SillyBlueHorse

Всё началось в тот злополучный день, когда я заехала в то общежитие. Оно располагалось почти на краю города и делало вид, что восстанавливается после пожара в одном из его крыльев, но по факту тот кусок здания просто закрыли. Те жильцы, кто мог съехать, это сделали, не в силах терпеть запах гари, но мне было на это всё равно. После того как корона унесла жизни всей моей семьи и чуть не забрала мою, прихватив с собой лишь обоняние и добрый кусок моего здоровья, мне было уже всё равно. Квартиру захапали себе дальние родственники, буквально вытеснив меня прочь, работа накрылась медным тазом, а несчастных накоплений хватало лишь чтобы найти самое убогое и самое дешёвое жильё. Так что я заехала в свою комнатку на третьем этаже, крайнюю у лестницы, держа в руках всего пару сумок да рюкзак за плечами: весь мой негустой скарб. Этого было достаточно, чтобы продержаться до того как я найду хоть какую-то работу и смогу свалить из этой дыры.

Слово “дыра” идеально описывало представший передо мной вид. “Окошко, тумбочка, кровать”, как пелось в одной песне. Стены с облупившейся краской, с дырами от когда-то висевших полок, зеркала, может даже картин. Побелка потолка пожелтела, на ней были видны пятна от убитых комаров и мух и даже отпечаток чьей-то ноги. Углы атмосферно украшали лохмотья паутины. Линолеум на полу вздыбился буграми и неприятно похрустывал песком при каждом шаге. Несколько ржавая и скрипучая кровать-сетка больше походила на атрибутику какой-то психушки, и уж поверьте мне, я знаю о чём говорю. Оставалось надеяться, что продавленный матрас хоть немного смягчит ситуацию.

Пока я разглядывала своё новое место обитания, мне показалось, что кто-то пристально на меня смотрит. Оглянувшись, я заметила мужскую фигуру в глубине коридора. Из-за полумрака сложно было хорошенько его разглядеть, да и не было особого желания. Он стоял неподвижно и как-то подбоченившись. Я махнула ему рукой в приветствии, но не получила в ответ никакой реакции. Усталость брала своё, так что я плюнула на вежливость.

Закрыв и заперев за собой дверь, я застелила постель и упала на неё, отрубившись, хотя был ещё только обед. Сказывалось эмоциональное истощение и в целом слабость после болезни. Нахлынувшие депрессивные мысли утонули в потоке мучительной усталости, утянувшей меня в забытие. Ни скрип кровати, ни вонь в комнате, которую я могла ощущать только неприятным свербением в носу, не могли мне помешать. Я заснула тревожным и болезненным сном. Сейчас уже не могу вспомнить что конкретно мне снилось, но это ощущалось как липкий и тяжёлый кокон, из которого сложно вырваться в реальность. К счастью или несчастью, мне помогли.

Разбудил меня звук за стеной. Из соседской комнаты доносились сдавленные вздохи, перемежающиеся протяжными болезненными стонами, словно кого-то мучительно рвало. В больнице я наслушалась подобного, но было в этом звуке что-то необычное, заставившее меня проснуться. Что-то неправильное. Валяясь с открытыми глазами, смотря в потолок и слушая омерзительную какофонию, я строила гипотезы, пока меня не осенило: звук был неправильный, потому что при рвоте звук вырывается наружу, а тут было словно наоборот. Словно… словно кто-то что-то ел через силу. “Бред какой-то”, — подумала я тогда и попыталась заснуть.

Но спать уже не хотелось. За окном было темно. Проспав весь день и пропустив все возможные обеды и ужины, я должна была бы проголодаться, но аппетита не было совершенно. Но это было обыденностью, я уже не помню, когда последний раз ела что-то с аппетитом. Достав из рюкзака питательный батончик, я через силу заставила себя его съесть, запив водой из бутылки. В голову пришла мысль, что у меня ситуация сейчас немногим лучше того, что происходило за соседской дверью: едва ли не силой пичкаю себя едой.

Теперь возникла другая проблема: мне приспичило в туалет. Когда я получала ключи при заезде, одутловатая тётка-комендант с маской на подбородке безразлично буркнула, не отрываясь от планшета: “В конце коридора”. Вооружившись телефоном, я отправилась в паломничество к заветным фарфоровым постаментам. Дверь отвратительно проскрипела, открываясь. Я аж зажмурилась, ожидая, что кто-нибудь выйдет и возмутится, но коридор встретил меня абсолютной тишиной и темнотой.

Свет фонарика выхватывал от силы пару шагов, растворяясь дальше в кромешной тьме. Звуки моих шагов гулким эхом разносились по пустому коридору. С каждым мгновением ощущение, что за мной наблюдают, становилось всё отчётливее и сильнее. Казалось, кто-то есть за спиной, гонится за мной и вот-вот схватит. Хотелось сорваться на бег и поспешить прочь, скорее, быстрее. Но я уже привыкла к этому глупому ощущению в длинных тёмных коридорах пока находилась в больнице, а потому, делая над собой волевое усилие, просто шла дальше. Моей хитростью, чтобы совладать с таким иррациональным страхом, было решить для себя, что даже если что-то за мной там гонится, то и пусть, чёрт с ним, эта жизнь всё равно не стоит того, чтобы её жить. Но оборачиваться и проверять было всё ещё очень страшно.

С такими мыслями я и дошла до конца коридора. Привычное “девочки налево, мальчики направо” тут было представлено в виде одной покосившейся двери с надписью мелом “туалет”. За ней меня встретил новый приступ свербения в носу, и я в очередной раз порадовалась, что не могу ощущать всю гамму вони в этом месте. Но во рту появилось гадкое горькое ощущение, срочно захотелось сплюнуть. Так что я поспешила закончить все свои дела и отправиться обратно.

Выходя из туалета, я услышала как ещё одна дверь в коридоре открылась. Света фонарика на телефоне было недостаточно, чтобы что-то чётко рассмотреть, но сомнений никаких не оставалось: тут кто-то есть. В обычной ситуации я бы даже перекинулась парой фраз со своими новыми соседями, но почему-то мне не хотелось ни с кем сейчас говорить. Мне вообще было не по себе, и встреча с кем-то незнакомым посреди ночи в коридоре не способствовала улучшению настроения. Как и факт, что этот кто-то не пользовался фонариком. Только приближающиеся шаркающие шаги свидетельствовали о том, что тут есть кто-то кроме меня.

Я пошла к своей комнате навстречу шагам, мучительно, до рези в глазах всматриваясь во тьму. Каждый шаг отдавался тяжестью в груди, дыхание становилось нервным и прерывистым. Мне было чертовски страшно. А впереди неумолимо звучало “шарк, ш-шарк, шарк”. Словно идущий подволакивал ногу. Всё ближе и ближе, пока, наконец, мой фонарик не выхватил из тьмы фигуру.

Обычный мужичок, в трениках с пузырями на коленках, майке-алкоголичке с грязными пятнами и рваных тапочках. Абсолютно типичный обитатель подобной дыры. Я выдохнула с облегчением и привычно натянула маску дружелюбной улыбки. Открыла рот, чтобы поприветствовать соседа, но слова застряли у меня в горле. Потому что фонарь наконец осветил его лицо.

Взгляд подёрнувшихся плёнкой глаз, словно у мёртвой рыбы, парализовал меня. Они не двигались и, казалось, даже не видели ничего перед собой. Стали заметны и другие странности: руки висели плетьми, безвольно болтаясь в такт ходьбы; ноги двигались как-то топорно и рвано, словно колени не гнулись. Создавалось впечатление, что передо мной не человек, а просто тело, сбежавшее из морга, движимое вперёд незримым кукловодом, дёргающим за невидимые ниточки.

К горлу подкатил ком. “Это” двигалось прямо на меня, но медленно и неуклюже. Опомнившись, я попятилась, прикидывая пути к отступлению. Назад в туалет и запереться там? Не вариант, это тупик, и я сомневаюсь, что успею вызвать полицию прежде, чем он до меня доберется. Броситься на него? Да кто в своём уме так поступит? Я хрупкая девушка, а перцовый баллончик остался в рюкзаке. Остаётся единственный вариант постараться проскользнуть мимо и бежать прочь.

Собравшись, я рванула вперёд, прижимаясь к стенке. От мельтешения фонарика в глазах зарябило, и я не успела опомниться, как ощутила себя прижатой к стене навалившейся на меня тушей. Такое чувство, что она просто упала на меня, резко дернувшись наперерез. Я ощутила как под её холодной и липкой кожей что-то перекатывается. Мёртвенно бледное лицо уставилось на меня. Его рот раскрылся в немом крике, но наружу вырвался лишь… это был даже не хрип, не стон. Это больше походило на шелест, на шебуршание смутно знакомое и в тоже время чуждое в своей массивной какофонии.

Содрав кожу об стенку, я смогла выкрутиться из-под туши. Та груздно осела на пол, пока я, спотыкаясь, бежала прочь. Вперёд, дальше, по коридору, к выходу! Мой топот гулко разносился эхом по коридору. Виски пульсировали, в ушах стучала кровь, а руки покрывались ледяной испариной, заставляя крепче сжимать норовящий выскользнуть телефон. Ещё десять шагов, семь, пять! Не оборачиваться, лишь бы успеть!

Сзади что-то тяжёлое врезалось под коленку. Нога подкосилась, заставив меня оступиться. Я инстинктивно попыталась сохранить равновесие, оперевшись на другую ногу, но та с хрустом подвернулась. Вскрик боли огласил коридор, и я окончательно повалилась на пол. Зажимая саднящую и пульсирующую лодыжку, я направила телефон в сторону преследователя. Свет фонаря выхватил из темноты объект, который меня и сбил с ног.

Им оказалась рука. Оторванная на уровне локтя рука того самого, язык не поворачивается назвать его человеком, существа. Она лежала рядом, белесая, грязная, покрытая чёрными волосками. Сначала я подумала, что мне показалось, но эти волосы пришли в движение. Сгибаясь под острыми углами они шевелились, упираясь в кожу. На поверхности руки стали появляться небольшие отверстия, одно, два, пять. В считанные секунды вся кожа была усыпана крохотными дырочками, из которых торчали извивающиеся волоски-лапки. А потом наружу словно хлынула чёрная волна. С тихим шелестом перебираемых ножек, из руки прямо на меня выбиралось несчётное множество омерзительных паукоборазных тварей.

Сдавленно взвизгнув, я в панике на четвереньках, подскальзываясь и спотыкася, бросилась к единственному безопасному рядом месту: своей комнате. Благо она была всего в паре шагов. Подвернутая нога отзывалась тупой пульсирующей болью, перерастающей в острую при попытке ей пошевелить, но накрывший меня ужас был сильнее. Вкатившись в комнату, я захлопнула и заперла дверь. Бегло осмотревшись, я прикинула чем бы можно было забаррикадироваться. Но кровать оказалась надёжно прибита к полу, а тумбочка была слишком маленькой и лёгкой. А за дверью тем временем послышалось знакомое “шарк, ш-шарк, шарк”. Оно приближалось.

В панике, я зажалась в угол между тумбочкой и стеной и замерла. Боясь даже дышать, я молилась, чтобы эта тварь ушла, чтобы это всё было только сном, чтобы всё наконец закончилось. Но шаги неумолимо приближались. Ближе, ещё ближе, пока не остановились прямо за дверью и не наступила абсолютная тишина. Казалось, оглушительный стук сердца в ушах и сдавленное учащённое дыхание были слышны даже в коридоре. Я не решалась пошевелиться, судорожно сжимая в руках телефон.

Дверь в комнату сотряслась от мощного удара. Вскрикнув от неожиданности, я глубже вжалась в угол, лихорадочно перебирая пути к спасению. К несчастью, таковых в голову не приходило. Перцовый баллончик в рюкзаке казался мне теперь насмешкой. Что он вообще сделает этой твари? Добавит пикантности когда та будет меня жрать? У меня невольно вырвался нервный смешок, но когда в дверь вновь ударили, я зажмурилась в ужасе. Бежать было некуда. Мой единственный выход это идти в атаку. Выключив фонарь, я затаилась. Лунного света из окна хватало и без него, а телефон выдавал моё местоположение.

Под новым ударом дверь распахнулась настежь. Хлипкие петли перекосились, косяк отлетел прочь. Я невольно задержала дыхание. На пороге стояла эта тварь, без руки, помятая, омерзительно бледная в лунном свете. Повисла немая сцена, а спустя всего один удар сердца я, собрав все свои силы, подкрепленные адреналином и просто человеческим желанием выжить, со всей силы швырнула тумбочку в голову монстра. Сама не ожидала от себя такой силы, а может она просто почти ничего не весила, но запустила я её как надо. Голова с противным чавкающим звуком оторвалась от шеи и запрокинулась за спину.

Тварь замерла, словно раздумывая, падать ей или нет. Я уже внутренне праздновала победу, ведь все знают что у зомби самое уязвимое место — голова. Избавься от неё, и победа обеспечена. Но в жизни всё оказалось не так как в фильмах и видеоиграх. Тварь мелко задрожала, как в эпилептическом припадке. Комнату наполнило уже знакомое, сводящее с ума шуршание. К нему добавились странные щёлкающие звуки, словно разминались артритные суставы столетнего старика. Из шейного отверстия медленно, рывками стали появляться огромные, покрытые хитином, ломанные в нескольких местах паучьи ноги. Такие же стали появляться из культи на месте оторванной руки. Скрючиваясь и извиваясь, они прорывали мёртвую плоть то тут то там, выбираясь на поверхность из своего мясного убежища. Они тянулись ко мне и рассыпающееся тело, повинуясь их движениям, двинулось вперёд.

Я завизжала как никогда в жизни. Наисильнейший страх, животный ужас поглотили меня. В той ситуации я уже мало отдавала отчёт тому, что делаю. Тело перестало слушаться и действовало полностью на животных инстинктах. И инстинкт был только один — бежать. Неважно как, неважно куда, но надо было оказаться как можно дальше от этого места, от этой твари. Прежде чем я успела предпринять хоть что-то, она была уже рядом. Шипастые хитиновые лапы вонзились мне в бок, руку и плечо. Острая боль пронзила тело и, взвизгнув от ужаса, я дёрнулась прочь из последних сил. Прямо к окну.

Звук разбитого стекла, свист ветра в ушах, обжигающе холодный воздух ночи. И удар. Вспышка боли пронеслась через всё тело, ослепляя, а затем наступила тьма. Я вновь провалилась в беспамятство, в очередной липкий мерзкий кокон сновидений, от которого не было спасения. Я бредила и лишь проблесками сознания улавливала происходящее вокруг. Огоньки скорой, тряску в машине, холод кушетки.

Пришла в себя я уже в больнице. Гипс на ногах, забинтованы бок и плечо. При каждом вдохе бока отдавались болью, но дышать было можно, что не могло не радовать. Я осторожно выдохнула с облегчением: спасена. Пусть ценой переломанных ног и рёбер, но жива. Всё лучше, чем оказаться в лапах этой твари. Что бы она не хотела со мной сделать, этому уже не бывать. Я в безопасности, в больнице, к которым уже начинаю привыкать.

Воспоминания нахлынули на меня ледяным душем. События той ночи прокручивались в голове как кинолента. Чудовище, его лапы, омерзительный шелест хитина стоял в ушах. Оторванная рука с извивающимися чёрными волосками-лапками… Что-то привлекло моё внимание. Сердце заколотилось как бешеное. Я принялась осматривать себя с ног до головы, но нигде ничего подобного не находила. Готовая уже облегченно выдохнуть, я почесала внезапно засвербевшее предплечье левой руки. Там, прямо из родинки торчал толстый черный волос. Ничего необычного, если не задумываться. Но стоило мне попытаться его подцепить ногтями, как он извернулся и втянулся внутрь.

О нет! Нет-нет-нет-нет! Этого не может быть! Нет же! Я должна достать его, должна избавить от него, пока не слишком поздно. Мне нужно что-то острое, что-то режущее, что-то…

***

Заключение психиатра: У пациентки ярко выраженный шизофренический психоз с суицидальными наклонностями и склонностью к самоповреждению на фоне сильнейшего стресса после потери семьи. У пациентки также травмы после неудачной попытки самоубийства: перелом обеих ног, нескольких рёбер, колотые ранения на теле. После помещения в больницу пациентка использовала осколок стекла чтобы нанести себе множественные порезы. Рекомендуются повышенные дозы транквилизаторов и содержание в смирительной рубашке в общей палате.

Дисклемер: игроки хотели игру-ваншот, пока ДМ болеет и никто не хотел её проводить. Я был вынужден взять на себя это тяжкое бремя, но предупредил, что устрою чёрте что, и, спойлеры, так оно и вышло.

Сначала надо представить группу, которой непосчастливилось вляпаться в мою игру. Первый игрок это Кобольд по прозвищу Бесстрашный Дудка. Вооружённый великанской дубиной, которую он даже не в силах поднять и просто волочит по земле. Второй это ленивый безынициативный  игрок Кетот Гребень: простейший человек-крестьянин, глупый и безыдейный.

История начинается с заставки скайрима. Игроков везут по заснеженной горной дороге, ёлочки, пара стражников, лошадка. Наши герои связанные заключенные, с ними ещё один (тот белобрысый из братьев бури). Кобольд начинает истошно вопить. Не чтобы его развязали, а просто вопить, как кретин. Кобольд же. В итоге оползень и упавшим деревом убивает стражников. Телегой придавливает заключенного и нашим герои не придумывают ничего лучше кроме как назвать лошадку Ромашка, привязать её к ноге торчащей из-под телеги и шлёпнуть её по крупу. Лошадка дёрнулась, петля с лодыжки соскользнула на палец и оторвала его нафиг. Море крови, пленник медленно в муках умирает, пока его всё же достают. Кобольд лакомится трупами стражников, припасает себе одну из ног на потом. Тело заключенного взваливают на лошадку и отправляются в путь по лесным тропам.

На лесной тропе путники встречают хоровод ёжиков. Ёжики приветствуют путников и просят поделиться с ними. Кобольд щедро сбрасывает им труп с лошади и ёжики обгладывают ему лицо, после чего благодарят путников и в качестве награды трутся ежиными жопками об их оружие, перманентно баффая на возможность отравить. Игроки обескуражены но продолжают путь.

Выйдя на поляну они находят берлогу. Пока Человек стоит на стрёме, отважный и ебанутый кобольд Дудка отправляется внутрь. Там он обнаруживает спящую медведицу и медвежонка в окружении горы костей. Мелкий некстати проснулся и просит кушать. Кобольд от щедрот делится заблаговременно сохраненной ногой одного из стражников. Медвежонок благодарно её грызёт, а медведица приоткрыв один глаз кивает, мол, бери себе награду. Учитывая что вокруг просто горы скелетов, Дудка берет тазовые кости по размеру и прилаживает себе как наплечники. Он выходит из пещеры и они с крестьянином и лошадкой Ромашкой продолжают путь.

Навстречу им выбегает разъяренный вепрь. "Вы друзья ёжиков, я чую их жопки на вашем оружии!" начинается бой и вепря в два счёта убивают. Но в последний момент он успевает пырнуть своими бивнями-клыками крестьянина в живот. Тот начинает истекать кровью и готовиться умереть. Игроки несколько удивлены. Но на их счастье появляются старый добрые друзья ёжики их благодарят за избавление от заклятого врага. Они видят как сильно ранен человек и обещают помочь, если с ними поделятся тушкой вепря. Разумеется игроки соглашаются. Ёжики обгладывают половину тушки вепря (вдоль) и трутся об рану крестьянина. Он падает в обморок и приходи в себя только через несколько часов. Рана зажила, но теперь он навечно благословлён ёжиками. Из его тела растут иголки, он может их ставить в положение атака, тогда враги получают урон при попадании, а может сложить их в "защиту", добавляя плюс к классу брони. Но пока он не умеет нормально с ними обращаться, так что сидеть ему больно.

За это время кобольд сделал из черепа вепря себе рюкзак, а его бивни-клыки приладил себе в наплечники, добавив им класс брони. Группа собирается и идёт дальше. Через пару часов они выходят на небольшое поселение в лесочке. Небольшое это значит буквально домики чуть выше колена. В первом же домике обнаруживается кролик. Он отправляет к старейшине в самую крайнюю хатку. Там их встречает матёрый кролище, который шлёт героев погубить злого чёрного кролика в пещере неподалёку, тогда они помогут выбраться из леса. Наши герои оставляют лошадку Ромашку на попечение кроликов и отправляются к пещере. По старой схеме человек остаётся снаружи и тренируется работать с иголками, в итоге повысив бонус как к защите, так и атаке. Кобольд отправляется в пещеру и там играет костями в дженгу вместе с кем-то черным и глазастым. Наигравшись они выходят и это оказывается чёрный лис. Лис прячется в рюкзак-череп.

Герои возвращаются в деревушку кроликов и не видят лошадки. Зато кролики их встречают все толпой. Дудка думает что кролики съели лошадку и бросается в атаку. Ему помогает чёрный лис и крестьянин-ёж. в ходе ожесточенной битвы все кролики убиты. Пока компания стоит, пытаясь отдышаться, лошадка Ромашка выходит из кустов. С ней всё в порядке, она просто ела травку. Зато лис доволен. В благодарность он кусает кобольда и тот обрастает лисьей шерстью и приобретает лисьи черты. Сам лис остается пировать на трупах кроликов, а компания двигается далее.

Они подходят к утёсу и видят внизу нормальную деревушку. Осталось найти как спуститься, слишком уж обрывистый спуск. Решают идти вдоль, пока не найдут способ. По пути натыкаются на ручеёк. Кобольд его перепрыгивает, а вот человек-ёж спотыкается и падает, целиком окунувшись в ледяную воду. Выбравшись на берег он с удивлением обнаруживает, что с его иголок смылась грязь и он оказывается ярко-синий.

В этот момент игрок за крестьянина кричит "да ну нах*й" и в угаре сваливает, пока кобольд ржёт в голос. Дальше продолжать не стали, потому что градус абсурда в игре зашкалил, как и градус алкоголя в крови всех игравших.

Вот повезло нашей группе с креативным бардом. В самом что ни на есть плохом смысле. Ибо креативность эта выражается в просто запредельно безумных и нелогичных подходах к бою. Приведу кратенькую и очень показательную историю в качестве примера.

Подземелье, канализация, битва с квестовым боссом. Враг — чёрный пудинг. Большая черная слизень (ch 4), бьющая кислотой и быстро уничтожившая доспехи нашего воина, а потом и самого воина. Пока чародей закидывал её издалека волшебными стрелами, наш бард решил проявить смекалку.

Для начала он достал рапиру и наложил на неё "Раскаленный металл", видимо намереваясь подпалить чёрную слизь. При этом он совершенно не обращал внимания на советы сопартийцев и тот факт, что факелом в монстра уже ткнули. Очевидно бард тут же получает урон и критически проваливает спасбросок, после чего рапира оказывается воткнутой в потолок вне пределах его досягаемости. Но пытливый ум барда неумолим и у него за пазухой ещё есть кинжал. Поэтому он идет ва-банк.

Теперь следите за руками и считайте ходы. Бард подходит к слизи вплотную, достает кинжал и кастует раскалённый металл на него. Получает урон. Намеренно проваливает спасбросок и роняет кинжал. Бросок конституции успешен, так что кинжал ещё горячий. В следующий ход он действием пинает кинжал в сторону слизи, выполняя импровизированную дистанционную атаку. Получает урон и теряет сознание. Очевидно действие заклинания проходит, но кинжал достигает цели, нанося несчастную единицу урона.

За весь бою барда ни разу не ударили, ни разу не нанесли ему урон со стороны. Он оказался в этом абсолютно самостоятельным, полностью слив все свои очки здоровья на безумный фортель, нанесший единицу урона. Воин, принявший на себя весь урон тоже потерял сознание, вместе с почти всей экипировкой, нещадно потрепанной кислотой. И лишь чародей смог добить тварь, пока кайтил его по кругу, а после помог остальным сопартийцам.

Великолепный ли это отыгрыш со стороны барда: безумный, неэффективный но креативный, или же игрок просто дурень несусветный, не разобравшийся толком как работает заклинание? Думаю, всего понемногу =)

Ссылка на первую часть: https://pikabu.ru/story/tonkaya_vyishivka_chast_1_5468942

Ощутив, как что-то касается моего лба, я вскочил с криком отчаяния и открыл глаза. Рядом, испуганно сжавшаяся в комок, сидела Ирен, виновато на меня поглядывая исподлобья.

— Я всего лишь проверяла, нет ли у тебя температуры, Джеймс, — принялась оправдываться она. — Ты вел себя странно.

— Пустяки, кошмар приснился, — отмахнулся я, оглядывая спальню. Воспоминания о вчерашнем вечере постепенно возвращались ко мне. Разбитый графин, уборка, кабинет… Что из этого было сном? Судя по перевязанной ноге Ирен, часть про кухню была правдой. — Как ты?

— …могло быть и лучше, — уклончиво пробормотала любимая, отводя взгляд. — Я думаю тебе стоит взглянуть.

Рана и правда требовала внимания: пропитавшееся кровью полотенце сделало свое дело, но нога выглядела покрасневшей и воспаленной. Более того, шерсть на лапе и вокруг пореза выпадала клочьями, обнажая гладкую розовую кожу. Это совсем не походило на последствия обычного пореза.

— Может какая инфекция? Думаю, стоит показать тебя врачу, — решительно сказал я, подхватывая Ирен на руки. — Сейчас мы с тобой немного прокатимся.

Она смолчала, понимая всю серьезность ситуации. Оказаться вдали от цивилизации без медицинской помощи — это один из худших возможных сценариев. К счастью, у нас была машина, и через несколько часов мы въезжали в Клаудвилль. Местная клиника, одна на весь небольшой городок, оказалась комплексом из трех длинных приземистых трехэтажным зданий. Нам пришлось порядочно попетлять между ними, прежде чем мы смогли добраться до главного входа. Очереди в приемном покое не оказалось, так что нас приняли без промедлений.

Уже через час я беседовал с представительного вида пожилым котом, являвшегося обладателем солидного брюшка и роскошных усов, которые он имел привычку покручивать в задумчивости на когте. Бирка на халате гласила “Доктор Миллингхейм”. он меня успокоил, сказав, что ничего серьезного нет, просто небольшое заражение. «Пару дней антибиотиков и будет как новая. Еще натанцуетесь вместе, голубки!» — прямо так он и выразился, ухмыляясь в свои усищи. Ирен, конечно, не радовала перспектива остаться в городе на пару дней, но другого варианта не было. Обустроившись в палате, она внимательно посмотрела на меня и сказала:

— Езжай обратно в дом, Джеймс. Не стоит тут со мной нянчится, я в порядке, — видно было, что подобное внимание к себе ей не очень нравится. — я не хочу быть для тебя обузой.

— Ирен, милая, что за глупости ты говоришь? — возмутился я, обнимая её за плечи. — Как же я тебя тут одну оставлю? И как же ты послезавтра вернешься?

— Езжай, прошу тебя, — она была неумолима, строго нахмурив свои бровки. — Не хочу, чтобы ты видел меня такой… слабой. Меня привезет доктор Миллингхейм, я уже обо всем с ним договорилась. Уйди!

— Можно вас на минутку? — нас прервал голос доктора. Лёгок на помине. Виновато глянув на Ирен, я вышел к нему в коридор. — Я думаю, вам стоит её послушаться, Джеймс. Покой для пациентки сейчас критически важен, а ваше присутствие будет только мешать. К тому же я также обеспокоен вашим здоровьем, если уж быть откровенным. Когда вы последний раз спали? Езжайте, прошу вас, отдохните. Хотя бы ради вашей жены, ведь ей понадобится вся ваша помощь и внимание.

— Уверены, что вам не составит проблем доставить её обратно домой? — взвешивая все за и против, поинтересовался я. — Мы ведь очень далеко живем.

— Особняк старухи Лессо, не так ли? — поднял бровь доктор, покручивая ус когтем. — Честно говоря, я очень удивился, когда узнал, что там кто-то живет.

— Почему это? Она все же родня Ирен, пусть и дальняя, — я навострил ушки.

— Неужели? Понимаете, Джеймс, с этим поместьем у нас в Клаудсвилле связаны самые разнообразные слухи, — оглянувшись по сторонам, доктор заговорщицки наклонился ко мне, обдав запахом дорогого одеколона. — Говорят, что после того, как вандалы устроили пожар в галерее Мадам Лессо, она несколько тронулась рассудком. Понимаете, её… специфичный облик вызывал страх и ненависть у местных.

— Могу их понять, — кивнул я, вспоминая ужасающий портрет. Всплывшие в памяти события сна вновь заставили мою шерсть на загривке зашевелиться.

— Говорят, после того случая она перестала появляться в городе, — кивнул доктор, вновь оглянувшись в поисках посторонних ушей. — Но это ещё не всё. Все, кого она хоть раз изображала на своих картинах, пропали без вести при загадочных обстоятельствах. Все до единого! Конечно это может быть всего лишь совпадением или дурным стечением обстоятельств, но все шесть котов и кошек постепенно испарились из нашего города. Слишком мало, чтобы полиция забила тревогу, но достаточно для рождения слухов. Хотя, возможно, они просто сбежали из этой всеми забытой дыры. Но помяните моё слово: нехорошее это место, поместье Лессо. И невеста вот ваша неспроста поранилась. Так что вот вам мой совет: бегите оттуда пока не поздно…

— Доктор Миллингхейм, пройдите к посту медсестры! — раздался механический голос из громкоговорителя. Прежде чем я что-то успел сказать, кот в белом халате умчался, неожиданно прытко для его возраста и комплекции, махнув на прощание бурым хвостом. Зайдя к Ирен попрощаться, я направился обратно в дом. Дорога в одиночестве тянулась невыносимо долго, давая возможность тревожным мыслям накрыть меня с головой. Все ли будет в порядке с любимой? Может, стоило все же с ней остаться? А то этот странный доктор не внушает доверия, после его-то истории о Мадам Лессо.

Небо безрадостно нависло серыми тучами, готовясь к продолжительному осеннему дождю. Коричневые мертвые листья на деревьях и земле неприятно шуршали в тон завывающему ветру, словно перешептываясь о чем-то своем, зловещем. Сам дом выглядел в таком свете неприветливо, пугающе. Но я, сославшись на плохое настроение и свалившиеся невзгоды, проигнорировал все эти глупости. Оказавшись внутри один одинешенек, я внезапно осознал, как сильно скучаю по Ирен и как же жду её возвращения. Хотелось бросить всё и ехать за ней, но это было бы просто глупо. А я теперь кот женатый, да еще и вот такого дома хозяин, пусть и не так долго. Надо вести себя подобающе и заняться чем-то полезным.

Решив, что какое-нибудь дело сможет отвлечь меня от переживаний, я вернулся в кабинет Мадам Лессо. К своему удивлению, её портрет обнаружился на полу, разбитым, прямо как во сне. А во сне ли? По спине прокатилась новая волна холода, а подушечки лап покрылись мерзким холодным потом. Нервно сглотнув, я приблизился к стене, где висел портрет. Там действительно обнаружилось углубление в том самом месте, где и ожидалось. Дрожащим от страха когтем я нерешительно нажал на него и услышал до боли знакомый щелчок. Часть стены отошла в сторону, обнаруживая потайную комнату. К моему величайшему облегчению никаких пауков там не оказалось. По крайней мере не так, как во сне.

Окрыленный своей маленькой находкой, я двинулся дальше. Тайная комната представляла собой больше расширенную кладовку, чем настоящее помещение. Пыльное, темное, с клочьями висящей тут и там паутины, оно не внушало особого желания войти. Но любопытство было сильнее страха, так что, прихватив фонарь, я углубился в изучение недр этого секретного «шкафа».

Во-первых, стопка картин. Ровно шесть штук, так же закрытых стеклом, как и портрет Мадам Лессо, сиротливо лежащий на полу среди осколков. На них также были изображены коты и кошки всех мастей и окрасов, выполненные с удивительной детальностью и точностью. В свете фонаря их лица выглядели неестественно бледными, а глаза — остекленело мёртвыми, словно это — вышивки мертвецов. От одной мысли о таком меня передернуло. Я думал, что все они сгорели на выставке, если, конечно, верить словам доктора Миллингхейма.

Во-вторых, в углу кладовки стоял небольшой металлический сейф с приоткрытой дверцей. Внутри обнаружилась пухленькая кожаная папка с различными документами на дом, купчей, правом собственности и планом участка. Вот последний-то и привлек мое внимание. Внимательно разглядывая пожелтевшие от времени схемы, я с интересом обнаружил, что этот дом не единственный тут. Рядом, с ним располагался еще один, совсем маленький, чуть дальше в лесу. И окна кабинета как раз должны выходить в ту сторону. Бросившись к окну, я выглянул наружу. Среди полуголых ветвей едва угадывалась прогалина. В последний раз окинув взглядом кабинет, я на миг задержал внимание на разбитом потрете Мадам Лессо. Нехотя, я приблизился к нему и хотел было поднять, но в нос ударил невыносимо тошнотворный запах разложения. Едва сдержав рвотные позывы, я поспешно выбежал из дома, жаждя свежего воздуха. Впервые я не пожалел, что со вчерашнего дня ничего не ел.

Путь до прогалины занял всего несколько минут. Тропинка уже давно перестала существовать, а наполовину облысевшие к осени деревья плохо скрывали небольшое одноэтажное здание. Сухие листья грустно хрустели под ногами, напоминая, что рано или поздно их придется убрать. Серые тучи уже начали накрапывать промозглый осенний дождик, так что оказавшись под крышей я облегченно перевел дух. Как оказалось, преждевременно.

Массивная дверь отказалась поддаваться, пока я не догадался использовать ключ, прихваченный из стола кабинета. Он, как ни странно, подошел, и я смог попасть внутрь. В первый же миг в нос мне ударил едкий, невыносимо тяжелый химический запах. Формалин, спирт, нашатырь или еще какая гадость. Находиться внутри было физически неприятно, если не невыносимо. Оглядевшись, я обнаружил причину: всё помещение было забито банками, колбами и ретортами, перегонными кубами и другой химической посудой. И пустой почти не было. Зполненные омерзительно мутными жижами самых разных оттенков, они странным образом притягивали взгляд, предлагая изучить своё содержимое, где расплывчато виднелись неясные очертания каких-то предметов: костей, органов, конечностей. При ближайшем рассмотрении в одной из них я обнаружил чью-то голову.

На столах были бумаги, исписанные старинным, витиеватым, но вполне читабельным почерком. Глаза слезились от едкого воздуха, голова кружилась, но я смог разобрать кое-что про методы извлечения цвета из веществ, способы придания нитям окрас, а также несколько выписок из книг откровенно оккультной тематики про манипуляции с душами усопших при помощи их останков. Схемы выглядели настолько противоестественно и омерзительно, что мне стало плохо и вырвало желчью. На подгибающихся ногах я проследовал дальше вглубь здания, надеясь, что хуже уже ничего не будет.

Как же я был не прав. Следующая комната, была сквозной, небольшой и выглядела как место для забоя скота: со стоком в полу для крови и черно-багровыми подтеками на стенах, дверях и плитке. Кое-где к ним прилипла шерсть, я насчитал не меньше трех различных оттенков, в которых узнавались коты и кошки с картин. Не желая задерживаться тут ни секунды более, я толкнул дверь в следующую комнату. Там, в самом центре, обнаружилась огромная желтоватая бобина. Вокруг неё полукругом стояли многочисленные ванны с окрашенными нитями и засохшими на стенках остатками каких-то разноцветных подтёков. На дне одной я с ужасом узнал кошачьи зубы. В другой были когти. Я уже шел к третьей, когда почувствовал, как кто-то положил мне голову на плечо.

— Что случилось, милый? — ласково спросил женский голос. Я в ужасе отпрыгнул в сторону, оборачиваясь. — Увидел привидение?

За мной стояла ни кто иная, как Мадам Лессо. Одетая всё в то же чёрное платье, она снисходительно ухмылялась, наблюдая за мной. В страхе пятясь назад, я наткнулся спиной на бобину ниток и чуть не упал под злорадный хохот лысой бестии. Она что-то нажала, и бобина пришла в движение, вращаясь, выпуская нити, окутывая мои лапы, не давая сдвинуться с места. Кошка подошла ближе, тошнотворный запах вновь ударил в ноздри, вызывая рвотные спазмы. Все тело изогнулось дугой, норовя сложиться пополам, а затем я ощутил нежный поцелуй. Небытие вновь с благодарностью приняло меня.

***

Нежный поцелуй вырвал меня из пучины кошмара. Резко открыв глаза, я ожидал увидеть что угодно, но только не Ирен.

— Что? — непонимающе переспросил я, отстраняясь. Забывать, как попал в собственную спальню стало входить в привычку. — Откуда ты тут?

— А ты не рад меня видеть? — обиженно надула губки кошка. Она указала на повязку на ноге: — Меня доктор привез. Сказал, что мне уже лучше и я могу вернуться домой. Попросил ни в коем случае тебя одного не оставлять.

— Ты даже не представляешь, что за кошмар мне приснился, — я протер глаза лапой, скидывая оцепенение. — Больше никогда не усну, наверное.

— Пустяки, милый, — ласково прошептала Ирен, нависая надо мной. — Я прослежу, чтобы к ночи ты спал как младенец.

Наверное, это было как раз то, чего мне и не хватало. Небольшой разрядки, приятного времяпровождения, кусочка любви и ласки, домашнего тепла и любимой рядом. Всё получилось само и спонтанно, несколько непривычно, но оттого не менее приятно. Когда Ирен, взрыкнув от удовольствия, повалилась на меня сверху, стараясь отдышаться, раздался стук в дверь.

Вскочив, я поспешно натянул штаны и, с улыбкой бросив взгляд на всё ещё нежащуюся после недавнего кошечку, поспешил к входным дверям. За ней, к моему изумлению, оказался доктор Миллингхейм.

— Здравствуйте, Джеймс, — поздоровался он грустно.

— Что-то случилось? — невежливо спросил я. — Что-то забыли?

— Что… забыл? — растерялся кот, привычно покручивая на когте ус. Собравшись с мыслями, он продолжил. — Нет, я хотел вам сообщить, что ваша супруга… Рана была несерьезной, и заражение мы вполне купировали, но, не буду ходить вокруг да около: по каким-то неясным причинам она внезапно и скоропостижно скончалась. Приношу свои соболезнования. Она словно за одну ночь постарела на полвека. Потеряла большую часть своей шерсти, кожа сморщилась и иссохла. Уникальный случай. Мы еще будем исследовать…

— Погодите, погодите! — перебил я его, задрожав всем телом. — Как это Ирен мертва? Вы же привезли её сюда!

— Сначала нам надо выяснить причину смерти, вскрытие покажет… — принялся оправдываться доктор, но внезапно замолк.

— Что-то случилось, милый? — спросила любимая, обняв меня сзади и положив голову мне на плечо. — Какие-то проблемы?

— Да вот доктор говорит, что ты умерла… — начал было я и вдруг осекся. Миллингхейм пятился назад, что-то бормоча, а затем и вовсе бегом кинулся прочь. Я же, медленно, боясь лишний раз пошевелиться, скосил глаза на бок. Голова, лежащая у меня на плече, не имела никаких признаков шерсти и была совершенно лысая. Мои глаза расширились от ужаса и осознания произошедшего.

— Ты-ы-ы? — только и смог сипло выдавить я, удерживаемый в железной хватке когтей.

— Я, милый, — ласково прошептала Мадам Лессо, обдав меня новой порцией зловония, — неужели ты мне не рад?

— Тебе? — вскричал я, пытаясь вырваться из её омерзительных объятий. — Ты убила мою жену, тварь!

Со злорадным хохотом она отшвырнула меня в сторону кухни, с неожиданной силой впечатав в сервант. Сама же, извернувшись невозможным образом, как паук взбежала на стену, широко расставляя омерзительно вытянувшиеся конечности. Ни на секунду не прекращая смеяться, она добралась до потолка и оттуда воззрилась на меня немигающим ядовито-желтым взглядом. Поддавшись панике, я бросился бежать.

Лишь через пару шагов пришло осознание, что пол кухни покрыт битым стеклом от серванта и хранившейся в нем посуды. Кровь полилась тонкими струйками, заливая белую плитку. Не выдержав острой боли в подушечках лап, я упал, вскрикнув, когда в меня впились новые осколки. Сверху раздался визгливый хохот Твари, напоминая о нависшей надо мной опасности. Перевернувшись на спину, проскальзывая на залитом кровью полу, я встретил свой конец лицом к лицу, готовый продать свою жизнь подороже. Нащупав рядом большой и острый кусок стекла, проскальзывающий в мокрой от крови лапе, я приготовился нанести свой последний удар.

***

Я стоял у двери и, прищурившись, смотрел в замочную скважину. Навострив уши, я ловил каждое слово, доносившееся с другой стороны. За ней, судя по всему, находился не кто иной как доктор Миллингхейм с кем-то из своих коллег. Они обсуждали какого-то пациента, хотя я мало что понимал из их слов.

— Всё произошло так быстро что я не смог ничего сделать! — сокрушался знакомый мне кот. Его живот, находящийся как раз на уровне замочной скважины, нервно подрагивал в такт его словам. — Я доставил пациентку до дома, как мы с ней и договаривались, убедился, что с ней всё хорошо и распрощался на пороге этого треклятого поместья Лессо. Пока я шел до машины, из дома раздался женский вскрик. разумеется я побежал на помощь!

— Только чтобы обнаружить молодоженов в луже крови на полу, да-да, мы уже слышали это, — перебил доктора усталый голос другого кота. Чуть переместившись, через замочную скважину я смог заметить кусок полицейской формы. — Эксперты говорят, что удар в шею был смертельным. У неё просто не было шансов выжить. Я никогда не видел столько крови за всю свою жизнь! Бр-р-р! Так что с её мужем, док?

— Порезы на его теле со временем заживут. А вот что с рассудком это другой, куда более сложный вопрос. У пациента развился острый психоз, сопровождающийся галлюцинациями, обмороками и провалами в памяти, — принялся объяснять доктор Миллингхейм. — Мы считаем причиной этому стали химикаты, что использовались в изготовлении материалов для картин бывшей хозяйки поместья. Мы обнаружили разбитый портрет в кабинете, и еще несколько треснувших картин в кладовке. Долгого нахождения в небольшом непроветриваемом помещении оказалось достаточно для нанесения вреда рассудку пациента. Подумать только, молодожены и такая трагедия…

— Как вы думаете, он когда-нибудь оправится? — полисмен бесцеремонно перебил доктора, не дав ему вновь пуститься в причитания. — Нам стоит ожидать от него проблем?

— Время покажет, — было видно, как кот за дверью пожал плечами. — Всё, что нам остается — это ждать и надеяться, что его разум найдет выход из этой передряги.

Я отстранился от двери, теряя интерес к диалогу. Пара рук нежно приобняла меня сзади, а на плечо легла голова.

— Что-то не так, милый? — раздался бархатистый голосок любимой. Я улыбнулся потерся о неё щекой.

— Нет, всё в порядке, дорогая, а что? — прошептал я ей на ушко. Она отпустила меня из объятий, позволив повернуться и посмотреть на себя. Всё такая же симпатичная Ирен стояла передо мной, с небольшой повязкой на ноге, повязав наш любимый плед в качестве тоги, что не скрывала ровным счетом ничего. Я улыбнулся при виде её восхитительного тела. И даже алая полоска на шее не портила чарующего впечатления. Она улыбнулась мне в ответ: — Почему же ты убил меня, Джеймс?

— Потому что я люблю тебя, Ирен, — не медля ни секунды ответил я, заключая её в объятья. — И я никогда тебя не отпущу. Никогда...

Я помню тот день, словно это было только вчера. Замечательный вечер двенадцатого октября, солнечные лучи, вызолотившие янтарные кроны березовой рощи, несколько неровная грунтовая дорога под колесами и широкая улыбка на моем лице. Жизнь, казалось, не может быть лучше. Я был самым счастливым котом на земле, и мне нестерпимо хотелось этим поделиться. Не с целью похвастаться, а больше выплеснуть накопившиеся эмоции, то невыносимо приятное давление в груди, от которого хотелось пуститься в пляс, словно маленькому котёнку. Однако я старательно строил из себя предел невозмутимости, пока острые зубки не сомкнулись на моём ухе.

— Ауч! — воскликнул я больше от неожиданности, чем от боли. Дёрнувшись в сторону, я чуть не направил машину с дороги, но пара лихорадочных движений руля вернули мне управление. Скинув скорость, я с укором бросил взгляд на сиденье справа от себя. Там, изображая абсолютную невинность, сидела самая красивая кошка, из когда-либо виденных мной. Серая ухоженная шерстка с симметричными, удивительно гармонично расположенными темными полосками выгодно подчеркивала хрупкую фигурку. И хоть Ирен не обладала формами модели, они ничуть не меньше приковывали к себе взгляд. На умилительной мордашке всегда блуждала загадочно-игривая улыбка, а её пронзительно желтые глаза наполняли моё сердце счастьем. Ну как на такое сокровище можно злиться?

— Ты выглядел настолько довольным, что я просто не смогла удержаться, — без тени сожаления о содеянном призналась Ирен. От бархатистого звука её голоса все тени недовольства в глубине моей души мгновенно растаяли. Она прильнула ко мне, пытаясь заглянуть в глаза, почти полностью загораживая мне обзор и, очевидно, совершенно не беспокоясь о нашей безопасности. — Серьезно, Джеймс, чем же ты так доволен?

— Тем, что у меня есть ты, — дунув ей в носик, признался я, с наслаждением наблюдая, как потешно она поморщилась. — Тем, что мы теперь женаты…

— Уже шестнадцать часов как! — перебила меня она, с гордостью демонстрируя колечко на своем пальце. Пресвятые хвосты, как же я её люблю!

— Именно так, — терпеливо продолжил я, вновь сдерживая порыв задушить эту кошечку в объятьях. — А впереди нас ждет увлекательный медовый месяц!

— Вдали от цивилизации, где никто нас не услышит, — с придыханием прошептала Ирен мне в ухо. Шерсть на моем загривке зашевелилась, хвост зажил какой-то своей, не зависящей от моих желаний, жизнью. И не только хвост, если уж быть откровенным. Искренне надеясь, что мой румянец не слишком заметен, я глянул направо еще раз. Судя по довольному выражению мордочки и кокетливому взгляду, именно такой реакции она и добивалась. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я смог совладать с собой и не впиться губами в это невозможное чудо. К счастью, конец нашего путешествия был близок.

Уже ближе к закату дорога привела нас к особняку внушительных размеров, заброшенному, казалось, уже не одну дюжину лет. Доставшееся в наследство семье Ирен от какой-то дальней родственницы, это место практически не представляло никакой ценности, ибо расположено было в столь отдаленном от цивилизации месте, что только пара безумно влюбленных дураков согласилась бы там поселиться, хотя бы на время медового месяца. Мы с Ирен не особо жаловали всякие курорты и путешествия, а потому заброшенный домик в глуши восприняли как дар свыше. Да мы даже познакомились в библиотеке, как бы прозаично это ни звучало. Эта красавица тогда уронила книгу прямо мне на голову, а после позвала на ужин в качестве извинения. Откуда же мне было знать, что она это сделала намеренно?

— Джеймс, ты будешь любоваться видом, или всё же составишь мне компанию? — отнюдь не невинным голоском отрезвила меня Ирен, ловко выпрыгивая из машины. Вопреки её словам я не мог не заглядеться на её грациозные движения. А она и рада покрасоваться в своей обтягивающей маечке и коротеньких шортиках, позволяющих в полной мере любоваться её очаровательными длинными ножками.

Пока я глазел, всё еще не веря своему счастью, она танцующей походкой обошла машину и открыла багажник. Вспомнив, кто тут кот, я поспешил ей на помощь, взвалив на себя большую часть сумок. К земле меня тянули пара комплектов одежды, некоторая домашняя утварь, комплект дорогого сатинового постельного белья, продукты на неделю вперед, немного различных вкусностей, оставшихся после вчерашней свадьбы и ещё немного всякой всячины. Нагрузившись как ослики-грузчики, чтобы не ходить по два раза, мы поползли к входной двери. Торжественно вручённые нам ключи с пронзительным скрежетом провернулись в замке, и дверь с отвратительным скрипом открылась.

Побросав все вещи, взмыленные пусть от небольшой, но крайне тяжелой прогулки от машины до двери, мы перевели дух. Ирен тяжело дышала, довольно улыбаясь. Грудь её поднималась вверх и вниз, притягивая к себе взгляд, а образ вспотевшей, запыхавшейся кошечки был для меня последней каплей в чаше возбуждения. Взрыкнув, как дикий зверь, я схватил Ирен, перекинув добычу через плечо, и под её безудержный хохот потащил свою ношу к ближайшей спальне. Я не помню куда меня привели ноги, как выглядела комната, не помню, как мы накинули поверх кровати наш любимый плед…

Зато я помню вкус её губ, аромат её жаркого дыхания, страсть её поцелуев. Тепло и податливость её тела, нежные прикосновения лап, томные вздохи удовольствия. Я никогда не забуду сводящий с ума запах своей возлюбленной, её жаркие объятия, покусывания, что спускались всё ниже, пока их не заглушили откровенные стоны блаженства. Влажная от пота и не только шерстка, поблескивающая в свете луны. Сплетенные в порыве страсти хвосты. Её коготки, слегка впившиеся мне в спину, и наши тела, слитые воедино сведенные судорогой в мгновении ослепительного всепоглощающего блаженства, что, казалось, будет длиться вечно. Помню её невинно закушенную губу и чуть стыдливый взгляд. В её глазах слезы счастья и соленый вкус на языке. И это после такого-то! Мой шёпот ей на ушко: «Я люблю тебя» и её ответный поцелуй со словами: «А я тебя». То, как преисполненный внутреннего тепла и неги, я крепко, и вместе с тем нежно, зажал её в своих объятиях, пообещав никогда не отпускать. Как мы заснули под утро, свернувшись тесным клубочком счастья, я уже не помню.

***

Проснулся я поздним утром от ароматного запаха яичницы с беконом. Как бы ни хотелось понежиться еще немного, назойливое, тянущее ощущение в животе требовало принять немедленные меры. И голод был не единственной потребностью, что требовала удовлетворения. С некоторым сожалением я открыл глаза. Любимой рядом уже не было, и кровать уже позабыла её тепло. Вспомнив, как прошла ночь, я не смог сдержать счастливой и несколько самодовольной улыбки.

Накинув на себя что-то из одежды, я поспешил к завтраку. К моему удивлению, путь к кухне пролегал через лестницу, хотя я совершенно не помнил, как вчера вечером по ней поднимался. Ирен встретила меня обворожительной улыбкой, одетая в один лишь коротенький розовый халатик с пушистыми кисточками. На столе уже располагалась манящая тарелка с аппетитным завтраком, и я откровенно разрывался между двумя столь дивными зрелищами. Глаза бегали от аппетитно благоухающей яичницы к не менее аппетитно пританцовывающей босыми лапами на холодном полу кошечки.

— Только послушным котикам, что всё съели, достанется десерт, — многообещающе хихикнула Ирен. Похоже, мои метания не остались для неё незамеченными. Я беспрекословно подчинился, с довольным урчанием поглощая завтрак, искоса поглядывая на умилительно улыбающуюся кошечку. Стоило мне отставить пустую тарелку в сторону, как передо мной появилась чашка свежесваренного кофе, которую я тут же осушил, даже не поморщившись от несколько непривычной горечи. Сахарку бы можно было класть и побольше. Впрочем, я полюбил её не за навык варки кофе. Стоило мне открыть рот чтобы высказать всё свое восхищение и благодарность за столь чудесный завтрак, как мои уста запечатал поцелуй благоверной. Слова тут были излишни, так что я просто ответил ей со всей той страстью, на которую способен сытый и довольный кот.

— Итак, — казалось, прошла целая вечность, прежде чем Ирен разорвала поцелуй. — Чем мы займемся сегодня, Джеймс?

— Тем же чем и всегда, Ирен, — я отвернулся и прошелся к окну, сложив лапы за спиной.

— Попробуем захватить мир? — её подбородок лег на моё плечо, пока мы разглядывали усыпанный листьями двор. Золотистый ковер чуть шевелился под легкими порывами ветра, создавая иллюзию колышущегося океана.

— Вообще-то, я думал заняться приведением дома в порядок, но твоя идея тоже ничего, — я повернулся к Ирен и дунул ей в носик, с улыбкой наблюдая, как она мило поморщилась.

— Но сначала чистка зубов, — неопределенно хмыкнула кошечка, поворачиваясь обратно к плите. — Я пока займусь кухней и кладовой, а ты можешь осмотреть другие комнаты. Газа в баллоне хватит еще на неделю точно, а потом придется съездить в Клаудвилль за новым. Ну или перейти на сухпайки. Еще надо бы крышу проверить, сезон дождей не за горами, а последний раз крышу чинили еще когда я не родилась. Наверное. Ну и вообще, следует привести дом в порядок, раз уж мы тут останемся на всю зиму.

Внезапно свалившиеся на голову бытовые проблемки и заботы быстро отрезвили размечтавшуюся о продолжении беззаботных развлечений голову. Лишь вид Ирен в халатике, негромко мяукавшей себе что-то мелодичное под нос, дирижируя себе хвостом, скрасил представшую перед глазами гору работы. Ради такой красавицы можно покорить любые вершины, и я намеревался доказать это на практике.

Покончив с утренним туалетом, я задержался на минуту, изучая свое отражение в старом, мутном зеркале. Рыжая морда там никак не походила на серьезного и ответственного домовладельца. Впрочем, на женатого счастливца тоже. Я попытался принять суровый и представительный вид, но получилось лишь надуть щеки и поднять шерсть дыбом. Несколько разочарованно вздохнув и почесав загривок, я отправился в тур по дому.

Половицы неприветливо поскрипывали под моим весом, пока я продвигался по мрачным коридорам. Всего их было четыре, по два на каждом этаже, расходящиеся в разные стороны от просторного центрального холла с роскошной деревянной лестницей и выцветшем от старости ковром. В целом дом создавал несколько гнетущее впечатление. Неопределенный запах старины и тления в воздухе, трещины в стенах и потолке, необъяснимые и неприятные звуки в стенах, — но всё это меня ничуть не заботило, пока рядом была Ирен.

Выбрав наугад один из коридоров, я принялся за осмотр. В основном за однотипными, рассохшимися и с трудом открывающимися дверями обнаруживались ничем не примечательные комнатки: гостевые спальни с покрытыми толстым слоем пыли кроватями и прикроватными тумбочками. Желтые керамические ручки ночных горшков выглядывали из-под свисающих до пола простыней, словно терпеливо ожидали своего часа.

За одной из дверей обнаружилась просторная гостиная. Моль превратила кресла и диван в нечто ужасающее, ковер на полу серел лохмотьями, а в тряпье, висящем на стене, с трудом можно было узнать гобелен, некогда украшавший комнату. Единственной заинтересовавшей вещью были огромные часы с маятником, неподвижные и безмолвные. Словно символ вечности, они всем своим видом говорили, что стояли здесь задолго до меня, и будут стоять много после. Внутренне содрогнувшись от таких нерадостных мыслей, я пообещал себе разобраться со всем этим хламом позже и с чистой совестью продолжил свой путь.

А вот следующая комната меня по-настоящему впечатлила. Дорогая, почти не поддавшаяся влиянию времени дверь таила за собой личный кабинет владельца поместья. Стоило мне ступить внутрь, как по спине пробежал легкий холодок. Хвост невольно распушился, выдавая мой страх, шерсть на загривке поднялась. Нет, в комнате не было ничего пугающего, но сама атмосфера была на редкость неприятной.

Из мебели обнаружился массивный стол у окна, закрытого тяжелыми от пыли шторами, несколько шкафов с книгами, картина на стене, пара сундуков и ящичков, — ничего впечатляющего. Хотя кое-что все же заставило обратить на себя внимание. Картина. Пройдясь до этого практически по всему особняку, я не встретил ни одной картины. Это, конечно, ничего не значит, может просто бывшие владельцы не любили живопись, но столь необычная деталь определенно меня заинтересовала.

Решив получше рассмотреть картины, я решительно направился к окну и раздвинул шторы. Свет просочился в образовавшийся проём, озарив комнату блеклыми лучами осеннего солнца. Вернувшись к картине, я принялся за её изучение. Сам холст защищало стекло, обрамленное в богато украшенную раму. Из-за слоя пыли нельзя было ничего разобрать, так что я одним жестом лапы стер немного посередине. Оттуда на меня уставилась пара зло прищурившихся ядовито-желтых глаз. Испуганно отпрянув в сторону, я запоздало сообразил, что это портрет. Чертыхнувшись на себя за подобную трусливость и искренне радуясь, что Ирен этого не видела, я вернулся и, взяв кончик хвоста в лапу, наскоро протер стекло.

Да, испугаться действительно было отчего. На картине была изображена совершенно лысая морщинистая кошка с презрительным, полным ненависти взглядом. Её желтые глаза, казалось, смотрели прямо сквозь тебя, а брезгливо приподнятая верхняя губа обнажала острые зубки. Одета кошка была в дорогое строгое черное платье и внушала всем своим видом то ли ужас, то ли смиренное благоговение. Хотя и выглядела она ужасно, нельзя было не восхититься мастерству художника, детальности работы и удивительной реалистичности. Словно завороженный, я подошел чуть поближе, вглядываясь внимательнее в странную манеру исполнения рисунка.

Но стоило мне приблизиться, как внезапно раздался звук разбившегося стекла, за которым через мгновение последовал женский вскрик. Мгновенно опомнившись, я шерстяной пулей метнулся из кабинета и уже через пару секунд был на пороге кухни. Картина, представшая там передо мной, могла бы быть достойна какого-нибудь дешёвого ужастика: на желтовато-белых плитках пола соседствовали блестящие осколки чего-то, напоминавшего стеклянный графин, и ярко-алые пятна: кровавые следы лап, капли и подтеки. Посреди всего этого кошмара неподвижно лежала Ирен.

— Милая! — в ужасе воскликнул я, подбегая к ней. К счастью, она дышала и почти сразу же пришла в себя, что-то невнятно бормоча про порез, хотя глаз не открывала. Бегло осмотрев её, я обнаружил глубокую рану на подушечке правой лапы, из которой торчал осколок стекла. — Как же это тебя угораздило?!

Ирен смолчала, поджав губы. Такой напуганной я её еще не видел. Понимая, что надо что-то делать, я взял кухонное полотенце и, мягко говоря нечто успокаивающее и бессмысленное, аккуратно извлек из лапы трехсантиметровый осколок. Страдания, исказившие личико моей любимой, полурык-полуплач, вырвавшийся из неё, а также когти, глубоко впившиеся в мою штанину, — всё это отразилось болью в моём сердце. Не так, я надеялся, пройдет первый день нашего медового месяца.

Плотно перевязав рану полотенцем, я отнес любимую в спальню. Пока что только там можно было расположить её в относительном удобстве. Кошечка более-менее пришла в себя и, открыв глаза, тут же виновато их опустила.

— Прости, Джеймс, — дрожащим голосом выдавила из себя она, едва не плача.

— Ты из-за штанов расстроилась? Пустяки! — я попытался свести всё на глупую шутку, показав на несколько дырок в ткани от её когтей. — Я их всё равно никогда не любил.

— Я такая неуклюжая, — прижимаясь ко мне, начала оправдываться Ирен. — И вид крови… Я не хотела, чтобы ты знал, какая я трусиха…

— Всего-то? — я ласково обнял любимую, покачиваясь вместе с ней, словно баюкая младенца. Она всё же расплакалась, тихо всхлипывая мне в грудь, пока я поглаживал её по голове. — Всё в порядке, всё хорошо, — приговаривал я, — я вот тоже боюсь всякого.

— Например? — сквозь шмыгания носом заинтересованно спросила кошечка, навострив ушки. Любопытства ей было не занимать даже в такой ситуации.

— Например пауков, — нехотя признался я, внутренне радуясь, что смог отвлечь её хоть чем-то. — У них такие длинные тонкие лапки и они так мерзко ими шевелят.

— Но ведь эти самые безобидные! — подняв на меня заплаканные глаза, возразила Ирен. — А еще они пользу приносят, ловя всяких насекомых.

— Не могу с собой ничего поделать, боюсь и всё, — нахмурился я, уже не довольный, что вообще поднял эту тему.

— А я боюсь… — начала было чуть успокоившаяся кошечка, но её прервал длинный, протяжный звук, напоминающий рык недовольного бегемота, исходящий прямо из её живота. — О-о-ой…

— Намек понял, — усмехнулся я, аккуратно укладывая Ирен обратно на кровать. — Отдыхай, я сейчас что-нибудь придумаю.

Получив в ответ благодарный кивок, я поспешил на кухню. Порядком там всё ещё и не пахло, так что я сначала разобрался с осколками и лишь только потом принялся за бутерброды. После того как легкий перекус был готов, я доставил их адресату. Будучи награждённым титулом «Спасителя», мне ничего не оставалось, кроме как приняться за наведение окончательного порядка на кухне. Ведро и тряпка нашлись в подсобке, мытьё пола прошло без каких-либо приключений. Разве что нашел еще пару-тройку мелких осколков, пропущенных мной в первый раз.

Уже вечерело, когда я вернулся в спальню с новой порцией бутербродов. Ирен тихо посапывала, во сне невольно поджимая раненую лапу. Я невольно залюбовался её умиротворенной мордашкой и вздрагивающими ушками. Сам я, после пережитого волнения, спать совершенно не хотел, так что вооружившись фонарем, отправился доисследовать кабинет, прихватив с собой бутерброды. В этот раз я решил уделить внимание столу и его содержимому.

Там обнаружились различные бумаги по дому, вроде счетов за ремонт столетней давности, расписок за приобретение мебели и всего в таком духе. Увеличительное стекло, старые перья и чернильницы, пустые конверты, вырезки, писчая бумага, несколько свечей и небольшой ключ. Моё внимание привлекла вырезка из газеты о галерее некой Мадам Лессо. Фото изображало уже знакомую мне лысую кошку в окружении картин. В статье восхищались её вышивками, называя её поистине мастером иглы и нити.

Резко поднявшись, я бросился к уже знакомому портрету. Поднеся к нему увеличительное стекло и подсветив фонарём, я с удивлением обнаружил, что это и в самом деле была не просто картина, а самая настоящая вышивка. Настолько мелкая и точная, что почти ничем не отличалась от фотографии. Больше всего поражали цвета, живые и насыщенные, словно это не подобранный набор из пары-тройки десятков видов нитей, а ниточка к ниточке, шерстинка к шерстинке выверенный образ. Переходы из одного цвета в другой были настолько плавными, что их было невозможно отследить. Да еще этот странный запах от картины...

Я как раз изучал под увеличительным стеклом желтый глаз Мадам Лессо, когда он внезапно моргнул. Сердце на миг пропустило удар, всё тело похолодело. Испугавшись, я взмахнул лапой, нечаянно сбив картину на пол. Рама треснула, стекло разбилось, и прямо на осколки ступила сама Мадам Лессо, самодовольно и победно скалясь. В ужасе я отпрыгнул в сторону, опасаясь задеть стул или шкаф. Но вокруг ничего не было. Только картина на полу, я и Она в абсолютно пустой комнате.

— Дже-е-еймс, — протянула кошка низким бархатистым голосом. — Иди же ко мне.

Мои ноги отказывались меня слушаться и бежать прочь. Вместо этого они шаг за шагом приближали меня к вышедшему из картины образу. Я попытался закричать, но из горла не вырвалось ни звука. Мадам Лессо с торжествующей улыбкой смотрела на мои безуспешные потуги.

— С-с-юда, — прошипела она, нажимая на небольшое углубление в стене на месте, где раньше висел её портрет. Раздался щелчок и часть стены открылась, обнажая абсолютный мрак за стеной. Какой-то непривычно объемный, он чуть дрожал, словно шерсть на ветру, живой и подвижный. Протянув лапу, я неожиданно ощутил сопротивление, будто трогаю своеобразный резинвой коврик для ванны. Когда же от него стали отделяться отдельные куски я с ужасом понял, что это.

Пауки. Тысячи тысяч пауков с тоненькими лапками, сплетенные в единый огромный клубок так плотно, что их ноги походили на шерсть невиданного зверя. И стоило мне коснуться, как эти твари принялись шевелиться, высвобождаться и бежать ко мне. С первобытным ужасом я наблюдал, как они прибывают, всё больше и больше, облепляя сначала мою кисть, затем запястье, предплечье, локоть и плечо. Я силился бежать, кричать, шевелиться, сделать хоть что-нибудь, но мог лишь в панике наблюдать, как сантиметр за сантиметром мое тело покрывают самые омерзительные существа, что я встречал в своей жизни. И всё это под дьявольский хохот этой лысой твари из картины, наслаждавшейся представлением. А пауки все прибывали, добравшись до моего горла и выше, пытаясь забраться в рот, нос, уши, глаза. Зажмурившись, я взмолился о скорой кончине, лишь бы прекратить этот ужас, и провалился в небытие.

Ссылка на вторую часть: https://pikabu.ru/story/tonkaya_vyishivka_chast_2_5468958

Нет металла тяжелее, чем обрубоний. Скапливается он в веках и неумолимо тянет их вниз. Впервые с этим пришлось столкнуться еще в школьные годы. Уже тогда удавалось тихонько вздремнуть начиная от уроков музыки, и заканчивая проверочными по какому-нибудь английскому. Проблем это не вызывало, но стало вредной привычкой. Организм осознал, что можно урвать кусочек сна, если есть время. Конечно, можно было бы ложиться пораньше, но мы не ищем легких путей! Ведь еще одна серия важнее, чем какой-то там час сна, тем более что его потом можно будет урвать где-нибудь.

С поступлением в универ ситуация стала еще плачевнее. Трехчасовой ночной сон никак не был достаточным отдыхом для воспаленного мозга. Благо добираться до места учебы надо было целый час, так что появился навык спать в автобусе. Стоя, сидя, в давку и в пустом салоне. Маршрутки были вообще как спальное место. Ну и конечно занятия.

Пары в университете подольше были, так что и поспать удавалось значительно лучше. Тут уж не без конфликтов, но преподаватели люди понимающие и сами были на месте студентов, знают  каково это. Сейчас понимаю как мне с ними повезло. Там же и приобрел навык спать так, чтобы это было совершенно беспалевно. Даже с глазами открытыми, слушая в пол уха и в состоянии продолжить и пересказать идущую лекцию. Не больше пары фраз, но вполне достаточно, чтобы отстали. Тогда же умудрился спать на лекции, и при этом писать конспект. Вполне читабельно, адекватно, кроме моментов ухода в глубокий сон, когда начинается "свой" текст из сна. Забавно было читать эдакую ахинею, но на знании таких предметов как "религиоведение" и "философия" это особо не сказалось.

И с тех пор уже прошли годы и, хоть и ложусь вовремя и получаю свою норму сна, по прежнему умудряюсь улучить момент и вздремнуть пол часика, делая вид что работаю или занят делом. К счастью, чужие жизни от меня не зависят, охранять ничего не надо, а столбики с цифрами и строки кода могут подождать. Прокрастинация наше всё!

Как-то на один из дней рождения, пятнадцатый, кажется, один из родственников подарил лотерейный билетик. Мелочь, а все равно греет надеждой на внезапное богатство. Так что, дождавшись воскресенья, мы всей семьей сели смотреть очередной тираж какого-то там лото. По мере опустошения мешочка с заветными бочонками и вычеркивания соответствующих циферок в билетике росла уверенность в безнадежности нашей ситуации. Шансов на победу, хоть на самую мизерную не было. Все уже расстроились и отправились заниматься своими делами, но я упрямо ждал заветные числа. И в самый последний миг удача улыбнулась мне и я зачеркнул последнее число на билетике вместе с последним бочонком в игре. Победа!

Ну как "победа", наградой становится... барабанная дробь... еще один билетик. На неделе сходили к этим маленьким киоскам, получили еще один "шанс на миллион". И снова томительное ожидание воскресенья, и вновь несмелые надежды разбогатеть. Очень двоякое чувство, когда помнишь разочарование с прошлого раза, но в то же время новый билетик вот тут, прямо в руках, а вместе с ним еще теплится вера, что всё будет как надо. В итоге в воскресенье я уже один сидел и следил за эфиром. Рьяно зачеркивал циферки. До сих пор помню, что на этих билетах ручка отвратительно писала.

И в тот раз я не выиграл баснословную сумму. Но череду побед продолжил: моей наградой стал еще один билетик. Опять. Тогда я решил, что если в третий раз случится подобное, не буду даже пытаться. Пошло оно все в лес и пусть там прикопается под елочкой. Семья уже подшучивала и посмеивалась, когда в третье воскресенье я с уже ненавистным лотерейным билетиком сидел перед телевизором. Как обычно, надежды на крупный выигрыш быстро развеялись и с каждым ходом шанс победы был все меньше и меньше. Но в тот раз фортуна решила если не повернуться ко мне лицом, то уж край щеки засветить, ну или уха там, не знаю что там у неё. Я выиграл! Не очередной билетик, а сумму до него, мизерную до слез. Цена полутора билетиков.

На деньги мы купили мороженное на двоих, еще и доплачивать пришлось. Как же я был рад, что слез с этой лотерейной карусели. На всю жизнь мне был урок, с тех пор даже смотреть в ту сторону не тянет.