В этом замечательном посте замечательного автора в рассказе про нашего тоже замечательного министра иностранных дел Сергея Лаврова есть такие строки -
///Будущий министр иностранных дел России Сергей Лавров начал школьную жизнь в Ногинске, но позже перешёл в одну из лучших московских школ — № 607, где преподавание велось с углублённым изучением английского языка.///
Это не совсем так. Шестьсот седьмая была школой своеобразной. Уж точно не лучшей. Сам там учился и знаю о чём говорю. Школа эта была достаточно хулиганская и жёсткая. Думаю, что наш Министр именно там приобрёл навыки держать удар и моментально реагировать на наглые провокации.
Это не моё мнение. Верней не только моё. Про школу. Про район. Про то, откуда начинал наш министр иностранных дел.
Вот, что писал про шестьсот седьмую поэт Евгений Евтушенко:
Марьина-шмарьина Роща.
Улицы, словно овраги.
Синяя мятая рожа
ханурика-доходяги.
Здесь у любого мильтона
снижен свисток на полтона,
а кобура пустая —
стырит блатная стая.
Нет разделений, — кроме
тех, кто стоит на стрёме,
и прахаристых паханов —
нашенских чингисханов.
Финка в кармане подростка,
и под Боброва причёска,
а на ботинке — зоска,
ну, а в зубах — папироска.
В эти прекрасные лица
нас изрыгнула столица,
как второгодников злостных,
в школу детей подвопросных.
Каждому педсовету
выхода не было проще:
«Что с хулиганами? В эту —
в ихнюю Марьину Рощу».
Норовы наши седлая,
нас приняла, как родимых,
школа шестьсот седьмая —
школа неисправимых.
Жили мы там не мрачно —
классные жгли журналы
и ликовали, как смачно
пламя их пожирало.
Плакали горько училки,
нас подчинить не в силе, —
помощи скорой носилки
заврайоно выносили.
Типы на барахолке —
Марьиной Рощи маги —
делали нам наколки:
«Я из Одессы-мамы».
Нас не пугали насмешки
за волдыри и чирьи,
и королевы Плешки
нас целоваться учили.
Милая Марьина Роща,
в нас ты себя воплотила,
ну, а сама, как нарочно,
канула, как Атлантида.
Нет, мы не стали ворами
нашей Москвы престольной,
стали директорами
школ, но — увы! — пристойней.
Даже в учёные вышли,
даже летим к созвездьям,
даже кропаем вирши,
даже в Америки ездим.
Но не закормит слава,
словно блинами тёща, —
ты не даёшь нам права
скурвиться, Марьина Роща.
Выросли мы строптиво.
Мы — твоего разлива,
пенные, будто пиво,
крепкие, как крапива.
Поняли мы в твоей школе
цену и хлеба и соли
и научились у голи
гордости вольной воли.
И не ходить в хороших
ученичках любимых
тем, кто из Марьиной Рощи —
школы неисправимых.
