Место: Комната под чердаком, город, который уже забыл мое имя
Дата: 22 сентября 2001 года
Дорогой Незнакомец,
Пишу тебе при свете коптящей свечи, чье пламя трепещет, будто боится собственной тени. Стены этой комнаты, обтянутые пожелтевшими обоями, словно сжимаются, напоминая, что время — не линейная река, а лабиринт, где прошлое и будущее сплетаются в узлы. Сегодня я снова задаюсь вопросом: что остается от человека, когда стираются его следы?
Ты знаешь, я всегда верил, что мысли бессмертны. Но теперь вижу: чернила на этих страницах выцветают, слова превращаются в прах, а память — в колодец, куда бросают камни, не дожидаясь всплеска. Иногда мне кажется, будто я уже стал призраком для самого себя. Зеркало отражает лицо, но за ним — пустота, где эхо моих «зачем?» и «почему?» теряется в тишине.
Вчера на базаре видел старика, продавшего последнее яблоко. Его руки дрожали, глаза смотрели сквозь толпу. Кто он? Может, когда-то строил корабли или писал стихи, а теперь его история свелась к медным монетам на дне корзины. И я подумал: не та же ли участь ждет меня? Мы все — временные хранители имен, которые однажды отдадим ветру.
Порой ночью, когда город засыпает, я выхожу на крышу и смотрю на звезды. Они холодны и безразличны, как глаза бога, если он есть. Я шепчу им вопросы, но они молчат, лишь мерцают, будто смеются над моей наивностью. А потом возвращаюсь к столу, к этим листам, пытаясь поймать убегающий смысл в силки слов.
Знаешь, в чем парадокс? Чем глубже я копаю в себе, тем яснее понимаю: я — не центр вселенной, а песчинка в её часах. Но даже песчинка хочет верить, что её падение — не случайность, а часть танца. Возможно, это и есть абсурд: искать смысл там, где его нет, и всё равно искать.
Если это письмо найдут через двадцать лет, спроси у тех, кто будет жить тогда: они все еще боятся темноты? Все еще цепляются за любовь, как за спасательный круг? Все еще пишут письма в никуда, чтобы не сойти с ума от собственного дыхания?
Прощай, Незнакомец. Возможно, я — лишь тень, которую отбрасывает свеча, но пока пламя горит, я буду писать. Потому что в этом — моя форма бунта против вечности.
Тот, кто еще не исчез
