vaom86

Например, старенькая Румия, чернокожая домработница, а по совместительству повариха в доме мэра, каждое утро заглядывала в киоск напротив и покупала там местную газету. Раз в неделю она обязательно брала книгу в местной библиотеке.

А мэр? Высокий дородный господин, которого все звали исключительно «уважаемый Герман Штраус». Каждый день он писал от руки одно распоряжение, а в особенно продуктивные дни даже два, и передавал их местному глашатаю. Никакой волокиты, никакой бюрократии.

Глашатай шагал по мощёным улочкам Ругенбрамса и выкрикивал в открытые окна свежие указания.

— С завтрашнего дня по указу уважаемого мэра нашего славного города запрещён синий цвет! Повторяю — синий цвет запрещён!

Жители тут же начинали выбрасывать синие вещи и перекрашивать стены в более подходящие, «законные» оттенки.

И всё это в то время, когда другие города вовсю разрабатывали квантовые компьютеры и переходили на более скоростную связь. Невероятно!

Если вы до сих пор мне не поверили, то вбейте в навигаторе «Ругенбрамс» и езжайте туда сами на своём новеньком китайском или не очень автомобиле. Но как только сквозь сырой туман вы впервые заметите огни города, ваш двигатель почему-то заглохнет. Запустить его самостоятельно, увы, не получится. Если вы попытаетесь позвонить в автосервис или вызвать эвакуатор, то с ужасом обнаружите, что экран вашего смартфона вдруг стал полностью чёрным. Никакая современная электроника работать в этом городе не будет.

Как говорит наш мэр: «Попав сюда однажды, вы останетесь здесь навеки». Обычно так говорят о местах, в которые так влюбляешься, что не можешь заставить себя уехать. Но не в нашем случае.

Если же, несмотря на все мои предупреждения, вы всё-таки оказались здесь, советую прогуляться по гранитной набережной с прекрасным видом на холодное Северное море. Особенно в осенний пасмурный день одно удовольствие — стоять и наблюдать, как внизу волны разбиваются о скалы. Крупные брызги взлетают так высоко, что почти долетают до ваших рук, небрежно лежащих на металлических перилах.

Несмотря на "естественный прирост населения", в основном за счёт государственных инспекторов, приезжающих каждый год, чтобы выяснить, почему целый город уже несколько сотен лет не платит налоги, количество жителей остаётся примерно на одном уровне. Объяснение этому простое: невероятные с точки зрения здравого смысла несчастные случаи.

Как-то раз, один из налоговых инспекторов оказался особенно упорным. Он твёрдо решил собрать налоги с каждого жителя и только после этого вернуться в столицу. Ни на чьи уговоры не реагировал, местные законы считал абсурдными и соблюдать их не собирался.

К сожалению, в один совершенно обыкновенный день он неудачно поскользнулся, попал головой в забытую кем-то петлю и, вот беда, вздёрнулся почти на самой вершине газового фонаря. Местный полицейский объяснил это внезапным порывом сильного ветра, который намотал верёвку на столб.

Вы, как люди образованные и современные, скорее всего сразу усомнитесь в этой нелепице. Скажете: это обман, больше похоже на то, что жители Ругенбрамса сами повесили бедолагу, преданного своей работе, а служитель закона был с ними в сговоре. Но спешу вас разубедить: всё случилось именно так, как я вам это описал.

Более того, подобные случаи здесь происходили и продолжают происходить повсеместно. Например, несколько лет назад нашего любимого лодочника убил упавший сверху кирпич. На первый взгляд, ничего странного. Но дело в том, что лодочник заплыл довольно далеко от берега, а кирпич на него сбросила пролетающая чайка, которой этот кирпич из воды подкинул проплывавший мимо лещ. Вот такой необычный этот город — Ругенбрамс!

А вас, наверное, интересует, кто я такой и как оказался в этом необычном месте?

Здравствуйте. Меня зовут Эрик Нильсен. И я никогда не ловил рыбу.

В прежней жизни, наполненной сотовыми вышками, вай-фаями и постоянно растущими ценами на бензин, я вставал каждое утро в семь, готовил себе сытный завтрак, запивал его чуть горьковатым кофе, принимал тёплый душ, ехал час в электричке до центра Ольбурга, поднимался на третий этаж небольшого офисного здания, заходил в кабинет и ждал. Ждал, когда раздастся робкий стук в дверь и внутрь войдёт очередной писатель упрашивать напечатать его книгу.

Всё было как всегда и в мой последний день. Пообедав в столовой на первом этаже, я вернулся в уютный кабинет. Там уже сидел пожилой мужчина с взъерошенными длинными волосами. На самом кончике носа у него держались маленькие круглые очки. За стёклами покрасневшие глаза быстро бегали из стороны в сторону, а в руках он сжимал внушительную стопку исписанных листов.

«Надо же, — подумал я, — кто сейчас пишет от руки?»

— Меня зовут Олаф Олафсон, — представился он, будто услышав мой вопрос.

Мне сразу показалось, что имя ненастоящее, но в конце концов — какая разница? Многие предпочитают псевдонимы.

— Что вы принесли? — вежливо спросил я его.

Он на несколько секунд задумался, затем, словно нехотя, протянул бумаги. Я уже было собрался их взять, но в последний момент он выдернул стопку из моих рук и прижал к груди.

— Я — глашатай города Ругенбрамс, — сказал он отчётливо, словно декламируя.

В этот момент я окончательно решил, что передо мной один из тех странных типажей, которые изредка заходят к нам с самыми невероятными идеями. Однако некоторые из таких посетителей, несмотря на очевидную оторванность от реальности, оказываются достаточно талантливыми, чтобы заинтересовать широкую аудиторию.

Мне показалось, что он из их числа.

— Это моя исповедь, — отчаянно щурясь, продолжил он. — Я писал её по ночам при свете свечей, чтобы никто не заметил. Всё, что здесь написано — чистая правда.

Он положил рукопись на стол и на прощание провёл по ней рукой. Я перевернул первую страницу и прочитал вслух:

«Слушайте! Слушайте! Ибо, кто не услышит, тому отрежут уши.

Смотрите! Смотрите! Ибо, кто не увидит, тому выдернут глаза.

Молчите! Молчите! Ибо, кто скажет хоть слово, тому оторвут язык».

Олаф мечтательно посмотрел в потолок и кивнул, добавив:

— Как видите, я не смог промолчать…

Всё, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Он достал из внутреннего кармана пиджака опасную бритву, схватился за кончик своего языка и неловкими движениями начал его резать почти у самого корня.

От испуга я свалился под стол. Попытался найти, чем защититься, но вокруг валялись только старые обёртки от леденцов с тех времён, когда я бросал курить. Ладони вспотели, сердце билось быстро и тяжело. Инстинктивно я зажал рот руками.

Послышались шаги, затем хлопнула дверь.

«Неужели всё?» — промелькнуло в голове. И тут же я понял, насколько двусмысленно это прозвучало.

Осторожно выглянув из-за стола, я понял, что он действительно ушёл. Страх отступил, но тут же началась тупая боль в голове.

На столе осталась его рукопись. Верхние листы были испачканы кровью.

***

Сам того не замечая, я бормотал написанные им слова, бегая глазами по тексту:

«Колебание серой простыни неба вызвало у глашатая Олафа желание выглянуть в окно. Сегодня был отдан указ: всем стоять на одной ноге. На небольшой улочке, где рядом с двумя гнедыми стояла повозка, застыл кучер, опершись локтем о стену дома. Левую ногу в кирзовом сапоге он придерживал рукой на весу. Мужчина заметил Олафа и бросил в его сторону сердитый взгляд. Почему они его так ненавидят? Ведь он лишь оглашает приказы, не придумывает их.

Наконец кучер не выдержал, плюнул и встал на обе ноги. Тут-то всё и началось. Камни мостовой начали разъезжаться. Земля затряслась. Глашатый случайно заметил, как металлический штифт, державший петлю его оконной створки, сорвался, ударился о стену и отлетел прямо в рот кучера именно в тот миг, когда он попытался закричать. Мужчина начал задыхаться. Лицо покраснело, потом посинело, и он свалился прямо под копыта лошади. Она взвилась от испуга и ударила его по голове.

Тогда Олаф и понял, что указы уважаемого мэра Германа Штрауса не были самодурством, а существовали лишь с одной целью: уберечь жителей от смерти».

Это был причудливый роман, рассказывающий о том, как ругенбрамцы пытаются выжить в городке, который напрочь отрезан от внешнего мира и существует по своим очень странным законам.

Вроде бы ничего необычного, но, пока мой язык не проговорил каждую записанную фразу, мне было не остановиться.

Ради смеха решил поискать в интернете название. Я сильно удивился, увидев, что в нашей стране действительно существует такой город. А когда обнаружил, что никто в нём не платит налоги уже более двухсот лет, а все приезжие бесследно исчезают, то моё удивление только усилилось.

Как я уже писал, это был мой последний день в издательстве. И последний день самого издательства. Печатные книги исчезали с прилавков, а книжные магазины растворялись в эпохе цифрового поглощения. Казалось, совсем скоро исчезнет и сам человек.

Что мне ещё оставалось делать? Безработному редактору с амбициями писателя. Только создать свою книгу, отрицающую такую современность. И Ругенбрамс казался подходящим для этого местом.

Как же мне хотелось, чтобы всё это оказалось правдой: и старенькая Румия, и уважаемый мэр Герман Штраус со своими странными указами, и сам глашатай Олаф.

«Неужели такое действительно могло быть реальностью?» — думал я тогда.

Я собрал старый кожаный чемодан, затолкал его в багажник своего красного "Фиата 500" две тысячи двенадцатого года выпуска и поехал. Душа жаждала приключений, разум хотел поверить в невозможное. Не подумайте, что я сошёл с ума. Напротив, я хорошо понимал, что делал. В своём романе Олаф Олафсон подробно описал, как покинул город.

Как только я отъехал несколько километров от города, раздался телефонный звонок. Звонил бывший начальник:

— Мы решили не закрываться. И твою должность сохраняем. Возвращайся скорее.

Я не мог поверить в происходящее.

Как же моя книга?

Как же Ругенбрамс?

Продолжение следует.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! Скоро здесь будет продолжение.

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Преподаватель на мгновение задумался, затем ответил:

— Госслужащие не ошибаются. Бывают мелкие недоработки, но… хотя был один прецедент с Григорием Илларионовичем...

— Дягилевым? — вскочил Серафим.

— Кажется, да. Откуда вы знаете? — с удивлением уточнил профессор.

— Так звали моего отца.

Профессор на секунду неловко замолчал, затем постарался как можно скорее закрыть тему:

— Возможно, я что-то напутал. Вернёмся к доставке конвертов.

После лекции Серафим попытался поймать его и спросить ещё раз, но преподаватель быстро покинул аудиторию. Больше на занятиях он не появлялся.

Сегодня была официальная годовщина смерти отца. Одобрил бы он такую профессию? Всю жизнь он люто ненавидел госслужащих за их бюрократизм, а тут… Но с конвертом не поспоришь, внутри была чёткопрописана судьба Серафима:

«Жизнь: работа в Министерстве Управления Судьбы».

Пару дней назад он хотел заказать электронную копию отцовского досье, чтобы распечатать для семейного архива. Когда документ пришёл, Серафим сразу заметил несоответствие: в графе «дата смерти» значилось число на три дня позже того, что он всегда считал правильным.

А часть текста вообще была засекречена и требовала более высокого уровня допуска. Но отец никогда не вёл двойной жизни. Не был героем или злодеем. Тогда почему его данные оказались под замком?

Серафим подал обращение с просьбой внести исправление, но в ответ получил лишь сухое: «Дата смерти верная. За злоупотребление правом подачи обращений в государственные структуры предусмотрено административное взыскание в виде штрафа в размере одного МРОТ. Оплата должна быть произведена в срок не позднее трёх недель с момента получения настоящего уведомления».

Он попытался обсудить это с матерью, но она лишь отмахнулась от него:

— Не лезь туда. Пожалуйста.

А потом его вдруг посетила странная мысль: а вдруг он и правда может путать дату смерти с другим событием? Может быть, с днём похорон? Он попытался вспомнить последовательность тех дней, но конкретная картина всё никак не складывалась.

Если он действительно ошибся, то штраф представлялся разумным. Ведь его действия выглядели как попытка оспаривания официального реестра без достаточных оснований. И это начало разрушать остатки его уверенности.

Тем же вечером Серафим оплатил всю сумму. Однако ощущение, что что-то не так, никуда не исчезло.

Он посмотрел вниз: слово, которое он ранее обвёл в буклете, теперь было закрашено полностью.

***

Перед ним высилось массивное здание Министерства Управления Судьбы. Оно напоминало огромную глыбу холодного мрамора, бесформенное и угловатое, с узкими окнами. Из общей массивной конструкции выступал вход — крытая галерея. Словно перенесённая из древнегреческого храма и выглядевшая здесь чужеродно. Над входом висела бронзовая надпись на латыни: «Vita observata est», что означало: «Жизнь была замечена».

Уже три месяца Серафим приходил сюда пять раз в неделю и следил за тем, чтобы послания в конвертах от Искусственного Интеллекта с говорящим названием «Судьба» доходили до адресатов.

Он поднялся по гранитным ступеням. Перед входом нужно было не просто приложить руку на индикатор — её требовалось удерживать неподвижно десять секунд. Алгоритмы измерили пульс: семьдесят. В пределах нормы. Максимально допустимым показателем было восемьдесят ударов в минуту.

Загорелась зелёная лампочка, и Серафим прошёл дальше по широкому, выстланному камнем коридору. Он толкнул тяжёлую дубовую дверь и шагнул в просторный кабинет с высоким потолком. Атмосфера была взвинченной: сотрудники суетились, бегали от стола к столу, перебрасывались документами, перекрикивали друг друга.

«Начальство, что ли, приехало?» — мелькнуло у него в голове.

И вдруг над шумом, беготнёй и голосами возник, словно по волшебству, их руководитель.

Как и все, он был одет в стандартную чёрную униформу, напоминающую офисный костюм, только с фальшивыми рубашкой и галстуком. На груди у него поблёскивал не обычный серебряный бейдж, а золотой, с надписью:

«Антон. Ваш супервайзер».

Позади него, на стене, висел плакат. Женщина в униформе поднимала вверх палец, под ней алел лозунг:

«Правильная судьба — залог стабильности!»

В руках Антон держал свежий конверт.

— У нас недоработка! — громыхнул он, и голос тут же разнёсся по кабинету. Разговоры стихли. Люди обернулись.

Взгляд Антона метнулся по лицам и остановился на Серафиме. Тот сразу почувствовал себя неловко, будто сам был в чём-то виноват, хотя толком ещё не знал — в чём.

— Ты! — сказал супервайзер и указал на него пальцем.

— Я? — переспросил Серафим, уже прикидывая, как бы увернуться от возможного задания.

— Как долго здесь работаешь?

— Всего три месяца, — ответил он, нарочно растягивая слово «всего», как будто это должно означать, что он устроился только вчера.

Антон задумался на секунду, потом кивнул и сказал:

— Сойдёт. Пойдём ко мне в кабинет.

Серафим почувствовал, как в спину впились десятки взглядов. Отступать было некуда. Он последовал за Антоном в стеклянный закуток сбоку от основного зала.

Закрыв за собой дверь, супервайзер сел на край стола и понизил голос:

— Езжай на кладбище. Сектор девять Д, могила триста пять. Там напутали с конвертами. Дело старое, но заметили только сегодня. Человек не просто прожил чужую судьбу, его уже успели похоронить.

Он сделал паузу, затем добавил:

— Придётся тебе его выкопать, отдать верное предсказание и проследить, чтобы оно исполнилось. Понял?

Серафима передёрнуло. Это же покойник. Да, он может двигаться, разговаривать и даже, наверное, мыслить, но официально он мёртв.

— Выкопать?! — громко возмутился Серафим.

Антон резко схватил его за плечи и зашипел:

— Тс-с! Тише. Сегодня после обеда приезжает сам министр. Он не должен об этом узнать. Если всё сделаешь как надо — получишь премию в конце месяца. Понял?

— А если не сделаю? — вырвалось само.

В кабинете сразу стало тише.

— Сделаешь, — сказал Антон без улыбки, потом выдал короткую инструкцию о том, как нужно будет действовать, а в конце добавил: — Успей вернуться к приезду министра. Должны быть все!

И протянул ему конверт:

— Об этом разговоре — никому ни слова! Я знаю, что ты понапрасну не треплешься, в отличие от остальных, поэтому тебя и выбрал. Всё понял?

— Да, — в голове Серафима всё перемешалось. Но самым главным было откровение, что ошибки возможны. Он подумал об отце. Может быть, после этого задания ему повысят допуск, и он узнает, что же случилось.

Серафим молча взял конверт, вздохнул и поспешил выйти:

— Сектор девять Д, могила триста пять… сектор девять Д, могила триста пять… — бормотал он под нос.

Добравшись до лифта, он нажал на кнопку и дождался, пока откроются двери. На стене внутри сверкала очередная надпись:

«Помни! Любая ошибка — это саботаж. Не допускай ошибок!»

Вот такое задание: иди откопай покойника и отдай ему бумажку. Что ж. Теперь он точно госслужащий. Только в этой профессии возможен подобный абсурд.

***

Перед входом, на высоких чугунных воротах, висело объявление:

«ВНИМАНИЕ: превышение предельного времени пребывания у могилы может быть расценено как попытка установить контакт с покойным. В соответствии с директивой 9Л, разрешённое время ограничено 15 минутами».

Серафим приоткрыл одну из створок и шагнул внутрь. На кладбище пахло влажным чернозёмом. Поблизости был только один работник — он сидел на скамейке около могилы с бетонным ангелом. Седеющий, с пятидневной щетиной на лице. На нём был чёрный комбинезон, в руках он держал обёрнутый в фольгу обед, а рядом стоял небольшой термос.

Увидев новоприбывшего, он широко улыбнулся и вдруг сказал:

— А тут дочка моя похоронена.

— Кхм, — смутился Серафим, а потом добавил уже более официальным тоном: — Я вообще-то из Министерства Судьбы. Кто здесь может помочь мне выкопать гроб?

— Ну, только я разве что, — отозвался мужчина.

— Отлично. Сектор девять Д, триста пятое место, — требовательно произнёс Серафим.

Работник поднял на него глаза, разворачивая бутерброд, и спокойно ответил:

— После обеда.

В фольге оказалась варёная колбаса и несколько ломтиков хлеба.

— Это очень срочный вопрос! — повторил чиновник с нажимом.

— Обед длится ровно тридцать минут.

И вдруг лицо Серафима стало таким же, как у его коллег — напыщенным и важным. Само. Без его сознательного участия.

— То есть вы отказываетесь содействовать? — грозно спросил он, удивляясь, откуда вообще знает такие слова, как «содействовать».

— Нет, — добродушно ответил работник и кивнул на бутерброд. — Я не отказываюсь содействовать, я обедаю с дочкой.

Серафима тут же осенила гениальная идея. Он подошёл поближе к работнику и уверенно заявил:

— Тогда я сам его выкопаю! Дайте мне ключ от экскаватора!

Работник вдруг рассмеялся так, что чуть не выронил бутерброд. Его смех был низким, немного трескучим, что удивительно гармонировало с мрачной атмосферой кладбища.

— Это вряд ли! — воскликнул он. — Не дам я вам единственный экскаватор, вы его угробите, и мне самому придётся потом махать лопатой. А я слишком стар для этого. Вечно вы, министерские, приходите, всё чего-то требуете, угрожаете. Велика важность. На всё кладбище я один. Обеденные полчаса — это моё личное время по закону, понимаете? Вон сами берите лопату и копайте!

Он указал на сваленные в огромную кучу ржавые лопаты около небольшой хозяйственной постройки в метрах пятидесяти от них.

Издалека послышался звук духового оркестра, исполнявшего бодрую танцевальную музыку. Звук становился всё громче, и через пару секунд из-за угла вывернула небольшая процессия. Впереди шагали восемь человек в чёрном и несли полутораметровый гроб кубической формы, внутри которого стоял будущий покойник и улыбался, держа над головой транспарант: «Всем бессмертия!» Сзади него шёл небольшой оркестр из пяти человек с тубой, тромбоном, сурдиной и парочкой валторн.

Оба, работник и чиновник, молча уставились на странное шествие.

Процессия, подойдя метров на десять, замедлилась. В тот момент Серафим ощутил, как нелепо звучат все его требования на фоне этих людей, покойника и транспаранта.

Один из несущих гроб спросил:

— Сектор седьмой «О». Не подскажете, куда?

Работник чуть повернул голову в сторону вопрошавшего и ответил: — По дорожке прямо, потом налево. За кованым заборчиком будет табличка. Там и ищите.

Несущий кивнул и, не сбивая шага, бросил:

— Спасибо.

— Ага, только не перепутайте, там кругом одни седьмые!

Процессия продолжила свой путь.

Серафим мысленно поблагодарил случай, что прервал их спор, потому что ответа не придумал. Он молча пошёл к постройке, выбрал там лопату получше и сердито отправился искать нужную могилу.

Работник поднял термос и отпил чай, задумчиво глядя вслед удаляющемуся чиновнику.

Серафим шёл вдоль могил и сверял номера, но порядок был хаотичным: после 301-й шла 324-я, а потом сразу же 312-я. Поняв, что логику здесь искать бесполезно, он пошёл наугад. Через сорок минут блужданий наконец встал напротив заветной цифры 305. Натруженные ноги гудели, а лицо горело.

В этот момент издалека раздался грохот, и на горизонте показался экскаватор. Он неторопливо подъехал, и мужчина в кабине, выглянув наружу, внимательно посмотрел на чиновника. Не осуждающе и не добродушно, просто молча.

Серафим не знал, что делать с руками. Сначала сложил их за спиной, потом перед собой. В итоге оставил просто вдоль тела. Отвёл взгляд от экскаватора, посмотрел на землю и вдруг понял, как нелепо всё это выглядело со стороны. Он неловко вздохнул и неуверенно произнёс:

— Извините.

— Ну, с кем не бывает. Пойдём-ка выкопаем триста пятого, — ответил работник, закатывая рукава.

Серафим кивнул. Он вдруг подумал: может, лучше было бы вообще уволиться, начать работать там, где не предписано судьбой, например, на кладбище? Что будет тогда?

***

Перед захоронением стоял небольшой гранитный памятник с надписью: «Марк Огаров. Годы жизни: 2 августа 2195 года — 12 июля 2235 года». Экскаватор снял последний слой земли, ковшом подцепил крышку — она сдвинулась, явив испуганного мужчину внутри.

Выполнив работу, экскаваторщик поехал дальше по своим делам.

— Представитель Министерства Управления Судеб округа Север-Б8, — представился Серафим и, не дожидаясь ответной реакции, добавил: — Произошла чудовищная ошибка. В детстве вам вручили не то предсказание. Вот правильное.

— Ошибка? — с надеждой переспросил Марк.

Серафим молча протянул ему конверт. Ему было неловко выполнять поручение. Всё это казалось неправильным. Почему государство должно вмешиваться в вопросы жизни и смерти? Возможно ли, что и отцу тоже в последний момент поменяли конверт и скрыли этот факт? Может, на самом деле он живёт где-то с новой семьёй, с новыми детьми, а о старой семье даже не вспоминает? «Нет… Я хорошо помню его, — подумал Серафим, — такое невозможно. Он бы как-нибудь сообщил о себе. Дал бы знать хоть что-то, хотя бы что он в порядке».

— Смерть: 11 июля 2235 года, — растерянно прочитал вслух Марк. — Жизнь: наркоман и преступник. Похоронят за счёт государства… Что это вообще значит?

— Государство вам предоставит гроб пластиковый, стандартный, пятьдесят сантиметров кубических. Бесплатно, — на автомате ответил Серафим, блуждая в собственных мыслях.

— А дальше что?

— Отвезём на перепохороны. В соответствии с вашей настоящей судьбой.

Серафиму захотелось сказать этому человеку: «Да, забей! Оставайся здесь, сколько хочешь. А лучше иди домой к семье», но он не мог. Ему нужен был допуск, чтобы понять, что случилось с отцом. А для этого он должен быть хорошим, эффективным чиновником. Когда он всё узнает… И что он сделает, когда всё узнает?

Вернувшись из своих мыслей, Серафим встал почти у самого края гроба, рискуя свалиться внутрь, протянул покойнику авторучку и распечатанный бланк об отсутствии претензий.

Марк вместо того, чтобы расписаться, вдруг резким и точным движением провёл жирную линию в послании, зачёркивая предсказание.

— Стойте! — в панике Серафим попытался отобрать у него ручку.

Человек в гробу отпрянул и оставил его ни с чем. Еле удержавшись на краю, чиновник с ужасом увидел, что Марк пишет в предсказании крупными буквами новые слова:

«Жизнь: хранитель Императорской библиотеки. Бессрочно».

Он вдруг понял: ни в одной инструкции не было такого сценария. Ни в одной.

— Так нельзя! — воскликнул Серафим, думая о том, что теперь уж точно никакого повышения не будет.

— А вы в этом абсолютно уверены? — хитро поинтересовался Марк.

Этот вопрос поставил Серафима в тупик. Он не знал, что ответить. И вдруг завыла сирена, и внутри гроба появилась ярко-красная голографическая надпись:

«Переход в режим коррекции. Сброс судьбы активирован».

«Система сама подстраивается? — подумал он. — Значит, конверты — это не просто послания о неизбежном, это и есть сама судьба. Как такое возможно?»

Потом он вспомнил, как однажды на парах доцент демонстрировал прочность предсказания. Он попытался слегка надорвать её, но ничего не вышло.

— Бессмысленно пытаться уничтожить предсказание, — улыбнулся он, — оно с вами на всю жизнь и смерть…

Уничтожить — нет, а вот переписать, оказывается, да.

Ноги чиновника подкосились, и он уселся на траву:

— Если об этом узнают…

Он не договорил. Хотя мысли у него возникли разные. Например, то, что кто угодно сможет переписать свою судьбу. Даже он сам мог бы переписать свою… да вообще любую судьбу! В том числе и своего отца.

***

Раздался телефонный звонок. Серафим посмотрел на экран: во весь дисплей краснело лицо супервайзера. Чиновник дрожащими пальцами нажал сенсорную кнопку «Ответить».

— Ты где? Ты вручил послание?! — проорал Антон. — Министр будет уже через два часа!

Серафим посмотрел на Марка — живого, свободного, уже вне их системы. И ему стало на всё наплевать: на орущего начальника, на работу госслужащим, на допуски, на предсказания. У него в руках уже был ответ на все вопросы, отмычка, которая может открыть любой замок.

— Конечно, вручил, — ответил Серафим, глупо улыбаясь.

— Срочно возвращайся! — приказал начальник.

«Слишком долго я жил по чужим правилам. Это была не моя жизнь…» — подумал Серафим, а вслух ответил всего лишь короткое:

— Нет.

— В смысле нет?! — воскликнул в ужасе Антон. — Ты совсем с ума сошёл?

— Нет, — усмехнулся Серафим. — Пошёл ты, Антон, пошло всё твоё министерство!

Лицо на экране было готово взорваться вместе с телефоном в руках Серафима.

— Мы аннулируем твою Судьбу, — прошипел супервайзер, — как будто тебя никогда и не существовало…

— А вы попробуйте!

На той стороне неожиданно замолкли.

Серафим нажал на кнопку и отключил телефон, а потом повернулся к Марку и спросил:

— Можно мне ручку?

— Если поможешь выбраться из этого ящика.

Бывший чиновник протянул руку, и Марк, схватившись за неё, легко вылез наружу. Серафим, достав из внутреннего кармана своё предсказание, начал зачёркивать его. Когда слов стало не различить, он задумался над тем, что хотел бы написать вместо предыдущего послания. Он попытался вообразить себя кем-то другим. Библиотекарем? Учёным?

— Ты можешь написать всё, что угодно, — сказал Марк, — хоть самого министра Управления Судьбы.

— Но я не хочу им быть! — возразил он. — Честно сказать, я не знаю, кем хочу стать.

Марк посмотрел на него, как на полоумного:

— У тебя в руках возможность изменить этот мир. И ты говоришь, что не знаешь, что писать?

— Сейчас мне хочется изменить судьбу отца, вернуть его в мир живых.

— Ну так вперёд! — воскликнул Марк. — Иди и откопай его!

Серафим убрал конверт в карман, оглянулся на недавнего покойника и спросил:

— Ну… тогда я пошёл?

— Конечно, иди!

И Серафим сначала неуверенно, а потом всё более и более решительно пошёл искать рабочего с экскаватором.

***

— Пятнадцать лет, — многозначительно сказал работник кладбища из кабины экскаватора, когда они уже были около могилы Григория Илларионовича Дягилева. — Ну вы даёте! Ты уверен, что стоит его выкапывать?

— Таково распоряжение, — соврал Серафим.

Он искренне верил, что, когда откроют гроб, его отец выйдет, улыбаясь. Будто только вчера туда лёг. Крепко обнимет его и скажет, что очень ждал этой встречи. Потом расплачется и скажет спасибо. Как же может быть иначе?

— Копай, — приказал Серафим.

— Как скажешь, — пожал плечами экскаваторщик, — но раньше мы никогда с таким долгим сроком никого не выкапывали.

Ковш застыл на секунду, словно не решаясь опускаться глубже. Несколько ворон упорхнули прочь. Потом машина зачерпнула первый кусок мокрой холодной земли и вывалила на тропинку рядом.

Понадобилось всего три захода, чтобы освободить металлический короб гроба. Экскаватор аккуратно подцепил край крышки за выступающие поручни и резко сдёрнул её.

Внутри с открытыми глазами неподвижно сидел человек. Он смотрел вперёд, хребет был искривлён, подбородок упирался в колени. Зрачки никак не среагировали на свет.

Через минуту в его теле начались вялые непроизвольные подёргивания. Он не поворачивал головы, не моргал, не фокусировал взгляд. Изо рта медленно вытекала вязкая слюна, и, казалось, он даже не замечал этого.

— Отец? — спросил Серафим.

В ответ человек издал тихий, гортанный звук. Не слова, не зов и не плач. Просто неразборчивый хрип.

— Это я! Твой сын! — Серафим подошёл к самому краю, внимательно всмотрелся, потом резко отпрянул назад.

Он ждал хоть чего-то — взгляда, движения, намёка. Но в ответ — только хрипение и безжизненный взгляд. Он не мог... не хотел верить.

— Это не он! Слышите, это точно не он!

Работник посмотрел на него с осуждением, но потом немного смягчился:

— Думаешь, я не хотел выкопать свою дочь? Иногда я стоял часами над её могилой с лопатой, но... под землёй всё становится другим. И она тоже.

— Я могу его спасти, — прошептал Серафим.

— Тут нечего спасать, — тихо проговорил работник.

Послышались весёлые звуки оркестра. Процессия возвращалась с похорон, уже без гроба. Серафим смотрел на отца и ничего не чувствовал — ни страха, ни жалости, — только тупое: «Это не он».

То, что было его отцом всё ещё сидело с открытыми глазами. Серафим отвёл взгляд. Музыка играла уже громче, почти весело.

Шествие быстро приблизилось к ним. Мужчина, тот же, что и до этого, спросил:

— А где здесь выход?

— Идите прямо, потом около камня поверните налево, — машинально ответил работник.

Мужчина поблагодарил, и оркестр взялся играть ещё более быструю и весёлую мелодию. Кто-то начал подпевать. Спустя минуту они скрылись за поворотом. Но музыка всё ещё была слышна.

Где-то внутри просыпалась уверенность: Серафим может помочь другим, раз не смог помочь здесь. Он ещё некоторое время просто стоял в нерешительности.

— Когда умерла ваша дочь? — вдруг спросил он.

Работник нахмурился и ничего не ответил.

— Когда умерла ваша дочь?

— Полгода назад, — ответил он, глядя в землю.

— Полгода — это не пятнадцать, — сказал Серафим, почти не вслушиваясь в собственные слова. — Может, если бы его достали раньше…

Он растерянно взглянул на работника:

— С ней может быть иначе.

— Объясните, наконец, в чём дело? — потребовал экскаваторщик.

— Просто… отвезите. Я сделаю, что смогу.

***

Работник кладбища аккуратно, почти любовно, отодвинул небольшой памятник в виде ангела и потом тихо произнёс:

— Если она будет такой же… Я не знаю… Ты уверен в том, что делаешь?

— Как тут можно быть хоть в чём-то уверенным? — вздохнул Серафим. — Но неужели ты не готов рискнуть даже ради маленького шанса, что она снова будет жить? Что тебе терять?

Работник посмотрел наверх и, улыбаясь, ответил:

— Знаешь, ей предназначено было прожить всего десять лет. Я всегда думал, что это несправедливо. Когда в роддоме нам передали конверт, и мы с женой вскрыли его, то она побледнела. Первый вопрос, который она задала — почему так мало? Я не знал, что ответить. И тогда к нам подошла акушерка со словами: «Скажите спасибо хотя бы за это. Сейчас больше половины получают Судьбу всего в неделю». И я правда благодарил. Каждый её день пытался превратить в чудо. Дарил подарки, читал сказки. Старался быть всегда рядом. А жена… она не могла даже взглянуть. На неё. Вот так… Когда её забирали… я готов был порвать их всех. Но это бесполезно, сам знаешь… Я стал подолгу сидеть у её могилы и разговаривать с ней. Знаю, что вряд ли она слышит, но… И ведь самое обидное в том, что самому мне жить ещё очень долго. Если бы только можно было поменять своё время на её…

— А я даже не знаю вашего имени… — сказал Серафим.

— Дмитрий, а дочку Ксюшей зовут.

— Давайте попробуем спасти Ксюшу.

Работник кладбища коротко кивнул и стал выкапывать гроб. Через пару минут они открыли его и увидели, как посреди мягких игрушек, словно спящая красавица, лежит маленькая девочка. На ней было розовое платьице, туфельки и бант.

— Ксюша… — позвал её Дмитрий.

Она открыла глаза, но снова зажмурилась от яркого света, потом удивлённо ответила:

— Папа? — она моргнула, будто старалась узнать его по голосу. — Что ты здесь делаешь?

— Покажи мне свой конверт, пожалуйста, — попросил её Серафим. — Я здесь, чтобы исправить несправедливость.

— Почему так долго, папа? — она готова была заплакать, но наноботы, поддерживающие функционирование её тела, давно отключили эту функцию.

— Дай ему своё предсказание, милая, — повторил Дмитрий.

Девочка неловко поднялась и протянула из маленького гроба конверт. Серафим взял его, раскрыл и увидел:

«Жизнь: —

Смерть: 20 января 2235 года».

Он достал ручку и зачеркнул дату смерти.

— Ксюша, кем ты хочешь быть? — спросил он.

— Я люблю танцевать… — улыбнулась она.

— Так тому и быть, — ответил ей Серафим и написал новые слова и цифры в послании.

Под звук предупреждающего сигнала возникла надпись:

«Переход в режим коррекции. Сброс судьбы активирован».

— Спасибо, — прошептал Дмитрий, пытаясь не заплакать. Он схватил за руки свою дочку и мгновенно вытянул из могилы, несмотря на больную спину.

Перед Серафимом предстала самая прекрасная картина, какую он когда-либо видел.

***

Теперь уже втроём они ходили по кладбищу в поисках свежих могил. Они выкапывали и меняли судьбы людей. Вокруг то тут, то там вспыхивали голографические надписи:

«Переход в режим коррекции. Сброс судьбы активирован».

Через час, уставшие, они сели прямо на траву рядом с одной из могил. Серафим посмотрел на землю, потом на руки, перепачканные грязью.

Нет, так они не справятся… и вдруг Серафим вспомнил: «Ты можешь написать всё, что угодно… стать хоть самим министром».

— А ведь и правда, — сказал он вслух.

— Что правда? — недоумённо спросил работник кладбища.

Серафим, не ответив, быстро достал свой конверт и добавил в предсказание:

«Самый Главный Министр Управления Судьбы».

— Кажется, я нашёл выход, — сказал он.

Спустя полчаса он уже заходил в широкий коридор министерства. Его встречал супервайзер Антон:

— Здравствуйте, господин Самый Главный Министр! Мы вас ждали! Проходите, пожалуйста.

«Неужели он меня не узнаёт?» — подумал Серафим. Но Антон даже не смел поднять взгляд от пола, не то что посмотреть в глаза.

— Мы подготовили отчёт, который вы просили, — продолжил лебезить супервайзер.

— Но я… — хотел было возразить ему новоиспечённый министр, но вовремя осёкся.

Он взял в руки папку и заглянул внутрь:

«Григорий Илларионович Дягилев.

Судьба изменена в соответствии с распоряжением ИИ "Судьба"».

И дальше — ещё много подробного текста, описывающего жизнь покойника.

Он хотел спросить, что это за шутка такая, но увидел, что вопрос задать некому. Все стояли молча и смотрели ему в рот.

Серафим опустил папку. Теперь он понял, что эту систему так просто не победить. Она подстроится под что угодно и сделает тебя частью своего механизма.

Он оглядел коридор:

— И что теперь делать?

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Чужая солёная вода ворвалась в его тело, жгла, вызывала тошноту и дезориентацию. Однако, несмотря на всё произошедшее, он испытал облегчение, что выжил.

Браслет на руке замигал. Придя в себя, Ихти нажал несколько кнопок. Из энергии перед ним материализовалась почти точная копия его тела. Она потрескивала и светилась тёплым светом. Он нырнул внутрь и оказался в скафандре, наполненном очищенной водой.

Оглядевшись, он увидел, что вокруг плавают разнообразные существа. Они были живыми, но не развитыми. Возможно, ему повезло: планета окажется незаселённой разумными видами. Если так, то он легко сможет выполнить миссию — найти подходящее место для икринок, спрятанных в особой биокапсуле между его мышечными волокнами. Рано или поздно они вырастут и возродят цивилизацию бульцев.

Вдруг сверху раздался всплеск, и перед ним появилось огромное механическое создание. От него отделилась металлическая клешня и бесцеремонно сжала Ихти за талию.

Создание рвануло вверх, вынырнуло на поверхность и бесцеремонно швырнуло пришельца на металлическую платформу. Без скафандра он бы задохнулся за секунду.

Его тут же окружили сухопутные существа. Они выглядели совсем не так, как его сородичи: всего два небольших глаза вместо четырёх, голова почти круглая, а не вытянутая. К тому же на лицах у них выпирал какой-то странный орган — по всей видимости, предназначенный для дыхания. Бульцы же дышали жабрами, спрятанными под чешуёй на груди.

На существах была одежда — зелёная, как обёртка из морских водорослей. Они издавали громкие, резкие звуки и тыкали в пришельца странными предметами, напоминавшими то ли инструменты, то ли оружие.

Ихти аккуратно потянулся к браслету, чтобы создать переводчик, но у существ это вызвало панику. Они подняли голос, резко задвигались, видимо пытаясь ему что-то приказать. Он ничего не понял.

Внезапно раздался оглушительный грохот. Затем — боль. В его тело начали врезаться крошечные металлические снаряды. Они легко пробивали оболочку поля — по меркам его мира совершенно примитивное оружие, зато неожиданно эффективное.

На Бульке войны велись иначе: излучатели обжигали мегатонны воды, обращая океаны в испарения. Когда-то прекрасная планета превратилась в пустыню, а вместо высокоразвитой цивилизации остались только огромные подземные черви и император в бункере, заполненном последней водой.

Новый мир стал удаляться, отправляя сознание бульца в небытие.

***

Ихти очнулся на падающем корабле. Он недоумённо оглядел рубку.

Постепенно до него начало доходить, что произошло: браслет перенёс его сознание в его же тело, но несколькими минутами ранее. О таком режиме он даже не подозревал. Видимо, его родители-учёные, предусмотрели больше, чем он думал. К сожалению, времени поразмышлять об этом не было.

— Технологии не значат ничего, если они не поняты, — пробормотал Ихти любимую фразу матери. — Если я смогу с ними поговорить, то смогу убедить, что я не опасен!

Когда корабль снова упал в воду и исчез в глубине, Ихти активировал браслет и создал скафандр, на этот раз с дополнительным слоем, отражающим мелкие металлические заряды. Тут же он запрограммировал переводчик. Как говорил их известный политический деятель Уин Черч: «Лучше говорить и спорить, чем воевать».

Минуты не прошло, как знакомая механическая клешня схватила его и вытащила на поверхность. Тело швырнуло на ту же плавучую платформу. Вокруг снова собрались сухопутные существа, только теперь, благодаря переводчику, Ихти мог их понимать, а они — его.

— Я с планеты Бульк! Всё хорошо! — крикнул он, медленно проводя ребром ладони по шее, символ межзвёздного мира.

Существа озадаченно переглянулись. Один из них, высокий и подтянутый, с оружием наперевес, шагнул вперёд.

— Я генерал Джонс. Вы прилетели, чтобы захватить Землю?

Вопрос прозвучал странно, но Ихти решил, что речь идёт о мирном заселении местных вод их видом. Он воодушевился:

— Да! Я хочу захватить Землю!

Выражения лиц резко изменились. По всей линии солдаты напряглись, начались движения. Генерал стиснул губы.

— После предыдущих инцидентов мы не можем рисковать! — сказал он. — Открыть огонь!

Со всех сторон в Ихти полетели сотни металлических снарядов. Они с треском ударялись об энергетическое поле и разлетались в стороны.

Одна из них попала солдату в прицел, он схватился за лицо и упал. Другая — в живот второму. Кто-то вскрикнул и рухнул, схватившись за колено. Платформу охватила паника.

— Прекратите стрелять, — в ужасе крикнул им Ихти, — я не хочу вам зла.

Но было уже поздно. Солдаты метались, падали, прятались за укрытиями, и всё превращалось в хаос.

Сверху донёсся свист. Ихти поднял голову.

С неба стремительно падал массивный металлический цилиндр. Он обрушился с оглушающим рёвом. Платформа вспыхнула жаром и светом. Ихти отбросило в сторону, а его скафандр охватило пламя.

***

— Кажется, я опять ошибся... — тихо пробормотал Ихти на своём языке, наблюдая, как его корабль снова падает в воду. — Слова больше пугают, чем успокаивают. Их значения слишком зависят от контекста, от культуры, которых я не понимаю.

Он на мгновение задумался и вспомнил фразу отца, Арту Кла: «Для дикарей любая достаточно развитая технология неотличима от магии». Эта мысль подсказала решение.

Когда металлическое чудовище в очередной раз вытащило его из воды и бросило на платформу, Ихти быстро подал команду скафандру: активировать свечение. Оболочка начала преломлять солнечный свет, усиливая отражение. Цвета менялись, пульсировали, усиленные до ирреального спектра, так что казалось, сам скафандр излучает чистую энергию.

— Я ваш Бог! — торжественно проговорил он через переводчик, который увеличивал громкость в десятки раз. — Я пришёл установить вечный порядок и мир!

Несколько солдат в благоговейном ужасе опустились на колени. За ними то же сделали остальные, один за другим, как по команде. Все, кроме генерала.

Он стоял неподвижно, сжимая рацию, не отводя взгляда от сияющей фигуры. Медленно поднял голову, прищурившись.

— Пришелец слишком опасен... — спокойно сказал он в рацию.

***

— Земляне боятся магии не меньше, чем представители других цивилизаций, — вздохнул Ихти, вновь очнувшись на палубе своего энергетического корабля.

С этого момента, сколько бы он ни пытался найти с ними общий язык, ничего не выходило. Каждый контакт заканчивался одинаково: стрельбой, гибелью, перезапуском. Будто он застрял в лабиринте без выхода и без правил.

Тем временем заряд браслета угасал. Оставались последние попытки. И если они не сработают, народ Булька исчезнет навсегда. У Ихти больше не оставалось новых идей, как договориться с землянами.

— Я просто хочу жить... — прошептал он в один из разов, стоя среди солдат. Слёзы растворялись в воде скафандра. — Пожалуйста. Хватит убивать меня. Я не причиню вам вреда...

Ракета.

Попав в воду, Ихти попытался уплыть, спрятаться подальше, но люди тут же его нашли и снова выкинули на платформу.

А там… ракета.

А однажды он даже ничего не делал и не говорил. Просто лежал, не шевелясь, и всё равно...

Ракета.

Наконец он понял:

«Проблема не в действиях. Проблема в моём присутствии».

***

На браслете вспыхнул сигнал низкого заряда, тревожный пульсирующий красный огонёк. Осталась последняя попытка.

Ихти снова упал в воду.

Механическая клешня аппарата уже спускалась к нему сквозь толщу воды.

Он неподвижно лежал на дне, погружённый в тишину и отчаяние, глядя вверх. Оттуда проникал солнечный свет, хрупко мерцая в холодной глубине. Всё было напрасно. Он не наладил связи, не установил контакт, не объяснил, кто он и зачем здесь. А энергии осталось настолько мало, что нельзя было создать даже элементарный переводчик, не говоря уже о скафандре.

Ихти вспомнил эпизод из любимого сериала. Когда ситуация казалась безвыходной, герой по имени Спо произнёс:

«Нужды большинства важнее нужд немногих... или одного».

И где-то глубоко, под усталостью и болью, в голове Ихти начал складываться простой, почти инстинктивный план. Единственный возможный.

Он медленно приподнял руку, открыл интерфейс браслета и ввёл код ручной активации биоконтейнера. Мышцы напряглись, расходясь в стороны, и в воду вырвался тонкий, хрупкий поток — полупрозрачные сферы, миллионы икринок, бесформенных и едва различимых.

Жизнь. Его последняя надежда.

Он смотрел, как их подхватывает течение, унося всё дальше и дальше...

Они уже никогда не узнают, кем он был. Не заговорят на его языке. Не вспомнят, как он их спас.

Но это будут его потомки.

Клешня подхватила его, вытащила на поверхность и бросила на металлическую платформу. Воздух обрушился на него. Без защитной оболочки лёгкие тут же начали сжиматься. Он попытался вдохнуть — тщетно. Свет в глазах тускнел. Постепенно он захлёбывался чужеродной средой, воздухом.

Через минуту он и вовсе перестал дышать.

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Он бросил папку на стол Брэндона.

— Оформи как несчастный случай. Хоть какая-то польза от тебя будет.

Брэндон тоскливо глянул на папку. В Мидвью, штат Орегон, ничего интересного не происходило — только скука и бессмысленные рапорты.

Мисс Адамс, милая старушка, раз в неделю жаловалась, что сосед хочет её убить — разговаривает с ней «недружелюбно и даже… злобно». Последнее слово она всегда произносила шёпотом, будто боялась, что он услышит.

Ноа Картер, фермер под пятьдесят, писал заявления о похищении инопланетянами и неизменно добавлял, что полиция скрывает эти случаи.

И таких — полгорода. Брэндон уже снял несколько десятков выпусков про каждого и этим заслужил раздражение коллег, но сделать они ничего не могли.

Он лениво раскрыл брошенную папку. Фото тела девушки с телефоном в руке в ванной полной воды. Телефон подключён к розетке. На первый взгляд — обычная нелепая смерть.

Но...

Карие глаза.

Брэндон застыл, словно к нему пришло озарение:

«А если… Не может же быть просто совпадение?»

Буквально две недели назад парень по имени Руперт Грин, возвращаясь пьяным с вечеринки, решил забраться к себе в дом через узкое кухонное окно.

Руперт застрял. Пытался протиснуться, ухватился за кран и открыл его. Мойка начала набираться водой. В процессе он, похоже, потерял сознание. Упал лицом в воду. Захлебнулся.

И он тоже был кареглазым.

Брэндон медленно оторвал взгляд от фотографий.

— Карие глаза, вода, несчастные случаи… серийный убийца, — прошептал он, сам ужаснувшись своей догадке.

— Что ты там бурчишь? — раздражённо спросил Итан из-за перегородки.

— Они могут быть связаны! — Брэндон схватил камеру, прижал к груди папку и, не слушая никого, вылетел из участка.

— Ну что за идиот, — устало пробормотал Итан, уткнувшись в экран с отчётами.

***

Он выбрал себе идеальное прозвище: Дарвин.

Как в природе не обойтись без санитаров леса, так и в городе должен быть тот, кто выполняет эту работу. Он не получал за это зарплату, не ждал славы и, возможно, никогда не услышит благодарности. Зато с его помощью мир становился хоть немного, но лучше. Потому что без него естественный отбор больше не работал как надо.

Когда он в поисках любых упоминаний о себе наткнулся на видео, снятое одним из местных копов, то едва не подавился элитным кьянти:

— Всем привет, я Брэндон Корки, полицейский, а это канал «Копские тайны»! В нашем тихом городке Мидвью, возможно, орудует маньяк! Я назвал его Кареглазым водным серийным убийцей! Сейчас я на Восьмой-стрит…

Всё это время на заднем фоне чётко виднелась табличка: «Шестая стрит».

Дарвин схватился за голову. Неужели его план, тщательно выстроенный, продуманный до мелочей, раскусил тот, кто сам бы идеально подошёл в качестве жертвы?

— Пока я обнаружил два случая, но уверен: их больше, — продолжал Брэндон на видео. — Всё выглядит как несчастные случаи, но их объединяет то, что у обеих жертв были карие глаза, и они утонули…

Дарвин тяжело вздохнул. Он-то точно помнил: у Хелен были голубые, у Руперта — зелёные. Глаза... он всегда смотрел в глаза перед смертью. Он бы не ошибся. Да и вода не была его фетишем. Остальные умерли совсем иначе…

Хелен он нашёл случайно. Наткнулся на её сторис, где она уверенно утверждала, что законы физики — выдумка тайного мирового правительства.

Она моментально вошла в его список на отбор.

Дарвин представился агентом, решившим разоблачить заговор. Даже удостоверение распечатал и заламинировал. Сказал ей, что всё прослушивается, и, чтобы их не засекли, нужно идти в ванную комнату. Он говорил вкрадчиво, часто оглядывался, будто за ним следят. Девушка легко согласилась. Дарвин давно заметил: чем симпатичнее человек, тем больше ему доверяют. Поэтому вложился во внешность. Родительские деньгипозволяли не экономить.

Хелен привела его в дом. Набрала ванную. Даже легла туда — послушно, с лёгкой дрожью в голосе, спросила:

— А вы уверены, что они нас не услышат?

— Вы же знаете: физика выдумана. Их можно обмануть, только нарушив правила.

— Да, да… конечно, — закивала она.

Когда он бросил её телефон в воду, она всё ещё не понимала, что происходит.

С Рупертом план был совсем другой. Дарвин заранее пробрался в дом, приготовился. Одел на себя потрёпанный костюм Авраама Линкольна. Тёмная тройка, цилиндр и даже накладная борода — всё ради подыгрывания убеждению бедолаги: шестнадцатый президент США жив и вот-вот откроет ему тайны мироздания. А для этого необходимо включить на ноутбуке запись спектакля «Наш американский кузен» и поиграть в русскую рулетку с автоматическим пистолетом.

Но всё испортил сам Руперт.

Дарвин услышал шум с кухни. Подошёл.

Хозяин, едва держась на ногах, пытался влезть в окно.

— Лин… кольн… — прохрипел он, губы растянулись в пьяной улыбке. — Я знал… ты придёшь…

Через секунду он рухнул в мойку, полную воды. Дарвину оставалось только слегка придержать его затылок.

Маньяк посмотрел видео ещё раз. Брэндон Корки кривлялся, как ребёнок, которого случайно одели в костюм полицейского.

— Меня раскрыл идиот, — прошептал Дарвин.

Внутри что-то дрогнуло. И это была не злость. Что-то хуже. Привкус... унижения.

Наверное, на такого не стоило даже обращать внимания. С другой стороны, он кандидат ничуть не хуже остальных.

***

Брэндон сидел за компьютером, просматривая архивы с так называемыми несчастными случаями.

«Гари Даунинг зашёл к другу, когда тот отсутствовал, и отпил из бутылки с надписью „Виски“. Внутри оказался бензин, который он тут же выплюнул. Часть попала на рубашку. Гари закурил и сгорел заживо».

— Жидкость есть. Но бензин — это не вода. Почти… но не то, — пробормотал Брэндон, нахмурившись, и щёлкнул мышкой по следующему делу.

«Джеймс Смит решил ограбить банк. Помимо маски, ему почему-то показалось важным покрасить лицо золотой аэрозольной краской — на баллончике значилось: „Токсична“. Банк он действительно ограбил, но через шесть часов умер от отравления».

— Тоже нет, — вздохнул Брэндон.

Он потянулся к четвёртой за вечер кружке — чай успел полностью остыть. Брэндон щёлкнул по следующему делу. На экране вспыхнули жёлтые буквы: «Причина смерти: утопление».

«Ночью в торговом центре Майкл Джонсон решил украсть пару пираний из большого аквариума. Он не придумал ничего лучшего, чем нырнуть. Однако проблемой стали не сами пираньи, а то, что Майкл не умел плавать».

— И глаза у него карие… — задумчиво произнёс Брэндон.

В этот момент на экране в углу всплыл значок нового письма. Отправитель — «Конкурс блогеров».

О таком он раньше не слышал, но сейчас каждый день появляется что-то новое. Брэндон кликнул:

«Видели твои расследования. Ты крут! Хочешь попасть в шоу “Конкурс блогеров” от ЭнБиЭн? Поднимись на заброшенную телевышку у Юнион Сквер в полночь. Не забудь видеокамеру — стань лицом справедливости».

Брэндон перечитал письмо и на миг замер. Внутри что-то заныло: не делай.

«А точно ли это не мошенники?» — подумал Брэндон, но быстро отбросил эту мысль как недостойную блогера. Если это и правда афера, он просто обязан разоблачить её на своём канале.

Он посмотрел на часы, а потом на стоящую рядом камеру. Та, казалось, блестела от предвкушения.

«Если я сейчас не сделаю что-то стоящее, я так и останусь полицейским с семью подписчиками. Тем, над кем смеются коллеги, пока он остаётся в отделе только благодаря связям Корки-старшего».

***

Ржавая, исписанная граффити телевышка возвышалась над Мидвью. Почва у подножия была усыпана мусором, кусками железа и потухшими окурками. От дождей бетон под ногами выцвел, и между плитами росла трава. Выгоревшие от солнца жёлтые таблички угрожали штрафами за проникновение, но краска на них почти стёрлась.

Перед входом Брэндон остановился и оглянулся. Будто ждал, что кто-то, хоть кто-то, выкрикнет: не заходи! Но улица была безлюдна. Лишь пустые пакеты, запутавшиеся в металлической сетке ограждения, шуршали на ветру.

Он толкнул дверь, она скрипнула, и посыпалась ржавчина. Внутри было темно. Только сверху, сквозь дыру в потолке, сочился кровавый свет. «Дежурная лампа», — подумал Брэндон и, стараясь идти уверенно, начал подниматься по дряхлой лестнице к верхней площадке.

Наверху, в самом центре, зиял лестничный проём, обрамлённый ржавыми перилами, из которого и вышел Брэндон. Место оказалось открытым, но с низким потолком. По периметру тянулись панорамные окна. Некоторые были разбиты, стекло хрустело под ногами. Лёгкий сквозняк хлопал не до конца закреплённым углом баннера. На нём большими буквами красовалась надпись: «КАСТИНГ КОНКУРСА БЛОГЕРОВ». Перед баннером — штатив с камерой и телесуфлёром, два осветительных прибора. Они заливали помещение алым светом. За камерой что-то делал, слегка пригнувшись, мужчина в чёрной водолазке.

— Меня зовут Дарвин, — отвлёкся от своего занятия незнакомец. — Пока остальные не подошли, нужно снять с вами пару кадров.

— Дарвин… Дарвин... Что-то знакомое…

— А, да. Был такой известный кинематографист.

— Точно-точно! — поспешно закивал Брэндон, не желая казаться необразованным.

— Вставайте около того разбитого окошка. Снимайте сами себя и читайте дословно текст с суфлёра. А я жестами буду показывать, куда вам двигаться.

— Хорошо!

Брэндон направил на себя камеру, но сразу заметил неувязку:

— Простите…

— Да?

— Я… своей камерой перекрываю суфлёр.

Дарвин медленно выдохнул, будто это могло спасти его от глупости жертвы, и проговорил сквозь зубы:

— Чуть сбоку камеру держите.

— Понял!

Брэндон включил камеру и начал читать:

— Мои расследования привели меня на эту заброшенную телевышку. Именно здесь я узнаю, кто такой Кареглазый Водный Серийный Убийца…

Когда он заговорил снова, губы будто дрогнули от чужих слов. Горло пересохло, и он замолчал.

— Подождите. А что, если я… не найду? — спросил Брэндон и запнулся. — Я не хочу врать своим подписчикам.

Дарвин выглянул из-за камеры и, не моргнув, произнёс:

— Это для промо. Ни к чему не обязывает, но привлечёт внимание.

— А, ясно, вам, профессионалам, виднее, — ответил Брэндон и, нажав на запись, начал заново.

— Только мне удалось связать, казалось бы, разрозненные несчастные случаи…

Дарвин жестом руки показал шаг назад. Брэндон подчинился и продолжил.

— Маньяк выбирает только кареглазых. Запомните! Это может стоить вам жизни!

— Немного не то, — прищурившись, с наигранной досадой заметил Дарвин. Он выдержал паузу, будто сомневался, стоит ли продолжать: — Встаньте ко мне спиной. А это… я подержу.

Дарвин подошёл к Брэндону и отобрал у него видеокамеру, будто вырвал у ребёнка предмет, которым тот пользуется неправильно.

В этот момент площадка дрогнула и слегка покосилась. Немного, буквально на полсантиметра, вызвав неловкую паузу.

— Всё нормально! — уверенно произнёс Дарвин. — Так бывает.

Брэндон доверчиво кивнул, повернулся и заметил, что шнурок на его кроссовке развязался. Он наклонился, чтобы поправить это недоразумение.

Тем временем Дарвин сделал шаг вправо, и край пола вдруг резко пошёл вниз. То ли сгнило крепление, то ли металл треснул от времени, но площадка не выдержала и провалилась. Дарвин пытался ухватиться за плечо Брэндона или за поручень, но рука схватила пустоту, и он упал. Посмотрев на Брэндона с отчаянием, Дарвин через секунду вместе с камерой исчез в тёмном проёме, оставив только скрип металла.

Брэндон пошатнулся от резкого движения, оступился, но чудом свалился около ржавого поручня и ухватился за него. Несмотря на проржавевшие дыры, конструкция выдержала.

— Дарвин?! — закричал он, выглянув в окно.

Внизу неловко и неестественно лежало тело Дарвина. Брэндон только теперь понял, что забыл, как дышать.

— Я убил человека! — в ужасе прошептал он спустя несколько минут. Будто чужими пальцами достал телефон и набрал номер своего участка.

***

— Это был несчастный случай, — начал Итан, протирая глаза. — Как бы мне ни хотелось сказать обратное, ты ни при чём.

Брэндон чуть подался вперёд.

— Команда осмотрела его дом. Нашли пачку газетных вырезок, вклеенные в альбом. Несчастные случаи — тринадцать штук.

— И? — не выдержал Брэндон.

— И костюм Авраама Линкольна. Очень похожий. Что бы это ни значило. А ещё — видео. Признание, где он открыто называл себя серийным убийцей Дарвином. Говорил, мол, был санитаром города.

— То есть я всё-таки...

— Нет, не всё-таки. В конце он записал короткое обращение, лично тебе. Что-то вроде: «Не слушайте этого идиота. Я не выбирал жертв по цвету глаз и уж тем более не убивал их только с помощью воды».

— Так я был прав? — неуверенно переспросил Брэндон. — Я раскрыл дело серийного убийцы!

Итан устало поднялся и уже занёс руку, чтобы отвесить здоровенный подзатыльник, но резко остановился:чёрт с ним, жалко даже силы тратить.

— Нет. Ты ничего не раскрыл. Ты просто его случайно выманил, и он так же случайно выпал из окна. Пока пытался тебя убить.

Он сделал паузу и ткнул пальцем прямо в Брэндона:

— Запомни это. И, пожалуйста, не рассказывай об этом в своём дурацком блоге…

***

«Всем привет. Это снова “Копские тайны”. Сегодня вы узнаете, как я поймал самого хитрого и опасного серийного убийцу в США — маньяка по прозвищу Дарвин».

Брэндон снимал себя внутри полицейского участка. Позади, старательно отворачиваясь от камеры, сновали его коллеги. В какой-то момент он заметил проходящего мимо Итана и поспешно направился к нему.

— Итан, расскажи, как я поймал Дарвина!

— Отстань… я занят… — буркнул Итан, не замедляя шага.

— Ноа Картер говорит, что Дарвин был инопланетянином! — продолжил Брэндон, не выключая камеру.

Итан стремительно огляделся в поисках спасения, увидел дверь с табличкой «WC», и резко свернул туда.

— А мисс Адамс считает, что это был настоящий Чарльз Дарвин! Ну тот, с бородой и теорией! И что он хотел убить её, а не меня…

— Отстань! — ответил Итан, захлопывая дверь.

— Я заказал себе новую камеру! На этот раз — ударопрочную!

Дверь распахнулась, и красный от злости Итан закричал на него:

— Отста-а-а-ань! Сказал же! А то я сам доделаю то, что не смог Дарвин! Вернее, оба Дарвина — и маньяк, и тот, кто придумал естественный отбор!

Брэндон медленно опустил камеру, голос его сделался трагичным:

— Ну вот… А я ведь просто хотел объяснить людям, чем мы тут занимаемся. Мне ведь тоже хочется приносить пользу.

Итан замер в нерешительности, на мгновение его лицо смягчилось, ему даже стало немного жаль этого недотёпу.

— Так, без тебя мы бы, может, и не взяли Дарвина… — начал он и тут же осёкся, заметив довольную улыбку Брэндона. Тот выключил камеру и дружелюбно ответил:

— Спасибо! Этого я и хотел!

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Вы бы видели, как меня провожали! Закололи двух свиней, хотели и барана, но он неведомо как прознал, что готовится посягательство на его жизнь, и сбежал, лихо перепрыгнув через ограду.

Вышел наш председатель в костюме, с медалью на груди. Обнимал меня, плакал, всё приговаривал:

— Одна надежда на тебя...

И тщательно вытирал слёзы моей новой белой рубашкой.

Мать тоже обняла и наказала:

— Ты только хорошо прославь нашу Кандалопу, сынок. Так, чтоб запомнили!

Старший брат подошёл, ухмыльнулся:

— Если профукаешь такой шанс — накостыляю.

В общем… я не поступил.

***

Собранные деньги быстро закончились: ушли на кабаки и девок. Возвращаться было как-то неловко, не хотелось прожить всю жизнь с клеймом неудачника.

Нужно было срочно раздобыть монет.

Вечером, как обычно, я стоял под светом газового фонаря у входа в бордель. Мимо проносились дорогие самоходные экипажи, разбрызгивая грязь. Я думал о том, как бы познакомиться с какой-нибудь богатой вдовушкой, чтобы она решила обеспечивать меня за мою искреннюю любовь к её деньгам.

Страж у дверей смотрел на меня неодобрительно и не собирался пускать внутрь. И правильно делал: пятый день подряд я получал продажную любовь в кредит. Спасибо родителям за смазливую мордашку, она вызывала у людей непроизвольное доверие. По крайней мере, первое время.

Я продолжал смотреть на дорогу, бесцельно блуждая мыслями, перебирал самые странные идеи обогащения. И вдруг увидел, как один из пьяных бродяг случайно рухнул под колёса. Повезло, механическая карета только слегка отдавила ему пальцы на ноге. Из кареты тут же выбежали испуганные пассажиры: престарелая мать с перезрелой дочкой. Стали суетиться вокруг, спрашивать, жив ли бродяга.

Он быстро сообразил, что к чему, и завыл во весь голос:

— Ой! Болит! Так болит…

Женщины ещё сильнее захлопотали, а он, резко сменив тон, сообщил им:

— Как бы ножек-то совсем не лишиться... У меня ведь дети. Маленькие, — на секунду задумался, — четверо, кажется…

Мама с дочкой, совсем растерявшись, подхватили его под плечи и усадили внутрь своего экипажа. Он резко тронулся, унося их прочь.

— А что! — пробормотал я вслух. — Это идея.

Слегка доработать... да выбрать жертву побогаче.

Я стал ждать подходящего случая. Прошло совсем немного времени, и впереди появился он: окутанный паром, громыхающий белый экипаж с золотыми орнаментом и вензелями. Крытая кабина с остеклёнными, откидными окнами, а спереди — современный паровой двигатель. Красотища!

Я слегка присел, чтобы получше оттолкнуться от земли. На глаз прикинул скорость — не быстрее лошади, бегущей тихой рысью. Начал считать. На «пять» прыгнул.

«Только бы вдова», — пронеслось в голове.

Я плюхнулся спереди и вцепился в края корпуса, стараясь изобразить потерю сознания. Но водитель почему-то не тормозил...

Машина вильнула и врезалась в стену соседнего с борделем бара. Раздались крики, и из салона выскочила молодая барышня, на вид чуть больше восемнадцати.

— С ним всё в порядке?! — закричала она в истерике. — Я не виновата! Я просто перепутала педали!

Я приоткрыл один глаз и внимательно на неё посмотрел. Стройная, брюнетка, небольшая грудь, лицо несколько по-детски наивное... и огромный нос с бородавкой на самом кончике.

«Что ж, могло быть и хуже, — мысленно вздохнул я, — она могла быть вообще без носа!»

Но бородавка не давала покоя.

Призвав на помощь весь свой актёрский талант, я пробормотал:

— Что произошло? Так больно…

Хотя, если по правде, было действительно больно. Видимо, пока я падал, то довольно сильно ушибся, потом обжёгся, и сейчас всё адски болело.

Вокруг начали собираться зеваки. Из борделя выглянули несколько проституток, к ним подтянулись пропойцы из соседнего бара, а за ними — просто случайные прохожие.

— Вас надо срочно отвезти в больницу! — прокричала она.

Наступила очередь моего коронного номера:

— Где я? Кто я? Ничего не помню…

Она на секунду застыла, потом медленно подошла ближе. Долго всматривалась в моё лицо. Слишком долго. А потом вдруг закричала во всю мочь:

— Гектор! Это Гектор!

И тут же кинулась обнимать, целовать в лоб.

— Я тебя так долго искала! Почему ты сбежал в день нашей свадьбы?!

Мне срочно захотелось прекратить это представление. Я уже попытался соскользнуть с экипажа и раствориться в ближайшем переулке, но она резко схватила меня за плечи. Только сумасшедшей мне сейчас не хватало.

— Всё уже в порядке, — пробормотал я, — память вернулась. И вообще всё резко перестало болеть.

— Никуда ты не пойдёшь, Гектор, — прошептала она с пугающим спокойствием. — У меня всё готово. Кольца. Платье. Выкуп. Тебе осталось только сказать: «да».

— Девушка, вы что?.. — воскликнул я. — Я не ваш Гектор! Меня Томасом зовут…

— А говорил, что ничего не помнит, — пробурчала старая проститутка, прикуривая самокрутку. — Вот мужики пошли нынче… Никому веры нет, даже тем, у кого ретроградная амнезия.

Её коллега только коротко кивнула в ответ, стараясь выглядеть умной. В отличие от неё, у старой в клиентах регулярно бывал известный психиатр.

— Ты — Гектор… — прошептала барышня из экипажа, глядя на меня то ли с любовью, то ли с безумием во взгляде.

Я так до конца и не понял, вправду ли она приняла меня за своего Гектора или это такая игра. Но, судя по всему, деньжата у неё водились. Не ради ли этого всё и затевалось?

— Ну ладно, — обречённо вздохнул я. — Гектор так Гектор.

— Отлично! — просияла она, обнажив все свои белоснежные зубы в количестве тридцати двух штук минимум.

— Видите ли, у меня амнюзия, — сказал я, употребив подслушанное у одной из проституток, словечко. — Не напомните, как вас зовут?

— Её высочество принцесса Анна Мария Виктория Вера Надежда Любовь Джордж Мартинова Анджее Сапковска Пратчеттова и Толкинова, графиня Саут-Химборна и всех южных островов Норд-Норд-Веста… — выдохнула она. — Вторая.

Я на секунду задумался, потом произнёс:

— Тогда буду звать тебя... Вторая.

Она опять широко улыбнулась, и бородавка вместе с носом взметнулась вверх.

Эх...

***

Оказавшись во дворце, я занял место на диване в одном из залов. Меня окружала нелепая роскошь: огромные зеркала в золочёных рамах, картины, наверное, дорогих художников, а прямо передо мной — небольшой столик. Не позолоченный, а целиком из чистого золота. Определил я это, стоя на коленях и кусая край, пока принцесса не видела. След от зубов остался.

И тут я подумал: если удастся улучить момент и схватить его, то с деньгами можно будет не беспокоиться до конца жизни. Навскидку — пятьсот золотых, не меньше.

Так в моей гениальной голове родился ещё один план.

Вторая расхаживала по комнате, рассказывая о предстоящей церемонии:

— Тебе сошьют шёлковый костюм. И шёлковые трусы. Это важно. Знаю, ты не привык к таким излишествам, но придётся потерпеть. Как только шёлк коснётся твоей промежности… — она мечтательно закатила глаза, — ты не сможешь жить по-другому. А когда мы пойдём к алтарю, маленькие детишки будут осыпать нас лепестками роз. Золотыми. Уже сейчас они красят эти лепестки крайне токсичной краской.

Я на всякий случай кивал, не сводя взгляда со столика.

— Раздадутся аплодисменты, — продолжила она. — По всей толпе мы расставим стражу. Кто не станет хлопать — того сразу казним. Хотя… — она задумалась, — нет. Моё платье могут забрызгать кровью. Лучше казним позже.

Наконец, она отвернулась к мраморному камину. Этого я и ждал. Столик оказался тяжелее, чем выглядел на первый взгляд, но я вскочил, подхватил его и бросился бежать. Я успел отбежать метров на десять, прежде чем она заметила моё исчезновение.

— Гектор! — закричала она вслед.

Но я не оглядывался и мчался дальше ― по парадным коридорам, мимо стражников с вытянутыми лицами, через огромный цветущий сад, в чугунные ворота, вниз по дороге… и в лес.

Конечно, я мог бы остаться и купаться в роскоши, но стоило только представить, что будет, если Второй что-то не понравится… Она ведь может и незаметно голову отрубить или ещё что похуже. А жить, постоянно оглядываясь и боясь, я не захотел, поэтому и убежал.

***

Ну что ж, друзья. В итоге я действительно прославился — и заодно прославил свою деревушку.

Разъярённая принцесса объявила на меня охоту и довольно быстро узнала от проституток моё настоящее имя. С этого момента на каждом столбе висел мой портрет с надписью:

«Томас из деревни Кандалопа. Вознаграждение за поимку — 100 золотых монет».

К счастью, с памятью у неё было не очень, и изображение получилось совсем уж не похожим.

Так что я спокойно разгуливал по городу, проходил мимо собственных розыскных афиш, — и даже как-то раз одолжил табаку у стражника, который клеил очередной плакат со мной.

— Вот и конец этой истории, — сказал постаревший Гектор, сидя в окружении таких же пьяниц, как он сам, в полутёмном баре. — И я понял, что мечты действительно сбываются, если сильно этого хотеть. Просто не так, как мы себе представляли.

Собутыльники дружно рассмеялись очередной байке старого приятеля и негромко чокнулись кружками.

— За принцесс! — прокричал Гектор.

— За принцесс! — подхватили остальные.

Автор: Вадим Березин

Корректор и редактор: Алексей Нагацкий

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу

Девятнадцатая глава здесь: Пятнадцать минут

Глава 20. Финал

Хватка на моей шее ослабла, а потом и вовсе исчезла.

Первое, что я увидел, открыв глаза — утреннее солнце. Яркое, тёплое.

Я ожидал, что окажусь в калейдоскопе образов, в бешеном вихре событий, который закручивает само бытие в водовороте времени и пространства, в безумии, которое невозможно понять или описать. Но вышло иначе.

Ни людей, ни животных. Лишь тёплый ветер, играющий какую-то свою невидимую игру с высокими стеблями диких растений. Меня окружало пустое поле, заросшее бурьяном.

— Эй! Есть кто‑нибудь? — крикнул я.

Огляделся и почувствовал позади какое‑то движение. Дикий зверь? Человек? Может, Андреас нашёл меня? Я резко обернулся.

Пустое поле исчезло. Вместо него возникли разноцветные современные здания, а между ними дорога, упиравшаяся в приветливо открытые двери. Над ними висела табличка с надписью «Атомное кафе». Изнутри тянуло тёплым пивом, жареным луком и моющими средствами. Я подошёл ближе.

Сквозь большое окно я увидел несколько столиков, за которыми сидели жители Ругенбрамса. Олаф и Румия устроились в глубине зала и держались за руки, болтая о чём‑то весёлом. Румия смеялась, обнажая белоснежные зубы, а Олаф показывал ей листы с напечатанным текстом. Его рука порхала над столом, словно небольшая экзотическая птичка.

Чуть ближе ко мне сидел человек, похожий и на Гуннара, и на Петера одновременно, будто их средний брат. Он читал книжку «Кулинария» и улыбался. Такой спокойный, сосредоточенный. Ни следа безумия.

За соседним столиком расположились Свен и Хелле. Через секунду в зал вошёл кто‑то ещё. Я не мог определить, кто именно, хотя его движения казались знакомыми. Этот человек приобнял Хелле сзади и поцеловал в щёку. Она ласково коснулась его руки. В её жестах было столько нежности, что внутри у меня сразу же вспыхнула ревность. Я подбежал к самому окну и почти прилип к стеклу.

Незнакомец обернулся, и я увидел свою точную копию. Те же черты лица, неряшливая причёска, небольшой порез после бритья, который я всегда оставляю, как ни стараюсь быть аккуратным, тонкие морщины на лбу. Он был похож на меня до мельчайших деталей.

Неделю назад я, наверное, сошёл бы с ума от увиденного, но после того, что я пережил в Ругенбрамсе, это показалось немного странным, но вполне укладывающимся в логику здешнего абсурда зрелищем.

Но о чём я только думаю? У меня же есть другое дело. Я должен найти гармонизатор, а время опять утекает.

Не проще ли оставить всё как есть? Не я виноват во всём случившемся. Можно просто расслабиться и отдаться волнам времени, которые будут качать меня на миллионах образов прошлого, настоящего и будущего. А из моей бедной черепушки будут улетучиваться последние остатки разума, пока мне наконец не станет всё равно. Чем этот вариант хуже других?

— Это только начало, — произнёс Герман у меня за спиной. На нём был офисный костюм, от которого пахло дешёвым одеколоном.

— Что это? — спросил я.

Он поднял электронный планшет, почти такой же, как у Свена, и постучал ногтем по стеклу. Цифры дрогнули, словно косяк рыбы, заметивший хищника, и выстроились в новую последовательность.

— Здесь всё держится на внимании. Куда смотришь — там и реальность. Не задерживай взгляд на приятном, если не хочешь увязнуть.

Я посмотрел обратно в окно. Картина внутри переменилась. Олаф сидел уже один. Он уткнулся в фотографию Румии и рыдал. Хелле нервно теребила волосы, а рядом с ней стояла клетка с попугаем породы жако.

В углу, возле бара, застыл, словно статуя, Ханс в полицейской форме. Его нога начинала превращаться в ствол берёзы. Ботинок распирало корой. Из кожи головы выстреливали зелёные язычки листьев.

Реальность стала совсем зыбкой. Каждый раз, когда я опускал взгляд, внизу оказывалось что-то новое. Асфальт превращался то в деревянный настил, то в болотные кочки, а в какой-то момент в мармеладное суфле. Мармелад тянулся за подошвами, сладко пах. Ноги провалились почти по колено, и я окончательно застрял.

За стеклом раздался грохот. Внутрь бара ворвался мой двойник, опрокинув ближайший столик. Он что-то кричал, а в руках у него был пистолет.

Я не сразу понял, что произошло. Звук выстрелов сначала показался частью общего шума, фоном, который здесь менялся каждые несколько секунд. Только когда Олаф, широко раскрыв глаза от удивления, рухнул лицом на стол, а Хелле дёрнулась и уронила клетку с попугаем на пол, до меня дошло, это я только что стрелял. Точнее тот, другой я. Хотелось заорать на двойника, на этот город, на чёртово небо, но рот лишь открылся, и оттуда вышел только хрип.

Мой двойник приставил пистолет к виску и нажал на спуск.

В тот же миг под моими ногами снова возник асфальт. Я внезапно вырвался из мармелада и, потеряв равновесие, упал, больно проехавшись плечом по кирпичной стене.

Германа Штрауса уже нигде не было. Я осторожно заглянул внутрь бара, ухватившись руками за раму. Свет погас, стулья оказались на столах. Он был пуст.

Насколько это реально? Был ли это настоящий я?

Гармонизатор… Чёртов гармонизатор. Нужно сосредоточиться…

Я попытался направить мысли в нужное русло. Я ведь здесь как раз за этим. Последний шанс вернуть всё на свои места.

Но мне нужна была помощь.

Если бредовая логика осталась прежней, то, возможно… Я сел на землю и прислонился спиной к стене. Рука нащупала в кармане перо Болтуна. Да. Слава богу, здесь оно тоже решило остаться со мной.

Попугай появился из-за крыш и плавно спланировал на асфальт. Его перья были взъерошены, на правом глазу образовалось бельмо. Он хотел что-то произнести, но не смог.

Жуткие образы с новой силой навалились на меня. Всё больше и быстрее, они догоняли друг друга, опережали и сливались в странные причудливые видения.

Появилось множество прохожих, сотни, может быть, даже целая тысяча, они заполнили маленький тупик, где был я. Люди внезапно начали кувыркаться спиной вперёд и, сталкиваясь, превращаться в воздушные шары, которые падали вниз и вкручивались в землю. Из облаков начала расти трава. Дома принимали изогнутую форму капли, роняли крыши, потом стыдливо подхватывали их каменными руками и убегали прочь.

Я не был уверен, что это происходит на самом деле.

— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — проговорил попугай голосом тибетского мудреца. Таким, каким я его себе представлял, по крайней мере.

— Мне нужно найти гармонизатор, — сказал я, вроде бы вслух.

Попытался подняться, но ноги дрожали, как будто кто-то резко увеличил гравитацию. Герман Штраус орал мне в ухо:

— Ешь цифры! Цифры — это полезно!

Откуда-то раздались артиллерийские залпы, и я увидел, как над головой пролетают, выстроившись в чёткий клин, плюшевые мишки. Они хохотали, но этот хохот был больше похож на свист.

И среди этого хаоса я заметил Болтуна, следовавшего за ними. В клюве он держал чёрный овал, который болтался под действием то ли ветра, то ли взбесившихся законов физики.

Попугая то сносило в сторону, то он резко падал вниз, словно проваливался в воздушную яму, то вдруг, будто телепортировавшись, оказывался позади самого себя.

Мне показалось, что его полёт длится целую вечность. Но вот он мгновенно возник передо мной, отпустил гармонизатор, и тот завис в нескольких сантиметрах над землёй.

— Уговори его вернуть порядок, — с мольбой в голосе произнёс Болтун.

— Как?

— И ты — наша единственная надежда на спасение? — тяжело вздохнул попугай и превратился в улитку.

Я потянулся к гармонизатору, вытягивая руку так далеко, как только мог. Она же, словно насмехаясь надо мной, с каждым сантиметром становилась всё короче, будто её кто-то подрезал невидимыми ножницами, а сам прибор, наоборот, ускользал всё дальше.

Сверху громыхало. Сзади что-то тяжёлое ударилось о спину и медленно поползло вверх по спине. Я вздрогнул, представив огромного слизняка, распластанного по мне холодной вязкой массой. Не знаю, почему всплыла в голове именно эта картинка, но от неё по коже побежали мурашки. Усилием воли я заставил себя не оборачиваться, прижал тело к зыбкой поверхности и пополз вперёд, цепляясь пальцами за всё, за что ещё можно было зацепиться.

Земля подо мной стала словно натянутая ткань батута, где я, единственный, кто не прыгает. Казалось, даже дома решили принять участие в этом развлечении. Меня подбрасывало то вверх, то вниз, но я полз.

Не уверен, сколько прошло времени, да и существовало ли оно сейчас вообще, прежде чем мои пальцы коснулись чёрной поверхности.

Моё тело зависло в чёрной пустоте. Такой же, как была в колодце.

— Я не буду останавливать хаос, — твёрдо произнёс голос.

Его сложно было как-то охарактеризовать, в нём не было ни цвета, ни тона.

— Ты и остальные гармонизаторы — единственные, кто может существовать в этом мире, не сойдя с ума? — спросил я, тяжело дыша. Теперь, когда мои мысли наконец-то обрели хоть какой-то порядок, мне совсем не хотелось возвращаться туда, откуда я пришёл.

— Ты ошибаешься… Я не гармонизатор. Гармонизатор — это всего лишь… мой способ связи с вами, людьми.

— Тогда кто ты? — удивился я. Вопрос вырвался сам, без обдумывания, потому что другого в этот момент просто быть не могло.

— Я — сущность всего, — ответило оно.

Такой простой ответ. Слишком простой для того, чтобы его можно было сразу принять.

Я почему‑то надеялся, что за всем стоит кто‑то конкретный, отдельный, вполне осязаемый, тот, на кого можно обвинить и ненавидеть. Андреас. Свен. Кто угодно подошёл бы на эту роль, только не «всё сразу». Ненавидеть «всё» оказалось невозможно. Ненависти просто не за что было зацепиться.

— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как вопрос звучит в этой пустоте особенно глухо и одиноко.

— Зачем теперь? — переспросил голос.

— Ты же не просто так создал всё это… Ругенбрамс, Андреаса, даже нас… — слова давались тяжело.

— Андреас — моя гордость, — усмехнулся он. В этом усмешливом оттенке не было тепла, но и злобы тоже. — Он получился настолько нереальным, что сам стал реальностью. Он — физическое воплощение меня.

— Ты хочешь построить что‑то новое? — спросил я, стараясь уловить хоть направление его замысла.

— Нет… — протянул он, делая небольшую паузу, словно пробуя это слово на вкус. — Я устал от старого.

Какие слова я мог ему сказать, чтобы убедить вернуть всё, как было? Я перебирал в голове варианты, но каждый казался бессильным и пустым. Свен, учёный, который был намного умнее меня, уже пытался и не смог. Он знал больше, понимал глубже, умел подбирать аргументы, но даже его знаний оказалось недостаточно. После него был ещё один, которому тоже пророчили успех, исследовали его разум… Но он тоже провалил задание. Если они не сумели, то что мог сделать я?

Я поймал себя на мысли, что когда‑то рассуждал обо всём куда проще. Раньше, по вечерам, я сидел в баре. «Этот — слабак, этот — предатель, этот — трус, эта — идиотка». Я вешал ярлыки с такой лёгкостью, будто мне кто‑то действительно дал на это право, будто я стоял над ними и видел больше, чем они.

Теперь я ясно понимал, откуда это бралось. Я знал, что раньше мне казалось, будто я что‑то значу. Что имею право судить этот мир, исправлять, менять его по своему усмотрению. Но на самом деле… кого я обманываю? Я даже не могу написать книгу про Ругенбрамс, просто изложить то, что видел и пережил. Какой уж тут «судья мира», когда я не в силах толком разобраться даже в себе.

И тут я понял. Причина хаоса не какое-то божественное существо, не Андреас, не вселенная… Причина — люди. Мы и есть источник всего, что происходит, и плохого, и хорошего. Мы — причина самого хаоса. И, если смотреть честно, он, в целом, не так уж и плох…

— Пусть мир остаётся таким, каким он есть сейчас, — сказал я. Голос прозвучал неожиданно твёрдо, будто решение давно созрело и только ждало момента, чтобы выйти наружу.

— Правда? — удивлённо спросил голос. В этом коротком слове слышалось неподдельное изумление, словно он до конца не верил, что я скажу именно это.

— Правда, — ответил я, готовясь к тому, что снова окажусь в безумном мире абсурда снаружи, где никакие правила больше не работают как прежние. Готовясь к тому, что моё сознание уже никогда не сможет мыслить привычными категориями, простыми схемами «причина — следствие», я прощался с собой… Навсегда.

***

Открыв глаза, я огляделся. Вокруг был мой кабинет. Только сидел я не за собственным столом, а напротив него, на месте посетителя. На меня смотрел Андреас, принявший форму взрослого мужчины. Лицо то же, только вытянутое, чуть осунувшееся. У меня в животе всё сжалось. На секунду я почти поверил в то, что это очередная декорация, новый уровень хаоса. Стоит моргнуть, и стены потекут. Но я моргал, а стены оставались прежними.

— Нам понравилась ваша книга, — сказал Андреас, — но мы её не напечатаем. У нас другая тематика.

— Х-хорошо, — неуверенно пробормотал я.

— Но это неважно. Вы напишете следующую. Она будет лучше. Пусть в ней будут вампиры или оборотни, хорошо?

Я опустил голову и увидел, что держу в руках стопку бумаг с надписью: «Ругенбрамс». Бумага была настоящая, шершавая, чуть влажная от моих подпотевших ладоней. Я провёл пальцем по буквам, проверяя, не сотрутся ли они.

— А если я её перепишу, и главный герой окажется сексуальным зомби?

— Нет, — твёрдо ответил Андреас.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарил я его и вышел из кабинета.

Почему всё вернулось на круги своя? Почему этот хаос вдруг свернулся обратно в привычную реальность? Почему это странное сознание, или что бы это ни было, всё исправило?

Ответа не было. Но внезапно я отчётливо понял, где можно было хотя бы попытаться его найти, если он вообще существует.

Мои руки судорожно раскрыли рукопись. Я лихорадочно начал её листать, страницу за страницей, почти не видя текста, пока не добрался до самой последней.

На ней была напечатана единственная фраза:

У этого мира всего одна цель и причина — чтобы человек становился лучше.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу

Глава 19. Пятнадцать минут

На часах было без четверти двенадцать.

— Вставай! — приказал Андреас.

— Нет, — сказал я, чувствуя, как улыбка расползается по лицу. — Я всё понял. Не обязательно становиться мэром Ругенбрамса, чтобы спасти вселенную. Да и за пятнадцать минут всё равно ничего не успеть.

Мальчик рассмеялся:

— Тебе-то точно…

— И тебе тоже, — ответил я, поймав волну эйфории от предвкушения победы. Всё случится ровно так, как и должно случиться. Тело знало, что делать, в голову  приходили нужные мысли, а сами мысли становились правильными словами.

— Из-за того, что время в твоём сознании распалось на осколки, — продолжил я, хитро прищурившись, или, по крайней мере, мне так показалось, — ты не можешь сложить их в общую картину. Так чего ты хочешь?

— Разве это неочевидно? — вспыхнул он.

И я понял: действительно, это очевидно. По крайней мере для меня — сейчас.

— Чтобы что-то построить, нужно всё разрушить, — ответил я.

Он кивнул и растянул губы в широкой улыбке. Именно так я и представлял улыбку Мефистофеля: жуткую, перекошенную, лишённую каких-либо эмоций. На детском лице она выглядела особенно неуместно.

— У меня нет великой цели, — спокойно продолжил Андреас. — Я просто нашёл способ и решил им воспользоваться. Ты бы поступил как-то по-другому?

И вдруг я заметил в его взгляде искренний интерес, будто ему и правда был важен мой ответ.

Да и сам вопрос оказался странно притягательным: стоило задуматься о нём, и воображение уносило слишком далеко, в путешествие по гипотетической вселенной.

Если бы кто-то вручил мне ключи от мира, хватило бы мне духу уничтожить их? Мысль засела, как заноза: выбор прост, а пальцы всё равно холодеют.

На часах без десяти двенадцать.

И тут я сделал то, чего, как мне казалось, Андреас не ожидал: резко поднялся, схватил стул и, не давая себе времени передумать, швырнул в него. Он увернулся с кошачьей лёгкостью. Стул с треском ударился о брусчатку и прямо на глазах развалился, рассыпавшись на отдельные рейки.

В его глазах промелькнуло не раздражение, а только удивление. Он отступил на несколько шагов, глянул на часы, потом на меня:

— Что ты делаешь?

— Разве непонятно? Дерусь с тобой… — с хохотом ответил я.

— Это глупо! — его голос вдруг понизился.

Я схватил второй стул и кинул его следом за первым. В этот раз Андреас даже не дёрнулся.

Стул не долетел. В полуметре от мальчика что-то щёлкнуло. Конструкцию перекосило, перекладина вывернулась, и весь стул разлетелся в воздухе, осыпавшись щепками у его ног. Он поднял взгляд на меня, спокойно, без торжества:

— Закончил?

Внезапно, без какого-либо предупреждения, он начал вытягиваться вверх и вширь, словно кто‑то накачивал его изнутри воздухом. Сначала вытянулась шея, затем рывками раздулась грудь. Руки и ноги удлинились с сухим треском суставов. Красный галстук натянулся и врезался в шею, пуговицы пиджака один за другим отскочили, но ткань не лопнула, швы заскрипели и, как живые, подтянулись, успевая за телом, будто кто-то невидимый латал костюм прямо на нём. Через несколько ударов сердца передо мной стоял трёхметровый «пионер», переросшая кукла в детском костюме.

Стрелка на будильнике дёрнулась и съела ещё минуту, а по брусчатке между нами побежала тонкая трещина.

— Думал, что будет всё так просто?

В новом голосе всё ещё звучали детские интонации. Бас хрипел на одной ноте, будто лёгкие ещё не успели привыкнуть к новому размеру.

Я кинул в него тарелки с остатками мяса. Фарфор разбился на мелкие осколки. Куски мяса соскальзывали по его новому телу и падали на землю. Никакого эффекта.

Где‑то наверху глухо громыхнуло, словно ударил гром. В домах задребезжали стёкла. Схватив будильник, я бросился прочь, в темноту.

— Тебе понравится… — бросил Андреас мне вслед.

Я пронёсся мимо трактира: вывеска со скрипом качалась, из приоткрытой двери падала полоса тёплого света. Пахнуло кислым пивом и жареным луком.

Ноги заскользили по мокрой брусчатке. Я едва удержался, ухватившись ладонью за шершавый выступ стены. Лёгкие жгло, дыхание сбилось. Колокольчики будильника звенели в руке, вторя ударам сердца.

— Это будет мир, каким он и создавался, — его голос был спокоен, но звучал чересчур громко. До боли в ушах. Штукатурка со стен стала осыпаться, падая белой пылью мне на голову и плечи.

— Только самые сильные и умные достойны этой роскоши — жизни, — проговорил Андреас, с любопытством заглядывая за угол. Но я уже скользнул в следующий проулок и выскочил в чей-то огород. Там на высоких металлических стеблях, освещаемых стремительно опускающейся полной луной, покачивались кастрюли. Эмалированные бока поблёскивали, а крышки тихонько позвякивали нервной дрожью.

— Что за…? — пробормотал я, пересекая огород, а эти странные «цветки» с ручками как головки подсолнухов поворачивались мне вслед, провожая взглядом.

Я перемахнул через низкий кирпичный забор и оказался на следующем участке. Там, словно огромные тыквы, росли шкафы. На их ребристой «кожуре» уже шли тонкие трещины, будущие щели между дверцами, местами проступали тугие бугры петель, а на боках угадывались выпуклости под ручки.

«Ах вот как они добывают всё, что им нужно», — мелькнуло у меня в голове.

Сзади, снося всё подряд, шагал пионер-переросток.

— Сражайся! — проговорил он, — убей чудовище! Стань героем…

Я перепрыгнул ещё один забор и оказался на этот раз среди дверей, которые слегка поскрипывая вырастали из тонких стволов. Новые, лакированные со стеклянными вставками и без. На самом верху над ними звенели гроздья ключей.

— И ты тогда станешь мэром? — крикнул я, — а что дальше?

Дрожь земли заметно усилилась, и я уже с трудом держался на ногах, будто бежал по палубе корабля в сильный шторм. Небо совсем потемнело, и единственными источниками света оказались несколько далёких фонарей.

Я быстро пересёк дверную рощицу и уткнулся в высокую стену. Гладкий и сырой камень вздымался над головой. Слева и справа глухие углы, бежать дальше было некуда. Я упёрся лбом в холодную поверхность, внутри поднималась тупая, вязкая паника, от которой ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я глянул на часы: ещё три минуты. Успею ли? Смогу ли? Может физическая смерть мне и не грозила, но оказаться затерянным в хаосе и лишиться рассудка тоже не хотелось.

Андреас снёс угол дома, осыпав землю осколками кирпичей. Он в два длинных шага приблизился ко мне, растоптав дверную плантацию. Опустился на четвереньки и придвинул своё лицо вплотную к моему. Изо рта шибануло сладковатой тухлятиной, как из мясной лавки в жару.

— А что дальше? — повторил я уже не так уверенно.

— У меня есть уязвимое место, — ответил он, и показал пальцем на место, где подбородок превращается в шею, — вот оно. Даже слабого удара достаточно. Давай!

Вся карманная вселенная, в которой мы находились, стала трещать по швам. Здания разваливались, земля вздыбилась, а воздух заполнил низкий гул, похожий на нескончаемый гудок парохода.

— Тебе зачем‑то нужен гармонизатор, так? — спросил я, упираясь руками в стену.

Андреас промолчал, но его брови взлетели, взгляд скользнул вниз, а губы сжались в тонкую линию. По этому мгновенно мелькнувшему выражению неуверенности я понял, что попал в точку.

Увидев моё довольное лицо, он рассвирепел и схватил меня своей огромной ручищей за горло.

Оставалась одна минута.

Что будет дальше, я точно не знал. Оставалось только надеяться.

Возможно, когда эта карманная вселенная развалится, мне хватит рассудка найти хотя бы один из двух гармонизаторов, которые лежат где-то снаружи. Я понимал, что план был далёк от идеала, но что ещё оставалось делать?

Тем временем рука Андреаса сжималась всё сильнее. В глазах мелькали звёздочки, зрение сужалось в одну точку, а сознание падало в пустоту.

А может, ничего и не получится…

Продолжение следует: последняя глава "Финал" появится здесь в пятницу, 28 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Глава 18. Андреас кушает акулу

— И зачем ты взорвал вселенную? — сорвался я на крик, глядя Андреасу прямо в глаза.

Он медленно наклонил голову, внимательно меня изучая. На нём была белая рубашка с коротким рукавом, поверх повязан красный пионерский галстук, на ногах короткие тёмно-синие шорты.

— Ты думаешь, что я уже уничтожил мир, но на самом деле я ещё даже не изобрёл эту бомбу.

— Что? О чём ты вообще?

— Эрик, мне двенадцать лет, — насмешливо фыркнул он. — Считать, что мальчик в этом возрасте способен разобраться в космологии и сломать саму суть бытия, глупость. Всё, что тебе наговорили в этом колодце, стоит не дороже жижи на его дне. К тому же мир и до этого не был линейным, а уж тем более логичным.

— Ты любишь визуальные метафоры? — вдруг он резко сменил тему.

— А это тут при чём?

Андреас вытащил из заднего кармана шорт потёртую колоду карт. Карты послушно задвигались в его руках и раскрылись широким ровным веером. Он провёл ногтем по боковой грани, на мгновение задержал палец и безошибочно подцепил из середины валета червей, затем валета пик, будто заранее помнил, где они лежат.

— Извини за столь простую метафору, зато ты её точно поймёшь. Допустим, валет червей — это ты. Некто, назовём его Олафом, говорит, что ты должен доставить гармонизатор в мир, который сошёл с ума. Потом уговорить его включиться, и тогда всё чудесным образом станет прежним. Так?

Я кивнул, хотя чувствовал себя так, будто сижу в классе для отстающих, где простые вещи мне разжёвывает ученик на несколько классов младше. Неделю назад это бы меня взбесило, потому что раньше таким учеником был я. Смотрел собеседнику в глаза, наслаждался собственным голосом и объяснял, почему его никогда не напечатают.

— А это валет пик. Им буду я, — продолжил Андреас. — Тот, кто запустил всё это. А сама колода карт — порядок произошедших событий, приведших к такому беспорядку.

Он положил две карты сверху и подровнял края. Перетасовал колоду и снова раскрыл её веером, так что рубашки легли в один блестящий полукруг. Честно говоря, я слушал его уже вполуха: всё и так было ясно. Бесполезно ждать ответов от того, кто сам ничего не понимает и лишь делает вид, будто знает всё.

— Гляди-ка, наши с тобой карты оказались в самом внизу, — улыбаясь, он перевернул их. — То есть ещё до всех событий. Получается, ни ты, ни я пока не знаем, почему всё так, как есть, хотя уже и совершили всё, что должны были. Вот такой парадокс.

Андреас ловко вернул веер в плотную стопку, перекатил её из ладони в ладонь, и на миг пальцы спрятали колоду, как створки раковины. Он сделал короткий мягкий взмах, раскрыл ладони: пусто.

— Никаких иллюзий — сплошное мошенничество, — улыбнулся он. — Пойдём лучше отведаем мясо акулы. Нехорошо умирать на голодный желудок.

— Что?

Разговор с ним напоминал общение с ребёнком-акселератом, испытывающим серьёзные трудности с концентрацией.

— Агнес приготовила акулу, но не переживай: цианистого калия сегодня в меню нет, — он на секунду задумался. — Как и самой Агнес, впрочем…

Он снова сделал короткий взмах фокусника, и мы мгновенно оказались на площади перед ратушей. Воздух пах мокрым камнем и железом. В окнах не горел ни один огонёк, а где-то вдали пронёсся ветер, и на шпиле затрепетал флажок.

Перед нами из воздуха сложился стол с двумя стульями, ножки тихо коснулись мостовой, белая скатерть мягко легла волной. Сверху вспыхнул фонарь: свет выхватил нас из темноты, словно софиты на сцене, очертив почти правильный круг, внутри которого не осталось ни тени, ни посторонних звуков. На тарелках появились стейки акулы. От них начал подниматься тонкий пар.

— Прошу, отведай, — пригласил Андреас, сам садясь напротив.

Свет фонаря дрожал в его зрачках крошечными кругами, как жёлтые блики в тёмной воде. Я пытался понять, кто он: фокусник, убийца, ребёнок, учёный, сумасшедший или просто самозванец. Что он такое: человек из плоти и крови, странный алгоритм, пустота в костюме пионера. Любое определение, едва сложившись, расползалось, словно само не хотело обретать материальность.

— Осталось всего полчаса, прежде чем эта карманная реальность развалится, — сказал он, заправляя салфетку за воротник. — Надо решить, кто из нас станет мэром и получит последний гармонизатор.

— Зачем он тебе? — недоумённо спросил я.

Вместо ответа он вскинул руки, сложив ладони, будто собирался молиться, и между ними, из складки воздуха, выскользнул огромный красный будильник. Лаковый корпус блеснул, по хрому обода пробежал блик света. Чуть выпуклое стекло, словно рыбьи глаза, дробило моё отражение на несколько силуэтов. Сверху торчали два полированных колокольчика, а по их краям стояли два крошечных человечка в белых халатах; миниатюрными молоточками они били в чередующемся ритме: тинь-тинь, пауза, тинь-тинь. Отдалённо напоминавшие Свена и Олафа, они смотрели на нас крошечными глазами, в которых застыл почти осязаемый ужас. Андреас поставил будильник на стол между нашими тарелками.

— Они живые? — прошептал я.

— Через полчаса он снова зазвенит и тогда всё закончится. А пока дай-ка мне перо Болтуна, — вместо ответа потребовал он.

Рука, будто чужая, нырнула в карман и вынула перо, уже второй раз загадочно появлявшееся у меня в брюках. Я аккуратно положил его перед собой.

— Зачем оно тебе? — спросил я.

— Дай его — увидишь, — голос его стал резким, нетерпеливым, и в глазах вспыхнуло раздражение.

— Почему я должен отдавать его? Что мне за это? — вырвалось у меня слишком громко, голос прозвучал взволнованно, с хрипотцой.

— Хватит глупых вопросов, — тяжело выдохнул Андреас, наклонился через стол и ловким движением схватил перо.

Из-под стола, скребя когтями по ножке, тут же появился попугай. Перья взъерошены, на спине засохшие бурые потёки. Болтун залез на стол и встряхнулся. Облачко пыли поднялось и тут же осело на скатерти. Он странно задрал голову, скосил глаза, будто глянул на мальчика исподтишка, оценивая обстановку.

— Ты не представляешь, как трудно не вывалиться из этого временного потока, — сказал Андреас. Он втянул воздух, плечи его опали, и на несколько секунд он, кажется, позволил себе расслабиться. Затем слова сами сложились, и он заговорил быстро, сбивчиво, рывками:

— Дай… полчаса… приготовила акулу… космологией развалится… валет червей… самопожертвование… дай… дай… мошенничество… отведай… чёрт с тобой…

Слова были знакомы. Я вслушивался, пытаясь поймать смысл, и наконец понял, не рассудком, а скорее интуицией: сознание Андреаса скакало по времени, то возвращаясь, то забегая вперёд, тогда как тело оставалось здесь, рядом со мной, между двумя тарелками и красным будильником, на циферблате которого стрелки уже отсчитывали последние двадцать пять минут до конца этой карманной вселенной.

Андреас выпрямился, заставил взгляд сфокусироваться и заговорил уже связнее:

— Не могу долго контролировать нормальный поток времени.

В его голосе на миг промелькнуло что-то похожее на извинение, и тут же исчезло. Тон снова стал требовательным:

— Я знаю, ты притворяешься, Свен. Превращайся обратно в человека.

Болтун всё ещё сидел на столе и испуганно следил за нами. Коготки тихо постукивали по столу, а зрачки то расширялись, то сжимались.

— Я… я — всего лишь Болтун, — выдавил он наконец, и голос сорвался на тонкий писк. Он втянул голову в плечи, прижал крылья к бокам так крепко, что перья встали дыбом, хвост поджал под себя. Он чуть подался ко мне, будто ища, где можно спрятаться, и попытался стать совсем маленьким, исчезнуть в собственных перьях.

— Я… всего лишь Болтун, — повторил он тише, уже не как оправдание, а как просьбу о пощаде.

— Ну и чёрт с тобой… — резко бросил Андреас. — Я правда думал, что ты притворяешься. Но раз нет, значит нет.

Мальчик снова сложил ладони лодочкой, по-детски легко дунул в них.

Из-под мостовой одна за другой с сухим лязгом вырвались тонкие металлические цепи с крючками на концах. Они вцеплялись в Болтуна: за крылья, за хвост, за клюв, за хохолок, и, натягиваясь, приподнимали его над столом. На миг он стал похож на распятую на невидимой паутине игрушку. Маленькая тушка дёрнулась и застыла в воздухе. Мне стало мучительно жаль это бедное маленькое существо.

Я вскочил со своего места:

— Прекрати! Ему же больно!

— И когда это мы стали такими правильными? — сухо откликнулся Андреас, не опуская сложенных ладоней. — Не всё ли равно…

Тонкие цепочки дрожали, как струны. Крючки держали его на весу. Я ухватил ближайший, сжал пальцами у основания и вытащил: перья разошлись, крохотная капля крови блеснула на свету. Болтун дрогнул всем телом; я почувствовал, как у него под пальцами бешено колотится крошечное сердце.

— Тихо, тихо, — шепнул я.

Но едва я отбросил снятый крючок в сторону, как из щели между камнями со свистом выстрелили три новых, описали в воздухе злобную дугу и впились в его тельце.

— Андреас! — мой голос сорвался. — Хватит!

— Это бесполезно! — задумчиво ответил он, прожёвывая стейк. — Отчасти этот попугай сам виноват в том, что мы здесь оказались.

Мальчик хлопнул в ладоши, и в следующую долю секунды Болтун будто растворился в перьях. Их, словно из прорванной подушки, швырнуло мне прямо в лицо. Я рефлекторно чихнул. С тихим лязгом цепи исчезли в щелях между камнями мостовой.

— Ты жестокий маленький мальчик! — крикнул я.

— Разве не все маленькие мальчики жестоки? — усмехнулся он. — И разве мальчики когда-нибудь вырастают?

— Что за… — я запнулся, подбирая слова, чувствуя, как злость мешается с тошнотворной жалостью, — бред ты несёшь?

От его слов моя голова начала болеть. Хотелось подойти и отвесить ему здоровенную оплеуху. Я уже почти поднялся со стула, чтобы осуществить своё намерение, но он меня опередил.

— Самопожертвование! Неплохо придумано, правда? — воскликнул он, подскочив ко мне сбоку. — Кушай мясо! Тебе ещё понадобятся силы, чтобы убежать от меня…

— Убежать?

Он без церемоний схватил мою вилку, наколол на зубцы румяный кубик акульего мяса и, как родитель, кормящий несмышлёныша, поднёс его к моим губам. Не знаю почему, но я откусил. Тепло расползлось по языку. Не рыба и не говядина: что‑то третье, мясистая, суховатая упругость. По краям тонкий хруст подгоревшей корочки.

— Чувствуешь? — ухмыльнулся он, внимательно вглядываясь в моё лицо. — Сразу возникла идея, ведь так?

И правда, внутри сознания я почувствовал какую-то мысль. Пока плохо сформулированную, смутную. Но чем дольше я удерживал её в фокусе, тем чётче проступали её контуры, будто в голове одна за другой открывались невидимые замки.

Кажется, теперь я точно знал, что делать.

На часах было без четверти двенадцать.

Продолжение следует: предпоследняя глава "Пятнадцать минут" появится здесь в пятницу, 21 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter