолго. Непогода означала выходной.

Если только Степаныч не призовет опять строить прожекты под самогон. Свят-свят-свят.

После завтрака, для очистки совести, набросил дождевик и прогулялся до собак. Вольеры стояли мокрые и пустые. И тут мокнуть — дураков нет. Тихонько посвистывая, вернулся к дому и, уже поднявшись на пару ступеней крыльца, рассмотрел в дальнем конце одинокую фигурку. Вот и занятие приятное на дождливый день.

Ходить так же бесшумно, как местные, Саня так и не научился, но постарался подобраться к девочке незаметно. Поддавшись настроению, он уже поднял руки, чтобы закрыть ей глаза, но Маруся резко обернулась и прищурилась.

— Всё, сдаюсь-сдаюсь, — засмеялся мужчина и поднял ладони над головой, — к тебе не подкрадёшься. Девочка молча отвернулась и уставилась на лужу, весело стрелявшую пузырями.

— Я тебя долго не видел. Ты не болела?

— Нет. Я играла.

— Хм… Ты знаешь: есть такая народная примета — если на лужах вздуваются пузыри, дождь надолго…

Тишина в ответ. Не шевельнулась даже.

— Марусь. Маруся. Манюня… — подвигаясь приставным шагом к девочке, заговорщицки прошептал Саня, — ты помнишь, что у нас теперь есть вот такая стопка бумаги? Ты можешь рисовать большие картинки.

— Не хочу.

— Здра-а-ассьте… Марусь, ты обиделась на меня?

— От тебя воняет псиной, — холодно прозвучало в ответ и девочка отодвинулась.

«Вот так номер, я чуть не помер». А как же ты с Чернышом обнималась, дорогуша?

— Хорошо, я переоденусь. Если дождь скоро кончится, пойдем погулять? — хотел еще добавить, что теперь у него всегда с собой есть гостинцы для лесного друга, но прикусил язык. «Больше смотри и слушай, меньше болтай», так ведь сказала Вера?

— Не хочу.

— Ну хорошо, — ровно проговорил мужчина, — ты сегодня не в духе, поэтому я пойду… Просто помни, что, если ты передумаешь, я на тебя дуться не буду. Приходи, когда захочешь…

***

Приметы сбывались — дождь продолжал барабанить по отливам ровно, не усиливаясь и не ослабевая, с маниакальным упорством. С утра радовавшийся неожиданному выходному, после обеда Саня начал маяться от безделья. Покружил по комнате. Уткнувшись лбом в стекло, попялился на заштрихованным серым лес за оградой поселка. Поотжимался. Сложил из бумаги кораблик и самолетик…

Больше в голову ничего не приходило. Махнул рукой и завалился на лежак. От монотонного звука за приоткрытым на проветривание окном, сумрака в комнате и полного брюха тянуло в сон. Хоть кроссворд бы какой…

О! У меня же есть головоломка. Что там было? «Как удачно я тебя зак…»

Зак… Глагол же, наверное. Что у нас есть из глаголов на «зак»?

Закопал, закрыл, заключил, заквасил, закалил… закадрил (нидайбох, блин!)… закабалил (хм, а вот в этом что-то есть)… закалил… закамуфлировал, закатал… заказал…заклевал…

***

Саня поморщился, как от ноющего зуба. Фирменный, с тихим подвизгиванием, смех Танчика было слышно даже в соседней комнате. Опять сам смеется над своими шутками громче всех. За глаза парни называли его Табаки. Нет, сначала все было еще прямолинейнее — Шакал. Но после неловкого момента, когда Танчик влетел в комнату на фразе Лешего: «А где Ша…», прозвище сменили на Табаки.

Танчик (сам он себя называл Танк, в смысле: «танки грязи не боятся»), и правда повадками неуловимо походил на шакала из Маугли. Худой, как щепка, суетливый и бесючий своими гримасами. Он не мог спокойно слушать собеседника. Обязательно качал головой, будто одобрял каждое слово и непрерывно хлопотал лицом, то оскаливая крупные лошадиные зубы с бледными деснами в «голливудской» улыбке, то собирая губы в куриную жопку, втягивая и так впалые щеки и складывая брови в глубокой скорби.

Когда-то он пытался поработать проводником у нелегалов, но как-то не пошло и теперь Танчик цеплялся к чужим группам, как репей к собачьей заднице. Наладить ему пинка формального повода не было — клиентов не переманивал, денег за свои байки не просил, а знал про зону реально много. Да и жалели его — поговаривали, что такой худющий Табаки не от диет и активного образа жизни.

Была у неудачливого проводника странная привычка — цепляться к каждому для разговора с глазу на глаз и выяснять: на кого учился, кем работает, как здоровье. Не за раз, а в несколько приемов. Поэтому мог материализоваться возле любого, тупо отошедшего в сторонку отлить. То ли друзей себе искал, а с чего начать разговор — не знал; то ли пытался связи какие-то наладить…

— Санёк, ты чего скучаешь? — навис над плечом лошадиный оскал.

Ну ё-моё… Нарисовался, хрен сотрёшь…

— Я к тебе как к человеку, а ты… — Табаки страдальчески скривился и шлёпнул Саньку по лицу…

— Ах ты… — Саня стряхнул с лица паучьи пальцы…

И проснулся. Записная книжка -- уснул и уронил ее на моську. Сорвался с лежака, открыл окно и вдохнул влажный воздух.

Еще не хватало, чтобы снилась эта козлина липучая. Как ни убеждал себя, что перекладывать вину за случившееся на кого-то другого — детский сад, но именно Табаки притащил Саню в подвал за какой-то мифической растюхой. Табаки первым услышал кота и нашел люк. Табаки корчил свою умоляющую рожу и бормотал, что очень жалко котика, что нужно его выпустить на волю, а он боится глубины даже в метр…

На голову обрушились голоса, кружась вокруг и перекрикивая друг друга:

— Ну пожалуйста, достань котика, я сам не смогу-у…

— Стали бесправным скотом, который хозяин вправе стричь или пустить на мясо…

— Ну он же забрал у меня Рыжика и больше даже не показывает. А Рыжик тоже умный…

— Каждый прыщ на жопе, который подсуетился и подгрёб под себя ресурсов…

— Так пусть Черныш унесет в эту коробку…

— Нашему уроду повезло — доступ к ресурсам других миров отхватил…

— Люди не могут проходить через норки, это только дикие звери умеют. Они всё время гуляют в разные миры. Туда, сюда, туда, сюда…

— Он у нас великий селекционер…

— Рыжик как Черныш, тоже может гулять по норкам…

— Кто ты по профессии, Санёк?

— Дай я тебя обниму. Как же удачно я тебя зак… заказа-а-а-ал… Ха-ха-ха-а-а…

Ах ты сука старая! Спасает он бедных попаданцев, кормит, поит… Так вот почему у тебя морда вытянулась, когда услышал, что я учился на отвали. Ты заказываешь нужных спецов…

Не ляпнул бы я твоему шакаленку, что учился в сельхозе — он бы меня в подвал не потащил. А не с ним ли ты квасил у камина? Тогда — он вообще шляется сюда, как на дачу…

Никак нельзя вернуться, говоришь? Аномалии кругом? Червоточины — не лифты, а отверстия в китайском Дьявольском Шаре? Даже если сможешь вломиться в устье — затеряешься в слоях?

Тяжело дыша, Саня сидел на полу. Да чёрт с ним со всем. Главное — он может вернуться домой. Пусть пока теоретически, но может.

Как это работает только? Рыжая шерсть на ветровке… Маруся из сна обнимает Черныша за шею…

Так просто?

А как объяснить псу, куда нужно попасть? Стоп: картинкой, думать картинкой… Допустим. Но нужно тренироваться. А привести сюда собаку нельзя…

Нужно придумать повод, чтобы одному ходить в лес.

Думай, Саня, думай…

***

— Чё опять зеленый? — Степаныч усмехнулся, — не пил вчера, вроде.

— Не знаю. Голова трещит. Старею, на погоду реагирую, наверное, — Саня вяло поковырял кашу.

— От безделья и сидения дома целый день.

— Может быть.

— Ничего, сейчас развеешься. Тайгу не кормили, завтракай и шуруй заниматься.

— Угу… Кстати: насчет развеяться. Я тут вот что подумал… Ты же не просто так с собаками затеялся?

— Соображаешь, — хозяин самодовольно кивнул.

— Воронят хочешь приручить?

— В точку. Это ж я… Это ж у меня…  — Степаныч потряс в воздухе сжатым кулачищем.

— Ну так вот что я тут насоображал… Отнять птенцов у этих самолётов — не так просто.

— Ну?

— А если сдохнут?

— В смысле?

— В смысле — мамка с папкой их не сиськой кормят. Бутылку не сунешь. А я птенцов никогда не выкармливал.

— Ты мне загадки не загадывай здесь, — Степаныч грохнул кулаком по столу.

Саня страдальчески взялся за голову:

— Будь человеком — дай таблетку.

— Будет тебе таблетка. Ну придумал же что-то, я же вижу. Сынок, не делай папе нервы.

— Потренироваться надо. И не на цыплятах.

— Ну?!

— В лес хочу пойти. Поискать гнезда кого-нибудь, кто мне голову не откусит, посмотреть — чем кормят. Потом спереть птенца и попробовать выкормить. Попробуем мешанку сделать — это проще. Вороненку весь поселок задолбается червей копать.

За столом повисла тишина. Степаныч смотрел на собеседника тяжелым взглядом.

Тупо всё. Не поверит.Не поверит.

— Что такое мешанка? Из чего?

— Несколько рецептов есть для нормальных врановых. Мне надо вспоминать, что можно, что нельзя. Мясо, хлопья запаренные, овощи, яйца натертые… Друг мой детским питанием разным выкармливал. Грызунов и насекомых покупал. Тренировочной мелюзге хватит насекомых и червяков, думаю.

— Мда-а-а, — Степаныч потер макушку, — целая наука.

— Тебе решать, — небрежно пожал плечами Саня, — твоя затея.

—Ладно, — Степаныч решительно встал, — тренируйся. Ввяжемся, а там посмотрим.

Планета Чернобыль (4)

Александр завалился на лежак, закинув руки за голову и скрестив ноги в кроссовках на покрывале. Даже сейчас здесь было не принято ходить по дому босиком, в носках или тапках. Выжившие до конца своих дней уже, наверное, будут морально готовы к любому трындецу. Драить полы и стирать — так этим отрабатывают свой кусок те, кто не годен больше ни на что. Отрабатывают места подальше от начала в списке тех, кто пойдет отмычкой на разведку новой локации потому, что стоит дешевле кота или собаки; кто будет дегустировать растение или мясо из леса — хрен знает, чего там намутировалось с прошлого раза.

Как бы ни психовал про себя Саня на Степаныча, не восхищаться им нельзя. Пока обыватели в городах досадливо ныли или матерились, глядя на погасший телеэкран или монитор — Степаныч навострил уши, полез проверять связь на смартфоне и заряд на запасном кнопочном аппарате. Пока они шлепали в туалет, потом к щиткам на лестничных площадках, переговаривались там с встреченными соседями; таращились в окна, надеясь хоть как-то определить днем, у всех ли отрубилось электричество — он уже прикидывал, что стоит сгонять к супермаркету в начале огромного массива дачных сообществ, и закупиться нескоропортящейся жратвой.

Электричество за городом отключалось частенько, почти все магазины давно оснащены запасными генераторами и готовы принимать наличку. А уж пожилые тётки, стоящие за прилавком маленьких частных лавочек, даже без генераторов и с уснувшими кассами продолжали бойко торговать, лихо считая на стареньких калькуляторах и даже на допотопных счётах с деревянными костяшками, не желая терять выручку, от которой зависела зарплата.

Что дернуло начинающего фермера подключить в бесполезную розетку наполовину заряженную кнопочную Нокию, он и сам не мог внятно объяснить. Уехать в магазин, оставив телефон с зарядником в розетке, он не собирался. Но это бесполезное и бессмысленное его действие дало ему фору не в один час.

Только что абсолютно бодрый ветеран мобильной связи, подключенный к сети, жалобно пискнул и сдох. Еще тыкая в кнопки электронного трупика, Степаныч уже почуял недоброе.

Пока трепетные горожане, потупив немного на водопроводные краны, испускающие только шипение, тыкали в кнопки телефонов и обнаруживали отсутствие связи; обувались, почесывая задницы, неторопливо спускались по лестницам; волокли ноги к лавочкам (обсудить нерадивых коммунальщиков) или в сторону магазинов (купить попить и продуктов, не требующих готовки) — он потрошил сейф с наличкой и набивал ей спортивную сумку, отложив несколько пачек на стол.

Подключив постоянных работников будущей фермы, он успел запастись легально всем, чем можно было, пока горожане перечисляли друг другу, что должна им власть, а власть раскачивалась и изучала масштабы непонятной аварии.

К тому моменту, когда появились первые вспышки гнева и народ начал прорываться в закрывшиеся магазины и бузить возле банков, свежемобилизованная банда уже была готова закончить наполнение закромов под прикрытием толпы.

Ничего не летало, не взрывалось и не искрило по-киношному эффектно. Просто тихо умерли все общественные электрические сети, со всем, что было к ним подключено. Еще непонятнее было, что через сутки-другие после включения сдыхали даже новенькие, из упаковки, электрические фонари, если вставить в них аккумулятор, заряжавшийся от сети за неделю до аварии...

***

Громкий стук в дверь заставили мужчину подскочить с лежака. Замок щелкнул, дверь распахнулась и в нее ввалился довольный Василёк.

— Пошли на волю. Такое месилово сегодня было, ух!

— Там всё нормально?

— Нормалёк, — парнишка весело хлопнул ладонью по спине приятеля.

— Блин… Когда эта дура заорала мне в окно, — Александр мотнул головой на окно в бурых уже разводах, — я подумал, что всем капец.

— Да не, всё пучком. Специально пропустили, мелким для тренировки. Пусть учатся, пока мы живы.

Туша, еще лежавшая во дворе, слегка смахивала на дикобраза, так густо ее усеивали стрелы. Молодняк возбужденно гомонил неподалеку, размахивая самодельными луками и рогатками. Там же мелькала рыжим, козочкой прыгала Маруська. Она тоже заметила взрослого приятеля и потрясла над головой руками, но подходить к нему не стала

— Вась… а ты не обратил внимание, что тварь мелковата, вроде бы?

— Ты не поверишь — все заметили. Были даже мельче этой, но они все почти сразу сдриснули, — Василёк цыкнул и сплюнул под ноги.

— Интере-есно девки пляшут…

— Ага! И воняют не так сильно, как раньше. Но это я уже не первый раз заметил. Ты помнишь, как резало глаза от первой, которая готовилась плюхнуться тебе на голову у Оврага? Я всё видел, ты плакал, как девчонка!

— Иди ты в пень… А нового ничего не появилось у них? Ну не знаю… Кислотой плеваться не начали?

— Прикуси язык, придурок, накаркаешь еще, — хохотнул боец, толкнул кулаком Александра в скулу и отсалютовал этим же кулаком, — Ладно, давай! Пошёл я мыться.

— Иди-иди, прихорашивайся, сегодня в клубе будут танцы, — задумчиво пробормотал себе под нос Александр, начиная медленно обходить добычу ребятни. Тварь лежала на спине, распластавшись, будто загорая. Громадный клюв, раскрытый в немом крике, смотрел в небо. Мелковата или нет, но в этот клювик легко можно вложить человеческую голову и не измазаться кровью и слизью. Форма клюва что-то напоминала… Но вот что?

А если отойти немного и наклонить голову, чтобы увидеть башку в обычном положении, не запрокинутой? И перекрыть ладонью перед глазами всё, кроме головы, чтобы не отвлекали стрелы и развороченный зоб…

Ворона! Ворона, мать её! Неужели это их так разбарабанило? Как там говорили: «Хорошо, что коровы не летают», да? А вот тут летают, хоть и недолго. Не коровы, но на теленка тянет по габаритам. Минус перья… Да полые кости, наверняка…

Не, всё равно слишком большая, ей же жрать нужно не затыкаясь, летать много точно тяжело, а пешочком, при таких габаритах, по лесу много не набегаешь. Поэтому и не нападают на поселки обычно. С грузом не поднимешься, а натрескаешься на месте — не взлететь потом. А ждать, пока она заберется повыше, люди не будут. Неужели они это понимают?

— Ты чего здесь ползаешь? — грохнуло над головой.

— Да блин, Степаныч! Я чуть яйцо золотое не снёс! Чё орать-то над ухом?

— Ха! Курей новых не надо, хватает, а кирпичный заводик нам бы не помешал. Вот, хожу, отбираю кандидатур. Может, мне тебя еще раз шугануть? Поднатужишься, да и выдашь, а?

— Вот тебе поржать, а у меня дело к тебе.

— Опять?

— Ну хватит, я серьезно. Пока мысль не потерял.

Улыбающийся Степаныч набрал было воздуха для следующей подначки, но притормозил, поиграл задумчиво губами  и принял решение.

— Ну? И ты это, повежливее. А то совсем нюх потерял — это что за обращение к старшим по званию? Ишь ты: «Чё орать?» Нюх-то легко поправляется. Будешь у меня потом ходить на полусогнутых, приседать и говорить «Ку-у-у».

— Офигеть… И «Кин-дза-дза» у вас была? Ладно, неважно сейчас. Я, кажется, понял, почему они нападают. Ну не точно-точно понял. Предположил, но это очень похоже на правду.

— Ну и почему?

— Это воро́ны. Они умные. И на людей похожи — даже умеют злость срывать на том, кто подвернулся. Могут организоваваться и мстить. Развлекаться любят…

— И?

— Они неудачно мутировали по части тела, с точки зрения эволюции. Слишком  большие для мира, в котором больше нет огромных свалок, где можно вообще не летать и целыми днями жрать от пуза. Сначала-то трупов хватало, а теперь закусочные на каждом шагу кончились. Они уже должны были начать вымирать…

— Ты сам-то понимаешь, что сейчас буровишь?

— А, блин… Для того, чтобы это всё звучало стройно, мне нужно подумать еще.

— Ну вот когда подумаешь, тогда и приходи. Побалакаем, — Степаныч выразительно шлепнул тыльной стороной ладони по шее, развернулся и зашагал к женщинам, выстроившимся у ряда корыт. Они сноровисто отмывали безоары, выпотрошенные из зобов тварей, в нескольких водах, передавая по цепочке, в конце которой камни падали в корзину уже чистыми.

***

Подумать долго не удалось. Только начал выписывать в два столбика известные факты о нормальном воронье и местном, прискакала Маруся.

— Дядь-Сань, пойдем гулять.

— Заяц, темнеть скоро начнет.

— А мы быстренько. И не скоро еще. И я же хорошо вижу в темноте, ты не бойся.

— А нам с тобой дед рисовать разрешил. Может, пойдем лучше к маме Вере за бумагой и карандашами? — попробовал увильнуть от поздней прогулки мужчина.

— Потом. Верка сейчас занята. И я уже стащила на кухне гостинец.

— Для кого?

— Ну-у-у дядь-Сань… Секрет же, помнишь? — девочка старательно подмигнула черным глазом и хихикнула.

— Эх ты, секретница моя, — потрепал по солнечной головёнке и сунул в карман записную книжку, — Пойдём. Только если меня кто-нибудь слопает в темноте, учиться рисовать тебе будет не с кем.

— Не слопает, не слопает, — мягко запрыгала на носочках девчушка, — птицы улетели, а без них в лесу совсем тихо.

В лесу, и правда, было тихо и спокойно. Немного не хватало птичьего щебета и залихватских посвистов, но их заменяло тихое попискивание и шуршание маленьких лапок. Мыши и крысы привыкли обходиться без людей, которые стали слишком ненадежными кормильцами. Более того: человек выживающий стал опасным хищником.

Без питьевой воды, работающей канализации, заполненные трупами людей, погибших в автомобильных авариях и драках за продукты и лекарства, города приступами изрыгали толпы беженцев. Потерявшие человеческий облик, двуногие хищники убивали собратьев ради бутылки воды или пачки печенья. Хищники со связями и возможностями вывозили фурами продукты в элитные поселки, автобусами — профессионалов с оружием, для охраны своих крепостей.

Слабым не хватило бы ресурсов, чтобы хоть попробовать добраться до обитаемой сельской местности, даже если бы в этом был смысл. Там тоже не ждали чужаков с голодными глазами. И слабые уходили в лес, в надежде выжить на охоте и собирательстве, занимали разграбленные дачи, до которых хватило сил дойти пешком. Маленький грызун больше не вызывал испуганного визга. Бродячая кошка или собака не были возможностью продемонстрировать свою доброту без обязательств, всего лишь ценой пары сосисок или миски с объедками на асфальте. Это была еда…

А потом выживших начал догонять невидимый убийца — радиация. Скорее всего — сотни действующих реакторов по всему миру расплавились, когда электрическая чума убила основные и резервные источники питания для насосов. Кому еще можно побарахтаться, а чья гонка уже закончилась, решали расстояние от обителей мирного атома и роза ветров.

Вершина эволюции сожрала себя сама. Эгоизм и нежелание ждать, пока профессионалы найдут причину проблемы и ее решение; утраченное умение объединяться и делиться унесли жизней больше, чем самый большой страх человечества — ядерная война…

— Вот он! — нерадостные размышления прервал радостный писк и мужчина поднял голову.

Маруся уже бросилась к черному зверю, плюхнулась перед ним на колени, обняла за шею и прижалась головенкой к лохматой шерсти.

— Дядь-Сань, ты знаешь, какой он умный? Он всё-всё понимает и слушается, только говорить не умеет. Нет, правда! Не веришь? Смотри! — Маруся уставилась на пса немигающим взглядом и зверь наклонил голову, словно прислушиваясь. Потом поднялся на задние лапы, немного неуклюже переступая, сделал два полных оборота, слабо помахивая хвостом и сел.

— Вот видишь, — торжествующе проговорила девочка, — я просто подумала, что ты хороший и будешь рад, если он станцует для тебя. Черныш умеет читать мои мысли.

— Эмм.. видишь ли, котенок… Ты — не совсем обычная девочка и, возможно, это не собака читает мысли и слушается, а ты ей управляешь. Мной же ты крутишь, как хочешь, разве нет?

Маруся состроила озадаченную гримаску и задумалась.

— А давай ты его попробуешь о чём-то попросить! Ты же не умеешь управлять.

— Хм… Ну давай. Только я тебе не скажу, о чем буду просить, идёт?

— Давай, давай! — рыжие лапки беззвучно похлопали и прижались к груди.

Черныш, принеси мне палку, пожалуйста.

Пёс озадаченно поднял одно ухо, потом другое, тихонько подвизгнул и не двинулся с места.

— Нет, малышка, у меня не работает.

— Он просто тебя не понял. Ты неправильно просишь.

— Откуда ты знаешь, что неправильно?

— Ну он же не понял! — голосок обиженно дрогнул.

— Манюня…

— Ты неправильно просишь!

— Солнышко, он просто полюбил тебя, запомнил, что тебе нравится, когда он так делает. Вот и повторяет, чтобы порадовать.

— Да не же, нет! ТЫ неправильно просишь. Мне он приносил конфеты, которые деда мне давал раньше, когда я была маленькой. И мячик. Как ты попросил?

— Ну-у… Я мысленно сказал: «Черныш, принеси мне палку, пожалуйста»… Подожди… Ты сказала: конфеты?!

— Ну вот, — рассмеялась Маруся, — я же говорю — ты неправильно попросил. Надо было…

— Подожди немного, я за тобой не успеваю. Черныш приносил тебе КОНФЕТЫ?

— Ой, ну какой ты! Да, конфеты. Такие вкусные разноцветные сосульки, в красивых бумажках. Целый пакетик.

— Откуда?

— Из другого мира.

Саня уставился на ребенка. Маруся закатила глаза и глубоко вздохнула.

— Дядь-Сань, давай он потом принесет конфеты или еще что-нибудь, чтобы ты поверил. Это долго ждать, деда заругается, если мы гулять сильно долго будем. Сейчас попробуй попросить еще раз. Только не словами, а картинкой. Ну что ты так смотришь? Подумай, как будто ты смотришь на палку. Представь себе палку.

— Нет, подожди. Давай мы соберем несколько предметов и я попробую представить картинкой, что мне из этого нужно.

Малышка пожала плечами и пошла, крутя головой и поглядывая под ноги. Пес увязался за ней. Через пару минут Маруся разложила на земле прошлогоднюю шишку, три ветки и древесный гриб.

В это было сложно поверить, но пес тронул лапой задуманное восемь раз из восьми попыток. Маруська чмокнула собаку между ушей, выложила в траву угощение, помахала ручкой на прощание и взяла друга за палец.

— Всё, пойдем.

Александр послушно пошел в сторону дома. Сделав несколько шагов, он обернулся. Пес поднял голову от еды и слабо вильнул хвостом.

— С ума сойти…

— Ты только не проболтайся. А то деда велит его поймать и закроет у себя, и я больше не  смогу с ним играть.

— Почему закроет? — машинально спросил Саня.

— Ну он же забрал у меня Рыжика и больше даже не показывает. А Рыжик тоже умный и приносил мне разное. Только это очень большой секрет.

Алиса в Стране Чудес, блин…

— Через норку?

— Ну да. Люди не могут проходить через норки, это только дикие звери умеют. Они всё время гуляют в разные миры. Туда, сюда, туда, сюда.

Какая жизнь, такие и сказки. Бедные дети…

— Давай добавим шаг, а то влетит нам от деда.

***

На Заимке никто даже не заметил, что приятели где-то бродили. У Степаныча был гость, видимо — важный. Ради обычных торговцев хозяин самогон не достает, да и в дом приглашает их редко, а сегодня на столике между собеседниками отражала пузатыми боками пламя бутылка.

Маруська остановилась, заговорщицки приложила пальчик ко рту и встала на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит в освещенной камином комнате. Саня подавил нетерпеливый вздох и тоже рассеянно попялился в окно. После всех впечатлений этого дня и прохладного вечера хотелось побыстрее шлёпнуться спать.

Хозяин что-то говорил, гость, профиль которого дробился ажуром тюля, внимательно слушал, наклонив голову и часто согласно кивая. Что-то это смутно напоминало. Фильм какой-нибудь, наверное.

Саня зевнул, тронул за плечо маленькую подружку и выразительно махнул головой на верхние окна. Хозяйский дом засыпал, в остальных уже вообще не было ни одного светящегося окна. Поселение жило по деревенским ритмам: темнеет — пора спать, нечего жечь зазря свет.

— Я еще бегать за тобой должна?

Дорогу к лестнице закрывала собой Верка, воткнувшая крепко сжатые кулаки в тощие бедра и вызывающе вздернувшая подбородок.

… А если у меня руки в боки уперты, то мне по херу, на каком ухе у тебя тюбетейка…

— Бумага нужна еще? Или у тебя новые забавы появились? — процедила женщина, умудряясь смотреть снизу вверх на Саню, который был выше ее на голову.

— Нужна, конечно, нужна. Я, как раз, шел к тебе. А ластик нашелся?

— Да.

Сказала, как плюнула. Чё ж ты так бесишься на меня всё время? Ревнушь Маруську? Так сама ее к себе близко не подпускаешь…

— Вер, я поговорить с тобой хотел…

Каменная спина впереди даже не дрогнула. Ноги падали на каждую ступень решительно, будто давя на ней невидимых тараканов. Спускающаяся по лестнице миниатюрная фигура стала сверху казаться совсем детской.

— Ве-ра. Вер…

Маленькая, крепкая ладошка зло толкнула свою дверь, женщина промаршировала до консоли, схватила с нее пачку бумаги и начала ловить пару карандашей, никак не дававшихся в дрожащие от бешенства пальцы.

— Так... Хватит, нужно поговорить, — Саня решительно шагнул в комнату, не ожидая приглашения, положил руку на плечо маленькой злюки.

— Ты чего на меня шипишь? Сказать, что не так, можешь попробовать? Вот прямо ротом, из головы, а? Я не экстрасенс гребаный, чтобы угадывать. Что не нравится? Просто: возьми и скажи.

Верка резко обернулась и уставилась злобным взглядом ему в глаза.

— Что не так? Да всё просто отлично у меня!

— Да ты скоро ядом в меня плеваться начнешь. Вер, ну серьезно: я не хочу ругаться. Ты сердишься, что Маруська возле меня крутится?

— Да кто ты такой, чтобы я на тебя сердилась?! Дрессированный котик папаши! Почему хозяин до сих пор тебе не надел ошейник от блох, а? Не боится за любимую внучку? — лицо женщины пошло яркими пятнами.

— Вера, мать твою… Услышь меня. Я. Не. Хочу. Занять. Твое. Место. В жизни твоего ребенка.

— Господи, ну ты и тупой! Это. Больше. Не. Мой. Ребенок. Вообще, представляешь?! Это игрушка, вещь моего героического папеньки. Дорогой проект. Вложение капитала.

Саня опешил и недоверчиво сдвинул брови. Миниатюрную женщину била крупная дрожь, губы плясали, пытаясь сложиться в ироничную улыбку. Из тоненькой стопки бумаги, прижатой к груди, как живые, выползали и планировали на пол белые листы.

— Верочка, пожалуйста, успокойся. Да, я тупой. Но я не враг. Объясни мне. Просто объясни, понятно, для тупеньких. Ну, пожалуйста. Дай сюда эту чертову бумагу. Вот, пусть полежит пока. А ты мне всё расскажешь, тихонько, спокойно…

Осторожно, как к мыльному пузырю, мужчина прикоснулся ладонями к хрупким плечам. И Вера начала оседать на пол с тихим, утробным воем.

— Ладно, ладно, хорошо. Давай вместе посидим на полу. Осторожно. Вот так. Тише, тише, девочка. Поплачь, если очень надо. Сейчас я только закрою дверь, чтобы никто не пришел… Вот, теперь можно плакать и жаловаться друг другу на жизнь-жестянку. Хочешь, я начну первым? Или сначала ты?

Растрепанная голова отрицательно мотнулась и плотнее прижалась к его плечу.

— Ну хорошо, давай начнем с меня… У меня дома остался сынишка. Славный, смешной. Серьезный маленький котенок … Я очень по нему скучаю. Но у меня нет никакой надежды увидеть его снова. И его маму — тоже… Каждую вечер, ложась спать, я надеюсь увидеть их, хоть во сне, но они давно не приходят. Я не знаю — почему. Как ты думаешь? Может, они меня больше не ждут?

Голос дрогнул и Саня немного помолчал, справляясь со спазмом в горле. И снова начал чуть заметно раскачиваться, легко похлопывая пальцами по дрожащей худенькой спине, в такт каждому своему слову, будто укачивая грудного ребенка.

— Ты думаешь — мне всё равно, раз я не кричу и не плачу? Не-ет, солнце. Это просто потому, что «мальчики не плачут». Херушки. Плачут, еще как. Только внутри, а это намного больнее. От накопившихся внутри слёз мы бываем редкостными мудаками снаружи…

Вера отняла голову от уже влажной ветровки, судорожно хлюпнула носом и подняла красное, распухшее лицо. Заглядывала в глаза снизу вверх, точно так же, как недавно её дочка, пытаясь определить — не выдаст ли друг ее самый секретный секрет.

Мужчина грустно улыбнулся и пригладил ладонью ее взъерошенные русые волосы.

— Дать носовой платок?

— Не… Не надо, у меня есть, — Вера неуклюже поднялась с пола, нетвердо ступая, добралась до комода. Нырнула рукой в ящик, вытащила огромный клетчатый платок и шумно, не стесняясь, высморкалась. Еще раз испытующе посмотрела на собеседника, дернула подбородком, решительно подошла к нему и опустилась на пол. Глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду...

— Ты много видел на Заимке детей-мутантов? Ну вот — чтобы явно было видно? Нет их. Ни двухголовых, ни с хвостами, — она горько усмехнулась, — ни с усами. Да, мы все хорошо прятались и мы жрём чертову Специю, как не в себя. И живем не в жопе мира, а у Христа за пазухой. Ты же тоже из Сибири, у вас так говорили бабки с дедами?

— Говорили-говорили, и не только старики.

— Ну так вот — нам тут достались сравнительно смешные дозы, спасибо правильному ветру и дождям. Кроме Оврага, тут и нет уже по-настоящему грязных мест. Мы давно могли начать объединяться с соседями. Строить новые города. Жить. Как люди, а не как крысы. Или муравьи, у которых все роли расписаны навсегда. Если ты солдат, то только солдат. И всем насрать, что ты хочешь делать в этой жизни, на самом деле. Да ты и не знаешь, чего хочешь…

Верка поджала губы, покачала головой.

— Уже могли жить. Но нет. Каждый прыщ на жопе, который подсуетился и подгрёб под себя ресурсов больше, чем смог бы схавать за всю жизнь, возомнил себя хозяином, лучшим. Да, пока только маленького кусочка земли и маленькой кучки людей. Но у Хозяев большие амбиции. Каждый из этих гребаных князьков надеется победить в крысиных бегах и стать Президентом новой цивилизации…  Уррроды!

Тяжело дыша, девушка стукнула кулачком по полу.

— Папенька мой такой же, как все они. Долбаная личинка Президента планеты Чернобыль. Он у нас великий селекционер, если ты не знал. Выводит чистую расу. Как демонстрацию того, как мудро и дальновидно он умеет управлять. И, на всякий случай — новую расу сверхлюдей. Гонка у князьков такая: кто урвет кусок побольше, у кого люди самые здоровые и довольные будут на финише… Нашему уроду повезло — доступ к ресурсам других миров отхватил, вышел в одну восьмую финала. Везунчик, да и только. Всё, понимаешь, всё работает на него…

Плечи Веры бессильно опустились, она подняла потухшие глаза.

— Маруся — не человек и не мутант, Саня. Она — сложный, генетически модифицированный организм. Достижение подпольной науки… Конкурентное преимущество в гонке за властью.

Господи… Какой бред. Может, она просто больна?

— Не веришь… Ну и не верь. Ты молодой, еще можешь увидеть Великий Финиш. Просто ради своей шкуры: не доверяй полностью здесь никому. Больше смотри и слушай, меньше болтай. И не надейся, что Маруська долго останется милым, пушистым малышом, только чуть отстающим в развитии от других детей. Она не ребенок, а детеныш разумного зверя. Забирай свои бумажки и вали отсюда.

— Вер, ты не переживай: я никому не расскажу…

— Да иди ты уже!

***

Вот это не фигово я просто пришёл домой и лег спать… Бедная девчонка. Ей было бы лучше просто родиться в новом мире, чтобы не с чем было сравнивать.

Всё, спать, иначе голова лопнет.

Чёрт, уснешь тут… Ладно, тогда лучше подумать о воронах… Они умные и организованные.

Никто из местных животных не додумался таскать в зобу безоары из шерсти и тех же древесных грибов, что и выращиваемые на Специю, которые они добывают из желудков своих жертв. Даже люди до этого не додумались сами, а подсмотрели у птеродактилей. Возможно, скоро можно будет есть мясо домашних животных и птиц без опостылевшей Специи…

Нет, почти наверняка — они сознательно организуют Волны накануне сезона размножения и поставив на крыло потомство. Они тренируются и сами подталкивают свою эволюцию в нужном направлении. В Волнах погибают те, кто хуже приспособлен к новым условиям жизни. И к противостоянию с человеком…

***

Солнечный, теплый день для нормальных людей и утро — для Сани. Он смотрел с третьего этажа на родную Богданку. Яркие, чистенькие, еще непокрытые летней пылью липы, уютные дворики за решетчатыми заборами, с покрашенными в цвет домов кирпичными столбами. Тут даже не чувствуется, что где-то вокруг ворочается и растёт шумный, пыльный, беспокойный миллионник. Немодный район, на ценителя, но они с Маришкой ни за что не перебрались бы отсюда, даже поближе к метро.

Так здорово было посидеть на широком подоконнике с кружкой кофе, трогая босыми ступнями нагретую краску шоколадного цвета, выветрить из головы остатки дурацкого сна. Явно пересидел он ночью за ноутом, торопясь добить новую чернобыльскую байку. Надо же, такой закрученный сон…

Не сказать, чтобы уж кошмар-кошмар, но было довольно забористо. Червоточины, ведущие из реальной чернобыльской зоны отчуждения в параллельные миры; двойник Земли, только в недалеком будущем, выживающей после странной планетарной катастрофы; рыжая девочка-кошка, которую он, Саня, учит рисовать; черный пёс, таскающий этой девочке разноцветные карамельки из чужих миров (может быть — даже с Земли)… А может — рискнуть и написать художественную книгу, порадовать скептиков, которые и так его подозревают в том, что блог — всего лишь подготовительная работа к фантастическому роману о попаданцах? Неплохое название, кажется: «Планета Чернобыль»…

Под окном радостно гомонят воробьи и синицы. На крыше соседнего дома развлекается серая городская ворона — катается на пластиковом лоточке. Иногда успевает подхватить лоток клювом на самом краю крыши, иногда — нет, ловит уже где-то внизу, но раз за разом взлетает с ним на то же место. Встает лапами на подложку, придерживая ее длинным клювом, как скейтбордист — доску, отталкивается лапой и съезжает вниз.

Эх, им бы рампу построить — вот было бы веселья, наверное…

Как будто услышав его мысли, ворона отменила очередной старт. Прижала лапой лоток, освободила клюв и, кажется, начала внимательно всматриваться в человека, сидящего на подоконнике. Санька приветливо помахал ей рукой и отхлебнул новый глоток ароматного напитка. Ворона качнула головой, подхватила кусок пластика и перелетела на дерево прямо под Санькиным окном.

Деловито пристроила свою импровизированную ледянку между веток, проверила — крепко ли держится инвентарь. Перебрала лапами на ветке, раскинула крылья и поклонилась.

— Не-не-не, ты классная, но на кофе я тебя не приглашу, — рассмеялся парень и отсалютовал птице кружкой, — твое здоровье.

Ворона согласно кивнула, открыла клюв и испустила короткий рёв, от которого у Саньки шевельнулись волосы на затылке. Тут же замолкла, будто смутившись, откашлянула большой кровавый сгусток и вежливо каркнула уже нормальным голосом, приятельски подмигнув человеку.

— Мать моя, женщина… Маришка! Марин, иди скорее сюда!

— Сань, я занята. Если нужно — подойди сам.

— Да блин, — рванулся он в кухню, — к окну, подойди скорее к окну! Там какая-то хрень с вороной.

— Я не могу, — спокойно, неторопливо ответила Марина, не поднимая головы от своей работы.

— Ну серьезно, посмотри в окно, пока она не улетела. Что такое там у тебя, что нельзя сделать на две минуты позже?

Продолжение следует...

Слишком много зеленого. Невысокая, но какая-то откормленная трава, огромные подушки мха, лениво вползающие с земли на почти черные стволы деревьев. И сами деревья — чем-то неправильные, намертво вцепившиеся в крутой склон, закрывшие небо разлапистыми кронами.

Что-то было не так. Что-то сильно было не так. Но хоть стали объяснимы последние впечатления перед отключкой. Катился Санек колбаской по крутому склону, брякаясь тушкой о стволы и выпирающие из земли корни. Хмыкнул, машинально потер ноющие ребра и обернулся на рыжее пятно, мелькнувшее на периферии зрения.

Кот! Рыжий, упитанный и чистенький, жалобно мяукающий кот, за которым он (дебил) полез в колодец… А как, вообще, можно было попасть из подвала с неглубоким колодцем, в который Санька даже не влезал, а только свесился, пытаясь схватить за шкирку надрывающего глотку зверька, сюда, на склон какого-то тропического оврага? А может — не было подвала? Тогда и кота не было. И рыжее в зелени померещилось. Запросто! Башкой-то не раз стукнулся, пока наматывал обороты вниз.

Почти повеселев, Саня начал подниматься по склону. Только веселье быстро кончилось. В любой другой точке земного шара можно было бы списать проступающий металлический привкус во рту на травму при падении. Может — язык прикусил или губу с изнанки о зубы рассек, да мозги встряхнул, вот и кажется привкус крови слишком «железным».

В любой точке, но не здесь. Судорожно полез за дозиметром и замер. Прибора не было. Похлопал по карманам и груди — куча мелочей была на месте, исчезли (кроме первой пропажи) только телефон и индивидуальный дозиметр-накопитель, вместе с прочным ремешком на шею. Зато обнаружились на ветровке несколько прилипших рыжих шерстинок.

Так… Без паники.

Кот точно был. Значит: есть надежда, что мозги встряхнуло, но не смешало.

Мог потерять технику на местном аттракционе свободного качения? Мог.

Сразу три вещи, необходимые в зоне? Нуууу… теоретически — да. Надо определить по смятой траве, где именно колбасился и пройти по этому пути, внимательно глядя под ноги. Яркие корпуса и чехлы невозможно не заметить на фоне изумрудного изобилия.

Мать твою…

Саня был уверен — подъем он начал точно по собственному следу, заметно промятому в буйной растительности. Но его больше не было. Короткой остановки с проверкой карманов, рассматриванием кошачьей шерсти на одежде и попытки успокоить тревожный звоночек в голове, хватило травам и мхам, чтобы принять первозданный вид. Последние примятые травинки выпрямлялись на глазах. Не поверив, наступил на кустик травы всем весом и даже крутанулся на месте. Убрал ногу и следил, как быстро восстанавливается, подрагивая и раскачиваясь каждой травинкой, упрямый зеленый чуб.

Ноги мои, ноги, несите мою жопу! Хрен знает, что тут могли захоронить…

На самой окраине Припяти? А чё бы и нет? Вдруг не зря маршруты официальных экскурсий обходят это место?

А мы, придурки, радуемся, что тут меньше шансов засветиться перед законными экскурсоводами, радостно сдающими нелегалов, отъедающих чужой кусок.

Прихлопнул, высунувшуюся было, мыслишку, что даже в самых грязных местах зоны не видел никто и не рассказывал о такой несгибаемой муравушке. Гигантские сомы, двухголовые телята, собаки-мутанты  — это запросто. Святое дело — потрепать языком, отсиживаясь в заброшенной квартире в самый разгар официальных экскурсий. Недалекие новички иногда пытались даже потравить байки про аномалии, якобы виденные своими глазами. Детский сад, штаны на лямках.

Неосознанно задерживая дыхание, чтобы не вдохнуть какой-нибудь дряни и пытаясь сообразить, какую дозу нужно схватить за такое короткое время, чтобы почувствовать металл во рту, Саня вынырнул на края оврага. Хотя… сколько времени он провалялся на дне оврага — неизвестно.

Главное теперь было — не выйти прямо под нос патрулю, с такой-то удачей.

Первый шаг по горизонтальной поверхности. Уперся руками в колени, с силой выдыхая нездоровый воздух оврага. Ноги едва заметно потряхивало, мысли метались, обгоняя и подрезая друг друга. Бегом нужно возвращаться к своим и рвать когти в сторону дома. Доигрался в сталкерскую романтику, бар-р-ран. И ведь не слишком ему хотелось в этот раз ехать по привычному маршруту. Уже на пороге квартиры показалась вся эта возня с нелегальными сталками детской игрой. Еще вспомнилось, что тридцатник на носу, сын-школьник, пора уже и взрослеть. Чуйка это была, точно — чуйка. Хорошая мысля приходит опосля.

С силой потер голову, словно выметая бесполезные теперь сожаления, стряхивая их с короткого ежика волос, и выпрямился. Взгляд заметался между деревьями. Города-призрака не было. Если ощущения не подводили, то он обязан был увидеть хоть что-то, но не видел. Понимая глупость действия, оглянулся на овраг, тайно надеясь, что на той стороне провала увидит шестнарь Фудзияму…

Ничего. Только лес. Сзади лес и впереди — лес, без намека на искусственные насаждения. Окутанные снизу подушками мха, мощные стволы сосен слева и прямо, справа — быстрый переход в березняк, с колышущимся почти в метре над землей ажурным покрывалом из листьев папоротника-орляка… Стоп! Вот что неправильно! Нехарактерная для Припяти растительность. В родной Сибири такое увидеть (ну кроме настолько жирующего мха) — как два пальца об асфальт. Но на югах даже силуэты деревьев другие. Да и город, хоть заброшенный, но город же, не тайга.

В голове глухо и монотонно шумело, ныло в брюхе. Да где он, мать твою за ногу и об пол?!

— Кхм… Не пугайся, браток, свои, — нарушил молчание леса нарочитый басок.

Александр резко обернулся уже на покашливание и таращился теперь на тощего парнишку, поднявшего в успокаивающем жесте открытые ладони с растопыренными пальцами. Как он подошел так тихо, что ни одна ветка под ногами не хрустнула? Пофиг! И посрать теперь уже на патрули. Хотя на патрульного парень совсем не походил: слишком молодой, мальчишка практически, гражданская одежда, на плечах лямки рюкзака… Такой же нелегал. Только не такой баран, как Санька, умудрившийся пролюбить почти всю снарягу.

— Иди сюда, — уверенным жестом поманил парнишка. Внутри вздулось пузырем и булькнуло: «Трусцой мне к тебе нестись или сразу на четырех костях?» Булькнуло и заткнулось. Не до нежностей, при нашей бедности. Но двигаться к мелкому начал не торопясь, вразвалку. Не хватало еще рысцой кинуться к самоуверенному пацану. Серые глаза пришлого сощурились, скулы закаменели, но улыбку он удержал. Санька еще чуть замедлился, лихорадочно соображая — не стоит ли ему удирать.

Нелегал нетерпеливо шагнул навстречу, с протянутой для рукопожатия рукой и вдруг, в каком-то непрерывном, почти танцевальном, движении, схватил Саньку за плечо, рванул себе за спину, выхватил левой рукой от бедра что-то и выстрелил в крону дерева на краю оврага. Резанул по ушам полувизг-полурёв, шумно ломая ветки, рухнула в траву тяжелая туша.

Вот теперь лицо мелкого расслабилось, он подмигнул и выдал лыбу еще шире.

— Дубль два, — протянул он правую руку Саньке, всё еще сидевшему на земле, — пошли, посмотришь и уяснишь, что если тебе что-то говорят, нужно сначала делать, а потом думать. Саня встал, уважительно покосившись на парнишку, встретил ладонью небольшую, но твердую руку. Лет пятнадцать ведь, от силы — шестнадцать…

— Саня…

— Василёк, — весело отозвался молодой и первым шагнул к туше. Обрез из левой руки скользнул в кустарную кобуру на поясе, правая в это же время раскрыла кнопочный складень. Когда Саня осторожно подошел к твари, прикрывая нос рукавом ветровки от едкого душка, парнишка уже ловко вскрыл зоб, уверенно пошуровал там рукой и вытащил комок, облепленный густой слизью. Сунул находку в пластиковый контейнер, уронил добычу в карман, сделал пару широких шагов в сторону.

Санька же заворожено следил глазами, слезящимися от всё уплотняющегося смрада, как трава в радиусе полуметра от крылатой туши задрожала и потянулась всеми травинками к падали.

Назвать дохлую скотину птицей мозг отказывался, она была бесконечно далека от самых привычных голубей, дроздов и даже коршунов. В полете размах крыльев, сейчас безвольно раскинутых по земле, составил бы верные метра четыре, как не больше.

Самолёт, ёптыть… Не запоминай, а то сдохнешь от страха, когда приснится.

— Сваливаем, — донеслось сбоку.

— Ч-что это?

— Ты на ходу потрындеть не сможешь, что ли? Птеродактилями мы их называем. Кто это, на самом деле — хер знает.

***

Маленькие теплые ладошки закрыли глаза. Ухо защекотало дыхание и упругий волос.

Молодой мужчина наощупь вложил огрызок карандаша между листов в клеточку, закрыл записную книжку, сунул ее в карман, застегнул молнию. И только тогда начал ощупывать пальчики, прижавшиеся к векам.

— Та-а-ак, — протянул нарочито озадаченно, — кто же это может быть? Что-то никак не соображу…

Сопение возле уха стало прерывистым от сдерживаемого смеха.

— Кто тут? Подскажите, пожалуйста.

Ладошки на глазах слегка заелозили. Александр знал — их хозяйка за спиной крепко сжала губы и отрицательно трясла головой.

— Палыч? — тряска усилилась.

— Василёк? Миха? Егор? … Неужели Степаныч?

За спиной даже подхрюкнули тихонечко, от спрятанного смеха и удовольствия.

— Всё, сдаюсь. Не могу угадать.

Одним движением выпрыгнуло из-за спины и свернулось в уютный клубочек на его коленях маленькое тельце. С тихим смехом малышка задрала счастливую мордашку.

— Дядь-Сань, ты почему никогда не угадываешь, что это я? Даже деду вспомнил, а меня — нет.

Мужчина театрально хлопнул себя по лбу и рассмеялся.

— И правда: как же я мог не угадать? Кто еще мог щекотать меня такими славными усиками?

Девочка уцепилась ручками за его ладонь, старательно распушила вибриссы и скосила на них хитрющие глаза так, что у самого края черной радужки мелькнули голубоватые белки, не видимые обычно.

— Правда, красивые? Честно-честно?

— Правда-правда и честно-честно, — мужчина сделал серьезное лицо и торжественно положил ладонь на левую сторону груди.

Маленькая кокетка совершенно счастливо вздохнула, на секунду прижалась к бело-зеленым клеткам его рубашки пушистой рыжей щечкой, еще раз вздохнула и подпрыгнула на месте, разворачиваясь из клубочка и приземляясь на ножки. Александр охнул. Девица, по его понятиям, была мелковата для подбирающихся восьми лет, но это уже не был тот почти невесомый котенок, с которым он познакомился два с половиной года назад.

— Дядь-Сань, а ты мне дашь один листочек из своей книжки? — Маруся сложила солнечно-рыжие лапки в умоляющем жесте, слегка наклонила головку и широко распахнула бездонные глазищи. Саня обезоружено фыркнул. Кот из Шрэка нервно курит рядом с внучкой хозяина Заимки.

— Дам, котенок, куда я денусь… Только помни, пожалуйста: мы с тобой очень бережно относимся к бумаге и расходуем ее экономно.

— Помню-помню-помню, — затрясла головой девочка, — я буду рисовать во-о-от такие малюсенькие картинки, — она поднесла к глазам Александра плотно сжатые указательный и большой пальчики и аккуратно раздвинула их на пару миллиметров.

— По рукам, — подставил ладонь мужчина.

Малявка крутанулась, спрыгнула с его колен, хлопнула обеими лапками по ладони взрослого друга и замерла. Похоже: пришла в рыжую головёнку очередная блестящая идея.

Девочка украдкой осмотрелась по сторонам, прижала бархатные ушки и прошептала, шагая пальчиками в такт каждому слову по клеткам на его груди: — Ты же умеешь хранить секреты, дядь-Сань? Только это самый страшный секрет и мне никому-никому нельзя о нем говорить…  

Блестящие глазищи испытующе вглядывались в глаза взрослого. Маленькая мордочка с опустившимися вибриссами даже осунулась. Сердце Александра дернулось и заныло. Никто из местной ребятни так не напоминал ему о сыне, как Маруська. Даже его биологические дети не вызывали отцовского инстинкта. Да и какой он им отец? Так, подневольный донор генного материала.

Каждый царёк этого мира старался обеспечить своему поселению не просто генное разнообразие, а «чистый», не пропитанный радиацией материал. Они научились жить в природе, где фоновые значения были в десятки раз выше старых норм, но подстраховывались везде, где только можно. Специя из выращенных в бункерах древесных грибов, которую щедро добавляли во всю еду, спасала от новых последствий облучения здесь и сейчас, загоняла в глубокую ремиссию многочисленные онкологические заболевания, навалившиеся на людей в первые пару лет после пришествия Большого Песца… Но не ремонтировала уже случившихся мутаций.

Когда были обнаружены первые стабильные червоточины, на них быстро наложили лапу ближайшие поселения. Теперь попаданцы из чистых миров не пропадали бесследно в лесах, напичканных аномалиями, как свиной окорок чесноком. Зоны вокруг устья каждой червоточины охранялись, аномалии выискивались и регулярно разряжались, дикие мутанты уничтожались. Не хватало только ковровой дорожки и оркестра…

— Дядь-Сань…

Дрожащий, жалобный голосок прервал невеселые размышления. Мужчина вздохнул, торопливо и серьезно прошептал: — Конечно, малышка, я никому не расскажу о твоем секрете.

Девочка облегченно вздохнула, нежно погладила лапкой по двухдневной щетине и заговорщицки процедила сквозь острые зубки: — Я тебя кое с кем познакомлю, ты обалдеешь!

Александр проводил глазами девчушку, улепетывающую по своим детским делам и потянулся к карману с записной книжкой. Теперь, когда приходилось делиться с Манюней драгоценными листками, заметки стоило делать еще более краткими.

Если попросить у Степаныча тетради, он даст, разумеется. Школы, в привычном понимании, тут нет, никому не сдались те тетрадки. Но потребует объяснений и станет контролировать записи. Старый упертый дурень даже родной внучке не выдает бумагу и карандаши. Посмотрел на ее первые художества, поджал губы и рубанул, как отрезал:

— Если рисовать или еще чего художничать, так чтоб… гениально. А бездарные мазилы мне тут не нужны. Закончился век брехунов-самохвалов.

Тогда удивился его вердикту только Саня, еще не освоивший новой морали этого мира. Как же так: взрослый человек не понимает, что с первого раза даже у гениев, наверняка, не получалось идеально. Взрослые главу молчаливо поддержали, равнодушно отстраняя от себя безутешно рыдающего пятилетнего рыжика. Новичок психанул, подхватил ребенка на руки и забормотал ей на ухо какую-то чепуху, про то, что ему очень-очень нужна ее помощь…

Так и началась их дружба, щедро приправленная взаимным сочувствием. Маруська трогательно жалела доброго, но грустного дядю из другого мира, а он жалел девочку-мутантку, уже заметно отстающую в психическом развитии от своих земных сверстниц и лишенную нормального, беззаботного детства. Как любой ребенок, она гордилась, что взрослые принимают ее помощь… Но искать аномалии и выслеживать диких мутантов — это же не помочь маме посуду помыть.

***

— Степаныч?

— Оу?

— Вопрос у меня к тебе.

Хозяин Заимки остановился, привычно окинул коротким взглядом свои владения и шагнул к бревну, служившему скамьей. Усаживался он всегда основательно, солидно, упираясь ладонями в бедра. И так высокий и кабанистый, в этой своей привычной позе он казался совсем огромным. И опасным.

Никто пришлым не рассказывал, куда пропали подельники Степаныча, с которыми он обносил магазины и аптеки, набивая закрома своего будущего царства, когда всё только начиналось… Так никто, глядя на хозяина, и не горел желанием узнать. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Ну, давай. Жги…

Александр чуть замялся, пытаясь убедиться, что подгадал под хорошее настроение.

— Я, конечно, учитель невеликий… Но жена у меня — хороший художник и давала частные уроки на дому, я и понахватался. Не Репин, но могу чуть получше, чем палка-палка-огуречик…

— Не мямли, режь правду-матку, — голос Степаныча сочно гудел, значит, настроение точно хорошее.

— Давай мы с Марусей будем заниматься рисованием. И ей не помешает развивать мелкую моторику, и я не буду чувствовать себя нахлебником.

В воздухе повисла вязкая пауза. Степаныч сопел, набычившись и сверля собеседника тяжелым взглядом.

— Ну и зачем ей эта мелкая моторика, по-твоему? Вот здесь, — он широко развел руками и картинно всмотрелся в нескольких направлениях, — для чего она тут?

— Эмм… ну… это развивает мозг. Память, наблюдательность, пространственное и абстрактное мышление… «Ум ребенка находится на кончиках пальцев», так говорил…

Резким шлепком по бревну Степаныч прервал уже не слишком уверенно звучавшую фразу.

— Сынок… Ты сейчас мне намекаешь, что моя внучка недоразвита мозгами? — вкрадчивый голос уже сочился угрозой, как тихое ворчание бойцового пса.

— Нет-нет, конечно!

— Ладно, не ссы, — Степаныч довольно расхохотался и хлопнул ладонью по спине незадачливого педагога и переговорщика. — Месяц вам дам на обучение. Что там вам нужно? Бумагу, карандаши. Что еще?

— Ластик, если это не трудно. И месяц — это слишком мало, люди учатся годами…

— Не борзей. Если у мелкой есть, — он значительно поднял вверх указательный палец, — большие способности, мы это увидим. Если нет способностей… Я тебя, прохвоста, мехом внутрь выверну, если продолжишь забивать голову девчонке художествами. Вдолби в свою бестолковку, наконец: здесь время болтунов закончилось. Все, кто не умел сделать круто, а только внушал это своему тупому стаду, здесь — пустое место. Не люди. Мелкий, копеечный товар. Рубль кучка, в кучке три штучки. Их тупое стадо тупо сдохло первым. Потому, что разучилось думать, слушая своих кумиров с раскрытыми хлеборезками. Больше некому и нечем платить болтунам. А болтуны ничего не умеют, кроме трепотни и восхваления себя. Из них получаются шикарные отмычки при разведке новых угодий, роскошные приманки для ловли мутантов. Самые успешные, по старым меркам, теперь стоят чуть подороже. Они же здоровенькие были, свеженькие, не укатанные жизнью, правильно жрали, досыта спали. Продавали лохам свою болтовню, от этого здоровье не надорвешь. Теперь их сохраняют те, кто может хорошо заплатить за новую почку или свежую печень. Справедливо, по-моему: те, кто кормился от безмозглого стада, сами стали бесправным скотом, который хозяин вправе стричь или пустить на мясо.

Степаныч перевел дух. На трезвую голову так много он говорил нечасто.

— Всё, иди. Вечером получишь всю приблуду у Верки. Если ничего не случится. И с завтрашнего дня время пойдет. Девчонку от других дел не сманиваешь, малюете тогда, когда она сама к тебе заявится.

***

Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах.

Совсем скоро ни Сане, Ни Марусе, ни Варке стало не до бумаги и карандашей. На Рыбачью Заимку пришла новая Волна. ВДНХ — «Выставка Достижений Ненародного Хозяйства», как назвал Волну Степаныч, со своей фирменной недоброй улыбкой, в их первый долгий разговор. В день, когда маленький и ловкий Василёк привел на Заимку Саньку, ошалевшего от навалившихся впечатлений. Тогда Саня со Степанычем здорово набрались местным самогоном, под который хозяин поселка мог говорить намного больше, чем обычно.

Два раза в год, в конце марта и сентября, на поселения обрушивалась массированная атака птеродактилей. Укрепленные ковчеги немногочисленных выживших, на которые рассыпалась цивилизация, были каждый сам за себя в этой странной войне. Связи с любой точкой мира больше не существовало, но новости поступали с торговыми караванами. Иногда после Волны приходили известия об очередном поселке, который не смог устоять против неласковой природы.

Причину, по которой дикари вдруг сходили с ума и пёрли дуром на людей, никто так и не выяснил. Да и зачем? В новом мире нужно было уметь драться, отстоять своё. Остальное — пустое философствование. Какая разница, для чего нужны профессиональные бойцы — защититься от зверья или людей? В конце концов: самый беспощадный хищник для человека — человек. Волны использовались поселениями для непрекращающейся полировки навыков касты бойцов. Сезонный полигон…

Эта Волна пришла на две недели раньше, чем ожидалась. Не так давно устоявшийся порядок снова покачнуло. Климат продолжал меняться, похоже. Пойдет дело такими темпами — и впрямь недалеко до апельсиновых садов в Сибири.

Что же разогревает климат? Человечество гадить в природу, мать нашу, почти перестало.

Нечем сильно гадить-то теперь. Да и некому, почти. Народу упокоила электрическая чума куда больше, чем настоящая…

Непрерывно вышагивающий по комнате мужчина раздраженно потер лоб. С мыслей сбивала непрекращающаяся какофония: рёв, визг, выстрелы, крики, удары. Поселение билось за жизнь, по клеткам сидели только коты, спецы и «чистенькие» попаданцы.  Котам не привыкать, их сроду и не выпускали. Боялись, что хвосты, породистые и не очень, но тоже домашние, посбегают сдуру в лес, да и уйдут на корм диким. Старожилы тоже уже привыкли, а вот большинство новичков еще царапало существование на правах имущества.

Чёрт, прав был Степаныч. Я — бесполезный болтун, годный только на развлечение публики, живущей в тепличных условиях. Когда брюхо полное, на голову не капает и в задницу не дует, обществу нужны развлечения. А значит — нужны такие Петрушки, как я.

Отстоять бы свое мнение о будущей профессии... Но как же, это же означило бы лишиться поддержки родителей, видевших сына вторым Мичуриным или знаменитым ландшафтным архитектором. Чистенькая работа, по сравнению с возней вокруг живности. Растения не гадят на свежий халат, не брызгают в морду гноем из нарывов, не визжат, не кусают, когда им помогаешь. И умирают медленно, молча, не выворачивая душу наблюдателя, да и часто  отчеренковать можно хоть последнюю живую ветку.

Поддался давлению семьи, польстился на родительские крылышки, всегда готовые прикрыть от проблем — так учился бы уже нормально, не переползая лениво с курса на курс. Ровно настолько, чтобы не вылететь, не расстаться с искусственно продленным детством.

Получил бы не «корочки», а профессию. И тоже не был бы сейчас всего лишь котом-производителем, которого заводчик закрыл в вольере. Дабы не попало ценное вложение капитала под ноги, пока хозяева дерутся с пьяными соседями…

Да и в прошлой жизни — кем я был там? Что полезное делал? Вот так, чтобы каждый день знать, что не зря коптишь небо, перерабатываешь продукты в дерьмо. Не знаешь, сука, почему попёрся в этот раз в ЧЗО, хоть не очень-то уже манило? Знаешь, падла, только признаться себе не хочешь.

Пошел потому, что чуял, поганец,  вину за не вернувшегося из зоны Влада. Сманил, соблазнил своей игрушечной романтикой нормального парня. И догадывался, что мог заразить этой дурью еще сотню таких великовозрастных детей, даже не запоминая их лиц и имен...

Уши заложило от рёва, воздух дрогнул от удара в решетку, защищающую окно. В металлические прутья вцепились мощные лапы с когтями, перепачканными землей и кровью. Долю секунды спустя раззявленный клюв прижался к решетке. Тварь орала в стекло, роняя на водоотлив мутную, тягучую слизь…

Александр очумело таращился в бездонную глотку. Решетка и стеклопакет казались безнадежно хрупкими. Никогда ещё тварям не удавалось прорваться настолько далеко, в самое сердце Заимки… Неужели сил бойцов в этот раз не хватило?

Голова за окном дернулась, перешла на визг, харкнула в стекло кровью и завалилась назад. Лапы медленно разжались, проскрежетав когтями по металлу. Оконное стекло, превратившееся в кровавый витраж, посветлело. Визг прервался ударом о землю и захлебывающимся клёкотом. Бесконечная секунда тишины взорвалась хохотом, улюлюканьем и свистом.

За дверью гулко задолбили в ступени тяжелые шаги — Степаныч спускался из своей наблюдательной башни.

— Степаныч, открой! Выпусти меня!

Шаги даже не замедлились.

— Степаныч!!! Сте-па-ныч, открой дверь, — не жалея ладони, пленник замолотил ей по дверному полотну. Прислушался — шаги уже стихали далеко внизу.

Умеет, падла, без слов и криков, указать каждому на его место.

И это работало, как ни крути. После каждого такого тычка носом, любой из поселенцев начинал рыть землю копытами, стараясь доказать свою ценность для общества и, самое главное -- для Хозяина. Саня хорошо помнил, как лихорадочно начинал копаться в памяти, пытаясь выудить что-то нужное Степанычу, из универского курса, стоило тому начать пристально и оценивающе вглядываться в пришлого. Учился нехотя, спустя рукава, но не в коме же. Нет-нет, да и всплывали какие-то сведения, чудом застрявшие в голове.

И только благодаря этому положение Саньки на Заимке стало особым, пусть и самую малость. Степаныч был довольно далек от земледелия и животноводства до того момента, когда решил перебраться из большого города в место почище и стать фермером. Сам он только и знал, что булки растут не на деревьях, помнил, как выращивается картошка, но рассчитал, что каждый должен заниматься своим делом и его дело — привлечь правильных людей и правильно ими рулить.

Продолжение здесь: Планета Чернобыль (2)