Глава 2: Протоколы, Пирожки и Претензии
На седьмой день дипломатического вегетативного марафона делегации встретились уже без удивления. Лица были те же, только слегка уставшие и… потолстевшие. Всё же ежедневный борщ, сало и пирожки с разными намерениями оказали своё стратегическое влияние.
Ингрид Свенссон, вдохновлённая собственной идеей создать “Словарь Дипломатического Самоперевода”, решила пойти дальше:
— Сегодня, коллеги, мы обсудим протокол общения. То есть — формат того, как мы будем общаться в дальнейшем, чтобы не возникало недоразумений, конфликтов, и, самое главное — кетчупа в борще.
Геннадий Петрович, глядя поверх очков, вздохнул:
— Протокол общения? У нас в деревне был такой протокол: хочешь сказать — говори. Не хочешь — бей по столу кулаком. Всем всё ясно.
— А у нас был другой, — парировал Степан Васильевич. — Сначала пел песню, потом говорил тост, потом — предложение. И уже по интонации люди понимали, серьёзно или нет.
Олег Аркадьевич предложил компромисс:
— Давайте сделаем, как в игре в “Крокодила”. Только без жестикуляции — слишком интерпретативно.
— А как тогда? — спросил Алекс, всё ещё стримя с камеры. — Может, смайликами?
— Господи… — простонала Ингрид, — Мы на переговорах, а не в чате.
Дональд Стивенсон внезапно встал и зачитал с бумажки:
— We believe that neutrality must be respected, translated clearly, and not interpreted as passive aggression or culinary sabotage.
— Что он сказал? — шепнул Геннадий.
Португальский переводчик, всё ещё здесь по неизвестной причине, перевёл с сомнительной уверенностью:
— Он говорит: «Нейтральность — это как плавленый сыр. Всем нравится, но не всем подходит».
— Прекрасная метафора! — сказал Степан. — Значит, мы — не швейцарский сыр, а грецкий орех. Нас надо колоть, но мы вкусные.
— А мы тогда — хлеб, — сказал Геннадий. — Без нас ни вареника, ни щей.
— А я тогда чайник, — вмешалась Тамара Ивановна, — потому что без меня все холодные.
Ингрид стучала ручкой по столу, как по морзянке, подавая сигнал SOS.
— Коллеги! Фокус! Нейтральность! Протокол! Мы обязаны создать структуру общения: какие слова допустимы, какие — нет; что считается «обидой», что — «политическим оттенком», а что — «шуточкой про хохлов», за которую можно словить санкции.
— А можно мы введём цветовую шкалу? — предложил Алекс. — Ну, типа, зелёное — нейтральное, жёлтое — потенциально остро, красное — «сейчас будет кипеть кастрюля».
— То есть вы предлагаете превратить дипломатическую беседу в схему светофора? — уточнил Олег.
— А почему нет? — влез Степан. — Мы же все знаем: если кто-то говорит «мы с уважением относимся к вашей позиции», это уже жёлтый. Скоро будет буря.
— Или фраза «мы обсудим это на следующем раунде» — это чистый красный. Перевод: «забудьте, как звали».
— Или «мы признательны за вашу инициативу» — это “зелёный, но только пока никто не начал копать глубже”.
Ингрид достала флипчарт и нарисовала таблицу:
Предлагаем сотрудничество
У нас нечего предложить, но красиво звучит
— А где “мы готовим письменный ответ”? — спросил Алекс.
— Это когда они забыли и срочно придумывают что-нибудь на ходу, — пояснила Тамара. — У меня сосед так делал, когда забыл поздравить жену. До сих пор один.
— Так вот! — подытожила Ингрид. — Составим протокол расшифровок, и каждый будет обязан подавать свои фразы в сопровождении “эмоциональной декларации”.
— Это как? — удивился Геннадий.
— Вот, например: “Мы не поддерживаем введение дополнительных механизмов контроля”, — говорит делегат, и сразу дополняет: “Я злой, но сдерживаюсь”.
— Гениально! — воскликнул Степан. — Это как переводчик внутреннего настроения! Я бы так с бывшей разговаривал!
— Или с налоговой, — добавил Олег.
— Или с таможней, — буркнул турецкий наблюдатель.
— А ещё, — подал голос Дональд, — предлагаю включить в протокол запрет на выражение лица “я вам сейчас объясню, как надо жить”. Это разрушает атмосферу доверия.
— Особенно когда это говорит кто-то, у кого чемодан до сих пор в аэропорту, — вставил Степан.
— А я предлагаю, — вдруг сказала Тамара, — добавить обязательный “пирожковый блок” — после каждого заседания, чтобы не усугублять. Тепло в животе — тепло в политике.
Ингрид не возражала. Наоборот, она уже записывала новую повестку: протокол общения v1.0; введение цветовой шкалы смыслов; эмоциональные декларации; упрощённый дипломатический словарь; ежедневный пирожковый блок; лицо «не учите меня жить» — под запретом; любая “ржачная фраза” сопровождается официальным смайликом.
И вот так, в атмосфере юмора, теста и латентного недоверия, делегации сделали первый настоящий шаг к общению. Не к миру, не к союзу, не к документу — но хотя бы к пониманию, что без пояснений не бывает нейтралитета, а без пирожка — покоя.
Утро восьмого дня началось строго. Не потому что настроение было соответствующее, а потому что Ингрид Свенссон пришла в зал в очках с толстой оправой, с папкой под мышкой и лицом женщины, которой за ночь приснилось, что она генеральный секретарь галактики.
— Сегодня, — сказала она, не дожидаясь, пока кто-то дожует пирожок, — мы впервые попробуем работать по протоколу общения. Но для этого... нам придётся сделать то, чего вы все давно избегаете.
Наступила тревожная тишина. Даже Тамара Ивановна перестала разливать компот по чашкам.
— Вы сядете в алфавитном порядке? — осторожно предположил Степан Васильевич.
— Нет, — ответила Ингрид. — Вы сдадите свои мобильные телефоны.
— Что?! — вскочил Алекс-ТикТок. — Это же нарушение моих гражданских, цифровых и контентных прав! Я сегодня планировал снять, как вы договариваетесь об энергетическом партнёрстве под шубой!
— А если мне позвонит президент? — нахмурился Геннадий Петрович.
— А если мне лайк поставит депутат? — панически подскочил Степан. — Мне надо немедленно реагировать сердечком и фразой «Дякую, пане Іване!»
— Я понимаю, — мягко сказала Ингрид. — Но если мы хотим достичь реального общения, нам нужно перестать общаться с внешним миром. Хотя бы на три часа. Без звонков. Без постов. Без GIF'ок в чатах.
Олег Аркадьевич медленно достал телефон и положил на стол, как пистолет перед дуэлью. За ним последовали остальные — нехотя, мучительно, но под пристальным взглядом Тамары Ивановны, которая стояла рядом с миской с холодцом и тихо шептала:
— Кто не сдаст — получит ложкой по судьбе.
Вскоре на столе лежала целая коллекция смартфонов, планшетов, смарт-часов и одного кнопочного телефона, который, судя по всему, был куплен в эпоху, когда интернет ещё не знал, что такое скорость.
— Всё, — сказала Ингрид. — Теперь — честный, открытый разговор по новой модели. Обсуждаем острую тему: возможность снятия торговых барьеров.
— Отлично, — сказал Степан. — Я предлагаю начать с того, чтобы признать «рошеновские конфеты» не предметом санкций, а объектом культурной дипломатии.
— Ваша конфета — это наш налог, — отрезал Геннадий. — Она сладкая, но вызывает ожог валютного баланса.
— Не понял, — вмешался Дональд. — Вы обсуждаете карамель?
— Мы обсуждаем будущее Европы, выраженное в шоколадной глазури, — пояснил Алекс... и вдруг замер. Его рука потянулась в карман, но там — пусто. Телефона не было. Он бледнел.
— Вы в порядке? — обеспокоенно спросила Ингрид.
— Нет... Я... Я не могу проверить комментарии... Я не знаю, сколько людей сейчас думают, что я умер!
— Это всего три часа, — попыталась её утешить Тамара. — За это время только тесто успевает подойти.
— Или нервы выйти, — буркнул Игорь Вениаминович.
В это время Олег наклонился к Геннадию и прошептал:
— У вас в сумке спрятан старый планшет, правда?
— Тише ты... это на случай дипломатического ЧП. Только Wi-Fi не пали.
Но Wi-Fi уже пал. Швейцарский админ заметил подозрительный трафик, и на экране монитора появилась надпись: “Место подключения: Переговорный зал. Источник: YouTube Live.”
— Кто-то ведёт трансляцию! — закричала Ингрид. — Нарушение режима тишины!
Вся комната в панике. Дональд достал ручку и начал строить карту предполагаемого шпионажа. Турецкий наблюдатель на всякий случай спрятал свой чай в карман. Янек вбежал обратно в зал — вернулся из монастыря с лавандой и миром, но попал в хаос.
— Это было неизбежно! — воскликнул Алекс. — Информацию нельзя остановить! Если ты не выкладываешь — кто-то выложит тебя!
— Это не протокол! — закричала Ингрид. — Это технологическое восстание на дрожжах!
— Я вас предупреждала, — сказала Тамара. — Нельзя лишать людей телефона, пока они не съели пельмени. Нельзя. Это биология.
Наконец выяснилось: стрим вёл робот-пылесос, случайно подключённый к вайфаю. Алекс поставил на него GoPro ещё в первый день «ради прикола», и тот, тихо катаясь под столом, показывал всему миру, как в Женеве обсуждают торговые войны, сидя в носках и поедая холодец.
Итог заседания: смартфоны возвращаются. Но под честное слово; робот-пылесос становится официальным хроникёром переговоров; любой видеопоток должен быть подписан тегом «юмор»; введено правило: «Никаких решений до пирожка».
Так первая попытка общения по протоколу закончилась — по старой традиции — ничем, кроме конфуза. Но, как отметила Ингрид в своём блокноте: «Они не договорились. Но хотя бы никто не добавил кетчуп». И это — тоже прогресс.
Девятый день переговоров наступил как хорошее утро в общежитии — с амбициями, но без ложки. Делегации собрались для первой официальной подписи — документ с громким названием: «Совместная декларация о недопустимости дипломатического кетчупа и иных символических искажений».
В тексте фигурировали такие фразы, как: «сознательное неиспользование гастрономических символов в агрессивной интерпретации», «салатные провокации», «борщевое равноправие»
«десертная деполитизация».
Бумага была распечатана. Стол — накрыт. Флаговая композиция выровнена. Холодец убран в холодильник (впервые). Всё готово. Осталась мелочь. Нужно было подписать.
Ингрид Свенссон торжественно подала первую ручку. Швейцарская. Металлическая. С гравировкой: "Genève Diplomatique 2020." Геннадий Петрович взял её в руку… и замер.
— Вы чувствуете? — спросил он. — Она скользит. Слишком легко. Это не ручка — это позиция без опоры.
— Простите? — переспросила Ингрид.
— Мне нужна ручка с весом. Чтобы чувствовалась ответственность. Желательно — с чернилами из Байкала.
— А у меня — своя, — сказал Степан Васильевич, доставая ручку в форме козака, где при нажатии его сабля поднималась вверх.
— Вы не можете подписывать таким, — возразила Ингрид. — Это… агрессивно визуально.
— Это патриотично! — обиделся Степан. — У него даже усы шевелятся, если потрясти. Кстати, работает как массажёр.
— А вот моя, — гордо объявил Олег Аркадьевич, доставая ручку в виде ракеты.
— Вы с ума сошли?! — воскликнула Ингрид. — Это же оружейный символ!
— Это всего лишь символ технологического превосходства, — спокойно ответил он. — У неё даже есть мини-компас.
Алекс-ТикТок достал ручку с блестками и подписью “#worldpeace”, из которой, при нажатии, вылетали конфетти.
— С ней — больше просмотров, — пояснил он.
— Вы серьёзно думаете подписывать международный документ этим цирком?! — взвизгнула Ингрид.
Тамара Ивановна достала авторучку с надписью “Лучшему бухгалтеру 1993” и сказала:
— Я этой ручкой развод писала. Всё работает. Чернила — с характером.
— А где ваша, Ингрид? — неожиданно спросил Геннадий.
— Моя? — Ингрид достала элегантную чёрную ручку Montblanc.
— Это французская модель, — заметил Олег, щурясь. — Вы уверены, что у неё нет интересов?
— У неё нет флага, — парировала Ингрид. — Она нейтральна.
— А корпус? — вмешался Степан. — Чёрный. Это цвет траура. Намекаете?
— Хорошо! — Ингрид в сердцах выдохнула. — Найдите ручку, которая устроит всех.
Начался спонтанный письменный саммит. На стол вывалили десятки ручек. Фарфоровые, деревянные, с логотипами отелей, с рекламой йогурта, в виде коров, автоматические, перьевые, капиллярные, даже одна с кнопкой «лайк».
— А это что? — Степан поднял ручку с надписью «Газпром».
— Это не ручка, — резко сказал Геннадий. — Это угроза для ЕС.
— А вот — с Тризубом! — радостно крикнул Алекс.
— Нет! — воскликнул Игорь. — Это как подписывать под фонарём Майдана!
— Так вот же! — Турецкий наблюдатель достал ручку с логотипом отеля, где они жили.
— Нейтральный отель, нейтральная ручка, — сказал он. — Даже логотип — чайник. Всем подходит.
— А чернила? — осторожно спросила Ингрид.
— Синие. Ни к кому не привязаны. Не красные, не чёрные. Мирные.
— А запах? — уточнил Янек.
— Запах... пластика и уставшего официанта. То есть, жизни.
Ручку поставили на бархатную подушку. Один за другим делегаты подходили и подписывали документ. Геннадий расписался с нажимом, Степан — витиевато, Алекс — сердечком, Тамара — аккуратно, как в ЖЭКе. Даже робот-пылесос проехал рядом и запищал.
Первая дипломатическая декларация — официально утверждена.
— Поздравляю! — выдохнула Ингрид. — Мы сделали это!
— И ручка... — задумчиво сказал Степан. — Такая простая... А ведь именно такие и творят историю.
— Или списывают её, — добавил Геннадий. — Смотря, в чьих руках.
— Это была великая ручка, — согласился Алекс. — Я сделаю с ней интервью.
Так закончилась первая настоящая попытка подписать что-то серьёзное. Все разошлись. А ручку аккуратно положили в коробочку и отправили в архив — между пакетом с борщом и таблицей эмоций.
Десятый день переговоров начался как встреча выпускников исторического факультета. Все пришли с багажом — и моральным, и картографическим.
На повестке дня стоял вопрос: «Военный нейтралитет и механизмы безопасности».
Тема серьёзная, почти взрослая, даже с подзаголовками.
Ингрид Свенссон подошла к трибуне, как учитель к детям перед диктантом, и сказала:
— Коллеги, сегодня прошу всех быть максимально сдержанными. Без соусов, без стримов и, умоляю, без географии в стиле фэнтези.
— Я, между прочим, подготовился, — торжественно сказал Геннадий Петрович и достал огромную карту 1787 года. Карта пахла временем, на ней были нарисованы какие-то гербы, драконы, леса и море под названием «Славянский океан».
— Это что такое? — сразу напрягся Степан Васильевич.
— Это историческая основа обсуждаемого вопроса, — ответил Геннадий. — Вот, гляди, здесь — Киев, а рядом — крепость имени Ивана. А тут — территория “Печенежская Усадьба”, а вот это — “Область Великого Пирога”.
— Простите, — перебила Ингрид. — Что?
— Область Великого Пирога, — повторил Геннадий. — Это старая карта. Очень достоверная. Тогда ещё на нейтралитет смотрели через кулинарию.
— Это вы серьёзно? — Степан достал карту в ответ. Современная. Google Maps.
— Вот нормальные границы. А вот здесь — кофейня, где вчера вы мне обещали не спорить!
— Современная карта?! — Геннадий фыркнул. — Да это как фотошоп на топографию! Там даже Крым в центре экрана, будто в рекламе турагентства!
— По крайней мере, тут нет гербов с драконом и надписи "Земли временного использования славянским духом", — огрызнулся Степан.
— А я, — вмешался Янек Ковальский, — принёс карту своего дачного участка. Вот где настоящий нейтралитет. Сосед с одной стороны — молдаванин, с другой — литовец. Мы уже семь лет делим колодец по расписанию. Никаких конфликтов.
— Гениально, — сказал Олег Аркадьевич. — Предлагаю записать в резолюцию: “международный нейтралитет по модели огородов”.
— А что если мы все нейтральны только на своём квадратном метре? — задумался Дональд. — Это же как Wi-Fi — сигнал есть, но как только ты выходишь за пределы — всё, ловишь VPN.
Ингрид хлопнула в ладоши:
— Хватит! Давайте вернёмся к делу!
Что каждая сторона понимает под “военным нейтралитетом”?
Геннадий:
— Это когда мы никого не трогаем. Но все знают, что трогать нас — опасно. И у нас всё под контролем. Даже то, что не наше. Но временно.
Степан:
— Это когда мы можем дружить с кем хотим, но никто не имеет права нас ревновать. Мы нейтральны, но если что — зовём НАТО на вареники.
Олег:
— Это как отношения на паузе.
Янек:
— Это когда ты не лезешь в конфликт, но тайком читаешь все чаты.
Алекс:
— Это когда делаешь вид, что не участвуешь, но ведёшь стрим и ставишь хэштег “нейтралитет”.
— Всё это чудесно, — устало сказала Ингрид, — но ни одно определение не подходит для юридического документа.
— А давайте не юридический! — предложил Степан. — А народный! Словарь! Там так и написать:
Нейтралитет — это когда все хотят с тобой дружить, но ты живёшь как швейцарский сыр: с дырками, но вкусно.
— Или как холодец, — добавила Тамара. — Вроде ни к кому не липнет, но всех держит.
— Мы можем согласиться на культурный нейтралитет? — предложила Ингрид. — То есть, мы не спорим, кто прав, пока едим одни и те же блюда.
— Согласен, — кивнул Степан. — Только без кетчупа.
— Поддерживаю, — добавил Геннадий. — И без французской горчицы. Намёки считываются.
Итог обсуждения: военный нейтралитет — пока рано; культурный — уже почти достигнут; исторические карты — под запретом; территория «Великого Пирога» — признана художественным вымыслом, но вкусная.
Алекс подвёл итоги стримом: «Когда география превращается в гастрономию — наступает первая стадия мира.»
Так закончилась четвёртая страница главы. Без договора. Но с новой табличкой у входа в зал:
«Глобус не приносить. История — только в анекдотах.»
Вечером десятого дня, когда переговорам угрожало заснуть окончательно, Ингрид Свенссон предложила:
— А давайте устроим культурный вечер?
Молчание. Потом шевельнулся Геннадий Петрович:
— Что это значит? Без повестки? Без документов? Без пирожков?
— С пирожками! — быстро ответила Тамара Ивановна. — Я как раз испекла. С картошкой, капустой и с нейтралитетом. Без агрессии.
— Это значит, — объяснила Ингрид, — каждая делегация покажет что-то национальное. Песню, танец, символ, анекдот, еду — всё, что раскрывает душу народа без геополитики.
— Мы за! — тут же сказал Степан Васильевич, уже доставая из чемодана вышиванку, казакофон и кассету с надписью: "Кубанский хор. Версия для ЕС."
— Мы тоже за, — кивнул Геннадий. — У нас баянист, балалайка, сборник частушек 1957 года и табуретка из берёзы — чтобы на ней плясать.
— У нас будет TikTok флешмоб, — заявил Алекс, надевая светящиеся кроссовки.
— А я... спеку ещё, — сказала Тамара. — Культура без еды — это как заявление без печати.
Сцена была готова. В холле отеля поставили флаг каждой страны, под ними — столы. Один — с самоваром и солёными огурцами, второй — с борщом и варениками, третий — с непонятными турецкими сладостями, которые шипели при укусе.
Первыми выступали украинцы. Степан с серьёзным видом запустил музыку:
“Ой у лузі червона калина...”
— Это символично, — пояснил он. — Мы начинаем с мягкого. А потом будет номер с казаком на ведре.
Следом выступили россияне. Геннадий вышел с баяном, за ним — Игорь с ложками, а Олег принёс самовар, на который был привязан плакат с надписью: “Культурная неприкосновенность начинается с кипятка!”
“На границе, на буфете — мы вареники в пакете!
Но не делим сало зря — мы ж не НАТО, мы семья!”
Алекс-ТикТок снимал всё, добавляя фильтры: сначала "олдскул", потом "панда", потом "пельмень-эффект".
Далее — Янек Ковальский. Он вышел на сцену в шерстяных носках и сыграл на ложке марш «Полонез Огинского», после чего зачитал стих собственного сочинения:
“Если сало на тарелке — значит, вечер удался.
А без шпрота и фасоли — ты культурой не спасся.”
— Сильная поэзия, — сказал Геннадий.
— Глубоко, — согласился Степан.
Настал черёд культурного конфликта.
Когда второй баян (российский) начал вступление, украинская сторона начала хлопать... в ритме “Щедрика”. Это вывело баяниста.
— У нас свой ритм! — обиделся он.
— У нас свои ладони! — парировал Степан.
— Что, опять политизация музыки? — вмешалась Ингрид.
— Я чувствую нацио-культурную агрессию в 3/4 такта! — пожаловался Олег.
— Музыкальный сепаратизм, — добавил Игорь.
Тут вышел турецкий наблюдатель с сазом, сел на ковёр и заиграл что-то тягучее, странное, но душевное.
— Вот это — нейтралитет! — объявил он. — Он ни о чём, но красиво.
— Идеально! — сказала Ингрид. — Давайте объединимся! Все вместе — хор! Пан-славянский интернациональный! Я дирижёр!
— У вас же нет слуха! — воскликнул Алекс.
— Я — из Швеции! У нас вместо слуха — система!
И она взмахнула ложкой, которую нашла на столе. Все вступили. Один — басом, другой — фальшиво, третий — слишком громко. Вышло как обычно — плохо, но трогательно.
В завершение вечера Ингрид встала и сказала:
— В знак объединения культур я... исполню танец. И она станцевала гопак. Или что-то, что гопаком быть пыталось. Она прыгала, крутилась, падала и поднималась с видом страдающего лося. Но никто не засмеялся. Все встали и захлопали стоя.
— Почему вы хлопаете? — спросил Янек. — Это же было ужасно!
— Потому что она пыталась, — ответила Тамара. — А у нас за попытку — уже уважение.
Так культурный вечер завершился:
Первым совместным выступлением.
Небольшой дракой баянистов, завершившейся объятиями.
И спонтанной инициативой создать Международный Хор Без Репетиций.
(все — участники по умолчанию)
Глава заканчивается словами Ингрид, записанными в блокноте: «Когда политика молчит, поёт душа. Иногда — фальшиво. Но поёт».
