Серия «Спорт»

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

...Сие многоточие означает, что день 14 февраля 2002 года я не могу вспомнить. Вечером, перед сном в свой дневник я не написал ни строчки. И это естественно, поскольку ни вечера, ни сна как таковых не было. До пяти утра нас не отпускали журналисты. Затем я уехал в Олимпийскую деревню, где после трех часов сна приступил к работе в хоккейной команде, и получилось так, что с Лешей мы больше не виделись. Я был круглосуточно занят, он ещё дня три давал интервью, а затем улетел, не дожидаясь дня закрытия Игр.

Нередко, и это счастье моей профессии, я ловлю себя на том, что любуюсь своим спортсменом. Как вчера, когда сам был на пределе, а ночью смог забыться часа на полтора, не больше. А он, мой спортсмен, хотя с такими же, как у меня, синяками под глазами, внутренне в полном порядке. И в его расслабленной позе, чётких движениях, энергичной походке нетрудно разглядеть полное самообладание и отсутствие каких-либо сомнений в себе. В итоге побеждены два самых опасных врага человека — внутренний и внешний: собственная природа и стресс!

И сегодня, через полтора года после четырнадцатого февраля, я со своей ответственностью заявляю: победа после двух лет сплошных неудач есть заслуга одного человека — Алексея Ягудина!

Признаюсь, я до сих пор не верю, что это было на самом деле.

Верил ли я в такое преображение личности? Если в ответ я произнесу смелое «верил», это будет неправдой. Отвечу честно: «я не думал об этом». Я так много видел и пережил в жизни и в спорте, что уяснил для себя одно: человек может абсолютно всё! Но ему нужно помочь! И работать надо с ним с полной отдачей! И быть ему преданным надо на сто процентов! Ив этом случае ты даешь ему все, чего ему не хватает, что не могут дать другие!

Открою некоторые наши карты. Чтобы стало ясно, почему моё «верил» было бы неправдой. Алексей Ягудин по-настоящему готовился к Олимпийским играм только две недели. За месяц до Игр, на чемпионате Европы в Лозанне он был просто плох и с большим трудом выиграл у Александра Абта.

Логичен вопрос: а как же он выиграл пять турниров, в которых участвовал до Олимпиады? Отвечу: только за счет изменения своей психологии. За три-четыре дня до старта он преображался, вёл абсолютно профессиональный образ жизни, с каждым стартом все лучше концентрировался. И этого хватало, чтобы безошибочно прыгать и побеждать всех.

А между стартами оставаться профессионалом ему было не то что трудно, а неинтересно.

О работе выдающегося человека и тренера Татьяны Анатольевны Тарасовой сказано главное — без её программ вообще бы ничего не было, ни победы Алексея Ягудина, ни этих заметок. Об остальном и о своих личных технологиях сама Татьяна Анатольевна пусть и напишет.

На дворе август две тысячи третьего. Свой отпуск отдаю этим страницам. Прошло полтора года, но я по-прежнему в плену тех олимпийских дней, хотя после нашей встречи в июне свой олимпийский дневник не открывал ни разу.

Лёша изменился, стал внешне спокойнее, рассудительнее. Операция была тяжелой, болезненной, и ещё ничего не закончено — предстоит ещё несколько операций, и в четверные прыжки нет возврата.

— Как жаль! — сказал я.

— Почему? — искренне удивился он.

— Хотел, чтобы мы ещё раз им вмазали.

— А мы и так им вмазали!

— Но хотелось бы ещё.

— Нет! Я уже успокоился и даже не вспоминаю Олимпийские игры. Не дай Бог ещё раз пережить такое.

...Мы попрощались и скорее всего навсегда, по крайней мере как психолог и спортсмен.

На этом я хочу поставить точку в моей рукописи, скорее всего последней, хотя резервы, как многократно доказывали мне мои спортсмены, отыщутся, если очень захотеть, если будет мотивация. Но вряд ли хватит остатков нерастраченной воли на следующее сверхусилие. Как шутят в спорте: сила есть, воля есть, силы воли нет.

2003 год

Операция была в 2006 году и потом в 2007

Интервью Алексея Ягудина Любовь, боль и лед 2008 года

Показывают маму, показывают те самые коньки на той самой тряпочке и много другого интересного

https://youtu.be/m5QFlGyBNj4

Татьяна Тотьмянина - заслуженный мастер спорта РФ, трёхкратная чемпионка России, пятикратная чемпионка Европы, двукратная чемпионка мира, чемпионка Олимпийских игр (2006) в паре с Максимом Марининым. В сезоне 2002—2003 пара выиграла все старты, в которых участвовала, кроме чемпионата мира, где они завоевали серебро. В 2005 году фигуристка получила тяжелейшую травму, но уже через три недели вместе с партнером вышла на лед. После этого Татьяна и Максим выиграли свои главные старты -- Олимпиаду в Турине в 2006 г. В 2007 году награждена орденом Почета.

20 ноября 2009 года у Татьяны Тотьмяниной и олимпийского чемпиона Алексея Ягудина родилась дочь. Девочку назвали Елизаветой.

Ягудин и Тотьмянина - Наедине со всеми

https://www.youtube.com/watch?v=xgrPX9VlLMY

Разговор про Рудольфа Загайнова с 17-й до 20-й минуты видео.

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

...Признаюсь в одном: в моей биографии были случаи, когда, приехав в новую команду, я уже в первые сутки сталкивался с таким количеством сложнейших проблем, и чаще всего — с безобразной психологической атмосферой, с ненавистью спортсменов к тренеру, с таким же отношением тренера к отдельным спортсменам и так далее и тому подобное, что, вернувшись поздно вечером в свой номер, говорил себе: «Ты понял, куда ты попал? Зачем тебе это надо? И не уехать ли уже завтра домой?»

И всегда на помощь приходили слова: «Так поэтому тебя и позвали!» Такое было со мной не раз. И всегда я слышал эти слова! И оставался!

— Должна быть тренировочная спортивная злость! — утверждал Станислав Алексеевич Жук. За четыре года совместной работы с ним я почерпнул много полезного, но не согласен, причем принципиально, с понятием «спортивной злости». Это упрощённый взгляд на человека. Не через злобу, хотя и спортивную (суть не меняется) надо готовить спортсмена к бою, а через его высшие проявления, через любовь и радость, через вдохновение! Лозунг: «Побеждай радостно, и ты победишь всё!» — берут у меня все без исключения спортсмены.

Настроить человека через ненависть к сопернику, через его недовольство жизнью много легче. Только поэтому многие тренеры и, к великому сожалению, детские тренеры в том числе, идут в своей работе по этому ошибочному пути. Боюсь, что и первый тренер Алексея Ягудина относится к этой категории педагогов.

Не весь клубок его жизни распутал я, иначе мы не услышали бы признания Алексея Ягудина в том, что силы для борьбы и побед он черпает в своей ненависти.

Не знаю, какой по счету Алексей Ягудин в моём личном списке опекаемых мною людей, но то, что этот случай один из самых сложных, — факт. Сложность его иного содержания, нежели это было, например, с гроссмейстером Корчным, где имела место чистая клиника, и проблема состояла в одном — нормализовать состояние нервной системы шахматиста в день партии, чтобы, выйдя на сцену, он не только играл в свою силу, но и контролировал свое поведение.

Лёша за двадцать один год очень много пережил — и в детстве, и в спорте, где очень рано был допущен к соревнованиям уровня чемпионатов мира со всеми вытекающими последствиями.

— Страх убивает меня! — первое, что сказал он мне в ответ на мой первый вопрос:

«Лёшенька, ну расскажи — какие проблемы?»

И не надо стыдиться слова «страх». О нем как о главном «внутреннем» противнике говорили мне самые мужественные спортсмены, в первую очередь — боксеры.

— Страх — это нормально, — обычно говорю я спортсмену, — более того, страх помогает, обостряет реакцию, мобилизует.

Страх — это всего лишь проявление инстинкта самосохранения, заложенного в человеке природой.

Сумма переживаний — вот что является самым опасным, вот чем люди отличаются друг от друга! Лёша пережил за 21 год жизни много больше, чем его сверстники. И когда он рассказал мне обо всём, что пришлось на его долю, я изменил прежде всего стиль отношения к спортсмену. И на первом месте в арсенале моих приёмов и действий оказались человеческое внимание, сопереживание, деятельная и реальная человеческая поддержка. Однажды у Леши даже вырвалось:

— Рудольф Максимович, я понимаю, что Вы со мной работаете. Но почему Вы всегда

со мной соглашаетесь?

...Ддумаю о другом тренере Алексея Ягудина Алексее Мишине, выбравшем в ходе психологической войны против нашей команды негативистский путь, составляющими которого были восхваление своего ученика и его программ и одновременно — уничтожение Лёши как фигуриста, непозволительные по тону высказывания в адрес Татьяны Тарасовой, и, конечно, он не забыл обо мне, напомнив общественности, что психолога Загайнова удаляли из зала во время матча Карпов — Каспаров по требованию одного из участников.

Только один пример, хотя подобных интервью было с десяток: «Если вы посмотрите новую программу Ягудина, то увидите, что там нет никакой хореографии. Есть вступление, задающее философскую ноту. Затем ничего нет в течение тех полутора минут, когда он прыгает. Потом начинается яркая часть: «дорожка», где он фехтует, или вытягивает себя за шиворот из башни, или срывает маску. Потом — опять ничего. Это художественное решение программы носит не хореографический, а пантомимический характер. Ведь Ягудина нельзя распрямить, заставить проехать в «бильманне», принять величественную позу... Это будет не то». (Алексей Мишин: «В войне за золото все средства хороши»; газета «Весь спорт Петербурга»; 28 января, 2002 г., с. 15—17).

Я не сразу принял решение знакомить Лёшу с откровениями его бывшего тренера, боялся, что это будет эмоционально подавлять его и в конечном итоге ослабит его волю. Но появлялись новые интервью, и я понимал, что они могут рано или поздно попасться нашему спортсмену на глаза, а во-вторых, очень нервничала по этому поводу Татьяна Анатольевна, и я мог предполагать, что она могла поделиться своими переживаниями с Лёшей. А он, видя, что я отмалчиваюсь, мог принять это за мою растерянность и даже уменьшающуюся веру в него и нашу победу. И я решился на следующее: собрал все эти газеты, вошёл к Леше в номер и небрежно кинул их на стол.

— Лёша, обязательно прочти это. Когда люди теряют уверенность и боятся предстоящего боя, они начинают много говорить. Это закон!

Он читал одну газету за другой, и скулы его сжимались все крепче. И на тренировку мы проследовали в абсолютном молчании. И только те, привычные слова: «Ну я понёсся!» — услышал я за все время тренировки. А затем на льду он показал идеальное катание. Тогда Татьяна Анатольевна и сказала мне те слова:

— Боюсь, рано он вошёл в форму.

Но это была не «форма», а другое: он был сверхсконцентрирован, так как именно сегодня, после прочитанного о себе, ему крайне важно было убедиться, что на самом деле у него всё есть и он готов как никогда к самой жестокой борьбе за победу. Это была генеральная репетиция!

...И на другой день выражение его лица было таким же суровым. Было ясно, что прочитанное внесло в его душевное состояние некоторые изменения, и они, с одной стороны, сделали ожидание старта более мучительным, но, с другой стороны, укрепилась решимость ни в чем себя не жалеть и все отдать для победы, абсолютно всё!

Алексей Мишин, сам того не подозревая, не ослабил, а усилил своего бывшего ученика, в мотивационной сфере которого в кратчайший период времени, буквально за один день созрел ещё один мотив, и звучал он так: «Доказать!»

«Нельзя мне проигрывать!» — сказал себе после прочитанного Лёша. И тогда же, возможно, сказал себе и другие слова: «Умру, но выиграю!»

«Ради чего?» — на этот вопрос всегда должен иметь ответ человек. Ради чего выходить на ринг и сегодня, и завтра, и послезавтра? Знать это и этим наполнять свою душу перед боем! А выходить с пустой душой — значит обрекать себя на поражение.

...В восемнадцать двадцать пять я вышел в коридор. Посматривал на часы и разговаривал с Богом, обращаясь к нему как в детстве:

«Боженька родименький! Ты знаешь, я отдал своему делу всю свою жизнь. Неужели ты не поможешь мне сегодня? Прости меня за все мои ошибки и грехи, не наказывай меня сегодня. Помоги Лёшеньке, помоги нам!»

Я зашёл к нему, и он посмотрел на часы. Пустой чемодан стоял перед ним, а он ходил по номеру, отыскивая разбросанные где попало коньки, носки и прочее — картина та же. И вот чемодан заполнен.

— Ничего не забыл? — спрашиваю я и, как это делал всегда, перечисляю: костюм, коньки, носки, тряпочка, расческа... И он отвечал:

— Да, да, да...

Потом он встает, идет к столу, берет маленький лист бумаги, возвращается к чемодану и бе-режно кладет этот лист под коньки. И говорит:

— Ваше письмо.

— Сядем перед дорогой, — как всегда говорю я и сажусь рядом с ним. Молчим секунд пять.

Перекрестились. Он как всегда говорит:

— Ну, всё.

И мы встаем.

Мы в том же углу коридора, где были в день короткой программы.

— Ну, я понёсся, — говорит мне Лёша, и я засекаю время.

Мне виден экран телевизора, и я вижу оценки Плющенко. Они не предельные, но ничего не выражает моё лицо, потому что Лёша предупредил меня: «Я не хочу знать его оценок». Что означает одно: Алексей Ягудин будет катать свою программу по максимуму! Он не будет выбрасывать из нее самые рискованные элементы! Победа сегодня, 14 февраля, должна быть безоговорочной!

(продолжение в следующем посте)

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

...Вовсю идет третий час сна, и я рад появлению новой приметы. С этого и начну наш диалог после сна: "Прекрасно поспал, как и перед короткой программой!"

Но в ответ услышал:

— Нет сил встать. Ни ног не чувствую, ни рук.

— Лёшенька, — я присел на краешек кровати, — не думай ты ни о чём. Нам осталось сделать одно — откатать четыре минуты сорок секунд. И ты свободен!

— И сделать девять безошибочных прыжков, — отвечает он.

— А в последних двадцати тренировках ты не сорвал ни одного прыжка! Ты почему забыл об

этом?..

Провожаю его до двери номера.

— Вы зайдёте?

Психологическая поддержка! Да, трудно действенно оказать её сильной личности, да и обычные, уже приевшиеся общие фразы: «ты не один», «мы вместе», «я с тобой» — с таким человеком не проходят, более того, они способны вызвать нежелательную реакцию — раздражение, например.

Обычная человеческая любовь, любовь матери, родных, заботливая дружба — тоже из категории психологической поддержки, но мои наблюдения последних лет, когда я основном имею дело с людьми самого высокого уровня, показывают, что в кризисных ситуациях — в предстартовой, или в ситуации после неудачи, или в ситуации творческого застоя этим людям для преодоления нужна не наша любовь, а наша воля.

(замечу, не волшебный пинок от другого, а воля другого как опора для тебя. Кардинальная разница. Возможность почувствовать себя ведомым, расслабиться. Не поглаживания и не трёпка)

Мы слишком верим в свою способность умело поговорить с человеком, уговорить, убедить, переубедить, внушить. Порой, в тех же кризисных ситуациях, когда, например, за пять минут до вызова спортсмена на лед в его состоянии доминирует концентрация на саму деятельность, вовлечение человека в разговор может перегрузить спортсмена и эту концентрацию нарушить и даже разрушить. Не менее переживающий тренер в такие минуты может помешать своему спортсмену, причём — самым решающим образом.

Через час мы выйдем из этого здания. И я поклялся себе, что весь вечер буду таким, каким я нужен сегодня Алексею Ягудину, чтобы он смело мог опереться на мою волю!

...У меня есть ещё одно важное, нет — важнейшее дело! Что, какой лозунг я предложу своему спортсмену сегодня?.. Сегодня лозунг должен быть не конкретным, касающимся, как это было вчера, прыжков, а обращённым к человеку, к его чувственной сфере. Не просто желательно, а необходимо зажечь всё оставшееся в организме и в личности Алексея Ягудина, всё пока ещё не сгоревшее за эти шесть дней пребывания здесь.

Приближается время нашей встречи, а я ничего ещё не решил, не выбрал, хотя свою папку просмотрел от начала до конца. Наконец приходит спасительная мысль. Сначала я вспоминаю, как сильнейшим образом подействовал лозунг «Если не ты, то кто же?» на Гарри Каспарова, в тот момент проигрывающего матч Анатолию Карпову. Гарик смог именно в этот момент заиграть в свою силу.

Вспоминаю Серёжу Бубку в тот день, когда он установил свой последний мировой рекорд 6,15. Мучительно выбирал я лозунг тогда и решил остановиться на следующем: «Кто, если не ты, и когда, если не сейчас?»

Всё! Решение принято! Я беру красную ручку...

И вот мы прощаемся. Говорю: «Тебе письмо». Он склоняется над листом бумаги и вдруг — смеётся, радостно, облегченно.

— Всё правильно?

— Да, — отвечает Лёша и целует меня.

Почему всё-таки так сильно переживает спортсмен-чемпион и предстартовую ситуацию, и даже победу, и тем более поражение? И не думаю, что иначе переживает всё, что касается его известной личности, любой чемпион в любом другом виде человеческой деятельности. В этом я обязан разобраться. Передо мной письма тех, кого я опекаю.

Шахматист, международный гроссмейстер, проигравший важную, но не решающую партию в юношеском чемпионате мира так описал свои ночные переживания:

«Долгое время после партии я находился в состоянии прострации, не понимая толком, что же происходит вокруг. Единственной здравой мыслью, оформлявшейся в моем воспалённом мозгу все больше и больше, становилось неотвратимое и оттого такое мучительное осознание того, что первое место упущено безвозвратно и навсегда. С тяжёлым чувством мелькали в голове разные фрагменты подготовки к турниру. И было как-то непонятно, что же я здесь делаю, если победы уже не достичь? Вспомнилось и то, что я забыл на эту партию «счастливую» ручку, и пришлось писать судейской, и то, что как и два года назад у меня нефартовый шестой номер по рейтингу, и вообще этот город показался мне дьявольским местом. Я никак не мог понять, за что же такое наказание и как мне бороться дальше? Наступило какое-то невероятное опустошение, и силы как будто покинули меня. Подумалось о том, как же я сейчас одинок, и более удачливые конкуренты лишь потирают руки, предвидя мое крушение. В тот мрачный вечер мне так и не удалось обрести душевное равновесие, и я отрубился лишь в четыре часа ночи. Утром, воздвигнув себе очередную сверхзадачу: три победы на финише, я отправился на очередное сражение».

Другой вид спорта — фигурное катание, возраст юниорский, переживание того же уровня (текст, как и предыдущий, не редактируется):

«Когда приехали в Австралию на акклиматизацию и на короткий сбор, было всё в порядке. Но день за днём проходил очень трудно, я имею в виду психологическое состояние. Мои соперники словно пожирали меня, и я стал тухнуть, даже несмотря на то, что у меня всё получалось. Что со мной происходило в те дни, я до сих пор не могу понять. За день до начала соревнований я полностью сломался. Я начал нервничать, психовать по любым пустякам. Когда начались соревнования, я ещё больше взбесился, а всё из-за того, что я проиграл школу и короткую. Это те виды, в которых я привык быть лидером, а здесь поражение. Я всячески пытался себя убедить, что ещё не всё потеряно. После произвольной я понял, что первого места мне не видать, но это было ещё не всё. В конечном результате я оказываюсь третьим. (В прошлом году автор письма был чемпионом. — Р.З.) В эти минуты я впервые почувствовал, что такое стрессовое состояние. Я готов был на всё. Мне даже казалось, что я теряю сознание. На пьедестале я стоял, сжав зубы. Придя в раздевалку, я заперся и расплакался, как девчонка. Когда я приехал в гостиницу, я начал всё обдумывать. Самая страшная мысль заключалась в том, что я не спортсмен, что я не гожусь для большого спорта».

...Ночью раздался звонок из Америки, и сквозь рыдания я услышал родной голос:

— Рудольф Максимович, я проиграла!

— Всё нормально! — кричал я в ответ. — Люди по году приходят в себя после операции, а у тебя прошло только два месяца. Я люблю тебя и горжусь нашей дружбой!

Трудная была минута... Прожито и пережито немало, но по-прежнему боюсь одного — звонка и этих слов: «Я проиграл» или «Я проиграла».

Только не это!

Но на известный вопрос: «Если бы вы прожили эту же жизнь ещё раз...?», я бы никогда не ответил: «Я прожил бы её точно так же». Никогда! Потому что я делал очень много ошибок, и многих поражений моих спортсменов могло бы не быть. Не решился я в Солт-Лейк-Сити предупредить главного тренера хоккейной сборной Вячеслава Александровича Фетисова, что ни в коем случае нельзя (а было это после важнейшей победы над чехами) прерывать процесс мобилизации на полуфинал с американцами и отпускать хоккеистов к их жёнам. Хотя Владимир Владимирович Юрзинов сказал мне тогда: «Вряд ли он бы послушал Вас. Всё-таки Слава по своей психологии пока ещё больше спортсмен, чем тренер». И, кстати, сам он вместе с ними уехал тогда из Олимпийской деревни, уехал к своей жене.

И не решился я убедить гроссмейстера Корчного, а было это в 1974 году, не разрешать своей жене приехать в Москву в конце матча с Карповым, когда Корчной переломил ход матча и в оставшихся трёх партиях имел все шансы закончить матч победно. Но она явилась, и не одна, окружив шахматиста круглосуточным вниманием, подавив его волю и способность к мобилизации. Не стал он тогда чемпионом мира. И никогда не станет — показал дальнейший ход шахматных событий. А это было сверхзадачей всей его жизни.

Были ещё ошибки и ещё. А на этом уровне такие ошибки имеют совсем другие последствия. Это не просто потерянное очко в шахматах и три очка в футболе. На кону стоит неизмеримо большее — судьба человека, жизнь его после спорта, вся его оставшаяся жизнь.

Поражение великого спортсмена — это всегда колоссальной силы удар по его личности, по самолюбию и самооценке, и даже более — по его сегодняшней жизни, по выбранному жизненному пути. Ради побед он слишком многим всегда жертвовал, а чтобы подняться на вершину в своём виде спорта, проделал тяжелейший путь и провёл фантастическую по нагрузкам работу.

Сыграть в кино поражение нельзя — это я авторитетно заявляю! Не одну ночь после решающего поражения провёл я со своим спортсменом, ставшим всегда по-человечески очень близким, и видел крупным планом его страдание. И страдал вместе с ним. И постепенно все больше и больше стал бояться поражения.

(не клиницист, не пишет прямо, что приходится контейнировать микропсихоз. Если качество чемпиона - поддержка себя, то поражение это предательство самого себя)

Вот она разгадка моего феномена, моей тайны— поражения моих спортсменов. Ничего не могу сделать с собой, не могу без потерь пережить поражение. Три дня назад позвонила Леночка Бовина, и я услышал: «Рудольф Максимович, я проиграла Каприати. Блин, как я могла!..» Я был подавлен двое суток, не меньше. И позже Лена была в нашем очередном телефонном разговоре моим психологом и говорила: «У Вас вчера был такой голос. Что случилось? Это из-за меня? Да Вы что, это же теннис, мы же все время играем. Если так всегда переживать, можно свихнуться. Я Вас очень прошу...»

Как бы ни утешать себя, вспомнив абсолютно правильные слова того же Вячеслава Фетисова: «Поражение даёт задание, ставит цель», и слова другие, например: «Победа ничему не учит», все равно, для меня поражение моего всегда любимого спортсмена означает только одно: он надеялся на меня, а я его подвёл, обманул, предал. А оно ведь всегда моё — поражение моего спортсмена. Это меня и доконает в конце концов.

(книга опубликована в 2005 году, скандал в карьере автора книги в 2007 связан именно с поражениями его подопечной, которая их не перенесла)

Чувство вины — ещё одно «проклятье профессии», моей профессии психолога. Но мог ли я не обещать?.. Нет, не мог! Суть всех моих воздействий на опекаемого человека, суть моих личных отношений с ним именно в этом: я обещаю ему, моему пациенту, клиенту, спортсмену, актёру, родителям конкретного ребёнка — то, что находит своё отражение в трёх простых словах: «Всё будет хорошо!» А это и есть обещания, надежда, зажигающий надеждой жизненный ориентир! И эти столь простые слова, но услышанные от своего личного психолога, и поднимают человека на очередную сверхнагрузочную работу, на кросс в проливной дождь, на многократное поднимание чудовищного веса штанги и на всё остальное, из чего и состоит спортивная жизнь!

14 февраля

Подошёл к Лёшиной двери, прислонился ухом и поблагодарил Бога за тишину.

(продолжение в следующем посте)

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

Уже в первом турнире с моим участием Татьяна Анатольевна в тот момент, когда я выводил после разминки Алексея на лед, жестами стала звать меня к себе.

Я думал, что случилось что-то непредвиденное, и заспешил к ней. Идти пришлось в обход, и когда я пришёл, Лёша уже откатал часть программы.

Но в следующем турнире (было это в канадском Соскатуне) на последних тренировках картина повторилась. И Лёша все понимал лучше меня. Перед выходом на лед, а я всегда провожал его, он сказал:

— Сейчас к Вам подойдет Коля Морозов и будет звать Вас встать с ними. Но Вы не ходите,

а стойте здесь.

— Я встану рядом с Кудрявцевым, — ответил я.

— Нет, стойте один! — категорически потребовал он.

Я стоял один, не спуская с Лёши глаз, и не раз фиксировал, что, работая на льду, он периодически и достаточно часто задерживает на мне взгляд.

Сегодня, достаточно много чего увидев в этом виде спорта (плохо всё-таки, что я не был фигуристом), я знаю: находясь на льду спортсмен хорошо видит всё, что происходит вокруг льда, видит людей — своих и чужих — и выбирает тех, кто ему нужен, кто может его реально психологически поддержать. После победы в Сан-Диего Лёша выбрал меня, поскольку там, в Сан-Диего, я оказался фартовым, то есть принесшим ему удачу.

Понимаю, что, если бы в Соскатуне я принес неудачу, то тут же был бы свергнут спортсменом с этого пьедестала и теперь мог бы стоять где угодно — за спиной Татьяны Анатольевны, а то и оставаться в коридоре и вообще не смотреть выступление своего спортсмена — на него, на спортсмена, теперь уже это никак бы не влияло.

...Но и в Соскатуне была победа, причем — безоговорочная! И уже на ближайшей трениров-ке Лёша сказал:

— Стойте, пожалуйста, здесь!

И всю тренировку я стоял совершенно один на холодном сквозняке, и лишь тепло его взгляда согревало меня. Иногда, делая очередной круг, он подъезжал совсем близко и бросал реплику в однослово, и первым как всегда было: «Задыхаюсь», и я успевал бросить свое слово в ответ: «Потерпи».

Чуть позже, сорвав прыжок и приземлившись на заднее место, он сразу подъехал ко мне и, потирая свой зад ладонью, произнес:

- Б...ь!

И я подумал — ведь с этим словом он не мог бы обратиться к Татьяне Анатольевне...

...Победа была и в Париже, и снова — в Канаде, и Татьяна Анатольевна примирилась с моей неприкосновенностью.

Но есть одно «но». На тех турнирах полицейский контроль был относительно строгим, и Лёша без проблем находил мне место у борта, где никого не было и я был ему хорошо виден. Здесь же, в Солт-Лейк-Сити, полицейские стояли через каждые десять метров и отдельного, для психолога Ягудина, места никто, естественно, не забронировал.

12 февраля

И вот мы выходим из раздевалки и идем на лёд. У входа туда нас ждут Татьяна Анатольевна и Николай Морозов. Лёша идет первым. Я уступаю Татьяне Анатольевне дорогу, но она сжатым кулаком и довольно больно толкает меня в спину, и я иду за Лёшей и имею возможность в последние секунды встретиться с ним взглядом и тихо сказать:

— Ну, Лёшенька, давай, как всегда.

И встаю у самого борта. Ему меня хорошо видно.

— О чем Вы думаете там, когда стоите у борта? — спросил меня журналист.

— Я разговариваю с Богом! — ответил я ему.

Ночной Солт-Лейк-Сити. Одной рукой обнимаю Лёшу за плечи, и мы ходим туда-сюда, и он говорит-говорит беспрерывно.

Упали [во время прыжков] все, все те, кто представлял собой угрозу в борьбе за золото, и судьба Игр в мужском одиночном катании практически решена. Плющенко — четвёртый, и ему мало того что нужно выиграть произвольную программу, ещё необходим срыв Лёши в его произвольной программе, но мы сделаем всё, чтобы этого не допустить.

Но проходит час, другой, а Лёша — такой же. Лихорадочно блестящие глаза, громкая отрывистая речь, много смеха, и я начинаю беспокоиться. Как хорошо, что завтра выходной, и мы все успеем, но заснуть ему будет сегодня трудно, если вообще возможно.

...И вот мы — в Деревне. Направляемся в ресторан, и я предостерегаю его:

— Лёша, сейчас к тебе со всех сторон пойдут «ходоки». Прошу тебя: не включай эмоции в разговоры с ними.

...— Что главное для большой победы? — в аспирантские годы задавал я этот вопрос великим. Много чего перечисляли они в своих ответах. И только сверхоригинал, экс-чемпион мира по шахматам Борис Спасский ответил коротко:

— Главное — гнать ходоков к е...й матери!

Много раз я вспоминал за свою жизнь в спорте эти слова.

Всегда на Олимпийских играх одно и то же — теснота, суета, отсутствие порядка и режима. И все смиряются с этим, и, наверное, они правы: думать надо об одном — о подготовке к бою, и в первую очередь — о подготовке моральной, а все остальное — питание, сон, ажиотаж — это мелочи, с этим надо мириться. Все решит твой ДУХ и ничто другое! Вот его и обеспечь!

Хорошо, что нет на месте моего соседа по номеру, олимпийского чемпиона, ныне тренера Олега Васильева, и я имею возможность проводить сеанс у себя. Сосед Лёши Максим Маринин уже спит, и там сеанс невозможен.

...И я массирую Лешу и говорю-говорю ему самые ласковые слова. Он заслужил их!

13 февраля

Проводил Лёшу до его комнаты.

— Спи до победного, — сказал ему.

— Вы тоже идёте спать? — спросил он.

— Да, — подтвердил я и пошёл в свою комнату, хотя собирался посидеть в ресторане, пообщаться.

Спортсмен, которого ты опекаешь, всегда хочет в эти страшные по своей значимости и накалу дни знать, где ты. Не для того чтобы прийти к тебе, если вдруг в одиночестве номера он почувствует себя дискомфортно, нет. А с целью по-прежнему, хотя вы и расстались с ним на время, ощущать твоё присутствие, твою поддержку и не чувствовать себя брошенным, ненужным, одиноким. В такие дни, как маленький ребенок, спортсмен нуждается в психологической защите.

— Вы зайдёте? — всегда спрашивает Лёша, когда я провожаю его до порога его номера. И всегда захожу, потому что есть одно небезопасное мгновение, пусть длящееся секунды, когда человек открывает ключом свой одинокий номер или одинокую квартиру. И в этот момент, в этот миг, когда он переступает порог, его душа всегда и обязательно фиксирует факт одиночества.

От этих лишних переживаний лучше оберегать своего человека, пересечь эту границу вместе с ним, плечом к плечу, и может случиться так, что этого переживания не будет совсем.

— Не спал совсем, — первое, что услышал я от Лёши утром. Это было по пути на завтрак. А час назад я стоял у двери Леши и слушал — не проснулся ли он. В коридоре появился Евгений Плющенко. Наши глаза встретились, и он сказал:

— Здрасьте.

— Доброе утро, — ответил я, и стало легче... жить на свете.

...Он не ест, согласился только на чай. Из кармана куртки достает банку черной икры. Ест ее без хлеба и спрашивает:

— А можно всю ее съесть?

— Если хочешь — ешь, — отвечаю я.

— Буду гулять один, — говорит он, когда мы вышли из ресторана.

—А после обеда, — предлагаю я, — давай повторим такой же сеанс, какой мы делали накануне короткой программы. Обещаю — отоспишься.

Он не сразу соглашается, обдумывает мое предложение и отвечает:

— В три часа Вас устраивает?

— А обед?

— Обедать не буду.

— Жду тебя у себя.

Он поворачивается, проверяет свои карманы, вынимает темные очки, надевает их, поднимает воротник куртки и уходит. А я несколько секунд стою и жду: вдруг обернется, и тогда я улыбнусь и сделаю приветственный жест рукой. Когда прощаюсь со «своим» человеком, никогда не ухожу первым.

Я не сомневался, что он согласится на сеанс, поскольку вступил в свои права «феномен приметы», а примета в спорте, как сейчас говорят, дорогого стоит, а точнее сказать — она бесценна. Как и отказ от обеда имеет тот же смысл. Лёша избавился от лишнего веса, и его маленький вес (на десять килограммов меньше, чем полгода назад) стал для него ещё одной «опорой уверенности» — легче управлять таким весом при прыжках.

На каждого, кого опекаю, у меня заведено досье, и одной из его составляющих является отдельная страница, где перечислены все его подвиги и всё то и все те, во что и в кого он верит. Все эти слагаемые и складываются в то, что я называю «фундаментом уверенности». Уверенность — не абстрактное понятие, и это я всегда и навсегда внушаю спортсмену. Чем больше у тебя было в жизни хорошего, победного и чем больше у тебя людей, которые тебя любят, тем ты сильнее, тем ты увереннее! Помни об этом! И это поможет тебе в трудную минуту!

И я беру свой дневник и записываю ещё одно новое, что познал в этом непознаваемом виде человеческой деятельности — в большом спорте.

Это новое — ещё одна кризисная ситуация, а о ней я даже не вспоминал, когда в течение двенадцати лет работал над докторской диссертацией, которая так и называется «Кризисные ситуации и их преодоление».

Нет, я знал, конечно, о её существовании. Но впервые за 33 года (!) столкнулся с ней лицом к лицу и ощутил её сверхсложность. А ранее даже не представлял, что она может так усложнить жизнь спортсмену и даже заставить его страдать. Близость победы — вот ее имя!

Казалось бы, должно быть наоборот: успокойся — ведь полдела сделано, и просто дождись дня произвольной программы. Будь просто человеком: ешь, спи, общайся с людьми, а главное — не думай о предстоящем. Но человек устроен совсем не так. Завтра — и себя не обманешь — предстоит великий и главный день в жизни спортсмена, который с четырёх лет мёрз на льду, куда его невыспавшегося тащила за руку мама. И семнадцать лет он отдавал всего себя этому единственному делу своей жизни. «У меня больше ничего нет!» — сказал мне однажды Алексей Ягудин.

И не дай Бог, а мне даже представить это страшно, не придёт к нам завтра победа. Удар, несчастье, трагедия — даже эти слова не отражают и доли того, что произойдет в душе Алексеи Ягудина. Я всерьез боюсь, что он, его сверхчувствительная натура, могут этого не пережить. И продолжаю гладить его лицо, грею сонную артерию, грею пальцы ног, умоляю успокоиться. Да, верно сказано: «Самое плохое после поражения — это победа».

Уже не один раз говорил я о том, что психолог должен перед выполнением своей работы быть обязательно свежим. «Свежесть состояния» — обязательное условие успеха. Ты свеж, а значит, полон энергии, и все твои органы чувств максимально обострены! Ты все видишь и все чувствуешь! На всё моментально реагируешь, и всегда находится самое точное слово! И ты тот же, такой же свежий и завтра, и послезавтра, и до последнего семнадцатого дня Олимпийских игр даже... если не спишь, а работа каждодневно такая же — с полной отдачей и с максимальными нервными затратами.

«Разве такое возможно?» — такой вопрос обычно слышу я от своих учеников. И всегда отвечаю им: слово «усталость» психолог должен исключить из своего лексикона и забыть навсегда. Он не должен, не имеет права уставать — такова его судьба!

Я проверил это более чем в ста двадцати самых крупных по своему масштабу соревнованиях, когда практически не спал. И все нормально, пока уцелел. Так что слово «усталость» забудьте! Вот что такое суть работы психолога — душевное участие в судьбе другого. В словаре — так определяется «с о чувствие».

Спортсмен-чемпион. Почему так трагически сильно он переживает все, что с ним происходит? — давно задаю себе я этот вопрос. Было время, когда я удивлялся увиденному и считал, что причиной тому его уже расшатанные нервы. И лишь с опытом понял, что дело в другом: такова нервная конституция человека, рождённого побеждать (положение «чемпионами рождаются» считаю неоспоримым), и, во-вторых, он — рождённый побеждать — боится поражения. Всегда боится, поскольку факт поражения, неудачи входит в принципиальное противоречие с его главной жизненной установкой — побеждать и быть высоко оцененным другими!

Слава — ещё один сильнейший мотив!

Спортсмен-чемпион. На максимуме он не только переживает. На максимуме у него и уровень притязаний, и самооценка, и требовательность к другим, и агрессивность, и многое другое, с чем очень непросто всегда считаться и примириться. Поэтому столь велика текучесть кадров в стане чемпиона, среди его тренеров и других профессиональных помощников, которые не смогли понять, что чемпиону надо многое прощать, а если блокировать критикой, осуждением, наказанием все то, что мы считаем негативным, то одновременно будет блокировано и все то, что обеспечивает столь нужную нам всем сегодня победу. Таким личностям нужна абсолютная свобода для самовыражения! Только на таком поле созреют победные качества личности чемпиона, хотя рядом столь же успешно могут расцвести разные сорняки, то, что в психиатрии определяется как «искривление личности». Это его судьба, и он, спортсмен-чемпион, всё равно пойдёт по этой дороге к победе, таков его жребий.

(судьба амбициозных и судьба умелых, на самом деле)

И кстати, он, Алексей Ягудин, сполна наделён двумя, я их считаю решающими, личностными качествами, без наличия которых самых больших и стабильных результатов достичь невозможно.

Качество первое — работа на пределе (другого термина на сегодняшний день не имею). Качество второе — «психологическая самоподдержка» (и в данном случае другого термина не имею).

Много лет назад, когда я работал в женской волейбольной команде ТТУ, часто слышал от второго тренера, заслуженного мастера спорта Александра Ермилова два слова, с которыми обращался он к команде после установки главного тренера: «Держать стресс!» Перед каждой игрой он повторял эти два слова, и я, признаюсь, не видел в этом практического смысла.

Держать стресс — не сомневаюсь, именно это имел в виду Александр Ермилов — значит не ухудшать качество своей деятельности в условиях предельного нервного напряжения. И то, что я видел двенадцатого числа в ледовом дворце, меня буквально потрясло. Уже в раздевалке было ясно, что для многих сегодняшний прокат добром не кончится. Я сам мечтал об одном — выдержать это напряжение, ни в чем не измениться, не подвести моего спортсмена! Какие там прыжки! Даже если бы я умел их делать, сегодня я не был бы способен к качественной работе, поскольку не был способен держать стресс!

— У каждого из нас есть люди, которых мы любим, и те, кто любит нас. Это и есть члены нашей группы психологической поддержки. Кто в этой группе у тебя под первым номером, кого ты любишь больше всех? — Так я обычно обращался в течение многих лет к спортсмену и записывал имена этих людей, наивно веря, что все они, кто больше, кто меньше, психологически поддерживают спортсмена в его жизни и в профессиональной деятельности.

Первой, кто внес сомнения в мои умозаключения, была Тамара Быкова, в те годы — чемпионка и рекордсменка мира по прыжкам в высоту. Да, она любит свою маму, но разговоры о спорте в своей семье самой Тамарой запрещены. Это случилось после того, как у мамы во время телетрансляции соревнований с участием Тамары стало плохо с сердцем. И никакой психологической поддержки мама, хотя она и самый любимый человек Тамары, оказать ей не может. — У меня всё в порядке, и больше о спорте не задавайте мне вопросов, — давно заявила Тамара своим родным.

И выяснилось, что чем спортсмен сильнее как личность и как спортсмен, тем меньше вокруг него было людей, способных психологически его поддержать. А когда я обследовал представителей «особой» группы — спортсменов-чемпионов, то выяснилось, что для них одной из главных проблем является поиск людей, способных хотя бы немного их психологически поддержать!

И понял я — это закономерно. Супер-спортсмен всегда сильнейшая личность — и по вере в себя, и по практическому интеллекту, и по целеустремленности, и, в чём он очевидно превосходит всех, — по способности к волевым усилиям и сверхусилиям! Спрашивается — кто способен психологически поддержать такую сверхличность? Где найти такого человека?

И когда я спросил Алексея Ягудина: «А где же ты находишь психологическую поддержку?», он ответил: «В себе!»

(продолжение в следующем посте)

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

Перед отъездом из Калгари я решился на такой разговор о его главном сопернике. Всегда избегаю лишних упоминаний о Плющенко, но на этот раз убедил себя: надо!

Иногда действительно надо отдельные вещи говорить спортсмену в глаза. Ведь он уже включил свою волю в работу, а значит, такой разговор выдержит. И Лёша выдержал, хотя сразу помрачнел, нахмурил брови и слушал меня, опустив голову, И ничего не ответил. Но все понял.

— Лёша, — сказал я тогда, — кое-что мы обязаны обсудить. Надо уметь представлять сегодняшнее состояние своего конкурента, его психологию на сегодняшний день. Итак, что в его душе? Какие мысли и какие чувства?

Во-первых, Ягудин не опустил руки, что было бы естественным после двух лет поражений. Во-вторых, Ягудин, наоборот, воспрял и беспрерывно побеждает, выиграл пять турниров из пяти. В-третьих, они — Ягудин и Тарасова — пригласили психолога. В-четвертых, собственные проблемы Плющенко и его тренера: Мишин беспрерывно дает хвалебные интервью, называя Плющенко «Моцартом фигурного катания», а на самом деле: не готова произвольная программа, плохое, с тремя падениями, выступление в Петербурге, личное поражение от тебя в финале Гран-При, снятие с чемпионата Европы.

Так что его уверенность в себе опустилась в лучшем случае до сорока девяти процентов, а уверенность в победе над тобой опустилась почти до нуля. Не на что ей, уверенности в победе, опереться, лишь на давние воспоминания, но они уже еле живы в его памяти. Вот таковы, Лёша, каждодневные и даже ежеминутные мысли твоего соперника, такова сегодня жизнь его внутреннего мира, его доминирующие переживания. И усугубить эту безрадостную картину могут твои шестерки в короткой программе. Так что, — подвел я итог, — я ему не завидую.

Мы медленно шли тогда по утонувшему в снегу Калгари, и ничего Лёша не сказал мне в ответ. Я и не ждал ответных слов. Мне важно было донести суть моих размышле¬ний до его могучего интеллекта. Важно было «дать», зная, что он обязательно «построит»!

...Поспал бы ты, Лёша, ещё, а то у меня может не хватить сегодня времени на решение одной обязательной задачи. Задача эта — лозунг! Во всех пяти победных турнирах имела место следующая процедура. Прощаясь перед сном, я вручал Алексею лист бумаги, на котором было написано несколько слов. Он сразу демонстрировал свое отношение к прочитанному: или улыбался, или всегда тихо говорил: «Спасибо», но равнодушным не оставался никогда.

И в этом аспекте моей работы я многому научился у спортсмена. «Есть слова, словно отлитые для тебя!» — сказал Юрий Петрович Власов, и можно ли сказать точнее? Он шёл на помост, всегда говоря себе: «Выше знамёна, капитан!», а на его тренировочной штанге гвоздем было выцарапано: «Я изменяю жизнь волей!»

Порядка двух тысяч лозунгов-девизов собрал я за свою жизнь и немало времени провожу за этой папкой, выбирая именно тот, который «отлит» для моего спортсмена, готовящегося сегодня к своему испытанию, а может быть — подвигу.

Из тех лозунгов, которые я использовал в тех наших пяти турнирах, отлитыми для Лёшиной души оказались два (я всегда вижу их в Лёшином чемоданчике, где размещено самое ценное — коньки и тряпочка, которая кладётся на пол, а на неё уже ставятся лезвиями коньки).

Первый, который я заимствовал ещё в 1971 году у Бориса Кузнецова, ставшего через год олимпийским чемпионом в Мюнхене, звучит так: «Л ю б а я помеха только мобилизует меня!»

Этот лозунг в мои последующие тридцать два года работы оказывался вне конкуренции, и не только у спортсменов, но и у всех тех, кто бьется за лучшую жизнь в своей области. А как известно, человек всегда стоит на развилке из двух, трёх и более дорог, и ни одна из них не является ровной. И дойти до победы вряд ли возможно без правильной установки, правильного отношения к колдобинам и ямам на пути. Они, если их преодолевать всегда с нервными затратами, способны лишить человека сил и самообладания. И не раз спортсмены, причём взрослые и много чего испытавшие в спорте, благодарили в своих дневниках Бориса Кузнецова за помощь. Его лозунг, вовремя всплывший в сознании, блокировал панику и потерю самоконтроля у спортсмена.

Ещё в Лёшином чемодане всегда находился лозунг в стихотворной форме:

«Из чего твой панцирь, черепаха?» —

Я спросил и получил ответ:

«Он из пережитого мной страха,

и брони надёжней в мире нет!»

Этот лозунг всегда, во всех командах, и в юношеских и во взрослых встречался на ура.

... И вот сейчас я в нелёгких раздумьях — что предложить в этот страшный по ответственности момент моему спортсмену. Уже всю папку просмотрел я «от» и «до», но ни-чего не устроило меня пока. Все самые красивые сочетания слов счел я сегодня неподходящими наступающему завтра. Потому что завтра ничего красивого не будет. Завтра будет что-то страшное!

И я стал рассуждать. Всё в единоборстве двух лучших фигуристов мира в конечном итоге решат прыжки. Их надо исполнить безошибочно, а значит, идти на прыжок или, как говорят фигуристы, «заходить на прыжок», надо непременно уверенно, без тени сомнений.

Беру лист бумаги, красного цвета ручку и ак-куратно вывожу каждую букву:

ПРЫГАЙ СМЕЛЕЕ - Я ОТВЕЧАЮ!

С тайным волнением после ночного сеанса я протяну ему этот листок, боясь, что не увижу никакой реакции, не увижу пользы от своей работы, что переживу поражение.

И вот он, уже открыв дверь, задерживается на пороге, читает, и вдруг (!) лицо его преображается! Он впервые за эти дни улыбается и, ничего не сказав, уходит. Но последний его взгляд сказал мне именно то, что я мечтал увидеть в его глазах на прощание.

...Ревность тренера — давно привычное мне явление, и я отношусь к нему спокойно. Знаю: нужно одно — побеждать, и твоя фартовость в этом случае становится гарантией твоей крепкой позиции в любой команде, особенно — в футбольной, где мерилом всего являются деньги, а деньги приносят победы, и в этом случае фарт и фартовость отдельных людей — на вес золота. Помню, Сережа Бубка нередко пытался перевести серьезные темы в шутку и говорил примерно следующее: «Рудольф Максимович, все это ерунда (так оценивал он тему разговора, предложенного мной), главное — окружать себя фартовыми людьми!»

Начиная в футбольной команде, я всегда понимал, что как бы отлично я ни работал, оценка этой работы и меня как специалиста будет на сто процентов зависеть только от того, придут ли вместе со мной победы, окажусь ли я фартовым. И не дай Бог — не окажусь! Одно поражение (спасибо Боженьке, никогда я не начинал с поражения!) мне ещё простят. Хотя более напряжённым будет микроклимат вокруг моей личности. А вот второе поражение мне уже не простит никто! И не вратаря, плохо отстоявшего в воротах, будут обвинять, не капитана, не забившего пенальти, а — тебя! Потому что ты — новый человек, и ты принес с собой неудачу, нефарт! И не нужны сразу и твои интересные опросники, и твои доверительные беседы. Эти занятия оказались нефартовыми!

Свою последнюю книгу я назвал «Проклятье профессии». Во многих письмах и на моих лекциях психологи утверждают, что я сгущаю краски и наше ремесло не столь проблемно и трагично. К сожалению, нет возможности пригласить их в футбольную команду хотя бы на два последних дня перед ответственным матчем, чтобы они прочувствовали на своей «шкуре», шкуре психолога, сверхнапряжённую атмосферу в коллективе из тридцати мужиков, ожидающих, во-первых, попадания-непопадания в состав, во-вторых, самой жестокой борьбы в честной игре, в-третьих, засуживания на чужом поле, в-четвёртых, игры через боль (у половины игроков всегда что-то болит) и в-пятых — самого главного — фарта, и ты можешь только молиться, чтобы он, этот фарт, был сегодня с тобой, а значит — и с твоей новой командой!

(продолжение в следующем посте)

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

— Ты — величайший спортсмен в истории лёгкой атлетики! Ты почему забыл об этом? — кричал я Серёже Бубке по телефону эти слова, когда он позвонил мне со своего шестого чемпионата мира, за день до финала, последнего в его фантастической биографии пятикратного чемпиона мира и тридцатипятикратного рекордсмена.

И в ответ на его признание в своей неспособности на этот раз мобилизоваться (боли в ноге не смолкали ни днём, ни ночью), я впервые за шестнадцать лет нашей профессиональной дружбы перешёл на крик и повторял:

— Держи в голове только одно — свой лучший, эталонный по технике прыжок!

Держи в голове только это!

И после победы Серёжа позвонил и сказал:

— Спасибо, Вы меня успокоили.

11 февраля

Сон кончился, — снова сказал я себе в четыре часа утра. Лежал и вспоминал вчерашнюю жеребьёвку. Лёша был неспокоен, и я понимал его.

На последнем турнире, в чемпионате Европы ему Достался первый номер, номер, который не любит никто. Мы сидели как всегда рядом, и Лёша шепнул мне: «Вот увидите — оставят мне первый номер».

— Не может быть, — ответил я ему.

И выходили один за другим шестнадцать человек и вытаскивали номера со второго по семнадцатый. Лёша должен был (по алфавиту) выйти последним, но идти было не обязательно: в сумке, которую держал на сцене судья, оставался один первый номер.

И вот эта картина! Лёша встает и медленно (!) направляется к сцене. Он идет сквозь строй своих соперников и, в его лице такая печаль, что улыбки с их лиц мгновенно исчезали. И началась... овация. Сначала тихо, а затем громче и громче. И когда Лёша подходил к судье, на его покрасневшем лице появилась улыбка, как благодарность соперникам за поддержку, и зал счастливо засмеялся...

Никогда не забуду.

Продолжаю размышлять об этой «особой» категории спортсменов-чемпионов и признаюсь: не всё сказано о них. У великих качеств, которые и выделяют их из общего числа высококлассных спортсменов, есть так называемые «продолжения достоинств». Например, жёсткость по отношению к сопернику могла легко перейти в жестокость и даже в её крайнюю степень — в садизм, в том же боксе, когда проигрывающий соперник «добивался», хотя необходимости в этом не было.

В то же время в тренировке, в процессе преодоления сверхнагрузок спортсмен становился мазохистом. Он терпел эти адские нагрузки и, преодолевая их, переживал удовлетворение и даже радость.

Садомазохизм — так, наверное, можно определить это личностное качество чемпионов. Ранее я даже не предполагал, что эти два совершенно различных по своей сути качества могут уживаться в одном человеке.

Итак, остался один день. Сегодня одна тренировка и всё. А значит, много пустого времени и возможны проблемы. Но пока об этом думать рано. Качество сегодняшней тренировки — вот что необходимо обеспечить в первую очередь. И лично у меня наиважнейшее дело — не только идеально провести сеанс, но и по нашей традиции вручить ему после сеанса лозунг — самый точный и самый нужный.

(разбивает монотонность тренировочной жизни d- новизной придуманных для конкретного человека в конкретной ситуации лозунгов, d+ за новизну, p+ за изобретательность)

Найти те слова, которые проникнут не только в его сознание, но и в его душу, слова, которые соединятся с его словами и чувствами и в своём единстве сработают так, что завтра в день старта спортсмен выйдет на поле битвы в самом боевом состоянии!

Причём большому спортсмену в отличие от молодого не надо детально объяснять суть мобилизационного процесса, не надо говорить лишних слов о том, что мотивационная сфера должна обязательно быть задействована и мотив должен быть сформулирован. Нельзя выходить на помост с пустой душой! Всегда человек должен осознавать — ради чего он сегодня должен всё отдать для победы!

Суть помощи большому спортсмену прекрасно сформулировал тренер команды Армении по

классической борьбе. Было это на Спартакиаде народов СССР, где за Армению в легчайшем весе выступал хороший мастер Пашеян (имя, прошу прощения, забыл). Он готовился к решающей схватке и страшно «горел», с трудом переживал последние предстартовые минуты. И в это время ко мне подошёл тренер и попросил помочь.

— Как я помогу, я же с ним даже не знаком, — ответил я.

И в этот момент тренер сказал те на вес золота слова — они записаны навсегда в моих психологических дневниках:

— Ему не надо много говорить. Вы ему «дайте», а он сам «построит».

И решение пришло мгновенно. Я подошёл к борцу, обнял его и тихо сказал:

— У тебя сегодня всё будет хорошо. Давай посвятим схватку твоей маме.

Мне сразу пришлось отойти к борцам Грузии, которых я опекал, и его схватку я не видел. И борца не видел тоже — спешил на самолёт. Успел только узнать, что в этой схватке он превзошёл себя и стал чемпионом.

Мы встретились через год, на очередном чемпионате страны. Я подошёл и спросил: «Ты по-мнишь?..» Он вскочил, обнял меня. Повторял: «Это правда были Вы? А я Вас искал тогда, хотел поблагодарить. И всем рассказывал...»

Потом я узнал, что мама воспитывала его одна, работая на трёх работах. То есть я попал в точку. Сегодня, пережив вместе со спортсменами сотни, а может быть, тысячи предстартовых состояний, я знаю, что в моих личных победах сам я на девяносто процентов ни при чём. Это Бог захотел через меня помочь этому человеку, и только поэтому я угадал с мотивом. А спортсмен заслужил эту помощь и получил её.

Абсолютно прав известный экстрасенс, когда говорит: «Я концентрируюсь, накладываю руки на больное место. Остальное решает Бог!»

(этическая установка по Парацельсу, которую мы недавно в Лиге вспоминали)

Настоящему бойцу надо своевременно «дать», а он включит в работу свой практический интеллект и «построит» то, что нужно. Мне это было доказано ещё более двадцати лет назад, когда я работал с Леной Водорезовой и её товарищами по команде ЦСКА. На мои занятия с ними стала проникать пятнадцатилетняя ленинградка Таня Андреева, которая готовилась в это время к чемпионату мира среди юниоров.

С юными спортсменами я выбирал формулировки попроще и, когда объяснял им, например, все то, что касается формирования оптимального предстартового состояния, то не применял строго научные термины, например, такие, как «оптимальный уровень эмоционального возбуждения», а использовал обычный человеческий язык. Говорил примерно так:

— Танечка, предстартовые состояния бывают разные. Запиши:

«спокойная уверенность»,

«холодная голова и горячее сердце» (кстати, так Виктор Санеев определял своё наилучшее состояние в соревновательный день),

«безразличная собранность» (автор — конькобежка Людмила Никлонская — имела в виду: «безразлично какой ветер, кто когда стартует, я знаю, что я готова!»);

«не терпится начинать» —так называл своё наилучшее предстартовое состояние Валерий Борзов; 

«багровая ярость» (эти два слова я взял у Джека Лондона; мне показалось, что не найти ничего лучшего, характеризующего предельный эмоциональный и волевой настрой человека).

И твоя задача с утра в день старта выбрать ту формулировку, на которую будешь ориентироваться при формировании своего предстартового состояния. Например, перед «школой» настрой «багровая ярость», конечно, не нужен.

И вот я читаю дневник Тани Андреевой, который она по моему совету вела в дни чемпионата мира, который неожиданно для всех выиграла:

— Перед школой я выбрала меру настроя «спокойная уверенность». А перед произвольной программой я решила начать ее в состоянии «спокойная уверенность», переходящая на последней минуте в «багровую ярость».

Я был восхищён данным примером интеллектуальной работы спортсмена. Я, например, не догадался предложить подобную идею такого синтеза, основанного, бесспорно, на способности спортсмена контролировать себя в процессе работы и столь же абсолютно управлять собой в стрессовой ситуации.

Кстати, предложенный пятнадцатилетней Таней термин «мера настроя» я применяю в своих теориях.

(это про внутриличностный интеллект, на самом деле, отрывок. Как он у людей работает, на примере Тани)

Ещё в Калгари я вручил Лёше памятку следующего содержания:

Где бы ты ни был, помни — тебя везде изучают! Поэтому ты серьезен, но не озабочен, сосредоточен, но в то же время готов к улыбке. Всегда готов к встрече с любым из конкурентов!

В раздевалку входим уверенно и с улыбкой. Во время переодевания ведёшь себя раскованно. Можно с кем-нибудь вступить в диалог (лучше — с Элдриджем), разговаривать весело и даже шумно.

Если на тебя направлен взгляд, смело встречаешь этот взгляд и ни в коем случае (!) не отводишь глаза первым.

Я всегда буду рядом!

Твой психолог.

Эту памятку я каждый день видел в Лёшином чемодане, рядом с коньками.

Снова Лёша блестяще прыгает и вновь неуверенно выглядит Плющенко. И мысль в голове одна: скорей бы наступало, наконец, двенадцатое февраля! Ну сколько же можно ждать?

И вот этот удар. Лёша идет со льда ко мне, видит мою улыбку и сразу говорит:

— Всё плохо.

Помню, я даже остановился, оцепенел.

— Как плохо? Ты же прекрасно прыгал!

— Нет. И знаете, в чем дело? Делал не как вчера. На автопилоте. Не включая сознание. Завтра так не пройдёт.

Я буквально уничтожен этим сообщением. Всегда доверяю ощущениям спортсмена. Никто лучше спортсмена не знает всех составляющих его состояния, и ни один самый лучший прибор не определит, что происходит с человеком в такой момент.

Слава Шабунин — наш лучший бегун на средние дистанции на вопрос: «Какое у вас хобби?» — ответил: «Сон без сновидений».

Слава, ты сказал правду. Ты очень много сказал. Сон спортсмена — колоссальная проблема, особенно в ночь накануне решающего боя.

Известно, что дети пугаются своих снов, поэтому просыпаются и плачут посреди ночи. Взрослый спортсмен не плачет по ночам, но кричит и стонет почти всегда.

Уже давно в моём номере, на пустующей второй кровати проводит свою последнюю ночь перед боем спортсмен, которого я опекаю. И не было за все мои тридцать пять лет ни одного случая, чтобы он не заснул. И главное, в этом я убеждён сейчас, не в тех практических приёмах, которые я применяю, а в том, что человек засыпает — вернее, пытается заснуть — не один, не в одиночестве.

Я сижу рядом, шёпотом произношу нужные слова, глажу его плечи, согреваю его глаза и пальцы рук и ног. Но главное, повторяю, в том, что я — рядом! Защищаю, оберегаю его сон, как это делают любящие родители со своими маленькими детьми. И сейчас для спортсмена это не что иное, как возвращение в детство, когда он не был оставлен один в тёмной комнате плачущим от одиночества и страха.

И вот он заснул, но это не окончание моей работы. Я так и сказал ему перед сном: если проснёшься посреди ночи, буди меня, и я усыплю тебя снова. Но ни разу никто меня не будил за все эти годы. Вероятно, по той причине, что я всегда начеку и слышу го, что обычно является предвестником пробуждения — те самые стоны или крики.

Сразу (дорога каждая секунда) вскакиваю, склоняюсь над ним, ласково глажу лицо, снова тёплыми ладонями грею глаза и шепчу все те слова, которые шепчут любящие родители своим любимым детям. И всегда этого было достаточно.

В Афинах я подошёл к Вячеславу Екимову и сказал:

— Гарантирую сегодня качественный сон, но спать будете у меня.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и ответил:

— Согласен. — И добавил: — В девять я Вас найду.

— Не надо меня искать, я Вас встречу.

В двадцать минут десятого он уже спал.

В восемь утра я провёл рукой по его лицу и тихо сказал:

— Славочка, пора вставать.

...Следующую ночь провёл в этой фартовой (так её потом назвали спортсмены) кровати Миша Игнатьев, ставший олимпийским чемпионом. И до последнего дня Олимпиады постель ни разу не пустовала.

...Я всегда говорю в своих лекциях: работа практического психолога простая, но са-мое сложное — сделать её простой.

Обычно, когда спортсмен засыпает в сеансе, я не ухожу из комнаты. Во-первых, охраняю сон. Человек может застонать во сне, и тогда надо просто погладить его по лицу, погладить ласково. И помогут слова, произнесенные ласковым тоном: «Поспи ещё, Лёшенька, все будет хорошо, я — здесь». И чаще всего лишний час сна обеспечен.

Руки психолога. Кто ещё, кроме психолога, может погладить человека по лицу и сопроводить это действо такими, например, словами: «Все будет хорошо!»? Никто! Потому что не будет понят.

А психолога поймут правильно. Если, разумеется, всей своей предыдущей работой с этим человеком он завоевал право на произнесение этих самых обычных, но имеющих для бойца в ситуации перед решающим боем глубокий смысл слов. А также получил право прикоснуться к его лицу руками.

Разумеется, произносятся эти слова тихо, и не должно в эти секунды быть поблизости других людей. Свидетели данному действу не нужны, оно имеет личный, интимный характер.

А в отдельных случаях, например, в минуты ожидания вызова спортсмена на лёд или ринг, слова необязательны вовсе, и более того, могут оказаться лишними, способными отвлечь спортсмена и помешать процессу концентрации его психики к бою. А руки в этот момент могут работать. И должны работать!

Обнять (на секунду) спортсмена, погладить его плечи, ласково провести ладонью по лицу — все это дает человеку именно то, в чем нуждается он в такие минуты: человеческую поддержку, заботу, ласку. И в ответ в глазах человека я всегда находил тепло благодарности.

Лучшее лекарство — руки матери, — положение, известное тысячи лет. Эти руки лечат, потому что они любят!

Работая в Майами с американцами-теннисистами, я убедился, что в отличие от наших ребят они менее склонны к доверительным беседам, отвечая на мои заботливые вопросы о жизненном настроении, о личной жизни и прочем дежурными «файн» или «ол раит». Помню, я даже был растерян после первого опроса. Но за ночь придумал следующее. Я решил «препарировать» прошедший день, включив в число слагаемых опроса все составляющие жизни спортсмена, начиная с качества сна и заканчивая оценкой настроения перед сном.

И когда их лидер получил этот опросник для проставления оценок и увидел целых двадцать слагаемых, то восторженно воскликнул: «Класс!» и не менее пятнадцати минут, не спеша (ему это было крайне интересно!) он проставлял красным цветом «десятки» (американцы предпочитают десятибалльную систему — в отличие от российских спортсменов), а чёрным цветом «восьмерки» и «девятки». А потом вместе мы высчитывали средний балл прошедшего дня, а это и была оценка «качества жизни», к чему американцы в силу их менталитета относятся как к главной ценности.

И когда у одного из них средний балл оказался равным «девяти», он спросил меня:

— А как следует назвать недостающие десять процентов?

Я ответил:

— Обычно я называю это «резервом», но это можно считать «браком», ведь ты же виноват,

что проиграл сегодняшний спарринг, плохо подавал, раньше времени устал и прочее.

И вспомнил вот ещё о чем. Не первый раз я слышу, на этот раз — от Алексея Ягудина: мол, чего там рассуждать, разминаться... Надо пойти и сделать!

То же самое я слышал часто, и говорили такие слова представители тех видов спорта, где спортсмен обязан безошибочно выполнять сложные технические элементы.

А первым мне сказал эти слова великий гимнаст Борис Шахлин в далёком 1964 году, кстати, в день отъезда в Токио на Олимпийские игры.

— Мешают человеку сомнения, страх и неверие в себя, — говорил многократный

олимпийский чемпион и чемпион мира. Ещё он говорил как о невозможном, о недостижимом — об абсолютной уверенности человека в себе. И закончил свой монолог словами: «Проблема в одном — как избавиться от сомнений? Любой, самый сложный элемент натренирован так, что я могу ни о чем не думать, а просто пойти и сделать! Но на практике это невозможно, мешают человеку чувства, воображение, память, всё то, что рождает сомнения в себе».

(продолжение в следующем посте)

Пост в Лигу психотерапии.

Загайнов Р.М. Ради чего? Записки спортивного психолога. — М.: Совершенно секретно, 2005. — 256 с.

8 февраля — день открытия и нашего прибытия

Мы ступили на трап, и первое, что сделал Лёша, вынул из кармана куртки заранее положенные туда темные очки и надел их. Была задержка, и мы продолжали стоять на трапе.

Самолеты приземлялись один за другим, и огромный аэропорт был буквально нашпигован людьми.

— Главное, — Лёша обратился ко мне, — забыть, что это Олимпиада.

— А я не вижу, — отвечаю ему, — разницы между финалом Гран-при и Олимпиадой. Соперники те же.

— Десять финалов Гран-при не стоят одной Олимпиады, — говорит он.

Спортсмен выбрал этот путь — быть оставшееся до старта время в образе абсолютной закрытости и недоступности. Я не против и даже приветствую это решение своего спортсмена — боец и должен быть таким в дни главного испытания в своей жизни. Лишь бы только он выдержал этот собственный имидж, выдержал одиночество!

10 февраля

Снова он зашёл ко мне таким же, в темных очках, и спросил жестким тоном:

— Вы готовы?

Мы едем на жеребьевку. Располагаемся в микроавтобусе: Татьяна Анатольевна всегда рядом с водителем, мы с Лешей в первом ряду, а сзади нас Галина Яковлевна Змиевская со своими ита-льянскими учениками.

Потом Татьяна Анатольевна скажет: «Не надо было нам брать Змиевскую. Она, к сожалению, любит поговорить».

А случилось следующее. Галина Яковлевна заговорила сразу. Жаловалась на одну из своих учениц, у которой умерла бабушка, и она уехала на ее похороны.

— Вы представляете, — с искренним возмущением произнесла она, — бабушка и Олимпийские игры!

Все молчали.

Змиевская продолжала:

— Вот такая она в жизни — всех любит. Нет у нее вот этого. — Лицо Галины Яковлевны исказила злая гримаса, и она произнесла-прорычала: - Эх!

Дальше молчать я не имел права и сказал:

— Галина Яковлевна, Вы отдаете отчет в своих словах? — Но она с полной уверенностью в своей правоте ответила:

— Рудольф Максимович, Вы же знаете, что я права!

Но не успел я собраться с нужными мыслями, как в наш диалог вмешался Алексей Ягудин.

— А я, — чеканя каждое слово, произнес он, — согласен с Галиной Яковлевной! Я, например,

всех ненавижу, и я счастлив, что это есть во мне. Поэтому я побеждаю!

Снова наступила тишина. Блеск победы сверкал в глазах тренера, педагога (!) Галины Яков-левны Змиевской! Ответ мой был таким:

— Лёша, я понял, что работал я с тобой плохо, сосредоточился только на спортивном аспекте работы. Поверь мне и запомни навсегда: любить надо всех, а силы для борьбы искать и находить в собственном вдохновении!

Все молчали. И казалось мне, что точка не поставлена и тот, кто сейчас ответит мне, тот и обеспечит победу той или иной точке зрения в этой столь важной идеологической дискуссии.

И этим человеком была Татьяна Анатольевна Тарасова. Повернуться к нам лицом ей было трудно, и она, чуть повысив голос, и все хорошо ее слышали, произнесла:

— Рудольф Максимович! Я с Вами согласна!

Все молчали, молчали до конца пути. Тепло ее протянутой руки я ощущал весь день.

Всю тренировку он был мрачен и не сказал нам ни единого слова. Но работал прекрасно. А Плющенко выглядел неуверенным — и в катании, и в прыжках.

— Будем обсуждать что-нибудь? — спросила Татьяна Анатольевна.

— Это будет ошибкой, — ответил я, — мы после этого разговора в автобусе не должны первыми идти на сближение. Пусть у него будет чувство вины. Идемте лучше в бар, попьем что-нибудь, а он пусть подойдет после душа.

Мы заняли столик, но через минуту Татьяна Анатольевна сказала:

— Все-таки надо что-то ему сказать, — и встала.

— Я скажу сам, — прервал я ее.

Шёл к раздевалке и думал — скажу два слова: «Мы в баре». А Татьяна Анатольевна сказала бы что-нибудь лишнее, типа: «Лёшенька...»

Я открыл дверь, и он сразу поднял голову, и в глазах его не было ничего, похожего на ненависть! И я сказал:

— Лёшенька, мы в баре.

А дискуссия с Галиной Яковлевной Змиевской продолжилась уже на следующий день. Мы с Лешей вернулись в Деревню, и навстречу нам шли Галина Яковлевна и та ее ученица, которая пока не научилась ненавидеть. Секунду я любовался ее добрым лицом и счел себя обязанным сказать эти слова. Галина Яковлевна остановилась, выслушала меня и затем продолжила свой путь, не произнеся в ответ ни слова.

А Лёша, когда я поравнялся с ним, спросил:

— Что Вы ей сказали?

— Я сказал: никакая Олимпиада не сравнится с любимой бабушкой! — В ответ он тоже не произнес ни одного слова.

Мы вытащили четырнадцатый номер. Номер хороший, далеко не первый. Но Плющенко — семнадцатый.

— Ну что же, — разговариваю я сам с собой, — придется откататься на максимуме, откататься так, чтобы наш главный соперник дрогнул. Другого не дано.

Лёше говорить этого не надо. Он это понимает лучше всех.

— Сеанс сделаем завтра, перед короткой программой, — говорит он свои последние слова этого дня.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

То, что случилось утром в автобусе — не моя вина, а своим несогласием с его «концепцией ненависти» я его не обидел, не задел самолюбия. Все остальное время общение было легким, и ни одной серьезной темой я его не нагрузил.

«Хотя — стоп! — сказал я себе. — Одна тема была, и была она сверхсерьезной, но предложил её сам спортсмен».

Мы шли по Солт-Лейк-Сити, и Лёша заговорил первым:

— Все-таки плохо, что я одинок.

— Почему? — спросил я.

— Некому посвятить свою победу, некому сделать подарок.

— А знаешь, что спартанцы перед боем убивали своих женщин?

— Не может быть! Что за глупость?

— А ты подумай.

— А что тут думать? Дикость какая-то! Получается, что их никто не ждал после боя?

— Вот! Умница, Лёша, ты попал в самую точку! Именно с этой целью и убивали — чтобы

никто не ждал их после боя, и было бы легче расстаться с жизнью.

Он молчал, о чём-то сосредоточенно думал.

Но на этом разговор на эту тему закончен не был. 16 февраля, когда он пришёл прощаться, и мы обнялись в последний раз, и отошли подальше от всех, Лёша сказал:

— А спартанцы были правы. Четырнадцатого числа я был готов умереть ради победы. А если

бы меня ждал любимый сын...

https://www.youtube.com/watch?v=BKgQYHoVGxU&index=9&...

И вспомнил я ещё двух людей, которых опекал. Лена Водорезова, настрадавшаяся в спорте как никто другой, перед отъездом на Олимпийские игры на мой вопрос: «Ты готова умереть ради победы?» — ответила, не раздумывая ни секунды: «Готова!»

А Марина Серова, у которой во всех сферах ее жизни была полная гармония, на этот же вопрос ответила:

— Не совсем. — И с виноватой улыбкой посмотрела на меня.

Я действительно был огорчён тогда, а было это двадцать пять лет назад. Сейчас такие вопросы я спортсмену не задаю. Но и сегодня мне бы хотелось услышать от моего спортсмена тот ответ Леночки Водорезовой: «Готова!» Умирать, конечно, не надо (не дай Бог!), но ради победы надо быть готовым на многое, а может быть, и на все!

А Марина Серова так ничего и не сделала в спорте, не реализовала свой талант. Когда наступало время ответственных турниров, она не выдерживала их напряжения, сгорала в предстартовых ситуациях, не было у неё сил победить себя, умирать в спорте она не хотела.

Понимаю, что об этом феномене под названием «любовь» применительно к спорту надо писать отдельную книгу. Здесь же, на этих страницах скажу об одном — об опасности этой «болезни», способной стать сильнейшей контрдоминантой самому важному делу в жизни человека и способной это дело благополучно загубить.

Любимая бабушка в миллион раз дороже Олимпийских игр, но любовь пусть подождёт до окончания Олимпиады. И будет она в этом случае наградой спортсмену за все его старания и жертвы. На такие слова дают мне право собственные наблюдения, результатами которых я Делюсь в беседах со своими спортсменами и в лекциях — с тренерами и психологами. Сколько раз так называемая любовь появлялась на горизонте в самое неподходящее время — накануне Олимпийских игр. И всегда я пользовался одним и тем же проверенным приемом: просил «жениха» и «невесту» подождать с оформлением отношений до окончания Игр. И почти в ста процентах случаев этот испытательный срок выдержан не был. Болезнь проходила, и мой спортсмен или спортсменка облегчённо вздыхали и вновь с полной отдачей занимались делом. И всегда благодарили меня за своевременную помощь.

Только не подумайте, что к одиночеству я отношусь несерьёзно. Это соперник, которого я больше чем уважаю. Хорошо знаю: одиночество — оно и друг, и враг. Не обойтись без него, когда необходимо сконцентрироваться перед любым важным делом, да и просто надо порой отдохнуть от людей, снять напряжение. И также оно может быть самым страшным из всех испытаний, когда даже ближайшие друзья человека — его воображение и воля — бессильны ему помочь. И ждёт человек любви — своего спасителя!

Однажды я застал моего фигуриста одного в раздевалке. Он не видел меня и, перед тем как убрать коньки в чемодан, поцеловал их и что-то шептал в эти секунды. Шептал и смотрел на коньки, обращался к конькам; повторяю — в раздевалке больше никого не было, а меня он не заметил.

Так я и не узнал, что фигурист говорил своим конькам, о чём просил их, в чём наставлял или, быть может, просил прощения. Возможно даже, предполагаю я, клялся, что эта Олимпиада — последнее его соревнование в жизни и скоро они — коньки наконец отдохнут от этих сумасшедших нагрузок и от сумасшедшего мира спорта.

А Максим Опалев сам и сразу во всем признался. Заметив, что я слежу за ним (в это время он вытирал сухой тряпкой мокрую после тренировки лодку), он сказал:

— Рудольф Максимович, а я иногда разговариваю с ней. Говорю: «Девочка ты моя

сладенькая!»

Он продолжал нежно вытирать её днище и, как бы в оправдание себе, объяснил:

— Ну а как же! Я же на ней езжу!

А объяснил феномен данного явления, и сделал это одной фразой, выдающийся альпинист Алексей Болотов:

— Когда готовишься к горе, с ней надо сродниться.

И Алексей Ягудин никогда не отдавал, даже на минуту, свой металлический чемоданчик, где хранились в свободное от тренировок время его коньки.

— Этот чемодан ношу только я. Не знаю, как объяснить, но это только «моё»! — такую версию предложил мне однажды Лёша, когда я не понял его отказ оставить чемоданчик с коньками у меня во время его посещения туалета в аэропорту.

И никогда Максим Опалев не сдаёт в багаж свои вёсла.

— Они должны быть всегда со мной, — объяснил он мне.

И целует лётчик свой самолёт перед полётом так же нежно, как Максим обращается к своей лодке, по одной и той же причине: он не хочет оставаться со своим соперником — одиночеством — один на один. И, одушевив своего неодушевлённого партнёра, человек, пусть на уровне иллюзии, уже не совсем одинок и даже становится, вернее — чувствует себя пусть немного, но увереннее и сильнее!

Воображение — вот потенциальный друг и помощник человека! Оно всегда в нас, при нас и готово прийти нам на помощь в любую минуту!

«Воображение важнее знания, ибо знание ограничено», — говорил Альберт Эйнштейн. И надо уметь, особенно — психологу, черпать из этого бездонного источника, помогающие опекаемому человеку идеи, образы, отдельные слова и словосочетания.

(продолжение в следующем посте)