Поскольку показывать сами фотографии широкой публике неэтично, Бриджит Макрон продемонстрировала отпечаток на бумаге в качестве доказательства.
Эволюция позитивизма.
Данная статья относится к Категории: Классификации наук
Огюст Конт в своём «Курсе позитивной философии» предложил классификацию наук в виде пирамиды.
Он «…отверг бэконовский принцип классификации в зависимости от трёх различных познавательных способностей человека: 1) памяти, 2) воображения, 3) разума.
Согласно Конту, все эти способности применяются во всех науках. Сам он для построения классификации наук использовал следующие три принципа.
Первый принцип - движение от простого к сложному.
Второй принцип - движение от абстрактного к конкретному.
Третий принцип - движение от древнего к новому в соответствии с ходом исторического возникновения и развития наук.
В итоге иерархия наук в классификации О. Конта выстраивалась следующим образом:
1) математика;
2) астрономия;
3) физика;
4) химия;
5) биология (физиология);
6) социальная физика (социология);
7) мораль.
Особого места в иерархии наук Конт философии не отвёл. Чем же она должна заниматься? Задача позитивной философии - охватить совокупность данных наук. Конт подчёркивает, что свой курс он называет курсом позитивной философии, а не курсом позитивных наук. Науки рассматриваются в связи с определением того, как каждая из них относится ко всей позитивной системе и каковы их существенные методы и главные результаты. […] Позитивная философия должна изучать общие научные положения; системы понятий и логические законы человеческого разума; ход работы человеческого разума по пути научного исследования и методы частных наук. Однако материал для этого она должна не добывать самостоятельно, а получать от других наук. Цель позитивной философии заключается в том, чтобы:
1. привести присущие разным наукам принципы и законы к наименьшему числу основных законоположений и
2. привести в одну систему однородной науки всю совокупность наших позитивных знаний».
Гришунин С.И., Философия науки: основные концепции и проблемы, М., «Урсс», 2009 г., с. 15-17.
Дополнительные материалы
ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ: ЭКСПЕРТНЫЕ СИСТЕМЫ — плейлист из 8-ми видео
Изображения в статье
Огюст Конт — французский философ. Родоначальник позитивизма. Основоположник социологии как самостоятельной науки / CC BY 2.0
Данная статья относится к Категории: Научные теории
Огюст Конт изучил «… самым тщательным образом астрономию, химию и биологию, не довольствуясь знанием этих наук в их современном положении, он обратился к их истории и прочитал подлинные сочинения тех исследователей, которых трудами эти науки подвигались вперед. Усвоив себе эти обширные знания, выучившись владеть всеми методами научного исследования и проследивши развитие всех главных наук от самой их колыбели, Конт имел полное право приступить к явлениям общественной жизни с целью открыть те законы, по которым они совершаются. Основной закон истории нашёлся, и нашелся благодаря тому обстоятельству, что Конту была уже достаточно известна история положительных наук. Конт заметил, что все наши положительные знания проходят в своем развитии три главные фазы: теологическую, метафизическую и положительную.
Сначала человек объясняет себе неизвестное явление природы как сознательное и умышленное действие какой-нибудь личности, похожей в своих общих чертах на самого человека; так, например, когда во время осады Трои началась в греческом лагере моровая язва, греки объяснили себе это явление тем, что бог Аполлон, прогневавшись на них за неуважение к его жрецу Хризесу, начал пускать в них невидимые стрелы; когда гремел гром, тогда греки думали, что Зевес, великий отец богов и людей, бросает с неба особенные громовые снаряды, выкованные для него богом огня Вулканом; когда на небе появлялась заря, тогда греки думали, что богиня Эос своими розовыми пальцами отворяет те ворота, из которых должна выехать колесница Солнца, или Феба.
Затем человек начинает объяснять себе каждое явление какою-нибудь безличною силою, которой, несмотря на её безличность, приписываются, однако, разные стремления, симпатии и антипатии. Отчего, спрашивали древние и средневековые физики, вода поднимается в насосе? Оттого, отвечали они, что природа страшится пустоты. Отчего кусок свинца падает вниз, а дым и пламя поднимаются кверху? Оттого, что каждое тело стремится занять своё естественное место. Отчего человек заболевает? Оттого, что болезнь вселяется в его тело. Отчего больной выздоравливает? Оттого, что природа и врач побеждают болезнь и выгоняют её из его тела.
Если природа может чувствовать страх, если тела, подобные свинцу или дыму, могут испытывать стремления или желания, если болезнь входит в человека и выходит из него, если её можно побеждать и выталкивать в шею и если таким занятиям предаётся природа, то, очевидно, природа, болезнь и тела оказываются близкими родственниками и прямыми наследниками Аполлона, Зевеса и других олимпийцев. Существенная разница состоит только в том, что собственные имена заменены нарицательными. Неполные олицетворения отвлечённых понятий - это, в сущности, те же боги, полинявшие от времени и от житейских превратностей.
Наконец, переходя из метафизической фазы в положительную (в современных переводах текстов Огюста Конта, обычно используется термин «позитивная» - Прим. И.Л. Викентьева), человек начинает понимать, что он забавлял себя игрою слов, которая, мешая во многих случаях ясной и правильной постановке вопросов, заставляла его тратить время и силы на бесплодную борьбу с совершенно непреодолимыми трудностями. Увидавши неосновательность прежних объяснений, человек убеждается понемногу в том, что его способность объяснять явления природы имеет определённые границы, через которые его уму никогда не удастся перешагнуть; человек признаёт ту великую истину, что он может только наблюдать явления и подмечать, в каком порядке одно явление следует за другим или каким образом одно явление совмещается с другим.
На вопрос: почему данные явления следуют одно за другим именно в таком, а не в другом порядке, у него нет ответа и никогда его не будет. Он, разумеется, может сказать Вам: таков закон природы; но это, конечно, не ответ, потому что вопрос именно в том и состоит: почему существует в природе вот этот закон, а не какой-нибудь другой? - Вы спрашиваете, например, у современного физика: почему свинцовая пуля, которую я выпускаю из рук, падает на землю? - Почему, отвечает Вам физик, этого я не знаю, но я могу Вам сказать, что существует общий закон, по которому все тела во всей Вселенной взаимно притягивают друг друга пропорционально массам и обратно пропорционально квадратам расстояния. Так как Ваша пуля меньше земного шара, то земной шар и притягивает её к себе; если бы она была больше земного шара, то случилось бы наоборот, то есть не пуля упала бы на землю, а земля упала бы на пулю.
Но почему всё это происходит так, а не иначе, почему тела взаимно притягивают друг друга, и притягивают именно так, как я это объяснил, этого я не знаю, этого не знает никто, это останется вечною тайною для всех людей, и поэтому совершенно бесполезно и нелепо задавать себе или другим подобные вопросы. Когда человеческие знания вступили в этот последний, положительный период своего развития, тогда они уже не испытывают больше радикальных переворотов, относящихся к самому основному их характеру; они только растут и совершенствуются, по мере того, как накопляются фактические подробности и улучшаются орудия наблюдения.
Заметив таким образом три фазы в развитии всех положительных наук (кроме математики, в которой теологической фазы не было), Конт путём своих исторических занятий скоро пришёл к тому убеждению, что общественная жизнь человечества в каждую данную эпоху находится в прямой зависимости от тех способов и приёмов, посредством которых люди объясняют себе явления природы. Господствующее миросозерцание кладёт свою печать на все отрасли общественной жизни; когда изменяется миросозерцание, тогда и в общественной жизни происходят соответственные перемены; когда борются между собою два различные миросозерцания, тогда и общественная жизнь наполняется тревогами и волнениями; когда одно из борющихся миросозерцании одерживает окончательную победу над другим, тогда и в общественной жизни водворяются спокойствие и единодушие. Так как миросозерцание есть не что иное, как сумма объяснений, относящихся ко всем различным явлениям природы, и так как эти объяснения проходят через три фазы, то нетрудно сообразить, что те же самые три фазы могут быть отмечены и во всей исторической жизни человечества. Вся история распадается на три великие периода: теологический, метафизический и положительный. Каждый из этих периодов характеризуется господством соответствующего миросозерцания; при переходе из одного периода в другой изменяются понемногу, вместе с миросозерцанием, все идеи, учреждения, обычаи, нравы и вкусы.
Конт полагает, что Западная Европа пришла к концу метафизического периода и стоит на рубеже положительной фазы; вся безалаберщина умственного, нравственного и политического мира объясняется, по мнению Конта, смешением и хаотическою борьбою теологических, метафизических и положительных элементов. Безалаберщина эта прекратится и борьба окончится благополучно только тогда, когда положительные элементы окончательно одолеют своих противников и совершенно утвердят своё господство над обществом. Поэтому задача всех искренних друзей человечества состоит именно в том, чтобы всеми силами содействовать этой окончательной победе тех элементов, которые одни заключают в себе способность долговечности и беспредельного совершенствования. Ввести человечество в положительную фазу значит приучить всех людей к положительному объяснению всех явлений природы.
Для этого надо, очевидно, свести в одну цельную философскую доктрину все главные результаты строго научных исследований и потом из этой доктрины выработать систему общественного воспитания, направленную к самому широкому распространению всех добытых и сгруппированных знаний».
Писарев Д.И., Исторические идеи Огюста Конта / Полное собрание сочинений и писем в 12-ти томах, Том 8, М., «Наука», 2004 г., с. 73-75.
Дополнительные материалы
Закон трёх стадий о развитии научных представлений по Огюсту Конту
Изображения в статье
Памятник О. Конту в Париже / CC BY 2.0
Auguste Comte et ses trois anges: Clotilde de Vaux, Rosalie Boyer, Sophie Bliaux / CC BY-SA 4.0
Изображение Anja🤗#helpinghands #solidarity #stays healthy🙏 с сайта Pixabay
Изображение Gerd Altmann с сайта Pixabay
« – Россия будет свободной!
– Свободу политзаключённым!
– Мы здесь власть!
– Что встали как бараны? Не рефлексируем! Распространяем! »
Штирлиц закончил смотреть запись с митинга, поднялся и отошел к окну, чтобы не встречаться взглядом с тем, кто вчера просил пятиклассников о помощи, а сейчас ухмылялся, слушая свой голос, пил односолодовый виски и жадно закусывал солёными орешками.
– Трудно со школьниками? – спросил Штирлиц, не оборачиваясь.
Он стоял у окна и смотрел, как вороны дрались на снегу из-за хлеба.
– Да, я там замучился. Всё время хотелось хохотать, глядя на эту школоту. Еле сдерживался.
Агента звали Алекс. Его завербовали несколько лет назад – он сам шел на вербовку: бывший юрист жаждал денег и острых ощущений. Работал он артистично, обезоруживая собеседников искренностью, резкостью суждений и незамутнённостью сознания.
«А может быть, он болен? – иногда думал Штирлиц, присматриваясь к Алексу. – Жажда предательства тоже своеобразная болезнь».
Штирлиц вернулся к столику, сел напротив Алекса и улыбнулся.
– Ну? – спросил он. – Значит, вы убеждены, что ваши школьники выйдут на улицы и дестабилизируют ситуацию?
– Уверен. Я больше всего люблю работать с детьми. Знаете, это поразительно – наблюдать, как они верят во всю эту чушь, что я им толкаю. Иногда даже хочется им сказать: «Стойте, дурашки! Куда же вы?»
«Вот козёл…» – подумал Штирлиц. Он очень любил детей.
– Ну, это уж не стоит, – сказал он вслух. – Это было бы неразумно.
– У вас нет сыра? – спросил Алекс. – Я схожу с ума без импортного сыра. Кальций, знаете ли, требуют кости.
– Какой именно вы хотите?
– Я люблю пармезан.
– Это я понимаю... Какого производства? Нашего американского, или...
– "Или", – засмеялся Алекс. – Пусть это не патриотично по отношению к нашим США, но я люблю сыры, сделанные во Франции или в Италии. А водку и икру предпочитаю русские.
– Я достану для вас голову настоящего итальянского «пармиджано-реджано». Она большая, круглая, с печатями, штампами даты изготовления и номером варки. Масса кальция и легкоусвояемого белка… Знаете, я вчера посмотрел ваше досье...
– Дорого бы я дал, чтобы заглянуть в него.
– Это не так интересно, как кажется. В вашем досье скучно: рапорты, донесения, требования денег – все смешалось: ваши доносы, доносы на вас ваших соратников... Занятно другое: я подсчитал, что на вашем последнем митинге было арестовано девяносто семь школьников. Причем все они молчали о вас, говоря только о каких-то десяти тысячах евро, которые для них скоро отсудят через Европейский суд. Все без исключения. А их в полиции довольно лихо обрабатывали – разрешали делать селфи, нагло обращались к ним на «вы», умоляли не бузить, вызывали родителей…
– Зачем вы говорите мне об этом?
– Не знаю. Пытаюсь анализировать, что ли... Вы никогда не интересовались их дальнейшей судьбой? И о каких десяти тысячах евро они все говорили?
– Понятия не имею. Меня интересуют только мои деньги. А что будет с этой школотой потом – мне неинтересно. Я тут жить не собираюсь.
– Логично, – согласился Штирлиц. – Скажите, вас точно никто не видел, когда вы сюда ехали?
– Никто.
– Хорошо. Значит, вы убеждены, что школьники будут работать на вас?
– Будут. Я чувствую в себе призвание оппозиционера, трибуна, вождя. Дети покоряются моему напору, моей логике мышления.
– Ладно. Только не хвастайтесь сверх меры. Теперь о деле. Несколько дней на даче будете жить, у Ходор… у барыги одного. Возьмите в серой папке лист бумаги и пишите следующее: "Господин Теффт! Я смертельно устал. Мои силы на исходе. Я честно работал, но больше я не могу. Я хочу отдыха. Я устал, я ухожу".
– Зачем это? – спросил Алекс, подписывая письмо.
– Я думаю, вам не помешает слетать на недельку в Калифорнию, – ответил Штирлиц, протягивая ему пачку долларов. – Там тепло, там яблоки и спасательницы Малибу красиво бегают по пляжам. Без этого письма я не смогу отбить для вас неделю счастья.
– Спасибо! – обрадовался Алекс. – А «кадиллак» и белые штаны мне там выдадут?
– Само собой. А это письмо мы опустим по пути на дачу, – сказал Штирлиц. – И набросайте еще одно, на вашем сайте, своим школьникам, чтобы не было подозрений. Я не стану вам мешать, заварю еще кофе.
Когда он вернулся, Алекс держал в руке планшет с набранным текстом.
– "Граждане школьники! Дорогие мои избиратели, я вас не обижу, кореши! Старшим классам – айфоны! Младшим – тоже по справедливости. Каникулы – круглый год! Учителей-халдеев – побоку! Кока-кола и сникерсы от пуза! Кричите меня!» Ну как? Ничего?
– Лихо. Скажите, вы никогда не пробовали писать стихи? Или женские детективы?
– Нет. Если бы я мог писать – разве бы я стал... – Алекс, вдруг, осёкся.
– Продолжайте. Вы хотели сказать – умей вы писать, как Дарья Донцова, разве бы вы стали работать на Госдепартамент?
– Что-то в этом роде.
– Не в этом роде, – строго поправил его Штирлиц, – А именно это вы хотели сказать. Нет?
– Да. Только как Донцова я писать не смогу, у меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает.
– Молодец. Допивайте виски, и тронем, уже стемнело.
– Дача далеко?
– В лесу, километров десять. Там тихо, отоспитесь.
Алекс радостно шёл берегом подмосковного озерца, вдыхая запах осенней прелой листвы.
– Сейчас обложусь свежими комиксами «Марвел» и буду читать всласть! Вы любите комиксы, господин атташе?
– Люблю, – ответил идущий немного сзади Штирлиц и что-то вынул из кармана.
– Ах, что за прелесть этот Человек-паук! Ловкий и смелый! Скажите, а он действительно существует? Мы даже как-то поспорили с Ксюш…
Пятикилограммовый спиннер производства Уралмашзавода мягко прожужжал в воздухе танковыми подшипниками и ударил Алекса в высокий лоб.
Алекс удивлённо вытаращил глаза, покачнулся и кулем рухнул в воду.
– Тьфу на тебя, Алексей Навальный, – сплюнул Штирлиц, бросил в то место, куда он упал, спиннер, снял перчатки и пошел через лес к своей машине.
Он сел в шевроле с дипломатическими номерами и устало заснул.
Он будет спать ровно пятнадцать минут, потом проснётся и вернётся в посольство США. Вернётся работать. Ведь ещё не все получили свои гранты.
Император гордо смотрел, как проходят его легионы.
– Аве, Цезарь! – кричали закалённые в боях воины, глядя на императорскую трибуну.
За тяжёлой пехотой шли манипулы легковооружённых велитов и гастатов, когорты мавров, нумидийская конница, стрелки с Крита, пращники с Балеарских островов, суровые ветераны триарии – всё это текло мимо властелина мира нескончаемым могучим потоком.
– Аве! – сотрясалась от могучего крика мостовая. – Аве, Цезарь!
Император медленно поднялся, поправил золотой венок, поднял руку, обёрнутую в пурпурный палудаментум, и возгласил:
– Жребий брошен! Зима близко! Мордор должен быть разрушен!
– Колы принеси! – восторженно прокричали в ответ войска.
Властелин мира от удивления вздрогнул, выронил фляжку и открыл глаза.
Мимо трибуны по-прежнему шагали три эстонца, создав за собой пробку в которой томились остальные участники парада. Скучающие канадские рейнджеры обзванивали свою украинскую родню, американские морпехи выразительно посматривали на часы, так как оплата была почасовой, поляки разбрелись по окрестным палаткам в поисках дешёвых сигарет оптом, а молдавская гвардия и украинские киборги расселись прямо на асфальте, азартно рубясь в «очко» на сало, брынзу, щелбаны и патроны.
– Колы принеси, любезный! – повторил глава Пентагона Джеймс Мэттис, строго глядя на Петра Алексеевича. – Мне диетическую, встряхнутую, но не взболтанную. И заодно узнай, нельзя ли как-то ускорить этих эстонцев, которые уже битый час завораживающе чеканят один шаг в минуту. Я не могу принимать этот парад вечно, есть у нас ещё дома дела.
Пётр Алексеевич вскочил с табуретки и помчался выполнять приказ.
По пути ему попалась какая-то девушка с микрофоном.
Девушка вежливо представилась журналистом Первого канала и спросила, почему парад в честь дня независимости Украины принимает министр обороны США?
Пётр Алексеевич побагровел от такого бестактного вопроса и приказал гайдукам из Службы Безпеки арестовать зарвавшуюся путинскую пропагандистку. Те зачитали ей гимн Украины, посадили на тачанку с кулемётом и увезли в неизвестном направлении.
…………
Джеймс Мэттис сухо кивнул, пшикнул запотевшей банкой и устало откинулся в кресле.
Эстонцы, наконец, ушли, и парад близился к завершению.
Замыкали шествие какие-то корейцы, бодро марширующие рядом с тягачом, везущим заднюю часть ракеты с надписью «Южмаш».
Мэттис помахал им рукой. Корейцы заулыбались и радостно помахали в ответ.
– Хорошо идут, – заметил Мэттис. – Вон та группа ракетчиков в кепках с красными звёздочками. Я и не знал, что будут южные корейцы.
– Я тоже, – удивился Пётр Алексеевич. – Думал, это вы их пригласили. Они ещё попросили транспортный самолёт, сказав, что очень спешат домой в Пхеньян. Я дал наш последний, так как на остальных летает весь мир.
– Идиот! – выругался Мэттис, вскочил и куда побежал.
– А деньги?! Вы же обещали! – кинулся было вслед Пётр Алексеевич, но охрана главы Пентагона его не пустила, убедительно посоветовав ему занять своё место на гостевом табурете, сэр.
Пётр Алексеевич грустно опустился на табурет, достал свою любимую фляжку, сделал мощный глоток, закрыл глаза, и вот он уже снова стоял в белой тоге с пурпурным плащом, поднятой рукой приветствуя свои легионы, идущие брать Мордор, Крым и Международный валютный фонд.
……………..
Тем временем, где-то во Львове, среди гор мусора уже третий день блуждал танк «Абрамс» с флагом НАТО, из люка которого торчал журналист Бабченко и плачущим голосом умолял прохожих положить ему денег на яндекс-кошелёк и показать дорогу на Москву.
А всё потому, дорогие дети, что этот журналист плохо учил в школе географию и особенно историю.
С Днём знаний вас!
Слесарь-сантехник четвёртого разряда Берендеев удачно обмыл с коллегами аванс и уже двигался домой осторожным противоторпедным зигзагом, как вдруг остро ощутил потребность в продолжении банкета.
Разбив витрину небольшого торгового павильона, он сноровисто распихал по карманам две бутылки водки, найденным у кассы маркером игриво написал на стене неприличное слово из трёх букв, добавил к нему изображение и полез обратно на улицу, где и был радушно принят нарядом полиции, прибывшим из-за сработавшей сигнализации. После чего был доставлен в отделение милиции и помещён в обезьянник до утра.
...............
Примерно в час ночи сонный дежурный по отделению лейтенант Петров вышел на улицу покурить, и был внезапно ослеплён вспышками камер и взят в кольцо какими-то людьми.
– Это правда, что Берендеев арестован? Что ему инкриминируют? Можно его увидеть? – стрекотала девушка в строгом брючном костюме, пытливо тыкая в лицо Петрова огромным микрофоном с надписью «Дождь».
Тот выронил сигарету и вытаращил глаза. Сон как рукой сняло.
– Скажите, правда, что при задержании Берендеев был жестоко избит, хотя не оказывал никакого сопротивления? – допытывался какой-то кудрявый молодой человек с другой стороны, выставив вперёд длинную палку с прикреплённым к ней сотовым телефоном.
– Чего?! Вы кто?! – оторопело спросил лейтенант, пятясь к спасительным дверям.
– Неважно кто я – важно кто вы, и те, кто дал вам право хватать людей! – решительно ответил кудрявый, умело манипулируя палкой, чтобы попадать в фокус вместе с дежурным. Потом он воровато оглянулся и жарко прошептал дежурному:
– Ударьте меня в лицо, я вам денег дам, много, а то у меня популярность падает, а я в жизни больше ничего делать не умею.
....................
К отделению уже подъезжали микроавтобусы с логотипами различных каналов, из них деловито выносили софиты, тянули провода, а симпатичные девушки поправляли причёски и мурлыкали в микрофоны: «Раз, раз! Нормально? Я в кадре?»
Дежурный оттолкнул микрофоны, стремительно кинулся в помещение и закрыл за собой дверь, приказав сержанту с автоматом стоять до конца до прибытия подкрепления.
После чего открыл решётку и долго тряс спящего на лавке Берендеева, вопрошая: «Что ты такое? Ты кто?!» Берендеев приоткрыл мутный глаз, ответил: «Дед пихто!» и перевернулся на другой бок, окатив лейтенанта ароматной волной перегара.
Петров как раз лихорадочно пробивал по базе международного террориста по кличке Пихто, когда зазвонил служебный телефон.
Генерал тревожным голосом потребовал срочно доставить Берендеева в Главное управление под усиленной охраной.
Недовольно мычащего Берендеева подняли и под руки потащили на улицу к машине. Немедленно засверкали вспышки и заработали видеокамеры.
– Мы видим, что Берендеев уже не стоит на ногах! – восторженно заверещала в камеру с логотипом «Эхо Москвы» растрепанная пожилая девушка с немного опухшим лицом. – Мало что изменилось в методах охранки с тридцать седьмого года!
…………..
Уже совсем рассвело. Перед воротами ГУ МВД на Петровке стояло множество каких-то людей.
Заезжая в ворота, Петров с изумлением заметил среди них знакомые по телевизору лица. Известные режиссёры, артисты, популярные ведущие и прочие медийные персоны при виде полицейского УАЗика сразу оживились, заволновались и стали выкрикивать «Позор!», «Свободу Берендееву!» и «Нет репрессиям!».
Одна хрупкая женщина, с лицом до боли знакомым лейтенанту по какому-то фильму, подняла плакат «Прости нас, Берендеев!» и плюнула на лобовое стекло УАЗика так, что оно треснуло, нешуточно напугав водителя.
А другая, незнакомая лейтенанту женщина с полными губами, вцепилась в антенну на капоте, яростно её оторвала и упала на тротуар с воплем: «Снимайте меня! Я буженина!» или что-то в этом роде, лейтенант толком не расслышал из-за шумного мотора.
Он обернулся на Берендеева, который уже протрезвел и с отвисшей челюстью смотрел в окно, и назидательно сказал:
– Видишь, Берендеев? А ещё говорят, что нашей творческой элите на простых людей наплевать. А они вот как за тебя, алкаша, переживают. Ты им всем что – смесители с унитазами бесплатно менял?
…………
Лейтенант сдал Берендеева под расписку и поспешил на доклад к генералу.
Тот сидел за массивным столом, мрачно глядя в монитор.
– На, полюбуйся, что ты натворил, – он повернул монитор к Перову. – Это всё по запросу «Арест Берендеева».
Петров осторожно склонился над монитором и стал читать заголовки:
«Человек, которого боится Путин».
«Борец с цензурой и жертва репрессий».
«Художник брошен в подвалы Лубянки»
У лейтенанта закружилась голова, ему стало трудно дышать, он расстегнул воротник и налил себе воды из графина.
– Мне тоже налей, – мрачно попросил генерал.
Петров налил, присел и продолжил читать.
Дальше пошли совсем непонятные слова: «Постмодернизм», «личностное высказывание», «синтез», «развернутая метафора протеста», «инсталляция», «арт-хаус», «трагикомедия, граничащая с эксцентрическим фарсом» и «Берендеев - протагонист современного перфоманса».
– Уже все иностранные газеты пишут, что мы прессуем великого художника, – с тоской сказал генерал. – Что он там нарисовал-то хоть?
Петров вытащил протокол и несколько фотографий из ограбленного павильона.
Несколько минут они с генералом молча всматривались в три криво написанные на стене буквы и выполненный размашистыми мазками поясняющий рисунок к ним.
– А ведь что-то в этом есть, – задумчиво произнёс генерал. – Как считаешь, лейтенант?
Тот поперхнулся и неуверенно ответил:
– Да, эти смелые, парящие линии, эта экспрессия, несущая в себе метафору протеста, этот, как его…
– Перфоманс на грани синтеза, – хмуро подсказал генерал. – Петров, а давай по коньячку?
Не успели они опрокинуть по второй, как в кабинет вбежал заместитель генерала.
– Товарищ генерал, пронесло! – выпалил он и снял журажку. – Появился настоящий Берендеев, театральный режиссёр какой-то, он как раз только что с Сейшел вернулся, где отдыхал, после получения бюджета на новую постановку. Он собирает пресс-конференцию, чтобы заявить, что наш Берендеев – самозванец, который ничего не смыслит в настоящем искусстве. Протестующая внизу элита уже умчалась на пресс-конференцию, напоследок, сурово потребовав дать нашему Берендееву пожизненное за воровство, ибо преступность в стране совсем распоясалась. Хозяин павильона забрал заявление, так как уже продал свой павильон с инсталляцией за тридцать миллионов долларов на Сотбис, так что к нам – никаких претензий!
– Господи! – истово перекрестился генерал. – Майор, лейтенант, сегодня объявляю выходной и приглашаю всех в ресторан. Задержанного отвезти домой на моей машине, и передайте ему от меня три бутылки армянского конька.
……….
Уже выходя из кабинета, он задержался, взял со стола фотографию, ещё раз на неё посмотрел и задумчиво сказал:
– Самозванец не самозванец, а рисует уж точно не хуже.
