Голова 15⁠⁠

15

-Одним трофеем, в моём лице, будет им меньше! – попрощался со мной дядя Лёня, скрываясь под крышкой гроба.

«Одной могилкой, - подумал я про себя. – Одной могилкой на их собственной божьей нивке».

Ветераны афганского десанта, гордо пройдя у подъезда сквозь ряды бойцов криминала, теперь торжественно выносили из квартиры гроб. Была ли это всего лишь проигранная для кого-то битва, или уже выигранная кем-то война – никто пока точно сказать не мог. Даже толпившийся на улице и изнемогающий от любопытства плебс не решался дать свою, авторитетную и окончательную, оценку происходящему. Ударить в спину врагу могли, и с успехом до этого делали, как и волчары кровавого разбоя, так и беспощадные псы военной разведки! Нашла ж коса на камень! Такого оскорбления дед, даже если и захочет, простить не сможет – его слабости не поймут ни те, кто носит на себе наколки уважаемых блатарей, и ни те, кто при прокурорских погонах и на креслах местной власти и бизнеса.

А ведь у меня почти получилось разрулить эту ситуацию и договориться о примирении конфликтующих сторон на время захоронения тела всеобщего раздора. Но, видать, «плевок» с омовения дяди Лёни в завариваемые мною чаи, подвигнул тёмные силы к новой подлости… Или это трупные выделения бабки, напитавшие чёрной смутой пирожки чертихи Луизки, подпортили дедовскую карму – кто нынче разберёт?! В любом случае, с этого момента неотвратимо грядущий кризис хрупкого мира не мог не радовать вдруг заскучавшую душу!

Отставной прапор Дамир Асанов, руководивший выносом гроба командира из логова врага, в глаза посмотрел только мне. Да, тело они отбили, подпирая сейчас своими крепкими плечами в голубых тельняшках его вынос в простеньком гробу, словно щит поверженного спартанца. Но их мёртвый командир, запаянный в скором времени в цинк, улетит отсюда, как и его родители, подставившие всех их, пусть и ненароком. Он это понимал, он предчувствовал последствия, он… он не был к ним готов. Дядя Лёня имел вес будучи не только, пусть и паршивой, но частью Семьи, но и благодаря своим воинским заслугам и старым связям, ибо военная разведка была тесно связана не только с ГРУ, но и с КГБ при Советах, а в независимом Узбекистане уже с СНБ. С «отлётом» легендарного майора срывало с бывших вояк вместе с ним и их, какую-никакую, «крышу». А ведь только недавно у них начало так хорошо слаживаться с их собственным бизнесом, принятием и пониманием в обществе…

Вынув из кармана голубой берет, штурмовик воздушных сил, с вызовом к тем, кто провожал их недобрым взглядом, водрузил его на свою крепкую стриженную голову. Обещанные ему мною вещи дяди Лёни, я передал в том самом, отмытом мною пакете с изображённым на нём «кораблём пустыни», готовым ступить на тяжёлые пути караванов (хотя, тот самый, первый и красный верблюд на дебютных пачках сигарет, был известным, но цирковым животным, радовавшим детишек своими номерами, благодаря дрессуре) – душа искушённого наблюдателя настойчиво требовала символов и намёков на них! Думаю, он правильно почувствовал вес металла, припрятанного среди убогих пожитков – именного пистолета их командира с запасной к нему обоймой и парой пачек промасленных патронов. Мне не жалко, а вот им точно пригодится.

Моей тётке её почивший муж был настолько безразличен и неприятен, что она не утруждала себя копаться в его армейских побрякушках, хранимых дядькой в фанерном ящике для посылок. К таким ящикам дядя Лёня был неравнодушен, частенько балуя своих родителей курагой, изюмом, пастилой, айвой, сладким гранатом и многим другим, чего в изобилии и дёшево было здесь, в Средней Азии. Это-то и навело его на бизнес сотоварищами – экспорт в дальние и холодные регионы России не только фруктов мумифицированных, но и свежих, а также овощей, дынь и арбузов. Начинали они с нескольких коробок в плацкартах с пересадками, а затем уже выкупая целый пассажирский вагон. Совсем недавно они, наконец-то, накопив, прикупили пару стареньких грузовичков из Германии. Жизнь, казалось, налаживалась…  

Странная похоронная процессия, погрузившись в свою фурманку-рефрижератор, отправилась запаивать дядю Лёню навечно в цинк. Но часть его, волею то ли судьбы, то ли исходя из уловок квантовой запутанности (чем чёрт не шутит!), признаться, решила всё же на какое-то время остаться с нами – его мозг. Не секрет, что после вскрытия черепа мозг покойника, вместе со всеми остальными, подвергшимися исследованию органами, отправляется так же в его брюшную полость, которая затем надёжно зашивается. Делается это по одной простой причине – чтобы это самое серое вещество из жира и слизи не вытекло из распиленного черепа на белоснежную подушку раньше времени захоронения. Но куда, прикажете, было девать уважаемому в наших кругах судмедэксперту оба полушария дяди Лёни, когда у него в наличии была только голова и совсем мало времени?! Вот он и додумался засунуть то, что уже никогда больше думать не будет в ещё один пакетик в пакет с уже безмозглой головой. Так мозги эти и оказались затем в банке с формалином, которые мне подогнал санитар из морга. Я планировал, при удобном случае, сунуть их в гроб, но неожиданные и стремительные для всех без исключения события последних часов, сделать задуманное мне так и не позволили. Вот и томились извилины дяди Лёни сейчас в шкафу в прихожей, под сенью бабкиного платка в полевых цветах.

Держать общий для всех совет дед держать не стал. Ограничившись невнятным ворчание и дышащим угрозами выразительным матом в сторону носителей подлого эксцесса, он, не позавтракав, но вдоволь напившись холодного чаю с приправой от дяди Лёни, умчался по неотложным делам.

В пустом и тщательно проветриваемом зале слово, по праву возрастного старшинства, взяла бабка Луизка:

-Она его не отпустила, - заверила она собравшихся, имея в виду мою покойную бабку и свою, отошедшую в мир теней, сестру.

-Тем не менее, могила его останется пустой, - заметил дядька Славка, в гадливом оскале сверкнув впаянным в его рот металлом. Прикопать дядю Лёню собирались в самом неприметном уголке семейного могильника, успев выкопать для него ямку ещё вчера вечером.  

-В том то всё и дело, что готовая уже могила, не получившая своего, обязательно заберёт кого-нибудь другого, - просветила собравшихся знаток погребальных практик в свете чёрных сил, на чьи слова утвердительно закивали её не менее осведомлённые спутницы. – Повязанного с ним узами родства. Одного из нас. – Ведунья обвела всех своим тяжёлым взглядом из-под чёрной косынки. – Возможно того, кто встретился с его глазами мертвеца… На кого он смотрел из вас из гроба?

Дядька Сашка громко взглотнул, округлив, растерявшие остатки сна бессонной ночи, глаза.

-Так он дохлый! – на грани паники возразил он. – Что он там увидеть-то мог?

-А смотрел не он, - пояснила бабка Луизка. - Через него смотрела смерть - кого бы прибрать вместе с ним!

-Вот же гад прилипучий! – Дядька Сашка подскочил с табурета, на котором сидел, и на котором ещё совсем недавно стоял гроб, аккурат головой покойника, и со всей силы пнул его в сторону стены с окном. – Жаль, что это не я его укокошил!

-Так он и на меня пялился зенками своими мутными! – сообщил дядька Славка.

Мой батюшка, наименее из всех здесь суеверный, криво улыбнулся, пожал плечами и без слов, но подтверждая и свой зрительный контакт с покойным, ткнул себя в грудь указательным пальцем.

В дверях появилась Идочка – виновница всех этих торжеств, суеты и прочих напастей, навалившихся из-за неё на всю семью. Её успели найти, привести в относительный порядок и привезти к моменту закрытия гроба с почившим в нём супругом. Найдя в себе силы махнуть непослушной рукой то ли мужу на прощанье, то ли с требованием поскорее его запечатать в его последнюю посылку на родину, она скрылась на балконе отходить от похмелья и ещё одной ночи блядской любви. Её же дочки наотрез отказались так рано и в полном диссонансе с природой своего блаженного бытия, просыпаться в постелях своих очередных возлюбленных. Посланные за ними их кузены и кузины, войдя в их положение, сильно и не настаивали на их присутствии последнего прощания с родителем, оставляя за собой право поглумиться над их бессердечием в ближайшем будущем. Всё, как всегда, не выходя за рамки традиций и ценностей Семьи.

-На «нет» - и суда нет! – попыталась поставить в этом деле точку новоиспечённая чёрная вдова. – Водку из холодильника вы выжрали, брательнички, или отец припрятал, от меня?! – Тётку, всё ещё остающуюся в её возрасте жгучей красоткой, даже мутило особенно привлекательно и сексуально, с вызовом искреннего к её похмельным мукам сострадания у не знающих её.

Бабка Луизка и её спутницы с сочувствием другого рода посмотрели на нерадивую родственницу, умудрившуюся в неконтролируемых суете и разгульной жизни растерять веру в силы большие, нежели неутолимые страсти пышущей страстями плоти. Ибо не только глупо, но и смертельно опасно пренебрегать миром и энергией чёрной некромантии – читалось на лицах всех четырёх женщин в чёрном.

-Ида, - начала было её самая старшая тётка.

-Я сдохну сейчас и без помощи вашего мертвяка! – взмолилась Идка.

-В морозилке, под говяжьей вырезкой посмотри! – выдал дядька Славка местонахождение огненной заначки. – Пока она организм свой не подлечит, лечить ей голову бесполезно, - пояснил он родственницам-наставницам то, что братьям было хорошо известно.

-Может, пронесёт? – вопросил с надеждой дядька Сашка, самый суеверный из братьев. – Ну, или там очерёдность есть какая – на кого первого покойник посмотрел, тот за всех и сдохнет? – Он с надеждой уставился на меня. – Ты ведь с ним… с его башкой с самого начала был!..

-Он мне даже подмигнул! – согласился я и предельно зловеще рассмеялся, стараясь в точности отобразить не раз отрабатываемое мною в зеркале нужное для подходящих случаев изображение. Очки я давно снял, давая отдохнуть от бесстрастных стёкол глазам.

-Вот! – Проигнорировав мою издёвку, дядька ткнул пальцем в мою сторону с видом незадачливого робинзона, увидевшего спасительную шлюпку.

Пока дамы в чёрном принялись обсуждать между собой силу и возможности визуального контакта с мертвецом, слово взял дядька Славка:

-Как-то повесился у нас на зоне один из обиженных, загнанный к петушатникам, ещё до меня, по слухам - по беспределу.

Лицо дядьки, авторитетного сидельца, исполнилось той самой задумчивостью, которое не предвещало ничего хорошего – бывало, что после столь упорных размышлений на голову накосячившего обрушивался приговор. Скрашивать серые будни своих отсидок, томящих блатарей высшей зоновской касты ежедневными бездельем, перееданием и властью (в отличии от большинства всех других заключённых и даже их охраняющих), дядька, как и равные ему, обожал разного рода разборки, тёрки, сходняки и прочие развлечения «чёрной» зоны. Разбор, будь то мокрухи, либо самого безобидного залёта клиента зоны – всё одинаково вызывало у дядьки прилив энергии и активного участия в привлечении к ответу напортачившего. Обожал дядюшка в одном лице не только расследовать и судить, но и собственноручно приводить приговор в исполнение, если того требовало физическое воздействие на косореза. До сегодняшнего дня он оставался принципиален в выборе действительно наилучшего боксёрского мешка – живой человеческой тушки!

-Человечек этот был, говорили, непростой, не из блатных, но и не из мужиков, по сути – некое «отрицалово», но не буйное и не конфликтное, - продолжил дядька свою поучительную историю. – Базарили, что был он из потомственных шаманов, но рожей больше русской, чем чукотской, видать, полукровка. Присел, прикиньте, за политику! Образованный и начитанный настолько, что заакадемить на зоне мог любого! К тому же по понятиям нашим, за короткое время так набрался, что объяснить за жизнь мог любому блатному настолько, что чуть ли ни предъяву, по приколу, вдогонку кинуть! Конфуз, в натуре! В хате людей уважаемых недоумение, а из мужицких бараков в их сторону - всё громче: хи-хи, да ха-ха! Сам этот тип, как я понял, бузить и не собирался, а раздули конфликт, за его спиной, вертухаи с козлами, чтобы поднагадить зажравшейся на их поляне чёрной масти. Но, как говорят люди умные: нет человека – нет проблемы! А в петушином углу, как это всем известно, людей не бывает! Замочить его было бы не так в натуре эффективно, как показательно наказать и позорно отправить к петухам! Законность восторжествовала, зона вмиг притихла, включая краснопёрых. Кукарекать больше никто не решался!  – Чувство причастности к миру, пусть и за решёткой, но одним из хозяев и хранителей коего являлся и лично он, просветлило лицо дядьки Славки удовлетворением в решениях возложенных на него жизненных задач.

-Ну, и… - В младшеньком всё бурлило – подсохшие за приоткрытыми веками глаза зятька подглядывали за ним из-за каждого угла.

-Короче, - продолжил опытный сиделец, - вздёрнулся этот хмырь аккурат под утро на дверном косяке в нашу, со всеми уважаемыми там людьми, хату. Пошёл кто-то из нас, с первым солнышком, поссать, а там – жмурик, вместо двери, болтается! Убиться веником - сто пудово - нос в нос с мертвяком шмякнулся! С телом из обиженки, с неприкасаемым – без вариантов, в натуре! – Ужас происшедшего – физический контакт с представителем самой низкой и позорной касты в местах лишения свободы – был страшнее смерти для многих заключённых, тем более для самих блюстителей этих бесчеловечных традиций, зачастую автоматически переводящего тебя в категорию обиженных! – Ладно там кто-то один из нас увидел, как он всей своей мордой с ним лобызнулся, зашкварился - сговорились бы между собой и забыли, но этот, уже и так лоханувшийся бажбан, давай его отталкивать и крыть матом, спросонья не сразу сообразив, что эта тушка давно не живая и к тому же подвешена! За шею! – Дядька перевёл дух и каждый из его слушателей готов был поклясться в том, что тот в который раз в безмолвной молитве возблагодарил небеса за свой крепкий, в то утро, мочевой пузырь.

В дверях, заинтересованная его рассказом, появилась Идка. Непривычный мандраж в голосе брата заставил её на время отказаться от желания поскорее завалиться под живительную прохладу кондиционера. Облокотившись о дверной косяк, она возрождала себя к жизни приготовленным наспех коктейлем с водкой.

-Ку-ка-ре-ку-у! – озвучила она коварство висельника и расхохоталась, довольная собой. – Хотела бы я на ваши рожи в тот момент посмотреть!

-Ну-ну, - дядька, без особой злости, зыркнул на ядовитую сестрёнку, - поглядел бы я на тебя, окажись ты там рядом! Перед тем как вздёрнуться, этот петух обиженный стёклышки, выломанные из очков своих, себе в глаза вставил, чтобы веки его не сомкнулись! А ещё он язык свой высунул, на сколько мог, и прикусил его намертво, словно зафиксировал – для нас! Висит, зырит на всех нас глазищами своими плюсом увеличенными и языком своим, распухшим, людей уважаемых дразнит! Демон! Гадом буду - демон самый настоящий! – Хроникер тюремного романтизма поёжился под грузом холодящих кровь воспоминаний. Постучав друг о друга своими железными фиксами, видать, с целью выработки дополнительных импульсов для мозговой активности, он продолжил: - Вот, я мать нашу всегда слушал внимательно, и когда некоторые из нас повскакивали со своих шконок, чтобы лично позырить на заменивший дверь пучеглазый труп, я не повёлся на дьявольскую провокацию от этого петушары! А вот кое-кто из тех, кто с зенками этими переглянулся – зажмурились натуральным образом! Вот те крест – дубаря врезали именно те, которые порешили этого профессора в угол петушиный отправить! – Дядька клятвенно хлопнул себя по серебряному распятию на своей мощной груди, волосатой голгофой выпячиваемой из-под распахнутой рубахи. – У кого-то инфаркт сердца случился, а у кого-то и самого мозга, кто-то внезапно и скоропостижно зачахотился, а кто-то, прикиньте, сифак агрессивный схватил! В живых остался только тот самый, трупом законтаченный бедолага, тем же утром переехавший из блатной хаты к петухам! Как выяснилось, он то больше всех и топил за тот самый беспредел с тем умником. Но лучше бы ему было сдохнуть, чем вот так, со временем начать скоблить парашу даже за петухами – ему там всё припомнили!

На побледневшего дядьку Сашку, после столь ярких откровений от старшего брата, смотреть было кому-то больно, а кому-то, как мне, до язвительно-смешного приятно.

Идочка же, допив свой первый и, наблюдая её боевой настрой - не последний утренний коктейль, смерив презрительным взглядом переволновавшегося братишку, изрекла:

-Да, с хера ли нам (делая акцент на «нас», она, понятное дело, имела в виду приобщенность Семьи к потустороннему, как и к силе ей покровительствующей) менжеваться перед этой дохлятиной? Сдох и сдох, боже ты мой! Тётечка, - обратилась она к бабке Луизке уже посерьёзнее, - ну, ты хотя бы не тупи! Где - он, а где - мы?! Вот мамка наша послала бы их всех, вместе с их сынком, гробом, дружками и зенками его, с того света выпученными, ко всем чертям, нафиг, и такую пьянку бы замутила на их костях!.. На кой ляд мне, и так уже, прямо сейчас смертной, до усрачки пугать себя этой самой смертью?! – Мадам, в полном расцвете сил и желаний, осторожно постучав краем бокала по своим крепким и белоснежным зубам, мечтательно вдохнула остатки испаряющегося из него праздника. Её густо пропитанные багрово-яркой, сладковатой на запах и вкус помадой губы эффектно дрогнули, готовые вот-вот лопнуть от распирающих её именно интимные части тела соков. – Надо повторить, всем смертям назло! – сообщила она всем присутствующим и упорхнула на кухню с лёгкостью студентки первогодки. 

-Дура! – предательски срывающимся голосом внёс ясность в поведение сестры дядька Сашка, всё ещё пребывающий на измене. Страх перед тотальным беспределом, на который были способны нечистые силы, в нём только нарастал. - Никогда бы наша мать так не поступила! Никогда! Она-то, вот, лучше всех знала о том, что шутки и эта..., как там её – безответственность, перед бесовщиной очень опасны! Она бы сейчас не о кутежах думала, а о том, как бы нас из дерьма этого, дьявольского, вытащить! Ведь, верно, тётя Луиза?!

Признаюсь, мне давно не терпелось удостовериться в том, что мои новые ночные знакомые благополучно скрылись от глаз разыскивающих их хищников, но вот разыгрывающаяся на моих глазах семейная драма не оставляла мне выбора – корректируемые то ли происками бесов, то ли нелокальностью квантовой запутанности удары судьбы, обрушившиеся на моих родственников, на время и без вариантов поглотили всё моё внимание. Слово было за бабкой Луизкой, самой осведомлённой как в делах житейских, так и загробных. Всё внимание собравшихся обратилось на неё.

В дверях вновь появилась любительница коктейлей, намешавшая себе по новой водки с домашним томатным соком и сдобрив всё это щепоткой острейшего молотого перца.

-Верни мы мою сестру в её могилу целиком, то многие напасти обошли бы всех нас стороной, - заявила, после некоторого раздумья, бабка Луизка. – Покуда же её головушка неизвестно где и в чьих руках, нам всем необходимо быть предельно внимательными и осторожными с тем, что касается потусторонних сил. Определённо, что кто-то, или что-то намеренно играют против нас… - Она на мгновение, замеченным только мной, зыркнула в мою сторону.

-Вот - не зря я неладное чувствую! – торжественно воскликнул дядька Сашка. – И что делать будем, дабы порчу лупоглазую от себя отвратить?

Идочка же, жеманно закатив свои большие и тревожащие глубиной проникновения в них взглянувшие глаза, одним долгим и сытным глотком опустошив бокал, весело напевая «Нас ждёт огонь смертельный», направилась на балкон. Казалось, что общение с обжигающей перцем и водкой «кровавой Мери» было ей более интереснее и поучительнее.

-Ночь тому назад мне мать снилась, - нарушил тишину в зале голос моего, по природе немногословного и более замкнутого из всех членов семьи, отца, - только её голова.

Все разом, напрягшись ещё более, взглянули на него. Глаза дядьки Сашки выпучились на своего брата настолько неестественно, что стало страшно за набухающие кровью сосуды в его голове.

Отец, обладатель тёмной и крепкой кожи, широкой кости с увесистыми кулаками, вызывающими густыми дартаньяновскими усами над широким ртом и квадратным подбородком, потёр правое плечо. Часто, с приходом холодов, или после чрезмерных нагрузок, оно у него, пробитое ещё в молодости арматурой, болело.

-Она заглотила всю мою руку по самое плечо и жевала её, - обыденно поделился отец сном, реальной болью вгрызающимся в нашу жизнь из мира грёз. – Жевала так, словно никак не могла насытиться. До сих пор ноет от шеи до кончиков пальцев…

Представляю, как отцу, человеку замкнутому и непривыкшему жаловаться, неловко было сделать подобное признание.

-Покажи-ка! - потребовала бабка Луизка и, встав со своего стула, приблизилась к племяннику.

От рождения суровый, но послушный сынуля, вдруг беспочвенно покусанный фантомом головы матери, угрюмо расстегнул рубаху и оголил свою правую сторону тела. Арматура вошла отцу аккурат в середину дельтовидной мышцы, повредила плечевой сустав и выглянула, прихватив с собой пучок мышц, в области лопатки. Некоторые отпечатки рядом с болезненно припухшим шрамом, похожие на зубные прикусы, заметил даже я.

-Падла! – непонятно в чей адрес выругался дядька Сашка и подскочил к отцу, чтобы убедиться в яви сна. С перекошенным от страха перед неизвестностью лицом, он нерешительно притронулся к плечу брата и тут же отдёрнул от него руку, словно обжёгся. -  Не могу поверить! Сука! Нас прокляли!