Mugenx

Проход был узковат. Пришлось перекинуть мешок на живот и осторожно, методично опускать ноги на рёбра нижних ступеней. Голову разрывала острая боль.

- Рома…Ромка…рыжий идиот…как же так, как такое возможно? - Вопрошал себя Дима.

Челюсти сжались с силой гидравлического пресса. Диме ни как не хотелось верить, что чудовище, в которое всадил шесть пуль, был его бывший друг. Спустя где-то сорок ступеней, Дима сдался переполнявшим его горестным чувствам. Остановился и закричал. Злоба и отчаянье наполняли душу до краёв, всеми силами, пытался избавиться от всплывающих перед глазами образов рыжеголового авантюриста. Крик походил на рёв раненого медведя, эхом отражаясь от металлических стенок, уходил с зарядом ярости в глубину спуска.
Злость, ржавым гвоздём, на протяжении всей жизни пронзала сердце Димы. С того момента, когда город оказался в радиационной блокаде, парень рос в окружении жестокости и страха. Вот и сейчас, чувствовал родную и взращенную до предела звериную злость.
Снова начал спускаться вниз, перед глазами с равномерной частотой уходили вверх узкие перекладины лестницы. Это напоминало замедленную перемотку киноленты. Шло время, ситуация не менялась, Дима спускался всё глубже и глубже. Кипучая злость не отступала, застилала разум, однообразные движения приводили в состояние похожее на транс.
В какой-то момент Дима понял, что спускался не просто вниз, а в глубины своего собственного сознания. Щёлкнул замок старого шкафа, скелеты гурьбой выпали в бурный поток нахлынувших воспоминаний.

Стоял дождливый день. Над головой сгущались с жилами сверкающих молний свинцовые тучи. Шальной ветер огибал дымоходы, холодные лапы его, ощупывали всё в округе в поисках живого тепла. Укрывшись от него в самодельной деревянной лачуге на крыше самого высокого здания в Ухте, Дима нёс вахту охранника. Через оптический прицел снайперской винтовки, наблюдал за главным въездом в город. Задача была проста, незамедлительно отстреливать всё, что движется со стороны дороги. И не важно кто это будет, мутант или человек, вход в город строго закрыт. Да и своих кормить нечем, тем более, иногда приходили группы вооружённых людей. Они приходили просто убивать и отбирать припасы, мир им не был нужен. Так что защитники, сдерживали всех, кто шёл в город. Вера в человечность, сгнила в овраге, остался только импульс к выживанию.
Дождь на время взял передышку. Видимость стала в разы лучше. Хоть его пост и был второстепенной защитой, от него всё же зависело многое. Иногда со стороны леса приходили разные существа. Словно из самого чистилища со стороны дороги пёрла такая нечисть, что от страха на загривке шевелились волосы. Дима, стрелял первым, предупреждая снизу первый кордон о наступлении врага.
Вся угроза приходила извне, со стороны главной дороги и в принципе ничего неудивительного. В километре от черты города фонило так, что можно было жарить яичницу. Только одним безопасным дорожным сосудом город связывался с остальным миром. Невообразимым чудом, Ухта стала белым пятном на обожжённой радиацией планете. Ветер, конечно, нёс заражённую пыль в город, да и дождь был не чище сточных вод, но люди приспособились и к этому. Хотя погибло много, и продолжали погибать.
Городу осталось мало. Но его горста людей отчаянно пыталась выжить. Ютились в подвалах домов и бомбоубежищах. Каждый дом превратился в своё отдельное государство, со своей маленькой армией.
В дни, когда только всё начиналось, народ бежал из города, и почти никто не возвращался, а те, кто вернулся, жил от силы не больше недели, предупреждая своей участью остальных.
От каждого дома приходило по два или три добровольца и общим отрядом сдерживали подход к городу. В остальном единства не было, когда кончалась еда и вода, люди выбегали из подвалов и пытались ворваться к тем, у кого ещё было что брать.
В тот день, город мгновенно лишился электричества и вместе с ним воды. Не работал ни один радиоканал, спутники не отвечали. Город навсегда погрузился во мрак.
Человек утратил свой облик. Чтобы выжить, он готов был убивать, ни на секунду не задумываясь. Жирок сытой жизни давно сошёл на нет, терпение испарилось, а голод и нужда обнажили звериные инстинкты.
Как и любому зверю, ему нужно стадо и лидер. Бывшая администрация совместно с силами полиции организовали, что-то наподобие временного правительства. В первое время силовики пытались урегулировать ситуацию, восстановить, хоть какой-то порядок, но всё было слишком зыбко. Слишком много смертей, паники, хаоса. Затем бывшие чиновники, просто выбрали блокпост и забаррикадировались. Расстреливали всех кто, пытался пробраться на их территорию.
Из ста тысячи населения выжило примерно три или четыре сотни. За двадцать лет, не родилось ни одного ребёнка. Ни одна новая душа не желала появляться в радиационном могильнике.
А тем самым запасы города истощались. Сталкеры, всё дальше и дальше уходили от города, где это было возможно. Помимо запасов брошенных квартир, шарили по нефтеперерабатывающему заводу, хлебокомбинатам, различным цехам и предприятиям. Всё что не привинчено и продлевало жизнь, всё стаскивалось к людям.
Многие уходили по незаражённому коридору, вдоль главной дороги, но возвращались, в лучшем случае из десяти смельчаков троя. Те рассказывали кучу фантастичных историй, о невероятных неагрессивных существах, о других выживших, но странных людей, сектантах, поклоняющихся гигантскому зверочеловеку - Яг-морту. И о многом другом.
Мир по ту сторону города умер, воскрес и трансформировался в нечто новое и ужасающее. А призраки прошлого, в виде остатков человечества, подобны старой пыли на новых сапогах цивилизации.
Но, всегда есть это неумолимое но. Даже пыль способна нести в себе споры новой жизни. Пускай на первый взгляд подобно паразиту, отчаянно впиваясь, обламывая ногти, зубы, стирая кожу в кровь, человек отчаянно цепляется за жизнь, всё равно по-другому он не может. Не просто потому что, страшно или так твердит инстинкт самосохранения. Всё дело в том, что человек это – любовь, нет, не та любовь, что возникает между женщиной и мужчиной или же та, которую испытывает мать к своему ребёнку, нет, это та любовь, что понимается в сочетании абсолютных противоположностей, таких как наслаждение и боль. Человек является вместилищем физических и духовных страстей, он эксперимент, который задуман очень давно и продлиться вне любых условий. Цель жизни человечества - слияние в душе тьмы и света, превращая это не в сумрак, а в качественно что-то новое. Подобно философскому камню или богам, бесчисленное число раз создавая и уничтожая, человек постоянно делает выбор. Не тот, что определяется, как плохо или хорошо, а тот, что не убивает любовь внутри себя. Весь эксперимент портят крайности, такие как жестокость и цинизм или же слепая вера в сверхсущество, которое всё всегда простит и даст пряник. Ярким примером является, смирение и поклонение страстям, обе крайности ведут к смерти. Человек, связан узами со всем человечеством, он ответственен не только перед собой, но и перед всеми. Отнимая жизнь у другого, он отнимает жизни у себя, превращаясь при этом в живой труп. Можно сравнить отдельного человека, как клетку в организме, когда клетка начинает работать на себя, она превращается в раковую, тогда организм её уничтожает, либо клетка, заражая других, уничтожает весь организм.
Мир пожрал сам себя, превратился в дотлевающий уголь в давно потухшем костре жизни. Но эксперимент продолжается, пускай с нуля, но ещё ничего не кончено.

Дима уловил на дороге движение. Вдоль разбитых машин медленно брела женщина, завёрнутая в старое твидовое пальто, а на голове красовалась нелепого вида широкополая шляпа. Женщина неспешно перемещалась от одного разбитого автомобиля к другому. Заглядывала в окна, открывала двери, на минуту исчезала внутри и снова брела к следующим. Выглядела она обычной беженкой, за семьдесят лет, малого роста со сгорбленной фигурой. На её спине возвышался большой дорожный рюкзак.
Дима напряжённо следил за каждым её действием, перекрестие прицела упиралось женщине в лицо.
- Может ещё уйдёт, здесь и так уже давно всё растаскали, - успокаивал себя Дима. Очень не хотелось стрелять в женщину. Диме всегда было плевать на людей, но каждый раз, когда необходимо было причинять боль или в крайних случаях убивать, он не церемонился, но на душе становилось настолько мерзко и противно, словно в рот затолкали целый лимон без кожуры. И вот сейчас, когти зверя скребли по стенкам души, времени оставалось мало, нужно делать ход.
Дима отвёл прицел от головы ничего неподозревающей женщины и выстрелил в боковое стекло ближайшего автомобиля. Пронзив холодный воздух, пуля выбила кусок стекла в окне, оставив паутину трещин. Старушка из медленной и старой женщины превратилась в серое пятно. Резко отскочив, она не по своим годам, стремительно уходила от огня. Не просто бегая беспорядочно из стороны в сторону, а целенаправленно, зигзагами, приближалась всё ближе и ближе к заставе.
- Да какого чёрта, куда ты прёшь дура, - выругался Дима, дёргая затвор. Снова ловил бегунью в прицел и на этот раз, разнёс фару прямо перед прыткой старушкой. Её ничуть это не смутило, видимо руководствовалась предположением, что сможет затеряться в городе, как только добежит. Но на подходе её уже ждали.
Блок пост состоял из стасканных в трёхметровую заставу скелетов автомобилей. Из окошек машин торчали завёрнутые в ткань дула автоматов. Теперь уже старушку держали под прицелом около двадцати охранников.
Женщина остановилась за фургончиком Фольксвагена, сняла сумку и бережно поставила на землю. Откинув шляпу, обнажила жиденькие седые волосы. Лицо её было словно скопировано с детских книжек: маленькое круглое личико, пухлые щёки и выдвинутый подбородок. Некогда ярко голубые глаза, смотрели внимательно, с лёгким укором, словно на малых детей. Подняв руки, женщина медленно вышла из-за фургона. Она уже и сама видела, что её держат на мушке, и старалась не делать лишних движений, осторожно двинулась к заставе.
Смертница! - Дима до боли в глазнице прижима