solntsev

Я смотрю в окно. В сторону «обводника». На пару секунд прикрываю глаза. Открыв снова, несколько удивляюсь картине вокруг, хотя ровным счетом ничего не изменилось. Я снова буду в пьяном угаре. И того, что было у меня последней ночью, уже нет. Смотрю на Аню.
- Как-то у нас в классе… - внезапно продолжает она. – У нас в школе, - уточняет, - нам дали задание. Надо было написать, что бы мы хотели купить, чтобы стать счастливыми. Эксперимент это был или еще что-то – не знаю. Может, глупая шутка педагогов. Каждый написал свое. Кто-то – машину, кто-то – свой дом, кому-то понадобился вагон пирожных, кому-то крутой мобильник. Один мальчик написал «Чтобы мама была здорова и чтобы девочка, которая мне нравится, в меня влюбилась». Училка ему такая: «Но это же нельзя купить, ты что, Вова?»
Пауза. Она втягивает сигаретный дым. Почему я не заметил, как она прикурила? На улице моросит неожиданно начавшийся дождь. Далекие огни фонарей «лиговки». Вечер скоро иссякнет, и начнется настоящая ночь.
- А он ей: «Можно», - вздыхает. – Тихо так, будто бы со страхом. Она его отругала. Над ним все смеялись. Все знали, что ему нравилась Таня. Блондинка, из благополучной семьи.
Снова затяжки. Я слушаю. Я не слушаю. Я здесь и за окном. Я растворяюсь в ночи.
- Но вот какая штука. Оказалось, что его мама болела тяжелой формой рака, а папаня бухал, как свинья, и в семье не было денег на лечение, и мама его вскоре умерла. А он все понимал, и он хотел купить ее здоровье, понимаешь?
Киваю.
- А Таня связалась с интересной компанией. Начала нюхать кокс. Потом попробовала «крокодил». Потом пошла по рукам и начала подрабатывать в эскорте, а потом – в «веб-камах». А потом… - затяжка. – А потом просто пропала. Никто о ней больше ничего не слышал. Мама умерла от недостатка денег, а Таня оказалась шлюхой, которую можно было купить незадорого. Маленький мальчик знал наперед все. А мы смеялись и не верили.
- Логично. Вы были детьми.
- Ха, - качает головой. – Мы и остались ими. Мы и сейчас слишком сильно верим в людей. Наивно. Вокруг море мусора. Большинство людей вокруг – свалки дерьма. Одинаковые фантики от конфет, шоколадок, коробки от сока, пакеты от чипсов. Просто мусорные баки с одинаковой начинкой в разных конфигурациях. Маленький мальчик это видел и сказал. Может, сам того не понимая, но сказал. А мы слишком взрослые, чтобы называть дерьмо дерьмом. Мы боимся, что нас испачкают. И параллельно сами зарастаем грязью. И не ищем свежих, не ставших свалками отходов людей, потому что боимся, что они окажутся лучше нас. Так и живем.
- Маленькому мальчику просто нужна была живая мама.
- Маленькому мальчику просто нужно было все, но купить он это не мог.
- Хочешь сказать, все покупается?
- Хочу сказать, что маленький мальчик так и будет мечтать о том, как все придет само собой, если не начнет жить по-новому.
Поднимаю взгляд на ее лицо. Несколько секунд смотрим друг на друга. Она махает рукой, отрицательно мотает головой и откидывается на стуле.
- Забей.
- Да нет, ты права.
Молчим.

«…Ладожская, Ладожский вокзал»
Вопрос «почему я здесь?» уже неуместен.
Ленская.
«Контакт».
Я сижу со своей старой хорошей знакомой в баре с омерзительной подзвучкой, состоящей, в основном, из ремиксов на песни девяностых. Обсуждаем мою и ее личную жизнь, вождение и получение прав, алкоголь и его неприятие. Проходит ее знакомый, и она говорит, что его зовут Фил, а я шутя интересуюсь – не тот ли самый. Впрочем, у того самого морда уже едва ли входит в рекламный плакат, а этот парень пока что худоват для звезды мировой величины.
Вырез ее кофточки иногда меня заставляет упасть взглядом на ее сиськи и непотребно торчащий лифчик, но уже спустя долю секунды после этого я осознаю, что у нас были, есть и будут строго платонические отношения, радуюсь этому и совершенно не отвлекаюсь от темы разговора. А вот попки случайно проходящих из туалета и в туалет телок меня иногда действительно отвлекают, тем более, что акромя этих частей тела у всех здесь присутствующих особей женского пола смотреть, в общем-то, и не на что.
Выходим. Бредем к Косыгина. Готовя деньги на машину, я в шутку махаю мастеркардом надо дорогой, и на него, как окунь на червяка, ловится кавказоид на «десятке». Стоит. Ждет. Мы продолжаем болтать, и я тоже жду. Дожидаюсь, когда сзади «десятки» паркуется славянской внешности парень на «четырке», шлю молча «десяточника» на хуй и еду к метро. По дороге обсуждаю мое пресловутое ДТП и узнаю, что может быть и хуже – когда твоя жена сзади рядом с тобой сидит в «четырке», которую разносит несущийся справа «туарег». Поражаюсь тому, то этот парень-водила еще жив.
На остановке около метро в сторону центра встречаю странного вида то ли мужичка то ли парня. Заросшего, с сумкой на плече, с перегаром. Он спрашивает, куда едет ночной автобус и рассказывает, как уснул и уехал на Ладожскую, хотя ему надо было на Лесную. Утверждает, что мигом протрезвел, как проснулся, но слова и действия его отдают неадекватностью. Пока у меня есть интерес, я поддерживаю с ним разговор, и дожидаюсь автобуса 4М. он пытается понять, куда и как ему ехать. Орет про набережную. Подходит и докапывается до водилы по поводу того, едет ли тот на Лесную. Водила его игнорирует, потому что нервы у него из-за таких ночных рейсов стальные или даже титановые. Кстати, на спокойный вежливый тон водила, как ни странно, реагирует лучше. Надежды моги рушатся, когда автобус уходит под мост и идет на разворот. Я выхожу на Новочеркасской, и мой попутчик просит меня подождать его. Я перехожу пустынную дорогу. Движения практически нет, хотя еще только два ночи, и мир кажется заведомо умершим. Я дохожу до моста, а мой страдалец пытается выяснить у проходящей мимо молодежи в какую сторону Лесная. Я иду на мост, в надежде успеть до разводки, тем более, то люди с моста еще выходят. Разочарование постигает меня, когда в процессе обсуждения того, надо ли моему собеседнику идти со мной до автобусов «первой ветки» или лучше махнуть по материку, я оборачиваю взгляд и вижу вместо перспективы стену, украшенную дорожной разметкой. «Мост разведен с 2.20 до 5.10» - радостно сообщает мне табличка. Перекидываюсь парой слов с попутчиком, и тот уходит своим путем, на набережную. Остаюсь. Изучаю конъюнктуру. Еще час назад я мешал «ред булл» и апельсиновый сок, а теперь я смешиваю внутри обреченность от осознания того, что добираться придется всю ночь, или половину ее, с безудержным оптимизмом от того что я, как шесть лет назад, оказался не по ту сторону, и сейчас у меня есть шанс выбраться из обыденщины в странную, холодную атмосферу пустой осенней ночи. Интересуюсь у чурбана, стоящего на мосту – полагая, что его «джипиэсник» ему что-то подскажет, - нет ли сейчас у какого моста второй разводки. Мой мобильник сел, и денег ни на одном счете нет – мне казалось, что я приеду домой и за минуту решу все эти проблемы, а теперь все это зависло. Собеседник предлагает мне попробовать мост слева, и я, на свою голову, решаю попробовать. Доверять «джипиэсникам» и чуркам было верхом наивности, и я обнаруживю, что железнодорожный мост, конечно, обладающий, пешеходной полосой, по которой можно пройти, переборов страх, тем не менее, перекрыт на вход забором с колючей проволокой. Я, конечно, мог бы рискнуть через него перелезть, но мысль остаться с рваными штанами и курткой, с учетом того, что мост пока еще даже не планирует сводиться, останавливает, и я иду обратно.
По дороге включаю мобильник на том, что осталось от зарядки – около восьми процентов – и устраиваю один звонок. Потом я напишу нужным людям, что все в порядке. Сейчас я вижу парочку, вышедшую из магазина. Молодые, большей частью веселые. Но интереса не вызывают. Тем более – зависти. На телефонной линии есть нечто большее. Не знаю, правда, на сколько по времени и на сколько в принципе. Все слишком неясно со всех сторон. А сейчас выяснять что-то я не готов. «Ред булл» прекратит действовать довольно скоро, и мне нужно определиться с планами. Я мог бы поймать такси и попытаться проехать через подвесной мост – это могло бы занять часа полтора и съесть некую сумму денег. Но пока мне более интересен Большеохтинский мост – он может дать мне шанс совершить ночной трип вместо бегства на такси.
Спрашиваю под мостом Саши Невского у проезжих, не в курсе ли они насчет разводки Большеохтинского. Все в один голос уверяют, то все стоит, как член подростка, до пяти утра. Предлагаю поехать до Марата. Отказываюсь. Поднимаюсь на мост. В заведенном КАМАЗе дремлет водитель. Ору и визжу, выдвинувшись к Новочеркасской. Оптимизм перевешивает, и я достаточно тепло одет, чтобы прогуляться назад, в сторону Ладожской.
Дойдя, базируюсь на той же остановке, с которой все началось. Мимо регулярно проезжают доброжелательные таксисты – в основном, чурки на «жигулях» и потрепанных бюджетных иномарках. Откуда-то со стороны бывшего кафе «Оккервиль» материализуются люди. Две пьяные молодые пары. Переходят дорогу к метро. Расходятся мальчики направо, девочки налево. Болтают. Со стороны Ладожской проходит мимо пара бухих мужиков. Еще небольшая компания непрямоходящих.
Дом, в котором я когда-то жил, снесен, и на его месте теперь стоит стена, огораживающая некую стройку. Прошлое ускользает. Но мне ничего не жаль. На месте кафе, куда как-то поутру забились я, мой приятель – клинический псих, - и моя тогдашняя пассия, и из которого я бегал за «парламентом» в «перекресток», несмотря на неуверенную пьяную походку, и в котором мы догонялись водкой, теперь голый асфальт, подпираемый магазином ювелирки «Альфа».
Проходит странная пара – телка с длинными, странно, как у кузнечика, гнущимися ногами на слишком длинных для не шпильках и парень в бриджах, которого явно несет во все стороны.
Безделье и осознание того, что ждать еще почти два часа, а желания брать машину у меня нет, приводит к мысли прогуляться до вокзала. Я мог бы взять машину. Денег у меня для этого хватит даже по самым нескромным тарифам, да и спустя десять минут я подхожу к банкомату и снимаю еще немного, заодно скидывая денег на мобильник, чтобы отписаться кому надо. Но я уже не хочу.
Движение на дороге спонтанно и бессмысленно. Я дохожу до вокзала и обнаруживаю, что дверь, подписанная «ВХОД», закрыта. Обхожу по кругу. Прохожу по цоколю «Заневского каскада» и общаюсь с банкоматом, поскольку одинокий охранник здесь явно не помощник. С ненавистью и презрением осматриваю рекламу на книжном магазине – современные авторы и «Познакомлюсь с умным – парни, читайте книги». Оказываюсь на площадке перед входом в метро. Скамейки частично заняты. Странная парочка. Спящий, положа голову на колени, парень. рядом со скамейками собралась тусовка – около десяти парней и, увы, только одна девушка – глухонемые. Они безудержно болтают жестами, и, проходя мимо, я даже ощущаю тот каскад энергии беседы, который от них исходит. По ходу, здесь уже ждут открытия метро, а мне это не нужно. Возвращаюсь обратно через стоянку «Заневского каскада» и предложения «ехать».
Я дал жизни поставить меня в странное положение, с иронией рассуждаю я, когда справляю малую нужду среди деревьев рядом с местом, где раньше стоял мой дом, из которого я выбегал за руку с телкой, потеряв билеты на «ЦЕХ», и делаю это под аккомпанемент вялого дорожного движения и проходящей неподалеку девушки, которая, к счастью, не смотрит в мою сторону.
После четырех утра движение начинает казаться более целеустремленным, мощным, и, сняв капюшон, я ощущаю свежесть воздуха и чувствую, как поток энергии, которая движет всем этим миром, подпитывает меня, и мне совершенно не хочется спать, хотя «ред булл» давно испарился, и вспышки сварки на верхнем этаже стройки рядом с «Заневским каскадом» смотрятся, как зарницы нового утра.
Ради интереса и от нечего делать спрашиваю у водилы подошедшего 4М, когда начнется движение через мост. Он говорит что-то вроде «около пяти», и я отпускаю его с миром. Мобильник окончательно умер, и теперь остается только ждать. Время я знаю только примерно.
Барулбеки продолжают приглашать в свои «жигули», махая руками, сигналя дальним светом, зазывая голосом. На одном и том же месте останавливаются и проезжают под светофор три красных седана старых иномарок.
Дожидаюсь 4М и даже не интересуюсь, поедет ли он на мост, но заходящий вместе со мной и своим другом парень спрашивает у водилы, едет ли он на тут сторону, и водила, очевидно, отвечает ему утвердительно. Парни что-то упоминают в разговоре про пересечение Жукова и Ветеранов, но это уже неважно. От них жутко шмонит какой-то туалетной водой. Слабоумная и весьма бодрая при этом бабушка в голубой куртке в другом конце автобуса так уверенно говорит сама с собой и жестикулирует, что чудеса сумасшествия от одиночества вызывают восхищение. Но и это все неважно. Мне нужно перейти этот мост. И только. И спустя несколько минут, я удовлетворенно пробегаю взглядом по бронзовому коню и гостинице «Москва».

Площадь Восстания уже не радует. Смотрится, как нечто само собой разумеющееся. Подвижное. Едкое. Выхожу, рассчитывая поймать 1М, идущий по красной ветке и понимаю, что промахнулся. Смотрю на время отк