Разные поэты
Лёгкое волнение первого свидания,
Миг прикосновения и души терзания…
Любит иль играет? Знает душа ваша…
Лучше всех об этом писал Пушкин Саша.
Просто и естественно, провести рукою
По изгибам плавным, вообразить нагою…
Как опишешь чувство, запах, бархат кожи
Без бестыжей правды Есенина Серёжи?
Мягкость такта нужна в начале,
Путь к взаимности гибким быть должен.
Но всё нежное грезит о стали,
Мир наш прост и совсем не сложен.
Чувства – в силу, конкретность – в движенье,
Когда нежность взорвалась страстью!
Губ закушенных сладкое пение…
Дайте плоти дорогу к счастью!
Да, коль дело дошло до сути,
Стиль как нож нужен – твёрдый и жесткий.
Слава Вам, вечная слава,
Владимир Маяковский!
«Кофта фата» Маяковского. От стыда— к «Дон Жуану»
Продолжаю изучать творчество Маяковского через призму песен в Suno. Сегодня слушаю "Кофту фа́та".
В этом стихотворении Маяковский представляет себя миру как поэта. Не как очередного поэта, а как природное явление, против которого уже ничего не поделаешь. Остаётся только принять и терпеть. Или полюбить.
Само слово «фат» означает самодовольного человека, может даже понтореза. Маяковскому в момент написания стиха около 21 года. Молодой, бедный и голодный. И нет у него денег на новую одёжку, в которой можно пощеголять. А очень хочется. И он, преодолевая своё юношеское стеснение, понимает, что может себя украсить своим талантом. Как поэт, он набрал нужную консистенцию и готов к переходу в следующее состояние, готов к рождению себя миру.
А ведь каких-то 2 года назад он своих стихов стыдился. Представьте: 1912 год, Москва, Сретенский бульвар. 19 летний Маяковский читает Давиду Бурлюку, с которым познакомился в училище, свои первые стихи. Сам считает их «кусками», «плохими» и не пытается публиковать. Чтобы не смущаться, придумывает: «Это один мой знакомый написал».
Но Бурлюк вдруг останавливается, пристально смотрит на него и рявкает:
«Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!»
Такой громкий эпитет его «обрадовал». И с этого вечера он «совершенно неожиданно стал поэтом».
На следующий день Бурлюк уже представляет его всем как «знаменитого поэта Маяковского». Владимир пытается возразить, но Давид не слушает:
«Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение».
Это был не просто комплимент — это был приказ. И Маяковский подчинился.
И вот, через 2 года после этой истории с Бурлюком Маяковский пишет «Кофту фату». Теперь он не стесняется своих стихов — он шьет из них одежду:
«Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего. Желтую кофту из трех аршин заката».
Почему именно желтая? Потому что еще в юности, когда денег на нормальную одежду не было, он придумал лайфхак:
«Взял у сестры кусок жёлтой ленты. Обвязался. Фурор. Очевидно — увеличу галстук, увеличится и фурор. Сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук».
Из этой желтой ленты, которая когда-то спасала от стыда за дешевые блузы, к 1914 году родился поэтический символ. Теперь желтая кофта — не просто тряпка, а «три аршина заката», по которым он профланирует по Невскому мира «шагом Дон-Жуана».
От «плохих кусков» к триумфальному шагу по миру — всего два года. И ключевой момент здесь не только талант, но и уверенность, которую в него вселил Бурлюк. Когда тебя называют гением, даже если ты сам в это не веришь, ты начинаешь писать так, будто ты — гений.
Маяковский не просто поверил в слова друга. Он взял эту веру и превратил в поэтическую броню. Желтая кофта стала его знаменем: если раньше он обвязывался лентой, чтобы скрыть бедность, то теперь шил одежду из самого заката, чтобы показать: он — не просто поэт, а явление природы.
История «Кофты фаты» для меня – это не про стихи. Это про то, как обычный парень с дешевой блузой и желтой лентой превратился в поэта, который смело заявлял о себе:
«Я — поэт! Этим и интересен!»
Бурлюк дал ему толчок. А Маяковский сделал остальное: поверил в себя, превратил стыд в гордость, а желтую ленту — в символ революции в поэзии. Ведь иногда, чтобы стать гением, нужно всего два года, один друг, который верит в тебя больше, чем ты сам, и кусок желтой ленты.
Другие поэтические открытия в ТГ: Культурный код
Пощёчина
Этих видео не существует. Они созданы нейросетью из архивных фотографий и рисунков. Когда-то Маяковский хотел «сбросить Пушкина с парохода современности». Я решил — вернуть самого Маяковского.
Я восстановил и оживил более полусотни снимков футуристов из дореволюционной Москвы, превратил рисунки Маяковского в анимацию, воссоздал голоса поэтов. Записей того, как Маяковский читает манифест, нет. Записей того, как Бурлюк произносит название сборника «Пощёчина общественному вкусу», — тоже. Но теперь они звучат.
Отправная точка видео — мой семейный альбом. На старой фотографии Маяковский оказался рядом с моим прадедом. Так открылась история: Леонид и Жорж Кузьмины участвовали в создании «Пощёчины» и ряда других книг. Рядом с ними на фотографиях — Ахматова, Гумилёв и другие. Их лица смотрели так, будто уже знали: скоро их оцифруют.
В результате получилось не историческое кино, а цифровой спиритизм. Шум прошлого, в котором можно различить голос. Возможно, Маяковского. Возможно, никакой. Но он есть. Прошлое не исчезает — оно обновляет интерфейс. Видео полностью https://www.youtube.com/watch?v=Z2HqCP-3j_o
"Паспорт" кавер на Железный Авангард
Долго делали, долго искали вокалиста, но получилось то что хотели.
Сейчас делаем "Левый Марш". А там, если аудитории зайдёт, то и до концерта недалеко)
Ответ на пост «Послушайте!»1
Если свет загорается
Иногда поэта нужно не столько читать глазами, сколько слушать — как сердце, которое вдруг говорит чужим голосом, но об удивительно знакомом тебе самом.
Маяковский в своём «Послушайте» — это ведь не только о небе. Это — о каждом из нас.
Что значит: «если звёзды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно»?
Звезда здесь — не только точка на чёрном небе. Это — надежда. Это — вера. Это — любовь или смысл. То, без чего не дышится. Ведь у каждого есть своя звезда — иногда одна-единственная, и без неё жизнь превращается в пустоту.
А та молитва — «врывается к Богу, боится, что опоздал, целует ему жилистую руку» — разве это о небесах где-то там?
Нет, это о человеческой отчаянности здесь, на земле.
Мы все знаем это чувство: когда внутри всё горит, и ты готов на коленях умолять мироздание, лишь бы оно позволило твоей звезде остаться в темноте.
Чтобы её не погасили. Чтобы свет был — обязательно.
Вот почему стихотворение кажется простым, но внутри этой простоты скрыта целая бездна.
Маяковский говорит нам: без света мы рассыпаемся. Без смысла мы исчезаем. Мы обращаемся к небу не ради философии — а как дети, просящие хотя бы крупинку надежды.
Разве не так устроена жизнь?
Кто-то ищет свою звезду в любви.
Кто-то — в творчестве.
Кто-то — в ребёнке, впервые улыбнувшемся.
А кто-то — в том самом «плевочке-жемчужине», незаметной со стороны, но для этого человека — это целая вселенная.
Мне слышится в этих строках: стихотворение напоминает нам о праве просить. О праве молиться — даже если молитва звучит неловко или слишком громко.
О праве быть уязвимым перед тем, что выше нас.
И — о праве держаться за свет, даже если всё вокруг склоняет к темноте.
…И всё же остаётся вопрос, тихий, почти неслышный:
а если однажды звёзды не зажгутся — хватит ли нам смелости самим стать для кого-то светом?
Или мы так и останемся ждать — что свет зажгут другие?