Seyto

На Пикабу
227 рейтинг 3 подписчика 5 подписок 7 постов 1 в горячем
2

Память о чудесах

Глава 1: Мальчик, который читал облака
На краю маленького городка, где крыши домов карабкались по холмам, будто испуганные овечки, жил мечтатель Артём. Каждое утро, прежде чем отправиться в школу, он забегал в старый яблоневый сад за домом - туда, где росла особенная яблоня.
— Не забудь, сегодня день посадки, — сказала мама за завтраком, положив ему в ладонь сморщенное яблочное семечко. — Ровно сто лет назад твой прадед посадил это дерево. Если верить в него — оно проживёт ещё сто.
Артём сжал семечко в кулаке. Оно было тёплым, будто живым.
— А если я... — он замялся, — если я хочу посадить его не здесь? Если я уеду далеко-далеко?
Мама улыбнулась, как будто знала какой-то секрет:
— Тогда оно станет мостом между тобой и домом.
После уроков, когда одноклассники смеялись над его "глупыми фантазиями" о древних чудесах, Артём залез на чердак своего дома. Среди паутины и старых сундуков его пальцы наткнулись на странный компас с фиолетовой стрелкой. А когда он открыл крышку...
Золотой свет окутал всё вокруг. Страницы любимой книги "7 чудес света" зашелестели сами собой. Артём судорожно сжал в одной руке компас, в другой — то самое семечко.
— Так не бывает... — успел он прошептать, прежде чем ветер времени подхватил его.

9

Дедушкина медаль

Тёплый майский ветерок играл с алой лентой на груди у деда. В этот день — 9 Мая — он всегда надевал пиджак с орденами, хотя обычно ходил в простой рабочей одежде.

— Деда, а за это что дали? — маленький Ваня тронул пальцем потускневшую медаль.

Старик улыбнулся, прищурив глаза, будто вглядываясь в далёкое прошлое.

— Это — за Берлин.

И тогда, как всегда бывало в этот день, дед начал рассказ. О том, как он, совсем мальчишка, ушёл на фронт. Как гремели орудия, как пахло гарью и порохом. Как они, солдаты, мечтали о мире, но шли вперёд, потому что назад пути не было.

— А страшно было? — спросил Ваня.

— Страшно, — кивнул дед. — Но мы знали, за что воюем. За родных, за дом, за то, чтобы ты сейчас мог спокойно спрашивать меня об этом.

На улице грянул марш — начинался парад. Ваня взял деда за руку, и они пошли к площади, где уже собрались люди с цветами и флагами.

— Смотри, — дед указал на ветеранов в орденах. — Их осталось так мало... Но пока мы помним — они с нами.

И Ваня вдруг понял, что 9 Мая — это не просто выходной. Это день, когда в каждом доме, в каждом сердце живёт память. Память о тех, кто подарил им этот мир.

А дедова медаль в лучах солнца блестела, будто говорила без слов: "Помните".

С Днём Победы!

155

Ответ на пост «Почерк»4

История очень милая на самом деле. Меня даже пробрало

"Этикетки времени"

Когда бабушка подписывала очередную банку с вареньем, я ворчал:

— Ну кому это нужно? «Вишня, август 2012»… Как будто через десять лет кто-то будет это есть!

Она не спорила, только аккуратно приклеивала этикетку и говорила:

— Всё имеет свою историю. Даже вишнёвое варенье.

Я смеялся. Какая история у пуговиц или у старого полотенца с выцветшими ромашками? Но бабушка подписывала и их:

— «От твоего первого пиджака».

— «Из дома отдыха в Кисловодске. 1999 год».

После её смерти мы с мамой разбирали квартиру. Я механически перекладывал вещи, пока не наткнулся на её старый фотоальбом. На обороте пожелтевшего снимка, где я, трёхлетний, сижу на качелях, было написано:

«Ты сегодня сам меня позвал гулять. Первый раз».

Я замер. В голове пронеслось: она помнила этот момент. Помнила и хотела, чтобы я тоже когда-нибудь это узнал.

Дальше — больше. В её книгах, между страниц, лежали листки с заметками. Не даты, не сухие факты — капли её жизни:

«Сегодня Андрей (сын) принёс мне цветы. Просто так».

«Прочла эту главу и поняла: я больше не боюсь старости».

«Если найдёшь эту записку — знай, что я тебя люблю, даже если мы сейчас в ссоре».

Мама, увидев, как я листаю поваренную книгу, тихо сказала:

— Она оставляла нам подсказки. Чтобы мы не потерялись.

Я тогда не понял. Но спустя месяц, когда в моей пустой квартире гудело эхо, я вдруг взял блокнот и написал на первой странице:

«Сегодня был трудный день. Но я заварил чай, как бабушка, и стало легче».

Потом ещё. И ещё.

Теперь я пишу письма, которые, возможно, никто не прочтёт. Оставляю заметки в книгах, которые, может быть, никогда не откроют. Но если однажды кто-то найдёт их — он узнает.

Что кто-то радовался дождю.

Что кто-то грустил в марте.

Что кто-то любил этот мир — и оставил в нём след.

Как бабушка.

Просто чтобы кто-то знал, откуда всё.

Показать полностью
4

Танцы под дождем

Лена стояла у окна, глядя на хмурое небо. Дождь лил уже третий день, превращая улицы в мутные потоки, а её планы — в груду несбыточных «если бы». Завтрак остывал на столе, телефон молчал, а в голове крутилась одна мысль: *«Когда же это закончится?»*

— Опять буря, — вздохнула она, обнимая себя за плечи.

— Не буря, а музыка, — раздался за её спиной спокойный голос.

Лена обернулась. В дверях кухни стоял её дед, Николай Иванович, с двумя зонтами в руках. Один — обычный, чёрный. Другой — ярко-жёлтый, с рисунком улыбающегося солнца.

— Идём, — сказал он, протягивая ей жёлтый зонт.

— Куда? На улице же потоп!

— Именно поэтому и идём.

Она хотела отказаться, но в глазах деда светилось что-то такое, против чего не попрёшь. Через минуту они стояли во дворе, под струями дождя. Николай Иванович вдруг щёлкнул пальцами, достал из кармана старый радиоприёмник и поставил его на лавочку. Из динамиков полилась лёгкая джазовая мелодия.

— Деда, ты с ума сошёл? — засмеялась Лена, но ноги её уже слегка притопывали в такт.

— Жизнь — это не ожидание, когда закончится буря, — сказал он, подмигнув. — Жизнь — это умение танцевать под дождём.

И тогда она поняла. Поняла, что можно грустить о сорванных планах или радоваться неожиданному моменту. Можно дрожать от холода или смеяться, ловя ртом капли. Можно ждать солнца… а можно просто раскрыть жёлтый зонт и пуститься в пляс прямо посреди ливня.

Они танцевали до тех пор, пока дождь не кончился. А может, и дольше.

Показать полностью
9

Чёрное солнце



Он боялся темноты с тех пор, как помнил себя. Не так, как боятся дети — с одеялом, натянутым до подбородка, а по-взрослому, с холодным потом между лопаток и предательской дрожью в коленях. В тридцать пять лет он решил, что с этим нужно покончить.

Пролог: Астрономия страха

Его страх имел точные координаты: 
— 22:17 — время, когда отец впервые оставил его в тёмной комнате «для воспитания характера»; 
— 0,0001 люкс — интенсивность света, при которой человеческий глаз перестаёт различать формы; 
— 7 минут — срок, за который его сознание начинало разлагать реальность на составные части в полной темноте. 

Он вёл дневник наблюдений. Последняя запись: 
*«Тьма — это не отсутствие света. Это самостоятельная материя»*.

Часть 1: Подготовка к погружению

Он арендовал бывший военный бункер в Карелии. Цилиндр из бетона диаметром 2,4 метра, уходящий на 30 метров под землю. Никаких источников света. Никаких звуков. 

Психолог из МГУ, с которым он консультировался, предупредил: 
— После 60 минут в сенсорной депривации 93% испытуемых начинают слышать голоса. 
— А остальные 7%? 
— Становятся голосами. 

Он взял с собой: 
1. Геiger counter (чтобы измерять распад собственного сознания); 
2. Капсулу с цианидом (на крайний случай); 
3. Фотографию Хаббла «Ultra Deep Field» (напоминание, что тьма — это просто недосмотренный свет).

Часть 2: Хроники распада 

Час 1:
Тьма оказалась физически тяжёлой. Она давила на глазные яблоки, как вода на большой глубине. Он начал дышать чаще — 18 вдохов в минуту. 

Час 3: 
Первая галлюцинация. В углу зажглось крошечное пятно — будто кто-то прикурил сигарету в соседней комнате. Он знал, что это ложь мозга, но потянулся к огоньку. 

Час 6:
Температура упала до 34,2°. Тело экономило энергию. Он вспомнил, как в детстве представлял, что тьма — это жидкость, и если лежать неподвижно, можно в ней не утонуть. 

Час 12: 
Сознание начало сворачиваться, как исписанная киноплёнка. Он увидел: 
— Свою мать, которая на самом деле никогда не боялась темноты (это он приписал ей свой страх); 
— Одноклассника, утонувшего в озере (его тело нашли только через неделю — оно было белым, как лабораторный лист); 
— Себя в возрасте семи лет, сидящего в шкафу и шепчущего: *«Я тебя создал, значит, я могу тебя уничтожить»*. 

Часть 3: Откровение

На 18-м часу случился парадокс: он перестал бояться. Не потому что стал смелым — потому что понял. 

1. Его тело состояло из: 
— 4,5×10^27 атомов водорода (остатков Большого взрыва); 
— 1,3×10^25 атомов углерода (пепла умерших звёзд); 
— 7×10^21 атомов железа (скорее всего, от сверхновой в созвездии Лиры). 

2. Каждые 5 лет все атомы в его организме полностью обновлялись. *«Я — временная конфигурация космической пыли»*, — записал он в блокнот (хотя не видел ни рук, ни бумаги). 

3. Тьма внутри него была плотнее, чем снаружи: 
— Чёрные дыры в синапсах; 
— Тёмная материя в костном мозге; 
— Слепые пятна на сетчатке как порталы в иные вселенные. 

Он засмеялся. Эхо вернулось через 3,7 секунды — бункер оказался глубже, чем говорили в договоре. 

Эпилог: Человек-туманность

Когда через трое суток его нашли, он сидел в позе лотоса. Доктор констатировал: 
— Гипотермия. Обезвоживание. Зрачки не реагируют на свет. 

Но когда его выносили на носилках, он прошептал что-то физику-спасателю. Тот отшатнулся. 

Позже в рапорте напишут: *«Без сознания»*. Но физик будет знать правду. Он услышал: 
— *«Мы неправильно считали скорость расширения вселенной. Тёмная энергия — это просто страх. Мой страх. Ваш страх. Он расталкивает галактики»*. 

В психиатрической клинике он рисовал на стенах уравнения. Санитары стирали. Он писал снова. 

Последняя запись в его дневнике: 
*«Я больше не боюсь темноты. Теперь я знаю — мы с ней одного происхождения. И когда-нибудь я вернусь домой»*.

Показать полностью
1

Часть 2

7 Пески Нидуса

Часть 1: Высадка. Тишина перед бурей

Планета Нидус встретила их молчаливым адом.

Раскалённый песок скрипел под тяжёлыми ботинками штурмовиков, моментально заполняя следы, будто сама пустыня пыталась стереть их присутствие. Солнце висело в выжженном небе, словно расплавленный шар, выжигая последние капли влаги из кожи. Воздух дрожал от жары, искажая горизонт, превращая дальние скалы в зыбкие миражи.

Рядовой Марк Вирс (теперь его имя всё-таки имело значение) провёл рукой по лицу, стирая пот, смешанный с пылью. Его броня, обычно надёжная защита, здесь казалась раскалённой плитой, приваренной к телу.

— «Ничего…» — пробормотал он, переключая частоту рации.

Разведгруппа из пятидесяти бойцов высадилась на Нидус с чётким заданием: проверить неподтверждённые данные о небольшой колонии зергов и, если угроза реальна, ликвидировать её. Но пока что сканеры молчали. Ни тепловых следов, ни характерных энергетических выбросов пси-поля. Лишь бескрайние пески да редкие скальные образования, похожие на скелеты древних чудовищ.

— «Может, данные ошибочны?» — спросил кто-то сзади. Голос солдата дрожал — не от страха, а от напряжения.

— «Или они просто ждут.»

Офицер в тяжёлом ударном экзоскелете поднял руку, давая знак остановиться. Его броня, покрытая царапинами от прошлых боёв, тускло поблёскивала под палящими лучами.

— «Впереди каньон. Проверим его, развернём временную базу. Если что-то есть — засечём.»

Марк кивнул, но в груди уже клубилось тревожное предчувствие. Он знал историю Нидуса. Эта планета не просто так считалась одной из самых опасных в секторе. Здесь не было городов, колоний, даже руин. Только песок, скалы… и они.

Часть 2: Каньон. Первая кровь

Глубокие трещины каньона зияли, как раскрытые пасти. Тени скал давали желанную прохладу, но вместе с ней — и гнетущее ощущение ловушки. Марк провёл ладонью по шероховатой поверхности скалы, чувствуя под пальцами следы эрозии. Эти камни помнили времена, когда здесь ещё текла вода. Теперь лишь ветер выл в узких расщелинах, словно предупреждая их уйти.

— «Ставьте турели. Проверяйте периметр.»

Голос капитана Гарретта, командира отряда, прозвучал чётко, но Марк уловил в нём лёгкое напряжение. Офицер стоял в полной боевой готовности, его экзоскелет «Голиаф» слегка гудел, системы сканирования непрерывно обшаривали окрестности.

Марк опустился на колено рядом с автоматической турелью, его пальцы привычно щёлкнули тумблерами, активируя систему наведения.

— «Эй, механик, ты что, в облаках?» — толкнул его плечом рядовой Карвер, настраивающий рядом свою винтовку C-14.

— «Просто… слишком тихо.» — Марк бросил взгляд на сканер. Зелёный экран показывал пустоту. Слишком пустую.

— «Расслабься, парень. Может, разведданные врут. Может, зерги уже свалили с этой дыры.»

Но Марк не верил в это. Он видел кадры с других планет. Зерги не уходят. Они прячутся.

И в этот момент земля задрожала.

Первая атака

Сначала — лёгкая вибрация под ногами. Песок зашевелился, как вода перед штормом. Потом — глухой, низкий гул, будто где-то глубоко, в самых недрах планеты, проснулось что-то огромное.

— «ЧТО ЭТ—»

Земля взорвалась.

Из-под ног, с оглушительным рёвом, вырвался червь Нидуса — живой тоннель Роя, чудовищный транспортник, перевозящий целые армии зергов прямо под поверхностью. Его пасть, усеянная рядами костяных шипов, разверзлась, извергая потоки слюны и их — десятки, сотни зергов, вырывающихся наружу с пронзительными воплями.

— «КОНТАКТ! ВСЮДУ!»

Турели захлопали, расстреливая первых зерлингов, но те уже неслись вперёд, не обращая внимания на потери. Их лапы с когтями, острыми как бритвы, впивались в песок, тела извивались в неестественных прыжках.

— «СБЛИЖАЮТСЯ!»

Капитан Гарретт включил реактивные стабилизаторы своего экзоскелета, и его крупнокалиберные пушки заревели, выкашивая первые ряды. Но их было слишком много.

— «Запрашиваем эвакуацию! Немедленно!» — его голос прорвался сквозь грохот боя.

Ответ пришёл почти сразу:

«Держитесь 20 минут. Шаттл в пути.»

20 минут… Это вечность.

Часть 3: Падение обороны

Турели захлёбывались, перегреваясь.

Марк видел, как одна за другой автоматические пушки замолкали — то засыпанные песком, то разорванные когтями зергов. Их последние выстрелы сливались в сплошной грохот, но лавина хитиновых тел не останавливалась.

— «Перестраиваемся! Второй рубеж!»

Капитан Гарретт отступал шаг за шагом, его экзоскелет методично выкашивал волну за волной. Но даже его мощные роторные пушки не могли перекрыть весь фронт.

— «Механик! Помоги с восточной турелью!»

Марк бросился к повреждённой установке. Его пальцы, дрожащие от адреналина, рылись в механизме. Нет питания. Перебиты провода.

— «Чёрт!»

Он рванул аварийный кабель, пытаясь переключить на резервный контур. В этот момент земля снова дрогнула.

Прорыв

Сначала он услышал — не крик, а нечто худшее.

Хруст.

Хруст костей, брони, металла.

Марк обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как ультралиск врезается в их линию.

Это был не просто большой зерг.

Это была машина смерти.

Чудовище размером с танк, покрытое бронёй из костяных пластин, рвалось вперёд на четырёх мощных лапах. Его клыки, длиннее человеческого тела, вспарывали броню, как бумагу. Один удар — и экзоскелет сержанта Лоренца разлетелся на куски, будто его раздавил гидравлический пресс.

— «О БОЖЕ...»

Паника ударила по отряду, как молот.

— «ОТСТУПАЕМ! ОТХОДИМ К КАНЬОНУ!»

Но отступать было некуда.

Часть 4 «Кровавая жатва»

Кровь брызнула на визор шлема Марка, заливая обзор липкой алой пеленой. Он даже не видел, чья это была кровь – может, рядового Карвера, который только что кричал что-то про "держать строй", а может, одного из тех безымянных бойцов, чьи тела теперь устилали дно каньона, перемазанные в песке и собственных кишках.

И тогда он пришел.

Сначала — только тень.

Она накрыла весь каньон, будто внезапное затмение. Воздух сгустился, наполняясь запахом гниющей плоти и металла. Потом — звук. Не рев, не вой, а низкое, пульсирующее гудение, от которого сжимались внутренности.

И наконец — ОН.

Ультралиск ревел, и этот звук сотрясал скалы, заставляя мелкие камни сыпаться со стен каньона.

Это был не просто зерг. Это был шедевр эволюции Роя — живое оружие, созданное для одного: убивать.

Его тело, покрытое броней из черного хитина, блестело, как мокрая сталь. Каждая пластина дышала, сжимаясь и разжимаясь, будто чудовище было одето в живую, пульсирующую броню. Четыре исполинские конечности впивались в землю, оставляя после себя воронки размером с танковую гусеницу. Спину венчали костяные шипы, каждый длиной в человеческий рост, а хвост, гибкий и смертоносный, извивался, как плеть палача.

Но самое страшное — его глаза.

Десятки фасеточных глаз, холодных и безэмоциональных, мерцали в темноте. Они не просто смотрели — они сканировали, вычисляли, выбирали следующую жертву.

Марк видел, как один из офицеров в экзоскелете поднял ракетную установку – последнюю надежду – и выстрелил почти в упор. Взрыв окутал чудовище дымом...

Но когда дым рассеялся, ультралиск даже не дрогнул.

Он даже не замедлил шаг.

Его броня была покрыта трещинами, из которых сочилась едкая слизь, но он продолжал идти, как будто этот взрыв был не более чем легким ветерком.

— "Он... Он даже не..."

Офицер не успел договорить.

Ультралиск двинулся.

Не просто бросился вперед — он исчез из виду на мгновение, а затем возник уже перед офицером, как кошмар, материализовавшийся из воздуха.

Огромная лапа раздавила его, как банку из-под газировки. Броня экзоскелета треснула, лопнули гидравлические трубки, и фонтаны масла смешались с кровью, брызнув во все стороны.

Тогда началось бегство.

— "ВСЕМ ОТХОДИТЬ! К ЧЕРТУ ПРИКАЗЫ!"

Солдаты бросились врассыпную. Кто-то бежал к скалам, надеясь найти укрытие, кто-то отстреливался на ходу, но большинство просто гибли.

Ультралиск не бежал за ними.

Он шел.

Медленно. Неотвратимо. Как стихийное бедствие, которое нельзя остановить.

Его клешни рассекали воздух, отрывая головы, вспарывая животы, разрывая тела пополам. Каждый удар сопровождался хрустом костей и короткими, обрывающимися криками.

Марк развернулся, чтобы бежать, но в этот момент земля снова вздрогнула.

Еще один червь.

Из-под земли, прямо перед ним, вырвался новый монстр, его пасть разверзлась, извергая поток зергов. Марк отпрыгнул, но один из зерлингов вцепился ему в ногу. Когти пронзили броню, и боль, острая и жгучая, пронзила все тело.

— "А-А-АРГХ!"

Он ударил прикладом по морде твари, выбил ей глаз, но она не отпускала.

И тогда он увидел его.

Тот самый офицер, который первым побежал. Его экзоскелет уже был поврежден, дымился, но он все еще двигался – отползал назад, в панике, не замечая ничего вокруг.

— "Стой! Помоги! Черт, СТОЙ!"

Но офицер не слышал.

Или не хотел слышать.

Он резко развернулся, его экзоскелет задел Марка, и...

Тьма.

Часть 5: Пробуждение среди мертвых

Сознание возвращалось медленно, будто Марк всплывал со дна черной маслянистой реки. Первым пришло осознание страшной тяжести - экзоскелет офицера всей своей трехтонной массой придавил его к земле. Гидравлическая жидкость сочилась из поврежденных систем, капая на броню теплыми маслянистыми каплями.

"Жив... черт возьми, я жив..."

Он попытался пошевелиться. Боль пронзила тело, заставив скулить сквозь стиснутые зубы. Ребра ныли - одно или два точно сломаны. Левая рука онемела, зажатая под неестественным углом.

Тишина.

Не просто отсутствие звуков - а глухая, мертвая тишина, какая бывает только на кладбищах. Ни криков, ни выстрелов, ни привычного гула техники. Даже ветер не шевелил песок.

Собрав волю в кулак, Марк смог повернуть голову. Картина открылась апокалиптическая:

Развороченные турели, из которых торчали клубки проводов

Экзоскелеты, превращенные в груды металлолома

Тела... Боже, тела...

Они лежали в неестественных позах, некоторые буквально размазаны по камням. Капитан Гарретт... его "Голиаф" был расколот пополам, будто гигантским ножом. Рядовой Карвер...

Марк закрыл глаза. Он остался один.

И тогда -

Треск.

Едва уловимый. Знакомый.

Рация.

Где-то рядом работала рация!

Надежда ударила в виски горячей волной. Стиснув зубы, он начал выбираться из-под экзоскелета:

Сначала освободил правую руку, чувствуя, как кожа сдирается с костяшек

Потом, с хрустом в плече, вытащил левую

Последним усилием, сдавленно кряхтя, вытянул из-под груды ноги

Он был свободен.

Тело протестовало против каждого движения, но адреналин заглушал боль. Марк пополз к источнику звука - это была рация на поясе того самого офицера, что сбежал первым. Его экзоскелет лежал в двадцати метрах, брошенный, с открытым люком.

"Двадцать метров... всего двадцать метров..."

Каждый сантиметр давался мучительно. Пальцы впивались в песок, оставляя кровавые следы. В ушах стучало: "Доберись. Доберись. Доберись..."

Когда он наконец ухватился за рацию, его пальцы дрожали так сильно, что он едва не уронил ее.

- "Шаттл! ШАТТЛ! Я здесь! Один! Ради всего святого, ОТВЕТЬТЕ!"

Молчание. Потом - треск, и голос:

- "Сигнал принят. Держитесь. Идём."

Марк рухнул на спину, закрыв лицо руками. Он сделал это.

Но в этот момент...

Земля содрогнулась.

Где-то вдали раздался знакомый утробный рев.

"Нет... НЕТ! Они вернулись!"

Глава 6: Кровавая дичь

Рация хрипела, как подстреленный зверь. "Валькирия" кружила где-то в мареве раскаленного воздуха, не решаясь снизиться.

"Не могут приземлиться... пси-волны..." Марк сглотнул ком в горле. Его взгляд скользнул по полю боя, выискивая хоть что-то полезное среди:

Трех разбитых экзоскелетов

Дюжины трупов

Обломков турелей

Внезапно его внимание привлекло мерцание. На запястье капитана Гарретта все еще работал биодатчик, ритмично мигая красным. "Биосигнатура... они реагируют на биосигнатуры!"

План сложился мгновенно:

Приманка - усилить биосигнал

Диверсия - использовать неразорвавшиеся боеприпасы

Удар - пока ультралиск отвлечен

Марк двинулся, превозмогая боль в сломанном ребре. Его пальцы дрожали, отстегивая гранатный пояс с тела сержанта Хейса.

"Прости, брат..."

Он прикрепил пояс к биодатчику капитана, создавая импровизированную сигнальную маячок. Затем, используя трос от разбитой турели, раскрутил эту жуткую конструкцию и запустил прямиком в кучу неразорвавшихся снарядов.

Эффект превзошел ожидания.

Когда пуля из его пистолета попала в гранаты, взрывная волна отбросила Марка на землю. Ультралиск - этот живой танк Роя - впервые проявил нерешительность. Его фасеточные глаза бешено вращались, сканируя источник мощного биосигнала, смешанного с взрывной волной.

"Сейчас!"

Марк схватил ракетницу "Джавелин", оставшуюся от разведгруппы. 18 кг смертоносной стали. Он:

Опер оружие на скалу

Вручную ввел координаты

Учел поправку на ветер

Выстрелил в свежую рану на боку чудовища

Ракета вошла в плоть с мокрым хлюпающим звуком. На секунду показалось, что ничего не произойдет...

Потом ультралиск взвыл.

Это был звук, от которого кровь стыла в жилах. Чудовище затряслось, из пасти хлынули потоки черной жидкости. Его броня пульсировала, пытаясь залечить повреждения, но внутренние органы уже горели.

Марк не стал проверять результат. Он рванул к узкому проходу в скалах, даже не оглядываясь. Лишь на последнем повороте мельком увидел:

Ультралиск, шатающийся как пьяный

Его броня, покрытая трещинами

Один-единственный глаз, неотрывно следящий за убегающим человеком

"Это не конец..." - промелькнула мысль.

Рация ожила: "Бегите к точке "Дельта"! Мы вас подберем!"

Глава 7: Финишная прямая

Марк бежал.

Его ноги, израненные и покрытые кровью, едва слушались. Каждый шаг отзывался острой болью в сломанных рёбрах, но он знал - останавливаться нельзя. Позади, в глубине каньона, слышался нарастающий грохот - ультралиск приближался.

"Валькирия" висела в сотне метров перед ним, её реактивные двигатели поднимали вихри раскалённого песка. Трап был опущен, и Марк видел, как десантник отчаянно машет ему руками.

80 метров.

Сзади раздался оглушительный треск - ультралиск начал проламывать себе путь сквозь скалы. Каменные глыбы размером с танк рушились вниз, но проход был слишком узок даже для этого чудовища.

60 метров.

Марк споткнулся о камень, упал, разбив колени. Кровь хлынула из старой раны на бедре, окрашивая песок в тёмно-красный.

"Вставай! Вставай, чёрт возьми!" - кричал он сам себе.

50 метров.

Он поднялся, стиснув зубы. Каждый шаг теперь давался с невероятным трудом. Голова кружилась, в глазах стояла пелена. Но он видел цель - шаттл был так близко.

40 метров.

Громкий грохот.

Ультралиск вырвался из каменного плена. Его броня была покрыта глубокими царапинами, из которых сочилась чёрная жидкость. Но это только разъярило чудовище. Впервые за всю битву оно бежало - не шло, не приближалось, а мчалось с ужасающей скоростью.

30 метров.

Марк почувствовал горячее дыхание чудовища у себя за спиной. Запах гниющей плоти и металла заполнил его ноздри. Казалось, ещё мгновение - и клешни разорвут его пополам.

20 метров.

Последние силы! Последний рывок!

10 метров.

Собрав все силы в кулак Марк прыгнул вперёд, его пальцы впились в металлический трап. Десантник схватил его за предплечье, втаскивая внутрь.

В тот же момент клешня ультралиска пронеслась в метре от его ног, с грохотом вонзившись в землю

"ЗАКРЫВАЙ! ВЗЛЁТ!" - раздался крик пилота.

Трап начал подниматься. В последний момент Марк увидел:

Ультралиска, взревевшего от ярости

Его фасеточные глаза, полные ненависти

Окровавленные клешни, бьющие о стоявших рядом скал

Но было поздно. Двигатели взревели, и "Валькирия" рванула вверх, оставляя внизу:

Выжженную пустошь Нидуса

Тени погибших товарищей

И его - короля этого кровавого ада

Когда дверь захлопнулась, Марк рухнул на пол. Тело резко напомнило о его ранах. Его тело дрожало от напряжения и боли. Кровь стучала в висках, в ушах звенело.

"Ты сделал это, парень," - сказал десантник, помогая ему подняться. - "Ты чёртов герой."

Марк не ответил. Буквально через несколько секунд сознание потеряла связь с реальностью. Он отключился.

"Валькирия" набирала высоту, оставляя позади кошмар, где остатки его отряда навсегда остались лежать в песках Нидуса.

Впереди был только холодный космос и долгий путь домой.

Он сделал это. Выжил!

Но какова цена «легкой зачистки»? Она была слишком велика.

8 Грань

Майкл проснулся в холодном поту. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди, разрывая рёбра изнутри. В ушах стоял гул, словно после взрыва, а на языке привкус меди — будто он в самом деле кусал его во сне. Медленно сев на кровати, он сжал ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтобы унять дрожь. За окном ещё царила предрассветная тьма, но его разум уже был полон жутких образов. Он снова видел свои руки — бледные, с выступающими венами, сжимающие нож. Видел искажённую тень на стене, которая не принадлежала ему, но повторяла его движения. И лица. Лица близких, искажённые ужасом, с широко открытыми ртами, но беззвучными.

Резко встав, он зажал виски ладонями, словно пытаясь физически выдавить эти картины из головы. Так начиналось каждое утро последние десять лет.

С четырнадцати лет он понял: его мысли — не просто фантазии. Они были слишком яркими, острыми, навязчивыми. Будто кто-то чужой поселился в его сознании, рисуя кошмары на стенах разума и шепча: «А что, если…»

Подойдя к зеркалу, он всмотрелся в своё отражение. Глаза с синяками недосыпа, щетина, царапающая ладони… Всё казалось маской. Настоящий он прятался внутри — тот, кто шептал: «Ты знаешь, что сможешь это сделать».

Налив ледяной воды, Майкл выпил её залпом, чувствуя, как холод растекается по пищеводу, приглушая адреналин. «Ты не твои мысли», — повторял он мантру из книги по психологии, которую перечитывал уже в сотый раз. Но слова теряли силу, едва касаясь сознания, растворяясь в потоке образов, которые он не мог контролировать.

Работа в архиве городской библиотеки была его спасением. Полки, источающие запах пыли и старой бумаги, тишина, нарушаемая лишь скрипом переплётов, — здесь он чувствовал себя в безопасности. Не было людей, которых можно случайно задеть взглядом и тут же представить, как их тело падает на пол, кровь растекается по паркету. Не было острых предметов и соблазнов. Только буквы, строки, века, застывшие в чернилах.

Но в тот день всё пошло наперекосяк.

Появилась новая сотрудница Сара — как луч света, пробившийся сквозь щель в ставне. Её звонкий беззаботный смех нарушил тишину архива, заставив Майкла вздрогнуть. Она носила цветастые платья, заплетала волосы в косы, а её глаза искрились любопытством.

— Привет! Ты, наверное, Майкл? Меня зовут Сара. Я буду помогать с оцифровкой рукописей, — она протянула руку.

Он машинально пожал её, ощутив тепло её кожи. И в тот же миг его пальцы дёрнулись, будто обожжённые.

«Что, если схватить её за запястье? Закричит? Заплачет?»

Мысль пронеслась, как удар тока. Он резко отдёрнул руку, чуть не опрокинув стопку старых газет.

— Извини, — пробормотал он, отворачиваясь. — Мне надо…

Он не помнил, как оказался в туалете. Уперся в кафельную стену, дрожа как в лихорадке.

«Уйди. Уйди. Уйди», — шептал он, бьющийся лбом о холодную плитку.

Но Сара осталась — в его памяти, в каждом трепещущем нерве.

Той ночью сны стали хуже обычного.

Он стоял в библиотеке, где всё было залито кровью. Книги плавали в ней, как айсберги, а Сара лежала на полу с шеей, изогнутой под невозможным углом. Её глаза смотрели прямо на него, губы шевелились, но вместо слов из горла вытекала алая струйка…

Майкл проснулся с криком, вцепившись в простыни. Часы показывали 3:47. В квартире витал запах затхлости и страха.

Он включил свет и начал методично перебирать инструменты своего ритуала:

Медитация. Садясь в позу лотоса, он пытался сосредоточиться на дыхании, но вместо этого видел, как его руки душат невидимого врага.

Дневник. Страницы были исписаны до дыр:

«18:30 — мысль о ноже. Счёт до десяти.

21:15 — образ разбитой головы. Счёт до двадцати».

Физическая боль. Он сжимал в кулаке лёд, пока пальцы не теряли чувствительность, заменяя ментальную агонию физической.

Но в ту ночь ничто не помогало.

Его пальцы сами потянулись к ящику с кухонными ножами. Лезвие блеснуло в лунном свете…

В этот момент телефон завибрировал на столе.

Сара.

«Привет! Забыла спросить — ты завтра будешь? Хотела узнать про старые газеты для проекта».

Нож упал на пол с металлическим звоном.

— Обсессивно-компульсивное расстройство с интрузивными мыслями, — произнесла доктор Рейнс, просматривая его записи. — Ваш случай не уникален, Майкл. Мозг иногда генерирует идеи, противоречащие нашей морали. Но это не делает вас монстром.

Он сидел, сгорбившись на стуле, нервно теребя край рубашки. Кабинет психотерапевта был уютным: пастельные тона, акварели с пейзажами, мягкий плед на кресле. Но ему хотелось сжаться в комок и провалиться сквозь землю.

— Я… я видел, как убиваю её. Много раз. В деталях.

— И что вы чувствовали в эти моменты?

— Ужас. Отвращение. Но потом… — он замолчал, губы задрожали. — Потом приходило облегчение. Будто кто-то говорил: «Сделай это, и кошмары прекратятся».

Доктор Рейнс наклонилась вперёд, её голос стал мягче:

— Это не вы. Это ваша тревога, которая ищет выход. Как ребёнок, бьющийся в истерике. Ваша задача — не подавить её, а успокоить.

Он начал терапию экспозиции. Сначала представлял сцены из своих кошмаров, не пытаясь их прогнать. Потом учился отделять себя от мыслей: «Это не я хочу причинить боль. Это моя болезнь говорит».

А потом…

Сара принесла ему круассан с шоколадом.

— Ты выглядишь измождённым, как вампир из готического романа, — пошутила она, усаживаясь на край стола. — Давай как-нибудь сходим в кафе?

Он замер. Раньше бы убежал. Но сейчас…

— Я… я болен, — выдохнул он. — У меня ОКР. Интрузивные мысли. Я могу… сказать что-то странное.

Она помолчала, разглядывая его. Потом неожиданно улыбнулась:

— У меня в детстве были панические атаки. Я боялась, что сердце взорвётся, если я засну. Знаешь, что помогло?

— Что?

— Пес моего соседа. Лео. Каждый раз, когда мне было страшно, я гладила его и думала: «Он же не боится. Почему я должна?»

Они говорили три часа. О страхах, о книгах, о том, как пахнет дождь в её родном городке. Когда она уходила, Майкл вдруг осознал: он не думал о крови уже сорок минут.

Сейчас, спустя год, он всё ещё ведёт дневник. Страницы пестрят записями: «Сегодня подумал о пожаре. Счёт до пяти. Осознал: это просто мысль».

Сара сидит рядом, листая старую газету 1923 года. Солнечный луч падает на её косу, превращая волосы в жидкое золото.

— Слушай, — она поворачивается к нему. — Я нашла упоминание о призраке библиотеки. Говорят, он двигает книги по ночам. Не ты ли это?

Он смеётся — искренне, без дрожи в голосе. Потом берёт её руку и прижимает ладонь к своей груди, где бьётся сердце. Ровно. Спокойно.

— Видишь? — шепчет он. — Я здесь.

За окном закат красит небо в янтарные тона. Где-то в глубине сознания шевелится тень. Но теперь он знает: свет всегда сильнее тьмы.

Даже если это свет одной-единственной свечи, зажжённой дрожащими руками.

Показать полностью
0

Зеркала души

1 Окно напротив

Окно напротив стало для Артема единственным источником жизни. В собственной квартире, окутанной паутиной тишины после ухода жены, чёрные провалы стекол отражали его одиночество. Но та сторона… дышала.

Каждый вечер, как только солнце начинало тонуть в багряном мареве горизонта, Артем занимал свой пост у подоконника. Старый потертый стул скрипел под его весом, словно жалуясь на вынужденное заточение. С кружкой остывшего чая в руках он погружался в чужие жизни, словно в гипнотический сон. Звуки города — глухой гул машин, смех детей с соседней площадки, скулеж бродячих собак — проникали в его квартиру, смешиваясь с тишиной и создавая парадоксальный контраст с его собственной пустотой.

Взгляд выхватывал: молодого отца, склонившегося над девочкой в розовом шлеме. Ее неуклюжие движения на роликах, сначала полные страха и слез, постепенно превращались в уверенный, радостный танец. Артем дорисовывал картину: отец хриплым от усталости голосом рассказывает сказки перед сном, вкладывая в них всю свою любовь. Зависть? Ностальгия? Он не знал.

Этажом ниже пожилая пара каждый вечер делила одну чашку чая на двоих. Их лица, испещрённые морщинами, светились тихой, умиротворённой радостью. Они почти не разговаривали, лишь перебрасывались короткими фразами, но в каждом их взгляде читалась совместно прожитая эпоха. Артему вспоминались обломки разговоров с женой — обидные слова, сказанные в сердцах. Теперь от них осталась лишь горечь сожаления.

Над ними. окне студент в очках склонился над книгами, словно над священным писанием. Свет настольной лампы выхватывал из темноты лишь его сосредоточенное лицо, уставшее и напряжённое. В этом профиле Артём узнавал собственные бессонные ночи перед экзаменами, мечты о будущем, казавшемся одновременно близким и недостижимым.

Но больше всего притягивало окно на втором этаже. Там жила девушка с длинными темными волосами, ниспадавшими на плечи, словно траурная вуаль. Она часто сидела у окна, глядя вдаль, на город, задыхающийся в вечернем смоге. Черты лица терялись в сумраке, но по поникшим плечам, по тому, как она обнимала себя руками, словно пытаясь согреться, он читал невысказанную элегию. Иногда она что-то записывала в потрёпанный блокнот, а потом яростно зачёркивала страницы, словно сражалась с незримым врагом.

Однажды вечером произошло чудо: она встала из-за стола, взяла краски и кисть. Сначала ее движения были неуверенными, словно она боялась прикоснуться к холсту. Но постепенно под ее рукой расцвели яркие мазки. В ее окне вспыхнул огонек надежды. Тогда же Артем впервые за долгое время почувствовал тепло в груди.

Ночью он долго не мог уснуть. Теперь окна напротив не казались ему просто порталами в чужую жизнь. Он понял: в каждом отражении — осколок его души. Пришло время перестать быть наблюдателем. Допил остывший чай, встал со стула. Открыл окно, впустив свежий ночной воздух. Впервые за долгое время он почувствовал не только одиночество, но и хрупкую надежду.

2 Неизвестность

Двенадцать часов пролетели в стремительном вихре цифр, звонков, встреч и бесконечных переписок. Изматывающая смена оставила в душе горький осадок, раздражение и усталость, заполнившие всё внутреннее пространство. Но сейчас я дома. Моя крепость, неприступная гавань, где я могу быть собой. Здесь, в тепле и безопасности, можно отключиться от всего мира.

В моём убежище время течёт иначе — медленно и лениво. Я просто существую, не думая о завтрашнем дне, не переживая о прошлом. Читаю, смотрю сериалы, варю чай. Счастье в простых вещах, умиротворение в тишине.

Но через несколько часов меня начинает поглощать скука. Хочется ярких ощущений, жажды, испытать мир во всей его непредсказуемости.

Я собираюсь на улицу. Зная о подстерегающих опасностях, всё равно чувствую прилив адреналина, влечение к тайне.

Закрываю дверь — единственный барьер между мной и внешним миром. Это не просто преграда, а ритуал перехода, отделяющий от груза обязательств. С щелчком замка оставшуюся часть меня окутывает предвкушение.

Остановившись на секунду, прислушиваюсь к тишине. За этой дверью не будет спокойствия, только неизведанное. Но сейчас я жажду именно этого.

Делаю шаг в темноту, закрыв глаза. Хлопок двери за спиной — звук сожжённых мостов.

Открываю глаза. Узкое пространство, залитое бледно-жёлтым светом неизвестного источника. Дорога в никуда, окружённая тьмой. Ни фонарей, ни зданий, ни признаков жизни. Только эта таинственная полоса, теряющаяся в тумане.

Свет резкий, сконцентрированный, будто луч прожектора в пустоте. Не рассеивается, не мерцает — чётко очерченная граница между здесь и нигде.

Это не ночной город, не знакомый пейзаж в дымке. Иное измерение, где искажены привычные законы.

Страх отступает, уступая место любопытству. Работа, проблемы, всё оставленное позади теряет значение.

Я вступаю в царство неизвестности. Иду по освещённой дороге без карты и цели, но с непоколебимой уверенностью: это именно тот путь, который мне нужен.

3 Сердце под прицелом

Город сиял. Не яркими огоньками рекламных щитов, а мягким, розоватым свечением от солнечных батарей, установленных на крышах каждого дома. Воздух был чист, пропитан запахом цветов и травы, а не выхлопными газами. В парках шумели деревья, и птицы пели свои беспокойные песни.

Это был город будущего, город счастья и гармонии, город, который преодолел все беды прошлого. Здесь не было войн, нищеты, загрязнения. Все жили в мире и согласии, в соответствии с принципами экологии и устойчивого развития.

Каждое здание было построено из экологически чистых материалов, и каждая улица была пронизана зелёными оазисами парков и садов. Люди передвигались на велосипедах или электромобилях, а воздух был настолько чистым, что можно было дышать полной грудью и чувствовать жизнь в каждой клеточке.

Но в этой идеальной картине была одна деталь, которая нарушала гармонию. «Сердце». Приложение, вживлённое в каждого человека в 18 лет, которое обещало найти идеального партнёра.

Система работала безупречно. «Сердце» искало соответствие на уровне подсознания, анализируя чувства, желания и страхи. В результате — идеальная пара для каждого.

Но идеальность была слишком искусственной. Люди жили в уютных квартирах, воспитывали детей, ходили на работу, и всё это происходило в соответствии с планами «Сердца». Они были счастливы, но их счастье было похоже на запрограммированный алгоритм.

Даниилу было 22. Два года назад в его руку вживили «Сердце», но он никогда не верил в его безупречность. Он видел, как люди вокруг теряли живость и яркость, становились похожими на зомби. Он не хотел такой судьбы.

Его «Сердце» уже несколько раз приводило его в самые нелепые места: в библиотеку в самый час пик, в кафе на другом конце города, даже в магазин мужской одежды. Он чувствовал, как система управляет им, как её холодный алгоритм убивает в нём живые эмоции.

И вот сейчас, в самый разгар весеннего дня, «Сердце» привело его на кладбище.

Он стоял в центре серых могильных камней, окружённый тишиной и грустью. Его сердце стучало в груди, отказываясь верить в абсурдность ситуации.

В этот момент он увидел её. Она стояла в тени высокой сосны, её тёмные волосы спадали на плечи, а глаза, карие и живые, смотрели на него с удивлением.

«Ты тоже здесь из-за «Сердца»?» — спросила она, её голос был тихим, но полным живости.

Даниил кивнул, чувствуя, как в его груди забилось сердце, но уже не от тревоги, а от неизвестного ему чувства, которое пробудилось в этом мгновении.

Он понял, что система не идеальна. И в этом мгновении он решил бороться. Он решил отказаться от искусственного счастья и поискать настоящую жизнь, свободную от «Сердца», свободную от лжи.

Он сделал шаг к ней, и в этом шаге он уже чувствовал свободу, свободу от системы, свободу от страха, свободу от прошлого.

Их путь только начинался.

4 По ту сторону страха

Холодный ветер, словно пальцы мертвеца, скрёбся в окна дома Лили, принося с собой шёпот увядших листьев и далёкие крики, смешивающиеся с хохотом праздничной толпы. На улице, где дома теснились друг к другу, как испуганные звери, царила суматоха Хэллоуина — безумная карусель из масок, смеха и призывов «Сладенького или гаденького!». Но эта праздничная феерия казалась Лили далёким, чужим миром, ведь её собственный мир погружался в ледяной ужас. Она чувствовала себя маленьким зверьком, застрявшим между двумя мирами — миром праздника на улице и миром ужаса в её комнате.

Не так давно, ещё до того, как родители одели её в костюм ведьмы, Лили играла в своей комнате. Она представляла себя храброй рыцарицей, сражающейся с драконами. Размахивая пластиковым мечом, она воображала зловещее рычание страшного зверя. Но настоящий кошмар ждал её под кроватью. Там, в тени, копошились существа с глазами, горящими, как угли в печи, и ртами, полными бритвенно-острых зубов, готовых разорвать её. Их силуэты, колышущиеся в полумраке, казались то чудовищными демонами, то призрачными тенями, порождёнными её страхом. Она знала, что это лишь плод её воображения, игра теней, но в ту ночь, в ночь Хэллоуина, она нуждалась в них больше всего, как в глотке свежего воздуха.

Сначала это был тихий испуганный шёпот, потом он перерос в отчаянный крик, наполненный ужасом, который разрезал тишину, как лезвие ножа. Лили замерла, и её тело пронзил ледяной страх. Она поняла: её похитили. Неизвестность, словно ледяные когти, сжимала её сердце.

И в этот момент она вспомнила о монстрах под кроватью. Сердце Лили билось, как птица в клетке, она почти не дышала, затаив дыхание. Отчаяние и мольба о помощи смешались в её мыслях, пока она не пробормотала прерывистым шёпотом: «Помогите!».

Из-под кровати вынырнули тени, ставшие плотью. Один из них, чьи когти, казалось, были отлиты из самой тьмы, прошипел голосом, похожим на шуршание сухих листьев: «Мы слышим тебя, ведьмочка. Мы найдём тех, кто посмел тебя обидеть». Второй, с глазами, мерцающими, как голодные звёзды, кивнул, обнажив острые, как бритва, клыки: «И мы не дадим их в обиду». Монстры, которых она боялась, превратились в её защитников.

Они вышли из комнаты и спустились по лестнице, уже не ночные кошмары, а храбрые воины, готовые сражаться за свою маленькую ведьму. С каждым шагом их когти царапали дерево, словно они вырывались из бездны. Они вышли на улицу, где весёлый шум Хэллоуина уже не казался радостным. Они шли по тёмным улицам, чувствуя в сердце одну цель — найти похитителей и вернуть Лили домой. Их глаза горели яростным огнём, освещая путь, как два маяка, направленные на зло.

Их когти скрежетали по асфальту, а дыхание превращалось в клубы пара в холодном воздухе. Они не останавливались, не отвлекались на шум и страх. Их единственной мыслью была Лили, которую они обещали защищать.

Вскоре они увидели их. Похитители оказались не чудовищами, как показалось Лили в испуге, а обычными людьми. Но для монстров это не имело значения. Они были врагами, и их нужно было остановить.

Монстры бросились в атаку, словно вихрь ярости. Их зубы вонзались в плоть, а когти рвали ткани, как бумагу. Похитители кричали от боли и ужаса, разбегаясь, как крысы от света. Монстры рычали, их голоса эхом разносились по улицам.

В конце концов они победили, отбросив похитителей и рассеяв страх. Они вернули Лили домой, тихо проскользнув обратно в её комнату и спрятавшись в тени под кроватью, будто ждали зова.

Лили лежала в кровати, закутавшись в тёплое одеяло, но ещё теплее была любовь в объятиях родителей. Она чувствовала, как страх отступает, сменяясь благодарностью к странным защитникам. Она поняла: мир не всегда такой, каким кажется, и в самых тёмных уголках прячутся герои.

Она знала, что её монстры всегда будут рядом, чтобы защитить её. Их присутствие под кроватью стало источником покоя. Она не была одна. И в эту ночь Хэллоуина, когда мир перевернулся, Лили заснула, наконец, в безопасности.


5 Где заканчивается сон


Тьма. Не просто тьма, а липкая, ледяная, живая тьма, которая, словно саван, окутывает меня со всех сторон, намертво припечатывая к небытию. Я не чувствую ничего, лишь беспросветную пустоту, разрастающуюся, как метастазы. Ни тепла, ни звука — только удушающая тишина, которая давит на барабанные перепонки, затаскивая в бездну бессознания.

Я пытаюсь пошевелиться, но моё тело — тяжёлая глыба в невидимых кандалах. Я хочу открыть глаза, жажду хоть проблеска света, но веки, словно свинцовые плиты, не подчиняются моей воле.

И вдруг, словно удар молнии в самое сердце ночи, в моём сознании вспыхивает ослепительный свет. Он пронзает меня насквозь, выжигая всё на своём пути и оставляя после себя жгучую боль. Я чувствую, как что-то чужеродное вторгается в мой мозг, оставляя ощущение, будто по венам течёт раскалённая лава.

«Если вы читаете это, значит, вы находитесь в коме почти 20 лет по причине, которую мы сейчас расследуем. Это экспериментальная техника, и мы не знаем, где именно это сообщение появится в вашем сне, но надеемся, что это сработает. Пожалуйста, прорвитесь, проснитесь. Помогите нам».

Голос. Слабый, хрупкий, словно шелест осенних листьев, но он проникает в моё подсознание, словно знает тайную тропу к моей душе.

Двадцать лет! Двадцать лет в коме?! Помощь?

Неужели это правда? Неужели я пропал во времени на два десятилетия? И что за чертовщина происходит? Кто отчаянно пытается вырвать меня из этого кошмарного сна?

Я хочу закричать, ответить, но не могу произнести ни звука. Я словно тону в зыбкой тишине, и тяжесть, непреодолимая тяжесть, пригвоздила меня к ложу небытия.

В моём воображении, как осколки разбитого зеркала, вспыхивают обрывки прошлого — детство, юность, мечты, радости, горести. Всё это смешивается в хаотичный водоворот воспоминаний, окутывая меня туманом забвения.

Но голос не умолкает. Он звучит с отчаянной убеждённостью, с безнадёжной надеждой, с силой, способной пробить скалу.

«Проснись! Мы ждём тебя! Ты нам нужен!»

Я чувствую, как нечто неописуемо огромное и могущественное пытается прорваться сквозь пелену моей амнезии. Я чувствую непреодолимое влечение к свету, к жизни, к тому, что ждёт меня за пределами этого мрака.

«Ты можешь это сделать! Ты должен это сделать!» — кричит голос, и в этот миг я ощущаю перемену внутри. Словно невидимый разряд тока пронзает моё тело. Я начинаю чувствовать не только тьму, но и холодный воздух, который бесцеремонно наполняет мои лёгкие. Я чувствую тяжесть век, которые, словно лёд, медленно поднимаются.

Я буду бороться. Я буду пытаться проснуться. Я должен помочь им.

Свет. Он просачивается сквозь веки, словно тонкие щупальца, пронзая тьму и пробуждая меня от летаргического сна. Я пытаюсь открыть глаза, но они тяжелы, словно скованы железом, и каждое их движение отдаётся неистовой болью.

Я чувствую нечеловеческую тяжесть на груди, словно меня придавили к постели невидимые гиганты. Я пытаюсь пошевелиться, но мои конечности словно парализованы и не подчиняются моей воле. Я чувствую липкую влагу на лице и только сейчас осознаю, что нахожусь в больнице.

«Проснись, пожалуйста, проснитесь», — слышу я дрожащий голос, полный отчаяния и едва сдерживаемой надежды.

Я пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть говорящего, но мышцы окоченели. Я слышу лишь приглушённый шум приборов, скрип колёсиков медицинской каталки и приглушённый шёпот врачей.

«Он двигается! Он открывает глаза!» — раздаётся возглас.

Я чувствую усиливающееся давление в груди, словно меня вытаскивают из глубин океана. Мои веки сопротивляются, но в конце концов раздвигаются, впуская в мой мир бледный больничный свет.

Я вижу белоснежные стены, стерильное оборудование и несколько размытых силуэтов в белых халатах, склонившихся над моей кроватью.

«Даниил, вы нас слышите?» — спрашивает один из силуэтов, женщина с мягким лицом и успокаивающим голосом.

Я хочу ответить, но горло словно сдавлено стальными тисками. Я пытаюсь пошевелиться, но тело не слушается меня.

«Не напрягайтесь», — произносит женщина, заметив мои безуспешные попытки. «Вы в безопасности. Вы в больнице».

Я тщетно пытаюсь сосредоточиться на её словах. Больница? Что я здесь делаю?

«Вы были в коме, — продолжает женщина, видя моё замешательство. — Почти двадцать лет».

Двадцать лет? Я не могу поверить. Двадцать лет стёрты из моей жизни?

Я хочу знать всё. Я хочу узнать, как я здесь оказался, что со мной произошло.

«Мы всё это время искали вас», — говорит другой голос, на этот раз мужской, глубокий и уверенный. «Мы пытались понять, что случилось, почему вы впали в кому. Мы хотели вас разбудить».

Они пытались меня разбудить? Двадцать лет?

«Это было невыносимо трудно», — продолжает мужчина. «Мы перепробовали всё. Но ничего не помогало. Пока мы не решили прибегнуть к экспериментальной методике, действие которой вы сейчас ощущаете. Мы надеемся, что она сработает».

Я пытаюсь вспомнить, что произошло. Что вызвало кому? Почему я заперт в этом больничном мире на такой долгий срок?

«Мы хотим знать правду», — говорит женщина, её голос едва слышен от волнения. «Вы можете нам помочь».

Я пытаюсь понять, чего от меня хотят. Что я могу сделать? Я всё ещё слаб, моё тело отказывается подчиняться, мои мысли путаются.

«Проснись, Даниил», — шепчет женщина, осторожно касаясь моей руки.

Я чувствую тепло её руки на своей, и это тепло проникает в моё сердце, как луч света во тьму.

Я хочу помочь им. Я хочу знать правду. Я хочу проснуться. Я должен… Но странное чувство тревоги шевелится внутри. Что-то не так… Всё кажется… слишком реальным. Слишком… живым. А вдруг… вдруг я всё ещё сплю?

6 Танец вечного настоящего

В самом начале, когда ещё не было ни начал, ни концов, а лишь безграничное поле сознания, зародился мир. Это было не просто пустое пространство, а скорее потенциал, наполненный возможностями и ожиданиями. Из этого поля, словно из неиссякаемого и вечно пульсирующего источника, возникли абстрактные линии и формы, которые начали свой вечный танец. Они кружились и перетекали друг в друга, создавая не просто хаос, а бесконечный поток изменений, в котором каждая деталь играла свою важную роль. Это сознание, подобно великому художнику, начало творить мир из света и тьмы, используя невидимые кисти и краски, и на глазах рождался калейдоскоп постоянно сменяющих друг друга образов, каждый из которых был наполнен собственным смыслом и очарованием. Это был не статичный рисунок, а скорее живая симфония, полная динамики и движения, пульсирующая энергией и жизнью.

В этом мире формы жизни были чем-то большим, чем просто отдельные существа. Они были словно мазки на огромном полотне бесконечности, каждый из которых, казалось бы, совершенно уникален, но в то же время является неотъемлемой частью целого. Они были не просто отдельными объектами, а скорее выражением сознания в материальном мире. Они участвовали в непрерывном творческом процессе, в котором каждое мгновение рождалось нечто новое и неповторимое, каждый мазок добавлял новую грань к общей картине мира. Они появлялись из света и тени, расцветали, словно нежные цветы, раскрывая свою неповторимую красоту в разнообразии форм и оттенков, а затем, выполнив свою миссию, возвращались в общее сознание, словно капли дождя, падающие обратно в океан, оставляя свой след в этом бесконечном рисунке, делая его ещё более богатым и многогранным. Этот процесс был не концом, а скорее началом нового цикла, в котором энергия и сознание перетекали из одной формы в другую.

Общее сознание, подобно огромной и неторопливой кисти, изящно и размеренно проводило линии, которые складывались в горы и реки, моря и небеса, создавая ландшафты, вдохновляющие своей красотой и величием. Оно не торопилось, словно наслаждаясь каждым мгновением, словно в каждом штрихе заключалась целая вечность, и было похоже на пытливого художника, который не только творил, но и постоянно изучал то, что создал, стремясь постичь тайны собственного творения. Казалось, оно стремилось лучше понять себя, отражаясь в своём великолепном шедевре, словно в зеркале, в котором отражалась вся мудрость мира. Оно не просто создавало мир, но и внимательно наблюдало за ним, стремясь понять его суть и предназначение, улавливая тончайшие нюансы и детали, которые делали его таким прекрасным и уникальным.

Формы жизни, в свою очередь, не были пассивными наблюдателями. Они взаимодействовали друг с другом, но без борьбы и конфликтов, словно понимая, что все они — части одного большого целого, словно у них была одна общая цель и предназначение. Они были подобны музыкантам в оркестре, где каждый играл свою партию, но в то же время все вместе они создавали гармоничную мелодию. Они, словно любопытные зрители, наблюдали за тем, как их собственное существование, их уникальная история становятся частью этого великолепного, постоянно меняющегося и никогда не заканчивающегося рисунка, осознавая, что их собственный вклад делает этот мир ещё более полным и насыщенным. Они не стремились изменить мир, а лишь вписывали себя в него, понимая свою значимость в этом вечном процессе, как будто каждый из них был важной частью замысла.

Со временем, которое в этом мире имело совсем иную природу, где прошлое и будущее были лишь понятиями человеческого разума, формы жизни осознали, что их существование — это лишь краткий, но важный миг в бесконечном цикле перерождения. Этот цикл был не просто повторением, а скорее вечным танцем, в котором энергия и сознание постоянно трансформировались и обретали новые формы. Они начинали осознавать, что все они являются частью общего сознания, объединяющего всё сущее в единое целое, и что их суть заключается в участии в вечном танце энергии и сознания, в котором каждый жест и движение имеют своё значение. Они принимали эту бесконечность и переставали сопротивляться потоку мира, отпуская свои страхи и тревоги и сливаясь с ритмом всего сущего, осознавая, что они являются не просто отдельными индивидами, а скорее проявлением вечной и неиссякаемой энергии.

И вот в конце этого пути, который в этом мире был не концом, а скорее переходом, все формы жизни осознали, что в этом мире нет ни прошлого, ни будущего — есть только вечное настоящее. Это было состояние абсолютного покоя и принятия, где всё взаимосвязано и всё имеет смысл, где каждое мгновение — часть целого, наполненного красотой и гармонией. Это был момент абсолютной ясности, в котором все сомнения и вопросы отступали на второй план, и оставалось лишь чувство полного и безоговорочного принятия. Бесконечный поток форм, словно великолепный и сложный танец, продолжал своё движение, а общее сознание продолжало создавать свой шедевр, у которого никогда не было начала и никогда не будет конца. Мир существовал в вечном настоящем, где каждый миг был наполнен глубоким смыслом и невыразимой красотой, где всё без исключения имело свою цель, где каждое существо играло свою уникальную и важную роль в этой грандиозной симфонии бытия. Это было не просто существование, а скорее состояние полной гармонии и целостности, где всё было на своих местах и где царила вечная любовь, объединяющая всё сущее в единое целое.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!