VillFox

Чёрной сопливой осенью моя невеста подарила мне самый ценный подарок из тех что может подарить неверная самцыха своему самцу - она ушла к моему другу детства. Мне только перевалило за двадцать, я был недалёк, чтобы оценить всю глубину и щедрость дара. Дурак, он был сделан с любовью! Минус два мудака. Но я не понимал. И немало энергии потратил на выяснение отношений, примирение с самим собой и рваньё светлых волос на самом себе.

Когда энергия закончилась, в мой скворечник постучался дятел депрессии, и вот тут-то, как водится, началось самое интересное.

Вообще я побеждал с разгромным счётом. За мной осталась моя же, совершенно пустая квартира класса бабушатник. Ценный вклад от бывшей – вертящийся офисный стул. Мой компьютерный стол, который видел всякое. На хуй похожий кактус, два непропёрданных дивана, несобранный шкаф, который отдавил мне палец уже в таком, расхлябанном состоянии.

Прабабкин сундук, оклеенный изнутри имперской рекламой про коньяк Шустов. Тако же: груда пыльных тарелок, три ящика водки с поминок, бутылка перцовки и коллекция советских вилок.

И кошка – Белинда, безутешное горе моё. Кошка жила за батареей и выходила только чтобы встретить, или проводить. Как это у меня всегда с женщинами, она попала ко мне случайно, ей было хуже чем мне, и поэтому она не уходила. В холодильнике, под окном моим, обитал мышь

Жора, которого я переебал с испугу дверцей, но он это пережил, и мы помирились. Это всё богатство было безраздельно моё, но мне было оно безразлично.

- Смотри позитивно, - говорил друг мой Рома. - Вот в тебе его хуя нет, а в ней есть.

Позитив из меня пёр, как хорошая рифма из менструэля. Моё состояние было сумрачно и погранично. Всё напоминало один случай. Задолго до потрясений как-то проходил я опасно близко от жёлтого дома. За символической оградой, в плотно закрытое окно орала простоволосая умалишённая женщина.

Не слышно было ни звука, но я видел, как разевается её кривой рот, и подумал тогда: чёт побери, в этом что-то есть. Теперь мне стало понятно, что кто-то умирал во мне, кричал о помощи, и в горячечной агонии так же беззвучно разевал орало в закрытое окно. А за стеклом, в потоках дождя, шли люди.

Жизнь неизбежна, но всегда есть выбор. Стоять-орать и корчиться, или выйти на улицу, и шагать вдоль окон, вместе со всеми. Я поорал про себя немного, и вышел к людям. Мастер опрометчивых поступков: никогда так остро не ощущается одиночество, как в толпе.

Студенты в универе казались мне детьми, особенно на фоне заёбанных коллег в клубе, где я шабашил ночами. Мне срочно нужна была компания, помимо мыша и кошки. И тут короткое отступление: бывшая моя навзничь была сбита дурманом эзотерики. От этой её изюминки у меня осталась куча знакомых в шароварах и без. И привычка чадить ароматические палочки.

Палочки пока были не в кассу – я рискнул описать проблему на нашем форуме. И тут нарисовался персонаж, из типажа стрелочников. Их истинный смысл существования – неожиданно для машинистов переводить стрелки жизненных путей, чтобы два торговых состава, идущих из точки А в точку БЕ столкнулись нахуй со взрывами и заревом. Вот и у меня имелась такая стрелочница.

У меня пиздец – она стала звонить мой номер.

- А вот, - сказала она в телефонную трубку, - есть в тайге один шаман. Он как раз едет из-под Тюмени в под-Питер в гости к художнику Такойтову. Я ему наберу, пусть сменяет билет, к тебе заедет, это по пути.

- Шаман не нужен, тётя Вова. Мне б с людьми…

- Как ты молод и глуп, - вздыхали на том конце трубки.

Форум узнал про шамана и страшно на него возбудился. Люди, которых я не знал, стали убеждать меня что шаман нужен каждому. В каждой семье должен жить шаман. Шаман это шарман и т.п. Богемное сообщество эзотернутых людей невероятно разношёрстно. Здесь каждый сошёл с ума по-своему.

Но всех объединяет две вещи. Вещь первая – это группа Пикник. Вещь вторая - страсть к

звёздам. Звездой может быть тупо камень, который придавил источник силы, или вот, шаман с бубном. На него ходят смотреть как на слона.

Я как-то подзабил на эту идею, погрузился в пучину самоедства, но вот зазвонил телефон. Со мной желал связаться неизвестный номер. Это был мой персональный шаман из-под Тюмени. Усталым голосом он сообщил, что на вокзале тусит уже он и его бубен. Спрашивал куда ехать.

Ну вот что делать? Слать нахуй? Я не так воспитан фамилией. Да и неудобно как-то перед первым сословием. Пришлось бросать всё и ехать встречать шамана. Как говорила моя подруга, хоть дрочи, хоть смейся, пройдёт зима – в подмышках брейся. По пути богатое воображение моё рисовало такого, знаешь, Дерсу Урзала в мехах. Ну или хоть бы Цоя с гордо оттопыренной губой.

Но хуй там. Мне достался высоченный, как жердь тощий парень. Ужасно рыжий, с редкой бородой, он был чем-то средним между косплеем на Шегги из Скуби-Ду и оборотнем, которого покусал Летов. Я про того парня, который носит длинные сальные патлы, бородку и свитер дальнобоя. Он в полнолуние перекидывается через пень. Он панкует, ходит, дурачок, по лесу, и воет «моя оборона», пугая деревенских. Он был в каждой компании. Узнал? Ну?..

А, быть может, это был ты…

Этого звали первым именем Григорий, а вторым – Гога. Шаман Гога, и что? Короче, отвёз я этого жреца в свою нору. Вместе с его баулами – Богу молился я, грешный человек, чтобы шаман не привёз в вещах каждой твари по паре. Бог меня услышал – обошлось.

Шаман на ветер слов не бросал, он умел глубокомысленно молчать – было ясно, мы сойдёмся. Вообще я понятия не имел что с этим добром делать. Как насквозь русский человек я полагал, что это всё нужно просто переждать.

Первые сутки шаман никак не проявлял свою паранормальную природу – мы пили алтайский чай и резались в третьих героев. Я как обычно играл за подземелье, мне везло на золото, я побеждал.

- Сегодня одному везёт на золото, завтра другому на древесину, - философствовал шаман.

Я согласно кивал. Моё сознание всё переводило в плоскость женщин и отношений. Пока иным доставалось золото, я получал древесину. Это было ужасно однобокое суждение, я был не прав. Деревянных женщин не бывает, бывают только замки так себе.

Меж тем шаман разболтался и начал вещать мне про суть вещей. Что вот, есть верхний мир, средний там, ну и нижний. Наверху живут хорошие духи, в середине и так и сяк, а вот внизу – упокойники скрежещут зубами, глядя на то, какую хуйню мы творим.

У меня, мол, порвалась связь с нижним миром, с предками. А для того чтобы им дозвониться, нужно воззвать к миру верхнему, где живёт мой тотемный духозверь. Духозверь проводит куда надо. И вот ему, шаману то бишь, ещё предстоит покамлать и отправиться в астральное путешествие, на поиски моего зверя. Но не вот простого зверя, а зверя-зверей – так говорила его религия.

- А мой зверь известен широко, - сказал я, - времени не трать впустую. Это лиса-песец. Песец песцов. С во-от такенным… хвостом. Он регулярно бьёт меня им по лбу.

Ещё мне было рассказано, что шаманы – люди высокой культуры, они имеют цветовую дифференциацию. Вот есть белые шаманы – они звонят наверх. А есть чёрные – они звонят во все стороны, и вверх, и вниз, а некоторые даже поперёк.

- Таких знаем, - сказал я, хвастаясь кругозором, - этих зовут свитчами. Они и верхние, и нижние, но чаще дрочат в углу.

Мой шаман оказался чёрным, и потому на аллегорию обиделся.

- В человеке, - огрызнулся Гога, - борются два волка-мудака. Один из них – ты.

Он стал убеждать, что, камлая, страшно рискует умереть, а я тут поливаю подвиг скепсисом. Я стушевался и соврал что буду собранным и серьёзным. Надо добавить, что кроме этого в шаманском ритуале от меня не требовалось ни волоса, ни группы крови, и паспорта тоже было не надо. Ах, ну ещё нужна метафизическая сучность моя, которая вечно объябывалась хуй знает где, особенно в судьбоносные моменты.

Я ожидал шоу, что ли. Но Гога только достал из чехла всамделишный бубен. Постучал в него. Потом попердел в варган, и уселся на диван, сопя как бабка, которой не уступают место в общественном транспорте. Сопел до вечера, после чего уснул. «Ага, в астрал поёбал» – рассудил я.

Мне же под ночер нужно было явить свою физическую сущность в клуб. То есть на работу. Злые и жадные люди наняли её, чтобы она забивала посетителям кальяны. Ночь она позабивала, утро прохрапела на скамье в раздевалке, а потом поплелась досыпать на другую скамью, учиться.

Словом, вернулся я домой под вечер и выглядел ну чисто по-шамански.

Ты вот сейчас крутишь у виска пальцем. Чудак-человек, оставил хату на духовенство! Что могло пойти «так»?.. Но, имей в виду, депрессия меняет человека, и делает из красного молодца безразличную скотину. Да, я оставил. Да, был не прав. Ну хоть ключа не дал, и слава богу.

Я сразу заподозрил неладное – ещё с лестницы услышал, как какая-то пся сутулая терзает мою несчастную гитару. Стены и дери у нас картонные, всё слышно. Вот что я скажу. Можете трогать меня за голову, руку и даже ногу. Есть из моей тарелки можете, но инструмент лапать – не моги. Это пробуждает во мне суши-ронина Усука-Насука. В общем, ворвался я в нору в режиме праведной ярости.

А там уже кумар стоит от палочек. Пахнет сандалом, корицей. Гостями, которых никто не звал. Кошка из этого смога выбегает и кряхтит отчаянно – пиздец, говорит, хозяин, така хуйня там, ояебу.

- Ну что, еретики, - спрашиваю мрачно, - сожгли уже кого-то, или так, греетесь?

И сквозь клубящиеся благовонные дымы вижу исключительно знакомые одухотворённые лица. С этими вот летом в одном автобусе через всю область проехали. С этими обратно пешком шли. С теми потерялись. А эти две – с ночи спонтанных танцев. Так просто не выгонишь. Но житейский нерв утверждал, что это фуражиры – разведчики, а уже скоро сюда припрётся весь муравейник.

Что хорошо в шамбалоидах – они не пьют почти. Я тоже не пью. Почти. Потому что, такое дело и строго между нами, я почти перестаю не пить, когда вокруг меня все пьют. И даже получаю от этого удовольствие. Я ужасно стадное животное. Но вот что интересно, позже я обнаружил, что две бутылки водки у меня кто-то всё-таки спиздил. Впрочем, скорее всего, этот кто-то прилетал на помеле, об этом позже.

Отчитал я шамана за то, что бездумно пускает всякие неуставные лица в мою обитель.

- А они представились знакомыми, - оправдывался проводник в мир духов, - и потом, ты сам дверь не закрыл. Они просто вошли.

- Именно так, - сказал я, обозлённый, - в нашу жизнь попадают кошки, женщины, и сотрудники военкомата. Защёлку за мной не защёлкнул именно ты!

Меня назвали мелочным. И, между прочим, пока меня не было по сю сторону, потусторонние наши дела получили заметный прогресс. Связан он был ещё и с тем, что камлателю уже завтра в три утра нужно было тащить свой бубен на перрон. Эта новость привела меня в восторг, и я остыл.

- Хуй с ним, - говорю, - давай нажрёмся.

Вечером били в бубен и бренькали в варган. Сидели на полу. Мы поели – что чудо. Впрочем, это я зря. Женщина остаётся женщиной, даже под дурманом убеждений. Она не может не заботиться, когда видит холостое, нечесанное и страдающее чудовище. Чудовища и холостые жилища пробуждают в ней инстинкты. Чудищу здесь очень важно провести границу, желательно мелком Машенька. Иначе можно испортить не только воздух, но и жизнь. Себе, ей, окружающим.

К ночи прибыли новые лица, из которых я знал Лизавету. Впрочем, кто не знает Лизавету? При короткой стрижке она была рыжа и конопата. И худа до чрезвычайности. Лизавета числилась в тусовке «втемщиков» художником. Экологическую нишу эту она заняла после того, как я подкинул ей работу – разрисовать стену в частном детском садике.

Лизавета нарисовала паровоз, цветы, и в месте, где должны были случиться лепестки, муза покинула её с концами. Лизавета уехала искать её в окрестности острова Ольхон, где фотографировала суслика. В итоге садик на два года остался украшенным наскальной живописью, изображавшей крайне накуренный паровоз и тентакли.

Дня не проходило, чтоб клиенты не спрашивали меня про паровоз и тентакли. Я отвечал, что, во-первых, это тепловоз. Во-вторых, это лавкрафтианские ромашки. Ах, почему они не зелёные? Дело в том, что зелёный спектр чрезвычайно близок к синему. И потом, краски токсичны. Потому что – потому, вот почему.

Вообще, Лиза просто замечательный человек. Её трудно не заметить. Лиза любит штаны-афгани в индийский огурец. И маечки. Любит танцевать спонтанно – то есть вообще везде, где есть музыка. Летом она презирает обувь, и пятки её черны как донбасский уголь. Танцует Лизавета так: сперва начинает водить руками, будто её атаковало стадо комаров. Затем взмахи становятся шире, амплитуда их учащается – надо полагать, её одолевают уже не комары, а москиты из кино про Джуманджи. Потом к рукам подключается тазовая кость, и дитя Вудстока начинает гнуться как тот надувной чувак на шиномонтажках. Вроде крипово, а взгляд не отвести. Есть в этом что-то… искреннее. Невыразимое.

Но то ещё не конец. Под конец Лизе становится душно, и она срывает с себя майку, чтобы все видели, что на груди у неё набиты стадии развития луны. Природные луны её так и не перешли в полную фазу. То есть не вот переходили, а потом решили, что с неё достаточно. Они даже об этом не думали. Потому Лиза ничего не стесняется. Лиза прекрасна.

Занимательно то, что дурной пример всегда заразителен. И летом, когда мы передвигались по области табором, к ней присоединялись мадемуазели, которым стесняться было чего. Однажды их мракабрический приступ танцевания пришёлся на район автобусной станции, которую местные зовут просто Яма. Мы словили порцию кринжа, а ещё чудом не получили дубинками от милиции, которая в тот год уже окуклилась, и готова была эволюционировать в полицию. Но вела себя как раньше.

Это я к чему? Это чтоб ты понял атмосферу. Тут пахло корицей и подмышками. Здесь все были такие.

Итак, Лиза взялась за старое, чем страшно заинтересовала шамана. Он прям подрастерял все связи с духами, елозить начал на тощей жопе.

- Во-первых, никаких пошлостей в моей норе, - предупредил я. – Во-вторых, Лизу такие вещи не интересуют вообще. Тут все такие. То есть не удастся тебе, шаман, побренчать на её варгане. Но вот если дашь ей постучать в свой бубен, она тебе улыбнётся. Это дорогого стоит.

Гога сказал, что никто не может трогать инструменты шамана, даже за тантрический секс. Иначе они сломаются. Энчант слетит. Надулся, и больше никогда не смотрел на меня как на товарища. Ещё он поведал, что, пройдя через жуткие испытания в мире духов, он добился ответа и от песца песцов, и от предков.

И в мире верхнем, и в мире нижнем сказали, что у них всё работает нормально. Проблема с моей стороны. Обычная техподдержка.

- Я сам себе песец, - согласился я.

Разговоры зашли на тему того, как вообще становятся шаманами. Нельзя просто закончить институт, написать диплом, отслужить и стать шаманом. Нет. Нужно пережить шаманскую болезнь. То есть умереть и восстать из мёртвых, связать грешную душу свою с покровителем, и всё в таком ключе. А ещё у шаманов обязательно имеется физический изъян. Люди без изъянов шаманами не становятся. Они становятся космонавтами, и женщины дарят им цветы и детей, а мужчины жмут руку. Некоторые даже целуют в губы. Шаманам же дарят только сарказм и пиздюли, потому что никто в средней полосе в шаманов не верит.

Такая вот тяжелая шаманская доля. А Гога, между прочим, имел изъян, о чём я громко во всеуслышание заметил. У него не хватало на среднем пальце, собственно, пальца. Должно быть, это и есть тот самый изъян, за который Гога не стал космонавтом и пошёл в шаманы.

- А, херня, - отмахнулось духовенство, - мне кавказец палец откусил, когда мы пиздюками по гаражам лазили.

Не тот кавказец, который делает вкусный шашлык. Который пёс Трезор Неадыкватыч – вот кого он имел в виду. А так у Гоги имелась весьма изъянистая родинка с одиноким кудрявым волосом, которая очень впечатлила всех. Но особенно - кошку Белинду. Тёмной ночью, когда все спали, она прокралась в прихожую и напрудила шаману в левый ботинок.

На этом пора бы заканчивать эту историю, но у неё есть печальное продолжение.

Утром я отправился на пары, и вернулся только к ночи. На город опустился дубак. По дуракам, забывшим зонтик, упруго бил холодными плетьми садюга-дождь. Стоял октябрь, вечера стали чёрными, как кофе из автомата. А уж ночи… меня буквально трясло от меланхолии, хотелось то ржать, то вешаться. Что, само по себе было делом вполне выполнимым – этой ночью мне со товарищи нужно было как-то спровадить эту вуду сибирскую. Без денег на такси и наржёшься, и навешаешься.

Неприятности начались с порога. Я долго звонил в звонок, пока мне не открыли.

На пороге стояла сероглазая кнопка с пышной грудью и чёрными волосами до задницы. Я узнал и первое, и второе, и, разумеется, третье. Это были просто ужасные новости. Новости звали Алиной, но многим несчастным она была известна как Шапка.

Она считала себя ведьмой. Ты в ведьм не веришь, понимаю. Но вот однажды к моей подруге, которая страдала, что у всех секс есть, а у неё нет, подошла такая с чёрными волосами, грудью и задницей. Попросила закурить. Та дала.

- Теперь, - сказала черноволосая, прикуривая, - у тебя всё будет. Я ведьма.

Недели не прошло, а вокруг подруги начался буйный кобеляж. Кончилось тем, что она нашла себе пухлого доброго еврея, вышла за него и родила ребёнка. Кошмар. Ранний брак забирает лучших. Я справедливо подозревал, что здесь поработала Шапка. Это был её корявый почерк.

Расследование я проводил со всем тщанием. Та что-то заподозрила, долго отнекивалась, отбивалась, а потом всё-таки проболталась. В общем да, это была она.

Ведьму видно издалека. Тут не будет случая, когда ты случайно узнаёшь, что у тебя жена из этих. Нет, старик. У ведьмы в глазах бес, она ходит от бедра. И улыбается кисло-сладко. По вот этой улыбочке ты её легко распознаешь. Она честно скажет тебе, что связался с ведьмой, но ты не поверишь. Ну и дурак.

Шапка была стопроцентной ведьмой. Она красила губы под шоколад, подводила глаза чёрным, вешала на палец по четыре кольца и вечно звенела подвесками. Она была ненадёжным товарищем, и бросала тебя в трудную минуту со стопроцентной вероятностью. Умела растворяться в воздухе как бэтмен, чуяла пиздец на расстоянии, а человечьи страдания казались ей шуткой природы, над которой можно смеяться.

В её чердак сквозило со всех сторон розы ветров – и настроение менялось как ветер. На неё выпало тяжёлое детство, её поколачивала бабка. Она слишком любила винишко и сладкое. Но всё это херня. Самое отвратительная черта Шапки не в том, что она киданёт тебя по любому поводу, а потом выключит на месяц телефон и занесёт в чс. А потом включит и будет делать вид, словно ничего не бывало. И даже не в том, что у людей от её одного присутствия начинается адовый пиздец в жизни, а воздух попахивает серой. Тут и магический реализм, и прагматическое долбоёбство, всего понемногу. Но это всё ерунда.

Самая мерзкая черта Шапки в том, что она залезает на чистую простынь в джинсах и носках! Она может уснуть так! В носках и джинсах. С улицы! Каким животным нужно быть, чтобы так поступать?!

И вот, что за вечер, когда тебе в твою же квартиру открывает дверь Шапка собственной персоной? Кошмар наяву.

- Живёшь тут? – спросила она равнодушно. - Клёво. Хату разнёс сам, или так и было? Вообще очень уютно.

- Так, вали отсюда, - просил я миролюбиво. – Лети на Лысую гору, или гору, где гоняют лысого – не знаю. Видеть тебя не хочу. Ты знаешь.

Она знала. Фыркнула кошкой, и упёрлась на кухню. Хуй ты её выгонишь, раз кто-то впустил.

Чисто муха в январе. Я успел сбросить только один кроссовок и теперь прыгал за ней через всю квартиру. Как и вчера, здесь было слишком людно для однушки – мой кенгуриный шаг провожали заинтригованные взгляды.

- И чем по-твоему я заслужила такой тон? – спросила она надменно, когда я её всё-таки настиг. -  Я пришла смотреть шамана. К тому ж у тебя горе, как друг я не могла пройти мимо.

Меж зубов у неё была щербина, она звонко картавила и умело хлопала ресницами. Очень опасная женщина.

- Ты алкопародия на фамм-фаталь. Ты кидала. Тебя видели с сатанистами. Ты принесла чёнибудь пожрать? Меня обнесли шамбалоиды.

- Я купила сыр. И вино.

- Выблюэлла - красное?

- Да, в коробке с краником.

- Этюд в багровых тонах. Ладно.

Алина делила мир строго на своих и этих. К этим относились все, кто не вписывался в ведьмин мир, то есть не получил в наследство веника. Эти подвергались насмешкам и презрению, своих Шапка просто троллила. Меня она по каким-то причинам относила к тем, кого можно троллить.

На всякий случай я поставил швабру вверх тормашками (не помогло). За эту выходку она мне отомстила - тем же вечером, пойдя до ветру, я нашёл за унитазом правильно скрученный науз.

Пришлось оккупировать клазет, пока я перевязывал подарочек как надо. Потом я подбросил науз в её торбу – пусть радуется, фольклорный элемент. То была дружеская подъёбка – одному чуваку она вообще вбила кованый гвоздь в изголовье супружеского траходрома. Страшное ведьмино колдунство.

Если боишься присуха, ты не станешь брать из Шапкиных рук еды. И вообще, будешь держаться от ей подобных подальше. Ай, не веришь. Ну так тебе и надо, потом поздно будет жаловаться.

Я развёл кальян, вместе мы курили, думали о том, как бы спровадить шамана подешевле. Шапка угрозами собрала с гостей налог, и этого должно было хватить. Я воспрял духом и даже немного расслабился. Помимо Алины тут были ещё представители потустороннего сословия, я надеялся, что она постесняется чудить.

Тут случился ключевой поворот сюжета в третьем акте. Пока я прял и расслаблялся, Шапка подлила в колбу с кальяном водку, найденную в моей кладовке. Я ни о чём не знал, терзал гитару, с ведьминским трио мы выли:

- Высоких и низких, далёких и близких – иллюзий не строй. И лоб свой напудри: в театре абсурда ты главный герой…

Кругом люди. Люди, как водится, всякие. А от себя куда деваться?..

За окном с иниевым хрустом приближалась ночь ужасов Самайна. Пока мы терзали соседей полуночным завывоем, наш Гога накурился кальяна с водкою. Шапка подсела к нему, трепетала ресницами, налегала бюстом. Таким манером она влила в героя несколько чекушек, плюс вино красное Изабелла. Коктейль умертвие.

После водки и кальяна наш шаман упал лицом в диван и сильно – сильно уснул. На минуточку – до выхода ему оставалось ну чуть больше двух часов. Пиздец!

- Усука-насука! – отчаялся я, созерцая неподвижное тело.

- Я только хотела проверить, насколько этот шаман сибирский, - оправдывалась Алина под давлением общественности. – И никакой он не Сибирский. Может он из Уфы?.. это почти Сибирь, но не совсем.

- Да хоть Крымский! Как, блят, мы его довезём? Я его не подниму! А что скажут менты?! Весь вокзал в ментах! Они нас осудят.

- Сильно осудят, - печально согласилась мой верный товарищ Марина. Она была самой разумной ведьмой на этом шабаше. – Может быть даже на сутки.

- Не стойте так. Дайте же мне тазик, - трезвым голосом требовал шаман. И снова отключился.

Мы отволокли это чудобище в ванную комнату, где он принялся страшно блевать. Блевал он интеллигентно, со снайперской точностью. Но иногда забывал зачем пришёл, и засыпал головою в сральной дырке.

- Кстати, о говне. А где Шапка? – спросила Марина, заботливо придерживая духовенство за волосы.

Шапки нигде не было – мой табор возвестил что она съеблась за сигаретами. В два-то ночи. Ну-ну.

- На помеле улетела. Хуй с ней, с Алиной.

Час икс наступил. Приехало такси, а наша Хара-Мабуру то включалась, то вдруг начинала перезагружаться как ветреный Виндоувс. Я спустил и сумки, и шамана – к счастью, желающих проводить бубноносца набралось даже больше, чем могла вместить машина.

Ой, как мы ехали! Ой, что за лицо было на таксисте! Он будто бы знал, кого везёт. А, может, имел догадки. В итоге доехала наша лягушонка в коробчонке до Московского вокзала. Мы не рискнули заходить через парадный, и пошли крайним путём через метро.

Самые крепкие девушки придерживали эту двухметровочку за руки. Жались так, будто гарем провожал своего султана. Позади шла скорбная процессия из втемщиков в афгани и шароварах. И я впереди такой красивый, с билетом в зубах и сумками в руках. Всё это при пустых коридорах перехода, по которым шаманские икания разносятся звонким эхо.

Ой пиздец, проходили ночь по стелсу – абсолютно неприметная компания. Операция Блэк-Опс.

Журчавший в углу бомж оторвался от созерцания струи. Окинул нас понимающим взглядом, и вернулся к своему, как говорят на самом дальнем востоке, моно-но аварэ. Созерцанию печального очарования вещей.

Не помню, как мы прошли мимо ментов. С трудом всплывают образы, как мы ждали, пока на табло появится поезд в МСК. Помню, как пёрли тело. Всем известно, русский человек бежит в трёх случаях: когда позвала природа, когда самолёт, и когда поезд. То есть пёрли мы его бегом – звонко стучали каблучки и обосанный Белиндой шаманский ботинок.

А наверху, на улице – дождище…

И вот что интересно. У нужного вагона шаман вдруг перестал изображать тряпочку. Твёрдо встал на ноги. Сердечно поблагодарил за всё, и поезд поглотил его. Ну, я ещё сумки допёр, и усадил на место. Благо плацкарт спал и вонял так, что наш Гога преотличненько вписался.

Так я встретил и проводил своего персонального шамана. Поезд, стуча колёсами, растворился в ледяной кисее. Растворился во тьме времени. Перрон опустел, на вокзал опустилась заполночная тишина.

Стояли девчонки в цыганских юбках и глупых штанах с зяблыми руками в карманах курток. Стоял и я, не зная, что думать. Чувство юмора ненадолго покинуло меня. Я решил никогда больше, если одолеет одиночество, не загадывать таких вещей, как весёлая компания. Я решил, что буду наслаждаться «так».

Потому что у одиночества, у измен, у самых чёрных шаманов и самых чёрных ночей есть свои плюсы.

После школы работал я на складе лекарств при сумасшедшем доме. Местная богема начала убеждать меня в том, что без высшего образования перспективный молодой человек умирает с голоду, или попадает в армию. Того же мнения были и родители – я поддался.

Я с детства был творческого склада ума. Поэтому сотворил хуйню. Выбрал институт не по зову души, а тела. То есть тот, что был ближе к дому пассии – в самых чёрных глубинах города. С этого момента мне выпала честь учиться на экономиста, чтоб было ново и интересно, поскольку никаких экономик в нашей сельской школе не было с сотворения совхоза. Об экономике я имел практические представления уровня пятого класса. Вот, положим, пулемётная лента конфет пять с плюсом стоит пять пятьдесят, что вдвое выше чем в классе третьем. Это следствие инфляции. И всё в таком духе.

- Здесь тебя научат, - пообещали мне в деканате.

- Вы меня плохо знаете, - предупредил я, подавая документы. Мне было тревожно. Меня терзали предчувствия. Я боялся экономики – как показала новейшая история, не напрасно.

Но ведь и я плохо понял это частное заведение. Во вступительных экзаменах числилась только география, русский язык и, почему-то, биология.

-Всё очень просто, - на пальцах объяснял мне будущий сокурсник по имени Павел. – Биология, это про хуй, который на нас клали. География, про место, куда нас пошлют. Это если мы не заплатим за семестр.

- А русский?

- А на русском нам будут всё это объяснять.

Уже в июне было понятно, что группа у нас собралась огромная. Здесь собрались все с района, кто хотел получить высшее образование, но не знал зачем. Кавалеров было больше, чем прекрасного сословия, и это был единственный случай, когда в моей судьбе пропорции полов складывались так несправедливо.

Мы были очень дружны – только одному в коллективе скололи зуб об парковую скамейку. Он обиделся, и ушёл в армию.

Павел, который наставлял меня на вступительных, был очень общительным, положительным парнем. Хотя и с декадентною ебанцой. Он жил Трахтнберговским юмором, о женщинах не говорил только когда ел. Да что там, я пизжу! Даже на еду у него находились ассоциации – пища напоминала ему о бабах (взять, к примеру, капусту…). На каждое слово у него находился пиздлявый анекдот, или срамная аналогия.

Потому Павел прослыл жигало. У меня на сей счёт имелись серьёзные сомнения. Мы учились в тяжёлое время, когда девушкам невозможно было купить никаких джинс, кроме как с заниженной талией. Грех жаловаться – предыдущему поколению вообще достались стринги с резинками столь плохими, что их приходилось накидывать на плечи, на манер подтяжек – иначе бельё спадало с владелицы. Как известно, с трусами падает и девичья честь - une chose suit l'autre. Так вот, несчастные девы, выросшие в стрингах, решили, что лучше уж тогда вообще обойтись без трусов. Раз от них зависит так много. Как результат: перед позадисидящими студентами ежедневно открывалась панорамы чужих копилок.

Душераздирающее зрелище! Там, где иные просто брезгливо топырили губу, Павел нашёл поле для экспериментов. Сперва он, следуя ассоциациям, пихал в копилки пятирублёвики. Выходило глупо и дорого. Потому Паша перешёл на беспорядочное пихание ручек и карандашей. Эффект не поражал воображение, хотя дурной пример стал заразительным. Герой засовывал в природные карманы уже жвачки. Но всё было не то. Вершиной его творчества стала спичка, которую он поджёг зажигалкой. Было много шуму, пахло палёным, а я убедился, что этот жигало подходит к женщинам не с той стороны. Поймите, женщина, это не лошадь, которая может лягнуть, если зайти к ней с тыла. Но может и лягнуть.

Я, как человек умудрённый, полагал, что этот недостаток (говоря его языком) у Павла или пройдёт сам, или почернеет и отвалится.

Павел сделался мне другом.

Я постоянно опаздывал. До вуза приходилось добираться по четыре часа, всю дорогу я спал, и часто просыпался на кладбище - жальник был конечной точкой маршрутки. Потому в светском обществе меня приняли за гота.

Павел не опаздывал, но ему везло как коту на кастрации. Порча была завязана на транспорт, Марс в гоне, луну в зените и валета червей. Валетом червей был конкретно я.

Так, по осени, Паша выпал из маршрутки, когда я помахал ему с остановки рукой. Выпал на ходу и на совесть – как соучастнику пришлось потом переживать за последствия. Но то было только начало. К лету симптомы усугубились. Где-то в июне однокурсник мой работал в «Муравье», на цокольном этаже, где шабашил из-под полы палёными дисками по сто рублей штука. При магазинной-то цене в две сотни. Как обладатель плеера, ушей и компьютера, я не мог пройти мимо этого блата на чёрном рынке, и регулярно заруливал за контрафактом. Так я разжился дисочком первого ведьмака, который только вышел – это усложнило мою жизнь на полгода вперёд.

Словом, и на работе Паша не пинал хуи. Да, хуи в форме менеджеров попинали Пашу за торговлю мимо кассы, но Паша страшно любил деньги.

Как-то раз с утреца, по холодку, я чапал за альбомом, который заказал у этого гения теневого бизнеса. Дело было раннее, город спешил на работу. И вот – чу! – вижу, из-за поворота выруливает наш герой, верхом на велосипеде. Мчится как спидхакер под программой. Видно – опаздывает.

Ну что ж. Я не мог его не окликнуть – ну надо было, так подсказывало мне беспокойное сердце. Паша повернул голову – и на полном ходу въехал передним колесом в открытый люк. Крушение свернуло ему на бок нос и порвало губу.

Диск я не купил. Зато скатался с ним в травмпункт. Это укрепило мои познания в безграничных возможностях человечьего тела: там было много причудливо изломанных людей. Выпал такой день с ночи на утро.

Вот ещё случай. Позже, в сентябре, когда всё было рыже и влажно, я торопился на очередную репетицию серьёзных отношений. Всё горело во мне, и я утратил бдительность. На нужной остановке выпрыгнул из автобуса, и перебежал дорогу какому-то велосипедисту. Всадник послал меня нахуй. После чего въехал в невысокий кружавчатый заборчик – свидетеля краснознамённой старины. Скорость была высока, и велосипедист показал мне как правильно выполнить трюк «фляк – на башку хуяк».

Всадником оказался, разумеется, Павел.

Наша дружба не угасла, но Паша начал что-то подозревать, когда, ведя велик в поводу, пизданулся с мостика в речку-Парашку. До, собственно, крушения, мы шли вместе. Разлучили нас нюансы ландшафта.

- Паша, - сказал я с величия сухих высот, - заебал.

- Ты меня сглазил!

- Нихуясе! Может и русло Парашки я выкопал? И руки твои к тазобедренной кости присобачил я?

- Сглазил, сука! У тебя глаза чёрные!

Тут надобно шлёпнуть ремарочку. Любой обладатель чёрных глаз на западе России хоть раз да сталкивался с этим эхом ебаной инквизиции. Если вас за черноглазие сжечь не пытались… ну не знаю, вы как-то неправильно живёте. Не пойму я вас. Лично у меня было четыре таких случая, а на второй меня даже назвали цыганом – ещё и потому что я любил спонтанные перемещения. И гадать по руке. И коней. Вообще казе вкусная вещь.

Ну не суть. Действие злокозненной чёрной магии набирало обороты. Паша потерял уверенность в двух колёсах и решил сменить их на четыре. Он даже ходил в автошколу, и частенько крал у бати уставшую шестёрку цвета баклажан. У него явно получалось водить. Окрылённый, он предложил подвести меня через весь город, до остановки, с которой автобусы уезжают в ебеня. То есть туда, куда мне и надо.

Было страшно, но авантюризм победил рассудок.

- Пожалеешь, - предупредил я.

На диво мы добрались до станции без приключений. Становилось даже как-то скучно. Я покинул роскошь салона, и попросил Павла быть аккуратнее. У меня было предчувствие в районе копилки.

- Ой, да сходи ты на хер, - был мне ответ, - колдун ебучий.

Шестёрка проехала метров триста, после чего наградила поцелуем корму другой шестёрки, и чудом не сделала из двух машин одну двенашку. Пассивно полюбленная ведрюжина, к слову, принадлежала ментам, чилившим на обочине. Вот да, дела-а…

Впрочем, действие злых чар ослабло под гнётом сессии. Ибо зло может победить только большее зло.

В самый разгул шабаша между нами с Пашей, как это бывает с декадентами, возникло соперничество на почве искусства. Павел нарисовал мне пиписку на полях конспекта. Эта нехитрая маргиналия сильно меня ожесточила – конспект был лабораторный, подписанной рукою препода, и его нужно было сдавать чтоб получить зачёт. В отместку я изрисовал ему два конспекта. В ответ был изрисован дорогой моему сердцу рюкзак, и я нашёл на это достойный художника ответ. Павел обожал спать на лекциях, положив под голову куртку. Мимо этой возможности не мог пройти ни я, ни мой маркер.

- У меня сегодня свидание. Вот что я скажу девушке? Она не поймёт твоих сельских манер, - расстроился Павел.

- Господь с тобой. Что не так с нашими манерами? – оскорбился я за малую родину.

- Вы мстительны, вы рисуете хуи на лицах спящих.

- Это да, - вынужден был согласиться я.

Как-то раз, в седьмом классе, трудовик нарисовал нам двойки за проект киянки. В ответ мы нарисовали ему два хуя. Один на классной доске, а второй – на двери квартиры.

Не стоит нас судить. Нас надо понимать: постсоветский ребёнок мужского пола рисует в двух режимах. Первый, это по принуждению. В нём изображаются мама с папой, кот любимый, ракеты, война и роботы. Словом, всё что сердцу мило, но не настолько, чтобы добровольно плюнуть в вечность. А второй режим, это по зову души. И если вы мальчик, что б вы ни рисовали (на парте, кабинке туалета, лице спящего соперника), что б вы ни задумывали, получится хуй.

Потому что хуй в постсоветском пространстве – это альфа и омега, начало и конец всего творчества. Послушать хотя бы нашу музыку…

…впрочем, о чём я? Хуй с ней, с музыкой. У Паши было свидание – вот это номер! Все несчастные, знакомые с Павлом, желали посмотреть на эту отчаянную женщину. В чём её секрет? Быть может, она глухая?.. То, что в ней есть какая-то изюминка, было ясно уже на этапе новости. Мне выпал случай познакомиться с нею лично.

Девушку звали Наташей, и она была иностранкой. В ней был целый фунт изюмов.

Наташа вплыла в наш сквер, окутанная туманом загадки. Она совсем не походила на тех дев, о которых любил рассуждать Павел. Это было смуглое, совершенно дальневосточное создание, с дальневосточным разрезом глаз и скулами. Едва ли в ней было полтора метра. Разумеется, она была красива, но по-своему. Никогда б не подумал, что Павел сможет разглядеть посвойскую красоту, он казался мне в этом плане типом поверхностным.

Но быстро стало понятно, чем его купила Наташа. Есть такой тип женщин, которые при невеликой груди и попе с кулачок умеют смотреть на окружающих так, будто они стоят пред королевой обляпамшись. Это не со зла, это просто такой взгляд на мир. Ты или начинаешь его ненавидеть, или проникаешься.

Паша проникся.

- Главное, - посоветовал я, - не суй ей в жопу спички.

- А ты, - огрызнулся товарищ, - не вздумай назвать её казашкой. Её это очень бесит.

Я это принял к сведению, и назвал её буряткой. Что вызвало в Наташе жгучее кипение. Стало ясно что мы не подружимся. Она высказала мне, что, во-первых, с географией у меня очень плохо. А во-вторых, она кореянка. Сражённый критикой, я промолчал про корейскую морковь, а также не стал уточнять с севера она убежала, или с юга. Вообще удивляться не стоило. У нас в городе полно корейцев. Не знаю почему. Наверное, наши овраги напоминают им о родине. Сперва они торговали дублёнками, потом собрались в диаспоры, и, воруя из бюджета, помаленьку обрусели. Именно так и проходит ассимиляция в нашей Многострадальной.

Всё, в общем, понятно. Но за бурятов и казахов стало обидно. Буряты – мировые чуваки. У них есть Байкал. А Казахам и того не надо.

С этих пор Наталию я стал видеть так же часто, как и Павла. То есть почти никогда. Обыкновенно после пар мы медитировали на скамейках всей группой, распивая пиво. Что удобно, сквер-то напротив вуза, а там туалет. Наталия была из обеспеченной семьи, красиво мазала полные губы, и не пила с плебеями.

Словом, Пашу и я, и коллектив, на время потерял с радаров. Он сбегал сразу после пар, деградировать у него не было времени. Исчезли из лексикона сальные шутки. Стал зачёсывать волосья на бок, ему очень шло. Было ясно, что Наташа влияет на него как надо – мне было радостно за то, что он нашёл эту кнопку. Целее будет.

Ранней зимою, когда не пожелтел ещё снег в нашем сквере, Паша вернулся к нам преображённым. Он выглядел воспитанно, хотя очень печально. Мне стало жаль его, и я спросил, отчего ж ты, зализанное наше сокровище, так явно приуныл? Или морковь слишком остра для тебя? Или грибочки?

Выяснилось: отношения, которые развивались как надо, вдруг зашли в тупик. Потеряли динамику развития. В точке, где у влюблённых должен был быть секс, никакого секса не было. А хотелось бы. Причём, по рассуждениям судя, с обеих сторон. Но Паша жил с мама-папа-бабушкой, комната у него была склеповидная, метр на метр. В такой не наебёшься. Тут я начал было горячо спорить, но затем сообразил, что натура Наталии тоскует по просторам степей.

У неё дома так же жил целый табор, к тому же с братьями. Словом, не вариант никак.

- У меня есть план, - признался Павел.

План был простой. Наталия училась на первом курсе знаменитого Универа. Универ устраивал день первокурсника, да не абы где, а в понтовом ночном заведении. Там уютные диваны, бабы танцуют в клетках, словом, роскошь куда не плюнь. Дочь Кореи сбиралась туда сходить, и Павел навязался.

Он как раз получил права, и хотел довести свою восточную красавицу до места тусовки. А уж там, под утро, покатать её по городу. Запарковаться где-то в уединённом месте, и… в общем, понятно.

- Твоя шестёрка, - напомнил я, - оргазмирует со стонами, на каждой кочке. А что будет, если раскачать?

- Так даже лучше.

А вот зачем нужен был я. Павлу было стрёмно идти к незнакомым первакам, ему нужно было твёрдое (костлявое, в моём случае) плечо товарища. По плану я должен был составить компанию в самом начале, а потом свалить в рассвет. Взамен мне выбивали билетик.

Ну не зна-аю. Я был в сомненьях. В клубы сроду не ходил, по убеждениям. Я был убеждён, что для клубов нужны деньги, и все там при деньгах, и любят их. А я не любил. Потому что у меня их не было. Но как отказать товарищу? Хотя я и предпринял попытки слиться:

- Слушай, - говорю, - всё заебись, а мозги с магией ты мне ебсти не будешь? Я на это страшно бешусь.

- Всё-всё прошло, вот у Наташи тоже чёрные глаза и бла-бла-бла.

Ладно. У человека праздник в конце - концов, секс. Да ещё в машине, с которой у него первый секс и был. Всё очень гармонично. В назначенный час Паша забрал меня на своём баклажане. Мы выглядели нарядно. Город затянуло белой кисеей метели, сквозь неё белели фонари.

Паша не умел ездить медленно, уже минуте на пятой его дрифта я убедился, что не зря надел пиджак. В нём-то меня и похоронят. Вообще я человек не сильно суеверный, но, ёмана, при таком вождении начинаешь верить и в Будду и в Кришну, и даже в сглаз.

Однако мы благополучно влетели боком в ночной дворик, где жила зазноба. В те времена машин было сильно меньше, и с парковкой не случалось проблем. Но этот снежный вечер навалил сугробов, а Паше надо было встать именно у парадной. Пепелац навернул кругов семь, прежде чем Спидди-гонщик решился запарковаться задом между двух иномарок.

Он резко сдал назад, и мы только чудом разминулись с чьим-то понтовым жопом. Хрямс- бампером протаранили заборчик. На парковку это походило мало, скорее уж на аварию. Ситуацию усугубляло то, что где-то здесь должен стоят Лексус зазнобиного папаши.

Угадайте, кто был виноват в гибели заборчика? Конечно я и мой сглаз. Ну хули, конечно, магия вне Хогвартса. В расстроенных чувствах я сказал, что ебись оно всё хуем, хоть в машине, хоть на морозе. А я пойду куда-нибудь подальше, мне-то что за радость от чужого кобеляжа? Мы полаялись. Пока нервничающий Пабло вызванивал Наташу, я настрочил смски в целях найти вписку где-нибудь поближе. И даже нашёл!

Это была знаменитая компания с квартирой не без недостатков. Там жили питомцы, которых никто не заводил. Жили эти твари в основном в мебели – ну и ладно, клопам тоже надо что-то есть.

Когда Наташа спустилась, я с обоими распрощался. Паша дал по газам и… задние колёса бестолково шлифанули снегом прямо мне в оскорблённое щачло. Он газовал ещё и ещё, елозил жопой в сугробе, как собака с постояльцами.

Пришлось мне предлагать помощь. Давай, говорю, толкну вас в круп?

- Чтобы ты меня опять сглазил?! Чтобы мы разбились?!

Я прямо речи дар потерял от возмущения. Но тут в дело вмешалась Наташа. Он зябко куталась в шубку, и горячо поддержала мою идею. Ей было холодно, а ещё хотелось поскорее развидеть моё интеллигентное лицо.

- Ладно, - согласился Павел.

Не то что бы я прям такое полезное толкало, но за раз, второй, третий, с ног до головы в снегу, я всё-таки сумел помочь. Машина резко рванула с места… даже слишком резко. Помню, как баклажановая жопа задела-таки борт иномарки. С душераздирающим таким скрежетом.

И… полетала вперёд. На хорошей такой скорости. Паша пытался что-то ещё сделать, крутил рулём, но ведрюжина имела цель убить человеков. Он была неумолима. Пролетев метров двадцать по снежной целине, в облаке искрящейся пыли, машина с хрустом въебалась в раскривистое дерево.

Вздулся капот, лопнуло лобовое стекло. Баклажан оглушительно крякнул, пёрнул и заглох. Отечественный автопром умирает красиво.

Я через сугроб продрался к этим двоим. Наташа, судя по лицу, активно переживала ребёрфинг. Ей было не до мирских сует. Паша сперва тупо держался за руль. А потом взялся адово крыть хуями меня, сугроб, город, и дерево.

- Думай позитивно, - посоветовал я, - кстати, вы там иномарку помяли.

Что ж, на этом кончилась наша дружба. У меня в тот вечер случилось клопяная оргия, потом была сессия, которую я намеренно проигнорировал. Для оплаты вуза мне нужна была работа. А потом, работая, я спросил себя – нахера мне так далеко кататься? И нашёл кое-что иное.

Павлу же задарили новую машину, но я её видеть не видел. По соцсетям судя, Пашин секс я так же нечаянно проклял.

Потому что у меня глаза чёрные.

А у нас тоже была похожая история. Про котов, наркотики и последствия.

В староглинянные времена работал я аквариумистом в зоомагазине. Это на бумаге, а по факту приходилось торговать и в ветаптеке. И покупали у меня часто такое средство в жанре колёс, зовётся фенибутом. Это такой стоп-стресс препарат

Стоп, подумал я тогда, у меня же имеется стресс! Источник его как раз животные.

Дело вот в чём. У нас с Тианой в квартире проживали два питомца. Кот Джипс (по документам, по факту Тупипс) и кошка с именем Белинда (по паспорту Белинда Вандерплюш, по факту Блюинда Вандершлюш). Белинде имя выбирал не я, она досталась мне уже такой.

Это была отчаянная женщина. Знаешь, есть такие девушки, которые себе житья не дают, но и тебе с ними не захочется скучать. Тебе захочется повеситься. Белинда была именно такой. У неё имелось три страсти: срать, ссать и ебаться. В первых двух пунктах кошка проявляла оригинальность взглядов. К примеру, сралось и ссалось ей только на возвышенностях (как-то раз она оставила лужу на мониторе). Однажды она по-большому отбомбилась мне в комбик – там как на грех была узкая щель, в которую не пролезут и три пальца. Но пролезет кошачья жопная дырка. Видимо для неё это был вызов, и она его приняла

С оригинальностью взглядов понятно, а вот с оригинальностью взблядов было всё попроще. Она хотела детей от ботинка и носка. Изредка – от ножки стола. Джипс у нас скопец, девичьих страстей удовлетворить не мог, и слава богу.

Все, у кого в хозяйстве была кошка знают, как они орут в «это самое» время. Белинда не орала, она скрипела как дверь УАЗа Патриот. Длиться это могло от недели до бесконечности. Ещё помимо недотраха у неё имелся стресс в виде собственно Джипса, и это вот здесь я её понимаю.

Словом, эта кошка британской породы была тяжело больна душевно. В день икс у неё выдался особо тяжелый период, и она скрипела буквально сутками, нормально так мешая спать. Я посоветовался с нашим магазинным ветврачом, по поводу фенибута. И она сказала, что, хоть никогда не давала «своим» фенибут, отзывы на него хорошие. Надо пробовать

Короче, купил я эту «феню», принёс домой коробочку. Говорю жене, мол, отворяй пасть кошке, щас устроим тут притон с блекджеком. Вот всё у нас есть в семье, но с насилием не сложилось – мы полчаса мурыжились, а орало кошкино открыть не смогли. Думали применить фомку, но тут пришла в голову замшелая идея. Закатать таблетки в фарш.

С первого раза не зашло: Белинда наше коварство раскусила, и жрать отказалась. Кошке было не до этого. Она поняла, что отношения с ножкой стола вдруг сдвинулись с мёртвой точки. По дурости своей мы забыли эту наркофрикадельку у неё в миске. И, пока мы не видели, троянскую котлету всосал кот.

Борьба с кошкой затянулась. Дело было позднее, все устали, но сдаваться никто не планировал. Мы попробовали поразевать кошке пасть, и, потерпев фиаско,  сделали вторую попытку нафаршировать животину. Не найдя старую фрикаделину, наспех соорудили новую. Естественно ничего не вышло и в этот раз. Фарш оказался на полу, там же был кот, который его радостно сожрал. Мы на это дело посмотрели: «ну-у, хрен с ним, с нормальной-то дозы ему ничего не будет. Успокоится».

Чтоб не затягивать повествование скажу, что челюсти Белиндосу мы таки разжали, и своё фенибутие она получила. Тут началось. Эффект превзошел ожидания. Даже получаса не прошло, а Биг-Бен у нашей британки сорвало хорошечно так. Она забыла о сексе. Но вместо этого сперва начала просто ходить, без остановки по всей квартире. А затем вдруг впала в циркуляцию. Циркулировала она по геометричному такому кругу, в который попадали мы и диван. Ей на препятствия было похер. Она пёрла невзирая. Забиралась на диван, шла по нам, затем падала с края, совершала полукруг, и цикл повторялся.

Мы подождали немного, в надежде что девушку попустит. И дождались – её попустило, но не как все ожидали. Белинда под воздействием веществ самоопределила себя как ракету с наведением. Наводилась она на кота, причём со снайперской точностью. Шаткой походкой пёрла в сторону Джипса и, настигнув, выдавала ему звонких пиздов. Причём её важно было залепить именно по щщам.

Операция Антистресс выходила из-под контроля. Штаб охватила паника. На завтра мне нужно было выходить на работу и ебошить двенадцать часов на ногах, а тут такая битва наций. С ором, клочками, самонаведением. В итоге мы посовещались и решили, что не будем ждать пока у кошки откроется какой-нибудь новый режим. Хуй её знает.

На ночь мы изолировали её в переноске.

Легли спать. Надо сказать, что Джипс никаких признаков накрытия не проявлял, и вёл себя как обычно. Мы ж не знали, что он съел обе фрикадельки.

Я проснулся в четыре утра, от грохота, сопровождаемым дичайшим воплем. Слыхали как поёт сойка? Это было похоже на сойку, которой леший в жопу запихнул еловую шишку. Я подумал, что это у Белинды открылся бонусный уровень, проверил её. Но кошка сидела в изоляции с абсолютно мирным видом. Вопль повторился – он шёл с кухни. Голос был похож на человечий, мне даже подумалось что реально кто-то к нам на второй этаж залез какой-то голодный синяк и вот прям щас, в прямом эфире, горько воет, заглянув к нам в холодильник. Да-да, нихуя там нет.

Захожу на кухню. И первым делом вижу под столом огромную такую кучу. Могучую. Я в подозрениях о форточнике только утвердился – такой курган породить могло только человечье срало. Но от засранца и следа нет. Я в отчаянии заглянул под стол, чтобы оценить масштаб работ.

И вот тут над моей головой повторился вопль. Поднимаюсь и вижу то, что не рассмотрел главного. Кота своего. Он, оказывается, своротил всё что стояло на столе. Стоял пошатываясь, врастопырку. Один глаз его закатился, а второй смотрел куда-то в бок. Кот повернул бошку, видно всё-таки рассмотрел меня, и завыл как-то по-особенному. Он жаловался. Мол, Фокс, в этих икеевских фрикадельках были неправильные витаминки, не ешь.

Мы оба с ним не знали, что, нахуй, делать, и впали в панику. Пришлось будить жену. Теперь нас было трое таких паникующих. До Белинды же, похоже, добралась та часть таблетки, которая отвечала за антистресс. Ей было на всё фенибутово.

Пока мы с Тианой бегали вокруг нашего разочаровиния, у того включился режим циркуляции. Всё было как у кошки, только Джипс ещё и спотыкался на каждом шагу, матерился страшно. Он обещал что включит самонаведение, и вот тогда тикай с города. Нам подумалось о том, что кот не шутит.

Я засобирался на работу. Мне пора было выходить. Тиана самоотверженно пообещала, если что, закрыться на кухне, и кота к себе не подпускать. Я же решил, что щас вот у ветврача и спрошу – какого хуя, Света?

Врач заподозрила передоз и почему-то предложила подождать – может попустит кота как попустило Белинду. Это были дикие времена, тогда ещё не было мало понтовых клиник 27/7, в основном котов лечили железом, уколом и молитвой. Мы ж уже сообразили, что котик впитал в себя две фрикадельки, и предположений не строили.

Тиана провела день на подоконнике. Второй переноски не было, и она удерживала кота от опрометчивых поступков там. Кот учился ходить по стенам. Потом его всё-таки попустило, и он познал антистресс.

И вот какая штука – с дозировкой у Белинды всё было норм. И таблетка выполнила своё предназначение – кошка забыла про секс. Правда лучше от этого она не стала ни тогда, ни позже. Плюс этот трип эпический с хождениями по кругу. Я же зарёкся давать мохнатым сожителям вообще любой антистресс, и от слова «фенибут» меня триггерит до сих.

Жизнь научила: я даже человечьи атистрессовые таблетки не ем. Ну его нахер. Вдруг под столом кучу наложу?..

Всем любви, не ешьте с пола

Длиннопост про детский лагерь, клизму и немножко о любви.

Летом я ходил в походы на геологическую тематику.

Это было что-то вроде кочевого лагеря, с палатками, кострами и завывоем под жёлтые изгибы гитары. Помимо комариной романтики в кедах, был в самом деле сбор образцов для Волгагеологии. Вместо вожатых у нас были научруки, всамделишные советские геологи, профессора, мужики, титаны с молотками.

Таких клубов по интересам было полно по стране. И раз в несколько лет они слетались на шабаши, чтобы хорошенько посоревноваться. В конце выявлялись самородки, которым за призовые места обещали внеконкурное поступление в профильных ВУЗы. И флаг с барабаном на выю.

Мне было тринадцать, когда я очутился в таком лагере. И, так уж вышло, попал на слёт юных геологов. В качестве палеонтолога. Ряды падаванов так же пополнила одна из моих кузин, с которыми я рос. Все вдвоём мы талантливо играли роль пиздюков в команде - обычно на слёты брали тела от пятнадцати и старше. Таковые так же среди нас имелись.

Слёт обещал состояться в Питере, и поезд пристучал нас туда.

Всё было ново и интересно. Поселили в Лемболово, это область - шумящий кронами бор с запахом смолы и дачным перроном станции. Здесь имелся бывший пионерский лагерь, прямо на берегу Лемболовского же (никакой фантазии) озера. Настоящий, с побудками по матюгальнику, одноэтажными бараками подгнившего тёса, пионерскими толчками класса провалюшенс (вау, такой глубины ты не встретишь даже в глухой деревне!), рукомойниками и питьевыми фонтанчиками. И девочкой с веслом. Озеро для нас стало знаменито тем, что можно было дойти до середины, едва намочив трусы.

Окружающая территория таила опасности. За дырявым забором, по слухам, водился лемболовский маньяк-педофил. Водился, но людям себя не являл - это было очень застенчивое животное. Мы не встретили его.

Хоть и жили здесь неделю.

Геология меня занимала сильно, но помимо неё голова была забита не менее важными вещами. Накануне мне купили комп, и я жалел об оставленной на лето мечухе восьмой. Я всё гадал, где, сука, найти Каури Чёрный Шип? Как попасть в кристалл? Брать в пати минотавра, или дракона?

Где-то там же был Гарри Поттер. Нестерпима боль фаната - Роулинг заебала томить. Чтоб унять зуд, я сделал глупость - прочитал заданного на лето Всадника Без Головы. Безголовый всадник стал моим тотемным зверем на годы вперёд, его можно ставить на герб.

А ещё он пробудил желание влюбиться.

Поездка на слёт выглядела как приключение. Как известно, любовь встречается именно во время приключений - когда ж ещё? Я пробовал влюбиться в других местах, но получалось как-то ебано. Всё не то, все не те, здесь нужен Питер.

За неделю случилось много интересных вещей. Во-первых, кто-то спиздил у меня трусы, которые я после стирки вывесил на спинку кровати. Затем в одну из ночей ниндзи из Омска перелезли через низкий подоконник, и измазали мне юности честное ебало зубной пастою. Последнее не забыть - воняло. Я день убил возле уличного умывальника, чтобы отделаться от белой корки на свиблете. Паста упрямилась, пенилась, и воняла ещё больше. Только ленивый не спросил чё это я такой бледный этим ясным утром. Дали погоняло - Блендамент. До конца недели мне пришлось вдыхать аромат мятной свежести, которую я запечатлел на подушке.

Сибиряки вообще отличились. Это были дети, которые ненавидели людей. Их можно понять. Горячие самородки уезжали раньше других команд, и запомнились всем нафталиновой оригинальности перфомансом. Украли форменные куртки у спящих, выволокли на улицу, связали это дело рукавами, и развесили гирляндой по территории. Впечатляющее, сука, зрелище. Было очень интересно искать свой размерчик в куче одинаковых безразмерных спортивок. Хотя о чём я, нахуй? Моя воняла пастой! Я её быстро нашёл. Когда преступники были вычислены, аплодировать батогами по тощим жопам оказалось поздно: вольные худойжники укатили на вокзал. Идеальное преступление, ящитаю.

В промежутках между этими травмирующими событиями я сумел отличить панцирь ортоцераса от зуба мамонта, и взял третье место. Взял бы и второе, но меня уговорили подвинуться - одной шестнадцатилетней геологине очень хотелось в ВУЗ. А мне-то чё? Мне ещё в восьмой класс только. Мне похуй. Настолько, что я чуть не проебал награждение - забрался на ель, и всё утро не мог слезть. Пока не созрел и не упал сам.

Короче говоря, плыла обычная лагерная неделя, хоть и с поправкой на геолухов. У них, знаешь, даже части света местами на компасах поменяны. Это опасные люди. С ними весело. Но что паршиво: тринадцатилеток здесь, считай, не было. Большинство участников вполне себе подростки шестнадцати лет - им, ясное дело, возиться с карапузами не с руки. У них вожатые - второкурсники, пирс у озера, костры - гитары, вой на полную луну.

Я шлялся сам по себе, приключений не было, любовь тоже что-то не спешила выпрыгивать из кустов. Из них мог выйти только маньяк. Но и этот типус чёто размяк. Вся команда расползлась по "городам", а в корпусах только давали Морфею работу. И то, пока не видели старшие. Даже кузина воловела глазами на какого-то брунета из соседнего барака. Совсем потекла башкою, невозможно слушать. Кошмар. Скучища. Фу. Вот что хорошего в брюнетах? Другое ли дело брюнетки. Так мы дотянули до предпоследнего дня - на завтра должно быть закрытие, и уж вечером по домам. Но сегодня обещали дискотеку.

С утра мы совершили очередную вылазку в Питер. О господи... жарища стояла бальзаковская, под тридцать плюс. Любой, кто был в Питере в жару, может подтвердить, что лучше бы шёл дождь. Это адская баня сотоны. Я вообще не удивлён, что тут люди сходят с ума. Мы вплавлялись в асфальт, солнце ебошило по темени, потели даже негры швейцары у ресторанов. От Невы шёл такой духан, будто мы снова очутились в палатке.

До кучи ещё второй столице приспичило устроить себе ремонт, и всё историческое затянули какой-то ебучей зелёной сеткой. Даже купола Исакия торчали из этой фаты. Очень красиво, спасибо нахуй.

Из интересного я отметил институт ВСЕГЕИ, собственно негров, а ещё девочку-цыганку, которая спиздила у меня мороженое. Эта маугли выпрыгнула из-под матерчатого прилавка с туристической фигнёй, ёбнула по ладони, и, схватив зубами оброненную морожку, съеблась на четвереньках. Зов джунглей ёпамать! А какие у неё были чёрные пятки! Жуть. Не видел такого ни до, ни после. Питер - интересный город, приезжайте в Питер.

Нам показывали этот евроремонт всё утро, и полдень, и только часам к трём мы добрались до электрички. К этому моменту я понял, что со мной чёто не то. Во-первых, я начал мандражировать. Сделалось как-то холодно, зубы застучали, голова кружилась. Стало страшно - не укусила ли меня цыганка Сэра? Помню её зубы. Не почернеют ли мои пяточки?

Когда поезд прибыл на станцию, я понял что мне совсем что-то невмоготу. Сбежал в кусты, где меня благополучно стошнило.

О ужас. Это заметили взрослые! Попытался уползти, был схвачен и без борьбы взят в плен. Меня притащили в барак, уложили на кровать. Окружили заботой - то есть оставили в покое. Всю дорогу я бубнил о тепловухе - мы с ней вообще созданы друг для друга. Я перегреваюсь, как жигуль в пробке. Кажется, мне поверили и на том успокоились.

В итоге я вырубился на холодных простынях, и проспал весь день.

А теперь внимание. С момента моего засыпания и далее начался самый увлекательный ивент недели. Шоу с Бодровым – ну, которое Последний Герой, по первому каналу. Я был из племени черепах нахуй, потому что самое интересное до меня доходит в конце.

Итак. Представь. Я проснулся. И проснулся в темноте. Кругом тишина. Палата пуста. Это могло значить, что все ушли отмечать закрытие. На дискотеку! Обидно!

Поднялся, и побрёл по пустому коридору. На чём-то поскользнулся. Вышел на свежий воздух. Вот знаешь, этот момент из 28 дней спустя? Где чувак без трусов и с пакетом ходит по Лондону и ахуевает над "э, все где, а"? Сложилась похожая картинка. Разве что я был одет, и не имел пакета. Никого. Нигде. Пусто. Пиздец интрига.

Добрёл до домика вожатых - в окнах мрак. Где-то пьют без нас?.. На пионерской полянке с флагами тоже никого. Набережная пуста. У-у-у. Стало страшно. Я начал орать, чтоб хоть кто-нибудь отозвался, и объяснил мне куда идти и в какую сторону развлекаться.

Выорал я какую-то бабищу. С охами и ахами она схватила меня за локоть, и, ничего не объясняя, поволокла по путаным дорожкам. Ладно: когда надо – не жужжу, все бежут и я бежу. Долетели до каких-то длинных, жутковатых бараков а-ля исправительный концалегрь «Огонёк». Моя провожатая выбрала самый стрёмный из всего многообразия. С воплем "вот ещё один" втолкнула меня внутрь. Здесь всё напоминало плацкарт: и койки вдоль стен, и ширмы, и даже запашок. Под потолком пылилась лампочка Ильича.

Охуеть вечеринка. И самое главное - никто не танцует. Потому что и нет никого. Шо за хуйня? Где музыка? Я начал что-то подозревать. Из-под пола вылезла медсестрища в халате. Это был мой купидон на вечер, моё проклятье. Но я об этом не знал, и потому с первого звука не полюбил её.

- Блевал? - спрашивает.

- Блевал, - скромно отвечаю. В стрессовых эпизодах меня тянет на философию: - А кто не блевал?

- Вот именно, - обрадовалась. - Все блевали. Садись на койку.

Меня усадили на кушетку, дали в руки эмалированный тазик. У самых ног поставили ведро с какой-то розовой водичкой, на которой как Аврора в Неве болталась кружка. Мне велели пить.

- Зачем? - спросил. Я с детства был подозрительным.

- Чтобы блевать.

- Спасибо, конечно, вообще люблю поблевать, особенно в жарищу, но на сегодня я всё.

Мне показали кулак, намекая на насилие, и я подчинился. Пришлось пить, пока над душой стояла эта кайдзю в белом халате. Потом показали как надо себя тошнить. Познавательно.

Пошло сперва туго, потом как-то полегчало.

- Можно теперь я пойду? - спросил скромно.

- Уйдёшь, когда ведро закончится, - ответили мне, и хлопнули дверью.

Стало как-то одиноко и обидно в этой казарме. Я пил, и возвращал выпитое природе. Косил глаза на ведро, но в нём что-то не убывало. Воображение рисовало сокомандников, которые оттягивается на "диске", а я тут... блюю вот. И за что? Подумаешь, поорал в темноту. Всё как-то не складывалось, через отверстие всё, до слёз обидно. Ни любви, ни музыки. И ещё морожку спиздила эта Эсмеральда ёбаная. А это были мои последние карманные деньги. Ну как так-то?

Прошло где-то с полчаса. Хотелось умереть и плакать в могиле. Казалось, хуже быть не может.

И тут в палату ввели ЕЁ. Она, как и я недавно, шла покорно. С ходу было понятно, что это моя ровесница, хотя длиннющая шоколадная грива прибавляла возраста и роста. Я, из чувства такта, попридержал извержения с видом, что сижу тут просто так. Отдыхаю. Но, ожиданиям вопреки, девочку не провели мимо. Нихера.

Её посадили на кушетку, что была напротив.

Божий ужас - она оказалась симпатичной, загорелой до смуглоты, и в веснушках. Чуть раскосые глаза изучали носки кед.

"Наверное тоже громко орала", - решил я. Ну пиздец. Ладно я, со мной всё понятно. Я человек конченый, на мне можно ставить крест. Её-то за что? Может сказать, чтоб бежала, пока не поздно? Не успел. Ей принесли кружку и тазик. Шоколадновласая приняла её с видом Клеопатры, которые собралась принимать яд.

Я напрягся. Так нахуй. Это чё? Это в смысле? Она, типа, будет тут сидеть как в театре, на первом ряду, а я буду изображать розовую Ниагару? Охуеть пантомима.

- Э? - выразил я вопрос в одном звуке.

- Цыц, - ответили мне, - блюй давай, геолух.

Девочка, как ни в чём ни бывало, начала черпать, и пить как рыба. Я сидел напротив, лупил очи на это дело. На меня, наконец, обратили внимание, подняли карие глаза серны.

-Привет, - сказала она, вытирая губы предплечьем, - тебя как зовут?

Я открыл рот, чтобы представиться. Но не успел: прекрасное создание склонилась над тазиком, и продемонстрировало мне свой внутренний мир. Он оказался богаче моего. Оно и понятно, напрасно чтоль я здесь кряхтел?..

Девочка кончила кашлять.

-Меня зовут Вика, - продолжила она, как ни в чём не бывало. Поболтала в воздухе ногами.

Имя подходило ситуации ну просто идеально.

-Плохо себя чувствуешь? - сработала моя змеиная реакция.

-Не, меня сюда уже второй раз тащат. Теперь стало лучше. Я два часа одна тошнилась. Прикинь!

Да-а, блевать в одно лицо, это ж такой ужас! Это ж тебя никто не заметит – считай зря поблевал. Ну да ладно, у каждой трубы свой дым.

Пришлось представиться. Я вкратце рассказал о том, как попал сюда. Вика слушала и давилась над тазом. На болтовню припёрлась медсестра, заставила показывать на практике, хорошо ли я научился изливать душу в посуду. Хотелось сгореть со стыда, но Вике было похуй. Она блевала счастливо. То есть с видом человека, который откопал в себе новый талант и теперь доводит его до совершенства.

Когда медсестрище упёрлась, мне пересказали события предыдущей серии, которую я проспал. Итак. Сразу после ужина счастливые дети вдруг почувствовали себя несчастными. Одномоментно. Начался форменный блёвопокалипсис. Повсюду. Лемболово накрыла тьма паники. Приехала скорая. Кого-то увезли, прочих повели в медпункты и начали делать промывание.

Ребят, которые не принимали в себя ужин, оставили в покое. А вот я, я не ел - и потому меня не повязали. Спойлер: позже выяснилось, что дело вовсе не в еде, а воде, которая била из фонтанчиков. Там завелся какой-то вирус еболы, и прощальный вечер накрылся тазиками.

А я проспал всё это веселье. Обо мне, то ли не вспомнили, то ли не стали говорить. И теперь я тут, вдвоём с Викой. Нужно промываться, хотя это совсем неудобно.

Мы разболтались. Говорили обо всём. О том, как тут было скучно жить до пришествия кишечной палочки. О городах и геологии. О себе. Вика была интересной. Она играла в Симс и Визарди, всё ещё смотрела Покемонов. Меч и Магию в глаза не видела, и не знала, где скрывается ебучая Каури. Но обещала поискать - ей было жутко интересно. Вообще всё. Она засыпала меня вопросами, и я тонул под ними.

Есть такой тип женщин. Они носят клетчатые ковбойки, лазают по деревьям, камнями сбивают яблоки с веток. Они собьют и корону с твой башки, а взамен возложат на неё терновый венец, или венок из одуванчиков. Они умиляются кролику, но могут свернуть ему к херам шею, голыми руками, потому что кролик вкусный. И если ты посмел в неё влюбиться, значит, у тебя есть характер, но нет чувства самосохранения.

Вика была на сто десять процентов такой девчонкой. Это чувствовалось. Хотя сейчас она щебетала про свою семью, про чёто-то там подруг, про то, что занимается минералогией. Знала шкалу Мооса как отче наш, иже еси. Читала Толкина, тащилась по Емцу. Обожала лошадей и на них каталась. С ней даже блевать было интересно.

Такие не валяются на дороге, их нужно искать с фонарями, в кювете.

Мы обсудили все игрушки, какие знали. Мульты. Комиксы. Перешли на палеонтологию. Сошлись на том, что Юрский период - это переоценённая попса. Там даже трава не росла, о чём говорить? А вот Мел! В мелу было заебись, почти как при коммунизме, только с тиранозаврами и голосеменными.

Я расслабился. Перестал даже краснеть. И тут меня огорошили:

-Вот где ты шлялся всю неделю? - спросила она, ну совсем как взрослая. - Почему познакомились в предпоследний день?

Это было как во сне. Ах! Сердечко зашлось. Но Вике было мало, она решила чётко обозначить позицию.

-Ты мне типа нравишься, - сказала она. А затем как-то побледнела и низвергла в тазик мутный поток.

Ах, женщины! Противоречивые создания. Всё то в вас странно и дико, ещё со времён Эдема. "Я тебя люблю, но иногда с тебя блюю". "Я его любила, я его убила". Вы полны противоречий. Вы прекрасны.

Чтобы дама не чувствовала себя неловко, я занял себя тошниловкой. За компанию. Ведро закончилось только наполовину, у нас явно было время на личное. Но злая судьба: в наш журчащий мирок ввалилась толпа разнополых подростков, с лицами, зелёными как горох. Их увели дальше по коридору, а затем уж занялись нами.

- Ну, как дела, тазики? - проворковала медсестра. - Ещё пять минуточек и всё.

Было велено лечь на кушетку.

- Щас-то всё и начнётся, - мрачно предрекла Вика, запахивая ширму. Из-за занавески торчала только её голова.

- Чё начнётся? - заволновался я. - Чё начнётся-то?

- Сымай штаны, - велел купидон в белом халате

- Не буду! У меня ширмы нет!

- Ты чё бузишь опять? Посмотри на девочку, какая смелая! Не стыдно?

Пиздец стыдно! Вот как раз из-за девочки и стыдно, кобыла ты Пржевальского! Хули ты не вымерла?.. птица, сука, Додо. Но пришлось подчиниться. Нельзя терять щачло пред женщиной. Настал черёд гвоздя программы. Гвоздя прямо в жопу. Клизмы, я имею в виду. До сего томного вечера, я не был знаком с клизмами, ни с большими, ни малыми. И не знал как себя вести. Но вот я лежу, мне велено расслабиться, и в принципе совсем не больно. Так... льётся по кишкам тёплая водичка. Колоть иглами не стали - и слава Богу.

А затем было велено вставать.

- Свободен. Прямо и налево.

Посыла я не понял. Но поднялся с кушетки с гордым видом. Система побывала в моей жопе, но я перемолол её булками

- Беги! - с ужасом прошептала Вика.

Бежать? А зачем?.. и тут до меня дошло. Ох ты! Затем! Затем, сука, затем! Я рванул вдоль по коридору. Плечом вышиб дверь, и оказался в ну совершенно кромешной темноте. Помню только тропинку, и как мелькают мимо столбы. Ветер в ушах свистит - или это ты, моя кукушечка? Вот поворот, за ним ещё - туалета нет! Нет туалета-то! Сколько раз я повернул налево?! Чё делать?!

Решил уже, а, нихай, щас сяду в кусты! Некуда деваться. Но планы обрушила новая знакомая. Она с лёгкостью лани догнала меня, и провыла:

- Мне направо! Тебе прямо! Увидимся!

Собрал волю в кулак, и пробежал ещё сколько-то метров через темноту. Здесь, в конце пути меня ждал высоченный сортирище. И воспарил я над ним, как орёл над говняным гнездом, и всё закончилось благополучно.

Шёл назад и думал, как покажу дорогу страждущим. И окажусь полезным. Но никто не бежал на меня из тьмы, людей занимали иные дела. Уже возле барака я встретил Вику. Она ждала под фонарём - очень красиво.

- Пойдём на озеро, - говорит.

Ну мы и пошли. Над водой серебрились пять копеек луны, бежал по волнам её зыбкий след. На пирсе было пусто, темно и потому красиво. Мы болтали, босыми шлёндали по берегу, пока не наткнулись на патруль с фонариками. Без компромиссов они светили нам в лицо, спрашивали кто такие, и почему не в постелях.

Пришлось разойтись по корпусам. Половину утра я убил на сборы вещей. Четверть - на жалобы кузины о том, как не случилось вчера дискотеки. И она не потанцевала со своим брунетом. Судя по лицу, ей тоже поставили клизму. Даже не одну. Когда чемоданы были упакованы, я пошёл, нет, побежал искать Ви. Её не было ну нигде. Переборов природную робость, я даже узнал, в каком корпусе она живёт. Не было и там.

Обидно.

Мы уже загружались в автобусы. Я сел на сиденье, немножко грустный, но спокойный. По слухам кое-кто из соседнего барака натурально загремел в больничку, и возвращаться домой будет хер пойми как. И тут, как в кино - кто-то забарабанил в стекло. Опускаю взгляд - у колеса машет рукой Ви.

Сестрица, которая сидела рядом, многозначительно сложила губки бантиком, подёргала бровями. Уваливай, мол, под ветер, пока не тронулись. Сокомандники пялились и хихикали - уши мои горели как под перцем, выбрался на улицу. По счастью водитель цедил свою приму, и никуда не торопился.

Но времени на по-хорошему поболтать не хватало. Что скажешь за десять минут? У дверей не наговоришься. Время, сука, вообще такая дефицитная материя, её ни на что нет.

- Ты где был?! Ищу тебя весь день! – огорчалась она.

- Так и я тебя ищу, - признался, - вот блин.

- Блин, - согласилась Вика. Сунула мне в руки письмо. Тетрадный лист, сложенный пополам. - Там почта, пиши, звони! Чао.

Автобусы поехали на вокзал. Я думал о том, как глупо можно вот так попасть и разминуться. И что разминулись на целую неделю, и может не было бы так скучно. В поезде я открыл письмо, разрисованное гелевыми ручками. Но от души. Было очень мило. Содержание я помню, читал много раз, но уж это к делу не относится.

Она не соврала, оставила мне почту. Правда электронную - но Интернета в нашем Жанто не будет ещё года два. А позвонить я не отважился. Это серьёзное решение - позвонить. Находит такая блажь - откладываешь каждый день на завтра, прокрастинируешь как хомяк. А потом уже что-то и неудобно как-то. Время прошло, что человека от дел отрывать?

Письмо в итоге так и лежало, под стеклом на учебном столе. Оно пожелтело, края искрошились. А потом и вовсе потерялось.

Ни о чём не жалею, и тогда не жалел, но-о... вот всегда обращал внимание на выборочную людскую память. Сам такой. Помню лицо, не помню города. Не помню, что мне кто-то сказал что-то важное, а вот бомжа, который сигу цыганил помню. Ну что за херота? И вот такая ебермень всю жизнь. Ходишь, уверенный, что и тебя никто не запомнил, ни фамилии, ни имени. Человек без лица. Ну кому ты нахер сдался, сам подумай? Спокойно живёшь. Но вот случаются моменты эпичные, такие голова не теряет. Можно ль забыть человека, с которым блевал на двоих?.. чёто сомневаюсь. То есть, я хочу сказать, кто-то совершенно чужой о тебе раз-два, да думает что-то себе. Понимаешь?

Очень. Очень странное это чувство. Какое-то уютное, что ли.

Видеться - списываться, не лучшая идея, правда? Не смотри на меня, разочаруешься. Лучше быть как муха в янтаре, зафиксирванным в памяти, неизменным и стабильным образом.

Ну... понятное дело, размышляешь, а как сложилось всё у человека, что случилось потом? Семья, детки - ебучие тугосери, это ясное дело. Мы желаем только счастья вам. Но случилось-то чего?.. Почему тебя не было на следующем слёте, когда нам стало по пятнадцать? А ведь я, между прочим, искал, у людей спрашивал. Не удивлюсь если мы и тогда... разминулись.

Ох. Мораль? Да ну нахер. Мораль в тексте, манной кашей размазана, вареньем полита, летом целована. Кланяюсь до земли, и желаю хорошего тебе настроеньица. Не пей из фонтанчиков.

Это очень длинный длиннопост. Супер длинный. В нём много букв. И воды - я пошел по наклонной. Предупреждаю об этом заранее. Добрые люди писали мне тёплые слова, просили что-нибудь рассказать – теперь я рассказываю, всем кто готов много читать. Будет про любовь и первый раз.

Вы когда-нибудь сражались с разъярённой женщиной преклонных лет? А вы сражались с нею в чём мать родила?
Я - да.

В эпоху бурных свершений подруга любила мне выговаривать, что я умею жить, но как-то через пизду. При всей противоречивости утверждения я не могу с ним не согласиться. Мир включает рубильник иронии в самые ответственные моменты.
Чтоб не сладко было, и лучше запомнился вкус момента. Ядрёный такой, как квас из бочки.

Мы сошлись с Мари, когда нам едва перевалило за четырнадцать. Она жила в жопе города, я в… просто жопе, за городом - всё просто замечательно начиналось.

Если вам интересно, как знакомились пригородные подростки восемнадцать лет назад, то я расскажу. Это не секрет. Нет, не на дискотеках. На сельской дискотеке можно познакомить разве что зубы с кастетом. Или свинчаткой. Под Руки Вверх, которые гремят из открытых окон. Их ставили, наверное, чтобы разбавить атмосферу - ну кто захочет получать пиздюлей под Руки Вверх?..
Парадокс, желающих было полно.
В России всегда умели умирать красиво.

С людьми мы знакомились оригинальнее. Через телевизор.
Был местный канал под названием "Волга". Эфир его уныл и зануден настолько, что люди, рискнувшие его включить, старели на глазах. С ними происходили страшные вещи. Но мы смотрели, рисковали мы, поскольку вечерами там был чат. Бегущая строка под программой. Схема работы такова: набираешь кадрильный опус в виде смс, и отправляешь на указанный номер. Не забудь в начале или конце приписать ник. Типа, чтобы было понятно - ты не хуй с лысой горы, ты kakademon89. Если ты велиричив и муза харизмы не покинула тебя надолго, кто-нибудь обязательно ответит. Скорее всего Ашот, ведь это было царствие Ашотов. Но может повезти.

Мне повезло. Я разболатлся с одной, слил деньги, так что пришлось бежать в ларёк за картой. Но успел оставить ей номер - вот так завязалось наше знакомство.

Встречаться мы начали зубастой зимой, когда мороз брал за нежное, до тошноты. На нейтральной территории - в центре города. Вообще место романтичное - фонарики пред и посленовогодние висят над головами, весело светит реклама тарифа Джинс. Кренится и всё никак не упадёт ёлка, разбитая подагрой. Атмосфера сказки, снятой на деньги фонда кино.

Мари была чистым ангелом; в короткой розовой дублёночке с опушкой, с этими своими светлыми гроздями кудрей, на которых не таял снег. И которые смешно прыгали при ходьбе. Она умела улыбаться с ямочками, при лице сердечком. И хлопать огромными глазищами, зелёными как грех.

У Мари отлично выходило щебетать о всякой школьной чепухе, а у меня получалось хорошо слушать. Скоро в нас вспыхнули настоящие чувства, и мы научились примерзать друг к другу губами и соплями, почему-то обязательно под фонарём. Если фонарь не горел, подходил столб с лампочкой. Так положено. Бедные прохожие! Простите меня, грешного. Наблюдать сосущихся подростков - это ничуть не лучше, чем слушать долбёж из портативных колонок.

Хотя нет, всё-таки это интереснее. Можно ставить деньги на то, кто кого сожрёт первым.

Меня потащили знакомиться с её предками. Мари росла в просторной трёшке с двумя бабками, плюс маман да плюс папан. Последних в истории не будет. Извини. Одна из бабок, по всему судя, имела польские корни, потом что обожала по делу и не очень вворачивать слово "курва". Курва то, курва сё, сука курва где ключи, курвяная жизнь. У неё был ястребиный нос, орлиный взор, с ней можно было удавиться, мы запомним её.

Чем-то наша родня была похожа. Не интеллигенция, но и не русь сермяжная. К тому же слово курва мне очень понравилось, ещё до того как пан Анжей свёл меня с Геральтом Рив.

По итогу я был запущен в дом, возил воздыханной подарки и цветы, словом, бывал там частенько. Хоть приходилось тратить на дорогу по четыре часа с тремя пересадками. Каждые выходные, и через день в каникулы. Ебанутым нет покоя, я катался.

Ну а кто б не катался, если через час - полчаса стандартной тоски, домашним надоедало слушать наш трёп, и все расползались по делам. Чем занимались подростки, пока никого нет? Ну, тем же чем под фонарём, только без звенящих на ветру соплей. Плюс ещё бонусы тёплого домашнего климата.

Смелое и далекоидущее доверие. Сказалось, наверное, что оба мы обладали чисто ангельской внешностью - хоть на открытку хуярь. Утипути оба. Такие милые. Мари была отличницей. Я нет, но умело скрывал. Мари умела выражаться по-французски, с прононсом, картавила на обоих языках, у неё была мягкая грудь и глубокая талия. Она росла как роза в парнике, в который постоянно была открыта дверь, потому что сторож проебал ключи. Заходи и трогай. Я тоже рос в парнике, но умел выбираться, прикладывая голову. То выбивать стекло стены башкой. Мне говорили: "неспокойная натура, вот же дверь"! А я не слушал. Мне зачем?

Эти высокие отношения тянулись и тянулись. Мы росли на глазах друг у друга. И менялись. Где та милая девочка? Почему мы стали такими злыми и циничными? В одну воду не войти дважды. В шестнадцать нам обоим стало ясно, что и поговорить-то не о чём. Велкам, первый кризис отношений.

Мы разные люди. Меня терзала муза творчества, её нет. Ей нравилось загорать и фоткаться. Я залип в Сферу. Это могла быть Линейка, но я отделался легко. Линейка ломала людей через колено, так что хрустел хребет. Крошить цианов и тропосов, сливать пк, качать тит и степь в мире, сотканном Ткачом из наших страданий, было очень интересно. Но не так, как с девушкой.

В онлайне тоже любовь, льётся кровь и пьянящее вино. Там всё взаправду, не понарошку: рассветы и закаты, стяги над замками с клыкастыми коронами из бойниц. Но жизнь, она тут.

Приходилось разрываться. Горели нулевые: на улицах неглупым было высматривать бритые затылки банов, стричься модно "под Билана", можно и под эмо, если не боишься получишь пизды. Хотя, говоря за эмо, наш сонный городок не знал тогда тогда что это такое. Но чёлка парню не положена, это по-пидорски. Это надо бить. У меня была такая чёлка, ну что ж, ноги - выносите!

Херки ходили с браслетиками Аврил Лавин, с причёской треш, сверкая в просторных проймах маек нулёвым размером белья. Жаркое солнце поздней весны плавило асфальт, в нём тонули острые каблуки, липли кроссы. А кому тогда жилось легко?..

До выпускного из школы целый год... теперь весна, и мозг клюют курсы подготовишек - на них из будущих студентов вытягивали деньги через золотые методички. ЕГЭ не изобрели, ну и ладно. На уроках в сидюшнике шуршит новый диск Мельницы. У меня по "лазоревой степи ходит месяц молодой". Наше Радио ещё не покинуло город у меня, Максимум тут же, а вместо будильника - Бачинский и Стиллавин. После подготовишек - скрип Трахтнбергового голоса. Пластилиновые уроки жизни. Всё ново, и очень интересно.

Настроение такое, что под ногами видишь небо, а на нём - фиолетовые облака в сиреневой дымке вечера. Солнце, солнце! Слышишь, солнце? Не садись за горизонт...

В общем, настроение было весеннее. И что-то щёлкнуло в нас, и на время всё стало как раньше. Она красива, как богиня, я тоже ничего, в общем, всё шло ко дню икс. Понимаешь, что я клоню к сути?

Плотский интерес достиг апогея - весна виновата. Мари, конечно, к нему готовилась. Когда никого не было дома, она захлопнула створку двери, ведущей в её комнату, и повернула шпендель замка. Тот сухо щёлкнул, и разделил мир надвое.
Я начал кое о чём догадываться.

А потом как-то, я уж и не пойму теперь как, мы оказались ну совершенно голые, и почему-то на полу. Сердце забыло как биться. И воздуха не было в лёгких. И не вполне понятно, что надо делать. Но вот как-то разобрались, и должно было получиться. И может быть получилось бы, но-о тут... услышали как кто-то прошёл за дверью, по коридору. Мари была настроена серьёзно, и языком мимики дала понять, что париться не стоит.
И мы не парились. Ага. Пока с той стороны двери кто-то не вставил ключ в замок. Это случилось настолько стремительно и внезапно, что мы пришли на самый пик растерянности. То есть ахуели. Всё что я успел, так это чисто инстинктивно откатиться куда-то в сторону.

В дверях стояла бабка- коршун. Бабка, сука, гарпия. Лучше было б, стой на её месте расстрельная команда. Секунду она взирала на разврат. А затем изрекла:
- Курва! - выдохнула. - Пи-изда кобылья!
Она метнулась в коридор, и вот уже матеарелизовалась с босоножкой в крючковатых пальцах.

Я забыл что-то думать, кроме того, что это, бля, не должно случаться с людьми в реальной жизни. Что это какой-то тупой сценарий. И ладно, допустим, не сценарий. Но почему я?! Почему со мной? Полагаю, то же самое думает человек, на которого летит потерявшая управление маршрутка. Хотя не знаю. Не пробовал.

- Ах! Блядина курвяная! Ёб твою горошину, сука, за дышло. А?!
Мари сумела нащупать дрожащей дланью крохотную подушку. Только женщина умеет прикрыться милюпизерной подушкой так, чтобы напрочь скрыть срам. И выглядеть при этом ну просто изумительно.
Момент рассыпался под ударами прозы характера. То что она изрекла Мари, не покинуло меня по сей день:

- Бабушка! - крикнула она. - Я не нарочно!

Я дар речи потерял, окончательно. Вот значит как! Ненарочно! А любовь?! Ладно, думаю, дай мне японский бох пережить этот день, спрошу. Какой такой дополнительный смысл кроется в "не нарочно".

Бабка была неумолима. Она снова назвала девушку курвою. И, потрясая босоножкой, предрекла:
- Ой, пиздец тебе, пиздец, кобыла шалая! Ах, ебаная ты манда!

С последним надо бы поспорить, да как докажешь? - подумал я.

- Баб! - взмолилась дева. - Не надо!
Но польская кровь неумолима. Женщина пошла в атаку. Так шла тяжёлым галопом бронированная, гремящая гусарская конница под Кирхгольмом - опустив пики, шурша перьями в крыльях за стальными спинами. Прямо, неотвратимо, с громом и помпою.

Мари взвизгнула, и попыталась уклониться от боя. Маневрировала, прыгая с дивана на пол, и снова на диван. Проявляя при этом чудеса кошачьей ловкости. Дрожали в беге ягодицы, и мне подумалось, что нет в природе прекраснее и нелепее зрелища, чем голая женщина, спасающаяся от беды.

Бабка гоняла бедняжку по комнате, как птичница гоняет куру по овину, чтоб нахер срубить ей башку. Птичка с головой расставаться не желает, прыг на насест, еблысь в стену. Хлопает крылами, высоко подкидывает ноги. Ой пиздец...

Старая гарпия загнала девчонку в угол, к телевизору. Жертва попыталась зарыться шторах, но блюстительница нравов сорвала их с корнем. Стоптала копытами. Мари нырнула в бок, и вот уже попала в ловушку; бабка зачем-то отобрала у жертвы подушку, со звоном ебошила по голой жопе босоножкою. Ламповый бдсм.
Потом притомилась.

Я, наконец, выпал из ступора. Нащупал девушкину пижамку, скомкал для верности. И метнул в Мари, чтоб та могла одеться и уже перестать изображать рожающую креветку. Рука дрогнула. Ком попал аккурат бабке в башку, когда та поворачивала клювастое лицо. Как нервом чуяла - слух совиный!

Наши взгляды встретились.
- Давайте поговорим, - предложил я. - Дипломатия - убийца войн.
- Кобелина! - прошипела разлучница. - Пёсий сын!
- Вы всё не так поняли, - соврал я.
- Ёбарь деланный!

Теперь я на своей шкуре мог ощутить всю мощь войска польского. Меня осыпало ударами со всех сторон, как хорошо что у неё не было под рукой чего потяжелее. Ситуация выходила дурацкая: по комнате метаться было совсем смешно. И я вступил в борьбу. Я бы сказал что как Самсон со львом, но комплекцией не вышел. Ухватил в полёте босоножку, и начал её выкручивать. Бабка тянула на себя.

Молодость брала верх - одной руки гарпии было мало, и она тянула уже двумя. Я чувствовал себя голышом на похоронах, но при галстуке. Не знаю, сколько длилось это состязание, однако бабка быстро смекнула, что проигрывает. Она освободила руку, и залепила мне кулаком в подносье. Хорошо так залепила.

Уфшш, ёп твою! Ошарашенный, я выпустил оружие, и зря - мне тут же прилетело подошвой по уху. В ухе заговорили колокола Нотр Дама.
Словом, пришлось отступить. Бабка, играя желваками, подумала слегка, и снова бросилась на Мари. Я успел запрыгнуть в джинсы. Носки потерялись на поле боя - к черту носки! Где футболка? А вот...

- Кобелина, - обратилась ко мне гарпия, - утекай, пока не ушибла!

Мари за её спиной трясла прелестной грудью, и сигнализировала руками, чтоб да, самое время уёбывать под полным парусом, мой смелый капитан. Ладно. Начал отступать - но фурия настигла меня в прихожей, будто думала что и так не уйду. Порхала, сука, как бабочка, жалила как бур нефтяника. Обуться не позволила, пихнула в спину - на лестничную клетку я вылетел босой.
В лицо мне полетел зимний ботинок и с грохотом ударился о дверь за спиной.

Секунду я ошарашено смотрел на захлопнувшуюся створку. За ней слышались вопли и звуки второй фазы боя. Тут до меня дошло, что рюкзак остался в прихожей. Вместе с кошельком. Там же где и драгоценные кроссы мои. Ну почему я вас не ценил? Почему не любил, а теперь вы так нужны мне!..

Я страдал и мялся.
Позвонить в дверь мне духу не хватило. Шестнадцать лет - время тупых поступков. Босиком я спустился по холодной лестнице, в жаркие объятия улицы. Пробежал за дом, провожаемый удивлёнными взглядами стайки местной гопоты, которая хехекающим вороньём гнездилась на лавках.

С час, или два я ошивался босым под окнами, стараясь не ступать на стекло. Гулял по газону - плохая идея, прошлогодняя трава ой как больно колит стопы. Вечерело. Кудрявая моя Рапунцель не думала появляться ни в окне, ни на балконе. Трубку она тоже не брала - хорошо что телефон унёс на себе, вместе с джинсами.

Делать было нечего, сложив ладони рупором, попытался её выорать. Орал я отчаянно, и наорал бабку. Она показалась на балконе.
- Чаво надо, кабелина?!
- Мои кроссовки! - объяснил я.
Мне был показан кулак. Уже стемнело, когда гарпия явила себя вновь, и прицельно запустила сначала одним кроссом. Затем вторым. Оба раза попала, меткая стервь.
-Явишься, - пообещали мне, - оторву!..

Ах, как это низко - кидать в людей их же обувью! Как это бесчувственно и цинично! Ну да хуй с вами. На память вам мои трусы.

Над головой развернулась ранняя ночь. Маршрутки ещё возили людей по домам, но что толку? Денег-то нет. До малой родины пешком идти - к утру не добраться. Ну и хер там. Автобусы по дороге ходят, а мы чем хуже? В одном прокатился зайцем. Из второго выгнали. Сумел поймать попутку - сжалился какой-то мужик, довёз до пригородной автостанции. На станции жизни уже не было, всё что могло уехать - уехало.
Пришлось включить пешкарус. Телефон оборвали предки, всю дорогу объяснял, что потерял рюкзак и что я теперь навроде Ломоносова, хожу пешком. Явился сильно заполночь, душа была полна противоречивых чувств, гудели ноги. Было стыдно так, что хотелось утопиться.

Но жить - страшно интересное занятие. Всегда любопытно, что там дальше.
Разлучили нас с воздыханной на целый месяц лета. Когда звонил, трубку брали предки и обещали познакомить с милицией или пиздюлями, это на выбор. Ни голоса, ни писка её я не слышал даже эхом. Было ясно что человек конкретно в плену. Обиделся - в книжках пленные мамзели стремятся навстречу рыцарю. Врут, что ли, писаки?.. Но был я по-бараньи упорен, и продолжал ездить к ней, чтоб явиться под окно. Тренькал даже на гитаре и как-то раз исполнил что-то из Красной Плесени. Гопникам понравилось.
За меня болел, походу, весь двор. Меня знали по имени и угощали пивом.
К июлю Рапунцель таки объявилась на балконе, и мы общались как в Шекспире.

- Что слышно во дворце? - спрашивал. - Ужель и нынче дело пахнет пиздюлями?
- Ой, пахнет! - округляла она зеленющие глаза. - Да какими! И не орите так, подслушают - убьют.

Из дома её не выпускали - ужасная тирания. Но потом ярмо диктатуры ослабло, она стала понемногу выходить (ну там, в магазин), вернула мне рюкзак (до этого зачем-то прятала, кто её поймёт). Начали гулять за ручку. В итоге всё как-то само-собой образумилось. Снова запели соловьи.
Мы взялись за старое, но сделались умными, как змеи. И уж не попадались.

На этом можно кончить, но вот для тех, кому интересно, чем всё завершилось.
Год пролетел просто великолепный: сопливая зима, весна в духоте экзаменов, угаре выпускного. Последнее лето казалось бесконечным – свобода, впереди маячит новая жизнь. Я отказался от щедрого предложения поступить в московский универ. Тогда мне это казалось такой красивой и благородной жертвой (во дундук!).
Едва мы только ступили за порог универов, как Мари будто подменили. Она сделалась холодной и заносчивой. Её бесило во мне всё – как я одеваюсь, что слушаю, и над шутками моими уже не смеялась. У неё случались провалы в памяти. Она забывала что обещала, слово - дым. Я тоже был хорош, ультрагордый, задрал нос и шутил уже ядовито.

Видеться стали реже, и только ради того самого. Мне начало казаться, что хожу к ней на работу.
Комментарии становились всё язвительнее, холод обжигал – стучали зубы. В итоге эта перемена, обида, высушила меня настолько, что я по черствости стал близок к макдаковскому маффину. Обида грязным веником выметает из человека всё хорошее, но мы почему-то не расставались.

В итоге меня стали называть «братишкой». Пытались обнять за плечо. Сук, это било очень точно, прям точка ж наоборот. На это я резонно заметил, мол, какого хера сестрёнка, у нас тут что, Алабама? К чему тогда эта экзотика? Она фыркала, и продолжала гнуть своё.

- Ты от меня устала? – спрашивал. - Не любишь меня?
- Нет-нет, всё нормально, как можно так думать?
Да-да, сестра, померещится же такое!
Я заподозрил неладное. До журналистики было ещё далеко, и это было моё первое расследование с опросом свидетелей, и звонками. Я подключил связи (пацандропол из её дома). Надавил на общих подруг. В итоге выяснилось, что это кудрявое чудо гуляет с каким-то евреем. И даже пишет ему на стену! И рисует граффити! Углубленное изучение вопроса показало, что не показалось.
Они гуляют под ручку, и, вероятно, хлюпают телами, пока я учусь днём и раскуриваю кальянчики на подработке ночью. Нунахуй!

Вот жеж змейство!
Мне стал противен и этот гордый нос, и полная нижняя губа, и чёртовы пудельи кудряшки. И голос. И вот эта вот заносчивость: ах ты так, ещё и смеешь мне грубить!.. я много думал. С непривычки болела голова. Хотелось жестоко убить еврея, хоть это звучит нехорошо.

Стало очевидно, что в последнее время как-то много стала вранья на нас двоих врулей. Передо мной вставал выбор – поговорить, дать всем причастным люлей, и оставить как есть. Чтоб не пускать курвяному псу под хвост потраченные годы. Или послать всё нахер, руки в карманы, и выдохнуть, наконец.
Очевидно же обоим, что нас к земле тянут эти отношения. Плюс враньё, которое я бы не забыл (сука злопамятная), плюс обида, разные характеры, моя ненависть к некоторым вещам. В итоге я вызвал её на переговоры. Сказал что знаю.
Отпираться она не стала. Были полные скорби (и раскаяния) слёзы, сопли, намотанные на кулак. У меня не просили прощения – она тоже была гордой. От неё поступило предложение на всё забить, и вернуть как было.
-Нет, - говорю. – Не-а. Кхуям.
-Ну па-а-ачему-у-у-у?!
-Мадемуазель, ваша пизда утратила эксклюзивность, причём во время, когда мы встречались. Это адюльтер, аревуар.

Были попытки меня вызвонить, возвернуть – вот зачем? Я чувствовал себя свободно, как хер в батиных семейниках. Мне нужен был отпуск от женщин, истерик, кудрей. Никогда ещё я не чувствовал себя так хорошо – и не надо никакого секса, никаких отношений, упаси бох. Как хорошо, когда одиночество тебе в радость, и не гнетёт. К тому же впереди было много интересного.

Потом случилось смешное. Года два спустя, мне написал в юном вконтактике этот злокозненный еврей. И начал жаловаться! Мне! На неё! Су-у-у-ка! Смеяться, или плакать?

Писал он следующее: всё плохо, она чето холодна как рыба-путасу, с тех пор как ты её взял и бросил (здрасте, приехали! А ты что предлагаешь, Маяковский ёбаный?). Почему она сношает мне мозги, почему у неё такая странная семья? (ха-ха-ха!) Объясни, ты её полжизни знаешь. Ты меня ненавидишь, но к кому мне обратиться?

Вот бля не знаю! К президенту Медведеву в Кремль? Папе римскому на святую гранату позвони. Ленину в мавзолей. Мне-то зачем?..

- Тебя, - спрашиваю, - тапком пиздил в этой семье кто-нибудь?
- Нет. Зачем?
- Узнаешь. А так, спасибо, родной, что написал, давно тебя жду. Иди нахуй.

Мне в прошлый раз пеняли, что я не вывел морали (sic!). Ну да, без морали сказка, как говном обмазка. Тогда мораль следующая. Я в курсе, что сейчас дети частенько начинают крутить любови в четырнадцать. Эти отношения, если не рассыплются через неделю, могут очень многому научить ваше чадо. Как брать женщину за грудь, например. Или ягодицу. Что такое кризис отношений, и как его преодолевать. Как вообще вести дела амурные. Но есть серьёзные риски, что у кого-то надуется пузо, вы даже не поймёте, как это случилось! Дети они же… хитрые сукины дети.
Но я не настаиваю. Каждая семья решает за себя. Кланяюсь, не прощаюсь. Навеки ваш.

История, поразительно похожая на мою. Было это в староглинянные времена, я был свеж, бодр и, в общем, не при сильно умной голове. То есть мне было девятнадцать, а в черепе гулял ветер.
Познакомился с мазелью, в интернете - Тиндеров тогда ещё не было, зато имелись Лавпланеты, мирымаилру, и прочий хтонический ужас счастливых постдиалаповских времён.

Не помню точно на каком ресурсе мы зацепились языками, да это и не важно.

Важно что на пути и в поисках хер пойми чего, она запнулась о меня.

Это было время, когда не модно было ставить фото на аватарки, ну вот и у неё было что-то мультяшное, сохранявшее инкогнито лица. Словом, не за внешние показатели я решился на свидание.

Тут надо сказать, что девица была престранная. Уже на этапе переписки бедный её мозг попадал в десятибальный ментальный шторм. Валяло лодку сознания с борта на борт, то в негатив, то в позитив, захлёстывало волной неванильной печальки. То что свистит у неё в снастях было ясно уже тогда, но я романтизировал всё что обладало слабым полом, был влюбчив, и не придал этому значения.

А подкупило в ней меня то, что была она натурой творческой. Рисовала. Иногда даже пела на людей. И заканчивала обучаться в архитектурном, чтобы получить диплом. И потом, как она утверждала, художественно красить стены. То есть рисовать на них всякое, и желательно за деньги.

Я и сам своего рода был вольный художник, так что мы сошлись на этой почве.

С полгода мы просто дружески общались, впрочем после тяжелого для меня разрыва с первой любовью я не сильно горел желанием с кем-то крутить роман.

Но вот она просит меня прислать фото, я шлю, она ах, а давай встретимся в реале? Я - ну ладно, а почему бы нет? Может вживую посмотрю как ты работаешь. Очень интересно.
На дворе горел пламенем сентябрь, лужи прикрылись янтарными листочками, убийца плакал, а сессия была не близко. Короче, настроение самое то.

И мы встретились. Конечно, поднутренним пространством я ожидал увидеть ну знаете, Годзиллу что ли. Все мы в курсе, как в среднем выглядят девушки, которые ставят на аву аниме-тян.
Но, мать, когда ее увидел, понял что ошибся.

Это чудо оказалось сероглазой блондинкою с волосами по острые лопатки. При феечной, такой хрупкой фарфоровой фигуре и остроносом лисьем лице.

Груди не было, с грудью не срослось. Ну и ладно, решил я, зато посмотри какая тонкая шея, какие крылья ключиц, ох ёмаё.

И крохотная задорная жёпка.

Словом, я слегка поплыл. Но очень скоро понял, что не туда куда мне думалось.

Скоро выяснилось что ей двадцать пять, а я-то младше, но мазель была как бы в курсе, а значит ей было как бы пофиг. На свидание-то не
я ее позвал, ну.

В общем неделю мы гуляли так, как друзья. Потом меня взяли за руку, тонкими прохладными пальцами. Это важный момент, смекнул я, поскольку если тебя взяли за руку, скоро наступит этап уже тебе брать за жо, то есть ягодицу.

А так как я поплыл, хоть и не отошёл ещё от предыдущего прекрасного создания, решено было брать за что полагается, когда настанет час.
Словом, рискнул. Ой зря...

Неделя рукаобрукухождения как-то затягивалась на месяц. Потом на два. Меня не звали в мастерскую, о которой так много пели. Мне не показывали работ, а я просил, бо очень интересно.

Домой, к слову, меня не звали тоже. Ещё быстро (спустя месяц, ага) я сообразил, что меня используют. Началось все с "а давай вместе сходим, ты донесёшь" (тут-то ничего такого, рад помочь), затем просьбы эволюционировали в "принеси, ты же знаешь где".

Когда я спросил почему мы, собственно, не бываем в гостях, мне ответили что живём-с с родителями, а я мол не хочу, чтоб они знали что я, их дщерь невинная с кем-то встречаюсь.

Да, так я узнал что мы встречаемся.

На что я резонно возразил, мол, раз мы встречаемся, то я б хотел узнать твоих родаков. И потом, у вас здесь не конезавод, а я не цыган, чтоб меня смущаться.

Вы не Монтекки, я не Капулетти.

На что был ответ: ненене, я не готова.

- А с моими?..

- Ты шо, это стресс, от которого я умру.

Словом, напрягли меня эти моменты знатно, как и то что всё решали за меня. Такого опыта у меня не было. Дело пахло драмой.

Но я чет не сдался, хоть и дулся как ёж рыба.

Со мной приключилась та же история что и с ТС, тоже свидание в центре, на которое она не явилась в принципе. А было начало лютой зимы. То есть мороженное не внутри, а снаружи, повсюду, да и сам я как мороженное. Сугробы, сука, арктические, буруны, торосы, полярники с бородами в сосульках.

На втором часу меня спасли панкующие нефоры, что тусили в домовой арке неподалёку. Меня отвели в дворничью подсобку, напоили водкой, и, роняя сопли все пели ой-йо, Кукушку, это вот всё.

Попутно я узнал, что девушка моя не придёт. Бо у нее пропало настроение. Понимаю. Подыхать во льдах ни у кого нет настроения.

А трубку она не брала, поскольку презирает такой вид общения.

Я понял, что сентябрь сгорел окончательно, этого времени мне хватило, и тощая жопа уже ну совсем не прельщала. За нее в принципе страшно было теперь браться. Мало ли.

Во гневе я писал ей отповедь, прям по пунктам перечислил всё. Даже немного нахамил, что зря.

Всё это было встречено ну прямо стеной непроницаемого равнодушия. Человек просто не видел претензий.

Я усилил нажим в надежде хоть на какую реакцию. Не, пофик.

Она планировала продолжать отношения как было, то есть вываливать на меня продукты своей депрессии. Молчать по три дня, чтобы как солнышко явиться с "привет, как дела?"

Потом я остыл, и в высоких отношениях случился новый этап. Меня показали подругам

По улице слона водили, ага

Не, реально, меня чуть ли не через день приглашали потусить в этом кафе, в том, сём. С подругами.

Я и сам стал, в общем, своего рода подругой. И можно было б сказать, что это было из корысти, но нет, эта женщина была из тех, что платила за себя.

Хоть я и предлагал.

Ну да не суть. В итоге, сквозь пол зимы этого сюра я решил что хватит. Я написал ей, Создание (обойдемся без имен), по-моему наша лодка отношений не затонула только потому, что смазана говном. Давай, покедова, у меня две пересдачи.

Она молча проглотила эту новость. С достоинством королевы. Мне так показалось на счастливые полмесяца.

Теперь я думаю, что она просто не прочитала. Кто-то может сказать мне:

- Ничтожество, женщин не бросают по смс.

И будет прав. Но, понимаете, до нее невозможно было дозвониться. Вообще. В принципе.
Короче, спустя время меня зовут на погулять. На что я изумлённо заявляю, что боле не вместе, не судьба, отстань.

- Разве? - был ответ. - Странно.

Да, пиздец странно, подумал я. И решил что эта Алиса в стране чудес вообще странная по сути. Не понятно было что ей надо. Чем живет. Про рисование я уж не верил, пахло пиздежом.

Я натурально начал думать, что у нее есть муж. Конспирация указывала на это.

И все разговоры об отношениях умело игнорировались.

Короч, я решил уйти в подполье, и больше никогда не отвечать.

Кажется, она не расстроилась.

Потому что объявилась следующим летом. Привези, пишет, ноты, которые я тебе одолжила.
Я перерыл бумаги, и в самом деле я нечаянно зажал книжку. А, решил я, нехорошо, надо отдать.
Поехал отдавать, знал где ее дом. Набираю номер. И, о, мне ответили! Поднимайся на такой-то этаж - пишет.

Ну я слегка удивлённый, поднимаюсь в это логово дракона. Готовлюсь реально к всему. Даже получить пиздов от хахаля - мне было известно, что брошенные женщины коварны.
Но вот мне открывает дверь она, макулатуру у меня забирают. Приглашают на чай, и нет бы мне уйти. Но я чет согласился.

В общем сидим на кухне, пьём. Я пырюсь на интерьер, интересно. Жара за окнами и тут.

Она в халате китайском. И вот этот халат меня смутил. Чето она начала то ногу показывать, то чуть распахнет его на груди, вроде "ой душно мне, душно".

И под этим делом виден комплект белья, и чулки на ногах видно - ещё б тебе не душно было, дура.

С запозданием сработало паучье чутье. На полчаса. А может на полгода.

Да, вообще, реакция у меня не как у змеи. Разве что как у мертвой.
Словом, я понял что по мне сейчас работает тяжёлая артиллерия, и, чтобы не сгинуть в этих окопах, пора съябывать.

Меня попросили задержаться, и даже снова взяли за руку. Но во мне вдруг проснулась такая воля к жизни, что я соврал, будто встречаюсь с девушкой.

По лестнице я ссыпался счастливый, как хер, пардон, в пизде.

К чему вся эта графомань. Щас будет панчлайн.

Проходит совсем немного времени после моего побега от этой шоушенки.

Она мне пишет, и пишет, совсем не как рептилоид. А нормально так, с эмоциями.

Почему, мол, вы меня бросили, чем я плоха, чем обидела вас и проч.

Ну я ей в двух словах отвечаю: "заебало + заебало".

- Ах, - отвечает, - тебя заебало! А как я страдала!

- Как!

- Во-первых, тебе не интересна я, и нужен был только секс.

- Чо-чо, - возмущаюсь, - да я, да я все время как святой был! Секс! Охереть! И в чем это проявлялось, хоть один случай...

- Пожалуйста, - отвечает, - помнишь как мы в машине твоей были и ты меня трогал за везде, намекал и делал доступной.

- Стоп, - пишу, - але, какая машина? Мы не были в машине, только в маршрутке. И потом, я в жизни из транспорта водил только велосипед, коня, ну ещё у отца на шее катался.

Возникла пауза. Я не ждал ответа.

Но он пришел.

- А, - написала она, - прости, я спутала.

Спутала, сцук! Триггерит с тех пор на светлые волосы. Даже усы блондинистые как вижу, хочется зажигалкой поджечь.

Без обид, усачи, это психотравма

На этом наше общение чето оборвалось.

Прошу простить за многобукв, кланяюсь, занавес