Все хорошо

ВКУС ЖИЗНИ

«Ненавижу вводные!» - раздраженно подумал майор Алексеев и передвинул кобуру за спину, пытаясь устроиться поудобнее на узком дюралевом сидении. Прижатый к корпусу вертолета пистолет противно завибрировал, и тут же протяжной болью отозвалась поясница. Алексеев вздохнул и повернулся к иллюминатору. Августовский день заканчивался, тусклое солнце в пыльных, оранжевых облаках клонилось к закату. Был тот неприятный час, когда дневное раздражение и усталость еще не смыты отдыхом и вечерней прохладой.

Алексеев не любил дежурить по полку, предпочитая ходить старшим инженером полетов, но летом в инженерном отделе оставалось народу меньше, чем обычно и приходилось дежурить «за себя и за того парня».

После отбоя Алексеев отправил спать помдежа-двухгодичника, и до полуночи, напрягая память и фантазию, заполнял карточки учета неисправностей за прошедший месяц, потом проверил караулы, съездил на передающий центр, оттуда зашел в гости на КП дивизии, сыграл с оперативным партию в «шеш-беш», и вернулся в штаб полка только под утро. С девяти часов утра дежурному, вообще-то, полагалось отдыхать, но в штабе днем всегда шумно, да и начальство на такие мелочи обычно внимания не обращает. Как всегда, от курения натощак, скверной казенной еды и бессонной ночи Алексеев чувствовал себя отвратительно: болела голова, постоянно хотелось очистить рот от слюны, желтой, как вода в банке для окурков. Кое-как дотянув наряд, он с заступающим дежурным отправился к начальнику штаба, мечтая о том, как он в тихой и пустой квартире (жена и дочь уехали на юг) примет душ, заварит себе по «афганскому» рецепту термос чаю и будет читать книгу. Хорошие книги он специально не брал на службу, не желая портить себе удовольствие от чтения. Заваривая чай, Алексеев всегда добрым словом вспоминал тёщу. Термос был её подарком. Сделан он был на каком-то оборонном заводе, по форме, да и по весу напоминал артиллерийский снаряд, но, не имея внутри колбы, каким-то таинственным способом держал тепло в течение суток.

Размечтавшись, Алексеев не сразу понял, что НШ что-то говорит.

Оказалось, что пропал вертолет. Ушел на облет после регламентных работ и не вернулся. Командир вертолета, как положено, запросил у КДП разрешение на взлет, получив «добро», после контрольного висения ушел по маршруту и пропал. Через полчаса Оперативный забеспокоился и вызвал борт по радио. Вертолет не ответил. Еще через четверть часа безуспешных попыток связаться с пропавшим бортом доложили командиру полка. Командир приказал поднять в воздух вертолеты поисково-спасательной службы, а еще через 40 минут безрезультатных поисков - все свободные вертолеты с наспех сформированными экипажами спасателей. Алексееву было приказано возглавить один такой.

Когда Алексеев пришел на аэродром, выяснилось, что вертолет улетел с неполным экипажем: борттехник получил квартиру, и до конца дня ему нужно было забрать ключи в КЭЧ. Бортач бросился отпрашиваться у командира - «Перехватят ведь!» - тот только махнул рукой:

- Давай, занимайся, мы на облет без тебя сбегаем, а ты поляну готовь!

Теперь борттехник сидел напротив Алексеева, замороженно глядя в иллюминатор, лицо его судорожно дергалось. Он боялся за пропавший экипаж, боялся ответственности за то, что не полетел, и одновременно пытался отогнать мысль о том, что если бы он все-таки полетел и разбился, его жена с ребенком остались бы в общаге, а новенькая квартира досталась бы неизвестно кому. По нелепой прихоти судьбы получалось, что за эту квартиру он заплатил ценой жизни своих товарищей.

С экипажем пропавшего вертолета Алексеев не был знаком, он вообще плохо знал вертолетчиков из приданной эскадрильи. Фамилия командира ему вроде бы была знакома, а лица он не помнил.

Ему стало жалко техника, он подошел к нему и прокричал на ухо, преодолевая гул турбин:

- Да не переживайте вы так! Может, ничего страшного, подсели где-нибудь, скоро найдем.

Техник посмотрел на него и отвернулся. Алексеев собрался вернуться на свое место, как вдруг вертолет вильнул, заложил крутой вираж и начал снижаться.

Дверь пилотской кабины распахнулась, командир высунулся, и что-то крикнул Алексееву. «Нашли!» - по губам понял он. Как всегда при посадке, вертолет тряхнуло. Не дожидаясь остановки винта, они выпрыгнули из кабины.

Пропавший вертолет лежал на боку, вломившись в подлесок правым бортом. Хвостовая балка была погнута и судорожно задрана вверх, как лапа мертвого животного. На земле были видны глубокие борозды, вспаханные при ударе несущим винтом. Вертолет был смят, как жестяная пивная банка, но следов пожара видно не было.

- Поэтому, наверное, и найти долго не могли, - подумал Алексеев, - ни огня, ни дыма и упал в кусты, если бы летчики хвост не заметили, искали бы до утра...

Дверь в салон была сорвана или аварийно сброшена - не понять. Обогнав всех, борттехник нырнул в кабину и что-то неразборчиво закричал оттуда. Алексеев и второй пилот вертолета ПСС подбежали поближе.

- Живой, Витька живой! - исступленно кричал борттехник, подтягивая чье-то тяжелое тело к двери. Летчика вытащили из вертолета и положили на траву, он был без сознания, куртка залита засохшей кровью.

- А командир? - спросил летчик.

Техник снова нырнул в вертолет, повозился.

- Мертвый. Холодный уже... сейчас вытащу...

- Вот что, Ткаченко, - решительно сказал Алексеев, - грузите раненого в вертолет! Как взлетите, - повернулся он к пилоту - запрашивайте КП, пусть дают вам коридор сразу на Москву, к нашим помощникам смерти везти бесполезно. Керосина хватит? Пилот кивнул и спросил:

- А вы, товарищ майор?

- А я здесь побуду, скажете там, чтобы машину прислали. Да не тяните время, не довезете!

Фыркнула и дала первый выхлоп турбина, от вертолета подул горячий, усиливающийся ветер. Из салона выпрыгнул борттехник, пригибаясь, подбежал к Алексееву и передал ему портфель.

- Командир приказал отдать...

- Что это?

- Сухпай!

Вертолет быстро набрал высоту и, опустив нос и кренясь на правый борт, пошел на восток. Стало тихо.

Алексеев вернулся к месту катастрофы. Погибший летчик лежал на спине. Черты его лица, как это часто бывает у мертвых, как бы расплылись, потеряли осмысленность. Человека не было, на траве, слегка согнув ноги, лежала сломанная оболочка, потерявшая смысл и значение. Молния на куртке разошлась и была видна майка. На майке веселый слоненок жонглировал мячом.

Алексеев выволок из вертолета парашютную сумку, распустил парашют и накрыл мертвого. Больше он ничего сделать не мог, оставалось ждать.

Алексеев побрел вдоль опушки и в нескольких метрах от места катастрофы нашел маленькую поляну. На ней было выкопано углубление для костра, вокруг него лежали бревнышки для сидения и маленькая поленница дров. Наверное, сюда часто приходили дачники с соседних участков. За поляной в овражке бежал ручей. Алексеев спустился к воде. Течение оказалось неожиданно сильным, а вода - ледяной. На песчаном дне колыхались ленты водяной травы, радужными брызгами сновали мальки. Алексеев нагнулся, зачерпнул в ладони воды и плеснул в лицо. Обжигающее ледяное прикосновение к коже оказалось настолько свежим и чистым, что Алексеев разделся по пояс, забросив одежду наверх, и лил воду на грудь и спину до тех пор, пока руки не свело от холода.

Внезапно он ощутил, что каждое, даже самое простое, движение доставляет ему удивительную радость. Ход времени замедлился. Он медленно погружал ладони в воду, соединял их ковшиком и, поднимаясь, следил, как вода сочится между плотно сжатыми пальцами и падает обратно в ручей. Он ощущал свое дыхание, сокращение мышц, он слышал журчание ручья, видел буйные заросли какого-то сорняка на берегу; внезапное ощущение полноты жизни было пронзительным и забытым с детства. Оно проснулось оттого, что в нескольких метрах отсюда лежало тело человека, от которого по слепому стечению обстоятельств все это ушло. Он не мог больше умываться в ручье, ходить, разговаривать, чувствовать мокрый браслет часов, которые забыл снять с руки.

Алексеев выбрался на поляну, оделся и присел на бревно. Дневное чувство раздражения пропало, осталась спокойная, бездумная усталость. В листьях деревьев возились, устраиваясь на ночлег и сонно переругиваясь, птицы, тихонько шелестел ветер, на пределе слышимости в поле гудел трактор. Солнце быстро садилось, по тускло-красному диску протянулись ленты облаков, сразу стало прохладно. Из низин потянулся туман, заволакивая поле, дорогу, дальний лес. На поляне потемнело. Разбитый вертолет иногда поскрипывал, в нем что-то звенело и постукивало, как будто вертолетный домовой бродил по салону, открывал и закрывал крышки и лючки, прощаясь с машиной. Алексеев разжег костерок. Тени сразу придвинулись, поляна стал совсем маленькой, вечерние, яркие звезды тоже пропали.

В портфеле нашелся термос с остывшим чаем, галеты и консервы. Есть не хотелось. Алексеев бросил в термос несколько листьев брусники и пил кружку за кружкой, слушая, как ветер сонно бродит в верхушках деревьев. Время растеклось в огне маленького костра и исчезло.

Становилось холодно. Устроившись поудобней, Алексеев незаметно задремал и не увидел, как на фоне ночных облаков появились шатающиеся столбы света. К месту катастрофы приближалась колонна автомобилей из гарнизона, таща за собой гудение моторов, лязг металла, громкие голоса, новый день и старые заботы.

Историю рассказал тов. Кадет