Гравировка

Мне, подобно каптеру Гере Либерману из ДМБ, часто задавали три вопроса: почему я пошел служить в армию работать в похоронный бизнес, боюсь ли я покойников и отчего у меня волосы седые? Отвечу с конца:

- волосы у меня обычные темные, но от постоянной пыли в граверной мастерской через час работы приобретают благородный пепельно-серый цвет. И лицо тоже.

- покойников я не боюсь в принципе. После постоянного обитания на кладбищах в любое время суток ко всем байкам и страшилкам приобретается стойкий иммунитет. Еще в первые месяцы работы мне просто и популярно объяснили бывалые могилокопатели: «Бояться надо живых!» И жизнь не раз доказывала, что все неприятности исходят от живых, а мертвые лежат себе тихонечко и никого не трогают. Недаром говорят, что самая бесполезная вещь в мире – это ограда на кладбище, потому что живые туда через нее не хотят, а мертвые обратно не могут.

- в похоронный бизнес меня привела случайность (читайте Ч.1), но, как обычно и бывает, случайности часто определяют нашу жизнь на многие годы вперед.

Уже много позже я узнал термин «профессиональная деформация». Как и в любой другой работе, долгая деятельность по производству памятников накладывает свой отпечаток на человека, его философский настрой и отношение к жизни в целом. И к смерти тоже. Если новички поначалу проявляют живое участие в процессе создания памятника, готовы часами выслушивать печальные истории заказчиков об усопшем родственнике и даже сочувствовать им, то бывалые граверы воспринимают свою работу только как работу, а общение с клиентами сводят к минимуму. Вот камень, вот текст, задача: перенести текст на камень, остальное совершенно не волнует. По этому поводу есть довольно циничный анекдот, который, тем не менее хорошо отражает суть работы гравера и его отношение к заказчику.

Осень. Кладбище. Хмурое небо, с которого накрапывает дождик. У свежей могилы на надгробной плите гравер меланхолично выбивает текст: фамилия, имя, отчество, даты. Рядом стоят две печальные старушки и молча наблюдают за процессом. Наконец, одна спрашивает у мастера:

- А можно еще добавить в эпитафии слова: «Любимому Петечке от сестры и тети»?

- Да мне пофиг, хоть «С Новым Годом!»

Анекдоты на похоронную тему вообще отличаются излишней долей цинизма и отменного черного юмора, но что поделать, такова защитная реакция человеческой психики. Если нельзя спастись от неизбежного ухода в мир иной и полного забвения, то можно хотя бы жестко посмеяться над этим.

У многих читателей сего опуса может возникнуть ложное ощущение, что автор был такой белый и пушистый, и работал с чистой совестью, выкладываясь в качестве на 110%. Спешу разочаровать – я таким не был. И косяки в моей работе случались неоднократно, и в некоторых ситуациях приходилось отбрасывать принципы в сторону, чтобы избежать еще бОльших проблем. Ну и работа с заказчиками, конечно, требует определенного дипломатического искусства, изворотливости и умения врать, не краснея. Любой менеджер по продажам, думаю, поймет меня.

Мне, интроверту и технарю, общение с людьми было противопоказано категорически. Но должность обязывала, и часто процесс выбора памятника и обсуждение фронта работ происходило при моем непосредственном участии. Полное незнание теоретических основ «впаривания» товара компенсировалось неплохо подвешенным языком и умелой подачей технических деталей, что вызывало доверие со стороны клиентов. Очень часто к процедуре выбора памятника подключался Алексей Иванович, а уж он на тему композиционного равновесия и оформительского искусства мог говорить часами. После такой двухсторонней обработки заказчики часто меняли своё первоначальное намерение «мы бы хотели посмотреть и проконсультироваться» на «нас всё устраивает, давайте оформлять».

Кстати, только поработав с людьми несколько лет, я наконец понял, как разнообразен наш народ. И сколько в его рядах уникумов и чудаков, которые на букву «М». Вот несколько примеров, что сильно врезалось в память.

История 1.

Пришла парочка, муж с женой, присмотреть памятник для погибшего брата мужа и, соответственно, деверя жены. Мужик работал кровельщиком и в один несчастливый день навернулся с крыши двухэтажного коттеджа. Высота вроде была не слишком большая, но и этого хватило, чтобы от удара об землю произошел разрыв селезенки, обильное внутреннее кровотечение, и скорой банально не хватило времени довести пострадавшего в больницу.

Супруги осмотрели заготовки, выбрали большую стелу, полированную со всех сторон, и начали обсуждать гравировку. На фасад заказали портрет до пояса, длиннющую эпитафию со стандартным набором «ушел из жизни ты мгновенно, а боль оставил навсегда…», а на реверс решили забабахать целую картину с деревенским пейзажем, двухэтажным коттеджем и… правильно, фигуркой мужика на крыше, еще стоящего на ногах, но уже неотвратимо скользящего к краю. Еле отговорили от подобного перфоменса. Анька-пулеметчица еще тихонько матюгнулась и спросила меня: «А если бы тот утонул, они бы попросили озеро нарисовать и торчащие руки из воды?»

История 2 .

Немного позже, когда я с Алексеем Ивановичем стал частенько ездить на установки памятников, попались нам однажды особо щепетильные заказчики. Приехали мы на кладбище, разгрузились, перенесли от машины к могиле комплектующие памятника и необходимые материалы и приступили к монтажу. Заказчики, две дамы слегка за сорок и близкого к ним возраста низенький пухленький мужичок, стояли рядом и наблюдали за процессом. Установка памятника обычно происходит по одной и той же схеме: с надгробного холма убираются все венки, цветы, вазоны и прочая атрибутика, вынимается деревянный крест, а затем лопатами разравнивается холм и ногами утрамбовывается песок для размещения будущей основы из бетонной плиты. Это если памятник не слишком большой и массивный, их устанавливали немного по другой технологии. В общем, разобрали мы клумбу на могильном холме, раскидали его до состояния ровной площадки и принялись утрамбовывать песок. И тут, глядя на наше усердное топтание, вдруг взвизгнул мужичок:

- Вы что творите?! Вы зачем ЕМУ по голове топчетесь?

Мы с Алексеем Ивановичем переглянулись, еще не понимая, шутка это или реальная претензия, как к дискуссии присоединились обе дамы:

- Да-да, что вы себе позволяете? Нельзя так с покойным обращаться, он же всё видит и чувствует!

- И правда, весной, когда все таять начало, мне Лешенька приснился и причитал так горестно: «что ж вы меня так глубоко похоронили, меня здесь водой заливает, плохо мне». А через неделю тетю Веру хоронили в соседнем ряду, могилу выкопали, а там вода из под земли сочиться начала. Выходит, действительно Леша в воде лежит и мучается! И то, что вы по нему топчетесь, он тоже чует и обижается.

Алексей Иванович на правах более умудренного жизнью человека взял переговоры на себя и тут же зашел с козырей:

- Ну если вас это так тревожит, то прошу по поводу нашей работы не волноваться, памятник ставят вместо креста, а крест, как известно, по православным обычаям, вкапывают в ноги покойному. А вот вам самим я бы порекомендовал перейти в другое место.

- Почему? – недоуменно спросила одна из дам.

- Потому что если вас волнует факт возможного причинения неудобства покойному, я обязан вас предупредить, что в этот самый миг вы все трое топчетесь любимому Леше, кстати, моему тезке, прямо по голове!

Все трое одновременно посмотрели себе под ноги, машинально сделали шаг в сторону и тут же яростно задискутировали на тему православных обычаев, попутно вспоминая, как хоронили Лешу и в какую сторону перед опусканием был развернут гроб. Поспорив какое-то время, они пришли к выводу, что Алексей Иванович прав, и голова покойного вне зоны совершаемого нами акта вандализма. Мужичок на всякий случай поставил венок на то место, где по расчетам должна была располагаться голова покойного, чтобы никто туда случайно не наступил. К счастью для нас, цветник у памятника был короткий и в «опасную» зону не попадал. Мы беспрепятственно закончили сборку монумента и заказчики претензий к нам более не предъявляли.

История 3.

Пришла семейная пара, обоим около сорока. Полгода назад похоронили единственного 17-летнего сына, теперь выбирают памятник для него. Большая стела, полная полировка, текст под золото и, конечно, портрет. И фото для портрета 9*12 отличного студийного качества. Рисовать с такого исходника – мечта любого портретиста, все полутона видны.

Мать объяснила, что фото с выпускного альбома сына. Только успел сдать все экзамены, отметил с классом официальный выпускной и на следующий день уехал с друзьями в баню, где продолжили праздновать. Со слов друзей, в какой-то момент сын почувствовал себя нехорошо и ушел прилечь в отдельную комнату. Друзья еще некоторое время парились, выпивали, снова парились, не забывая подкладывать дрова в банную печь, пока кто-то не заорал: «Пожар!». Хорошо подвыпившие парни бросились вон из бани, в панике забыв про спящего в соседней комнате товарища. Пожарные приехали тушить уже одни головешки, а хоронить сына пришлось в закрытом гробу.

Гравировать подготовленную стелу доверили Алексею Ивановичу. Обычно в больших заказах с портретами начинают всегда именно с портретов, потому что по ним отказы случаются чаще, чем по тексту. К счастью для нас, в этом случае мы не стали отходить от правила, хотя в качестве гравировки Алексея Ивановича сомневаться не приходилось. Два дня он потратил на выбивание крупного, в два раза больше обычного, портрета парня, а затем пригласили заказчиков для промежуточной приемки работ. И услышали поразивший всех вердикт матери – не похож! Все стоящие рядом опешили, сходство между исходным фото и результатом на камне было стопроцентным. Но мать упорно твердила: не похож, и всё!

В таких случая, обычно, граверы при заказчике пытаются добиться от него конкретики, в каком именно месте не похож, т.е губы пухлее, глаза потемнее, нос поуже, и тут же начинают исправлять указанные недостатки, если камень это позволяет. Но тут исправлять было нечего, Алексей Иванович выложился на портрете полностью. Хотел было подстучать пару сомнительных мест, но понял, что сделает только хуже. Мать же уже почти в истерике кричала, что такое принимать не будет, сын совершенно не похож, и отец тоже начал ей поддакивать.

Геннадий Николаевич попросил привезти еще несколько фоток сына, чтобы сравнить его с той, из выпускного альбома, а заодно пригласил еще пару граверов как независимых экспертов. Фотки привезли, посмотрели, и пришли к выводу, что, на взгляд стороннего человека, каких-либо отличий от рисунка на камне не наблюдается. Но мать уже твердо встала на позицию, что подобный памятник она принимать не будет, и требовала всё переделать.

Обычно в отказных портретах всегда виноват гравер. Если работу упорно отказываются принимать, памятник переполировывают за счет гравера и отдают в работу другому мастеру. Первый гравер, мало того, что не получает за работу ни копейки, еще и остается должен за переполировку. Но в данном случае вины Алексея Ивановича не было, и все это видели, а потому Геннадий Николаевич пошел на беспрецедентный шаг – он отказался от заказа, вернул семейной паре аванс и полностью рассчитался с гравером за портрет, а памятник после перешлифовки отправили в выставочный зал одного из наших магазинов, где тот долго не застоялся. Недовольные заказчики, забрав свои деньги, отправились восвояси.

Примерно через месяц занесла меня судьба по граверным делам в мастерскую одного из наших конкурентов. Мы поддерживали ровные отношения со всеми граверами в городе, иногда помогали за соответствующую плату, когда у кого-нибудь подгорали сроки, делали совместные заказы на завод, где нам изготавливали специнструмент, короче, общались более чем плотно.

В зале готовой продукции моему взору предстал памятник знакомых форм и запомнившимся лицом молодого парня.

- Чья работа? – показав на памятник, спросил я гравера Даню, который хоть и был лишь на пару лет старше меня, но молотком махал уже целую пятилетку.

- Ты про это? Моя. Блин, пи(нецензурно)дец полный с этим заказом получился. Родители сыну заказали памятник, всё сделали как надо, а они теперь в отказ идут, не принимают портрет.

Портрет может и уступал немного в качестве тому, что сделал Алексей Иванович, но в целом смотрелся весьма неплохо, поэтому искреннее возмущение Дани было вполне понятно. Тем более, что он совершил другую ошибку, которой счастливо избежали мы: успел вместе с портретом наколотить и текст. Хорошо хоть золотить не стал. Но всё равно потерял много денег, времени и нервов. Директор Дани филантропом не был и платить за сделанную работу не собирался. Еще через неделю я узнал, что заказчики и Даня так и не пришли к соглашению.

Заказ аннулировали, аванс вернули, фирма, кроме гравера, особых убытков не понесла, но и выгоды не получила. Дальнейшие следы странных заказчиков потерялись. Возможно, поняв, что в нашем маленьком городе мастеров нужного им уровня не найти, они обратились в какое-нибудь столичное агентство ритуальных услуг.

В то время я не мог понять этой странной упертости и конечной цели заказчиков. В суд на мастерские они не подавали, денег за моральный ущерб не требовали, зачем им потребовалось несколько месяцев «кошмарить» все местные граверные мастерские, для всех нас осталось непонятным. Но сейчас, уже будучи взрослым семейным мужчиной с детьми, я немного иначе смотрю на эту ситуацию. Вполне возможно, что убитые горем родители, потерявшие единственного ребенка, иначе воспринимали реальность и по своему оценивали тот образ сына, оставшийся в их памяти, с предложенными нами портретами. И хотя нервишки они нам по итогу изрядно подпортили, надо делать скидку на особенности работы с клиентами в похоронном бизнесе.

История 4.

В ноябре пришли заказчики и настойчиво попросили установить свежеизготовленный памятник, так как «любимому папочке через неделю День Рождения», и им очень хотелось бы, чтобы памятник стал ему своеобразным подарком. Октябрь в том году был на редкость холодным, сначала к Покрову изрядно намело снега, потом пару недель хорошенько так проморозило, а в ноябре вернулась плюсовая температура, и призрак зимы ненадолго отступил. МЫ, как могли, попытались объяснить заказчикам, что хоть снег и растаял, но земля уже успела частично промерзнуть, и ставить памятник на такой грунт бессмысленно, весной его обязательно «поведет». Бесполезно, все наши доводы заказчики пропустили мимо ушей, сделать подарок любимому папочке было важнее.

Мы несколько раз повторили заказчикам, что никаких гарантий на работу давать не будем, и о последствиях их предупредили. Те покивали головами и все равно настояли на установке. Ну раз так, решили устанавливать. Землю на кладбище пришлось слегка подолбить ломом, промерзшие куски постарались убрать в сторону, а под основание накопали песка из более глубоких, непромерзших слоев, но даже это ничего не гарантировало.

Ожидаемо, весной приехали обиженные клиенты и пожаловались, что памятник любимому папочке ощутимо накренился. Мы напомнили, что их предупреждали о последствиях установки памятника на промерзшую землю. На это заказчики ответили, что тогда посчитали нас перестраховщиками и вообще обвинили, что мы в своих аргументах были недостаточно убедительны.

Чтобы не раздувать особого скандала, договорились, что при первом же выезде на кладбище заодно выправим и их памятник. Через пару недель нужная оказия наступила, и я сходил посмотреть, что можно сделать с памятником. Как и предполагалось, попавшие под плиту куски мерзлой земли по весне растаяли и образовали участки меньшей плотности, в которые памятник под своим весом и начал заваливаться. Я с помощью лома и какой-то матери приподнял «поплывший» угол до нужного уровня и забил в щель подходящий кусок плоского камня, а затем замазал цементом трещины, образовавшиеся на стыке цветника и постамента. Решение, конечно, так себе, через полгода камень под весом плиты уйдет глубже в грунт и памятник снова будет смотреться косо, но переделывать работу капитально из-за идиотского упрямства заказчиков, которых предупредили о последствиях, у меня не было никакого желания. С чистой совестью я отчитался клиентам о выполненной работе и забыл о них. К счастью, они обо мне тоже забыли.

Форма кинжала напоминает традиционный шотландский 6ож, это и задало тему гравировки - с одной стороны единорог, как символ Шотландии, с другой английский лев. Ну и девизы Англии и Шотландии, конечно...
Такая техника гравировки по кости называется "скримшоу"

В один субботний майский день я спокойно и размеренно набивал длиннющую эпитафию на большой стеле, которую из-за неподъемного веса и солидных габаритов не стали заносить в бытовку, когда в цех вдруг заглянули два черноволосых бородатых «чёрта», воровато оглядели всё вокруг, увидели меня и тихо позвали:

- Слышь, брааат. Помоги, а? У нас тут памятник, сделай, а?

Я отложил молоток и вышел на улицу. Перед цеховыми воротами стояла изрядно побитая жизнью «шаха». Бородачи открыли багажник и показали лежащую внутри стелу 40*80 с выбитой надписью и остатками цемента в фотонише, где когда-то должна была быть вклеенная фотокерамика.

- Это хорошего друга нашего памятник. Умер давно, а теперь еще дядя его умер. Рядом похоронили. Родные попросили надпись шлифануть новую выбить. Сделай, а?

Я посмотрел на надпись типа «Иванов Иван Иваныч», и с сомнением подумал, зачем родственникам усопшего связываться с непонятными пройдохами жуликоватой наружности?

- Постойте здесь пока, - сказал я им и направился в цех. Первым на глаза попался Сергей Семеныч, ему то я и рассказал о странных посетителей с сомнительной просьбой.

- Что? Памятник полирнуть? – возмутился Семеныч. – Да гони ты это цыганье нахер!

Не дожидаясь моей реакции, мастер сам выскочил на улицу и разразился длинной матерной тирадой в адрес посетителей. Не прошло и 10 секунд, как «шаха» с визгом рванула с места и исчезла за углом.

- Уроды чернож(цензура)! – распалялся Семеныч., - надо было ментов сразу вызывать!

- Да в чем дело-то? Объяснить хоть можно?

И Семеныч объяснил, а я узнал о некоторых темных сторонах бизнеса на памятниках.

Оказывается (вот удивление!), памятники воруют! И воруют довольно часто. Несмотря на приличный вес, демонтировать стелу с постамента не составляет особого труда, а двое мужчин обычного телосложения легко донесут памятник до машины, а дальше концов можно не искать. Цветники и постаменты иногда тоже забирали, но если те были качественно вцементированы в основание, возни получалось больше, а шансов вытащить их без повреждений меньше, поэтому чаще ограничивались одной стелой. Воровали даже на огороженных монастырских захоронениях, где был риск нарваться на церковного сторожа, а уж стырить присмотренную стелу на больших городских кладбищах, расползающихся на километр отдельными лучами от центрального павильона, вообще было детским занятием.

Но умыкнуть памятник – это полдела, так как по сути это не обезличенный кусок камня, на нем выгравировано чьё-то имя, а иногда еще и портрет присутствует. С такими приметами ворованными стелами можно только у себя в частном секторе двор замостить. И на этом этапе подключалась вторая часть воровской цепочки. Если в криминальном автобизнесе на каждую угнанную машину, разукрашенную аэрографией, можно было найти своего маляра, то на ворованный памятник был свой полировщик.

Официально камнерезный цех оказывал услуги по переполировке памятников, но с одним обязательным условием: надо было документально подтвердить, что привезенный заказчиком камень действительно ему принадлежит. В идеале это должны быть платежные документы на памятник, но кто же их будет хранить десятилетиями. Чаще всего обходились свидетельством о смерти или иными документами, подтверждающими связь заказчика с усопшим. Всех остальных желающих сменить надгробную надпись слали лесом. Но это только официально. Геннадий Николаевич, например, репутацией фирмы очень дорожил и в сомнительные дела не ввязывался. Но в городе было как минимум еще два цеха с оборудованием, подобным нашему, да еще несколько частников занимались фигурной резкой камня и при желании могли сошлифовать старую надпись и заново отполировать поверхность с минимальной потерей качества. И поручиться, что все они законопослушные и стойкие к искушениям, никто не мог.

У Семеныча были свои причины ненавидеть цыганье и прочие южные народности, что наводнили наши города. Он жил в частном секторе, именуемом в народе «Цыганов двор». Из названия понятно, кто там любил селиться. И подобное соседство не проходило бесследно для остальных жителей. Продажа наркоты и паленой водки, скупка краденого, привороты-отвороты и прочий мошеннический развод – все эти направления нелегального бизнеса плотно контролировались местным табором. Пожалуй, у каждой семьи в «Цыгановом дворе» была своя история, как кого-то обокрали, обманули, подсадили на «мак» или просто избили местные представители криминального мира. В довершении всего, именно у сестры Семеныча два года назад на кладбище, примыкающем к «Цыганову двору», свистнули памятник, поставленный ее мужу, и все местные жители догадывались, чьих это рук дело. Так что у Семеныча были более чем веские причины гнать в шею залетных сказочников, жалостливо упрашивающих помочь с полировкой памятника.

Я конечно понимал: любая вещь, обладающая определенной ценностью, может попасть в поле зрения нечистых на руку граждан, но как-то по своему воспитанию и тем моральным принципам, которые заложили в меня родители в детстве, думал, что на памятники никто не станет покушаться. Просто потому, что мертвых обижать нельзя, они не могут ответить на обиду. Хотя в мировой истории полно рассказов о гробокопателях и охотниках за могильными ценностями. Так что жизнь просто в очередной раз показала, что надуманные идеалы – это одно, а реализм – совсем другое.

Как-то в конце лета в цех нагрянула группа оперов. Искали какой-то большой и довольно приметный памятник и в рамках оперативно-розыскных мероприятий обшаривали все камнерезные цеха в городе. Пострадавший владелец стелы, видимо, оказался юридически подкованным и напористым человеком, а может еще и обладал нужными связями, поэтому опера развили несвойственную милиции деятельность и последовательно отрабатывали все места, где могли обезличить ворованный памятник. Меня это уже не удивляло, за наш цех и работяг я был спокоен, уверенный, что здесь никто с криминалом связываться не станет. Дениса к тому времени уже уволили, остальные полировщики казались людьми надежными. Тем удивительнее было, как я прошляпил «бизнес» ВасяСыча, который он развернул на мощностях нашего цеха.

Полировщикам часто приходилось перешлифовывать испорченные памятники. Косячили заказчики, косячили граверы. Иногда и сами работяги обращались к полировщикам, чтобы обновить камень родственнику или переписать текст после подхоранивания. Заказчикам данная услуга обходилась по полному прайсу исходя из стоимости квадратного метра полировки, своим директор делал скидки в 30%. Но чаще всего договаривались напрямую с мастером за полстоимости, и тот в ночную смену, не вызывая лишних вопросов, делал свою халтуру. О «левых» заработках полировщиков знали многие, в том числе и директор, но закрывали на это глаза, так как бороться с таким явлением было очень сложно, а на основной работе это особо не отражалось. Видеонаблюдение? Нет, не слышали!

Но такое положение дел не устроило ВасяСыча. После осознания того, что с данным явлением бороться невозможно, хитроумный снабженец по старой армейской привычке решил возглавить сие безобразие и взял под контроль основную часть халтур, оказывая посреднические услуги между заказчиками и мастерами.

Где ВасяСыч искал клиентов, осталось загадкой. Но у него, похоже, внезапно обнаружилось множество родственников, близких, друзей и друзей друзей, которым вдруг резко понадобилось переполировать старый памятник в связи с кончиной очередного близкого товарища. Он выбирал нужные даты, когда в ночную смену выходил «прикормленный» полировщик, привозил тому пару-тройку памятников с явными признаками б/у и к утру за час до прихода дневной смены забирал обезличенные камни. От кого он получал и кому сбывал товар, а также, на каких условиях, осталось неизвестным.

Через пару лет ВасяСыч умер от запущенной пневмонии, переохладившись на зимней рыбалке, и тогда один из полировщиков в приватной беседе рассказал другим мастерам про частые ночные визиты ВасяСыча и те халтуры, которые тот ему подкидывал. Теперь уже и дураку было бы понятно, откуда брались эти памятники, но на момент описываемых событий я был молод, зелен и слегка наивен, веря в лучшие человеческие качества и закрывая глаза на худшие.

Горячий период между Пасхой и Троицей мы проработали без выходных. Я приезжал в цех к 8.00, а сворачивал работу только к 9-ти вечера. В ночь перед Троицей вообще не пришлось спать, к следующему утру надо было сделать гравировку на 3 стелах, а полировать их закончили только к ужину. Это был мой первый трудовой рекорд – 26 часов непрерывного забоя. Позже эта цифра уже казалась легкой разминкой перед серьезными впахиваниями. Мой максимум впоследствии – 43 часа на ногах. Сейчас вспоминаю, сам себе удивляюсь, как только сил и здоровья хватало, а тогда воспринималось, как что-то вполне естественное.

С Алексеем Ивановичем у нас как-то само по себе образовалось разделение обязанностей, и мы составили довольно эффективный рабочий тандем. Я колотил текстовку и мелкие рисунки, выколачивал ниши под наклейку фотокерамики, а Алексей Иванович сосредоточился на портретах. При этом он не отказывал мне в помощи, когда дело касалось в продумывании компоновки текста и выбора шрифта. Именно при нанесении надписи на памятник для последующей гравировки я увидел разницу в подходе между обычными граверами и профессиональным художником-оформителем. Алексей Иванович даже не пытался как-то утаить секреты своего мастерства, а с самого начала пичкал меня знаниями из таких областей, о существовании которых я даже не задумывался.

Будущий текст на камне наносился обычным карандашом, но просто по полировке рисовать бесполезно. Сначала камень покрывали слоем водоэмульсионной краски с добавлением клея ПВА в определенной пропорции. Если покрасить одной только краской, после высыхания ее можно пальцем стереть, сцепления с поверхностью никакого. Добавишь слишком много клея и потом замучаешься стирать нанесенный слой. Во всем важен баланс.

После высыхания получали белое поле, на котором можно отлично рисовать карандашом. Старые опытные граверы не пользовались никакими трафаретами для нанесения текста, все надписи они делали от руки, ориентируясь в каждой строчке только на две опорные линии – низ и верх букв. Алексей Иванович принадлежал к таким граверам-аксакалам. У него был свой собственный излюбленный шрифт, напоминающий Times New Roman, но отличный от него во многих элементах. Как раньше каждая печатная машинка имела свои особенности в печатных буквах, по которым ее можно было идентифицировать и доказать, что данный текст печатался именно на ней, так и любой гравер, не пользующийся трафаретами, обладал собственным запоминающимся стилем.

Я подобный скилл себе прокачать не смог, хотя и очень старался. Времени на такие художества уходило много, а хороший результат получался не всегда. То слово не отцентруешь, то шрифт слишком сожмешь, а нарисовать в фамилии «СОКОЛОВ» одинаковыми все буквы «О» для меня вообще было немыслимой задачей. В итоге, я плюнул на это дело и обратился к услугам Microsoft Word.

Напечатать шаблон будущего текста было минутным делом. Еще 10 минут занимало на то, чтобы приклеить шаблон к камню, подложить копирку и вспомнить уроки из детского сада, когда по линиям надо было перевести картинку. Всё ровно, красиво и отлично центруется. Но Алексей Иванович и в таком варианте сразу показал мне, что бездушное детище Билла Гейтса не очень хорошее подспорье для оформительского дела.

- Смотри, - показывал он мне на свежепереведенную фамилию «ОСОКИН, - правая часть слова состоит из плотно прижатых букв из прямых линий, они как частокол занимают всё пространство. А в левой части большие промежутки из-за нескольких округлых букв. Из-за этого вся надпись на памятнике смотрится перекошено. Чтобы всё воспринималось гармонично, надо разрядить буквы справа и уплотнить слева.

- Теперь смотри на даты. У тебя все единички идут вровень с остальными буквами по высоте, но «1» - цифра дохлая, она теряется среди других цифр, значит, надо верхний хвостик прорисовать повыше, тогда она будет восприниматься равнозначной.

- А вот на этом камне текст размещен четко посередине, в левом верхнем углу крест, значит, чтобы «уравновесить» композицию, свечу внизу не стоит центровать, а лучше сместить вправо.

Вот из таких мелочей складывалось постепенное понимание композиции и человеческого восприятия. Я никогда не задумывался о многих вещах, а Алексей Иванович на простых примерах показывал мне, как легко обмануть глаз и как с помощью искажений и хитростей заставить мозг поверить, что никакого обмана нет.

- Глаз человека – отличный инструмент, но, как и любой другой инструмент, он нуждается в калибровке. Вот смотри, - показывал он мне на готовый памятник, лежащий на граверном столе, - этот крест выбит вертикально?

Я смотрел на крест, и чем больше вглядывался, тем больше мне казалось, что он капитально завален относительно вертикали.

- Что, засомневался? – Алексей Иванович с улыбкой приложил линейку с угольником к основанию камня. – Смотри, четко по вертикали. А сомнения тебя берут от того, что на камне есть природный рисунок из чередующихся полос. Глазу нужна какая-то линия, чтобы он мог сравнить с ней параллельность, а на лежачем камне ты таких линий не видишь, вот глаз и «привязывается» к рисунку камня. Только рисунок то не вертикальный. Параллели с крестом не получается, и кажется, что он завален.

- Так ведь и заказчикам тоже будет казаться, что крест выбит криво. – засомневался я.

- Не переживай, когда памятник поставят, там будет море вертикальных линий, к которым глаз сможет «привязаться», и всё будет восприниматься ровно.

К лету текстовка у меня получалась уже вполне прилично, директор спокойно доверял мне серьезные заказы, и отличить мою работу по качеству гравировки от мастеров, проработавших лет пять, ни у кого не получалось. Хотя, сравнение вообще-то так себе, я видел много мастеров-граверов, которые в погоне за количеством сильно проваливались в качестве. Так что срок работы гравера совсем не равнозначный показатель его мастерства.

Параллельно я набивал руку в нанесении простеньких рисунков. Поначалу это были шаблонные контурные эскизы, которые можно было целиком выбить скарпелью. Собственно, лет десять назад все граверы именно такие рисунки и набивали. Но потом Алексей Иванович дал мне пару уроков по основам рисования и прорисовки светотеней. Благодаря им я научился получать объем, композиция сразу стала живее и натуральнее. Правда, если березовые ветки, гвоздики и свечи в подсвечнике я потом рисовал чуть ли не с закрытыми глазами, то розы упорно не хотели выходить из под карандаша. В конце концов, поняв, что Пикассо из меня не получится, я обзавелся набором разнокалиберной флоры на бумаге, которую и переводил через копирку на камень без всяких угрызений совести.

Ну и, естественно, единственный раз попробовав нанести портрет на обломок плиты, я уже на середине процесса критически осмотрел получающегося Франкенштейна, переплевался и пообещал, что больше никогда не стану даже пытаться еще раз нарисовать чей-либо портрет на камне. И слово это сдержал, так что художника-портретиста из меня не вышло.

Вместе с наступившей весной началось оживление на рынке памятников. Цех снова начал работать без выходных и с частыми ночными сменами. Меня постепенно затягивало граверное дело, я перешел на 12-ти часовой рабочий день, оставив себе выходным только воскресенье.

А еще я перестал быть студентом, успешно защитив диплом под самый конец зимы. Получив синенькие корочки, удостоверяющие о присвоении мне звания инженера-электрика, я положил их пылиться на полку до лучших времен. Работа по специальности меня на тот момент совершенно не прельщала, я уже прочувствовал, как можно заработать неплохие деньги и вкалывать на заводе не собирался совершенно.

Однако свои навыки с компьютерной техникой всё-таки использовал и, по возможности, старался внедрять информатизацию и автоматизацию в цехе. Так, например, наши портретисты поголовно стали заказывать бумажную распечатку портретов у меня. Обычно заказчики для выбивания портрета на камне приносили маленькую фотографию усопшего, где, по их мнению, он выглядел лучше всего. Хорошо, если это было фото с паспорта или другой снимок, отснятый профессиональной техникой в фотоателье. Чаще всего приходилось работать с кошмарным изображением, отсканированным со снимка, сделанного дешевой «мыльницей». Раньше пачку снимков отдавали в фотомастерскую, где их увеличивали и распечатывали на фотобумаге без каких-либо корректировок. Разумеется, за соответствующую плату. Я экспериментальным путем выяснил, что фотобумага для выбивания портрета не требуется совершенно, наоборот, слишком плотная, она мешала переводить контуры лица через копирку на камень. Обычный лист офисной бумаги подходил для этого куда лучше. Сканер с принтером у меня были, пользоваться фотошопом я уже немного умел, поэтому бизнес по увеличению портретов у фотоателье как-то резко не заладился.

Пока мы наращивали обороты, готовясь встретить Пасху, в голове у Геннадия Николаевича родилась новая идея. Еще в феврале, когда он рыскал по карельским карьерам в поисках красного гранита для мемориала, ему коллеги по бизнесу устроили экскурсию по своим цехам и магазинам, где была выставлена готовая продукция. Такой вот маркетинговый пиар. После увиденных местных цен на памятники у него в глазах зажегся алчный блеск наживы, а душу охватил радостный трепет спекулянта. Ценники отличались от наших в меньшую сторону почти вдвое, а на какие-то позиции еще дешевле. Пока мы радовались своей норме прибыли в 20% после всего цикла обработки, тут можно было купить готовое изделие и продать дома со 100%-й накруткой. От таких перспектив у кого хочешь голова закружится.

Но вернувшись домой и слегка подостыв, Геннадий Николаевич решил не переставлять сгоряча весь свой бизнес на новые рельсы. В конце концов, немалый пакет наших заказов составляли эксклюзивные памятники, которые никак не вписывались в стандартные формы, выставленные в карельских магазинах. Да и на самой полировке и распиловке директор зарабатывал свой твердый процент. В итоге было принято половинчатое решение: заказать несколько десятков ходовых комплектов готовых памятников, чтобы в горячий период между Пасхой и Троицей не распылять силы мастеров между производством стандартных стел и эксклюзивом.

Передо мной замаячила командировка в Петрозаводск. Директор посчитал, что моих знаний уже вполне достаточно, чтобы закупить именно то, что нужно. Удивительнее было то, что он решил доверить вчерашнему студенту приличную сумму денег для закупа, ведь про банковские переводы мы тогда не слышали, все закупки шли налом и только в долларах. Конечно, это серьезный риск, потому что у всех на слуху еще была история, как два года назад директора магазина по продаже ритуальных товаров застрелили в подъезде собственного дома, когда он утром спускался к машине, чтобы ехать в Москву договариваться о закупке партии товара. Его нашли с простреленной головой, а сумка с 5000 долларами бесследно исчезла. Явно не простое совпадение получилось.

Так или иначе, но мне предстояло примерить на себя роль экспедитора. Транспортное обеспечение было свое – замученный годами ГАЗ-53 с тентованным кузовом. Его использовали на главном городском кладбище, где находилось что-то типа отдельного филиала фирмы директора. Там работала своя бригада, которая занималась копкой могил, бетонированием площадок, установками памятников, оградок и прочими благоустройствами. С Игорем-водителем я уже пересекался несколько раз по рабочим вопросам, поэтому знакомиться не пришлось.

Игорек был на пять лет старше меня, но уже успел обзавестись женой и двумя детьми-погодками, а также сопутствующими денежными проблемами. Своего жилья у них не имелось, поэтому приходилось ютиться впятером вместе с тещей в обычной двухкомнатной квартире.

Сразу после школы, под самый конец весеннего призыва его забрали в армию и послали на Камчатку служить в морской пехоте. Судьба оказалась той еще шутницей, он дембельнулся из армии за три месяца до начала Первой Чеченской войны, избежав царившего там кошмара, чтобы схватить случайную пулю в бандитских разборках в родном городе. История была мутная, так как со слов Игорька, ни в какие бригады он не входил, мелким рэкетом не занимался и в бандитских войнах не участвовал. «Боевое» ранение каким-то образом отразилось на здоровье Игоря и закрыло тому путь в органы, куда он пытался несколько раз устроиться после дембеля. Совершенно случайно он попал в маленький автосервис, расположенный в частном секторе возле городского кладбища, где неожиданно для самого себя обнаружил талант к ремонту машин. Позже, перезнакомившись со всеми кладбищенскими рабочими, стал активно подрабатывать на установках памятников и постепенно переместился под крыло Геннадия Николаевича, работая установщиком, каменщиком, плотником, водителем и механиком одновременно.

Директор не был зверем, и не настаивал, чтобы мы ехали без ночевок и отдыха. Один день предполагался на дорогу туда, столько же на обратно и день на закупку и загрузку товара. Даже выделили денег на гостиницу эконом-класса и небольшие командировочные.

Мы поехали в Петрозаводск в начале апреля. Повсеместное весеннее закрытие дорог для фур из-за выхода донника нашего Газона не касалось, в этом плане можно было быть спокойными. Но старая машина тоже оказалась способна преподнести сюрпризы. Не успели мы отъехать от родного города на 300 км, как отказал гидроусилитель. Игорь поковырялся под капотом и резюмировал, что на трассе он бессилен что-либо сделать, нужен автосервис. Поехали дальше без гидроусилителя, но удовольствие это так себе. Если на трассе машина рулилась относительно легко, то любые маневры в ограниченном пространстве становились сущим мучением. Игорек напирал на руль всем телом, выворачиваясь как червяк, а машина всячески сопротивлялась любой попытке изменить траекторию ее движения.

Уже стемнело, когда на въезде в Петрозаводск мы наткнулись на работающий автосервис, где за малую мзду нам, о чудо, оживили гидроусилитель. Глубоко за полночь мы нашли на окраине города подходящую гостиницу и завалились спать.

Следующий день преподнес новый сюрприз. Тех цен, на которые рассчитывал директор, посылая нас в Карелию, в местных магазинах ритуальных услуг не было в принципе. Нет, памятники там стоили дешевле, чем у нас, но цены отличались от наших на 20-30%, но никак не вдвое. Оказалось, что принцип сезонности в Карелии выражен еще сильнее, чем у нас. В феврале директор наблюдал тот самый аттракцион неслыханной щедрости, когда камнерезы были готовы отдать свою продукцию любому желающему практически по себестоимости, а с 1 апреля все местные магазины дружно подняли расценки сразу в полтора раза. Положение выходило наиглупейшее. Я попытался сложить дебет с кредитом и получилось, что даже с такими расценками мы еще можем вернуться с небольшим профитом, но прибыль эта настолько смешная, что смысл всей нашей поездки терялся полностью.

Оставался вариант мотануться на сотню километров севернее, где непосредственно на карьерах располагались другие цеха по камнеобработке. Там у нас была хоть какая-то надежда успеть застать более щадящие расценки.

И мы взяли курс на карьеры. За давностью лет я уже не могу вспомнить названия тех мест, запомнился только цех, где мы выбирали готовую продукцию, такой же темный, пыльный и холодный, но раза в три больше больше нашего. Можно сказать, что нам повезло. Тех сладких цен, которыми грезил в феврале директор, мы опять не увидели, но всё же закупаться здесь оказалось гораздо выгоднее, чем в Петрозаводске.

Когда начали загружать товар, стало ясно, почему продукция тут оказалась доступнее, чем в других магазинах. На многих памятниках или постаментах я находил едва заметные трещины, которые уходили в глубину камня. Мне уже рассказывали, что на тех карьерах, где глыбы откалывают взрывным методом, сырье изобилует множеством трещин, и для изготовления памятников оно малопригодно, слишком много получается отходов. Возможно, здесь использовали именно такой метод. К моему счастью, за прошедшее время я уже неплохо научился разбираться в качестве гранита и мог отличить безобидную «пырину» (такая сопля из слюды, застывшая в общей массе базальта) от коварной и непредсказуемой трещины. Как поведет себя памятник с трещиной, предсказать невозможно. Он может простоять с ней сотни лет, а может переломиться пополам, когда установщики будут ставить его на постамент. Памятники с намечающимися трещинами я без колебаний пропускал, выбирая только цельные элементы. Местный начальник цеха был, конечно, недоволен, но возразить ничего не мог.

( В комментариях посетовали на отсутствие фотографий, так что в этой части постараюсь немного разнообразить текст. Собственных фото у меня практически нет, всё беру из общего доступа в Яндексе)

Так выглядит ровная полированная поверхность габбро-диабаза без каких либо дефектов.

А так – с трещиной на поверхности. Здесь она слишком заметная, обычно приходится напрягать зрение, чтобы ее обнаружить. К тому же на представленном примере не габбро-диабаз, но суть понятна.

Это не дефекты, просто особенность природного камня. Так причудливо застыла лава миллионы лет назад.

Мы от души нагрузили наш Газон купленными памятниками, явно превысив допустимые 4,5 тонны, но что поделать, алчность оказалась сильнее благоразумия. Под конец начальник даже организовал нам небольшую экскурсию и показал расположенный под боком карьер, где добывался гранит. Уезжали мы с карьера уже практически друзьями, довольные друг другом, из чего я сделал вывод, что хитрый начальник в чём то нас все-таки наколол.

Не знаю, что за карьер, но то выглядел похоже

Обратный путь мы проделали без приключений, если не считать одного дотошного гаишника, который тормознул нас на выезде с Лодейного Поля и муторно-долго проверял документы на груз. Не знаю, что ему было надо от нас, наверное, хотел получить малую денежку за проезд, но повода не находилось. О том, какие необходимо иметь сопроводительные документы на груз, Геннадий Николаевич прочитал мне целую лекцию перед выездом, а я, не уверенный в собственной памяти, еще и кратко всё законспектировал, и на карьере, когда оформляли грузовую документацию, я тщательно всё просмотрел, постоянно сверяясь со своей шпаргалкой. Мы предусмотрели даже путевой лист, но гаец про него не вспомнил. Помариновав нас минут сорок, он сквозь зубы пожелал нам счастливого пути и тут же следом застопил фуру с мурманскими номерами. Мы мысленно пожелали удачи неизвестному водиле-мурманчанину и продолжили путь домой.

На следующий день после прибытия я с директором подбили баланс поездки. Хорошо, что не получилось как в присказке «танцевали, веселились, подсчитали, прослезились», но Геннадий Николаевич всё-таки возлагал бОльшие надежды на наш вояж. В следующий раз подобный выезд сделали почти через год, в феврале, но это уже было без меня. Тогда народ поехал, зная точно, что будет брать, где и по какой цене, а наша поездка по сути была разведкой. И всё-таки я считаю, что съездили мы удачно, особенно, что фартануло найти нужный карьер. Почему так был доволен начальник карьера при нашем отъезде, я так и не понял, косяков с товаром по приезду мы и не обнаружили. В конце концом, может же быть такое, чтобы при совершении торговой сделки обе стороны были довольны.

Подоспели новогодние праздники. Под залпы красочных салютов мы встречали новый 2001 год, опять до хрипоты споря, когда же наступил истинный Миллениум, в этом году или прошлом? Вместе с постновогодним похмельем наступало и осознание, что впереди нас ждет зимний «мертвый сезон» и сопутствующее ему безденежье. Но в первую рабочую неделю Геннадий Николаевич на общем собрании объявил, что, похоже, этот период мы пройдем безбедно. На горизонте замаячил крупный заказ, который мог решить все наши финансовые трудности.

В это время все еще продолжалась Вторая Чеченская война, объявленная властями «законченной» почти год назад. Во многих городах возникали мемориалы, посвященные памяти воинов Российской армии, погибших на Северном Кавказе. Не стал исключением и наш город. Местные власти объявили о желании воздвигнуть на городском кладбище крупный мемориальный комплекс в память о павших. Тендеры и конкурсы еще были не на слуху, техническое задание просто передали в местное отделение Военно-мемориальной компании. Там почесали репу и поняли, что своими силами им такое не воздвигнуть. ВМК вообще занимались стандартными операциями, было у них три типоразмера памятников, которые они и продавали всем желающим. Нужно было обращаться к тем, кто владеет технологией обработки камня полного цикла. Вот так наш камнерезный цех стал субподрядчиком в работе над заказом городских властей.

Круг обязанностей разделили просто и четко. ВМК брало на себя обязательства по сборке всего монумента на месте установки и дальнейшее благоустройство территории. Нам предстояло изготовить все гранитные детали будущего мемориала и осуществить граверные работы. Объем работ был действительно приличным. Весь комплекс состоял из нескольких индивидуальных памятников и центральной стелы, стоящих на массивных постаментах по типу пирамиды с примыкающими цветниками. Дополнительно на всю территорию комплекса должны были уложить гранитную плитку, но после озвучивания цены такого решения представители ВМК согласовали с заказчиком замену плитки на брусчатку. На каждый памятник наносился портрет погибшего воина, а на обороте – пейзаж Кавказских гор. Весь текст на фасаде памятников покрывался сусальным золотом, золотили также и главную эпитафию на центральной стеле вместе со стилизованным изображением двуглавого орла с российского герба.

Мы прикинули итоговый объем готовой продукции, поняли, что имеющихся запасов гранитных плит нам точно не хватит, и в Карелию оперативно отправилась шаланда за внеочередной партией сырья. Времени от начала работ до сдачи готового продукта было ровно 6 недель.

В первую очередь изготавливали памятники, потому что именно с ними предстояло много повозиться в плане гравировки. Вся остальная мелочь в виде постаментов и цветников, которая по массе составляла две трети комплекта, доделывалась, когда приехала новая партия гранита из Карелии.

Поскольку гравировки предстояло много, причем значительную часть составляли портреты и рисунки на полкамня, ряды наших граверов временно пополнила Анюта, маленькая и хрупкая дама лет 30-ти, за которой закрепилось неофициальное прозвище «Анька-пулеметчица». Получила она его за то, что выстреливала готовые портреты с умопомрачительной скоростью. Если большинство портретистов набивали изображение, в среднем, за день-два, то Анька, поймав кураж, могла выдать свежий фэйс на камне за два часа – засекали специально. В горячий период перед Троицей она ставила рекорды, набивая до шести портретов в день, и потому легко могла по зарплате перевалить за сто штук в месяц. Это больше 3500 долларов! В небольшом провинциальном городе в начале 2000-х, когда средняя зарплата по городу не превышала 200 долларов. И доллар тогда был «потяжелее», так как, если не врет статистика, за 20 прошедших лет он схуднул от инфляции на 45%. Непонятно только, куда у нее уходили такие заработки? Жили они с мужем и двумя детьми в «хрущевской» трешке, не видевшей ремонта, наверное, с момента постройки, и имели из предметов «роскоши» только не менее старую «шестерку», на которой таксовал муж.

Анька, несмотря на свою миниатюрность, обладала низким хриплым голосом, что оказалось неудивительно, когда я узнал, сколько она курит. Среди граверов некурящих я не помню вообще, кроме себя, конечно, но то, сколько сигарет выкуривала Аня, просто поражало. В день она с легкостью могла перевести в сизый дым и горку пепла четыре пачки LMа. Иногда за работой она не останавливалась смолить ни на минуту, прикуривая новую сигарету от дотлевающей. Но при этом на дух не переносила никакого алкоголя.

Тяжелой гравировкой Аня себя не утруждала, занималась исключительно портретами и рисунками. Художественного образования у нее не было, но с самого детства рисовала она великолепно. Такой вот талант, который родители почему-то не стали развивать.

Алексей Иванович взял на себя анфасы памятников, на которых надо было выбить глубокую и чистую текстовку для последующего золочения. Я к тому времени имел на своем счету 5 или 6 готовых изделий, которые, в принципе, уже не вызывали эстетического отторжения, и потому мне доверили гравировать реверсы. На них под пейзажем Кавказских гор располагались прощальные слова родственников погибших ребят.

Процесс золочения весьма кропотлив и долог. Для начала он требует особой гравировки камня. Выбивать текст надо глубоко, но без сколов и рытвин, чтобы получались гладкие плоскости, сходящиеся в середине тела буквы в ровную линию. Тогда после покрытия памятника сусальным золотом текст приобретет заметный объем. Такая работа требует постоянной заточки скарпелей, из-за чего расход инструмента в разы превышает обычный.

Готовый текст на камне тщательно вычищают от пыли, обезжиривают и покрывают слоем мебельного лака. Первый слой должен заполнить микроскопические скольчики и рытвинки, чтобы сделать будущую подложку под золото еще более ровной. После высыхания, обычно через сутки, наносится второй слой лака, и снова ждут сутки. Перед нанесением третьего слоя всё уже должно быть готово к самому процессу нанесения сусального золота. Лак должен подсохнуть, но при этом остаться слегка липким, он будет выполнять функцию клея для золота.

Золото обладает одним характерным свойством, его можно раскатать до тончайшей фольги. Сусальное золото 999 пробы – это именно такая фольга, выпускаемая квадратными пластинами размером 95 на 95 мм. Пластины располагались в виде отдельных листочков, чередующихся с листами кальки в специальной книжечке, чтобы не слипались. Кому интересно прикинуть примерную толщину такой фольги, даю вводные данные: плотность золота 19,3 гр/см^3,в книжечке обычно было 10 листов, а весили они в сумме 1,3 грамма.

Пальцами такое золото взять невозможно, оно рвется от любого прикосновения, вся работа по золочению велась с использованием тонких кистей со щетинками из беличьей шерсти. Уложив квадратами впритык друг к другу всё золото на текстовый участок памятника, его начинали теми же кисточками аккуратно проминать в тело выбитых букв. Какой бы тонкой ни была фольга, ее можно еще слегка растянуть, не порвав при этом. Постепенно фольга покрывала всю выгравированную поверхность букв, после чего памятник аккуратно накрывали газетами и оставляли сохнуть еще пару дней. В конце оставалось только свежими лезвиями от канцелярских ножей счистить излишки золота и лака с поверхности памятника, и можно было отдавать готовое изделие заказчику. Никаким лаком сверху золото не покрывали, иначе оно потеряло бы весь свой блеск и красоту. А так, благодаря химической нейтральности золота, памятник с такой гравировкой десятилетиями мог радовать глаз.

Работа постепенно продвигалась, я старался не накосячить в своей части, из-за чего гравировал довольно аккуратно, но крайне медленно. Анька выходила на день, наносила поверх готовой эпитафии рисунок Кавказских гор, памятник переворачивали, после чего она «выстреливала» портрет на аверсе и снова пропадала, пока цех готовил новую стелу. Далее за дело принимался Алексей Иванович. Он по два-три дня монотонно и вдумчиво вгрызался в тело памятника, подготавливая текстовку для будущего золочения.

О предстоящем монтаже мемориального комплекса уже прознали журналисты, и к нам внезапно нагрянула миловидная барышня-репортер с фотографом из областной газеты. Полчаса они мурыжили нас вопросами различной степени дебилизма, затем фотограф пожелал снять кого-нибудь из граверов за работой. Меня, как единственного из всех имеющего официально оформленный статус ИП вытолкнули вперед, остальные предпочли не светить свои фэйсы, чтобы потом случайно не иметь проблем с налоговой. Я с молотком и скарпелью в руках позировал над памятником, пытаясь придать себе вид человека, который чувствует всю ответственность, повисшую над ним в таком благом деле, а фотограф щелкал меня на только входивший в обиход цифровой фотоаппарат. Позже родители показали мне коротенькую статейку в местной газете про нашу бригаду с жутко замыленной фотографией меня самого.

Стояли февральские морозы, не чета нынешним слякотным зимам, а комплекс до конца зимы уже должен был быть открыт. Рабочие с ВМК на месте будущего мемориала установили огромную армейскую палатку и больше недели прогревали в ней воздух дизельными тепловыми пушками, пока не сошел весь снег и не оттаяла замерзшая земля. После чего началась подготовка к сборке.

Из цеха один за другим вывозили готовые памятники и постаменты, сразу монтируя их на месте, параллельно рабочие укладывали брусчатку, и всё это внутри палатки. Дело спорилось, и ничто не предвещало беды. Как вдруг косяк всё-таки произошел. И не просто косяк, а косячище!

Центральная стела комплекса состояла из нескольких постаментов пирамидой, двух половинчатых наверший и отдельной вставки из красного гранита, того самого со смешным названием, из которого Мавзолей сделан. Вся композиция должна была символизировать факел с вечным огнем. Специально ради этого красного гранита директор сам лично ездил в Карелию, откуда привез нешлифованную пластину размером метр на полтора и толщиной в 5 см. Поиски ее тогда слегка подзатянулись, и время уже поджимало. Заготовку надо было отполировать с двух сторон и отдать в заботливые руки Сергея Семеныча, который должен был придать ей онончательную форму.

Полировать пластину вышел в ночную смену Валентин. Я спокойно закончил текущую работу и свалил домой. А утром встретил белого как мел Валентина. Перед столом станка мокрой полировки уже собрался консилиум и что-то громко обсуждал, в основном матерно. Я подошел ближе и увидел отполированную пластину, расколотую пополам. Валентин, привыкший к прочности габбро-диабаза, не учел, что красный гранит более хрупкий. В какой-то момент он излишне сильно надавил полировальным кругом на пластину, и та неожиданно треснула.

Фиаско было полным. Директор, невзирая на роуминг, не слезал с телефона, обзванивая карельские карьеры, но даже если бы чудо и случилось, и нужная заготовка нашлась, времени на ее доставку уже не было. Семеныч собирался сегодня в течение дня и ночи допилить и отполировать будущее «пламя», завтра его должны были смонтировать на постаменте, а через два дня планировалось торжественное открытие мемориала. Мэр города, губернатор, командующие местными военными частями, отдание воинских почестей, куча прессы и журналюг, и тут мы со своими обломками. Скандал намечался нешуточный. Ладно нам, работягам, а вот репутационные потери для Геннадия Николаевича могли оказаться невосполнимыми.

Пока мы в полной растерянности стояли вокруг, Семеныч с Владимиром Николаевичем что-то оживленно обсуждали и измеряли рулеткой обломки, постоянно сверяясь при этом с оригинальным чертежом. И по итогу выдали:

- Спокуха! Еще не всё потеряно!

Тщательно всё измерив, они пришли к выводу, что из полученных обломков при грамотной распиловке еще можно собрать готовый «факел», почти идентичный изначально задуманному. Новые заготовки отторцевали на малой пиле, быстро дополировали и отдали Семенычу. Почти сутки он колдовал над ними, но в итоге получил нужную форму. Обе части непосредственно на месте скрепили штифтами и посадили на эпоксидку. Остальная сборка прошла по намеченному ранее плану. Удивительно, но никто из принимающей комиссии не задал ни одного вопроса, почему пламя сделано из двух половин, настолько хорошо оно вписалось в общую композицию.

Затем прошло торжественное открытие мемориала, которое показали даже в новостях по федеральным каналам. Мы на торжествах не присутствовали, нам надо было морально отдохнуть от напряжения последних дней и готовиться к новым трудовым подвигам – заканчивался февраль, а значит, новый «горячий» сезон уже маячил на горизонте.

Это верхушка той самой центральной стелы.

Стрелками указано соединение половинок «пламени».

Уважаемые пикабушники, в завершение части хотел бы попросить побольше обратной связи от вас, а то реально теряюсь в догадках, заходят посты или нет? Может и смысла нет продолжать?

Вторым приходящим гравером в цехе был Моня. Имени-отчества я его уже не помню, а, возможно, и не знал никогда. Для всех он был просто Моня, сокращение от фамилии Монишевич. Яркий представитель богоизбранного народа и одновременно образец той многочисленной категории людей, которые променяли свой талант на стакан водки.

Моня сделал себе имя еще в 70-е. Он бомбил памятники безвременно усопшим членам горсовета и высокопоставленным партийным бонзам, ручкался с директорами крупных заводов, начальниками УВД и криминальными авторитетами. В похоронном бизнесе он был известен самому зачуханному могилю, а упросить, чтобы гравировкой памятника занимался именно Моня, считалось невероятной удачей. Всю молодость он работал на своё имя, чтобы потом имя начало работать на него.

В лихие 90-е, когда бандитские стрелки и борьба за передел сфер бизнеса активно способствовали расширению местных кладбищ, Моня начал заколачивать просто запредельные бабки на памятниках «геройски» погибшим «браткам». Но попал в тот же алкогольный капкан, как хоккеист Гурин из кинофильма «Москва слезам не верит». Бандюки звали его на свои поминки, посиделки в сауны, да и вообще каждый местный «бык» желал при встрече с Моней непременно выпить с ним, а тот боялся кого-либо обидеть отказом. Он стал стремительно спиваться. Дошло до того, что деньги за готовые заказы приходила получать лично его супруга, потому что иначе он их до дома банально не доносил. Моня быстро опускался, перестал следить за собой, ночевал где попало, бывало, что и прямо на кладбищах.

Когда я познакомился с ним, это уже был классический опустившийся алкаш бомжеватого вида. По старой памяти ему еще давали заказы, но делал он их долго, и всё чаще косячил: мог легко перепутать даты, или переврать фамилию, а однажды вообще набил вертикальную текстовку на стелу, которая должна была быть установлена горизонтально. За былые заслуги эти косяки пока прощали, испорченные памятники по-быстрому полировали заново, но новые заказы давали всё менее охотно. Чтобы добиться от него результата, кому-то приходилось постоянно контролировать его и вовремя одергивать, не допуская новых косяков, но желающих нянчиться со спившимся гравером находилось всё меньше. Жена, не видевшая от Мони практически никаких денег, давно не пускала его на порог, он всё чаще оставался ночевать прямо в цехе, где его подкармливали и подпаивали работяги.

Однажды в сильные январские морозы Боря-пильщик при заступлении в ночную смену обнаружил Моню прямо перед входом в цех, прикорнувшим к гранитной глыбе, в грязных джинсах, рваном свитерке и шлепанцах. Видимо тот на автопилоте шел в ставший родным домом цех, но алкогольные пары усыпили его в пяти метрах от заветной цели. Моню оттащили в теплую бытовку, убедились, что признаков жизни тот еще не потерял, и оставили отсыпаться. Удивительно, но ночевка на морозе никак не сказалась на здоровье Мони, он даже насморка не заработал.

Обычный пьяница, дойдя до определенной стадии морального разложения, начинает таскать вещи из дома, чтобы обменять их на стакан алкогольного забвения. Моня возможности что-либо таскать из дома фактически лишился. Жена аки цербер грозно стояла на пороге общей квартиры и любимого супруга дальше входной двери не пускала. Но у того за долгие годы работы гравером скопился солидный инструментарий для гравировки, в котором присутствовали по-настоящему дорогие и уникальные вещи, и именно его можно было пустить в обмен на жидкую валюту. Моня начал постепенно распродавать свой инструмент.

Возможно, кто-то посчитает неэтичным или даже циничным скупать рабочий инвентарь у спившегося мастера, лишая его последнего источника к существованию и призрачной возможности повернуть свою жизнь в лучшую сторону. У меня на этот счет было свое мнение, подкрепленное юношеским максимализмом. Я считал так: если человек сознательно гробит здоровье, насилуя организм алкоголем или наркотой – это его выбор. Все люди взрослые, у всех должно хватать ума просчитать последствия своих действий. Конечно, с возрастом я стал менее категоричен в своих суждениях, но, честно говоря, меня до сих пор коробит от перекосов реальной жизни, когда, например, скорая тратит неимоверные усилия на спасение жизни страдающего от приступа панкреатита алконавта, который сам загоняет себя в это скотское состояние, а в это время в соседнем доме умирает от инсульта одинокий преподаватель физики, ведущий образцовый ЗОЖ, потому что судьба так расставила приоритеты, и помощь первой подоспела к алкашу.

На тот момент я никаких угрызений совести не испытывал. Когда Моня предложил мне на выбор несколько скарпелей и кое-какой специнструмент по совершенно смешной цене, я, не раздумывая, скупил у него всё оптом. Была там и такая интересная вещь, как «пучок».

Рисунок на камне создается по тому же принципу, как и изображение на экране жидкокристаллического монитора. Это просто сочетание светлых точек на темном фоне. Пучок – стянутые резинкой несколько десятков тонких спиц с напаянными победитовыми наконечниками. Стукнешь таким «карандашом» по поверхности камня, и на нем появится несколько десятков светлых точек. Издалека кажется, что на черном фоне появилось небольшое круглое светлое пятнышко. Ударишь в это же место пучком еще раз – пятнышко станет еще светлее. Постучишь подольше, добьешься, что вся темная полировка с этого места будет выкрошена, и останется только светло-серое пятно. Вот такими переходами полутонов из многих тысяч точек и получают рисунки на камне. Разумеется, перед этим алмазным карандашом наносятся контуры будущего рисунка и границы переходов между светлыми и темными областями. Вся задача гравера – выстукивая пучком по камню, добиться правильного уровня яркости определенного участка. И ошибиться тут нельзя, потому что пересветлить получается легко, а вот обратно затемнить уже не выйдет.

Вот такой пучок мне достался в наследство от Мони. Поначалу я не особо оценил приобретение. Мне уже попадался на глаза похожий инструмент, я даже немного поигрался пучком Алексея Ивановича, тот был солидно тяжелый и толщиной с палец, и каждым ударом по камню удавалось покрыть точками участок с десятикопеечную монету. Монин пучок был маленький и дохлый, толщиной не больше обычного карандаша, и наплавленных наконечников на нем не было, все спицы состояли целиком из однородного материала. В общем, я не впечатлился. Однако Алексей Иванович объяснил мне, несмышленышу, что я по воле случая получил в свое распоряжение такое сокровище, о котором большинство граверов только мечтают. И сравнивать его пучок с моим, это как поставить знак равенства между одноразовой копеечной китайской ручкой и Паркером. Пучок Мони был собран из спиц, целиком состоящих из победита, его можно перезатачивать сотни раз, он практически вечный, он великолепно подходит для работы с мелкими деталями рисунка, да что там говорить, он просто идеален для гравировки портретов. В общем, мне случайно, но очень сильно повезло.

Но одним только пучком рисунок не сделаешь. Всегда найдутся детали меньшего размера, и пучком их проработать не получится. Для этого использовался аппарат, любовно называемый среди граверов «машинка». «Машинка» была электрической и имела небольшой заточенный стерженёк с победитовым наконечником, которым наносила удары по камню с частотой, равной удвоенной частоте тока в электрической сети. Т.е. 100 ударов в секунду. Ею можно было вести непрерывную линию на камне, словно карандашом, можно заштриховывать отдельные участки, а можно прорисовывать мелкие элементы рисунка.

Поначалу «машинки» переделывали из советских электрических бритв, но были они слишком мощными и сложными в регулировке силы удара, к тому же держать их приходилось совсем не по карандашному. Но потом кто-то привез из Прибалтики местный образец «машинки» - очень удобной, лежащей в руке как ручка, с простой и быстрой регулировкой. Чудо буржуйской техники сначала разобрали до винтика (вру, ни одного винтика в ней не было), сняли размеры, а потом местные токари наточили корпусов из фибергласса , и осталось только намотать электрическую катушку с требуемыми параметрами. «Машинки» из электробритв быстро ушли в прошлое.

Моня в своем инвентаре «машинки» нового типа не имел, он был тем самым «зубром» из прошлого, который привык к бритве и переучиваться не желал. Мне помог Геннадий Николаевич, он свел меня с токарем, который знал, какой корпус мне нужен, а уж электрическую часть мне, студенту технического ВУЗа, собрать было проще простого. Так к Новому году я обзавелся практически всем инструментом, необходимым для гравировки. Оставалось дело за малым – научиться им пользоваться.

Пошел 5 месяц моей работы в цехе, я уже неплохо освоился, перезнакомился со всеми работягами и считал, что, в принципе, меня окружают довольно неплохие и разумные люди, как вдруг произошёл случай, перечеркнувший мою веру в адекватность отдельных особей.

Не знаю, для каких целей ранее использовался цех, но в наследство от сгинувшего завода он достался с удобной крановой системой. На всю длину помещения под потолком были проложены металлические балки, по которым ездили тележки с закрепленной поперечной балкой. По ней передвигался тельфер пятитонник. Система позволяла перемещать грузы в любую точку цеха, а управлялась эта конструкция с пульта, свисающего с тельфера.

Миха, сын Владимира Николаевича, явно страдал повышенным зудом в пятой точке и желанием испытать острые ощущения. Как-то во время обеда, когда станки были остановлены, а народ отдыхал после сытной трапезы, он накинул на крюк тельфера грузовую стропу, угнездился в полученную петлю, взял в руки пульт управления и начал катать себя по цеху, перемещаясь сразу в трех измерениях. Полученный опыт полета так понравился недоделанному Икару, что он начал частенько практиковать подобный аттракцион. Некоторые, конечно, замечали эти Михины чудачества, но какой-либо опасности в подобном развлечении не видели. Я на обеде обычно находился в бытовке, и полеты Михи на тельфере прошли мимо меня. Закончилось всё печально.

Как-то перед самым Новым годом в конце обеда в бытовку влетел ошарашенный Юрик и заорал:

- Там Миха разбился!

Все похватали ватники и выскочили в цех. Миха стоял, прислонившись к поставленным в ряд памятникам, размазывая по щеке кровь. Ватник в нескольких местах был порван, один из рукавов висел лохмотьями.

Стали выяснять, что произошло, попутно оказывая пострадавшему первую помощь. Было понятно, что он упал с высоты, но повреждения оказались не настолько серьезными, как показалось на первый взгляд. Миха подвернул ногу, ушиб колено и спину, ободрал правую руку и щеку. Толстая зимняя одежда, без которой в слабоотапливаемом цехе зимой было нечего делать, смягчила падение.

Немного придя в себя, Миха рассказал историю своего падения:

- Короче, сел я на стропу, и как обычно начал рассекать по цеху. Пару раз туда-обратно прокатился и вдруг тельфер встал. Я на кнопки жму, а он не алё. Думал, может свет вырубился, осмотрелся по сторонам, вижу, что освещение горит. А завис высоко, почти под самым потолком, внизу памятники россыпью, прыгать на них не вариант. Покричал вас, результатов ноль (комментарий: конечно ноль, бытовку специально звукоизолировали на совесть, чтобы от воя пилы не страдать). Решил ждать до конца обеда, но фиг там. Стропа начала в задницу врезаться, мама не горюй. Пофиг, что в ватных штанах, давит так, что ноги неметь начали. Поерзал чуток, не помогает, только хуже стало. Минут через десять уже волком выть хотелось, так больно было. Понял, что до конца обеда не дотерплю, надо спрыгивать, пока еще хоть как-то ноги чувствую. А прыгать стремно, никакого ровного пятачка нет, одни памятники внизу и арматура какая-то как назло сбоку торчит. Решил сползти по петле вниз, потом руками перехватиться и повиснуть на ней, чтобы хоть на метр ниже спрыгивать. А там хотел чуток раскачаться и подальше от арматуры приземлиться. Но не вышло. Только сползать начал и одну руку отпустил, как петля из-под меня выскочила. Думал одной рукой удержаться, да где там. Петля просвистела по спине, ладонь обожгла, я руку то и разжал. Полетел как куль с говном бочком прямо на камни. Перед самым падением успел как-то сгруппироваться и руки выставить. Рукавом как раз за гадскую арматуру зацепился, хлопнулся на памятник, съехал вниз и мордой прямо на лежащий постамент впечатался, щеку рассек. В общем, как-то коряво все вышло.

Миху вместе с отцом отправили в травмпункт, и позже узнали, что обошлось без переломов. Ссадина на щеке тоже оказалась ерундовой, зашивать не понадобилось. Миха пару дней отлежался дома и снова начал работать, как ни в чем не бывало.

Мы же начали выяснять, что случилось с тельфером. Причину остановки долго искать не пришлось, механика была исправна, просто тельфер оказался обесточен. Полезли в главный распределительный щит и обнаружили выключенный рубильник, который управлял электропитанием всей установки. Автоматы не отключались, тельфер после подачи напряжения снова заработал, то есть кто-то специально обесточил кран, пока Миха летал под потолком.

Начались почти детективные разборки. А как иначе, дело запросто могло закончиться смертельным исходом, и никому из присутствующих не хотелось находится рядом с неадекватом, способным на подобную шутку. Все бы поняли, если бы Миху обесточили, заставили чуток повисеть и поматериться, а затем снова включили рубильник и поржали бы над прикольным розыгрышем. Но вот так целенаправленно поставить человека в безвыходное положение и хладнокровно ждать, пока он от отчаяния не решится на смертельно опасный прыжок – это уже что-то за пределом понимания.

Из списка подозреваемых сразу исключили тех, кто с самого начала обеда находился в бытовке. Осталось всего трое: Юрик, который первым сообщил всем про Миху, Боря-пильщик и Денис. Посовещавшись, Бору из подозреваемых тоже вычеркнули. Во-первых, по его словам, он на обеде вообще уезжал. Доморощенные детективы не поленились сходить на улицу и убедиться, что движок его десятки еще не остыл. Во-вторых, Боря хотя и был излишне заносчивым и неконтактным, но на полного отморозка никак не тянул.

Оставались Денис и Юрик. Первый, по его словам, ничего не знал и не помнил, так как еще перед обедом заныкался в очередную нишу и отсыпался там. Юрик отмазался рассказом, что в самом начале обеда ушел на толчок, который располагался в отдельном крыле, и попасть туда можно было только через улицу. А когда возвращался, то застал Миху уже в том состоянии, каким его увидели мы.

Любителей детективов сразу огорчу, мы так со стопроцентной уверенностью и не дознались, кто же был тот шутник, из-за которого покалечился Миха. Юрик мог устроить такое только в силу молодости и отсутствия понимания причинной связи между своими поступками и их результатом. Хотя и имел за спиной два года армейки, где лишнюю дурь быстро выбивали. Дениса Миха частенько задирал и жестко подшучивал, пользуясь его подорванным на зоне здоровьем и вообще хилым телосложением. Кто знает, какие мысли могли возникнуть в черепушке бывшего зека под воздействием той бормотухи, которой он догонялся на работе. К тому же большинство из нас сомневалось, что далекий от электрики Юрик точно знал, какой именно рубильник надо дернуть, чтобы остановить тельфер. А вот Денис по своей ПТУшной специальности был электромонтером.

В общем, как говорили в кино, следствие зашло в тупик. Нам нечего было предъявить ни Денису, ни Юрику, но с того дня атмосфера отчуждения и холодности повисла над обоими. Дениса, как я говорил выше, скоро уволили, а Юрик так и не заслужил никакого авторитета среди остальных мастеров, оставшись вечным мальчиком на побегушках.

Как я уже говорил, автоматизация расчета цены памятника и моделирование распиловки гранитных плит освободили мне кучу времени. Пора было приступать к обучению гравировке, тем более, что небольшой оклад и постоянное желание кушать подстегивали к поиску дополнительных источников дохода.

Но вмешался случай.

Еще на 5-м курсе института отец передал мне в полное пользование семейный автомобиль, старенький ВАЗ 2102. Сам он уже в силу возраста утратил желание садиться за руль, поэтому машиной я мог распоряжаться на свое усмотрение с одним условием: отвозить и забирать родителей с дачи, когда им это будет надо. Хотя нет, забыл про второе условие: расходы на бензин и ремонты тоже легли на меня.

Сейчас наличием собственного автомобиля у вчерашнего школяра никого не удивишь. Но в конце 90-х это было круто! Даже если это довольно потрепанный жизнью ВАЗ 2102. Машина давала определенную свободу, ты получал возможность легко перемещаться в пространстве, не зависеть от других, когда из какого-нибудь захолустья требовалось срочно свалить по делам, ты становился желанным участником любой тусы, а магнитола и большой багажник превращали твой автомобиль в гибрид дискотеки под открытым небом и кровати, которая всегда под боком. Ну вы поняли, о чем я.

В общем, получив в свое распоряжение машину, я из нее не вылезал. И на работу в цех, естественно, тоже ездил на ней. Что было сразу замечено ВасяСычем. Он по своим снабженческим делам был вынужден постоянно колесить по городу, решая множество организационных вопросов. Служебного автопарка, кроме изрядно поеденной ржавчиной «Буханки», у директора не было, и потому ВасяСыч использовал свой автомобиль, получая взамен щедрую компенсацию от Геннадия Николаевича за потраченный бензин и разбитую подвеску. Но ВасяСыч, как и любой среднестатистический мужик предпенсионного возраста того времени, также любил прибухнуть после работы. А иногда и на работе. И буквально за месяц до моего прихода в цех попался на этом деле доблестным сотрудникам ГАИ, в результате чего прогнозируемо лишился прав. Ему хватило ума не искушать судьбу ездой без прав и поставить машину на прикол, но безлошадность прибавила сложностей в выполнении своих прямых обязанностей. Какое-то время он обходился случайными поездками со знакомыми и редкими оказиями, и тут, как подарок судьбы, в его поле зрения попал я со своей «двушкой». Большой багажник универсала сразу был по достоинству оценен им. Не успел я толком освоиться на новом рабочем месте, как Геннадий Николаевич сделал мне «щедрое» предложение, от которого я не смог отказаться. В свободное время я поступал в распоряжение ВасяСычу и должен был возить его по всяким снабженческим делам, а взамен получал щедрую компенсацию за потраченный бензин и небольшую денежку на амортизацию машины. Улучшению моего семейного благосостояния это, конечно, не сильно поспособствовало, но зато лишало головной боли по поиску денег на борьбу с постоянным природным явлением, называемым «пустой бак». И я согласился.

Денег на бензин мне не давали. Компенсацию за амортизацию мне добавили к окладу, остальными финансовыми потоками заведовал снабженец. Периодически я ставил ВасяСыча перед фактом, что пора подкормить машинку, и мы ехали на ближайшую заправку, где я получал вожделенный полный бак. Сколько при этом денег, выделенных директором на бензин, оседало в кармане ВасяСыча, я мог только догадываться, но в ущерб себе он бы точно работать не стал, так как в альтруизме никогда замечен не был.

Очень скоро езда по снабженческим делам стала занимать всё свободное время. С утра ВасяСыч встречал меня гагаринским «Поехали!», и до обеда мы мотались по городу, а иногда и за город, занимаясь малопонятными мне снабженческими делами. Подозреваю, что большая часть разъездов была связана с решением личных дел ВасяСыча, но я был слишком молод, зелен и наивен, чтобы подозревать людей в каких-то корыстных целях. С обеда я быстренько раскидывал очередные заказы по мастерам и снова уезжал. Перед окончанием рабочего дня нужно было нарезать задач ночной смене, и можно с чистой совестью валить домой.

Такой график работы не способствовал обучению граверному делу. Оставаться вечером не было никакого желания, такого порыва просто не поняла бы молодая супруга, даже с оправданием на хроническую нехватку денег. Но без подработки гравером сидеть на нынешней должности не было никакого смысла, о чем я через некоторое время сообщил директору. Тот меня выслушал, покивал головой, но на ситуацию это никак не повлияло. Всех устраивало нынешнее положение, а проблемы и чаяния молодого никого не волновали.

И тут сработала поговорка «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Наша с супругой новая ячейка общества образовалась не на пустой материальной базе. С деньгами, конечно, было туго, моя зарплата оставляла желать лучшего, супруга вообще не работала, доучиваясь на предпоследнем курсе института, но зато ей от бабушки досталась двушка в хрущевке, и потому головная боль по поводу, где жить и чем за жилье платить, нас не преследовала. Правда, райончик, где пришлось обосноваться, не радовал. Сам двор с трех сторон состоял из таких же хрущевок, где обитали, в основном, старики-пенсионеры или их великовозрастные спивающиеся дети, а с четвертой его подпирала общага, маргинальный вид жителей которой не внушал никакого доверия. Машину я парковал прямо во дворе между вросшим в землю «запорожцем» и слегка подуставшим «Пассатом В3». И не прошло трех месяцев, как одним прохладным ноябрьским утром я вышел из подъезда и увидел свою «ласточку», стоящую на кирпичах. Какие-то нехорошие редиски лишили машину всех колес, а в довесок вскрыли салон и слямзили аккумулятор. Причем, капот не открывался просто так, его приходилось свободной рукой приподнимать, когда дергаешь рычажок в салоне. Злодеи, конечно, этого не знали, и, повозившись с рычажком, просто выгнули капот и сломали защелку замка.

Так я остался без колес в прямом и переносном смысле. Самому купить новую резину с дисками и аккумулятор в придачу мне было не под силу категорически. Батя отнесся к потере философски, дачный сезон уже закончился, и до весны ему на машину было параллельно. На работу я впервые добирался общественным транспортом. ВасяСыч встретил меня привычным «Ну, поехали», на что я только развел руками и пересказал ему свои утренние события. Снабженец на мой рассказ задумчиво хмыкнул и пошел звонить директору. У меня в душе мелькнула робкая надежда, что возможно ВасяСыч уговорит Геннадия Николаевича проспонсировать мне покупку новых колес, но ожидания не оправдались. Я на неопределенное время потерял возможность передвигаться на личном транспорте, а ВасяСыч, соответственно, утратил бесплатного водителя. По итогу, я выпал из орбиты его коммерческих и личных интересов, зато обрел кучу свободного времени. И, наконец-то, смог приступить к обучению граверному искусству.

Постоянных граверов в цехе не было. Они работали в относительно чистых, теплых и светлых мастерских, совмещенных с салонами ритуальных услуг в разных частях города, где в торговых залах выставляли десятки образцов готовой продукции и принимали заказы на изготовление памятников. Цех как место для гравировки использовался лишь в двух случаях: когда из-за наплыва покупателей в мастерских не оставалось свободных столов для гравировки, и когда изготавливаемый памятник был настолько велик и массивен, что везти его в мастерскую не имело ни смысла, ни возможности. В тот год, несмотря на формальное окончание сезона, заказов на ноябрь пока хватало, и в цехе постоянно обитал кто-нибудь из граверов. Чаще всего это был Алексей Иванович, крепкий 35-летний мужик. И личность по-своему очень примечательная.

Профессия гравера помимо физических данных подразумевает наличие какого-то художественного образования или хотя бы развитых навыков рисования. Большинство граверов ничем подобным не владели. В эту профессию их приводили разные причины, но время показывало, у кого были скрытые таланты, а кому гравировка противопоказана категорически. Алексей Иванович был редким исключением, у которого его профессиональное образование совпало с нынешней деятельностью. В свое время он окончил художественное училище, подкрепил свои навыки педагогическим образованием и пошел преподавать в школе изобразительное искусство. Но наступили суровые 90-е, тянуть семью на скромную зарплату учителя рисования стало невозможно. Алексей Иванович уволился из школы и устроился в издательский дом художником-оформителем. Финансовая сторона жизни стала налаживаться, но подкосило семейное счастье. Однажды молодой художник застукал супругу во время адюльтера и это сильно сказалось на его моральном здоровье. Как интеллигентные люди, супруги разошлись без ругани и споров, но с тех пор Алексей Иванович стал медленно, но целенаправленно спиваться.

Работа в издательском доме не заладилась. Там царила четкая трудовая дисциплина и строгое присутствие с 8.00 до 17.00. Когда Алексей Иванович ушел в свой первый недельный запой, церемониться с ним не стали и быстро уволили. Какое-то время он поболтался в статусе безработного, встал на биржу труда, где через некоторое время ему предложили работу в соответствии с его художественным профилем. Требовался гравер в городской филиал всероссийской военно-мемориальной компании. Выбора у Алексея Ивановича особо не было, и он пошел осваивать граверное дело.

Военно-мемориальная компания, несмотря на громкое название и федеральную сеть, та еще шарашка. Брали туда любых желающих, но обучали слабо, платили мало, а требовали много, и потому текучка кадров там была страшная. Алексей Иванович быстро вник в особенности процесса и нашел, куда применить свои навыки художника-оформителя. Никогда ранее не занимаясь гравировкой портретов, он сходу начал показывать потрясающие результаты, что было сразу замечено не только заказчиками, но и конкурентами из частных мастерских. Переманить талантливого мастера на более высокую зарплату оказалось несложно, и первым в этом деле подсуетился Геннадий Николаевич. Так в нашем штате появился собственный гравер-портретист с соответствующим художественным образованием.

Когда мы познакомились, Алексей Иванович уже был давно разведен, но то, что он может иметь проблемы с алкоголем, на работе гравером пока никак не проявлялось. По сути, неформально он взял меня под свою опеку и начал постепенно делиться секретами граверного мастерства. Мне выделили отдельный граверный стол, снабдили тремя зубилами с твердосплавными наконечниками из победита (скарпелями), дали полированный обломок от гранитной плиты, и я приступил к осваиванию азов гравировке на камне.

Для гравировки нужен специальный стол. По конструкции он похож на крутящийся офисный стул без спинки, только высота столешницы должна доходить до пупка. Если ниже, придется сильно нагибаться, и через полчаса просто откажет спина. Слишком высоко тоже неудобно, начнут уставать руки. Если памятник на столе невозможно крутить, то придется самому нарезать круги вокруг него, а это требует дополнительного места. Да и неудобно работать. Потому, кстати, не прижились в граверных мастерских рабочие места в виде чертежных досок с кульманами. Вроде угол для рисования самый удобный, но гравировка требует подхода с разных углов, и делать отдельное место только для вырисовки портрета невыгодно. И гравировку текста, и нанесение рисунка делают на горизонтально расположенных поверхностях.

Гравер стучит по скарпели специальным молотком. Есть классический молоток весом в полтора килограмма с короткой ручкой не более 15 см длиной, который использовали аксакалы граверного дела. Но тогда и долбили глубже, и шрифты использовались брутально-рубленные, потому применение таких молотков было оправдано. Я попробовал поработать с ним, понял, что слишком тяжело и купил себе в строительном магазине обычный молоток весом в 800 грамм, отпилив ручку до нужного размера. Поработав некоторое время, я настолько привык к его удобной тяжести, что менять на классический уже не стал.

Учеба новоиспеченного гравера начинается с выбивания прямых линий. Начертят тебе алмазным карандашом по стальной линейке прямых росчерков, вот стой и долби их. Одну, вторую, третью, двадцатую, долби, пока не добьешься ровного края с одной стороны линии. Как начнет получаться, чертишь себе две параллельные полосы на расстоянии 5-7 мм друг от друга и долбишь по линиям, скалывая гранит навстречу. Так имитируется работа с толстыми прямыми ножками букв. Чем дальше отстоят линии друг от друга, тем глубже приходится зарываться в гранит, чтобы плоскости скола сошлись точно посередине линии. Когда добьешься идеально ровных краев у линии и четко видимого схождения на середине, можешь похвалить себя и приступать к освоению следующих элементов.

У меня на прохождение первого этапа ушло не менее двух недель. Если выводить ровные линии я научился довольно быстро, то углубиться в тело буквы, не выколов большой рваный край с противоположной стороны, мне долго не удавалось. Наконец, исковеркав десятка два полированных обломков, я предъявил Алексею Ивановичу вполне презентабельный образец моей гравировки. Того полученный результат вполне устроил, и мы приступили ко второй части Марлезонского балета – освоению выдалбливания кривых линий. Это была жесть. Чтобы получить ровный криволинейный срез на камне, нужно держать скарпель под определенным углом, и прикладывать ее к камню не всей плоскостью резца, а только одним краем. Надо научиться дозировать силу удара молотка, доходя до таких нежных постукиваний, что подсунь между молотком и скарпелью лампочку-галогенку, она бы, наверное, даже не раскололась . Кое-что приличное начало получаться к Новому году, но по настоящему искусство гравировки кривых линий я освоил только через пару лет, когда уже вовсю долбил заказные памятники.

Пора немного рассказать о том материале, с которым мне пришлось работать в камнерезном цехе, а заодно сделать краткий экскурс по типам памятников.

У обычного памятника, по сути, одна задача – он должен быть долговечным и напоминать проходящим мимо людям о чем-либо. Он подвержен всем видам осадков, его прожаривает солнце, зимой лютует мороз, град пробует на прочность его поверхность, а фекалии птиц испытываю его химическую стойкость. Полированный гранит – один из тех материалов, который способен долго противостоять всем перечисленным негативным факторам.

Продавцы гранитных памятников без колебаний дают гарантию на свою продукцию до 600 лет. Не знаю, откуда взялась эта цифра, и кто ее проверял, но сам лично на старых кладбищах часто встречал гранитные монументы середины 18 века в довольно неплохом состоянии и даже с сохранившимися следами полировки. Так что детям, внукам и даже внукам внуков не придется раскошеливаться, чтобы обновлять гранитный памятник давно усопшему предку.

Раньше гранитные монументы были признаком достатка, причем, не самого покойного, а тех, кто эти монументы заказывал. Простой люд обходился деревянным крестом в ноги. В советское время массовое производство дешевых товаров народного потребления породило массовое производство дешевого, доступного и достаточно долговечного продукта современной инженерной мысли –литого бетонного памятника с вкраплением гранитной крошки. По соотношению цена-качество вещь получилась неплохая, но… сравнивать красоту и эстетику полированного гранитного памятника с брутальностью бетонной отливки было невозможно. Об изысках гравировки вообще говорить не приходилось. Всё, что было положено бетону – однотипный унылый шрифт из пластиковых буковок, вдавливаемых в отливку, и стандартная фотография на фотокерамике.

Кто-то находил выход в использовании нержавейки. Блестящие на солнце серебристые кубики памятников, спаянные и склепанные из пищевой жести или оцинковки, до сих пор попадаются на кладбищах, но продукт этот был настолько штучным, что какого-либо влияния на общий вид советских кладбищ особо не оказал.

Конец советской эпохи внес кардинальные изменения в технологию производства памятников. Как грибы после дождя стали появляться разные шарашки по производству ритуальной продукции, но вместе с их ростом параллельно падало качество.

Сначала сдался бетон. Если советскую отливку делали с соблюдением всех технологий, используя положенное количество гранитной крошки и арматуры, то в 90-е начали экономить на всем, а на технологию откровенно забили болт. Арматура? Зачем? Вибростанок? Без него обойдемся. Цемента поменьше, песка побольше, на наш век хватит. Вот только забыли, что век то уже заканчивался, середина 90-х на дворе.

Бетонный новодел не выдерживал никакой конкуренции со старым советским монументом. Уже через 5-7 лет он сдавался под натиском осадков и понемногу осыпался, а люди, видя, во что превращается их «память» о близких, шли заказывать новый памятник, обходя стороной бетонные поделки.

Гранит постепенно начал завоевывать свое положение в похоронном бизнесе, но был еще сравнительно дорог, и в конце 90-х его дальнейшему продвижению чуть было не сделали подножку. На рынок монументов ворвались памятники из искусственного гранита. Эти поделки, созданные из смеси гранитной пыли с эпоксидной смолой и отполированные до состояния зеркального угольно-черного монолита, почти по всем позициям уделывали натуральный камень. Пустотелые внутри, они были в разы легче гранита. Однородная черная поверхность позволяла получать суперконтрастный рисунок, у граверов появилась возможность использовать любые шрифты и вензеля, тончайшие засечки благодаря контрасту были видны под любым углом. Новые памятники были дешевле в производстве, а податливый материал позволял автоматизировать процесс гравировки, используя игольчатый принцип нанесения изображения по типу матричного принтера.

Однако эйфория длилась недолго. Уже через 2-3 года после установки первых памятников из искусственного гранита от заказчиков пошли жалобы на появившиеся трещины на поверхности монументов. Еще через пару лет жалобы приобрели массовый характер. Сквозь трещинки внутрь памятников просачивалась вода, а потом, замерзая зимой, она разрывала или деформировала монумент. Кто забывал стеклянную бутылку с пивом в морозильнике, может себе представить, как это получалось с памятником. Антиреклама сделала свое дело, и бизнес по производству искусственного гранита начал сворачиваться так же быстро, как и возник.

Уже в то время параллельно с гравировкой я начал заниматься установками памятников, поэтому много обитал на различных кладбищах. И если поначалу памятники из искусственного гранита попадались довольно часто, то через пару-тройку лет они исчезли в принципе. Суровый климат сделал свое дело, а народ еще раз для себя усвоил, что дешевое редко бывает хорошим.

90% всех гранитных памятников сделаны из габбродолерита. Для себя мы использовали его устаревшее, но более привычное название габбро-диабаз. Это довольно крепкий, однородный, с минимумом слюдяных вкраплений гранит темно серого (почти черного) цвета. Очень плотные (кубометр весит 3100 кг) глыбы почти не имеют внутренних трещин, благодаря чему возможно получение плит до трех метров в длину, из которых можно создать такого же размера монолитную стелу памятника. А хорошая контрастность при гравировке позволяет художнику нанести на камень портрет или другое изображение с почти фотографическим качеством.

Запредельная твердость габбродолерита граничит с крайней хрупкостью. Полированную поверхность невозможно поцарапать гвоздем, ножом и вообще любым железным предметом. Кабы не вес, из такого гранита получались бы отличные разделочные доски на кухню. Но если тем же железным молотком стукнуть по граниту, то запросто можно отколоть кусочек. От сильного удара расколется весь камень целиком.

Для обработки гранита применяется специальный инструмент, содержащий в своем составе вкрапления технических алмазов (для резки и шлифовки), или напаянные вставки из сверхтвердого сплава карбида вольфрама, именуемого «победит» (для гравировки).

Камни из габбро-диабаза на слуху у профессиональных банщиков. Они отлично подходят для сауны, минимум слюдяных вкраплений не дают вредной пыли, которая возникает вместе с паром из отслоившихся песчинок камня, когда кипяток льют в раскаленную каменку. По долговечности использования габбро-диабаз тоже впереди всех. Рядом с цехом у нас постепенно росла куча из обломков гранита, но периодически она слегка уменьшалась, когда очередные любители банных утех приезжали отобрать себе качественного габбро-диабаза для сауны. У меня самого в бане лежит несколько таких камней, на которых даже присутствует гравировка – это остатки раскоканного мной памятника, но об этой истории я расскажу позже.

К нам привозили габбро-диабаз двух видов: карельский и украинский. Последний у нас был скорее экзотикой, но в Белоруссии или на той же Украине это основной вид гранита. По плотности он слегка уступал карельскому и имел больше слюдяных вкраплений, из-за чего рисунки на нем получались излишне пестрыми, но зато хорошо отполированная поверхность давала изумительно глубокий черный цвет с вкраплениями темно-синих кристалликов. Как материал для столешницы или подоконника – просто отлично. Жутко дорого, но практично, красиво и вечно.

Оставшиеся 10% материала приходились на гранит коричневого, серого или красного цветов. Коричневый назывался по имени месторождения – «Дымово», серый между собой всегда звали просто «Серым», но официально был «Возрождением». Красный добывался где-то на границе с Финляндией и имел смешное и труднопроизносимое финское название. Ходила байка, что из такого гранита сделан Мавзолей на Красной площади в Москве, но я за это ручаться не буду.

Все цветные граниты содержат в себе много примесей, из-за чего их структура более рыхлая. Рисунок полированной поверхности у них, конечно, в разы интереснее, чем однотонность черного гранита, но это актуально для всякой облицовочной плитки, столешниц и прочего, а в похоронном деле ценится монументальная величественность. Чтобы человек посмотрел на камень, задумался о вечном и тут же прочувствовал, какая он букашка, как смешны его потуги и усилия перед лицом неизбежного тлена.

А как же мрамор? Да, из него тоже делают памятники, но есть нюансы. Ни в нашем регионе, ни поблизости мраморных карьеров нет. Если везти издалека, сразу вырастает цена продукта. Тому, кто хочет эксклюзив, цена не помеха, но большинство при прочих равных выберет гранит.

Мрамор – очень мягкий материал. Если для гранита нужен специнструмент, то мрамор можно ковырять обычным зубилом. После гранита гравировать на мраморе было сплошным удовольствием, быстро, безопасно и на любую глубину, одно только неприятно - от памятника начинало ощутимо попахивать сероводородом. Правда, случалась такая оказия редко, имея за плечами более 10 лет опыта работы гравером, мраморных памятников я сделал от силы штук пять.

Из мягкости мрамора следовал жирный минус – он был химически нестойким и плохо сопротивлялся механическому воздействию. Нагадит птица на памятник, через месяц родственники придут, протрут, а пятно всё равно проступает. Эрозия под воздействием ветра и осадков тоже плохо влияла на внешний вид монумента. Наверное, поэтому в наших широтах мрамор в основном используется в закрытых помещениях, где его природная структура может проявиться в полной красе.

Гранит нам поставляли из Карелии открытыми шаландами по 5-6 глыб на прицепе с массой каждой глыбы не более 5 тонн. Почему не более? Да потому что внутрицеховой тельфер больше вытянуть не мог. Один раз Геннадий Николаевич соблазнился большой глыбой, которую ему отдавали в карьере по бросовой цене. Мужики навскидку оценили ее вес в 8-9 тонн. Понятно, что затащить на распиловочный стол такую махину мы бы не смогли, поэтому было принято решение выгружать ее перед входом в цех и колоть на две части. Методика раскалывания каменных глыб была изобретена еще во времена строительства египетских пирамид. Древние высверливали в глыбе отверстия на одной линии, забивали в них деревянные чопики и поливали их водой, пока те не разбухали настолько, что разрывали глыбу. Правда, египтянам приходилось иметь дело с относительно мягким ракушечником, но и мы твердости гранита могли противопоставить неутомимость перфоратора.

На выполнение ответственной задачи был отобран самый молодой, сильный и бесперспективный Юрик. Он взялся за дело с таким энтузиазмом, от которого в первые минуты создалось впечатление, что глыба расколется даже без перфоратора. Но карельский гранит сам колоться отказался, и в дело пошли технические средства.

Юрику выдали самый мощный из имеющихся перфораторов и 16-ти мм бур, после чего начался спектакль. Первое отверстие глубиной в 15 см выкрошилось минуты за 4. На втором выкрошился бур. Подошедший Владимир Николаевич хотел применить воспитательную меру в виде подзатыльника, но ограничился вопросом:

- А охлаждать бур кто будет?

Юрик сделал виноватое лицо и побежал к ВасяСычу выпрашивать новый бур. Минут через 10 Владимир Николаевич пресек очередную диверсию от бестолкового стажера. Тому было лениво ждать, пока раскаленный бур остынет после сверления, и он решил ускорить процесс, окунув тот в ведро с водой. Опоздай Владимир Николаевич на 5 секунд, и Юрик на практике бы узнал, что такое закалка и отпуск металла. А заодно пошел бы вымаливать еще один бур.

Понедельник у Юрика ушел на сверление. И хотя теперь буры щадили, но всё равно запороли еще три штуки. На следующий день я наблюдал, как глыба, подобно модному панку, покрывается ежиком торчащих из отверстий металлических клиньев. Среда и четверг ушли на забивание клиньев в тело гранита. Юрик вспотел, устал, оглох от звона, от усердия он забил клинья до упора, но упрямая глыба колоться отказывалась. В пятницу Владимир Николаевич осмотрел фронт проделанной работы и резюмировал:

- Сверли еще!

Юрик матюкнулся и пошел разматывать удлинитель. Но едва он приставил перфоратор к упрямой глыбе, как та вдруг сказала «Щелк!», и развалилась на две половины, заодно похоронив под собой несчастный удлинитель.

К обеду подъехал директор и осмотрел результаты Юриковых потуг. Сам Юрик сиял и был явно доволен собой.

- Так, значит технологию колки блоков мы освоили? Тогда можно будет возить более крупные глыбы, нам это выгоднее, – высказался Геннадий Николаевич. И, глядя на изменившегося в лице Юрика, усмехнулся: - Да ладно, пошутил я.

Действительно, прикинув расходы на заказ более крупного крана для разгрузки, потерянную Юриком неделю, оплату металлических клиньев и испорченых буров, получилось, что никакой выгоды копировать труд египетских камнетесов не было.