Можно ли совершить идеальное преступление? Споры об этом не утихают до сих пор. Но с точки зрения преступника, каждое готовящееся преступление — идеально. Иначе нет смысла рисковать. Харви Криппен, убивший в ночь на 1 февраля 1910 года свою жену, придерживался того же мнения. Казалось, он предпринял все меры предосторожности. И только в зале суда понял свою ошибку… Исход процесса по делу женоубийцы определили английские патологоанатомы — Пеппер и Спилсбери, сумевшие по незначительным фрагментам тела идентифицировать труп жертвы.
30 июня 1910 года в Скотлендярде впервые услышали о Коре Криппен, артистке, выступавшей под псевдонимами Кора Торнер и Бель Эльмор. Один из друзей Коры, господин Нейш, обратился к лондонским сыщикам и попросил выяснить, куда она исчезла. По его словам, женщина пропала в самом начале февраля и с тех пор никто из общих знакомых ее не видел.
Кора была женой Харви Криппена — американского врача, представлявшего в Лондоне интересы американской фирмы патентованных медикаментов «Муньон ремдиз» и зубоврачебной фирмы «Туе спешиалистс». Супруги проживали в небольшом доме по адресу Хилдроп-Кресчент, 39, в северном районе Лондона. 31 января они устроили небольшой прием, на котором присутствовали друзья Коры — артисты, выступавшие под псевдонимом Мартинелли. Дружеская вечеринка затянулась до половины второго ночи, потом гости уехали.
3 февраля ансамбль «Мьюзикхолл Лейдиз Гулд», членом которого была Кора, получил два подписанных ею письма. Именно подписанных — сам текст письма был написан чужой рукой. Это было довольно странно, учитывая, что у Коры никогда не было секретаря. Да и для чего бы ей понадобилось диктовать текст письма кому-то, если гораздо быстрее можно было написать его самой? Еще большую настороженность вызвало содержание посланий. Кора сообщала, что из-за болезни одного из близких родственников она вынуждена уехать в Калифорнию. Но почему она не сообщила об этом лично? О судьбе Коры могли бы забыть, но Харви Криппен после «отъезда» жены повел себя довольно странно. Мало того, что он появился на балу со своей секретаршей Этель Ли Нив, — на ней были меха и драгоценности Коры! Друзья Коры были возмущены до глубины души и потребовали от Криппена объяснений. Но он заявил, что не собирается ни перед кем отчитываться. Вскоре секретарша переехала в дом на Хилдроп-Кресчент, а еще через десять дней, 24 марта, Криппен сообщил друзьям, что Кора умерла в Лос-Анджелесе от воспаления легких.
Сотрудники Скотлендярда опросили других знакомых молодой женщины. Информация Нейша полностью подтвердилась. Расследовать странное исчезновение Коры Криппен было поручено старшему инспектору Дью. 8 июля он зашел в дом Криппена, но застал там только Этель Ли Нив — симпатичную женщину лет двадцати. Она посоветовала инспектору сходить на Оксфордстрит, в кабинет Криппена. Последний ничуть не встревожился, когда Дью появился на пороге.
Харви произвел на инспектора неплохое впечатление. Это был спокойный, уравновешенный человек лет пятидесяти. Трудно было заподозрить в нем преступника, тем более что Криппен чуть ли не с первых слов объяснил свое поведение. Он рассказал инспектору довольно банальную историю неудачной семейной жизни.
До знакомства с будущей женой он получил диплом в Нью-Йорке, какое-то время работал врачом в Детройте, Сантьяго, а затем в Филадельфии. Встреча с девушкой, которая называла себя Корой Тернер, изменила всю его жизнь. Кора была натурой артистичной и амбициозной. У нее был небольшой голос, но ей казалось, что ее судьба — театральные подмостки. Криппен охотно поддерживал честолюбивые планы своей жены, оплачивал уроки вокала и даже согласился на переезд в Лондон, когда Кора сказала ему, что в британской столице ей легче будет сделать карьеру… Его не смущало ни то, что настоящее имя супруги было куда менее звучным, чем ее псевдонимы, — Кунигунда Макамотски, ни весьма скромные отзывы специалистов о вокальных данных Коры.
Как и следовало ожидать, в Лондоне Кора не смогла пробиться дальше дешевого мюзик-холла. С каждым днем она становилась все более раздражительной, нередко открыто шла на скандалы с мужем, обзавелась сомнительными, с его точки зрения, знакомствами. Ее последним увлечением стал американец Мюллер. К нему и ушла Кора. История с ее поспешным отъездом и последующей смертью — выдумка. Но разве инспектору трудно понять, что Криппен не желал играть роль покинутого мужа? Тем более, что нашлась женщина, способная оценить его по достоинству. Поначалу инспектор Дью проникся сочувствием к Криппену. Он составил протокол и уже думал закрыть дело, но ему потребовалось уточнить некоторые обстоятельства. Однако когда он 11 июля зашел на Оксфордстрит, чтобы задать Криппену несколько вопросов, выяснилось, что тот спешно покинул Лондон на следующий день после визита инспектора. Дью немедленно проверил дом на Хилдроп-Кресчент. Этель Ли Нив также исчезла. Это было в высшей степени подозрительно, и полиция решила обыскать здание. Обыск комнат ничего не дал, но в подвале, после двух дней поисков, Дью нашел участок кирпичной кладки, который недавно вскрывали. Под кирпичами он обнаружил кровавое месиво. Среди частей тела виднелись клочки одежды.
На следующий день на место преступления прибыл хирург и патологоанатом Огастес Джозеф Пеппер. Этот талантливый медик был широко известен в Англии. Именно благодаря его исследованиям удалось распутать несколько громких дел — об убийстве на ферме Моат, а также дела Дрюса и Деверойкса. Но поначалу даже ему казалось, что задача неразрешима.
Убийца выказал прекрасное знание анатомии и, кроме того, был в курсе возможных способов идентификации останков человека. Он не только отделил от трупа голову и конечности, но и удалил из него все кости, а также все части тела, по которым можно было бы определить пол жертвы. Часть мышц и кожного покрова также исчезла. Тем не менее, Пеппер решил не сдаваться. 15 июля он провел тщательное расследование останков. Первой возможной уликой могли стать клочья ночной рубашки. На одном из них остался ярлык фирмы: «Рубашки братьев Джонс Холоувей». По состоянию частей тела патолог определил и возможное время убийства — не более восьми недель назад. Судя по длине найденных Пеппером волос, можно было предположить, что жертвой убийства стала женщина. Но для суда этих улик было недостаточно.
Тем временем к расследованию подключился прокурор Ричард Мьюир. Он с нетерпением ожидал результатов экспертизы — ведь если невозможно будет доказать, что найденные останки принадлежали некогда Коре Криппен, дело придется закрыть за недостаточностью улик. Правда, приятельницы Коры опознали ее ночную рубашку — но таких рубашек в Лондоне не одна сотня. Переломный момент наступил после того, как Пеппер обнаружил среди останков кусок кожи размером 14*18 сантиметров, на поверхности которого было заметно странное изменение. Целый ряд признаков указывал на то, что это мог быть участок кожи с нижней части живота. Мьюир вновь опросил подруг Коры и узнал, что ей сделали операцию, в ходе которой удалили матку. У полиции появилась надежда.
Тем временем Скотленд-Ярд опубликовал точное описание внешности Криппена и Этель Ли Нив. Они были объявлены в розыск. А преступники чувствовали себя в полной безопасности: 20 июля они сели на пассажирский пароход «Монтроз» и, чтобы окончательно отвести от себя подозрения, устроили маскарад. Этель переоделась мужчиной, беглецы взяли билеты на чужое имя: Джон Фило Робинзон и его сын Джон. Но роль оказалась им не под силу. Капитан парохода обратил внимание на то, что их взаимоотношения скорее напоминают воркование влюбленной парочки, чем нежную любовь родственников. Сверившись с описанием преступников, он по телеграфу сообщил в Лондон о том, что беглецы найдены. 23 июля инспектор Дью и сержант Митчелл сели на быстроходный пароход «Лаурентик» и уже через неделю арестовали мнимых Робинзонов. Вскоре (10 августа) задержанные были доставлены в Лондон.
Тем временем патологи бились над нелегкой задачей: доказать, что найденный Пеппером лоскут кожи с шрамом принадлежал Коре Криппен. Пепперу теперь помогал его бывший ученик Спилсбери, который специализировался на микроскопических исследованиях. Спилсбери удалось найти места уколов от наложения шва на рану. Кроме того, он обнаружил некоторые характерные признаки того, что найденный лоскут кожи действительно был взят с нижней части живота. Исследование останков Коры преподнесло следствию еще один сюрприз: в тканях были обнаружены следы растительного яда — гиосцина. Картина преступления становилась все более полной.
Вскоре Скотлендярд располагал целым набором убедительных доказательств. Было выяснено, что 17 или 18 января Криппен приобрел у фирмы «Льюис энд Бэрроуз» пять граммов гиосцина. Такое количество никак не могло найти применения в практике доктора Криппена. Фирма братьев Джонс подтвердила, что в январе 1909 года продала Криппену три одинаковых рубашки. Две из них позже были найдены в доме.
Процесс над убийцей должен был начаться 18 октября 1910 года. Защитником Криппена был Артур Ньютон. Этот юрист имел репутацию бесчестного человека, не брезговавшего никакими методами для достижения своей цели. Защиту Криппена он решил построить на свидетельстве других патологоанатомов. Если бы они поставили под сомнение выводы Пеппера и Спилсбери, то адвокат мог бы утверждать, что следствие ошиблось и останки в подвале были там еще до того, как Криппены въехали в дом (это произошло 21 декабря 1905 года). За помощью он обратился к директору Института патологии при Лондонском госпитале Хьюберту Мейтланду Торнболлу и его ассистенту Уоллу. Ловко сыграв на чувстве зависти, которое они испытывали к Пепперу, Ньютон попросил их высказать свое мнение относительно лоскута кожи со шрамом. Бегло осмотрев улику, те заявили, что этот участок кожи вовсе не с живота, а с бедра, а так называемый шрам — всего лишь кожная складка, образовавшаяся после смерти. Ньютон решил ковать железо, пока горячо. Он попросил медиков тут же изложить свои выводы на бумаге. Лишь за день до начала процесса Торнболл с ужасом узнал о том, что его заявление фигурирует в процессе в качестве доказательства. Понимая, что на карту поставлена его репутация, он попросил разрешения провести дополнительные микроскопические исследования. Ошибка обнаружилась сразу. Но Тарнболл не решился открыто ее признать. Процесс начался.
Суд присяжных оказался в затруднительном положении. Обычно выступления свидетелей основывались на непосредственных наблюдениях: кто-то видел убийцу, убегавшего с места преступления, кто-то случайно заметил у него вещи, ранее принадлежавшие жертве. Но сейчас и в роли свидетелей защиты, и в роли свидетелей обвинения выступали дипломированные, авторитетные медики. Их речь была пересыпана терминами, которые ничего не говорили непосвященным, даже если были изложены по пунктам. Торнболл и Уолл утверждали, что лоскут кожи — не кожа низа живота, поскольку на ней нет сухожилий, типичных для этой области. Кроме того, настаивали они, не наблюдается линия альба, которая проходит от груди до лобка, а сам шрам — вовсе не шрам, ведь на нем нет проколов от хирургической иглы.
Все эти доводы были разбиты, как только на место свидетеля был вызван Бернард Спилсбери. Первым делом он заявил, что экспертам со стороны защиты следовало бы знать, что сухожилия не пронизывают кожу. Они расположены как раз в мышцах, которые убийца вырезал. Линия альба, продолжал он, всего лишь указывает, где под кожей находятся соединения мышц и сухожилий. Но их в данном случае нет, а значит, и линию увидеть невозможно. Но самым убийственным было следующее заявление. Спилсбери с иронией сказал, что раз его оппоненты не нашли сухожилий, характерных для низа живота, то он может их показать — и приподнял пинцетом остаток сухожилия. Даже видавший виды судья лорд Альверстон был поражен. Он прямо спросил у Торнболла, видит ли он сухожилие. Свидетели защиты были вынуждены признать, что перед ними — участок кожи с нижней части живота. Но продолжали настаивать на том, что шрам — это не послеоперационный шов, а кожная складка. В ответ на это Спилсбери распорядился принести микроскоп и положил на предметное стекло подготовленные препараты. Присяжные столпились вокруг микроскопа. Каждый из них мог лично убедиться в том, что при сильном увеличении на шве хорошо просматриваются следы иглы.
22 октября присяжные удалились на совещание. Уже через двадцать минут они вынесли вердикт: «Виновен!». Спустя четыре недели Криппена, врача-убийцу, повесили. Все его попытки скрыть убийство жены потерпели крах. Не помогло ни прекрасное знание анатомии, ни продуманная линия поведения.
Преступление Криппена вполне могло стать идеальным. Для этого им с Этель нужно было только немного подождать и не привлекать к себе внимания. Но Криппен поторопился покинуть Лондон. Возможно, он не мог больше находиться в одном доме с останками своей жертвы. А может быть, приход инспектора Дью убедил его в том, что правда так или иначе выплывет наружу. Как бы то ни было, процесс по делу Криппена еще раз подтвердил старый тезис: преступник всегда совершает ошибки.
Автор статьи: Валентина Скляренко
