Жду новый пост

Серия «Много жизней, много наставников Брайн Вайс. Роман.»

Три с половиной месяца прошли с момента нашего первого сеанса гипноза. Кэтрин не только почти избавилась от беспокоивших её симптомов, не просто вылечилась, она просто излучала умиротворяющую энергию. Людей просто тянуло к ней. Когда она завтракала в кафетерии нашей больницы и мужчины, и женщины норовили к ней подсесть, делали ей комплименты, получая от этого удовольствие. Она, как рыбак ловила их в невидимые психологические сети. Хотя четыре года никто её в этом кафе не замечал.
Как обычно она быстро погрузилась в состояние глубокого гипнотического транса в моем тускло освещенном кабинете. Её белые волосы ручьями струились по знакомой бежевой подушке.

«Я вижу здание… оно из камня с каким-то шпилем на вершине. Местность очень гористая. Ужасно сыро… сырость снаружи. Я вижу повозку. Я вижу повозку, которая движется… впереди. В этой повозке сено, солома какая-то или сено, или какой-то корм для животных. Там несколько мужчин. Они несут какие-то знамена, что-то развевается на ветру на конце древка. Очень яркие цвета. Я слышу, как они говорят о маврах… мавры. Они говорят о войне, которая идет. Что-то металлическое покрывает их головы… какие-то шапки из железа. Год тысяча четыреста восемьдесят третий. Теперь заговорили о датчанах. Разве мы воюем с датчанами? Какая-то война идет».
«Вы находитесь там?», спросил я.
«Я этого не вижу», ответила она нежно. «Я вижу повозки. У них два колеса. Два колеса и сзади они открытые. По краям они тоже открыты, но по краям какие-то жерди, скрепленные вместе. Я вижу… что-то металлическое, что они носят вокруг шей… что-то из металла в форме креста, но концы загнуты, концы круглые… на кресте. Это праздник какого-то святого… Я вижу мечи. У них какие-то ножи или сабли… очень тяжелые с тупыми концами. Они готовятся к какой-то битве».
«Постарайтесь найти себя», попросил я. «Посмотрите вокруг, может быть вы солдат. Откуда вы на них смотрите?».
«Я не солдат». В этом она была уверенна.
«Посмотрите вокруг».
«Я принесла немного провизии. Это деревня, какая-то деревня». Она умолкла.
«Что вы видите сейчас?».
«Я вижу знамя. Какое-то знамя красное и белое… белое с красным крестом».
«Это знамя вашего народа?», спросил я.
«Это знамя короля этих солдат», ответила она.
«Это ваш король?».
«Да».
«Вы знаете его имя?».
«Я не слышала этого. Его здесь нет».
«Вы можете посмотреть, во что вы одеты? Посмотрите вниз и скажите, во что вы одеты».
«Какой-то кожаный… кожаный китель поверх… поверх очень грубой рубахи. Кожаная куртка… она короткая. Какие-то туфли из звериной шкуры… нет, это не туфли, скорее боты, мокасины. Никто мне не скажет».
«Я понимаю. Какого цвета ваши волосы?».
«Они светлые, но возраст у меня преклонный, потому в них седина».
«Что вы думаете об этой войне?».
«Она вмешалась в мой образ жизни. Мой ребенок погиб в прошлой стычке».
«Сын?».
«Да», она опечалилась.
«А кто остался с вами? Кто остался с вами из вашей семьи?».
«Моя жена… и моя дочь».
«Как звали вашего сына?».
«Я не вижу его имя, просто помню его. Я вижу мою жену». Кэтрин много раз рождалась как женщиной, так и мужчиной. Бездетная в настоящей жизни, она воспитала множество детей в своих других жизнях.
«Как выглядит ваша жена?».
«Она очень усталая, очень. Она уже старая. У нас есть несколько коз».
«А ваша дочь все ещё с вами?».
«Нет, она вышла замуж и ушла несколько лет назад».
«Вы остались вдвоем со своей женой?».
«Да».
«Как у вас складывается жизнь?».
«Мы очень устали, мы бедные. Это все нелегко».
«Нет, не легко. Вы потеряли сына. Вы о нем скучаете?».
«Да», ответила она просто, но в голосе чувствовалось горе.
«А вы были фермерами?», поменял я тему разговора.
«Да, мы выращивали пшеницу и ещё что-то похожее».
«Во время вашей жизни в вашей стране было много войн и много трагедий?».
«Да».
«Но вы все-таки дожили до старости».
«Но они же сражаются не в деревне», объяснила она. «Они должны долго идти к полям, где происходят сражения… через горы и леса…».
«Вы знаете, как называется страна, в которой вы живете или город?».
«Я этого не вижу. Но какое-то название должно быть, хоть я его и не вижу».
«Это очень религиозное время? Вы же видели кресты на солдатах».
«На других есть кресты, а на мне нет».
«Есть ещё кто-то живой из вашей семьи, кроме вашей жены и дочери?».
«Нету».
«Ваши родители умерли?».
«Да».
«А у вас есть братья и сестры?».
«У меня есть сестра, она жива. Я её не знаю», прибавила она, имея в виду то, что она не знает её в нынешней жизни, в которой она Кэтрин.
«Хорошо. Смотрите, может быть вы узнаете кого-то из жителей деревни или в вашей семье». Если люди реинкарнируют группами, то она вполне могла найти кого-то, кто много значит в её нынешней жизни.
«Я вижу каменный стол… Я вижу миски».
«Это ваш дом?».
«Да. Что-то приготовленное из… что-то желтое, что-то из кукурузы… или что-то… в общем желтое. Мы это едим».
«Всё правильно», и я прибавил, чтобы ускорить её. «У вас была тяжелая жизнь, очень тяжелая. И что вы об этом всём думаете?».
«Лошади», прошептала она.
«У вас есть лошади? Или у кого-то другого?».
«У меня нет… но у солдат… у некоторых из них. В основном они все пешие. Но это не лошади, это ослы или какие-то животные, которые меньше лошадей. Они в основном дикие».
«Ну идите же веред во времени, сейчас же!», велел я. «Вы уже в возрасте. Попытайтесь перенестись в ваш последний день в этой жизни».
«Но я не совсем старик», возразила она. В этой жизни она была совсем какая-то непослушная. Но что случилось, то случилось. Я не мог удалить эти воспоминания и не мог заставить её выбирать те подробности воспоминаний, которые считал важными.
«Есть ещё, что-то, что произошло в этой жизни?», попытался я поменять свой подход. «Для нас эти сведения очень важны».
«Ничего существенного», ответила она без эмоций.
«Итак, продвигайтесь вперед, вперед во времени. Давайте найдем то, что вы должны усвоить в этой жизни! Вы знаете, какой главный урок этой жизни?».
«Нет, не знаю. Я все ещё там».
«Да, я знаю. Вы что-то видите?», минута прошла в тишине, прежде чем она ответила.
«Я просто плыву», прошептала она нежно.
«Вы покинули его?».
«Да, я плыву». Она опять вошла в спиритическое состояние.
«Хорошо. Отдохните… Отдыхайте». Много минут прошло в тишине. Затем мне показалось, что она что-то слушает. Вдруг она заговорила. Её голос был громким и низким. Это была не Кэтрин.
«Вообще, есть семь измерений, и в каждом множество уровней. Одно из них – это измерение сбора воспоминаний. В одном из этих воспоминаний разрешается собирать свои мысли. Вам разрешается просмотреть прошедшую жизнь так, как она прошла. На более высоком уровне позволяют увидеть историю. Они могут вернуться показать нам, как изучить историю в целом. Но на низших уровнях нам позволено только видеть наши собственные жизни… которые просто прошли.
У нас есть долги, которые мы должны оплатить. Если мы не оплатили наши долги, то мы должны взять их с собой в другую жизнь, чтобы их все-таки отработать. Вы сильно продвинулись в оплате своих долгов. Какие-то души продвигаются в этом быстро, какие-то медленно. Когда вы принимаете физическую формы, вы отрабатываете, отрабатываете жизнь… Если что-то прерывает вашу возможность… отрабатывать долги, вы должны вернуться в измерение воспоминания и переосмысления и там вы должны ждать, пока душа, у которой вы в долгу не придет, чтобы встретиться с вами. И после этого вы с этой душой одновременно возвращаетесь на физический уровень, до тех пор, пока вам не разрешат вернуться. Но именно вы определяете, когда вы вернетесь. Вы определяете, что вам нужно сделать, чтобы оплатить ваши долги. Вы не будете помнить ваши другие жизни… только ту, из которой вы только что пришли. Только душам, которые находятся на высшем уровне – мудрецам – разрешается заглядывать в историю и прошедшие события… чтобы помочь нам, чтобы объяснить нам, что мы должны сделать.
Там семь измерений… семь измерений, через которые мы должны пройти, прежде чем вернемся. Одно из них – измерение перехода. В котором вы ждете. В этом измерении вы определяется, что вы возьмете с собой в следующую жизнь. У всех у нас есть… преобладающие черты. Это может быть жадность или может быть похоть, что угодно может определять, что вам нужно, чтобы оплатить долги определенным людям. Затем вы должны преодолеть это в этой жизни. Вы должны научиться преодолевать жадность, к примеру. Если вы не сможете сделать это после возвращения, то вам придется взять с собой эту черту в следующую жизнь, как и другие, и это бремя будет становиться всё тяжелее и тяжелее. И каждая жизнь, которую вы будете проходить, не оплатив долги будет труднее. Если же вы все преодолеете и вернете все долги, то вам будет дана более легкая жизнь.  Таким образом вы выбираете, какая у вас будет следующая жизнь. На следующем этапе вы отвечаете за то, какая у вас жизнь. Вы решаете». Кэтрин замолчала.

Это определенно был не Наставник. Он сказал про себя «мы на низшем уровне», по сравнению с душами на высшем уровне – «мудрецами». Да и сведения, которые он мне передал были более ясными и практичными. Меня интересовали остальные пять измерений и их особенности. Было ли состояние обновления одним из этих измерений? И как на счет состояния обучения и состояния принятия решений? Вся мудрость, которая передавалась в этих посланиях разных состояниях души была последовательной. Стиль подачи сильно отличался, была другая фразеология и грамматика, лексикон и изысканность стиха тоже были иными, но содержание оставалось понятным. Я систематически получал части знаний о любви, надежде, вере и милосердии, исследовало пороки и добродетели, состояния бестелесного существования души между жизнями. Это были знания о совершенствовании души посредством гармонии и баланса, любви и мудрости, совершенствовании с помощью волшебного и экстатического соединения с богом.
Я получил очень много полезных советов о том, как сохранять терпение и ждать подходящего момента для определенных действий, о том, как быть в гармонии с природой, об искоренении страхов, особенно страха смерти, о необходимости научиться доверять и прощать, о том, как важно научиться не судить других и не лишать никого жизни. Но самым важным из того, что я усвоил была незыблемая истина о том, что мы бессмертны, что мы превыше жизни и смерти, превыше времени и пространства. Мы боги и боги это мы!

«Я плыву», нежно прошептала Кэтрин.
«В каком вы сейчас состоянии?», спросил я.
«Ни в каком… Просто я плыву… Эдвард что-то должен мне… он должен мне что-то».
«Вы знаете, что он вам должен?».
«Нет… Какие-то знания… он должен мне. Он должен мне что-то сказать, может быть о ребенке моей сестры».
«Ребенке вашей сестры?», переспросил я.
«Да… это девочка. Её зовут Стефани».
«Стефани? Что вам следует о ней узнать?».
«Мне нужно узнать, как с ней связаться», ответила она. Кэтрин никогда не упоминала при мне о своей племяннице.
«Вы с ней очень близки?», спросил я.
«Нет, но она захочет их найти».
«Найти кого?», я запутался.
«Мою сестру и её мужа. И она сможет это сделать только с моей помощью. Я связующее звено. У него есть информация. Её отец врач, он работает где-то в Вермонте, в его южной части. Информация придет ко мне, когда это понадобится».
Позже я узнал о том, что сестра Кэтрин и её будущий муж отдали свою новорожденную дочку на удочерение. В то время они были подростками и ещё не поженились. Удочерение было организовано церковью и в то время не было больше никакой доступной информации об этом.
«Да», согласился я. «Когда настанет нужное время».
«Да. Когда он скажет мне. Он скажет мне».
«Какая у него ещё информация есть для вас?».
«Я не знаю, но ему нужно что-то мне сказать. Он должен мне что-то… что-то. Я не знаю что. Он должен мне что-то». Она замолчала.
«Вы устали?», спросил я.
«Я вижу пташку», прошептала она в ответ. «Стучится в стену. Птаха… Я вижу одеяло, лежащее снаружи конюшни».
«Конюшни?».
«У них там лошади. У них много лошадей».
«Что вы ещё видите?».
«Я вижу много деревьев с желтыми цветками. Там мой отец. Он ухаживает за лошадями». Я понял, что разговариваю с ребенком.
«Как он выглядит?».
«Он очень высокий с серыми волосами».
«Вы видите сами себя?».
«Я ребенок… девочка».
«Эти лошади принадлежат вашему отцу или он просто за ними ухаживает?».
«Он просто за ними ухаживает. Мы живем рядом».
«Ты любишь лошадей?».
«Да».
«У тебя есть любимая лошадь?».
«Да. Моя конь. Его зовут Яблочко». И тут я вспомнил её жизнь, в которой она её звали Мэнди, в которой лошадь тоже звали Яблочком. Почему она вспоминала одну и ту же жизнь? Возможно, она теперь видела её с другой точки зрения.
«Яблочко… да. Твой отец разрешает тебе кататься на нем?».
«Нет, но я могу его кормить разными вещами. Он тягает за собой повозку хозяина или его коляску. Он очень большой. У него большие копыта. Если быть невнимательными, он может на вас наступить».
«А кто ещё с тобой?».
«Моя мама там. Я вижу сестру… она больше меня. А больше я никого не вижу».
«А что ты видишь сейчас?».
«Я вижу только лошадей».
«Это счастливое для тебя время?».
«Да. Мне нравится запах конюшни». Она имела в виду конкретно тот момент своей жизни, когда стояла около конюшни.
«Ты чувствуешь запах, как пахнут лошади?».
«Да».
«Запах сена?».
«Да… из морды такие нежные. Там ещё есть собаки… одна из них черная и несколько котов… много животных. Собак берут на охоту. Когда они охотятся на птиц, собакам разрешают помогать».
«Что-то случилось с тобой?».
«Нет», мой вопрос был слишком расплывчатым.
«Ты выросла на этой ферме?».
«Да. А тот мужчина, который заботится о лошадях…», она сделала паузу. «Он на самом деле совсем не мой папа». Я был смущен.
«Он не твой настоящий отец?».
«Я не знаю, он… он не мой настоящий отец, нет. Но он для меня, как отец. Он мой второй отец. Он добр со мной, и у него зеленые глаза».
«Посмотри в его глаза, зеленые глаза, и попытайся его узнать. Он добрый, он любит тебя».
«Он мой дед… мой дед. Он очень любит нас. Мой дед нас очень любит. Он все время берет нас с собой. Мы ходим с ним туда, где он выпивает. И мы тоже можем выпить содовой. Мы ему нравимся». Мой вопрос вытолкнул её из просмотра той жизни и ввел в состояние повышенного восприятия. Она начала рассматривать свою нынешнюю жизнь, в которой она была, и отношения со своим дедом.
«Вы по нему скучаете?», спросил я.
«Да», нежно ответила она.
«Но вы же видите, он был с вами и ранее». Я объяснял, пытаясь как-то облегчить её боль.
«Он к нам очень хорошо относился. Он нас любил. Он никогда на нас не кричал. Он давал нам деньги и всегда всюду брал нас с собой. Ему нравилось, когда мы рядом. Но он умер».
«Да, но вы будете с ним вместе снова. Вы же это знаете».
«Да. Я была с ним ранее. Он не такой, как мой отец. Они такие разные!».
«Почему один вас так любит и хорошо к вам относится, а другой наоборот?».
«Потому что один учится и отдает долги. А мой отец не оплачивает свои долги. Он пришел обратно… без какого-либо понимания. Он сделает это снова».
«Да», согласился я. «Он должен учиться любить и воспитывать детей».
«Да», ответила она.
«Если они не понимают этого», добавил я, «они относятся к детям, как к своей собственности, а не как к любимым людям».
«Да», согласилась она.
«Ваш отец так этого и не усвоил».
«Да».
«Ваш дед это знал…».
«Я знаю», вмешалась она. «Мы проходим так много разных уровней, когда находимся в физическом состоянии… это, как стадии эволюции. Сначала мы проходим через стадию младенчества, потом мы на стадии маленьких детей, потом добираемся до стадии детства, а после этого становимся на ступень подростков… Нам нужно так долго идти пока… пока мы не дойдем до своей цели. Проходить все эти стадии в физическом состоянии очень тяжело, а в астрале это легко. Там просто отдыхаешь и ждешь. Сейчас тяжко проходить эти стадии».
«А сколько всего уровней в астрале?».
«Их там семь», ответила она.
«Какие?», спросил я, ища подтверждение упоминаниям о двух, о которых я услышал во время этого сеанса ранее.
«Я знаю только про два», объяснила она. «Есть ступень перехода и есть ступень воспоминания».
«Про эти два я уже тоже слышал».
«Об остальных мы услышим позже».
«Мы усвоили это одновременно», заметил я. «Сегодня мы получили важные знания о долгах».
«Я запомню то, что мне следует запомнить», добавила она загадочно.
«Запомните ли вы про эти уровни?», поинтересовался я.
«Нет, они для меня совсем не важны. Это важно для вас». Я это уже слышал ранее. Это было для меня, чтобы помочь ей, но не только. Чтобы помочь самому себе, но и не только для этого. А какова же конечная цель я никак не мог понять.
«Мне кажется, что вам стало намного лучше», продолжал я. «Вы так много узнали».
«Да», согласилась она.
«А по какой причине людей начало так тянуть к вам? Почему вы их так привлекаете?».
«Это потому, что я освободилась от множества страхов и они чувствуют, что я могу помочь сделать это им, вот они и чувствуют физическое влечение ко мне».
«Вы в состоянии с этим справиться?».
«Да». В этом я не сомневался. «Я не боюсь», прибавила она.
«Хорошо, я буду вам помогать в этом».
«Я знаю», ответила она. «Вы же мой учитель».

Несколько суток спустя, ночью я внезапно очнулся от глубокого сна и сразу встревожился, вспомнив, что видел во сне лицо Кэтрин, во много раз больше натурального размера. Она выглядела очень расстроенной, будто ей нужна была моя помощь. Я посмотрел на часы. Было три часа и тридцать шесть минут ночи. Никаких посторонних шумов, которые могли бы меня разбудить, не было. Кэрол мирно спала рядом. Я решил, что все это незначительно и лег спать.

Примерно в половине четвертого ночи в ту же ночь Кэтрин проснулась в панике из-за кошмара. Она вся взмокла и её сердце бешено колотилось. Она решила помедитировать, чтобы успокоиться и расслабиться, представила, что она под гипнозом в моем кабинете. Она увидела мое лицо, услышала мой голос и постепенно заснула.

Кэтрин все больше становилась экстрасенсом и очевидно я вместе с ней. Я вспомнил, что говорил мой старый профессор психиатрии о трансфере и контртрансфере в отношениях врача и пациента. Это была некая передача мыслей, ощущений и желаний от пациента к врачу, и обратная передача эмоциональных реакций от врача к пациенту. Однако то, что случилось в полчетвертого ночи не было ни тем, ни другим. Это была телепатическая связь на волне недоступной нормальным людям. То ли гипноз как-то открыл эти возможности или это было явлением разных духов – Учителей и стражей и кого угодно, кто обладает сверхспособностями? Я был за гранью удивления.

Во время следующего сеанса Кэтрин быстро достигла глубокого уровня гипноза. Она сразу встревожилась. «Я вижу огромное облако… оно меня пугает. Оно было там». Она начала учащенно дышать.
«Оно все ещё там?».
«Я не знаю. Оно быстро приходит и уходит… что-то с вершины горы». Она продолжала волноваться и тяжело дышала. Я боялся, что она увидела какую-то бомбу. Может она видела будущее?
«Вы можете видеть эту гору? Это что-то вроде бомбы?».
«Я не знаю».
«Почему это вас так напугало?».
«Это было очень внезапно. Оно просто появилось. Это какой-то дым… густой дым. Оно было очень большим, на расстоянии. Ой…».
«Вы в безопасности. Можете к нему приблизится?».
«Я не хочу к нему приближаться!», ответила она резко. Эта резкость и твердость были ей не свойственны.
«Почему вы, все-таки, боитесь этого облака?», спросил я.
«Я думаю, что это какие-то химикаты или ещё что-то. Становится очень тяжело дышать, когда оно рядом». Дышала она напряженно.
«Это какой-то газ? Это само идет с вершины горы… как вулканическая лава?».
«Думаю, что да. Оно похоже на большой гриб. Оно похоже… белое».
«Но это не бомба? Это же не атомная бомба или что-то вроде этого?».
«Это… какое-то извержение вулкана. Я так думаю. Оно очень страшное. Дыхание затрудняется. Пыль какая-то в воздухе. Не хочется мне здесь находиться». Медленно её дыхание стало таким же глубоким, каким оно было обычно под гипнозом. Она ушла из того страшного места.
«Дышать стало легче?».
«Да».
«Хорошо! А что вы сейчас видите?».
«Ничего… Я вижу ожерелье, ожерелье на чьей-то шее. Оно голубое… оно серебряное и на него подвешены голубые камни, а под ними камешки поменьше».
«А есть что-то поверх голубых камней?».
«Нет. Они прозрачные. Через них все видно. Дама брюнетка и на ней синяя шляпа… с большим пером и бархатное платье».
«Вы знаете эту даму?».
«Нет, не знаю».
«Может вы эта дама?».
«Я не знаю, может быть».
«Но вы же её видите?».
«Да, я не эта дама».
«А сколько ей примерно лет?»
«Около сорока, но она, кажется, выглядит старше своих лет».
«Что она делает?».
«Она просто стоит у стола, на котором флакон с духами. Он белый и зеленые цветы на нём. Там щетка и расческа с серебряными рукоятками». Я был впечатлен тем, как она могла рассмотреть такие подробности.
«Это её комната или она в магазине?».
«Это её комната. Там кровать… с четырьмя столбиками. Кровать коричневая. Там ещё кувшин на столе».
«Кувшин?».
«Да, кувшин. И там нет никаких картин на стенах и к смешные темные занавески».
«Кто-то рядом есть?».
«Нет».
«Какое отношение к вам имеет эта дама?».
«Я ей прислуживаю». Опять она была служанкой.
«Вы у неё давно?».
«Нет… пару месяцев».
«Вам нравится её ожерелье?».
«Да, конечно! Оно такое элегантное!».
«Вы когда-нибудь носили ожерелье?».
«Нет». Её короткие ответы требовали от меня очень активных расспросов с моей стороны, чтобы получить хоть немного информации. Она напомнила мне моего сына подросткового возраста.
«А сколько вам лет?».
«Может быть тринадцать или четырнадцать…». Точно его возраст.
«Почему вы покинули свою семью?», поинтересовался я.
«Я их не покидала», поправила она меня. «Я просто здесь работаю».
«Понятно. А после работы вы идете домой?».
«Да». С помощью её ответов было трудно что-то исследовать.
«Ваша семья недалеко?».
«Достаточно близко… Мы очень бедные. Мне обязательно надо работать… прислуживать».
«Вы знаете, как зовут барышню?».
«Белинда».
«Она хорошо к вам относится?».
«Да».
«Это хорошо. А работа тяжелая?».
«Не особенно утомительная». Расспрашивать о чем-то подростков никогда не было легко, даже об их прошлых жизнях. К счастью, у меня был большой опыт общения с людьми такого возраста.
«Замечательно! Вы всё ещё видите её?».
«Уже нет».
«И где же вы сейчас находитесь?».
«В другой комнате. Тут стол, покрытый черной скатертью… и бахромой снизу. Пахнет разными травами и крепкими духами».
«Это все принадлежит вашей госпоже? Она много душится».
«Нет, это другая комната. Я сейчас в другой комнате».
«И чья эта комната?».
«Эта комната какой-то темной госпожи».
«Сейчас темно? Вы её видите?».
«У неё много разных накидок на голове», шептала Кэтрин, «много всяких шалей. Она старая и морщинистая».
«Какие у вас с ней отношения?».
«Я просто пришла к ней».
«Зачем?».
«Она может разложить карты». Интуитивно я почувствовал, что она пришла к гадалке, которая возможно раскладывает карты таро. Это был несколько ироничный поворот. Мы тут с Кэтрин переживаем невероятные приключения, охватывающие множество прожитых жизней, и она, вероятно пару веков назад пришла к гадалке, чтобы узнать о своем будущем. Я знал, что Кэтрин в её настоящей жизни никогда не ходила ни к каким гадалкам или экстрасенсам и совершенно ничего не знала ни о картах таро, ни о предсказании будущего, подобное её просто пугало.
«Она гадает?», спросил я.
«Она ясновидящая».
«Вы хотите её о чем-то спросить? Что бы вы хотели увидеть? Что бы вам хотелось узнать?».
«Про одного мужчину… за которого я могу выйти замуж».
«И что она вам сказала, когда разложила карты?».
«Карты с… какими-то шестами. Эти шесты и цветы… но шесты, то есть копья или какие-то линии. Там ещё есть другая карта с потиром… кубком… я вижу карту с мужчиной или мальчиком, несущим щит. Она сказала, что я выйду замуж, но не за этого мужчину… Я больше ничего не вижу».
«Вы видите эту даму?».
«Я вижу несколько монет».
«Вы всё ещё с ней или это уже в другом месте?».
«Я с ней».
«На что похожи монеты?».
«Они золотые. Кромка не гладкая, а какая-то рубленная. На одной стороне корона».
«Посмотрите, может на них изображен год или что-то, что вы могли бы прочитать…».
«Какие-то иностранные числа», она назвала буквы «Х» и «I».
«Вы знаете, какой был год?».
«Семнадцатый… и какой-то. Я не знаю, какой». И она снова замолчала.
«Почему эта гадалка так для вас важна?».
«Я не знаю…».
«Её предсказания сбываются?».
«… но она ушла», прошептала Кэтрин. «Все ушло, я не знаю».
«Вы что-то видите сейчас?».
«Нет».
«Как это нет?», я был удивлен. Где она была? «Вы знаете, как вас звали в той жизни?», спросил я, пытаясь поймать нить той жизни, которая прошла несколько веков обратно.
«Я ушла оттуда». Она покинула ту жизнь и отдыхала. Вероятно, она могла делать, когда считала нужным. Было необязательно переживать смерть. Мы ждали пару минут. Эта жизнь была какой-то не совсем захватывающей и драматической. Она вспомнила только какие-то подробности интерьера и визит к гадалке.
«Вы сейчас что-то видите?», снова спросил я.
«Нет», прошептала она.
«Вы отдыхаете?».
«Да… разноцветные драгоценности…».
«Драгоценности?».
«Да. На самом деле это огни, но они выглядят, как драгоценности…».
«А что ещё?».
«Я просто…», она замолчала, а потом её шепот стал громче и увереннее. «Там много слов и мыслей, которые порхают вокруг… Это все про сосуществование и гармонию… баланс всего сущего». Я знал, что Наставники рядом.
«Да», начал я её подгонять. «Я бы очень хотел узнать побольше об этих вещах. Не могли бы вы о них рассказать мне?».
«Сейчас это просто слова», ответила она.
«Сосуществование и гармония», напомнил я ей. Когда она ответила, я узнал голос Наставника – поэта. Я был в восторге от того, что услышал его снова.
«Да», ответил он. «Все должно быть сбалансировано. Природа сбалансирована. Звери живут в гармонии, а люди этому не научились. Они продолжают уничтожать сами себя. В этом нет гармонии или какого-то плана на будущее. Это так непохоже на природу! Как же там все сбалансировано! Природа – это энергия, жизнь… и возобновление. А люди – это только уничтожение, уничтожение природы. В конце концов они уничтожат сами себя».
Это было зловещее пророчество. В мире, который постоянно находится в состоянии хаоса и смятения, я надеялся на то, что это все сбудется не так уж и скоро. «И когда это случиться?», спросил я.
«Это случиться раньше, чем они предполагают. Природа в итоге выживет, растения, животные, но не мы».
«А мы можем как-то предотвратить это уничтожение?».
«Нет. Все должно быть сбалансировано…».
«Это все произойдет при нашей жизни? Неужели нельзя не дать этому свершиться?».
«Это случится не во время нашей жизни. Мы уже будем на другом уровне, в другом измерении, когда все это произойдет, но мы все это увидим».
«И нет никакого способа обучения человечества?», продолжал я искать выход или возможность смягчить последствия катастрофы.
«Это будет сделано на другом уровне. Мы все это усвоим».
Я посмотрел на светлую сторону всего этого. «Хорошо, а затем наши души будут в других местах?».
«Да, нас больше не будет… здесь, в этом месте, каким мы его знаем. Мы все это увидим».
«Да», согласился я. «Я должен наставлять этих людей, но я никак не могу до них достучаться. Есть ли какой-то способ, чтобы научить их ради них самих?».
«Вы ни до кого не можете достучаться. Чтобы остановить уничтожение, вам нужно просветить каждого, а вы этого, конечно, не можете. Это никто не может остановить. Они всему научатся сами. Когда они достигнут определенного уровня, они всему научатся. Там будет мир и покой, но не здесь, не в этом измерении».
«В конце концов все-таки настанет мир и покой?».
«Да, но на другом уровне».
«Это кажется таким далеким!», посетовал я. «Люди сейчас кажутся такими мелочными… жадными, властолюбивыми, тщеславными. Они совсем забыли про любовь и взаимопонимание, про знания. Им так многому надо научиться!».
«Да, разумеется».
«Могу я что-то написать, чтобы помочь этим людям? Может быть это хоть какой-то выход?».
«Всё вы знаете, нам ничего не нужно говорить вам. Это все будет вам недоступно, ибо все мы рано или поздно достигнем того уровня, на котором всё видно. Все люди одинаковые. Ни один человек не более велик, нежели остальные. И все это только уроки… и наказания».
«Да», согласился я. Этот урок был слишком глубоким, и мне нужно было время, чтобы его усвоить. Кэтрин умолкла. Мы ждали, она отдыхала, а я задумчиво впитывал смысл глобальных заявлений последнего часа. В итоге она нарушила молчание.
«Драгоценности уходят», прошептала она. «Драгоценности отдаляются. Огни… они уходят».
«Голоса тоже? А слова?».
«Да, я ничего больше не вижу». Она сделала паузу, её голова начала мотаться в разные стороны. «Дух… смотрит».
«На вас?».
«Да».
«Вы узнаете его?».
«Я не вполне уверенна… Думаю, что это Эдвард». Эдвард умер в прошлом году. Этот Эдвард был вездесущим. Казалось, что он всегда был рядом с ней.
«Как выглядит дух?».
«Просто… просто белый… похож на свет. У него нет лица, он совсем не такой, каким мы его знали, но я знаю, что это он».
«Он как-то общается с вами вообще?».
«Нет, он просто за мной наблюдает».
«Он слушал то, что я говорил?».
«Да», прошептала она. «Но сейчас он ушел. Он просто хотел убедиться в том, что со мной все в порядке». Я подумал о популярном мифе об ангелах-хранителях. Эдвард определенно в роли парящего ангела был органичен. И Кэтрин сразу заговорила об ангелах хранителях. Я только подивился тому сколько детских «сказок» на самом деле были из смутно запомнившегося прошлого.
Так же я удивился тому, что у духов была иерархия – кто-то из них был хранителем, кто-то Наставником, кто-то просто учеником. Их звания должно быть зависели от уровня знаний, мудрости, но окончательной целью у всех было достигнуть богоподобного уровня или как-то стать частью бога. Эту цель тысячелетиями с помощью восторженных терминов описывали разные мистики теологи. Временами у них были озарения, и они мельком видели это божественное объединение. Но такие проводники, как Кэтрин с её незаурядным талантом, видеть в сокращении множество жизней давали возможность пристально разглядеть всё это.
Эдвард ушел и Кэтрин замолчала. Её лицо было спокойным она была просто окутана умиротворением. Каким чудесным талантом она обладает – способностью смотреть поверх жизней и смертей, говорить с «богами» и делиться их мудростью. Мы ели яблоки с Древа Познания, которое больше не было запретным. И я был поражен тем, сколько плодов на нем ещё было.

Моя тёща, Минэтт умирала от рака, который распространился из её груди в кости и печень. Процесс уже шел четвертый год и тогда уже не замедлялся из-за химиотерапии. Она была храброй женщиной и стоически переносила боль и слабость, но болезнь брала свое и я знал, что её смерть уже близко.
Сеансы с Кэтрин проходили как раз в том время, и я поделился её откровениями со своей тёщей и был немного удивлен тем, что она, практичная деловая женщина, восприняла это с большим интересом и захотела узнать об этом побольше. Я дал ей почитать литературу на эту тему, и она читала её с жадностью и даже организовала для меня и Кэрол курс по каббале, еврейскому мистическому учению, появившемуся тысячи лет назад. Оказалось, что реинкарнация и промежуточные состояния между жизнями были в основе догматов каббалистической литературы, хотя большинство современных иудеев об этом ничего не знают. Пока тело моей тёщи разрушалось, дух её укрепился. Она уже почти не боялась смерти и даже предвидела, что после неё воссоединиться со своим любимым мужем Беном. Она уверовала в бессмертие своей души и это помогало ей переносить боль. Она цеплялась за жизнь, чтобы дождаться рождения первого ребенка у Донны, её старшей дочери. Как-то раз она встретила Кэтрин в больнице, во время прохождения очередного курса лечения, и в их взглядах и словах, обращенных друг к другу чувствовалась теплота и умиротворение. Честность и искренность Кэтрин помогли Минэтт убедиться в том, что жизнь после смерти действительно существует.

За неделю до смерти Минэтт переехала в больницу в отделение онкологии. Кэрол и я могли очень много говорить с ней о жизни и смерти, о том, что нас ждет после смерти. Она, как женщина большого достоинства, решила умереть в больнице, чтобы там за ней ухаживали медсестры. Донна, её муж и их новорожденная дочка тоже пришли к ней, чтобы поговорить и попрощаться. Мы почти постоянно были рядом с ней. Около шести утра Минэтт умерла. Я с Кэрол тогда только вернулись домой из больницы и оба в тот момент почувствовали какой-то импульс, велящий нам немедленно вернуться. И потом шесть или семь часов чувствовали какую-то умиротворенность и присутствие трансцедентальной спиритической энергии. Хотя её дыхание было затруднено, Минэтт больше не чувствовала боли. Мы говорили о её переходе в промежуточное состояние, о ярком свете, о присутствии духов. Она пересмотрела свою жизнь, в основном тихо и изо всех сил пыталась принять негативные моменты. Казалось, она знает, что не может уйти, пока не завершит этот процесс. Она ждала особенного времени, чтобы умереть - раннего утра. Она с нетерпением ждала, когда это время настанет. Моя тёща была первым человеком, которую я провожал из жизни в такой манере. Она ушла бодрой духом, и наша скорбь как-то улеглась после этого.

Я нашел, что мои способности исцелять моих пациентов значительно расширились, теперь я избавлял их не только от фобий и тревожности, но мог давать им консультации, как преодолеть страх смерти. Я просто интуитивно чувствовал, какая терапия, кому лучше подойдет. Я вдруг обрел способность передавать им чувство умиротворения, покоя и надежды. После смерти своей тёщи много других людей, кто сам едва не умер или пережил смерть близких, начали обращаться ко мне за помощью. Многие из них были просто не готовы слушать откровения Кэтрин или читать литературу о жизни после смерти. Однако даже без передачи этих специфических сведений я чувствовал, что могу как-то донести до них какие-то послания. Мой тон, голос, эмпатия, понимание их страхов и чувств, взгляд, прикосновение, меткое слово – все это как-то могло на определенном уровне затронуть на определенном уровне их восприятия на струны надежды, забытой духовности, гуманности, или даже больше. И когда они уже были готовы к большему, я предлагал им почитать книги о реинкарнации или делился своим опытом лечения Кэтрин, и многие из них готовы были открыть свои окна для свежего бриза. И те, кто был готов к возрождению, прозревали очень поспешно.

Я однозначно убежден в том, что врач всегда должен быть открытым новым знаниям. Потому необходимо провести больше исследований и задокументировать все случаи предсмертных воспоминаний или воспоминаний из прошлых жизней, как у Кэтрин, и изучать эту область. Врачам следует встраивать в свои консультации возможность жизни после смерти. Им, конечно, не обязательно всем применять гипноз для того, чтобы пациенты вспоминали свои прошлые жизни, но они должны делиться с пациентами своими знаниями и проявлять внимание к их опыту.

Люди сейчас просто опустошены своим страхом перед смертью. Чума СПИДа, ядерный холокост, терроризм, пандемии и множество других разных катастроф нависают над нашими головами и это просто ежедневная пытка для нас. Многие подростки думают, что погибнут после того, как им исполнится двадцать. Это невероятно отражает огромный стресс, в котором живет наше общество.

На индивидуальном уровне, реакция моей тёщи на послания Кэтрин выглядит обнадеживающей. Её дух все-таки укрепился, и она почувствовала надежду перед лицом жуткой физической боли и разрушения тела. Но эти послания для всех нас, мы не просто исчезаем после смерти. В этих посланиях есть надежда, для каждого. Нам нужно больше ученых и врачей, чтобы найти больше сведений в этой области, чтобы их подтвердить, распространить, расширить. Ответы есть на все вопросы. Мы бессмертны! Мы все всегда будем вместе!

Неделя пролетела быстро. Я все слушал и слушал запись последнего сеанса на прошедшей неделе и никак не мог понять, как же я мог достигнуть состояния возрождения, ведь я не чувствовал никакого просветления и того, что духи отправились мне на помощь. И что я должен был делать? Когда я мог найти выход? Справился ли я с задачей? Я знал, что я должен был терпеливо ждать и вспомнил слова поэтического Учителя.
«Терпение и время… все придет тогда, когда должно прийти… Все станет со временем ясно. А у тебя должен быть шанс усвоить все те знания, которые ты уже от нас получил». И я ждал.
В начале приема Кэтрин рассказала мне отрывок из сна, который она видела несколькими днями ранее. В этом сне она жила в доме своих родителей и ночью в этом доме начался пожар. Она не растерялась, помогала всем покинуть дом и спасала важные вещи, но её отец вел себя отрешенно, выглядел совершенно безразличным в такой критический момент. Она выгнала его из дома. И на улице он вспомнил, что что-то забыл в доме и отправил Кэтрин в пылающий дом за каким-то предметом. Она никак не могла вспомнить, что он там забыл. Я решил не истолковывать этот сон сразу, решил подождать, может разгадка придет тогда, когда она будет под гипнозом.

Она очень быстро вошла в состояние глубокого гипнотического транса. «Я вижу женщину в капюшоне, он не скрывает её лицо, только волосы». Затем она замолчала.
«Что вы видите сейчас? Капюшон?».
«Я потеряла это… Я вижу какую-то черную материю, парчу с золотым узором на ней… Я вижу здание с какими-то точками на нем, они структурированы… белое».
«Вы узнали здание?».
«Нет».
«Оно большое?».
«Нет. Там за зданием горы с заснеженными вершинами, но в долине трава зеленая… мы в долине».
«Вы можете войти в здание?».
«Да, оно построено из какого-то мрамора… очень холодного на ощупь».
«Это какой-то храм или место культа?».
«Я не знаю, мне кажется, что это тюрьма».
«Тюрьма?» переспросил я. «Там есть люди внутри? Или снаружи?».
«Да, несколько солдат. У них черные мундиры с золотыми погонами… золотыми аксельбанты. Черные шлемы с чем-то золотистым… с золотыми эмблемами и золотыми макушками… и они подпоясаны красными кушаками».
«Они вокруг вас?».
«Может двое или трое».
«Вы находитесь там?».
«Я где-то, но не внутри здания. Я где-то рядом».
«Оглядитесь. Посмотрите, если вы можете найти себя… Там горы и трава… и это белое здание. Там есть другие дома?».
«Если там и есть другие здания, то они далеко от того. Я вижу одно… отгороженное какой-то стеной, выстроенной рядом с ним… стеной».
«Вы думаете, что это крепость или тюрьма, или нечто вроде этого?».
«Вполне может быть, но… очень оно обособленно».
«Почему это для вас важно?» Я немного помолчал. «Вы знаете названия города или страны, где вы находитесь? Где находятся солдаты?».
«Я продолжаю видеть Украину».
«Украину?». Я повторил пораженный разнообразием её жизней. «Вы видите год? Вы вспомнили это? Какой хотя бы период времени?».
«Тысяча семьсот, семьсот», она ответила нерешительно, но потом поправила себя. «Тысяча семьсот пятьдесят восьмой… тысяча семьсот пятьдесят восьмой. Там много солдат. Я не знаю, что они намерены делать. У них длинные кривые сабли».
«А что вы ещё видите или слышите?», осведомился я.
«Я вижу фонтан, из которого они поят лошадей».
«У этих солдат есть лошади?».
«Да».
«Известно ли вам, как называют этих солдат? Как они сами себя называют?». Она некоторое время прислушивалась.
«Я этого не слышу».
«Вы среди них?».
«Нет». Её ответы снова стали по-детски короткими и часто односложными и мне надо было её очень активно расспрашивать.
«Но вы видите их вблизи?».
«Да».
«Вы в городе?».
«Да».
«Вы там живете?».
«Думаю, что да».
«Хорошо. Посмотрите, может быть вы найдете себя или то место, где вы живете».
«Я вижу совсем оборванную одежду. Я вижу ребенка, мальчика. Его одежда вся изорвана. Он замерз…».
«У него есть дом в этом городе?». Она сделала долгую паузу, прежде чем ответить мне.
«Я не вижу этого», продолжила она. Казалось ей было очень трудно войти в эту жизнь. В её ответах была какая-то неточность и неуверенность».
«Хорошо. Вы знаете, как зовут мальчика?».
«Нет».
«Что случилось с этим мальчиком? Идите за ним, посмотрите, что случилось».
«Кого-то из его знакомых сидит в тюрьме».
«Друг? Родственник?».
«Я думаю, что это его отец». Коротко ответила она.
«Вы и есть этот мальчик?».
«Я не уверена».
«Вы знаете, что он чувствует по отношению к отцу, который заключен в тюрьму?».
«Да… он очень боится, потому что они могут убить его».
«А что сделал его отец?».
«Он что-то украл у этих солдат, какие-то бумаги или что-то ещё».
«Мальчик до конца не понимает?».
«Нет. Возможно, он больше никогда не увидит своего отца».
«Он совсем никак не может встретиться с отцом?».
«Нет».
«Они знают, сколько ещё его отец будет сидеть в тюрьме? И останется ли он в живых?».
«Нет», ответила она дрожащим голосом. Она была очень огорчена и печальна. Она даже не могла рассказать о подробностях, настолько она была втянута в события, свидетельницей которых была.
«Вы можете чувствовать то, что чувствует этот мальчик», продолжал я расспрашивать, «чего он боится, о чем он беспокоится? Вы это чувствуете?».
«Да».
«Что происходит? Продвигайтесь вперед во времени. Я знаю, это тяжело. Вперед!».
«Его отца казнили».
«Что мальчик чувствует после этого?».
«Его отец ничего не украл, но они казнили его ни за что».
«Да, мальчик, скорее всего, очень расстроен».
«Я думаю, что он полностью не осознает… что произошло».
«Есть ли люди, к которым он может обратиться?».
«Да, но его жизнь после этого будет очень тяжелой».
«Что стало с мальчиком потом?».
«Я не знаю, скорее всего он умер». Её голос звучал очень печально. Она умолкла и, казалось, что она оглядывается вокруг.
«Что вы видите?».
«Я вижу ладонь… ладонь, обхватывающую что-то… белое. Я не знаю, что это такое…». Она опять затихла на несколько минут.
«Что ещё вы увидели?», спросил я.
«Ничего… темноту». Либо он умер, либо она от него как-то отключилась от этого мальчика, жившего в Украине более чем двести лет назад.
«Вы покинули этого мальчика?».
«Да», прошептала она и расслабилась.
«Чему вы научились в той жизни? Что в ней было важного?».
«Людей не должны судить поспешно. С каждым нужно быть справедливым. Очень много жизней было разрушено из-за поспешности человеческого осуждения».
«Жизнь этого мальчика была короткой и горькой, потому что его отца осудили… несправедливо?».
«Да», и она снова замолчала.
«А сейчас вы видите или слышите что-то?».
«Нет». Опять она ответила кратко и замолчала. По каким-то причинам эта короткая жизнь была для неё особенно изнурительной. Я велел ей основательно отдохнуть.
«Отдохните. Почувствуйте умиротворение. Ваше тело выздоравливает, а ваша душа отдыхает… Вы чувствуете себя лучше? Отдохнули? Это было трудно для того маленького мальчика. Очень тяжко, но сейчас вы снова полны сил. Ваше осознание переносится в другие места и в другое время… к другим воспоминаниям. Вы отдохнули?».
«Да». И тут я решил поработать над фрагментом её сна, в котором её дом горел, а её отец равнодушно бездействовал, а затем отправил её в горящий дом, чтобы она принесла какую-то его вещь.
«У меня есть вопросы по поводу вашего сна… о вашем отце. Вы можете сейчас его вспомнить? Это не страшно? Вы в глубоком трансе. Вы помните этот сон?».
«Да».
«Вы вернулись в горящий дом за чем-то. Вы этот момент помните?»
«Да… это был металлический ящик».
«Что в этом ящике такого, что он послал вас за этим прямо в огонь?».
«Там коллекция его почтовых марок и монет», ответила она. То, как она подробно могла вспомнить свой сон под гипнозом разительно отличалось от её отрывочных пересказов в обычном состоянии. Гипноз все-таки был очень мощным инструментом не только для того, чтобы просто вспомнить забытые моменты жизни, спрятанные в дальних уголках разума, но и позволял получить мельчайшие подробности этих воспоминаний.
«Эти марки и монеты действительно очень важны для него?».
«Да».
«Но посылать дочь в горящий дом, за какими-то марками и монетами…».
Она меня перебила. «Он не думал, он просто рисковал».
«Он думал, что это безопасно?».
«Да, конечно».
«Тогда почему он сам не пошел спасать свои драгоценности?».
«Потому что думал, что я проворнее».
«Я вижу. А вам не казалось это слишком рискованным?».
«Да, но он этого не осознавал».
«Имел ли этот сон какое-то большее значение для вас? В нем отразились ваши отношения с отцом?».
«Я не знаю».
«Похоже на то, что он не слишком торопился выбраться из горящего дома».
«Нет».
«Почему же он был таким нерасторопным? Вы же действовали быстро, потому что вы видели опасность».
«Потому что он хотел просто спрятаться от всего происходящего». И тут я решил воспользоваться моментном, чтобы истолковать часть сна.
«Да, это его привычное поведение, и вы все делаете вместо него, как вы пошли в огонь за его коробкой. Я надеюсь, что в будущем он у вас научится вести себя в таких ситуациях. Я думаю, что пожар – это ни что иное, как уходящее время, и вы это осознаете, а он нет. То, что он посылает вас за каким-то предметом означает, что вы знаете и умеете больше, чем он и вы должны его многому научить, но он, кажется, не хочет ничему учиться».
«Нет», она со мной согласилась. «Он не хочет».
«Так я понимаю ваш сон. Однако вы не можете его заставить. Он сам должен все осознать и понять».
«Да», снова согласилась она, а потом её голос стал громким и хриплым, «это не важно, что наши тела сгорят, если они нам не нужны…». Учитель Дух высказал иную точку зрения по отношению к этому сну. Я был очень удивлен этим внезапным появлением, и мог только, как попугай, повторить эту мысль.
«Нам не нужны наши тела?».
«Нет. Мы проходим так много стадий, когда мы здесь. Мы являемся в телах младенцев, потом становимся детьми, потом взрослыми, а потом становимся стариками. И почему мы после всего этого не должны перейти на стадию духов? Это то, что мы делаем. Мы не прекращаем расти, мы всегда растем. Даже после того, как мы достигаем духовного плана, мы продолжаем расти и там тоже. Мы проходим разные стадии развития. И мы сгораем после того, как переходим с одного уровня на другой. Нам нужно проходить стадию обновления, стадию обучения и стадию принятия решения. Мы решаем, когда мы хотим вернуться и по каким причинам. Некоторые вообще решают не возвращаться. Они решают пойти на другой уровень развития и остаются в состоянии духов… некоторые дольше других, прежде чем вернуться. Это все рост и обучение… постоянно продолжающийся рост. Наши тела, это просто транспортные средства пока мы на физическом уровне. А мы – это наши души, наш дух, которые вечны».
Я не узнавал голос и стиль говорящего со мной «нового» Учителя, а он все говорил и говорил мне о важных вещах. Я хотел узнать больше в этой сфере.
«А обучение на физическом уровне происходит быстрее? И есть ли причины, по которым не все люди навсегда остаются в состоянии духов?».
«Нет, обучение на духовном уровне намного быстрее, нежели в физическом состоянии, но мы выбираем то обучение, в котором нуждаемся. Если нам нужно проработать отношения с кем-то, то мы возвращаемся на физический уровень, а когда заканчиваем идем дальше. Пока вы в состоянии духа вы всегда можете связаться с теми, кто находится в физическом состоянии, если вы решите, но это только в случаях особой важности… если вы должны сказать им то, что они обязательно должны знать».
«И как вы связываетесь? Как вы передаете послания?».
К моему удивлению, ответила Кэтрин. Её шепот стал увереннее и быстрее. «Иногда вы можете просто явиться этому человеку… в том обличии, в котором вы были, когда жили в материальном плане. Иногда вы просто устанавливаете духовный контакт, иногда послания зашифрованы, но чаще всего люди просто знают, что они предназначены им. Они это понимают так или иначе. Это передается прямо от разума к разуму».

Я сказал Кэтрин. «Знания, которыми вы сейчас обладаете, вся эта информация, эта мудрость, всё это очень важно… Почему всё это вам не доступно, когда вы в обычном состоянии?».
«Я думаю, что я не могу этого понять. Я просто не способна этого понять».
«Тогда может я объясню вам все это, чтобы вас это не пугало, и вы смогли узнать много нового».
«Да, конечно».
«Когда вы слышите голоса учителей, они говорят вещи похожие на то, что вы мне сказали сейчас. Вы обязаны поделиться этой информацией!». Я был заинтригован той мудростью, которой она обладала в этом состоянии.
«Да», ответила она слишком просто.
«Это все исходит из вашего ума?».
«Но они вкладывают это в него». Что ж, она отдает должное Учителям.
«Да», признал я. «А как мне лучше взаимодействовать с вами, чтобы вы развивались и побыстрее избавились от своих страхов?».
«Вы уже делаете всё наилучшим образом», она ответила очень нежно. Она была права, её фобии почти исчезли. Как только она начала вспоминать свои прошлые жизни, она начала выздоравливать невероятно быстро.

«Какие уроки вам нужно усвоить сейчас? Что было самым важным, что вы поняли в течении той жизни, чтобы дальше развиваться и процветать в будущем?».
«Доверять», быстро ответила она. Она была уверена в том, что именно это её принципиальная задача.
«Доверять?», повторил я удивленный тем, как быстро и уверенно она ответила.
«Да, я должна научиться верить и доверять людям. Я этого не могу сейчас. Мне кажется, что все люди постоянно пытаются мне навредить. Это заставляет меня сторониться людей и ситуаций, которых я, возможно, не должна сторониться. И это удерживает меня с теми людьми, с которыми мне стоит порвать отношения».
Её прозрение было фундаментальным, пока она была в состоянии повышенной осознанности. Она знала свои слабости и свои сильные стороны, знала те области, которым надо уделить внимание, над которыми следует поработать, чтобы продвинуться на пути к самоусовершенствованию. Загвоздка была в том, что надо было как-то довести все эти прозрения до неё, когда она в обычном, бодрствующем состоянии, чтобы она применила их в своей будничной жизни. Эти прозрения в состоянии повышенного восприятия были поразительными, но их было недостаточно для того, чтобы она изменила свою жизнь.

«А кто те люди, с которыми вам следует прекратить общение?», спросил я.
Она немного помолчала. «Я боюсь Бекки. Я боюсь Стюарта… Это как-то мне навредит… Они мне навредят из-за этого».
«Можете ли вы от них отстраниться?».
«Нет, не совсем, но от многих их проявлений да. Стюарт пытается держать меня взаперти, и ему это частично удается. Он знает, что я многого боюсь. Он знает, что я боюсь с ним расстаться и пользуется этим, чтобы мной манипулировать».
«А Бекки?».
«Она постоянно подрывает мою веру в людей, если она у меня только появляется. Только я увижу в ком-то что-то хорошее, как она начинает убеждать меня в том, что это неправда. И она постоянно сеет семена сомнений в моем мозгу. Она сомневается во всем и во всех, везде видит только зло, но это её проблема, а я не должна позволять заставлять меня думать так, как думает она».

В состоянии повышенного восприятия Кэтрин могла определить основные недостатки в характерах Бекки и Стюарта. Под гипнозом она становилась превосходным психологом, наделенным непогрешимой интуицией, но стоило ей проснуться, как все эти способности тут же исчезали без следа. Моей задачей было перекинуть мост через пропасть между Кэтрин под гипнозом и Кэтрин в бодрствующем состоянии. Конечно, её драматически быстрое выздоровление свидетельствовало о том, что что-то из этих прозрений все-таки просачивалось в её повседневную жизнь. Я должен был построить больше таких мостов.
«Кому вы можете доверять?», спросил я. «Подумайте об этом. Кому вы могли бы довериться, чтобы научиться близости?».
«Я могу довериться вам», прошептала она. Я это знал, но я так же знал и то, что ей необходимы люди, которым она может доверять в повседневной жизни.
«Да, вы можете мне доверять, мы достаточно близки, но вам нужно найти людей, с которыми вы могли быть ближе, чем со мной». Я не хотел, чтобы она как-то зависела от меня. Я хотел, чтобы она была целостной и независимой.
«Я могу доверять своей сестре. Я не знаю никого больше, кому можно доверять. Я могу довериться Стюарту, но только в определенной степени. Он, конечно, заботится обо мне, но не знает, как это нужно делать, он все путает и из-за этого он ненамеренно мне вредит».
«Да, всё это так. Но есть ещё какой-то мужчина, которому вы можете доверять?».
«Да, я могу доверять Роберту», ответила она. Это был ещё один психиатр из больницы, с которым она подружилась.
«Да. Может быть, вы скоро встретитесь… в недалеком будущем».
«Да», подтвердила она.
Возможность узнать будущее меня отвлекла и заинтриговала. Она всегда была так точна в отношении своего прошлого. Через неё от Учителей можно было узнать такие особенные, неизвестные почти никому факты из прошлого. А могут ли они узнать факты, которые нас ждут в будущем? И можем ли мы поделиться этими предсказаниями с другими? Множество вопросов вспыхивали в моей голове.

«Когда вы входите в состояние повышенного восприятия, как сейчас, когда вы так мудры, вы тоже развиваете свои экстрасенсорные способности? И возможно ли для вас заглянуть в будущее? Мы много чего сделали в прошлом».
«Это возможно», подтвердила она, «но сейчас я ничего не вижу».
«Это возможно?», повторил я.
«Я думаю, что да».
«И вы можете сделать это без какого-либо страха? Можете ли вы проникнуть в будущее, собрать там какую-то нейтральную информацию, которая бы вас не напугала? Вы можете видеть будущее?».
Её ответ был резким. «Я не могу этого видеть. Они мне этого не разрешают». Я понял, что «они», - Учители.
«Они и сейчас вокруг вас?».
«Да».
«Они с вами разговаривают?».
«Нет, но они за всем наблюдают». Значит, она под надзором и ей запрещено заглядывать в будущее. Возможно, что от этих проблесков для нас никакого толка не будет. Возможно, что эта авантюра только усилит её тревожность. Возможно, что мы просто не готовы для того, чтобы усвоить те сведения. Я не стал настаивать на попытке проникновения в будущее.
«А дух, который был рядом с вами ранее, Гедеон…».
«Да».
«Что ему нужно? Он рядом? Вы его знаете?».
«Нет, не думаю».
«Но он вас защищает от какой-то опасности?».
«Да».
«Учители…».
«Я их не вижу».
«Иногда у них есть для нас послания, которые помогают вам и мне. Эти послания вам доступны даже тогда, когда они молчат? Они просто вкладывают мысли в вашу голову?».
«Да».
«Они следят за тем, насколько далеко вы можете зайти? Что вы можете запомнить?».
«Да».
«Так цель объяснений прошлых жизней…».
«Да».
«… Для вас и для меня… в том, чтобы обучать нас. Чтобы мы избавились от страха».
«Есть много способов общения. Они выбирают многие… чтобы показать нам, что они существуют». Что бы с Кэтрин ни происходило, слышала ли она их голоса, видела ли картины из своих прошлых жизней или переживала заново то, что чувствовала в других жизнях, или же осознавала мысли, которые вдруг появились в её голове, цель всегда была одна и та же – показать, что они есть и более того, что они помогают нам, посылают нам прозрения и подсказки на нашем пути, и все для того, чтобы мы с помощью мудрости стали богоподобными».
«Вы знаете, почему они выбрали вас…».
«Нет».
«… как канал связи?».
Это был достаточно деликатный вопрос, Кэтрин даже не могла слушать аудиозаписи наших сеансов. «Нет», тихо прошептала она.
«Это вас пугает?».
«Иногда».
«А иногда нет?».
«Да».
«Это обнадеживает», вставил я. «Теперь же мы знаем, что мы вечны, и потому больше не боимся смерти».
«Да», согласилась она и замолчала. «Я должна научиться доверять». Вернулась она потом к главному уроку вспомнившейся ей жизни. «Когда мне что-то говорят, я должна научиться этому доверять… когда говорит человек осведомленный».
«Наверняка есть много людей, которым верить не стоит», вставил я.
«Да, но я в замешательстве. Я знаю, что я должна доверять людям, но в то же время борюсь с этим чувством и не хочу доверять никому». Она замолчала. Молчал и я восхищенный её прозрением.
«В последний раз мы говорили о вас в обличии ребенка в саду около лошадей. Вы помните? Помните свадьбу вашей сестры?».
«Немного».
«Можно узнать побольше о том времени? Вы не знаете?».
«Можно».
«Может нам стоит вернуться в то время и исследовать его подробнее?».
«Сейчас это не получится. В той жизни есть много всякого… много знаний дается в каждой жизни. Да, ту жизнь надо исследовать, но не сейчас».
Тогда я вернулся к неприятностям в её отношениях с её отцом. «Ваши отношения с отцом очень сильно повлияли на вашу жизнь».
«Да», просто ответила она.
«Это ещё одна область, которую надо исследовать. Вам следует извлечь много уроков из этих отношений. Попробуйте их сравнить с историей мальчика из Украины, который потерял своего отца в раннем возрасте. В вашей нынешней жизни такого не случилось. У вас и сейчас есть отец, даже, думаю, многие трудности в ваших отношениях разрешились…».
«Раньше всё это было более обременительно», заключила она. «Мысли…», добавила она, «мысли…».
«Какие мысли?», я почувствовал, что она переместилась в другую область.
«Я про анестезию. Когда вы под наркозом, можете ли вы слышать? Вы можете все слышать даже под наркозом!». Она сама ответила на свой вопрос, и зашептала быстро и взволнованно. «Ваш разум более восприимчив к тому, что происходит. Они разговаривали о том, что я задыхалась, когда оперировали мне горло».

Я вспомнил, что за несколько месяцев до первого визита ко мне Кэтрин сделали операцию на голосовых связках. Она волновалась перед операцией, но после неё она у неё началась паника в послеоперационном отделении, так что медсестрам потребовалось больше часа, чтобы её успокоить. И теперь выяснилось, что причиной её ужаса был разговор хирургов во время операции, который она услышала под наркозом. Мысленно я вернулся к своей хирургической практике во время обучения. Я вспомнил случайные разговоры во время операций, когда пациенты были под наркозом. Я вспомнил разные анекдоты, ругань, споры, характерные для хирургов истерики. И что могли слышать пациенты на подсознательном уровне? И как всё это может повлиять на них после пробуждения? И сколько же зарегистрировано случаев, когда это влияло на их мысли, эмоции, страхи, беспокойство, после операции? Зависело ли выздоровление после операции от позитивных или негативных замечаний во время самой операции? Умер ли кто-то из-за негативных замечаний во время операции? Может ли человек, услышав, что его положение безнадежно, просто сдаться?
«Вы помните, о чем они говорили?», спросил я.
«О том, что нужно срочно вложить трубку. Когда они вынули трубку, мое горло могло опухнуть. Они не знали, что я всё это могу слышать».
«Но вы слышали».
«Да, и потому у меня потом начались проблемы». После того сеанса Кэтрин больше не боялась задохнуться и захлебнуться. Вот так все было просто. «Вся эта тревожность…», продолжила она, «по поводу того, что я задыхаюсь».
«Вы теперь чувствуете себя свободной?», спросил я.
«Да, вы можете исправить то, что они сделали».
«Я могу?».
«Да, вы… Им следует быть очень осторожными с тем, что они говорят. Я вспомнила это сейчас. Они вложили трубку в мое горло, а затем я не могла им сказать об этом».
«Ну, теперь вы свободны… Вы их слышали».
«Да, я слышала их разговор…». Она умолкла на минуту или две, а затем начала мотать головой и казалось, что она кого-то слышит.
«Кажется, вы слышите какое-то послание. Вы знаете, от кого оно? Я надеюсь, Учители явились».
«Кто-то говорит со мной», ответила она загадочно.
«Но они ушли», попытался я вернуть её обратно. «Смотрите, если вы можете вернуть духов с их посланиями для нас… чтобы помочь нам…».
«Они приходят только тогда, когда они захотят, а не когда я решила, что они нам нужны», ответила она уверенно.
«Вы никак не можете ими управлять?».
«Нет, конечно».
«Хорошо», уступил я. «Однако их послание про анестезию было очень кстати для вас. Это был источник вашей тревоги по поводу удушья».
«Это было важно для вас, а не для меня», парировала она и её ответ отразился в моей голове. Она вылечилась от мучившей её фобии, но тем не менее это откровение было важнее для меня, а не для неё. И я был тем, кто лечил. В её простом ответе было много уровней смысла. Мне казалось, что я понимал его на всех возможных уровнях, слышал все резонирующие октавы смыслов, казалось, что я совершаю квантовый скачок в понимании человеческих отношений. Возможно помощь, была намного важнее лечения.
«Для меня, чтобы помочь вам?», спросил я.
«Да, вы можете исправить то, что они сделали и вы исправили то, что они сделали…». Она отдыхала. Мы оба усвоили великий урок.


Вскоре после своего третьего дня рождения, моя дочь Эми подбежала ко мне, обняла мои ноги, посмотрела вверх и сказала: «Папа, я любила тебя сорок тысяч лет». Я смотрел вниз на её маленькое личико и чувствовал себя абсолютно счастливым.

Каждую неделю с Кэтрин сходил новый слой невротических страхов и беспокойств. С каждой неделей она становилась всё более беззаботной, мягкой, терпеливой. У неё появилась уверенность в себе, и люди потянулись к ней. Она стала чувствовать в своем сердце больше любви и люди вокруг откликались на её любовь. Алмаз внутри неё, её истинная сущность, засиял бриллиантом, на радость всем окружающим.

Воспоминания Кэтрин о ранее прожитых жизнях растягивались на тысячелетия. Всегда перед тем, как ввести её в состояние гипноза, я понятия не имел, в каком времени она мысленно окажется, в доисторических пещерах, или в древнем Египте, или в нашем времени. И за всеми её жизнями любовно наблюдали Учителя, находящиеся где-то вне времени и пространства. В тот раз она оказалась в двадцатом столетии, однако не как Кэтрин.

«Я вижу фюзеляж и взлетно-посадочную полосу, какой-то аэродром», тихо и нежно шептала она.
«Знаете ли вы, где это?».
«Я не могу разглядеть… Эльзас?». А потом она повторила немного иначе, «Эльзас».
«Тот, что во Франции?».
«Я не знаю, просто Эльзас… Я вижу фамилию Фон Маркс, Фон Маркс. Какой-то коричневый шлем или шапка… шапка с очками поверх неё. Отряд уничтожен. Должно быть это удаленное место. Думаю, что до города далеко».
«Что вы видите?».
«Я вижу разрушенные здания. Я вижу дома… Вся земля разрыта… после бомбежки. Это хорошо скрытое место».
«Что вы делаете?».
«Я помогаю им с ранеными. Они их увозят».
«Осмотрите себя и опишите. Посмотрите во что вы одеты».
«На мне какая-то куртка. У меня светлые волосы и голубые глаза. Моя куртка очень грязная. Вокруг много раненых».
«Вы обучены ухаживать за ранеными?».
«Нет».
«Вы там живете или вас туда привезли? Где вы живете?».
«Я не знаю».
«Сколько вам примерно лет?».
«Тридцать пять». Кэтрин было двадцать девять и у неё были карие глаза, а не голубые. Я продолжил расспросы.
«Как вас зовут? На куртке есть нашивка с фамилией?».
«На куртке только крылья. Я летчик… какой-то летчик».
«Вы летаете на самолетах?».
«Да, летаю».
«Кто заставляет вас летать?».
«Я служу в авиации. Это моя работа».
«Вы тоже кого-то бомбите?».
«У нас в самолете есть стрелок и ещё штурман».
«На каком именно самолете вы летаете?».
«На военном самолете с четырьмя пропеллерами и неподвижным крылом». Я был удивлен, потому что Кэтрин ничего не знала о самолетах. Интересно, что она подразумевала под «неподвижным крылом». Но под гипнозом ей был доступен огромный запас знаний, к примеру, она знала все об изготовлении масла или бальзамировании покойников. И только очень малая часть этих знаний была доступна ей в обычном состоянии. Я продолжил её допрашивать.

«У вас есть семья?».
«Они сейчас не со мной».
«Они в безопасности?».
«Я не знаю. Я боюсь… боюсь, что они вернуться. Мои друзья убиты!».
«Кого вы боитесь, кто должен вернуться?».
«Враги».
«Кто они?».
«Англичане… американские вооруженные силы… англичане».
«Хорошо. Можете вспомнить вашу семью?».
«Вспомнить? Всё слишком запутано!».
«Давайте вернемся обратно в этой же жизни! Обратно в счастливые времена, до начала войны, в то время, когда вы были дома со своей семьей. Вы можете это увидеть. Я знаю, это тяжело, но я хочу, чтобы вы расслабились. Попробуйте вспомнить».

Кэтрин молчала, а потом прошептала, «Я слышу имя Эрик… Эрик. Я вижу девочку блондинку».
«Это ваша дочка?».
«Да, должно быть… Марго».
«Она рядом с вами?».
«Она со мной. Мы устроили пикник. Прекрасный день».
«Кто-то ещё с вами есть, кроме Марго?».
«Я вижу женщину с каштановыми волосами, сидящую на траве».
«Она ваша жена?».
«Да… Я её не знаю», она имела в виду, что она не знает её в своей нынешней жизни, в которой она была Кэтрин.
«Вы знаете Марго? Посмотрите на неё пристально. Вы её знаете?».
«Да, но я не уверен, как… Я откуда-то знаю её».
«Это придет к вам, просто посмотрите в её глаза».
«Это Джуди», ответила она. Джуди была настоящей лучше подругой Кэтрин. При первой же их встрече мгновенно между ними возникло взаимопонимание. Они стали близкими подругами, безоговорочно доверявшими друг другу, им даже не надо было нужды озвучивать мысли друг друга, они их просто знали.
«Джуди?», повторил я.
«Да, Джуди. Она выглядит, как она, улыбается точно так же».
«Да, это хорошо. Вы счастливы дома или есть какие-то неприятности?».
«Дома все отлично». Она сделала долгую паузу. «Да. Да это смутное время. Проблемы глубоко внутри немецкого правительства, в политической структуре нашей страны. Так много людей стремятся к разным целям, и в конечном итоге это разорвет страну… Но я должен бороться за свою родину!».
«У вас сильные чувства в отношении своей родины?».
«Я не люблю войну. Я чувствую, что неправильно убивать, но я должен исполнять свой долг».
«А сейчас вернитесь туда, где вы были, к самолету на земле, где бомбежка и война. Это после начала войны. Англичане и американцы бомбят недалеко от вас. Возвращайтесь. Вы снова видите самолет?».
«Да».
«У вас теперь те же самые чувства к родине и желание выполнять свой долг, и убивать, и воевать?».
«Да, мы умрем не за что».
«Что?».
«Мы умрем непонятно за что», повторила она уже громким шепотом.
«Как это ни за что? Почему ни за что? Разве в этом нет славы? Разве это не защита вашей земли и ваших близких?».
«Мы просто умрем, защищая идеи нескольких людей».
«Даже если это правители вашей страны? Они могут ошибаться, но…», и тут она резко оборвала меня.
«Они не лидеры, не правители! Если бы они были лидерами, то не было бы столько внутренних раздоров в правительстве».
«Некоторые люди называют их сумасшедшими. Это имеет для вас смысл? Власть безумна?».
«Должно быть безумны мы, если им подчиняемся, если позволяем им нами руководить… убиваем людей по их приказам. Мы и себя убиваем…».
«У вас ещё остались друзья?».
«Да, несколько из них ещё живы».
«Есть ли среди них те, с кем вы близки? Они в экипаже вашего самолета? Ваш стрелок и штурман живы?».
«Я их не вижу, но мой самолет не уничтожен».
«Вы снова полетите на своем самолете?».
«Да, нам надо торопиться, мы должны убрать боевые машины с полосы… пока они не вернулись».
«Так бегите же в свой самолет!».
«Никуда я не хочу бежать». Она будто договаривалась со мной.
«Но вам же надо лететь!».
«Это всё так бессмысленно…».
«А какая у вас была профессия до войны? Вы помните? Чем Эрик раньше занимался?».
«Я был вторым в команде… в экипаже маленького самолета, который совершал грузовые перевозки».
«Так вы и раньше тоже были пилотом?».
«Да».
«Вы из-за этой работы редко бывали дома?».
Она ответила нежно и задумчиво. «Да…».
«Продвигайтесь вперед во времени», инструктировал её я. «во время вашего следующего полета. Вы можете это сделать?».
«Не будет следующего полета».
«С вами что-то случилось?».
«Да». Её дыхание участилось, и она стала взволнованной. Она переместилась в день своей смерти в той жизни.
«Что случилось?».
«Я бегу под неприятельским огнем. Мое подразделение, было просто разорвано этим огнем».
«Вы выжили?».
«Никто не выжил… никто не выжил в этой войне. Я умираю!». Её дыхание стало очень тяжелым. «Кровь! Везде кровь! Сильная боль у меня в груди. Я был ранен в грудь… в ногу… в шею. Как же больно!». Она билась в агонии, но вскоре её дыхание замедлилось, стало размеренным, мышцы её лица расслабились, и, казалось, умиротворение снизошло на неё. Я узнал спокойное состояние между жизнями.

«Теперь вы выглядите лучше. Все кончилось?». Она долго молчала, прежде чем ответить очень тихим нежным шепотом.
«Я парю… прочь от своего тела. Теперь у меня больше нет тела. Я снова только дух».
«Хорошо. Отдохните. У вас была тяжелая жизнь. Вы пережили тяжелую смерть. Вам нужно отдохнуть. Восстановитесь. Чему вы научились в этой жизни?».
«Я узнала много о ненависти…  бессмысленности убийства… о неуправляемой ненависти… о людях, которые ненавидят и не знают почему. Нас к этому привели… ко злу, когда мы были в физическом состоянии…».
«Есть ли долг превыше долга перед родиной? Есть ли нечто, что не дало бы вам убивать, даже если вам приказано? Есть ли какой-то долг перед самим собой?».
«Да…». Однако она не стала вдаваться в подробности.
«Вы сейчас чего-то ждете?».
«Да… Я жду пока перейду в состояния возрождения. Мне надо подождать. Они придут за мной… они придут…».
«Хорошо. Я хотел бы с ними поговорить, когда они придут…». Мы ждали несколько минут. Затем она вдруг заговорила громким и хриплым голосом. Это был голос настоящего Учителя Духа, а не Учителя – Поэта.
«Вы были правы, предположив, что это правильное лечение для тех, кто находится на физическом уровне. Вы должны выкорчевывать страхи из их умов. Энергия расходуется напрасно, когда человек боится, а это мешает им выполнить, то, ради чего они были туда посланы. Ищите подсказки в том, что вас окружает. Их надо поместить на очень, очень глубокий уровень, на котором они не смогут чувствовать свое тело. Когда вы сможете углубиться в них, вы поймете, что только на поверхности у них беды и хлопоты, а в глубине их душ у них рождаются великие идеи, на этом уровне вы должны сноситься с ними.
Энергия… энергия это всё. И сколько же её растрачено напрасно! Горы… внутри горы тихо, в центре покой, но снаружи только беды и неприятности, волнения. Люди могут видеть только то, что снаружи, но вы можете углубиться, вам нужно увидеть вулкан, чтобы это сделать вам нужно проникнуть вглубь.
Существование в физическом состоянии ненормально. Но когда вы без тела, когда вы дух – это ваше естественное состояние. Когда нас отправляют обратно, это похоже на погружение в неизвестность. Это занимает много времени. В нематериальном мире вам надо ждать пока вы переродитесь и обновитесь, есть такое состояние обновления. Это такое же измерение, как и другие измерения и вы почти достигли этого состояния…».

Это застало меня врасплох. Как я мог приблизиться к состоянию обновления? «Неужели я почти достиг его?». Спросил я недоверчиво.
«Да, вы знаете очень много, намного больше нежели остальные. Вы так много поняли. Будьте терпеливы с ними, ведь они не знают того, что знаете вы. Духи будут посланы вам в помощь. Но вы все делаете правильно… продолжайте. Эта энергия не должна пропасть. Вы должны избавиться от страха. Это будет самым великим вашим оружием…».

Дух Учитель замолчал, а я обдумывал значение этого невероятного послания. Да я успешно избавлял Кэтрин от её страхов, но в этом послании говорилось о некоем глобальном избавлении от страха. Это было нечто большее, чем подтверждение эффективности лечения методом гипноза. Речь тут шла больше, чем о воспоминании прошлых жизней, что было бы трудно применить к большой части людей, лечить их так одного за другим. Нет, я полагал, что это как-то связано со страхом перед смертью, страхом таким глубоким, как жерло вулкана. Страх умереть, который скрыт во всем, который присутствует постоянно, от которого не избавляют ни деньги, ни власть, он просто ядро нашего осознания. Но если люди, которые уверены в том, что жизнь рано или поздно кончится, узнают, что они никогда не умрут и никогда не рождались, то их страх просто исчезнет. Если бы все люди узнали, что они уже жили несчетное количество раз и будут жить ещё столько же, какое бы облегчение они могли бы почувствовать! А если бы они узнали, что духи окружают их, чтобы помочь, когда они на физическом уровне, и что после смерти они присоединяться к этим духам, сами став духами, и встретятся со своими умершими близкими, как хорошо бы им стало! Если бы они только знали, что «ангелы» хранители действительно существуют, то все бы почувствовали себя в безопасности. Если бы они только знали, что всё насилие и несправедливости, которые творятся вокруг не остаются незамеченными и будут оплачены в следующих жизнях, насколько бы меньше в мире было бы гнева, ненависти и жажды мести. И если только путем познания мы приближаемся к богу, то какой тогда смысл стремиться к материальным благам или власти, если они, конечно, не средство получения знаний, а цель? Получается, что скупцы и властолюбцы просто напрасно тратят свои силы и время.

Но как донести эти знания до людей? Большинство людей молятся в своих церквях, синагогах, мечетях, храмах, провозглашая бессмертие души. Но вот, время молитвы окончено, и они возвращаются в рутину, где конкурируют, манипулируют и думают только о себе самих, потому их души не развиваются. Если веры недостаточно, то, может, наука поможет? Возможно такой опыт, как у меня и Кэтрин должен быть тщательно изучен, проанализирован и изложен в отстраненной научной манере специалистами в области поведения и физики? Однако в тот момент я был далек от написания научной статьи или книги, это было для меня весьма маловероятным. Я думал о том духе, который послан мне помочь. А что он должен был помочь мне сделать?

Кэтрин зашевелилась и начала шептать. «Кто-то по имени Гедеон, кто-то по имени Гедеон… Гедеон. Он пытается говорить со мной».
«Что он говорит?».
«Он повсюду. Он не хочет останавливаться. Он некий опекун… что-то. Но сейчас он играет со мной».
«Он один из твоих хранителей?».
«Да, но он играет… он просто скачет вокруг. Я думаю, что он хочет донести до меня то, что он вокруг меня… повсюду».
«Гедеон, значит?». Повторил я.
«Он там…».
«Он дает тебе почувствовать себя в безопасности?».
«Да, он придет, когда понадобится мне».
«Хорошо. А другие духи тоже нас окружают?».
Она ответила шепотом, который был характерен для её высшего сознания. «Да, конечно… много духов. Многие духи приходят, когда они захотят. Они приходят… когда хотят. Все мы духи. Но только другие… некоторые в физическом состоянии, а у некоторых время обновления. А некоторые хранители-опекуны. Но все мы идем туда. Мы тоже были хранителями».
«Почему мы возвращаемся, чтобы учиться? Почему мы не можем учиться, будучи духами?».
«Это разные уровни обучения, и некоторым вещам мы должны учиться во плоти. Мы должны чувствовать боль. Когда мы духи, мы не можем её почувствовать. Это время обновления. Душа обновляется. Когда вы на физическом уровне, во плоти, вы можете чувствовать боль и можете её причинять. А в бестелесном состоянии вы ничего такого не чувствуете. Там только счастье и ощущение благополучия, но это только период обновления для… нас. Взаимодействие людей на духовном уровне совсем другое, а на физическом уровне… вы можете отношения пережить».
«Я понял. Всё будет хорошо». Она снова замолчала на несколько минут.

«Я вижу коляску», начала она, «синюю коляску».
«Детскую коляску?».
«Нет, коляску в которой вы едете… Что-то синее! Синяя бахрома сверху, синяя снаружи…».
«Лошади тянут коляску?».
«У неё большие колеса. Я не вижу никого внутри, но две лошади в неё запряжены… серая и коричневая. Серую зовут Яблочко, потому что она любит яблоки, а коричневую зовут Герцог. Они очень красивые. Они вас не укусят. У них большие копыта… большие копыта».
«Там есть и плохая лошадь? Другая?».
«Нет, они очень красивые».
«Вы там?».
«Да. Я могу видеть их морды. Они такие большие, больше, чем я».
«Вы едете в коляске?». По характеру её ответов, я понял, что она ребенок.
«Там лошади… И мальчик тоже там».
«Сколько тебе лет?».
«Я очень маленькая. Я не знаю, сколько мне лет. Думаю, что я ещё не умею считать».
«Кто этот мальчик? Это твой друг или брат?».
«Он сосед. Он пришел, на какую-то… вечеринку. У них… свадьба или что-то другое…».
«Ты знаешь, кто женится?».
«Нет. Нам сказали не испачкаться. У меня каштановые волосы… туфли застегиваются сбоку очень туго».
«На тебе праздничная одежда? Хорошая одежда?».
«Она белая… какое-то белое платье и что-то взъерошенное поверх него и это застегивается сзади».
«Твой дом рядом?».
«Это большой дом». Последовал детский ответ.
«Ты там живешь?».
«Да!».
«Хорошо. А теперь вы можете зайти в дом, посмотреть, что там. Сегодня важный день. Остальные люди тоже нарядятся в особую одежду».
«Они готовят еду. Много еды».
«Ты чувствуешь, как пахнет едой?».
«Да, они пекут какой-то хлеб. Хлеб… Мясо… Нам снова сказали, чтобы мы шли гулять на улицу». Меня позабавило то, что она сказала, я разрешил ей войти в дом, а взрослые там снова сказали ей идти на улицу.
«Они назвали твое имя?».
«… Мэнди… Мэнди и Эдвард».
«Так зовут соседского мальчика?».
«Да».
«Они не разрешают вам заходить в дом?».
«Нет, они слишком заняты».
«Что ты сейчас чувствуешь?».
«Это не страшно, но очень трудно не испачкаться. Мы ничего не можем из-за этого делать».
«Могла бы ты перенестись на день вперед, на день свадьбы?».
«Да… Я вижу много людей, которые толпятся в комнате. Жарко, жаркий день. Там пастор, у него… смешная шляпа, большая… черная. Она прячет его лицо…».
«Это счастливый момент для твоей семьи?».
«Да».
«Ты знаешь, кто женится?».
«Моя сестра выходит замуж».
«Она намного старше тебя?».
«Да».
«Ты её сейчас видишь? На ней свадебное платье?».
«Да».
«Она красивая?».
«Да. У неё так много цветов вокруг головы».
«Посмотри на неё внимательно. Ты можешь вспомнить в другом времени? Посмотри в её глаза, на её рот…».
«Да. Я думаю, что это Бэкки… но она гораздо моложе, намного младше». Бэкки была коллегой Кэтрин, и они были близки. Хотя Кэтрин и раздражала манера подруги постоянно осуждать и её навязчивость, залезая не в свое дело. В конце концов она была только подруга, а не родственница. Но вероятно в тот момент разницы не было. «Она… Я нравлюсь ей… я могу стоять рядом с ней, впереди, потому что она разрешила».
«Хорошо. А теперь посмотри вокруг. Там есть твои родители?».
«Да».
«Они тебы очень любят?».
«Да».
«Это хорошо. Посмотри на них пристально. Сначала на маму. Ты можешь её вспомнить? Вглядись в её лицо».
Кэтрин сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. «Я её не знаю».
«А теперь посмотри на своего отца. Посмотри на него очень внимательно, на выражение его лица, на его рот, загляни ему в глаза. Ты его знаешь?».
«Он Стюарт», ответила она быстро. Что ж, Стюарт всплыл ещё раз. Стоило исследовать что было дальше.
«Какие у тебя с ним отношения?».
«Я очень люблю его… он очень добр ко мне. Но он думает, что я неприятность. Он думает, что дети – это неприятности».
«Он очень серьезный?».
«Нет. Он очень любит с нами играть, но мы задаем слишком много вопросов. Он хорошо к нам относится, но только до тех пор, пока мы не начинаем задавать ему слишком много вопросов».
«Это иногда его раздражает?».
«Да, мы же должны учиться у учителя, а не у него. Для этого мы ходим в школу… чтобы учиться».
«Звучит так, будто он тебе это много раз говорил. Это так?».
«Да, ведь у него много более важных дел. Он должен управлять фермой».
«У него большая ферма?».
«Да».
«Ты знаешь, где она?».
«Нет».
«Они когда-то называли какой-то город или страну?».
Она замолчала и какое-то время внимательно слушала. «Я ничего такого не слышу». Сказала она и снова замолчала.
«Хорошо. Вы не хотели бы больше исследовать эту жизнь? Может перенесемся во времени вперед или…».
И тут она меня оборвала. «Этого достаточно!».

В течении всего лечения Кэтрин я не хотел обсуждать её откровения с другими профессионалами. На самом деле, кроме Кэрол и ещё нескольких «безопасных» знакомых, я ни с кем не делился этой замечательной информацией. Я знал, что эти сведения, полученные в результате сеансов гипноза, были правдой и чрезвычайно важной правдой, но меня беспокоила реакция моих профессиональных и научных коллег, потому я решил хранить молчание. Тогда я всё ещё беспокоился о своей репутации, карьере и тем, что обо мне думают другие. Мой профессиональный скептицизм был подорван доказательствами, которые каждую неделю слетали с губ Кэтрин. Я часто проигрывал аудиозаписи сеансов с ней и переживал всё заново, весь их драматизм и непосредственность. Однако другим придется положиться на мой опыт, хотя и мощный, но чужой. Я чувствовал, что обязан собрать больше данных.

Чем больше я принимал и верил в послания, тем проще становилась моя жизнь, тем больше она приносила мне удовлетворения, все это происходило постепенно. Я понял, что мне совсем не нужно играть в какие-то игры, притворяться, разыгрывать какие-то роли, как в театре или даже ломать себя, чтобы стать тем, кем я не хочу. Отношения с людьми стали более открытыми, честными, прямолинейными. Из семейной жизни исчезла путаница и она стала более расслабленной. Мое нежелание поделиться той мудростью, которая ко мне приходила через Кэтрин, стало понемногу отступать. К моему удивлению, многие люди вдруг стали интересоваться паранормальными явлениями, они хотели больше узнать об этом. Многие начали рассказывать о своих очень сокровенных переживаниях из области парапсихологии, будь то экстрасенсорное восприятие, дежавю, выход из тела, сны о прошлых жизнях и многое другое. И в основном эти люди даже со своими супругами об этом не говорили. Большинство людей просто боялись рассказывать об этом с родными и психотерапевтами, ведь из могли счесть либо странными, либо вообще сумасшедшими. На самом деле паранормальные явления случаются намного чаще, нежели люди думают. И только нежелание большинства об этом говорить заставляет нас полагать, что все это редкость. И чем больше человек образован, тем меньше он хочет говорить на эту тему.

Уважаемый заведующий основным клиническим отделением в моей больнице, человек, которым восхищались по всему миру, из-за его опыта и профессионализма, часто рассказывал о том, что его отец после смерти несколько раз являлся к нему и выручал в очень опасных ситуациях. Другой профессор часто видел во сне, где он ошибся и как можно решить сложные задачи в своих экспериментах и исследованиях, и сны неизменно давали ему правильные подсказки. Один известный доктор всегда знал, кто ему звонит, ещё до того, как подходил к телефону. Жена заведующего кафедрой психиатрии среднезападного университета имела докторскую степень по психологии и всегда тщательно планировала и исполняла свои исследовательские проекты. Она никогда никому не рассказывала о своей первой поездке в Рим, где она шла по городу так, будто у неё в памяти была отпечатана точная карта города. Она всегда знала, что было за каждым углом. Кроме того, хоть она никогда ранее не бывала в Италии и ни слова не знала по-итальянски, все местные обращались к ней именно на итальянском, принимая её за свою. И её разум никак не мог встроить это в её видение мира.

Я вполне понимал, почему эти высокообразованные люди помалкивали об этом. Я сам был одним из них. Мы не можем отрицать наши собственные переживания и ощущения, но все это диаметрально противоположно тому, чему мы учились, чему мы верили много лет. Потому мы и молчали.

Прошли три недели, прежде чем Кэтрин снова пришла ко мне на прием. Пока я лежал на тропическом пляже, у меня было время, чтобы отстраненно обдумать то, что произошло с Кэтрин. Итак, во время сеансов гипноза она вспоминала свои прошлые жизни, она видела во всех подробностях и объясняла вещи, процессы и факты, о которых она в своей обычной жизни, в состоянии бодрствования знать не могла. Далее выздоровление из-за воспоминаний из прошлых жизней, а ранее этих результатов не дала обычная психотерапия за восемнадцать месяцев. А эти леденящие душу откровения из посмертного бестелесного состояния, в которых она передавала мне сведения, к которым у неё не было доступа! И ещё эта духовная поэзия, рассказы об измерениях, в которых люди находятся после смерти, наставления Учителей о жизни, рождении, смерти, перерождении. Они говорили в таком стиле, так мудро, как Кэтрин вряд ли способна. Действительно, было над чем поразмыслить!

За много лет я лечил много сотен, возможно тысяч психически больных людей, у которых наблюдал весь спектр эмоциональных расстройств. Я руководил четырьмя большими отделениями в стационарах при медицинских школах. Я провел годы в палатах неотложной психиатрической помощи, в поликлиниках, где диагностировал и лечил многих амбулаторных пациентов. Я знал все о слуховых и визуальных галлюцинациях, о бреде больных шизофренией. Я лечил многих пациентов с пограничными синдромами и расстройствами истерического характера, в том числе тех, у кого было раздвоение личности и деперсонализация. Я был карьерным наставником по лечению злоупотреблений алкоголем и наркотиками в национальном институте и потому мне была знакома вся гамма эффектов от воздействия на мозг наркотиков.

У Кэтрин не было ни одного из этих симптомов или синдромов. У неё не было никаких проявлений психических заболеваний. Она не была психопаткой, не выпадала из реальности, у неё не было галлюцинаций (когда люди видят или слышат то, чего нет) или бреда (когда люди верят в то, чего нет). Она никогда не употребляла наркотики, не была социопатом или истеричкой, у неё не было диссоциативных расстройств. Это значило, что она практически всегда осознавала свои действия и мысли, она никогда не действовала на автопилоте и у неё не было раздвоения личности или расщепления сознания. То, что я от неё слышал часто превосходило её возможности, как по стилю, так и по содержанию. Некоторые из них были особенно невероятными, особенно рассказы о моем прошлом, (например, сведения о моем отце и сыне), будто это было её прошлое. Она знала то, о чем никак не могла узнать в своей настоящей жизни. Все эти знания и опыт были чужды её культуре, воспитанию и противоречили многим её убеждениям.

Кэтрин была относительно простой и честной женщиной. Она была недостаточно образована, чтобы выдумать все эти факты, подробности, исторические события, описания, поэзию, которые она транслировала. Как ученый и психиатр, я был уверен, что все это исходит из какой-то части её подсознания. Это было вне всяких сомнений. Даже если бы у Кэтрин были артистические навыки, она не смогла бы воссоздать все эти события. Все эти сведения были настолько точными и особенными, что это было явно за пределами её возможностей.

Я размышлял о лечебных свойствах исследований прошлых жизней Кэтрин. Когда мы неожиданно затронули эту сферу, она начала выздоравливать поразительно быстро и без каких-либо лекарств. В этой области видимо таилась некая мощная исцеляющая сила, которая намного эффективнее, нежели традиционные методы лечения и современные лекарства. Сила таится в воспоминаниях и повторных переживаниях не только значительных травматических событий, но и ежедневных мелких обид, постоянного глумления над телом, разумом, эго. Когда мы рассматривали прошлые жизни Кэтрин с помощью моих вопросов, я пытался найти какие-то закономерности во всех этих психологических травмах таких как хроническое эмоциональное и физическое насилие, нищета, голод, болезни и увечья, постоянные преследования из-за предрассудков, различные неудачи и так далее. Я также следил за такими шокирующими трагедиями, как страшный посмертный опыт, изнасилования, глобальные катастрофы и разные ужасные события, которые оставляют после себя неизгладимые отпечатки. Техника была такая же, как и при пересмотре детства пациента в традиционной терапии, хотя в случае Кэтрин я рассматривал несколько тысяч лет, а не десятки, как в обычных случаях, поэтому мои вопросы были более прямыми и наводящими. И успех нашего неординарного исследования был несомненным. Кэтрин, как и другие, которых я позже лечил подобным методом, выздоравливала невероятно быстро.

Я тем не менее искал другие объяснения воспоминаниям Кэтрин о прошлых жизнях. Задался вопросом о том, могли ли эти воспоминания находиться в её генах. С научной точки зрения это было совершенно невероятно, ведь это требует непрерывной передачи этой информации из поколения в поколение. А Кэтрин жила в разных уголках Земли, в разное время, и невозможно даже представить генетическую связь между разными её воплощениями. К тому же её генетическая линия постоянно прерывалась. Она то погибла со своими потомками во время наводнения, то была бездетной, или умирала слишком молодой. Её генетика после этого никому не передавалась. А как с помощью генетической передачи воспоминаний объяснить её воспоминания после смерти и в промежуточных состояниях? Там же не было тела, не было генетического материала, но её воспоминания продолжались. Поэтому генетическую версию пришлось отбросить.

Но была ещё теория Юнга о коллективном бессознательном, о некоем хранилище памяти всего человечества, к которому можно как-то подключиться. В различных культурах часто попадаются схожие символы, даже во снах. Согласно Юнгу, коллективное бессознательное не приобретается лично, а как-то «наследуется» и содержится в структуре мозга. Оно содержит образы и мотивы, которые появляются снова и снова в каждой культуре, вне зависимости от исторических традиций и физического распространения. Я полагал, что воспоминания Кэтрин были слишком особенными и конкретными, чтобы их можно было бы объяснить теорией Юнга. Она ни о каких общих, распространенных символах, образах и мотивах не говорила, а очень подробно описывала вполне конкретных людей, особенные места. Идеи Юнга показались мне слишком расплывчатыми. И с их помощью нельзя было объяснить её воспоминания о том, что она видела и слышала в промежуточных состояниях. В итоге реинкарнация все-таки оставалась наиболее вероятным объяснением.

Её воспоминания были не только подробными и особенными, но и превосходили возможности её сознания. Она знала такие вещи, которые не могла ранее почерпнуть из книги, а потом временно забыть и неожиданно вспомнить под гипнозом. Эти знания она не могла получить в детстве, а потом подавить в сознании или вытеснить из него. А эти Учителя и их послания! Это все шло ко мне через Кэтрин, но это явно не было её измышлениями. И их мудрость отражалась в воспоминаниях Кэтрин о прошлых жизнях. Я знал, что все эти послания и эти воспоминания были правдой. Я знал это не только потому, что у меня был многолетний опыт изучения людей, их умов, мозгов, личностей, я так же интуитивно это чувствовал ещё до явления моего отца и моего сына. Даже мой научный мозг, знал это, как и мои кости.

«Я вижу горшки, наполненные каким-то маслом». Не смотря на трехнедельный перерыв, Кэтрин быстра впала в состояние гипнотического транса. Она была в другом теле и в другом времени. «Там разные масла в горшках. Это какая-то лавка или место, где они хранят вещи. Горшки красные… красные, сделанные из какой-то красной земли. У них голубые ободки, голубые ободки сверху. Я вижу мужчин там… мужчин в пещере. Они двигают горшки и кувшины, которые вокруг них, складывают их и ставят в определенное место. Их головы побриты. У них коричневая кожа… коричневая кожа».

«Вы тоже находитесь там?»
«Да… Я запечатываю некоторые из этих кувшинов… каким-то воском… запечатываю горловины воском».
«Вы знаете, где это масло используется?».
«Я не знаю».
«Вы можете осмотреть себя? Посмотрите на себя. Расскажите мне, как вы выглядите». Она умолкла, пока осматривала себя.
«У меня косичка. Мои волосы заплетены в косу. На мне длинное одеяние из какого-то материала с золотой окантовкой снаружи».
«Вы работаете на этих жрецов или бритоголовых мужчин?».
«Это моя работа – запечатывать воском кувшины. Это моя работа».
«Но вы понятия не имеете, для чего это масло нужно?».
«Вероятно они его используют в каких-то религиозных ритуалах, но я не уверена… что это. Они чем-то помазывают головы… что-то на ваши головы и ладони, ваши ладони. Я вижу птицу, золотую птицу, она вокруг моей шеи. Она плоская. У неё плоский хвост, очень плоский хвост, и её голова направлена вниз… к моим ногам».
«К вашим ногам?».
«Да, так надо носить. Там черное… черное липкое вещество. Я не знаю, что это такое».
«Где оно?».
«Оно в мраморной ванне. Они это тоже где-то применяют, но я не знаю где и для чего».
«Там, в пещере есть хоть что-то, где можно прочитать и сказать мне, что эта за страна или место, где вы живете или какая дата?».
«Там ничего такого нет на стенах, никаких надписей. Я не знаю названия страны». И тогда я попросил её перенестись во времени вперед.
«Там белый кувшин, какой-то белый кувшин. Рукоятка наверху золотая, с какой-то золотой инкрустацией».
«А что в этом кувшине?».
«Какая-то мазь. Она нужна для перехода в другой мир».
«Вы та, кто будет сейчас переходить?».
«Нет! И я не знаю того, кто будет переходить».
«Это тоже ваша работа – подготавливать людей к этому переходу?».
«Нет. Жрецы должны это делать, а не я. Мы просто поставляем им мази и благовония…».
«Сколько вам примерно лет?».
«Шестнадцать».
«Вы живете со своими родителями?».
«Да, в каменном доме, каком-то каменном жилище. Он не очень большой. Он теплый и сухой. Климат очень жаркий».
«Идите домой».
«Я уже дома».
«Вы видите вокруг кого-то из своей семьи?».
«Я вижу брата и моя мама тоже здесь, ещё ребенок, чей-то ребенок».
«Это ваш ребенок?».
«Нет».
«Что важно сейчас? Идите к тем важным событиям, которые могут объяснить ваши симптомы в настоящей жизни. Их можно безопасно пережить ещё раз. Идите к этим событиям».
Она ответила очень тихим шепотом. «Всё в свое время… Я вижу, как умирают люди».
«Умирают люди?».
«Да… они не могут понять из-за чего».
«Из-за болезни?» Внезапно меня осенила догадка о том, что она снова переживает ту жизнь в древности, в которую уже переживала ранее. В той жизни какая-то болезнь, передающаяся через питьевую воду, убила её отца и одного из братьев. Кэтрин тоже страдала от этой болезни, но умерла не от неё. Люди ели чеснок и разные травы, чтобы защититься от этого мора. Кэтрин очень расстраивало то мертвых правильно не бальзамировали.

Однако сейчас она достигла этой жизни с другой точки зрения. «Эта болезнь передается через питьевую воду?». Спросил я.
«Они в это верят. Очень много людей умирает». Я уже знал концовку.
«Но вы от этого не умираете?».
«Нет, я не умираю».
«Но вы заразились. Вы болеете».
«Да, мне очень холодно… ужасно холодно. Мне нужна вода… вода. Они думают, что зараза в воде… и что-то черное… Кто-то умер».
«Кто умер?».
«Мой отец умер и ещё один из братьев. С мамой все в прядке, она поправилась. Она слишком слаба. Они должны закапывать мертвецов. Они должны их хоронить, и людей расстраивает это, потому что это против религиозных традиций».
«Каких традиций?» Я восхищался последовательностью её повествования, факт к факту, она в точности перечислила то, что говорила несколькими месяцами ранее. И опять эти нарушения погребальных обычаев сильно её расстраивали.
«Покойников складывали в пещерах. Их там держали, но первых умерших жрецы все-таки подготовили. Они должны быть завернуты натерты. Их держали в пещерах, а земля была затоплена… Они говорили, что вода плохая. Не пейте воду».
«Есть какой-то способ лечить эту болезнь? Он действует?».
«Мы лечились травами, разными травами. Запахом… этих трав… Я не могу их нюхать!».
«Вы можете вспомнить запах?».
«Это что-то белое, подвешено под потолком».
«Это чеснок?».
«Это висит вокруг… свойства похожие, да. Это свойства… вы его кладете себе в рот, в уши, в ноздри, всюду. Запах был сильный. Считалось, что этот запах не пускает злой дух в ваше тело. Пурпурный… плод или что-то круглое, покрытое чем-то пурпурным, пурпурной кожей…».
«Вы узнаете ту культуру, к которой сейчас принадлежите? Это нечто вам знакомое?».
«Я не знаю».
«Что это за пурпурные плоды?».
«Таннис».
«Это помогло вам от болезни?».
«Это было в то время».
«Таннис», повторил я, чтобы убедиться в том, что она говорит о том, что мы называем таннином или дубильной кислотой. «Так они это называют? Таннис?».
«Я просто… Я продолжаю слышать это название – Таннис».
«Что было спрятано в этой жизни, что беспокоит вас в нынешней? Почему вы продолжаете возвращаться сюда? Что в ней такого неприятного?».
«Религия», быстро прошептала Кэтрин, «религия того времени. Это была религия страха… страх. Там было много чего страшного… и так много богов».
«Вы помните, как этих богов называют?».
«Я вижу глаза. Я вижу черного… что-то… он выглядит, как шакал. Он в статуе. Он блюститель чего-то… Я вижу женщину, богиню, в каком-то головном уборе».
«Знаете ли вы, как зовут эту богиню?».
«Осирис… Изида… что-то вроде этого. Я вижу глаз… глаз… просто глаз на цепочке. Она золотая».
«Глаз?».
«Да… Кто такая Хатор?».
«Что?».
«Хатор! Кто это?».
Я никогда не слышал про Хатор, хотя я знал, что Озирис, если произношение было правильным, был братом и мужем Изиды, главным божеством древнего Египта. Хатор, как я узнал позже, была египетской богиней любви, веселья, плодородия и радости. «Это одна из богинь?», спросил я.
«Хатор! Хатор». Последовала долгая пауза. «Птица… она плоская… плоская, образец совершенства…». Она снова замолчала.

«Продвигайтесь вперед к финальному дню этой вашей жизни. Перенеситесь в последний день вашей жизни, но перед тем, как вы умрете, скажите, что вы видите!».
Она ответила совсем тихим и нежным шепотом. «Я вижу людей и здания. Я вижу сандалии, сандалии. Там грубая одежда, какая-то грубая одежда».
«Что случилось? Сейчас же перенеситесь в момент своей смерти! Что с вами случилось? Вы можете это видеть?».
«Я не вижу этого… Я больше не могу себя видеть».
«Где вы? Что вы видите?».
«Ничего… Просто пустота… Я вижу свет, теплый свет». Она уже умерла, уже перешла в бестелесное состояние. Вероятно её больше не надо было переживать эту смерть ещё раз.
«Вы можете пойти к свету?». Спросил я.
«Я иду». Она лежала спокойно, снова чего-то ждала.
«Вы уже можете оглянуться назад, чтобы увидеть урок, который надо было выучить в той жизни? Вы уже его осознали?».
«Нет», прошептала она. Она какое-то время ещё чего-то ждала, а потом вдруг насторожилась, хотя её глаза оставались закрытыми, как во время гипнотического транса. И тут её голова начала мотаться из стороны в сторону.
«Что вы сейчас видите? Что происходит?».
Она повысила голос. «Я чувствую…  они со мной говорят!».
«Что они говорят?».
«Они говорят о терпении. Нужно быть терпеливыми…».
«Хорошо! Продолжайте!».
Ответил Учитель, который был поэтом. «Терпение и своевременность… все случиться тогда, когда надо. Жизнь нельзя прожить в спешке, нельзя самому написать для неё расписание и прожить её по нему, как хотят многие люди. Мы просто должны принимать то, что приходит к нам в свое время и не просить большего. Жизнь бесконечна, поэтому мы никогда не умрем, и мы никогда не рождались. Мы просто проходим разные циклы и им нет конца и начала. Люди находятся в разных измерениях. А время совсем не часы и минуты, а скорее усвоенные уроки жизни».
Последовала долгая пауза, а потом Учитель-поэт добавил.
«Со временем все станет ясно. Но вам нужен шанс, чтобы переварить те знания, что мы вам уже дали». Кэтрин умолкла.
«Должен я узнать что-то ещё?», спросил я.
«Они ушли», прошептала она. «Я больше никого не слышу».

Когда Кэтрин пришла на следующий прием через неделю, я приготовился воспроизвести для неё магнитофонные записи её сеанса на прошлой неделе, все эти невероятные диалоги. В конце концов она передала мне эту восхитительную поэзию вдобавок к рассказам о своих прошлых жизнях. Я сказал ей о том, что она мне рассказала о своем опыте после смерти и состояниях между жизнями, и часть из этого она не помнит. Она не согласилась это слушать. Ей было значительно лучше, она была счастливее, нежели прежде и ей не очень хотелось вникать глубже во все это, к тому же это было несколько «жутковато». Я все же уговорил её послушать то, что через неё передали мне. Это же было удивительно, прекрасно, чудесно, это пришло ко мне через неё, и я хотел с ней этим поделиться. Она слушала запись своего нежного шепота только пару минут, а потом попросила меня выключить магнитофон. Она сказала, что все это кажется ей слишком странным, так что ей даже стало плохо. Я просто вспомнил о том, что «это для вас, а не для неё».

Я задался вопросом о том, сколько ещё Кэтрин будет ходить ко мне, ведь с каждой неделей ей становилось всё лучше. Теперь её некогда бурлившее от постоянного шторма море лишь слегка было тронуто рябью. Она все ещё боялась замкнутых помещений и отношения со Стюартом были на грани краха. В остальном она быстро шла на поправку.

Уже несколько месяцев я не проводил с Кэтрин никакой традиционной психотерапии, в этом не было никакой необходимости. Мы пару минут болтали о событиях недели, а потом быстро переходили к сеансу гипноза. Будь то из-за реальных воспоминаний о серьезных психологических травмах, о мелких ежедневных неприятных влияниях или из-за повторного переживания негативного опыта, но Кэтрин почти излечилась. Её фобии и панические атаки, почти исчезли. Она больше не боялась смерти, у неё не было ощущения, что она умирает. Она больше не боялась потерять контроль над собой. Психиатры обычно при таких симптомах, какие были у неё в начале выписывают пациентам большие дозы транквилизаторов и антидепрессантов. В дополнение к лекарствам такие пациенты ещё проходят интенсивную психотерапию и участвуют в сеансах групповой терапии, чтобы купировать фобии. Многие психиатры были уверены в том, что симптомы, подобные симптомам Кэтрин, возникают на основе биологии, то есть из-за нехватки одного или нескольких химических веществ в головном мозге.

Когда я вводил Кэтрин в состояние глубокого гипнотического транса, я думал о том, как замечательно и чудесно, что за несколько недель, без таблеток, психотерапии, групповой терапии, она почти выздоровела. Это не было подавлением симптомов и жизнь с зубовным скрежетом и полная ужаса. Это было излечение и отсутствие симптомов. Она вся просто сияла от счастья и умиротворения, превосходя мои самые смелые надежды.

И снова Кэтрин начала тихо шептать. «Я в каком-то здании с куполообразным потолком, голубого и золотистого цвета. Вокруг меня много других людей. Все они одеты… в какую-то старую робу, очень старую и грязную. Я не знаю, как мы сюда попали. В помещении много статуй. Там ещё какие-то штуки на каменных постаментах. Там в конце комнаты большая золотая статуя. Он кажется мне… Он очень большой с крыльями и очень злой. Очень жарко в помещении, жарко… Это потому, что нет никаких отверстий в этой комнате. Мы должны были покинуть деревню. С нами что-то не так».
«Вы больны?».
«Да, все мы больны. Я не знаю, что с нами, у нас просто кожа отмирает и становится очень черной. Мне холодно. Воздух очень сухой и спертый. Мы не можем вернуться в деревню. Мы должны оставаться здесь. Некоторые лица изуродованы».

Судя по всему, это была проказа. Если у неё и была какая-то гламурная жизнь когда-то, то мы на неё ещё не наткнулись. «Как долго вам ещё нужно там оставаться?».
«Вечно», ответила она мрачно, «до тех пор, пока мы не умрем. Там никто не знает, как это лечить».
«Можете ли вы сказать, как называется это заболевание?».
«Нет. Кожа сохнет, потом сморщивается. Я здесь уже много лет. Здесь есть те, кто только что прибыл. Отсюда нет пути назад. Нас изгнали, чтобы мы умерли».
Она влачила жалкое существование в какой-то пещере.
«Нам надо охотиться за нашей едой. Я вижу какого-то дикого зверя на которого мы охотимся… рогатого. Он коричневый с рогами, большими рогами».
«Вас кто-то навещает?».
«Нет, они не могут к нам приближаться, а то зло затянет тоже. Мы прокляты… за какое-то зло, которое сотворили. Для нас это наказание». Песок её теологии постоянно пересыпался в песочных часах её жизней и только после смерти, в состоянии без тела её мировоззрение было постоянным.

«Вы знаете, какой год?».
«Мы потеряли счет времени. Мы больны и просто ждем, когда умрем».
«Неужели нет никакой надежды?». Я почувствовал заразительное отчаяние.
«Никакой надежды нет. Все мы умрем. У меня сильно болят руки. Слабость во всем теле. Я уже старая. Мне очень трудно двигаться».
«А что будет, когда вы совсем не сможете двигаться?».
«Меня отнесут в другую пещеру и оставят там умирать».
«А что они делают с мертвыми?».
«Они замуровывают вход в пещеру».
«Они замуровывают вход, когда человек ещё жив?». Я искал корни её клаустрофобии.
«Я не знаю, не была там никогда. Сейчас просто лежу около стены в помещении вместе с другими людьми и мне очень жарко».
«Для чего это помещение?».
«Для поклонения… многим богам. Тут очень жарко».
Я попросил её перенестись во времени вперед. «Я вижу что-то белое, какой-то навес. Они кого-то несут».
«Вас несут?».
«Я не знаю. Я буду очень рада смерти. Всё мое тело очень сильно болит!». Губы Кэтрин сжались от боли, она тяжело дышала из-за жары в пещере. Я велел ей перенестись в день смерти. Она все ещё задыхалась.
«Тяжело дышать?», спросил я.
«Да, жарко… чувствую… жару, очень темно. Ничего не видно…и я не могу двигаться». Она умирала парализованная в одиночестве, в жаркой душной пещере. Вход в пещеру был замурован наглухо, и она была сильно напугана и несчастна. Её дыхание стало частым и прерывалось, и наконец явилась милосердная смерть, как избавление от этой жестокой жизни.

«Я чувствую что-то очень светлое… я будто плыву. Как же здесь светло! Это чудесно!».
«Тебе больно?».
«Совсем нет!». Она замолчала, а я ждал Учителей. Но вместо этого она куда-то переместилась. «Я падаю очень быстро. Я возвращаюсь в тело!». Она казалась более удивленной, чем я.
«Я вижу здания, здания с круглыми колоннами. Мы снаружи. Там деревья, оливковые деревья вокруг. Очень красиво! Мы что-то смотрим… Люди в смешных масках на лицах. Они что-то празднуют. На них какие-то длинные одежды, и они в масках. Они притворяются теми, кем не являются. Они на какой-то сцене, которая выше того места, где мы сидим».

«Вы смотрите спектакль?».
«Да».
«Как вы выглядите? Посмотрите на себя».
«У меня коричневые волосы, заплетенные в косу». Она умолкла. Её описание себя и оливковые деревья напомнили мне о её жизни в Греции пятнадцатого века до нашей эры, когда я был её учителем Диогеном. Я решил это проверить.
«Можете назвать дату?».
«Нет».
«Рядом есть люди, которых вы знаете?».
«Да, мой муж сидит рядом со мной. Я его не знаю», (Она имела в виду в настоящей жизни).
«У вас есть дети?».
«Я сейчас с ребенком». Она подбирала интересные слова, в некоторой степени античные, во всяком случае этот лексикон отличался от лексикона Кэтрин в обычном, сознательном состоянии.
«Там есть ваш отец?».
«Я его не вижу. Вы находитесь где-то там… но не рядом со мной». Итак, мои подозрения оправдались. Это было пятнадцатый век до нашей эры.
«Что я там делаю?».
«Вы просто зритель, но вообще вы учитель. Вы нас учите… Мы учимся у вас… квадраты, окружности, веселые штуки. Вас там зовут Диоген».
«Что вы ещё обо мне знаете?».
«Вы в преклонном возрасте. Мы с вами как-то связаны… вы брат моей мамы».
«Вы ещё кого-то знаете из моей семьи?».
«Я знаю вашу жену… и ваших детей. У вас сыновья и двое из них старше меня. Моя мама умерла, она умерла, когда была ещё очень молодой».
«Вас вырастил ваш отец?».
«Да, но я сейчас замужем».
«Вы ждете ребенка?».
«Да. Я боюсь. Не хочу умереть во время родов».
«Это случилось с твоей мамой?».
«Да».
«И вы боитесь, что с вами может случиться точно так же?».
«Это случалось много раз».
«Это ваш первый ребенок?».
«Да, я очень напугана. Мне скоро рожать. Я сильно располнела, стало очень трудно двигаться из-за этого… Это удручает». Она продвинулась вперед во времени. Ребенок уже должен родиться. У Кэтрин в её настоящей жизни не было детей, да и я не принимал роды уже четырнадцать лет с тех пор, как ушел с гинекологии в медицинской школе.

«Где вы находитесь?».
«Я лежу на каком-то камне. Мне очень холодно. У меня боли… Кто-то должен мне помочь. Кто-то обязан мне помочь!». Я посоветовал ей дышать глубже, чтобы ребенок родился без боли. Она задыхалась и стонала одновременно. Её роды продлились ещё несколько мучительных минут, а потом ребенок всё же родился. У неё была дочка.
«Теперь вы чувствуете себя лучше?».
«Я очень слаба… так много крови!».
«Вы знаете, как вы назовете дочку?».
«Нет, Я слишком устала… Я хочу своего ребенка».
«Ваш ребенок здесь», импровизировал я, «ваша маленькая девочка».
«Да, мой муж очень доволен». Она выглядела совсем измученной. Я посоветовал ей немного вздремнуть, чтобы почувствовать себя лучше. После минуты или двух я разбудил её.
«Чувствуете себя лучше?».
«Да… Я вижу животных. Они что-то несут на спинах. У них там корзины, они чем-то наполнены… едой… какие-то красные фрукты…».
«Прекрасная страна?».
«Да, тут так много еды!».
«Вы знаете, как называется эта страна? Как вы называете свою землю, когда путники спрашивают у вас название вашей деревни?».
«Катэния… Катэния».
«Звучит, как название греческого города». Подсказал я.
«Я этого не знаю. Может вы знаете? Вы же уезжали из деревни и потом возвращались, а я нет». Вот так поворот! Ведь я в той её жизни был её дядей, старым и мудрым, потому она спрашивала меня, если я знал ответ на мой же вопрос. К сожалению, я не мог вспомнить то, что знал в своей прошлой жизни.

«Вы всю жизнь прожили в деревне?». Спросил я.
«Да, а вы путешествовали и теперь вы знаете, чему учите. Вы путешествовали, чтобы изучить землю… разные торговые пути, и вы теперь можете нанести их на карту… Вы стары, но ходите с молодыми, потому что вы понимаете схемы. Вы очень мудры».
«О каких схемах вы говорите? О схемах звездного неба?».
«Вы, вы понимаете значение символов. Вы можете помочь им сделать… помочь им составить карты».
«Вы можете опознать ещё кого-то из деревни?».
«Я их не знаю… но я знаю вас».
«Хорошо. И какие у нас отношения?».
«Очень хорошие. Вы очень добры. Мне нравится просто сидеть рядом с вами, это комфортно… Вы нам помогаете. Вы помогаете моим сестрам…».
«Хотя скоро придет время, когда мне придется покинуть вас, ведь я уже старый».
«Нет!». Она была совсем не готова обсуждать мою смерть. «Я вижу какой-то хлеб, плоский, совсем плоский и тонкий».
«Люди едят хлеб?».
«Да, мой отец, мой муж и я. И все жители деревни».
«А по какому поводу?».
«Что-то празднуют».
«Ваш отец там?».
«Да».
«А ваш ребенок?».
«Да, но моя дочка не со мной, а с моей сестрой».
«Посмотрите пристальнее на свою сестру», предложил я ей опознать значительных в её настоящей жизни людей.
«Да. Я её не знаю».
«А вы можете опознать своего отца?».
«Да… Да… Это же Эдвард. Там фиги и оливки… и красные фрукты. Там плоский хлеб. Они забивают несколько овец и запекают их». Последовала долгая пауза. «Я вижу что-то белое…». Она опять перенеслась вперед во времени. «Что-то белое… это квадратная коробка, в которую они кладут покойников».
«Кто-то умер? Когда?».
«Да… Мой отец. Я не хочу смотреть на него. Я не хочу его видеть!».
«А вы должны смотреть на него?».
«Да. Они заберут его, чтобы похоронить. Мне очень тоскливо».
«Да, я знаю. А сколько у вас сейчас детей?». Репортер, сидящий во мне, не давал ей горевать.
«У меня трое детей. Двое мальчиков и девочка». После вынужденного ответа на мой вопрос она снова опечалилась. «Они положили его тело под какое-то покрывало…». Она казалась убитой горем.

«Я тоже умер в это время?».
«Нет. Мы пьем что-то виноградное из кубков».
«Как я выгляжу теперь?».
«Вы очень состарились».
«А вы ещё хорошо себя чувствуете?».
«Нет, конечно! Когда вы умрете, я останусь совсем одна!».
«Вы пережили своих детей? Они о вас позаботятся».
«Но вы так много знаете!». Она хныкала, как маленький ребенок.
«Вы справитесь. Вы тоже немало знаете. Всё у вас будет хорошо». Я успокоил её, и она спокойно отдыхала.
«Вы теперь спокойны? Где вы сейчас?».
«Я не знаю». Она, очевидно, перешла в бестелесное состояние, хотя и не пережила свою смерть в той жизни. На той недели мы подробно прошли две её прошлые жизни. Я ожидал разговора с Учителями, но Кэтрин продолжала отдыхать. После нескольких минут ожидания, я спросил её, когда же я смогу поговорить с учителями.
«Я ещё не достигла того уровня», объяснила она. «Я не могу говорить, пока не достигну».
Этого уровня она так и не достигла. После нескольких минут ожидания я вывел её из состояния транса.

Я запланировал еженедельный визит Кэтрин на конец дня, потому что он обычно затягивался на несколько часов. Она выглядела так же умиротворенно, как на прошлой неделе. У неё был телефонный разговор с отцом, во время которого она, опустив некоторые подробности, сказала, что прощает его. Никогда я ещё не видел её такой безмятежной. Я восхищался скоростью её выздоровления. Это было редкостью, чтобы пациент с таким уровнем тревожности и фобиями выздоравливал так драматично. Но, конечно, Кэтрин была необычной больной и терапия с ней была уникальным случаем.

«Я вижу фарфоровую куклу на камине». Она быстра вошла в состояние глубокого транса. «Там ещё книги по обе стороны камина. Это комната в каком-то доме. Там ещё подсвечники рядом с куклой и портрет маслом… портрет мужчины. Это его…». Она рассматривала комнату, а я спрашивал, что она видит.
«Какое-то покрытие на полу. Это похоже на… похоже на звериную шкуру… да, шкуры какого-то зверя лежат на полу. С права две стеклянные двери… которые ведут на веранду. Там четыре ступенчатые колонны перед домом. Четыре ступени вниз. Они ведут на тропинку. Вокруг большие деревья… Там несколько лошадей на лужайке, на них уздечки и они привязаны к столбикам».

«Вы знаете, где это?», спросил я. Кэтрин глубоко вздохнула.
«Я не вижу названия», прошептала она, «но год, год должен быть где-то здесь. Это восемнадцатое столетие, но я не… там деревья и желтые цветы, очень симпатичные желтые цветы!». Её почему-то отвлекли эти желтые цветы. «Они так чудесно пахнут! Они сладко пахнут, эти цветы… странные цветы, большие цветы… желтые цветы с черными пятнами в центре». Она замолчала, судя по всему, удерживая внимание на цветах. Я вспомнил поле подсолнухов в Южной Франции и спросил её о климате.
«Климат весьма умеренный, но совсем не ветрено. И не жарко, и не холодно». У нас совсем ничего не получилось в плане определения места нахождения. И я попросил её вернуться в дом, подальше от восхитительных желтых цветов. Я поинтересовался у неё, чей портрет висит над камином.
«Я не могу… Я продолжаю слушать Аарона… да, его зовут Аарон». Я спросил, владеет ли он этим домом. «Нет, владелец дома его сын, а я его работница». Оказалось, что она опять была служанкой. Она почему-то ни разу не рождалась какой-нибудь знаменитостью, вроде Клеопатры или Наполеона. Все, кто сомневается в реинкарнации, включая и меня, ученого с большим стажем, почему-то убеждены в том, что, если и люди и прожили раньше какие-то жизни, то обязательно это были жизни известных людей. Теперь я оказался в необычном положении, когда реинкарнация была научно доказана прямо в моем кабинете на кафедре психиатрии, и мне открылись вещи намного интереснее, нежели реинкарнация.

«Моя нога очень…», продолжала Кэтрин, «очень распухла. Она очень болит. Такое ощущение, что её мне отрезали. Очень болит нога. Это лошадь меня лягнула». Я попросил её оглядеть себя.
«У меня каштановые кудрявые волосы. На мне женская шляпка, которая называется капот, она белого цвета… и на мне синее платье, и передник поверх него… фартук. Я юная, но уже не ребенок. Но у меня ужасно болит нога. Как же это случилось! Жуткая боль!». Было видно, как её лицо искажалось от боли. «Подкова… подкова. Эта лошадь попала мне по ноге своей подковой. Это очень, очень злобная лошадь». Её голос становился мягче по мере того, как боль в её ноге утихала. «Я чувствую запах сена, в сарае. Там другие люди работают в конюшне». Я спросил, в чем заключается её работа.
«Я прислуживаю… прислуживаю в большом доме. Так же я помогаю доить коров». Я хотел больше узнать о хозяевах.
«Жена достаточно полная и выглядит очень неряшливо. И там ещё две дочери… Я их не знаю!», прибавила она, сильно недовольная моим вопросом о том, встречала ли она кого-то из них в своей настоящей жизни. Я спросил её о её собственной семье в восемнадцатом веке.
«Я не знаю, не вижу их. Я никого не вижу рядом». Я спросил, живет ли она там. «Да, я живу здесь, но только не в главном доме, а в очень маленьком… Этот дом построили для нас. Там ещё куры. Мы собираем их яйца, они коричневые. Мой дом очень маленький… белый… там только одна комната. Я вижу мужчину. Мы живем вместе. Он очень кудрявый и голубоглазый». Я спросил, женаты ли они.
«Нет, в их понимании брака, нет». Родилась ли она там? «Нет, меня привезли в поместье, когда я была совсем маленькой. Моя семья была очень бедной». Казалось, что она и её сожитель были не очень близки. Я направил её дальше, к следующему значительному событию в этой её жизни.

«Я вижу что-то белое… белое с множеством ленточек… Должно быть это шляпка. Это шляпка капот с перьями и белыми лентами».
«На ком эта шляпка? На…» Она раздраженно перебила меня.
«Конечно, на хозяйке дома!» Я почувствовал себя немного глупо. «Это свадьба одной из её дочерей. Все имение принимает участие в праздновании». Я спросил её, не видит ли она газету на этой свадьбе. Мне очень хотелось узнать точную дату.
«Нет, там нет никаких газет и ничего похожего». Трудно было с документацией в той жизни. «Вы видите себя на этой свадьбе?», спросил я. Она быстро ответила громким шепотом.
«Нас там нет. Мы можем только видеть, как люди туда приходят и уходят оттуда. Слуг туда не пускают».
«Что вы чувствуете?».
«Ненависть».
«Почему? К вам там плохо относятся?».
«Потому что мы бедные», ответила она мягко, «мы привязаны к ним. У нас всего так мало, по сравнению с их богатством».
«Вы когда-нибудь покидали поместье? Всю жизнь там прожили?».
Она ответила с сожалением. «Я всю жизнь живу здесь». В её голосе чувствовалась печаль, ведь её жизнь была трудна и безнадежна. Я попросил её продвинуться до момента её смерти.
«Я вижу дом. Я лежу в постели, на кровати. Они дают мне что-то попить, что-то горячее, пахнущее мятой. Тяжесть в груди. Тяжело дышать… У меня болит в груди и спина тоже очень болит… Плохая боль… трудно говорить». Она дышала быстро и неглубоко из-за сильной боли. Через несколько минут агонии её лицо обмякло, тело расслабилось и дыхание стало нормальным.

«Мне надо покинуть мое тело». Её голос стал хриплым и громким. «Я вижу чудесный свет… Люди идут ко мне. Они пришли мне помочь… Я чувствую сильный свет…». Затем последовала долгая пауза.
«У вас есть какие-то мысли о той жизни, которую вы только что покинули?».
«Уже поздно думать. Сейчас я просто чувствую покой. Это время блаженства. Человек должен утешиться. Душа… душа находит здесь покой. Здесь уходят все телесные боли. Душа спокойна и безмятежна. Чудесное ощущение… прекрасно, будто солнце вечно сияет над вами. Свет такой яркий! Все происходит от этого света! От него исходит энергия. Душа сразу же тянется к нему. Он притягивает её, как магнит. Это прекрасно. Это источник силы, который все исцеляет».
«У него есть цвет?».
«Он многоцветный». Она сделала паузу, отдыхая в этом свете.
«Что вы сейчас испытываете?», рискнул я спросить.
«Ничего… просто умиротворение. Вы со своими друзьями. Все они здесь. Я вижу много людей, некоторые из них знакомые, некоторые нет. Все мы там ждем». Она ждала, минута прошла очень медленно, и я решил как-то все это ускорить.
«Я бы хотел кое-что спросить».
«Кого?», спросила Кэтрин.
«Кого-нибудь, вас или Учителей», уклонился я от прямого ответа. «Я думаю, что понимание этого нам поможет. Можем ли мы выбирать время и разные обстоятельства нашего рождения и смерти? Мы можем выбрать нашу ситуацию? Можем ли мы выбрать время нашей смерти и следующего рождения? Думаю, что если мы это узнаем, то это поможет нам избавить вас от многих ваших страхов. Есть ли там кто-то, кто может об этом рассказать?». В комнате стало холодно. Когда Кэтрин снова заговорила, её голос стал более глубоким и резонирующим. Я никогда раньше не слышал такого голоса, это был голос поэта.

«Да, мы выбираем время нашего воплощения и смерти. Мы знаем, когда достигаем того, ради чего нас сюда отправляют. И мы знаем, когда наше время истекает и, когда пора принимать смерть, потому что вы уже больше ничего не можете в ней получить в этой жизни. Когда у нас есть время, мы должны дать нашим душам отдохнуть и наполниться энергией и после этого можно будет воплотиться снова. А те люди, которые колеблются, которые сомневаются в том, что им снова нужно возвращаться в физическое состояние, могут потерять свой шанс выполнить в этом состоянии то, что они должны сделать».

Я с самого начала был полностью убежден в том, что это говорит не Кэтрин. «Кто говорит со мной?», умолял я ответить. «Кто это рассказал?».

Кэтрин ответила знакомым шепотом. «Я не знаю. Чей-то голос очень… кто-то, кто все контролирует, но я понятия не имею о том, кто это. Я могу только слышать его голос и передавать вам то, что он говорит».

Она так же знала, что эти знания исходят не от неё, ни от её подсознания, ни от её бессознательного, даже не от её высшего сознания. Она просто как-то слышала эти слова или мысли кого-то очень загадочного, кого-то, кто «всё контролирует». Таким образом появился ещё один Учитель, отличавшийся от другого, или других, от которых мы получили послания полные мудрости. Это был новый дух с характерным голосом и стилем, поэтичный и безмятежный. Этот Учитель говорил о смерти без колебаний, хотя его голос и мысли были пропитаны любовью. Чувствовалось, что любовь настоящая и теплая, хотя она была отстраненная и всеобъемлющая. Чувствовалось блаженство, но не эмоциональное и ни к чему не обязывающее. Было ощущение отстраненной любви, некой любящей доброты, далекой, но хорошо знакомой.

Шепот Кэтрин стал громче. «Я не верю в этих людей».
«В каких людей?», осведомился я.
«В Учителей».
«Не верите?».
«Мне не хватало веры. По этой причине моя жизнь была такой трудной. Я ни во что не верила в этой жизни». Она спокойно оценивала свою жизнь в восемнадцатом веке. Я спросил её, чему она научилась в той жизни.

«Я многое узнала о гневе и обиде, о том, что бывает, если скрываешь свои чувства от других людей. Так же я поняла, что не могу управлять своей жизни. Я очень хотела управлять, но не могла. Я должна верить в Учителей. Они выведут меня, но я им не верила. Я чувствовала себя обреченной с самого начала. Я не видела ни в чем ничего приятного. Мы должны верить… у нас должна быть вера, а я только сомневалась. Я выбрала сомнения, а не веру». Она замолчала ненадолго.
«Что вы должны и что я должен делать, чтобы сделать себя лучше? Наши пути похожи?», спросил я. Ответил тот Учитель, который на прошлой неделе говорил о состоянии комы и силе интуиции. Голос, стиль и тон отличались от обеих Кэтрин и от мужского поэтического голоса Учителя, который говорил через неё только что.

«В сущности, пути всех людей одинаковы. Все мы должны научиться определенным отношениям друг с другом, пока находимся в физическом состоянии. Некоторые из нас принимают все это быстрее других. Благотворительность, вера, надежда, любовь… мы должны узнать об этом очень много, и продолжать узнавать новое. Это не просто вера, не просто надежда, не просто любовь, есть много вещей, из которых эти понятия состоят. Есть множество вариаций, чтобы это выразить. И мы можем только слегка коснуться этих тем во время одной жизни…».

«Религиозные люди продвинулись дальше всех остальных, принеся свои клятвы целомудрия и послушания. Они отдают так много, не прося ничего взамен. Другие только требуют воздаяния за свои благодеяния и ищут оправдания своим неблаговидным поступкам, если не получают за свои добрые дела награды и поощрения, которые они так хотят получить. Воздается только за то, что сделано не ради награды, не ради воздаяния… сделано бескорыстно».
«Я этому не научилась, не поняла этого,» добавила Кэтрин своим мягким шепотом.
В какой-то момент меня смутило слово «целомудрие», но потом я понял вспомнил, что корень «цел» может значить не совсем половое воздержание, а чистоту в широком смысле этого слова.
«… Не злоупотреблять», продолжала она. «Всё, что делается без меры, всё, что слишком… невоздержанность… Вы поймете. Вы действительно это поймете». Она сделала паузу.

«Я пытаюсь», добавил я, а затем решил сосредоточиться на Кэтрин. Полагая, что Учителя ещё не ушли. «Что мне надо делать, чтобы лучше помочь Кэтрин справиться с её страхами и беспокойством, и выучить её уроки? Я все делаю правильно, или мне надо что-то делать иначе? Следует ли мне следить за определенной областью? Как я могу помочь ей лучше?».
Ответ последовал от Учителя – поэта. Я наклонился вперед на своем кресле. «Вы делаете то, что правильно, но это для вас, а не для неё». В очередной раз сообщение гласило о том, что всё это больше для моей пользы, а не для Кэтрин.
«Для меня?».
«Да, всё, что мы говорим, нужно именно вам». Он не только говорил о Кэтрин в третьем лице, но ещё и сказал «мы», это означало, что там действительно присутствует несколько Духов Учителей.
«Могли бы вы назвать свои имена?», спросил я и тут же поморщился от того, насколько банален был мой вопрос. «Я нуждаюсь в руководстве, мне так много нужно ещё узнать».
Ответ был просто любовной поэмой, песней о моей жизни и смерти, прочтенной нежным и мягким голосом, в котором чувствовалась отстраненность всеобщего духа любви. Я слушал это с благоговением.

«Вас направят со временем… со временем. Когда вы достигнете того, ради чего вы были посланы, когда ваша жизнь будет окончена, но не ранее. У вас ещё очень много времени впереди… много времени».
Я был в смятении и в то же время испытывал облегчение и был очень рад, что он не рассказал мне все слишком подробно. Кэтрин забеспокоилась и её шепот стал совсем тихим.

«Я падаю, падаю… пытаясь найти мою жизнь… падаю». Она глубоко выдохнула, и я сделал то же самое. Учители ушли, а я думал о чудесных, очень личных посланий из очень духовных источников. Последствия были ошеломительными. Свет после смерти и жизнь после смерти, то, что мы выбираем, когда мы рождаемся и когда умираем, уверенное и безошибочное руководство Учителей, то, что жизни измеряются усвоенными уроками и выполненными задачами, а не количеством прожитых лет, милосердие, вера, надежда, любовь, то, то главное делать благое не ожидая за это награды, бескорыстно – и все эти знания были для меня! Но с какой целью? Для каких достижений я был послан?

Драматические послания и события, которые обрушились на меня в моем кабинете, вызвали глубокие перемены в моей личной и семейной жизни. Мое осознание постепенно преобразовывалось. К примеру, когда я ехал с сыном на бейсбольную игру в его колледже, мы застряли в огромной пробке. Автомобильные пробки всегда меня раздражали, а тут мы могли опоздать на пару периодов игры, но я осознавал, что отнюдь не раздражен. Я даже не винил в этом нескольких неопытных водителей. Мои мышцы были расслаблены, я не выплескивал свое раздражение на сына, мы просто провели в время, разговаривая друг с другом. Я понял, что просто хочу провести выходной с Джроданом, смотря игру, которая нам обоим нравится. И наша общая цель провести время вместе, а если я буду раздражаться и злиться, то выходной будет испорчен для нас обоих.

Я смотрел на своих жену и детей и задавался вопросом о том, были ли мы раньше вместе, делили ли мы друг с другом испытания, беды и радости, были бы мы нестареющими, если бы было так? Я почувствовал, как я сильно и нежно люблю свою семью. Я осознал, что все их недостатки – это мелочь, это совсем не важно, а важна только наша любовь друг к другу. Я даже заметил, что я не замечаю собственных недостатков, пока пытаюсь быть самим совершенством и держать все под контролем, пытаясь впечатлить окружающих. Я понял, что мне это не нужно, а главное то, что я чувствую внутри.

Я был очень рад тому, что могу поделиться этими мыслями с Кэрол. Мы часто беседовали после ужина и разбирали все мои ощущения и реакции во время моей работы с Кэтрин. У Кэрол был аналитический ум, и она была очень реалистичной. Она знала о том, как я скрупулезно обрабатываю и анализирую всю информацию, исходящую от Кэтрин и часто она должна была играть роль адвоката дьявола, чтобы помочь мне посмотреть на все это максимально объективно. Мы вместе добывали критические доказательства того, что Кэтрин действительно открывает великие истины. И Кэрол всегда разделяла все мои радости и опасения на этом пути.