- Портрет Брежнева, чьи зрачки провожали нас поворотом головы.

- Вазу «Дружба народов», из которой сочилась та самая голубая слизь — реактив 86-К.

В углу стоял «Урал-7» — катушечный исполин 80-х. Я вставил плёнку, надел наушники...

Голос бабки Марьи (молодой, с металлическими нотками) заполнил тишину: «Чернобыль — не авария. Это война с миром, где СССР не пал. Их «Хранители» рвутся сюда через Зеркало. Володя...

Запись прервал хрип: *«Ложь! Она сумасшедшая!»* — голос участкового. Свет медальона погас. Из тьмы выплыли двое «музейщиков». Их костюмы висели лохмотьями, обнажая кожу, под которой пульсировали синие провода.

— *«Плёнка будет уничтожена»*, — булькнул один, сжимая дымящуюся катушку.

Я бросился к аппарату — на бобине остался последний фрагмент. Петрович швырнул банку с капустой. Рассол брызнул на провода...

Всё остановилось.

- Зеркальники окаменели в неестественных позах.

- На стене проступила карта с кровавой меткой: *«ШАХТА «АНГАРА-М». АРХАНГЕЛЬСК. КОД: 12-04-86»*.

- Из наушников выполз шепот Марьи: *«Ищите детей Володи. В их крови — ключ к Исходному коду»*.

На ступенях музея нас ждала тётя Галя с фонарём:

— *Ну, оператор? Теперь понимаешь, почему Володя боится зеркал? Его дети — живые ключи системы. И «Хранители» охотятся за ними...*

Теперь мы:

🚂 В поезде на Архангельск (билеты — «подарок» Петровичевых «связей»).

🔒 Плёнка — зашита в подкладку, но по ночам шепчет цифры *12-04-86*.

💔 Правда о Володе: им управляли через детей.

Вопрос аудитории:

Как найти детей?

🔸 Взломать архив ЗАГСа — искать всех с фамилией Володи.

🔸 Заманить «зеркальников» — пусть приведут к детям сами.

🔸 Спросить «колодец» (да, мы везем его воду в бутылке — она светится в такт шипению плёнки).

P.S. Если в Части 7 я заговорю стихами — вините плёнку. Или Архангельск...

P.P.S. Страшнее всего не чужие миры, а правда о своей семье. Вы согласны?

Через час спуска (или минуту? Время здесь текло как смола) мы вышли в зал, освещённый тусклым синим светом. Посередине стоял колодец — не деревенский, а из полированного металла, с трубами, оплетающими его, как щупальца. Над ним висела голограмма — вращающаяся схема «Проекта Зеркало» с пометками:

- Канал 86: Активен.

- Связь: Установлена.

- Статус наблюдателей: В сети.

«Это не колодец, — пробормотал я. — Это… портал? Антенна?». Петрович молча указал на стену, где ржавая табличка гласила: «Узел связи Л-7. 1982–1986. Для доступа требуется ключ-носитель». В тот же миг медальон на моей шее, тот самый с серпом и черепом, зажёгся, проецируя луч света на колодец. Металл застонал, и из глубины поднялся голос — не механический, а человеческий, но будто составленный из тысячи шёпотов:

«Идентификация подтверждена. Добро пожаловать, оператор Марья. Последнее подключение: 12 апреля 1986 года. Загрузить отчёт?».

Мы замерли. Петрович первый нарушил тишину: «Бабка-то твоя… она тут главной была!». Голос повторил вопрос, а на стене вспыхнули строки текста:

Отчёт №86-К:

«12.04.1986. Катастрофа на ЧАЭС — результат несанкционированного подключения к Зеркалу. Попытка связаться с альтернативной веткой привела к перегрузке…»

Дальше текст обрывался, но медальон жгло всё сильнее. «Задай вопрос, — толкнул меня Петрович. — Спроси, как закрыть это Зеркало!».

«Как… остановить Протокол?» — выдавил я. Колодец завибрировал, и голос ответил:

«Требуется деактивация ключа-носителя. Предупреждение: это приведёт к стиранию данных оператора Марья и всех связанных».

Петрович выругался. «Они ж тебя в расход пустят! — зашипел он. — Это ж вся память о бабке!».

Тут сверху донёсся скрежет — кто-то двигал мебель над нашими головами. «Они здесь, — прошептал я. — Зеркальники».

Мы бросились обратно, но лестница изменилась — теперь она вела не вверх, а в лабиринт коридоров, которых раньше не было. Стены мигали, как экраны старых компьютеров, показывая обрывки:

- Байкальский берег, где солдаты закапывали цилиндры с голубой жидкостью.

- Тётю Галю в молодости, подписывающую документы с грифом «Совершенно секретно».

- Участкового… того же, что сейчас, но в форме 80-х.

«Это не коридоры, — закричал Петрович, спотыкаясь. — Это ж их память! Лаборатории!».

Мы выбежали в комнату с зеркалом — тем самым, что видели раньше. В нём отражался я, но не сегодняшний, а лет на десять старше, в лабораторном халате. «Ты стал частью системы, — сказал двойник. — Зеркало нельзя остановить. Оно вечно».

Сверху грохнуло, и в проёме появились «зеркальники». Их глаза светились синим, а голоса звучали как голос из колодца: «Оператор Марья. Вы нарушили протокол».

«Что выбираешь? — дёрнул меня за рукав Петрович. — Уничтожить всё или бежать?».

Вопрос аудитории:

🔸 Разбить медальон — остановить Зеркало, но стереть память о бабке.

🔸 Шагнуть в зеркало — стать частью системы, чтобы найти правду.

🔸 Обмануть «зеркальников» — сказать, что сдаёмся, и найти другой путь.

P.S. Если в следующем посте я начну говорить на языке символов — знайте: Зеркало победило.

P.P.S. Серьёзно, как вы думаете — может, все мы лишь чьи-то записанные воспоминаяния?

Мы сидели в сарае два дня. Не спеша, как рыбаки на берегу, наблюдали за участком через щели в досках. Петрович пил портвейн, я записывал в блокнот каждую странность: как муравьи на огороде выстраивались в треугольники, как вороны усаживались на забор строго через метр, как тётя Галя поливала огурцы жидкостью из бутылки с надписью «Реактив 3». Всё это казалось бессмысленным, пока на третий день не приехали «гости».

Чёрный внедорожник остановился у дома участкового. Из него вышли двое в костюмах, слишком идеальных для деревни: ни морщинки, ни пылинки. Один нёс чемодан с кодовым замком, другой — прибор, похожий на геодезический теодолит, но с линзами цвета ртути. «Музейные работники, — усмехнулся участковый, встречая их. — Приехали архив посмотреть». Но его голос дрогнул, будто он читал с чужого листа.

Петрович замер. «Видишь провода? — прошипел он, указывая на шею одного из «гостей». Там, под воротником, блестела стальная полоска, вживлённая в кожу. — Это ж «зеркальники». Их в лаборатории №7 делали — наполовину люди, наполовину… не знаю. Антенны ходячие».

Мы следили, как они обошли дом, направляя прибор на стены, словно искали скрытые метки. «Глаза-то у них, — прошептал я. — Как у кукол». Зрачки «музейщиков» сужались и расширялись не в такт свету, а их пальцы двигались с механической точностью, когда они сняли замок с чемодана. Внутри лежали стеклянные цилиндры с голубой жидкостью и плёнки, помеченные «Экспонат 86-К».

Тётя Галя появилась внезапно, будто вырастала из земли. В руках — тарелка с огурцами. «Угощайтесь, гости дорогие, — сказала она, и её голос звенел, как натянутая струна. — Свои, деревенские». Один из «зеркальников» взял огурец, поднёс к глазам, и вдруг плод лопнул, выпустив струйку той же голубой жидкости, что была в цилиндрах. «Контаминация, — пробормотал он. — Объект требует очистки».

Той же ночью, когда «гости» уехали, мы прокрались к дому участкового. Петрович, вопреки ожиданиям, двигался бесшумно, как кот. «Смотри, — указал он на почтовый ящик. Внутри лежал конверт с печатью «Л-7». Письмо было пустым, но когда я поднёс его к луне, на бумаге проступили строки: «Протокол нарушен. Ликвидировать свидетелей до активации Зеркала».

«Нам крышка, — прохрипел Петрович. — Они ж не шутят». Но вместо страха я почувствовал азарт. Мы вернулись в погреб, где керогаз, давно нерабочий, вдруг зашипел. Из его трубы повалил дым, складывающийся в цифры: *56.8359, 35.8575*. «Широта нашей деревни, — прошептал я. — Это координаты… или приглашение?»

Утром тётя Галя принесла банку «компота». На дне, под слоем ягод, лежал ключ — старый, медный, с гравировкой в виде черепа. «Для погреба, — сказала она. — Там ещё много интересного».

Что дальше?
🔸 Использовать ключ — что скрыто в глубине погреба?
🔸 Подбросить письмо участковому — пусть знает, что его раскрыли.
🔸 Сжечь всё — пока «зеркальники» не нашли нас.

P.S. Если в следующем посте я начну говорить стихами — вините тётю Галю. Или компот.

P.P.S. Серьёзно, вы верите в то, что сосед может быть киборгом? Или это я уже схожу с ума?